Кружка

               
                (отрывок из ненаписанного романа)

  -Мне стыдно, – проговорила еле слышно Ева, свесив прелестную головку вниз.
  -Стыдно? – переспросил игриво Адам, почувствовав, как в глубине души робко засветился лучик надежды, - не передо мной ли стыдно, милый друг? 
   Он так желал, так жаждал, чтоб она ответила: да!.. Дышать аж перестал!
   Вчера он попытался внести ясность в отношения. Своим необдуманным поведением Ева все больше заводила их в тупик. Готовился к разговору не первый день, все откладывал. И чем дольше думал, тем больше погружался в себя. Предстояло взвесить и обмозговать доводы, какими собирался апеллировать. Зная импульсивность подруги, просил выслушать, не перебивая. Но вот что он успел сказать.
   За прошедший месяц – к великому огорчению! – Ева переменилась. Перестала быть любящей и нежной подругой, какую он знал и любил. За примерами далеко не надо ходить: взяла за обыкновение не отвечать на звонки. Не странно? Одно из двух повторяется: либо не отвечает, либо у нее занято. А раз занято – значит, общается с кем-то другим. Ведь так? То есть, для других время есть, а уделить ему пару минут не позволяет загруженность на работе или дома. А чтоб сама набрала, поинтересовалась, жив ли, здоров ли? – как в прежние времена, ну, что стоит! - об этом Адам не мечтает уже… Потом. Перестала заходить к нему на страничку. Перешла в другую сеть и набирает полным ходом новых друзей. А ведь в недавнем прошлом общались не переставая. По телефону, интернету - в любое время дня и ночи. Говорили, говорили, говорили - наговориться не могли! Упоительная пора, когда плелись связующие нити любви!.. Случалось, полдня не позвонит - тотчас звонила сама, беспокоилась. Или еще вот. Из лексикона подруги напрочь исчезли слова: Солнце мое! (с большой буквы!), mon cher! скучаю!.. Словно удалила из памяти. А как окрыляло ее восклицание: мне тебя не хватает!.. Адам относился к числу мужчин, которые любят ушами, встречается такой тип. Он знал про это, и она знала. А фирменный вопрос куда подевался, которым неизменно завершала беседу: ты меня любишь?.. Жил с убеждением, что сердце любимой открыто для него в любое время суток. Теперь же с растущим изумлением находит, что Одуванчик перестала говорить о любви. Значит, перестала любить? Он не мог не спросить, спросил, но она неопределенно промолчала. А ведь в иных случаях молчание ранит больнее, чем слово.         
   Но как бывало не раз, она не посчитала нужным до конца выслушать, а раз не захотела слушать, значит, не захотела понять. Задуманная в доверительном тоне беседа обернулась бурным всплеском эмоций. Синьорина была не из тех, кого можно было убедительными доводами загнать в угол. Критику в свой адрес она решительно парировала, и в колючих глазах прочел он не раскаяние, а текст обвинительного приговора.
   Вот что Ева ответила.
   Он не смеет ревновать. Она повода не давала. Опутал бедной девочке голову, можно сказать, свободы лишил, а теперь ему поклонники чудятся за каждым поворотом. Да она – даже если задастся целью, не сможет ему изменить! Потому что все свободное время проводит с ним, другой личной жизни у нее нет.
   Вон оно что! Значит, свободы лишил?.. По первому зову, где бы ни был, бросает дела, мчится к ней, мчится, как на первое свидание. Чтоб отвезти – в офис, в магазин, салон, к подружке. Прикажет отвезти хоть на край света, повезет, не задумываясь. Но выходит, отнял свободу!.. А разве хоть единым словом он упрекнул ее в измене? У нее всегда так: оборвет на полуслове и вывернет смысл разговора наизнанку… Для ревности повод дает она сама, не отвечая и не перезванивая. Если на самом деле занята, пусть коротко ответит: мол, говорить не могу, позже поговорим. Или сообщение скинет хотя бы. Проще ведь простого. Раньше так именно поступала. 
