Любопытный ангел Сон-Быль

             
                Любопытный Ангел

  Однажды, когда очередной раз опустились руки от усталости и боли в сердце, от уже ставших привычными напряжений в отношениях с всё ещё любимым мужем и сыном, я одиноко плакала и, сжавшись в комок, засыпала в холодной постели. Я замерзала и спрашивала у своего Ангела Хранителя:
  «Почему с каждым днём в моём теле и душе становится всё больней?
  Почему врачи ничего не могут с этим сделать, и таблетки от боли не помогают?
  Почему я болею и страдаю маточными кровотечениями, которые продолжаются уже годы?
  И почему, человек, которого я люблю и, который говорит, что я его единственная любовь, спит не первый год в другой комнате, предпочитая моему теплу и любви, футбол и бокс по телевизору и, игры в компьютере?
  Ведь я стараюсь делать всё самым наилучшим образом: встречаю, провожаю, целую, с самого утра с тряпкой и веником навожу порядок. А потом хлопочу у плиты, и всегда всё самое лучшее ему, и единственному столь выстраданному сыну. И я стараюсь каждый день, двадцать с лишним лет. Я оставила ради них работу, карьеру, обучение, и отдаю им, своим любимым и единственным всё, что у меня есть - все силы без остатка, не жалея. Просто потому, что иначе не могу… А меньше, разве это будет любовь?» Думала я. «Как же иначе? И все цветы в нашем доме почему-то перестали расти и цвести. Почему они вянут и сохнут? Я хочу знать: что такое любовь? Господи, что я ещё в своей жизни делаю не так?». Так, в слезах, усталая и одинокая я уснула.

  Я оказалась у дамбы через не широкую не очень тихую реку. День был ясный и нежно-солнечный. Я разглядывала зелёный луг и небо, окаймлённые золотым свечением белоснежные до слепоты облака и переводила взгляд на радостно-кивающие луговые цветы, наполняла лёгкие таким свежим и необходимым мне сейчас воздухом умиротворения природы и покоя в душе.
  Там, чуть выше по течению реки, на противоположном берегу я заметила, двух молодых парней одетых так, будто они только что вышли со съёмочной площадки художественного фильма об Америке эпохи начала великой депрессии. Один из них был в полосатых чёрно-белых узких штанах, жёлтом жилете и котелке, второй в тёмно-коричневых брюках, терракотовом жакете и котелке. Оба оживлённо рассматривали что-то плывущее по воде. Это нечто было очень длинное, и с моей точки обзора напоминало индейскую пирогу. Она еле просматривалась на водной глади, хоть и выкрашена была в ярко-пурпурный огненный цвет. За этой пирогой плыла ещё одна такая же очень длинная «лодка». Но эта - была переливающегося зелёного цвета, как у павлина перья. Мне тоже, как и молодым людям стало любопытно понять, что это такое, почему лодки без людей и, я решила пройти по дамбе вперёд, чтобы можно было это нечто разглядеть, как можно подробнее, но... В этот момент осознала, что тела – то у меня и нет. Есть такое состояние: «наблюдатель». И я «поплыла» вперёд над твердью, не рискуя оказаться просто над водой.
  Молодые люди, мне показалось, уже поняли, что это на воде и поэтому оживлённо пытались достать это, но… оно ускользнуло. И тогда торопливо выбираясь по скользкому илистому берегу реки, парни заторопились к дамбе-водопаду, чтобы успеть перехватить то, нечто странное второе. А тем временем, первое пурпурное нечто проплывало всего в шаге от меня. Я была удивлена, потрясена этим реально нереальным открытием.
  Это было… гигантское настоящее перо, очень напоминающее птичье. Но птиц, таких, размеров не могло быть в природе, и тем более это было удивительно. И ещё…
  Оно столь уверенно держалось на воде, что им, действительно можно было бы при желании воспользоваться, как лодкой. И, я не выдержала! Мне так вдруг захотелось взять и спрятать от парней это сокровище, что я напряглась, как только могла, и у меня вдруг появилось тело. Я схватила перо и быстро перетащила за ближние кусты, спрятала и затаилась. А второе - зеленное, досталось незнакомцам.
  Далее мне стало интересно, как они распорядятся столь удивительной находкой и поэтому, таясь, последовала за парнями в город.
  Как я поняла позже, я попала в Америку поздней весны примерно 1914 года. Я видела и ощущала всё невероятно реально, и это было странно и интересно. Я вновь пожелала быть только наблюдателем, и моё тело снова стало невесомым и невидимым.
  "Просто волшебство какое-то!" - Осознала я.
  А, в большом городе... суета на улицах, дым от фабрик, всевозможные грохочущие звуки от проезжающих по булыжной мостовой первых электрических авто и самокатов, крики и возгласы пробегающих со свежими газетами мальчишек, типа Гавроша, выросших их своих штанов.
  «Вот это да!» подумала я, «Обалдеть! Как здорово всё так вот посмотреть собственными глазами! И главное сейчас не проснуться и досмотреть этот сон до конца, ведь все знают, что сон заказать нельзя и нельзя сказать ему «стоп» и досмотреть, как сериал в следующий раз».
