Дети пошли в советскую школу

Работали мы много, но, все же, не 24 часа в сутки, а в летнее время и генерал уходил в отпуск. Перед первым классом Егора мы вчетвером Симферопольским поездом, через Керченский пролив на железнодорожном пароме, поехали в Феодосию (сейчас, после того, как мы присоединили к себе Крым, о железнодорожном пароме не вспоминают – когда, и куда он делся). Жилье нам нашли наши хорошие знакомые - Нестеренки,  ранее жившие в Управленческом городке. Это была большая комната, в которой мы спали на полу. Перед нами там жила Ольга Гребенникова с сыном. Когда мы приехали, она уехала на работу, а нам оставила сына Леню. У Нестеренков был сын Дима, и он проводил время с нами. Все дети были с годичной разницей возраста, так что мы не раз слышали по поводу Риты суждения в автобусах, на улицах и на пляжах, как о матери, имеющей такой выводок.

В поисках разнообразия, мы покупались на всех феодосийских пляжах, нигде не бывая больше двух раз. Особое впечатление от отпуска оставило похожее на полет плавание с маской по чистой прозрачной воде в солнечную погоду. На глубине два – три метра видна каждая песчинка и каждый камушек, проплывающие рыбки и бегущий по дну боком – боком маленький черноморский крабик. Очень понравился пеший переход от Планерного до дельфинария. Я нес увесистую сумку с едой и запасом одежды для детей на всякий случай, а для детей это была легкая прогулка по горным тропинкам. В Феодосии неплохая картинная галерея. Картины Айвазовского на его родине в Феодосии почему-то лучше, чем где-либо, выглядят – может быть, потому, что и сам он здесь лежит.
Из Феодосии на такси проехали по Крыму до Симферополя и на самолете вернулись домой. Лёня остался с отцом, который приехал в Феодосию, когда мы уезжали.


Часть лета дети регулярно проводили в пионерских лагерях. Интересно сохранившееся письмо Егора из лагеря. Для него главным было то, что днем в эту смену можно было не спать.

Дети подрастали, Егор пошел в школу. Через два года пошла и Таня. Для бабушки Вали каждый их шаг был праздником. И проводы в школу и встреча из школы – мы-то работали. Но уж первый раз провожали всей семьей.
В класс Егора на первом этаже можно было заглянуть через окна из-за забора. Мне довелось однажды видеть урок математики, когда их первая учительница Зоя Евстигнеевна объясняла сложение.
Она стоит перед классом и показывает две руки, в которых по карандашу, потом одну руку прячет за голову и трясет оставшейся, а затем из-за головы показывает спрятанную и трясет двумя карандашами. Что-то говорит, и вся сцена повторяется. Кто-то не мог понять, и она терпеливо вновь и вновь повторяет эту сцену.

Из записной книжки тех лет.
На школьном родительском комитете директор школы воспитывает родителей, укоряя их тем, что они двоечникам дают деньги на кино: «Награда должна быть заслуженной!». Все правильно, но что мне делать с Егором?
Наказывать его нечем (в кино он не ходит, телевизор не смотрит) и незачем т.к. он выражает горячее желание учиться. Без труда решает задачи, в целом грамотно пишет, и получает двойки и тройки. Он, сняв одну штанину, может до вечера проиграть с надетой другой. Любой предмет по пути из коридора или из кухни к рабочему столу для занятий может вызвать у него интерес, и он забывает, куда и зачем он шел.
Он может играть бесконечно. Даже написав одну строчку, перед второй он умудряется поиграть, и делает уроки полдня. Делает некрасиво и грязно. Однажды я сидел над ним с ремнем и после каждого написанного им слова напоминал: «Сядь прямо, пиши», в конце занятий спросил:
- Ну, неужели тебе нравится заниматься с ремнем?
- Да, с ремнем лучше.
- Почему же?
- Быстрей и красивей.
- Тебе хочется получать пятерки?
- Очень хочется.
- А отличником тебе хочется быть?
- Нет, перед ребятами неудобно.
- А двойки тебе не стыдно получать?
- Как это стыдно, я же ничего плохого не делаю.
Идет родительское собрание второго класса в присутствии учеников. Дети стоят у доски, родители сидят.
- Дети, кто у нас плохо себя ведет?
Маленькие мерзавцы(?), или послушные ученики, которых учат быть мерзавцами(?), или учат быть активными смелыми и честными гражданами (!!!), поднимают руки. Учительница спрашивает, они называют фамилии. В числе их и Егор.
- Кто плохо учится?
Опять Егор. После ряда воспитательных процедур со средним по «плохости» составом, оставили стоять Егора и Трофимова.
Во время нотаций Трофимов расплакался, а Егор улыбается.
- Ты хоть сейчас не улыбайся, простите меня, как дурачок, - досадует учительница, -  а ведь умный мальчик.
А я, к сожалению, сам закрыл нижнюю половину лица, чтобы не видно было, как я давлю улыбку. (Егор и Таня с первого и до последнего класса в основном учились с похвальными грамотами).