   Но что мешает сейчас?..   
   Сознательно ли, или неосознанно, но нежеланием слушать девушка лишь подливала масла в огонь. Адам заводился, и глаза его, при виде возлюбленной прежде излучавшие свет, медленно наливались кровью. Ну почему ей не придет в голову не обострять ситуацию, а загладить? Нет в ней, черт возьми, ни женской мудрости, ни даже женской хитрости! Ни капельки! Вот какими словами должна была она остановить его возмущенную риторику: «Дорогой, не смей в таком тоне говорить, выкинь из головы дурь! Ты был и остаешься моим любимым мужчиной!»
   И все!
   Все становится на свои места! «Мой дорогой! мой любимый!» - от частого употребления такие слова разве меркнут? - напротив, ярче сияют. А если их не произносят, значит, чувствам недолго жить осталось.
   Неужели трудно уразуметь: если мужчина влюблен, потерял голову, сцен ревности не избежать. Особенно, когда пассия хороша собой. Подобные проявления эмоций закономерны. Красивая женщина постоянно на виду, в центре внимания, ради нее, единственной и неповторимой, парни готовы на безумства… А Ева неотразимо красива! Вызывающе зеленые глаза, утонченное лицо, не нуждавшееся в макияже; заговорит – заворожит умом и бархатным голосом. Не женщина - мечта! Каждый раз, когда красавица покидала салон его машины, в нее нацеливались десятки взоров. Словно магнитом, она притягивала к себе взгляды мужчин. Дальше он ехал один, ехал медленно, стараясь не упускать из виду знаки и светофоры, и переходил к грустным размышлениям о том, что уже не достоин этой роскошной девушки. Прежде так не считал, потому что она постоянно упоминала, что любит, скучает, и тем самым подпитывала его уверенность в собственной значимости. Теперь же о любви ни слова… Где бы ни появлялась она – роскошная, статная, с гордой осанкой – мужчины превращались в поклонников, любующихся ее фигурой, летучей походкой (именно поэтому ласково звал Одуванчиком; а еще - Затмившая Всех).
   Повышенное внимание Еве, конечно, было приятно, но Адама не приводило в восторг. Напротив – бесило! И любимая должна понимать его состояние. Не масла в огонь следует ей подливать, а бальзамом нежных фраз лечить его ранимое сердце. 
   В общем, вот такая – не беседа, а перепалка скорее случилась вчера. И расстались холодно, оставшись каждый при своем мнении. Недостижение согласия еще больше их отдалило. Подруга разбирала по кирпичику домик любви, который воздвигали столько лет совместными усилиями. Необдуманно рубила сук, на котором обосновались и мило ворковали. 
   По земле ходят миллионы женщин - с ежедневными заботами, радостями и глупостями, капризами, причудами, нежеланием пойти на компромисс, неумением прощать. Им не до высоких материй. Адам не думал, что Затмившая Всех с умыслом выдавала себя за неординарную личность - таковой была на самом деле, в чем нисколько не сомневался. Но последнее время своими странностями она развенчивала этот образ. И вливалась в поток миллионов.   
   Ее будто подменили, не иначе. Он терялся в догадках: в чем причина? Он оставался прежним, беззаветно любящим, каким был с первого дня. Вот недавно совсем: не поругались, а так себе – чуточку повздорили. Поостыв, понял, что хотя и прав, но не должен проявлять несдержанность. Что ему не свойственно, в общем-то. У нее и без того куча трудностей. Места себе не мог найти. Отправил предлинный message - с извинениями. Не ответила. Отложил дела, помчался туда, где работала, припарковался подле окон ее кабинета. Написал, что находится рядом, что отчаялся, что не может без нее дня прожить! Не помнит, сколько прождал ответа. Не дождался!.. А ведь для словоохотливой Евы молчание было неестественно. Так себя вела, точно Адам перестал существовать. Раньше знал, чувствовал всеми фибрами, что любимая тянется к нему. Теперь не верит и не чувствует.