  И я, разинув рот, пялилась на кипящую городскую жизнь, воздухоплавательные машины в небе, самодвижущиеся электрические тротуары, восхитительные стеклянные воздушные здания выставочных павильонов, капсульное метро... Обалдев от восхищения, я чуть было не потеряла из вида тех парней, что, тщательно завернув перо в ткань, торопливо несли его в «Аукционный зал месье Чака». Так я прочитала на изысканной латунной вывеске. Вскоре стало совершенно очевидно, что будет дальше, и я немного разочарованная, нехотя вернулась к реке. Наблюдать её, слушать её шепот и отдыхать ныне увиденных, шокировавших меня открытий технологий прошлого, и от домашнего напряжения жизни в двадцать первом веке.
  К моему большому удовольствию бурлящий жизнью, и непонятно откуда берущимся электричеством, город с машинами и страстями на бирже, остался далеко.
  Я легко нашла пурпурное перо в кустах, легла в его как в лодочку, почувствовала себя умиротворённой и безопасности, как в колыбели у матери и затихла.
  Я столь погрузилась в покой и медитативное созерцание, что в моих ушах вдруг возникла тихая музыка, столь удивительная, что я очень пожалела о том, что при всём своём желании, не могу её записать, потому что в пятом классе перестала ходить в музыкальную школу.
  «Да, мамочка — подумала я, — ты была права, когда мне говорила, — Доця, любые знания, которыми ты можешь овладеть в детстве, хоть раз в жизни, да могут пригодиться. И ты ещё пожалеешь о том, что предпочла фортепиано художественную гимнастику. Ну, вот он и есть, тот самый момент, мулечка. Но тебе я о нём не скажу».
  Я прислушивалась и старалась запомнить эту музыку, но ничего не получалось. Она была без мотива. Её пассажи не повторялись, переливы и ритм невозможно было запомнить и, тогда я приняла решение не напрягаться попусту, а просто слушать музыку, столь удивительно проникающую в моё сердце, которое очень устало от постоянного «Ты сама виновата. Ты это не правильно делаешь, но я тебя всё равно очень люблю, Наташка. Ну, я же сейчас прав? Скажи, признай».
  "Да, Кот, ты прав...". Всё чаще соглашалась я, лишь бы не было дополнительных вопросов и претензий.
  Музыка, возникающая в моей голове, проникала в моё тело и, залечивала сердце. И моим горячим желанием стало только одно: «Пусть эта музыка никогда не кончается, и пусть я никогда не проснусь», потому что знала, закончится музыка – вернётся тупая боль в низу живота, страдание и опустошение в душе, вернётся реальность и вечное слово мужа «НЕТ». Что могло быть хуже этого "НЕТ"? Я закрыла глаза и просто была, без мыслей, ожидания, просто здесь и сейчас. Музыка стала громче и в какой-то момент я поняла, что это не музыка, а голоса двоих. Я открыла глаза, чтобы посмотреть, кто это, и увидела зависших надо мной двух ангелов, женщин невообразимой чистоты и красоты. Одна была в пурпурном оперении, другая в зелёном. Обе немного спорили, как мне показалось. Я так желала знать о чём они говорят... И вот снова произошло "чудо" - я стала их понимать.

  — Не делай этого, Жоэль. Ты же знаешь, что нам запрещено опускаться так низко. А мы уже второй раз это делаем. Живым смертным нельзя нас видеть. А вдруг, кто-то… Давай вернёмся. Давай. Не надо рисковать. Пожалуйста, сестра, — говорила та, что в зелёных перьях, — Хочешь, наблюдай за людьми из-за облаков. Так безопасней.
  — Да, нет, Эттель. Кто нас здесь сейчас может увидеть? Нам, там, наверху, так много говорят о любви и о том, что мы Ангелы любви, что я хочу узнать: что это такое, любовь. Ведь как об этом можно петь и призывать сердца и души к любви, если я сама не знаю, что значит, любить. Это фальшь. Я хочу научиться чувствовать её. Я хочу познать её, узнать: что значит быть с кем-то одним целым.
  — Нет, нет. Надо возвращаться, немедленно! Жоэль, ты меня слышишь?!
  — Ты возвращайся, сестренка, а я, должна… Понимаешь?
  — Неужели тебе не достаточно того, что тебе рассказал о любви Учитель? Неужели ты не боишься людей? Говорят, они не умеют любить по-настоящему. Они приходят на землю, чтобы учиться любить, но почти всегда забывают об этом. Люди испорчены и вероломны, и только на смертном одре дружно вспоминают о тех, кто был им дорог, был их любовью. Просят ещё немного времени, но Господь, он всегда даёт достаточно времени на жизнь, и жизнь в любви, но… люди всегда только жалуются.
  — Я понимаю, тебя. Я понимаю, но может быть это как раз и происходит из-за того, что мы с тобой, будучи Ангелами Сердца и Любви, боимся спускаться к людям на Землю, чтобы вдохновлять на чувство, и напоминать им истинную причину желания родиться, на приобретение опыта переживаний Истинной Любви.
