Легкое дыхание

Вариация в драматическом варианте рассказа И.Бунина «Легкое дыхание»

Действующие лица:
Оля Мещерская
Классная дама
Начальница гимназии
Алексей Малютин
(как герой из дневника Оли)
Казачий офицер
Случайные прохожие
Доктор
Следователь

Действие первое

Кладбище. Среди множества серых невзрачных могил и надгробий в центре выделяется один новый крест из дуба, у подножия которого находится фарфоровый венок. В сам крест вделан медальон, а в нем портрет молодой девушки-гимназистки. К этому кресту медленно подходит маленькая женщина в трауре. Подойдя совсем близко, осторожно прикасается к медальону рукой и кладет на могилу букет белых цветов, после чего садится на стоящую напротив скамью и устремляет взгляд куда-то вдаль. Это бывшая классная дама покойной.

Классная дама. Вот я опять пришла, вернулась сюда… Чтобы снова навестить ее, Олю Мещерскую… Да, я до сих пор помню, какой она была – девочкой ничуть не выделялась в толпе своих сверстниц, но затем, позже… Она стала расцветать. И такая была непоседливая, живая, ничего  не  боялась – ни чернильных  пятен  на  пальцах,  ни  раскрасневшегося  лица, ни
растрепанных  волос,  ни  заголившегося  при  падении  на  бегу
колена… Помню, ходили слухи, что ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за Олей, и что гимназист Шеншин был безумно в нее влюблен, но из-за ее непостоянства даже покушался на самоубийство… Вспомнить бы теперь как можно больше о той последней зиме в ее жизни, о том, когда я…

Женщина откидывается на спинку скамьи, прикрыв глаза. В этот момент свет медленно затухает, все вокруг словно заволакивает туман, унося зрителей в мир ее воспоминаний. Когда дымка рассеивается, на сцене уже действие происходит в кабинете начальницы гимназии, чистом и большом. На одной из стен висит портрет Николая II кисти И. Е. Репина, на письменном столе, за которым с вязанием сидит сама начальница, стоит букет ландышей в вазочке. Сама Оля Мещерская стоит ближе к двери.

Оля. Вы хотели меня видеть, madame?
Начальница. Здравствуйте, mademoiselle Мещерская. (не отрывая глаз от вязания) Я, к сожалению, уже не в первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами относительно вашего поведения.
Оля. (подойдя к столу) Я слушаю, madame.
Начальница.  Я, к сожалению, убедилась уже, что слушать меня вы будете плохо. (подняв глаза) Я не буду повторяться, не буду говорить пространно. (заметив, как Оля себя держит) Итак, mademoiselle Мещерская, вы уже не девочка…
Оля. Да, madame. (улыбается)
Начальница. (строже) Но и не женщина. (окидывает Мещерскую критическим взглядом)  Прежде всего – что это за прическа у вас? Это женская прическа! Совершенно непозволительная в моем заведении!
Оля. (слегка касаясь своей головы) Я не виновата в том, что у меня хорошие волосы.
Начальница. (раздраженно) Ах, вы не виноваты!  Вы  не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты,  что  разоряете  своих  родителей  на  туфельки  в двадцать  рублей!  Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка...
Оля.  (вежливо перебив начальницу) Простите, madame, вы ошибаетесь. (выпрямившись) Я женщина. И уже давно. И виноват в этом - знаете  кто?  Друг  и  сосед  папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне...
Начальница в ужасе поднимается изо стола. Ее лицо краснеет от возмущения, но в то же время она шокирована услышанным.
Начальница.  Что? К-как вы сказали?
Оля. Ваш брат сделал меня женщиной больше полугода назад. Я уже давно веду дневник, и в нем есть запись о том дне, могу показать.
Начальница молчит, совершенно потрясенная. Оля уходит, но через некоторое время возвращается с тетрадью для записей, в которой и вела дневник.
Оля.  Я приступаю. (открывает дневник на первой странице и начинает читать) "Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и Толя,  все  уехали  в  город,  я  осталась  одна.  Я  была  так счастлива,  что  одна!  Я  утром  гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и  я  думала,  так хорошо,  как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я  буду  жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в  кабинете,  а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне  было так  приятно  принять  его и занимать. Он приехал на паре своих вяток, очень красивых, и они все время  стояли  у  крыльца,  он остался,  потому  что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечеру просохло. Он жалел, что не застал папу,  был  очень  оживлен  и держал  себя  со  мной  кавалером,  много  шутил,  что он давно влюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была  опять прелестная  погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что  он Фауст  с  Маргаритой.  Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень красив и всегда хорошо одет - мне не понравилось  только,  что он  приехал в крылатке, - пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые,  черные,  а  борода  изящно  разделена  на  две длинные  части  и  совершенно серебряная. За чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять говорить какие-то любезности, потом  рассматривать  и  целовать мою  руку.  Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок... Я  не  понимаю,  как  это могло  случиться,  я  сошла  с  ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь  мне  один  выход...  Я  чувствую  к  нему  такое отвращение, что не могу пережить этого!.."
Закончив читать, Оля смотрит прямо в лицо начальницы. Та стоит по-прежнему неподвижно, словно статуя, бледнее мела, губы плотно сжаты.
Оля.  Теперь вы убедились, madame?
Начальница.  Я… я… (ей не хватает воздуха)
Оля. Не беспокойтесь, я не собираюсь накладывать на себя руки, просто хотела, чтобы вы все узнали. Теперь я могу идти?
Начальница.  Это… это… Если вы… если ты еще кому-нибудь расскажешь…
Оля. Никому. Аu revoir! (уходит)
Начальница медленно садится обратно за стол и наливает себе воды из графина. Ееслегка бьет дрожь. Отпив немного, резко поднимается.
Начальница.  Боже мой, стыд-то какой… Нет, мне дурно, я должна отойти! (выходит из кабинета)
Сразу после этого в него украдкой заглядывает та самая классная дама, очевидно, все это время подслушивающая разговор за дверью.
Классная дама.  (потрясенно, но вместе с тем восторженно)  Кто бы мог подумать, что… Нет, Мещерская, конечно, не раз давала повод усмотреть за собой нечто подобное, но… Это поразительно! (с восхищением смотрит туда, где совсем недавно стояла Оля)