   А накануне? Уехала с дочкой к тетке в Катанию, на Рождество, он провожал, посадил на поезд. Снабдил деньгами, накупил продуктов на дорогу. Ева любила вкусно поесть и вообще любила поесть. Звонил и писал по многу раз в день. Скучал! И что же? Пока находилась в пути, все шло хорошо. Была на связи, рассказывала о дорожных впечатлениях, проносящихся за окном пейзажах, соседях по купе – милой семейной паре. Читала томик Петрарки, его подарок на дорогу. Они беседовали о любви к поэзии, высокому искусству. Он не скрывал счастья: перед ним была прежняя Ева. Но доехав до места назначения, переключилась на редкие сообщения, сухие, как командировочные отчеты. Лимит внимания исчерпался. Недолгая задушевность сменилась отчужденностью. Опять ударился в тоску, он болезненно воспринимал ее такую. Потом не выдержал, пожурил: раньше так легко срывалось с твоих губ «люблю», завидую тогдашнему себе!.. И что же ответила предмет его страсти? Написала: я помню тебя!.. Лишь бы обойти слово «люблю». Убийственная отписка. Сродни надгробной надписи. Но даже в посмертных скрижалях найдешь больше чувств, там хоть высекают, что помнят и любят.
   Конечно же, она им дорожила. С Адамом было спокойно, надежно. Но как-то так сложилось, что из глубокой привязанности чувство Евы постепенно переросло в привычку. Привыкла к другу сердца, как привыкают к любимому платью, настенным обоям, старому холодильнику; они значимы только в первый момент, потом их перестают замечать.   
   Если перемены примут необратимый характер – даже мыслить не хочется, но если случится, - он пойдет на разрыв. Решено без возврата!.. Унизительно жить в шкуре отверженного идиота. Мучительно давалось такое решение; и не столько это решение, сколько крик отчаявшейся души. Пусть останется любовь-воспоминание, чем не будет любви вообще.   
   И вот, не найдя вразумительного объяснения, после долгих терзаний, Адам не то чтобы поверил, нет, но не исключил, что начало действовать то давнее мамино колдовство, о котором Ева однажды поведала. Он успел позабыть о нем. Так вот, мама догадывалась об отношениях Евы и Адама, которого однажды дочь пригласила и представила как друга. Это была непреложная традиция в их доме – знакомить родителей с друзьями. Без сомнения, он заслуживал уважения – как человек воспитанный, интересный, старушка знала его именно таким. Но привязанность дочери к семейному мужчине не вызывала одобрения. И вознамерилась добродетельная матерь, в чьих жилах текла древняя цыганско-испанская кровь, призвать на помощь магические силы, дабы отворотить дочь от нежелательной связи. Вот что она проделала. Собрала и связала пучок трав, присыпала темным порошком, известного только ей происхождения, поднесла горящую спичку. Облик мамаши приобрел выражение строгой торжественности. Правда, в результате больше наделала дыму, трава не спешила загораться. Когда дым рассеялся, остался пепел, он медленно угасал. С дымящими остатками на тарелке для микроволновки мать трижды обошла вокруг сидящей на стуле Евы. В том-то и крылся фокус. По замыслу дочкина привязанность подобно тлеющему пеплу тоже должна была сойти на нет…
   Конечно, во все эти манипуляции тогда оба не поверили. Чушь несусветная! Посмеялись только - уверенные в силе своей любви. С того дня немало истекло воды, никак ритуальное сожжение не сказывалось на их отношениях. Но теперь, когда любимая все более к нему остывала, воспринималось не такой уж чушью.   
   Но водилась за Евой черта: она умела признавать неправоту. Поэтому, когда на следующий день, непритворно потупив глазки, девушка сообщила, что испытывает стыд, он поспешил сделать вывод, что та подразумевает вчерашний инцидент.
   Но ответ девушки разочаровал:   
  -Нет.               
  -Перед кем же тогда стыдно?   