Я слушала этот разговор затаив дыхание, боясь даже пошевелить ресницами, чтобы только не спугнуть это Чудо.
   На пыльной дороге, вдалеке показался молодой человек. На его плече был коричневый жакет, пуговица на холщёвом жакете, казалось, вот-вот оторвётся и потеряется. Симпатичный молодой парень с чёрными вьющимися волосами с тростинкой в зубах шёл вразвалочку, вдоль грунтовой дороги, разговаривал сам с собой о чём-то и сбивал жёлтыми стёртыми лаковыми штиблетами пушистые шапки больших одуванчиков.
  — Всё, Жоэль. Пора! Это уже не шутки!
  — Лети одна. Я остаюсь, — опустилась на землю вторая и сложила крылья.
  — Нет, нет! Ты что?!
  — Лети одна, — уверенно повторила Жоэль и улыбнулась сестре.
  — Хорошо. Как знаешь. Но я смогу тебя прикрыть только на один день, не больше…
  — Спасибо, — кивнула Жоэль и проводила мгновенно исчезнувшую в вышине сестру.

  Я обмерла. Я столь разволновалась за этого Ангела, что немного вспотела. «Господи, что она делает?! Лети! Лети! Я отвлеку на себя этого бродягу!»
  Но Ангел не услышала меня, уменьшилась до размеров человека. Я затаила дыхание, закусила губу и наблюдала.
  Жоэль вышла на дорогу и ожидала первого встречного, чтобы открыть для него своё сердце и познать вместе с ним чудо Истинной Любви.
Обернувшись крыльями, издалека она казалось, стоит в пурпурном атласном плаще, как отставшая от своей свиты, царевна. Перья переходили от белого, жёлтого, оранжевого цвета в голубой, зеленоватый и пурпурный. Её не очень длинные, тонкие и лёгкие, как цветущий ковыль волосы, сияли как облако в солнечном свете и откликались на малейшее дуновение тёплого ветерка. Под упругим, перьевым плащом скрывались птичьи довольно крупные лапки с коготками. Рук, как я поняла позже, у неё не было, только маленькие коготки на месте наших, человеческих пальцев.
Увидев красавицу издалека, молодой человек прибавил шаг, а потом сорвался на бег, искренне боясь упустить девушку из вида. Он был сражён наповал её красотой и скромностью, был влюблён с первого взгляда, но когда он понял, что перед ним не человек, а нечто другое…
  Он был в восторге, вдохновлённо рассыпался в изысканных комплиментах и видно готов был немедленно встать пред нею на колено хоть в пыль, хоть в грязь, но... Но почему-то молодой человек сдерживался. Познакомившись с прекрасной незнакомкой, страстный красавчик просто предложил ей идти вместе с ним в город, но почему-то не сейчас, а ближе к ночи, и не так, как есть, а найти какую-нибудь «нормальную» одежду.
  Его звали Джон. Джон и всё. Он ничего о себе не рассказывал, всё восхищался и восхищался Жоэль, с которой таки произошло чудо и, она сама познала чувство любви с первого взгляда.
  Понимая это, я, наконец, успокоилась и перестала переживать о Жоэль. Мне казалось, что всё обошлось и завтра, завтра… Завтра, вернувшись, домой, туда за облака, она непременно расскажет своей сестре о чувстве, которое сейчас всецело овладело её сердцем, о чистом, настоящем взаимном чувстве. И теперь Любви на Земле обязательно станет больше. Я так думала, я верила, и я была счастлива за Жоэль.
  По свойственному человеку любопытству, мне хотелось посмотреть, каким потрясающе сильным и красивым душой становится мужчина, который любит Ангела и которого любит настоящий Ангел. Как это должно быть замечательно! И я, оставаясь не видимой, в состоянии «наблюдатель», стала следовать за этой возлюбленной парой везде. Ведь, у Жоэль были всего сутки, а у меня был один-единственный уникальный шанс в жизни увидеть собственными глазами, что значит Ангельская любовь. Я не спала, боясь пропустить хоть что-нибудь, но всё-таки под утро меня сломила усталость. А когда я проснулась во сне, ни Жоэль, ни Джона в сарае на сеновале уже не было, как и не было их и на длинной, пыльной дороге, ведущей в город.
  Мне казалось, я проспала то, зачем создал для меня этот сон мой Ангел Хранитель. Я упустила единственную возможность узнать, что такое любовь. Но, я ведь старалась, очень старалась, и я ведь всего на всего человек и, к тому же и прошлый день для меня принёс ещё большую усталость от ежедневной уборки за мужем, сыном, собакой и тремя кошками, от стирки, готовки, потом не понимания, поучения какой я должна быть нежной, красивой, женственной и желанной... Ведь я же любимая женщина? И я должна!
  Да, я должна… И я снова к вечеру устало буду лить слёзы, ежедневные слёзы отчаяния пустоты в одинокой холодной постели, к которым уже привыкли и муж, и сын. Но сейчас, я ведь всего на минутку закрыла глаза. Всего на минутку! И раз уж так всё случилось, то надо, наверно, смириться и просыпаться, но я весь этот день, во сне, оставалась в этом брошенном хлеву и не просыпалась в свою реальность.