Учительница далее говорит, что все страшно врут. Я тихонько спрашиваю Егора, когда их отпустили от доски: «И ты?», «Нет».
Когда ученики ушли, я спрашиваю учительницу: «Егор врет?», «Нет, этот дурачок все как на духу». Теперь «дурачок» она сказала с доброй усмешкой, подразумевая «простачек», «простофиля», а мне так приятно, что Егор не врет.
Между прочим, свою правдивость Егор распространяет и на других. Так, много позже, классе, пожалуй, в седьмом, они с другом катались на велосипеде по нашему лесу. На одной из просек сели отдохнуть. Мимо шел их же возраста парнишка, и обратился к Егору: «Дай прокатиться».
Что было делать Егору? Ему, что, жалко дать прокатиться? Или он должен сразу заподозрить мальчишку в нечестности, способной позволить ему совершить воровство?
Лишился Егор велосипеда, а я сейчас поставил себя на его место – ведь нельзя же человеку сказать: «Не дам», надо придумать какую-то причину, т.е. соврать? Это сейчас постоянно учат никому не верить, и, все-таки, как это не верить, а жулики были и тогда.

На собрании в Танином классе один из отцов, обещает выпороть своего отпрыска, и это не вызывает решительного протеста учителя, видно и она не видит другого способа воздействия, а мне так стало стыдно и противно. Но, между прочим, и мне пришлось применить ремень.
Примерно в это время, или попозже, Егор и Таня повздорили вплоть до рукоприкладства. Я им велел лечь рядом на диван и оголить попки, а затем очень сильно по очереди по разу стегнул их ремнем. Бабушка плакала, а они не пикнули. Молча, встали, натянули штанишки, и ушли в свою комнату, где они размещались вместе с бабушкой. 

Мне казалось, что у детей все вызывает интерес, и я с ними проводил экскурсии не только в краеведческий музей и не только на лыжах. Так на карьере я им показал щековую дробилку, превращающую добытые в карьере глыбы в щебенку.
В декабре, когда снега было еще мало, я с детьми на автобусе доехал до нефтепромысла «Мирного» и мы пешком пошли на буровую. Посмотрели на работающий бурильный станок, а потом из нефтепровода работающей скважины из краника набрали флакончик нефти. Обратно к Царевщине идти было очень холодно, но нас подхватила большая грузовая машина. Теплая кабина шофера нам показалась раем.
 У Егора подобрался интересный класс и в старших классах инициативная классный руководитель – Римма Алексеевна Сидорова.  Я с его классом много времени проводил, не всегда зная меру.