  -Неважно. Не буду говорить, - капризно надув губки, проговорила красотка. - Расскажу маме.
  -Как знаешь, не настаиваю. Расскажи маменьке.   
   Адам опасался неосторожной репликой навлечь в свою сторону очередной град колючек. Он панически избегал повторения вчерашнего. Когда любимая бывала не в духе, общение с ней напоминало плавание над губительными рифами. Прошла минута-другая, поговорили еще о чем-то, помолчали. Туманно-печальное выражение не сходило с ее личика. Парень был уверен, не вынеся душевных терзаний, подруга поделится. Она не научилась хранить от него секретов. Потому не торопилась уходить. 
  -Мне стыдно! – повторила с выражением Ева. – Не собиралась говорить, обидел ты меня вчера, но слушай. Так и быть.
   Они как раз стали на пригорке подле ее дома. Кривая улочка на окраине города, куда нечасто заезжали машины. Неухоженный, забытый властями, но райский уголок, где по утрам соловьи услаждали слух дивным пением. Адам приспустил стекла, свежий ветер ворвался в салон «Citroen»; и приготовился со вниманием слушать. 

   К ним в свадебное агентство захаживает некто Хосе Мария, колумбиец. Юноша с ниспадающими до плеч волосами и одухотворенным лицом, какое встречается у художников и бродяг. Он жил в Центре для эмигрантов, что напротив агентства. Поговаривали, что Хосе балуется наркотой. Хотя по цветущей физиономии его не подумаешь. Но как любит пошутить толстопузый господин Базилио, водитель свадебного лимузина, не наше это дело, кто чем балуется, а дело это синьора прокурора. Так вот, парнишка недели две в агентство не заглядывал, а сегодня явился перед обедом, и не с пустыми руками – а с подарками. Решил расщедриться по случаю праздника Сан Хосе, сообщил радостно, широко скаля безупречные зубы. Подарков было два. Один предназначался Еве, второй Монике, недавно назначенной администраторше. В каждом из них кроме конфет, плиток шоколада, круассанов, пачки чая находилось по одной кружке из превосходного лиможского фарфора.   
   Тут надобно уточнить. В агентстве работали не две, а три сотрудницы, о чем колумбиец не знал. Третья сотрудница, ее звали Лулу, по роду обязанностей большую часть времени проводила вне офиса. Занималась оформлением зала, эффектами, составлением меню и тому подобное. Удивительно, но за время, прошедшее с начала знакомства, Хосе ни разу не довелось застать ее в офисе. И когда он завалил с подарками, Лулу как всегда отсутствовала. Еще одна деталь: в момент принесения даров Моники тоже не было, она находилась по делам в городе.
   Дальше события развернулись следующим образом. Лулу появляется минут через пятнадцать после ухода колумбийца. Прознав про подарки, начинает с азартом перебирать содержимое второго пакета, натыкается на кружку и, не моргнув глазом, забирает себе. Конфискация происходит в присутствии нашей героини. Разумеется, благовоспитанная Ева советует  вернуть кружку на место, но коллега и думать не хочет. С нее не убудет, со злорадством кидает Лулу, любуясь кружкой со всех сторон; она с первого дня почему-то не жаловала администраторшу.    
  -И теперь, не знаю, как быть, - проговорила виноватым тоном Ева. – Вдруг Моника догадается. Будет выглядеть так, будто я покрываю. 
   Адам в недоумении:
  -А почему, собственно, тебе должно быть стыдно, не понимаю? Подруга поступила неправильно, но как ты могла помешать? Сказала вернуть? - сказала!.. А что та не вернула, уже не твоя вина.   
  -Все равно стыдно. Соучастницей себя чувствую. Как можно без спроса чужое присвоить. А если она все-таки узнает? 
  -Далась тебе кружка! Если сама не проговоришься, а похитительница тем паче не признается, откуда Монике будет известно? Но раз принимаешь близко к сердцу, раз потеряла покой, отдай пострадавшей свою кружку. И вопрос исчерпан.   