  В конце концов, мне ничего не оставалось, как проголодавшись, около города стать плотной, видимой и попытаться найти себе хоть какую работу, еду и жильё.
  О, да! Жизнь женщины в Америке в начала двадцатого века, с сознанием, кругозором, образованием и навыками женщины двадцать первого века… Это были не холодные строчки в школьных учебниках или в старых советских газетах. О, это было настоящее живое испытание!
  Запахи, туалеты, обувь, одежда, гигиена, нравы... В общем...
  Многие вещи казались смешными, даже глупыми, некоторые жестокими и опасными. Но мне, чтобы выжить и не оказаться в полиции под замком, пришлось плотно закрыть свой рот на замок и не умничать, смириться с тем, что мне будут платить вдвое меньше чем мужчине за такой же, гигантский объём работы.
  Да… и не я, предлагала работодателям свои потрясающие возможности, знания и опыт, а мне говорили, что делать или… иди, ищи себе что хочешь, включая проблемы на свою задницу.
  В общем, я устроилась работать наборщицей в одну местную маленькую газету за тринадцать пенсов в день. Это была большая удача! Благо дело одежда, в которой я была, сама собой обновлялась, и каждое утро я была умытой и одежда была чистой и выглаженной. Как говориться и на том Ангелу Хранителю большое спасибо. Но все же, надо было самой зарабатывать на кусок хлеба и ещё грабительские десять пенсов платить за угол в той же типографии, где я и работала, и спала.
  В какие-то дни мне казалось, что это и есть самая моя настоящая реальная жизнь, а то, что у меня есть дом, семья, родители, сын, муж, это всё туманная несбыточная красивая мечта одинокой усталой женщины. Шум типографских станков, шарканье тяжёлой обуви верстальщиков и крики хозяина уже постоянно были у меня в голове. Руки болели стабильно, они, то сохли, то опухали. Я стала чахнуть от въевшейся в ладони свинцовой краски, болели уже ноги и спина, я теряла зрение. Я понимала к чему всё идёт. И я, вдруг спустя несколько месяцев, стала тосковать по мужу, сыну, кухне… И уже стало казаться, что не так-то плохо и тяжело было мне жить в двадцать первом веке. По-настоящему плохо и тяжело было здесь, сейчас, но при всём при этом меня согревала одна светлая мысль: о том, что есть идеальная пара, красивый вполне парень Джон, и она – Ангел, Жоэль. Зная о них и их любви мне было теплее спать, и я старалась держать крепче спину, держаться, что есть сил. Прошёл месяц, второй. На страницах, проходивших через мои руки газет, я всё выискивала и выискивала любое упоминание о счастливой паре: Джоне и Жоэль, но… Горячие новости заключались лишь в том, что в городе процветают гангстеры, что широкими реками льётся человеческая кровь и, такими же реками льётся контрабандное спиртное, растёт промышленность и быстрыми темпами развивается игорный бизнес. Кровь и убийства всегда были на первой полосе. Ах, да! Ещё Великий Гудини и Чарли! Великий и потрясающий Чарли Чаплин и его чёрно-белое немое кино. Мне даже повезло сходить на один его фильм: «Огни большого города». Такая смешная и наивная афиша была. Фильм здорово согрел мне душу и вселил надежду. Я так плакала… Удивительно: «Я только сейчас открыла для себя чудо: Чарли и его кино»!
  В общем, я окончательно потеряла все следы и надежду встретить Джона и Жоэль. Это было очевидно.
Пришли холода. Кажется, это был уже октябрь. Маленькая типография «Стритньюс» разорилась, и была поглощена более солидным изданием, Нью-Йорк Таймс, если я не ошибаюсь. Но, я успела за три, четыре месяца скопить немного денег и за десять пенсов купила у старьёвщика шерстяную простыню и тёплое пальто, которое мой Ангел Хранитель благосклонно к утру обновил. Мне повезло, что помещение, где была типография, ещё не продали, и я по-прежнему могла ещё там ночевать. Ох, были и сквозняки! Ночи становились всё холодней. Охраняя от мышей мой единственный кусок хлеба, я спала с ним в обнимку. Я уже спала и в пальто, укрывшись ещё одним соломенным матрасом, а согреться, получалась только почти к утру.
Однажды, в воскресенье, я задержалась у витрины новой открывшейся лавки: «Корсеты Мадам Тюссо». Я подумала, что это имя я уже где-то слышала. Откуда-то до моего носа ветром донесло запах ванильных булочек и, у меня громко и неприлично заурчал голодный живот. Стать модисткой, для меня был хороший, если только не единственный шанс улучшить свою жизнь, ведь у меня красный диплом модельера женской и детской одежды, там в двадцать первом веке. Да, диплом, конечно, не предъявить, но знания и солидный опыт в пошиве корсетов и нижнего женского белья у меня не отнять. «И я очень хочу есть!» Подумала я, и с тем сразу вошла в салон-магазин.