Действие второе

Вокзальная платформа. Кругом большая толпа народа, только что прибывшая с поезда. Все снуют туда-сюда, суетятся и неразборчиво галдят. Срели этих людей с трудом можно разглядеть изящную фигурку Оли Мещерской, она торопливо идет в одиночестве по платформе, затем резко разворачивается и направляется уже медленнее в другую сторону, словно чего-то ожидая. Неожиданно в толпе проскальзывает казачий офицер, некрасивого и плебейского вида. Воспользовавшись общей суматохой и неразберихой, он достает револьвер и стреляет в Олю. Услышав выстрел, люди впадают в панику.
Первая прохожая. Ах! Что это было? Неужели выстрел?
Второй прохожий. Похоже на то. Но кто стрелял?
Третий прохожий. Я никого не видел… Постойте, бог мой, барышня!
В это время Оля пошатывается и, тихонько вскрикнув, словно от удивления, начинает оседать на землю. К ней тут же подбегают.
Прохожая. Мademoiselle, что с вами? Вы испугались выстрела?
Оля не отвечает. Смертельно побледнев, она откидывается на спину, на землю.
Прохожая. Боже, что с ней такое? Обморок?
Второй прохожий. Сейчас-сейчас, я позову врача! Расстегните ей пока пальто.
Прохожая. Хорошо… Ах, нет, что это!
Женщина, пытавшаяся привести Олю в чувство, видит, что на ее груди расплылось ярко-алое пятно крови. Когда появляется доктор, все уже кончено.
Доктор.  Мне очень жаль, но я ничем не могу помочь этой несчастной.

Действие третье

Кабинет судебного следователя. На скамье подсудимых сидит тот самый офицер, следователь – за столом напротив.
Следователь. Итак, не могли бы вы теперь объяснить, по какой именно причине совершили данное преступление?
Офицер. (озлобленно, но с горечью в голосе) Да потому что эта потаскушка несчастная меня завлекла, соблазнила, состояла со мной в близости, даже поклялась стать моей женой, а затем… Уже там, на вокзале, провожая меня в Новочеркасск, вдруг заявила, что никогда и не думала меня любить, а все эти разговоры о браке – просто издевательство надо мной, жестокая шутка. А потом она дала мне прочесть часть своего дннвника… где говорится, что до меня у нее уже был мужчина.
Следователь. И, узнав об этом, вы решили ее убить?
Офицер. Да, и нисколько о том не сожалею, таким коварным и лживым сучкам, как она, нечего делать среди живых. Дневник этот вот он, взгляните, что было написано в нем десятого июля прошлого года.
Офицер указывает на лежащую на столе в качестве вещественного доказательства тетрадь. Следователь просматривает записи и издает тяжелый вздох.
Следователь. Ревность и злоба – тоже вещи коварные, однако не стоило из-за них хвататься за револьвер и со словами «Так не доставайся же никому!» спускать курок, ох, не стоило…
Офицер молча опускает голову.

Действие четвертое

Все вокруг снова заволакивает туман, а, рассеявшись, он вновь дает возможность увидеть кладбище и могилу Оли Мещенской, возле которой все еще сидит классная дама, понемногу очнувшаяся от воспоминаний.
Классная дама. Не верится, что уже апрель. Когда я слышу пение весенних птиц, сладко поющих и в холод, или звон ветра в этом фарфором венке, мне кажется, что я бы отдала полжизни, лишь бы ничего этого не было сейчас перед моими глазами! Этот  венок,  этот бугор,  дубовый  крест!  Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого  фарфорового  медальона на  кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской?.. Сколько раз уже я, глядя на ее портрет, вспоминала бледное личико Оли в гробу, среди цветов. И тот ее разговор с начальницей гимназии был далеко не единственным, что мне удалось подслушать – я помню и другой. Однажды,   на   большой   перемене,   гуляя   по гимназическому саду,  Оля  Мещерская  быстро,  быстро  говорила своей любимой подруге  Субботиной: «Я  в  одной  папиной  книге прочла, какая красота должна быть у женщины… Ты не поверишь: ну, конечно,  черные,  кипящие  смолой  глаза, - ей-богу,  так   и написано: кипящие  смолой! - черные,  как  ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан,  длиннее  обыкновенного  руки, - понимаешь,  длиннее  обыкновенного! - маленькая  ножка, в меру большая  грудь,  правильно  округленная  икра,   колена   цвета раковины, покатые плечи, - я многое почти наизусть выучила, так все это верно!  - но главное, знаешь ли что?  - Легкое дыхание! А  ведь  оно  у меня есть, - ты послушай, как я вздыхаю, -  ведь правда, есть?» (со слезами, но с печальной улыбкой на лице, глядя на зрителей) Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в  этом
облачном небе, в этом холодном весеннем ветре!..

Занавес опускается