   Но такая неожиданная жертва не входила в планы Евы. Уклончиво пробормотала, что посоветуется с мамой. Упоминание мамы в качестве советчицы во второй раз, причем, как показалось, упоминание намеренно подчеркнутое, вызвало недоумение. Раньше по всем вопросам советовалась с ним. Плохи его дела!
  -После работы, едва разошлись, опять звоню Лулу, говорю, мол, нехорошо вышло, может, вернешь утром, а та - не парься, отвечает… А я парюсь! мне все равно неудобно перед Моникой. Стыдно мне… 
   И вот это «стыдно» повторила возлюбленная раз двадцать, не меньше.
   И таким трогательно милым было личико кающейся Евы!..
   Подруга, действительно, не на шутку стыдилась. Весь вечер посвятила она этой дурацкой кружке.  Без вины виноватая – но так оно и было! - Ева сожалела настолько чистосердечно, будто сама совершила тяжкий грех. Но исповедь возлюбленной вызывала у Адама не сочувствие, а разочарование и обиду. Он был раним, совсем как юноша, и почти физически ощущал, как ее холодность с каждым разом больнее пронзает сердце. Горько усмехнулся от мысли: наверное, все больше сердце его походит на дуршлаг.
   Но Ева, похоже, не понимала состояние любимого. Готовая с усердием замаливать чужие ошибки, собственных она не замечала. 

   Будучи натурой впечатлительной и на редкость мечтательной, Адам отличался склонностью к фантазиям. Когда жизнь развивалась в нежелательном русле, он прибегал к помощи воображения. Фантазии были особым миром, где он управлял событиями и вершил судьбы. 
   Она обидела жестоко и незаслуженно. Поначалу виду не подал, сглотнул пилюлю. Но она продолжала пилить, донимать попреками, винила, на чем свет стоит. Бесконечно долгой была эта экзекуция…
   И тогда парень сел и укатил. Не выплеснул гнев, в отношении любимой он неизменно оставался рыцарем. А ушел спокойно, не теряя достоинства. 
   Потом искал пути к примирению. Готов даже был просить прощения – за все, в чем не был виноват. Потому что не переставая горячо любил. Но помешала Евина всегдашняя бескомпромиссность. И ничего не оставалось, как расстаться. Уйти с тяжело раненным сердцем.
   И он удалился.
   Уехал в далекую страну, другую жизнь, новую реальность.
   И выкинул ее из головы.
   Смог!..
   Хотя… Хотя, кто знает.
   Прошло много лет…
   Совершенно неожиданно, случайно - ведь ни разу за прошедшие годы он не поинтересовался ее дальнейшей судьбой – доходит весть, что Одуванчику плохо. Ей нездоровится. И некому руку подать! Дети выросли и разлетелись. Подруги и друзья – забыли. А чему удивляться: у Ева всегда был неуживчивый характер. Хотя сама утверждала, что характер сложный. В отношении себя она никогда не выступала в роли обвинителя.   
   Одуванчик! Затмившая Всех! Стрекоза-Попрыгунья!.. Боже! Сколько воды утекло. А теперь одна-одинешенька. Побросав все дела, мчится к ней. По дороге, рискуя жизнью, в горах Шамбалы добывает эликсир здоровья. Подъезжает ближе к вечеру. Барабанит в некрашеную калитку. Она открывает… Ахает!.. Замирает стрункой, глаза счастливо сияют. Адам ступает во двор, где до боли знаком каждый камешек. Запущенный сад. И не слышно соловьиных песен.
   Боже! Как она переменилась! Вызывающий взгляд потух, изнуренное лицо, растрескались губы, которые он страстно целовал когда-то.
   Но все равно – прекраснее всех!..
   Падает ему в объятья. Жмется, бормочет сквозь слезы, что всегда любила, и никого так не любила! Просит прощения. Какая же она была дура!.. Осыпает словами, которые должны были прозвучать десять лет назад…