  Это было чудо! Мадам Тюссо испытала меня и с удовольствием приняла меня на работу с понедельника. Она показала мне, возможно, первый женский восковой манекен в корсете из китового уса, и после, я счастливая, почти в припрыжку прогулялась по городу, вернулась домой в типографию, где на голодный желудок, не раздеваясь, забралась под второй матрас задула огарок свечи и, согревая дыханием озябшие руки и нос, попыталась уснуть. Я была очень счастлива! Завтра, наконец-то, у меня начнётся новая жизнь! Будет горячая еда и тёплый угол. «Да, да! У меня всё получится! — думала я, -- У меня ведь такой большой опыт, и я хороший дизайнер и мастер…»
  Но вдруг под покровом темноты через открытые двери типографии вошёл человек. Я замерла. Кто ж его знает, зачем человек, подняв воротник пальто, прячет лицо от уличных фонарей, стоит в углу, переминается с ноги на ногу и курит явно дешёвые сигары. Мне казалось, я сейчас закашляюсь и выдам место своего убежища. Я закрыла нос воротником пальто и дышала через него. Минут через десять снова скрипнули двери и сюда же вошёл второй мужчина значительно постарше и побогаче. Я полностью услышала весь их разговор.
  — Сэр, вы деньги принесли?
  — Я, надеюсь, ты, парень, меня не разочаруешь. Твоя дева, действительно та, о ком ты мне говорил?
  — Да, да, сэр! Я не посмел бы обманывать, Вас. Она именно та, о которой я Вам рассказывал. Это точно. Точнее некуда, сэр. И, я не прикасался к ней, рассчитывая, что когда-нибудь найдётся гурман подобный Вам. Я сам не гурман в интимных вопросах. Мне проще с опытными шлюхами. Не люблю утруждаться.
  — И где это твоё чудо-юдо?
  — Я приведу её сюда, сегодня же, но… сэр… Могу ли я обратиться к Вам с просьбой?
  — Что ещё?! Наличные?! Ты хочешь ещё денег?! Я и так плачу тебе более благоразумного, не видя товара!
  — Нет, сэр. Не наличные. Мне достаточно той суммы, о которой мы с Вами договорились, хотя не мешало бы и прибавить. Потому, что товар, как Вы изволили выразиться, такого больше Вы нигде и никогда не найдёте. Она одна на весь белый свет!
  — Так что же ты её продаёшь, если она тебе так дорога?
  — Сэр, Вы знаете - я игрок. И я вечно нуждаюсь в деньгах. Фортуна постоянно изменяет мне, как поганая портовая шлюха. И я должен как-то жить. Я весь в долгах, вы знаете.
  — Так, что ты хочешь, Джон? Говори ясней, — мужчина поднял свой меховой воротник.
  «Джон?!» Заволновалась я, и задержала дыхание, чтобы не пропустить с этого момента ни слова, ни оттенка в голосе обоих собеседников.
  — Совсем пустяк, для Вас, сэр. Я приведу её сюда через час, но вы, вы заберите её сами, без моего участия.
  — Почему? Что за причуды у тебя? Не замечал у тебя раньше сентиментальных ноток в голосе.
  — О, да. Не замечали. Дело в том, что она беззаветно меня любит и доверяет.
  — И что?
  — Не смогу я ей в последний раз в глаза посмотреть.
  — Ах, вот оно что?! — мужчина презрительно осмотрел молодого собеседника с ног до головы и фыркнул, — Ну и подлец же ты, Джони, — бросил на пол не потушенную дорогую сигару, бросил на пыльный стол конверт с деньгами и, уходя, сказал, — Я заберу её отсюда чрез два часа, — и, скрипнув дверью, вышел.
  — Нет, сэр. Я не подлец. Я, игрок! Игрок! Проклятье! Гореть мне в аду за это, но… — и, взяв деньги и подобрав с пола, тлеющую, дорогую сигару, тоже вышел.
  «Чёрт! Чёрт!» Металась я в подозрениях, — Неужели это тот самый Джон? Неужели? Нет, нет. Не может быть! Они любят друг друга, это точно! И их любовь неземная, настоящая! Ради, которой мы приходим в этот мир. И, возможно эти двое говорили о собаке или…». С теми мыслями я выскочила на улицу, решив проследить за этим вторым мужчиной, и убедиться в том, что я ошиблась и это другой Джон, не тот самый. Я должна была сделать это, и вот я в пути, но… Но, я упустила его. ПробЕгав так по тёмным, пустым улицам и чуть не заблудившись, я вернулась домой, в пустую типографию и снова забралась под соломенный матрас.
  Тут, я услышала шелест, или что-то похожее на мышиную возню и тихие всхлипывания или чихания. Я подумала, что эта простуженная мышь, издающая одновременно такое количество шорохов, должна быть очень большой. Я аккуратно встала, взяла обломок деревянного стула и медленно отправилась на охоту. Ведь все знают: где мыши, там нет сна, а я обязана была хорошо выспаться, чтобы завтра показать Мадам Тюссо все, на что я способна.
  Привыкшие к темноте глаза и моя хорошая память подсказывали мне где, что из мебели стоит и я, не производя шума, прокрадывалась к месту, откуда доносилось шуршание и всхлипывания.