 Проводил я время и с Танькиным классом: Пошли мы в поход с ночевкой у Мордовой поляны. Я в походах  перед выходом на маршрут наедаюсь и напиваюсь, как верблюд так, чтобы не я первый проголодался. Дети, как только мы отошли от Управленческого, сразу запросили привал и накинулись на пирожки, которые им в дорогу напекли родители. Ну как это идти и нести за спиной вкусные пирожки? Это для них было совершенно непонятно и ненормально. Съели – теперь нечему смущать.
Лес, поляна, родителей нет, Танин папа добрый – не ругается, только уговаривает. Ну, кто это после ужина сразу уснет?
- Мы что, спать сюда пришли?
- Завтра рано вставать, большой переход.
Визг, смех, щипание, щекотание. Я пытаюсь уснуть, вдруг раздается страшный треск и голоса. Над поляной простирался большой сук дерева, на него уселось полкласса, и сук сломался. К счастью обошлось без ушибов.
На следующий день шли просеками, но просеки заросли, и вот девочка говорит, что в нее впился клещ. Я оттянул нежную кожу с клещом, и лезвием безопасной бритвы отмахнул кожицу, а ранку заклеил лейкопластырем. За время перехода пришлось проделать такую операцию еще два или три раза. Переход я сделал не по их силам, дети устали, и когда, подойдя к Управленческому, я их спросил: «Еще раз в поход пойдете?», прозвучал дружный ответ: «Нет!». Но ходили с удовольствием.   

Ходил я с ними и на лыжах, с приготовлением обеда на костре среди снегов.
Устраивали соревнования по ориентированию, но другие родители присутствовали, и они следили, чтобы дети не устали.
Уговорили они меня сходить с ними в пещеру «Братьев Греве». Набрали ниток, фонариков, свечек и полезли. Первым, как всегда, Егор.
Залезаем в первый зал. Пол засыпан обломками породы, которая постепенно отваливается от свода. Пошли дальше, лаз все уже;  вот уже ползем, протискиваясь спиной и грудью между камнями. И вдруг я представил, что какой-либо камень сверху сдвинется с места и заклинит какого-нибудь ребенка. Что делать, как расклинить его, как вызволить тех, кто уполз дальше него? Я передал по цепочке, чтобы Егор полз обратно, и стали пятиться, пока не смогли развернуться.
И опять я просыпался ночью и фантазировал, что делать, чтобы освободить ребенка, которого заклинило, и вызволить остальных. В голове даже пронеслось – резать?

Таня с первого класса относилась к учебе как к важному, интересному делу, что в ее возрасте выглядело несколько забавно.  Освоив задолго до школы чтение, читала она много. Выискивала интересное и доступное в журнале «Наука и жизнь». Танины школьные дела у меня уже не вызывали такого интереса, как Егоркины. Оскоминку интереса я уже сбил, но, все же, некоторые эпизоды, бывшие на собраниях, в записной книжке отметил.
Родительское собрание у Тани в первом классе. Учитель говорит, что собрание будут вести сами дети.
Староста: «Мы в этой четверти учились плохо. Обещаем в следующей четверти учиться хорошо».
В классе человек пять имеют тройки, остальные – четверки и пятерки. В эти годы наши газеты с издевкой, осуждением и возмущением писали о «самокритике» в маодзедуновском Китае.

На заседании родительского комитета 4-го класса, где учится Таня, разбирается чрезвычайный случай. Мальчику Диме, которого класс не любит, во время урока физкультуры бросили в карман окурок и подпалили пиджак. Собрали тех мальчишек, которые не были на этом уроке. Среди них и маленький щуплый Руслан.
Когда классный руководитель рассказывала родителям о случившемся, Руслан спросил: сильно ли погорел пиджак. Классная изумилась:
- Ты же рядом стоял!
- А я не видел. А от какой сигареты был окурок?
- Ты что так нахально себя ведешь, еще я буду узнавать это.
- Разве можно так шутить, – обращается к ребятам родительница, – неужели рядом урны не было.
Маленький Руслан философствует, что, конечно, это была неудачная шутка. Озорство.
- Почему к Диме?
- А он у нас как козел отпущения.   
Тут отец Димы взорвался:
- Да он тебе врежет, так тебе гроб заказывать.
- Пусть попробует, – вступился мальчик побольше.
- Ты, что ли с Димой сладишь?
- Слажу.
- Не сладишь. Он тебя размажет.
- Посмотрим.
Так отец Димы невольно еще больше настроил класс против своего сына.

После Феодосии, я проводил с детьми не только свободное от работы время между отпусками, но и все отпуска.