  В тёмном углу находилось что-то уродливо бесформенное. Оно сжалось в комок и дрожало от холода.
  — Человек или чудовище, выходи! — громко произнесла я и от собственных слов замёрзла ещё больше.
  Всё полностью стихло. Я вновь повторила приказ. Тёмная, густая тень поднялась и я не на шутку испугалась того, что увидела. Меня так отбросило к стене, что я чуть не упала, споткнувшись о давно кем-то опрокинутый стул.
  — Выходи на свет! — скомандовала я, еле дыша.
  Бесформенное что-то, издавая громкие шуршания, как от старых дедовских тапочек, выползло на свет тусклого уличного фонаря, который отбрасывал тень как раз на свободную часть пола этой маленькой комнаты, забитой старым хламом. Всхлипывания  этого «что-то» переросли в слёзы, и я поняла, что это не чудовище, а человек.
  — Эй, ты кто, бедняга?
  Но, эта бедняга не произнесла, ни слова. Я побежала за огарком свечи, зажгла огонь и осмотрела это нечто.
  — О, Боже! Это Вы?!
  — Я? – её голос скрипел, как рассохшиеся половицы.
  — Да! Это же Вы! Я знаю Вас, хотя с трудом узнаю. Эти глаза… Вы, Вы… — вспоминала я, — Вы Жоэль? Да?
  — Я не помню. Может быть. Джон… Где он, мой милый Джони? — вдруг начала она рыдать.
  — Вы потерялись? Ты ищешь его? Да?
  Я никак не могла разглядеть, в чём Жоэль одета и, подойдя поближе, увидела то, что до сих пор, через 12 лет после этого сна, всё ещё хорошо помню. Я помню, как она выглядела. Я смотрела на неё и не могла говорить. Столь плотный, тяжёлый ком стал у меня в горле. На Жоэль не было ни одного пёрышка. На коже были многочисленные воспаления и раны от вырванных перьев. Я не выдержала и отдала ей своё пальто, которое в общем её никак не спасало, затем принесла и укрыла единственным что ещё тёплого у меня было, белой шерстяной простынёй. Я не могла понять: что случилось, и просила немедленного рассказа.
  — Жоэль, пожалуйста, успокойтесь. У меня, к сожалению, ничего кроме воды и хлеба нет. Ешьте и говорите, что с Вами произошло. Пожалуйста, — взмолилась я и, отдала ей ещё не совсем чёрствый чёрный хлеб.
  Но, Жоэль только рассказывала, как она сильно любит Джона и как Джон очень любит её. Как она всё время тоскует по нему, а он очень занят на своей работе. Что, когда она однажды отдала ему одно своё перо, он пришёл с работы радостный и счастливый, но это был только день, и её любимый Джони на следующий день пришёл злым и равнодушным. Тогда она дала ещё одно своё перо, чтобы видеть его улыбку. И так продолжалось до тех пор, пока Джон не стал приходить только на пару минут, чтобы вырвать у Жоэль перо и, снова исчезнуть на несколько дней. Выяснилось, что питьё и еду, он многократно забывал ей приносить. А, когда перьев не осталось, Джон исчез на неделю. Сегодня утром он пришёл и радостно сказал, что наконец-то они вместе с Жоэль сегодня уедут в другое замечательное место. Там у них будет дом, река, сад и Жоэль сможет греться у очага и смотреть на облака столько сколько захочет, а главное он – Джони, всегда будет вместе с ней, потому, что он очень её любит.
  — Ведь ты же любишь меня, Жоэль? — спросил он у меня, — Разве я могу его не любить. Он мой единственный, я всё ради него отдала. Тогда он привёл меня сюда и сказал, что через час за мной приедет фиакр. Мужчина в высоком белом цилиндре заберёт меня отсюда и привезёт в наш маленький тёплый дом.
  — Нет! — воскликнула я, — Нет, — прошептала, — Не приедет он, твой Джони. Приедет другой человек и, ты станешь его собственностью, игрушкой до конца своих дней. Нет, Жоэль! Тебе надо бежать! Немедленно. Пока мы говорили – время шло и скорее всего, что вот-вот тот фиакр подъедет к этому месту. Беги!
  — Куда мне бежать? Я люблю его. Люблю Джона. И жить без него не могу.
  — Твоя жизнь для него стоит кучу денег и, он продал тебя, здесь два часа назад. Продал мужчине, который хочет знать, как можно спариваться с такими существами, как ты. И потом…
  Жоэль обессилено упала на пол и расплакалась. Я замолчала.
  — Нет. Всё! Не бывать этому. Ну-ка пошли со мной, ангелочек.
  Я с трудом подняла её. Это было крайне неприятно. Специфический запах, слизь на ранах.
  — Переберёмся отсюда подальше и побыстрей.
  Так, под покровом ночи мы перебрались в другой разоренный чулочный магазин. Светало. Я подумала, что тот второй не захочет терять свои деньги и наймёт ищеек. Из остатков брошенных чулок я смастерила на скорую руку обувь для Жоэль, сделала накидку с капюшоном из своей шерстяной простыни и, собрав все силы, мы под покровом уходящей лунной ночи поторопились покинуть город. Ранним утром мы были уже в том старом заброшенном сарае с сеном. Я понимала, что и здесь нам оставаться нельзя и следующей же ночью мы отправились в путь и к утру нашли новое безопасное для Жоэль пристанище.
  Я ухаживала за ней как могла. Больно было смотреть на всё это: раны, отёчности, воспаления. Но главная рана была у неё в сердце. Оно разрывалось от любви к Джону и кровоточило от сознания его предательства. Она порывалась вернуться в город и искать его. Ведь без него она не могла жить. Мне с трудом удавалось её сдерживать.
  Прошла неделя. Раны на коже Жоэль достаточно быстро заживали. Я и сама не могла понять, как это может быть, ведь у меня не было никаких лекарств кроме, чистой воды и чистых повязок, которые я меняла и стирала в ледяной воде каждый день, боясь, как бы раны не начали гноиться. Я-то знаю, что до изобретения антибиотиков ещё долго ждать. Я согревала Жоэль теплом костра и крепко обнимала, желая согреть холодными ночами.
   — А как скоро у тебя отрастут перья? Как скоро ты сможешь стать на крыло, Жоэль? — переживала я.
  — На земле это время составит год.
  — Год?! О Боже! Что же делать? Солнышко моё! Это для тебя опасно. Год, мы врядли сможем прожить незамеченными. Мне нужно найти работу и срочно, чтобы тебя кормить. Тебе нужно хорошо кушать, чтобы ты смогла набраться сил и вернуться домой.
  — А зачем? Зачем ты обо мне заботишься?
  — В смысле: зачем? Не зачем, а почему. Потому, что иначе я не могу. И ты… Ты совсем пропадёшь без меня. Вот окрепнешь и… считай, я сделала всё, что смогла. Дальше только маши крылышками. Эх ты, Ангел. Разве можно так было? Он же использовал тебя, твой Джони.
  Жоэль опустила глаза. Я поняла, что снова сделала ей больно.
  — Извини, пожалуйста. Жоэль, неужели ты никогда не спрашивала, что он делает с твоими перьями?
  — Нет.
  — Нет?! Почему?
  — А я всегда знала. Знала, что он продаёт их, а деньги проигрывает в рулетку и карты. Но как я ему могла отказать? Я ведь люблю его. Нет, любила. А если любила, то как можно любить полумерой? Сердце у меня одно, и отдала я его Джони полностью. А теперь понимаю, что любовь это, когда оба отдают себя друг другу полностью. И любовь отдают от избытка чувств, а не отдают последнее, потому, что так надо. И если в любящей паре одной половинке плохо, она болеет и страдает, а вторая говорит о любви, чувствует себя сильным, здоровым, но больше спрашивает с того, кто болеет - это уже не любовь. Это что-то другое.
  «Ой». Вздрогнула я, — Я поняла тебя. Я поняла, спасибо. А можно я на тебя посмотрю без одежды, если это только не обидит и не смутит тебя.
  Жоэль распахнула накидку с капюшоном и сбросила её. Передо мной стояла молодая красивая женщина. Раны на пористой коже почти уже зажили и показались первые сантиметры молодых заново отрастающих перьев. Жоэль была больше похожа на русалку в «сухопутной» чешуе. Две «руки», как у ощипанной курочки крылья, две красивые человеческие ноги с птичьими коготками вместо стоп, грудочки - яблочки, розовые сосочки. Почти всё как у меня, тоесть у женщины человека, и всё остальное тоже. Я искренне любовалась такой необычной красотой. Жоэль была ещё не тот мощный красивый Ангел, которого я видела летом у реки, но это уже было и не то, изуродованное и искалеченное нечто. И мне нужно ещё было много приложить усилий, чтобы придать ей сил и отогреть сердце.
  Жоэль надела накидку и присела к огню. Я снова обняла её со спины, чтобы защитить и согреть. Так мы уснули, не заметив, как огонь от костра потихоньку переполз к сухой соломе и в сарае вспыхнул пожар. Он сразу отрезал нам выход. Сарай полыхал, и казалось ещё чуть-чуть и он тронет нас самих. Мне казалось – это конец. Я понимала, что Жоэль не ещё может летать и единственный выход – дырявая крыша сарая ей не доступна. Я должна была спасти Жоэль, во что бы то ни стало. Ведь зачем жить, если погибнет Ангел Любви?
  Позади сарая стояла поломанная телега, у которой было только два колеса и мне пришла в голову единственная гениальная мысль, но для осуществления плана нужны были все мои силы, Жоэль не помощник в этом. И я делала всё что могла. Сдвинув с места телегу, мне удалось её хорошенько разогнать с небольшого бугорка и она вместе с Жоэль благополучно пробила горевшие ворота, выехала наружу и тем открыла путь к спасению. Но сразу же сверху упала горящая балка и тем отрезала последнюю мою надежду. Я оказалась в западне. Сгореть заживо, это последний мой страх. И Вот он! Вокруг полыхал неистовый огонь, и казалось, что он как стая диких голодных собак уже через мгновение решит мою судьбу. Одежда уже дымилась, волосы съёживались от жара и, казалось, что я уже глотаю раскаленную до бела смерть. Она брала меня сильной,молодой и в трезвом рассудке. Я погибала, и это было очевидно. Осталось несколько вдохов. Я быстро мысленно простилась с миром и только успела произнести: «Отче наш...», как вдруг, откуда, ни возьмись, возник такой мощный порыв ветра. Он был, как ударная волна от взрыва и, меня напрочь оглушило и сбило с ног. Звон в ушах,состояние невесомости, потери ориентации, как после быстро вращающейся карусели. Я просто закрыла глаза, а в следующее мгновение уже дышала холодным морозным воздухом. Он обжог меня иначе. Как из бани в полынью нырнуть. Открыв глаза, я обомлела. Передо мной парил настоящий Ангел. Это была Жоэль, живая, здоровая и невредимая, в полном ярко пурпурном блистательном оперении, и в своём настоящем размере. Её волосы сияли в свете утреннего солнца. Глаза были наполнены любовью и жизнью. Лицо озарено нежной улыбкой.
  — Что это?! Я умерла, Жоэль?! Уже?! Или это Ваше какое-то чудо? – не сдержала я слёзы восхищения.
  — Да. Это чудо. Чудо жизни и любви, моя дорогая спасительница.
  — Но как это произошло? Ты говорила, нужен год, чтобы…
  — Говорила. Но ты уже залечила моё сердце. Отдавая себя без остатка, возродила надежду. Отвагой и решительностью вернула желание жить. Так и происходит чудо любви. Так оно окрыляет.
  — Значит, ты теперь здорова и можешь вернуться домой, — плакала я от счастья.
  — Да,Наталья, могу.
  Только теперь я вспомнила, что ни разу не называла Жоэль своё имя.
  — Хочешь со мной?
  — Куда? На небо? Так я всё таки умерла? Жаль.
  — Нет, не умерла. Просто полетать.
  — А можно?!
  — Я покажу тебе высоту полёта души, и облака. Я покажу тебе небо и ещё нечто совершено удивительное, — сияла Жоэль.
  — Но, как? Ты унесёшь меня, потому, что я сейчас умерла?
  — Да, нет же, — искренне улыбнулась она.
  Она взяла меня за руку и, я вдруг оторвалась от земли. В следующее мгновение ощутила крылья у себя за спиной. Не такие, как у прекрасного Ангела Любви, другие, проще, но тоже прочные и надёжные. Мы поднялись ввысь и страха у меня не было.
  — Я дарю тебе эти крылья, женщина. Ты проснёшься сегодня, и всегда будешь помнить этот твой первый полёт. А крылья ты снова ощутишь, когда к тебе придёт он, имя которому - Истинная Взаимная Бескорыстная Любовь.
Я летела над облаками, наслаждалась парением и плакала от счастья, счастья полёта души, надежды и свободы от боли. Видя весь наш прекрасный мир, как обычно его видят птицы, я была счастлива тем, что в нём всё-таки оказалось огромное место для любви.
  Жоэль была права. Всё так и случилось, как она мне напророчила. С этой ночи мне стали показывать этого "моего" человека. И я шла к нему в снах ещё долгих пять лет.
  Я просыпалась из тех невероятно «живых» снов, чётко запомнив, то его глаза, то его губы, сияющую улыбку, то видела смущённым и плачущим, уходящим в смятении прочь, прихрамывающим на правую ногу. Я кричала: «Вернись!», догоняла его, и наши объятия разжимало только утро.
  И вот однажды в конце апреля наяву в мою жизнь вошёл тот, имя которому Чистая Бескорыстная Любовь. Он залечил все раны в моём сердце, наполнил душу, глаза любовью, желанием жить и, осветил лицо улыбкой счастья.
  На самом деле, в день, когда мы встретились, мы тогда почти в последний момент спасли друг друга от самого страшного в нашей жизни, попытки уйти навсегда.
Как-то он поделился со мной и сказал, что за несколько лет до нашей встречи уже видел меня в своих снах. Увидев в первый раз, вспомнил глаза, косички и запах моей кожи, пахнущий молоком, но молчал и ждал ещё пол года, пока я сама не приму решение перестать бояться быть счастливой и позволить себе узнать, что значит быть женщиной.
  Теперь, когда мы вместе, я иногда просыпаюсь раньше и любуюсь его каждой черточкой, каждым изгибом, складочкой, линией его тела, растворяюсь в его естественном одуряющем запахе кожи. И слёзы глупо льются сами по себе, хоть ты что делай. И это от счастья, которого невозможно удержать в груди. И чтобы не разбудить моё счастье всхлипываниями, я тихонько ухожу, чтобы сварить ему самый лучший в мире кофе со сливками и ванилью. А после, мы смотрим друг другу в глаза и крепко держимся за руки, боясь проснуться окончательно в реальности и никогда не найтись. Мы вдыхаем ЖИЗНЬ полной грудью, ощущаем у себя за спиной могучие крылья. Весь мир перед нами и жизнь наша – это высокий полёт, тандемный полёт. Теперь всё по плечу и это здорово!


                21.06.2002 год.