Глава 17. Прекрасное видение

        Закончил свою речь Альдонсо уже в комнате Грифа. В ванной комнате слышались голоса Инны и Мари. Последняя, тяжело дыша, вошла в комнату: «Если бы ты не перенёс нас сюда… она уже бросилась со скалы! Я не удержала её! – из-под очков Мари пальцем убрала слезу.- Теперь за ней нужен глаз да глаз!»
- Ну, и поделись своими! У тебя же их четыре! – вспылил Альдонсо.- Я не могу больше! Что за нервный народ эти женщины! Всё! Я еду в столицу! А вы, как хотите! Я должен попрощаться со столицей и со всей землёй в её лице! Феодор, давай заканчивай свои опыты, и перебираемся в эту райскую землю, как только я вернусь! До скорого всем! Привет! Чао! – с этими словами Альдонсо пожал руку Грифа и ушёл, захлопнув за собой дверь.
Вышла заплаканная Кошка.
- Ну, зачем ты меня удержала? – промямлила она.
- Я тебя и не удержала. Ты уже летела…
- Тогда почему я здесь?
- Не долетела. В полёте перехватили…
- А где Альдонсо?
- В Москву поехал, прощаться со столицей.
- Вот сволочь! Ну, я ему покажу столицу! Федя, я тебе нравлюсь?
С этими словами она обвила шею инженера своими изящными тонкими руками. Не ожидавший такого поворота событий, Гриф растерялся. Тут же он почувствовал, что освобождён от внезапной ласки Кошки. Это Мари, вывернув ей  руки и заломив назад, теперь крепко держала её и пыхтела: «Мало тебе Альдонсо – найди другого! Зачем же так по - наглому дорожку перебегать, Киса?» С этими словами Мари выпустила руки Киски и оттолкнула её на диван. На нём лежали вещи Маргариты Николаевны, талантливой актрисочки на роли интердевочек. Киска ни чуть не обидевшись, но и не извинившись, начала примерять их, подбирая себе новый костюм взамен утраченных шмоток. Мари последовала её примеру. Облачилась в нижние парашюты, пошитые из занавесок с фединых окон, чёрные чулки на резинках и вязаную кофту-платье Маргариты Николаевны. Киска оделась в мини-юбку и белую кофту, открывающую плечи. Собрав остальные пожитки и предупредив Федю, что они берут десять рублей на дорогу, они попрощались и обещались вернуться через день - два с подлым Альдонсо. Мари чмокнула Грифа и призналась: «Я бы осталась… но эта дура… боюсь случиться что-нибудь с ней, потом буду всю жизнь себя винить!»
Хлопнула дверь. Гриф остался один. Рядом валялись изрезанные занавески и недошитое из них верхнее платье Мари. На полу под диваном Гриф увидел помятый лист. Поднял. Лист оказался письмом к Ленушке, приспособленным вместо пепельницы. Он присел на диван. Тишина окутала его, и он заснул. Ему снились кошмары: то какие-то люди стучали ему в двери  и окна, и кричали ему, чтобы он закрыл в ванне кран, а он всем объяснял, что это шумят водопады; То Толстуха Мари потрясала своими жирными  телесами и уверяла, что лучшей жены ему не найти; то он видел чёрную кошку сидевшую у него на груди, ему было нечем дышать, но он не мог её прогнать, потому что знал, что это колдунья Инка, и она лежит на нём, потому что думает, что он Альдонсо Март, и он Гриф, никак не может разубедить её в этом, как ни старается тщательно подбирать доказательства своей непохожести на него. Наконец, тяжёлый сон отпустил его, оставив напоследок ясную мысль – гудёж плохо кончится, если он не сумеет достать справку по болезни; и ещё одну – увидеть Ленушку, во что бы то ни стало! И не раздумывая ни минуты, чтобы не испугаться самого себя, он вошёл в шкаф.
«Пиликнуло», «чпокнуло». Похищение состоялось! Ленушка лежала на диване и… спала. По времени полдень. Наверное, вчера ей выдался трудный день. Она крепко держалась пальцами за одеяло, и видимо, поэтому перенесла его с собой. Оно открывало её по пояс. Ленушка спала в одних трусиках, красной полосочкой видневшихся из-под одеяла. Не дыша. Стоял над нею Гриф. В правой ее руке он заметил клочок бумаги, осторожно вынул из пальцев и прочитал:
«Среди праздничного бала
И невзрачных дней разлуки
Я тебя когда-то знала,
И дыхание, и руки.
Я кричала, что есть силы,
Барабанил дождь по крыше,
Я тебя узнала, милый,
Жаль – ушёл, ты, не услышав!»…
Взяв в руки ручку на обратной стороне клочка, Гриф, подумав минуту, написал такие слова:
« Для меня звездою с неба
Ты сверкнула и погасла,
Словно сказочная небыль
Ты, Алёнушка, прекрасна!»
Неужели всё напрасно?..»
Тут новоявленный поэт несколько запутался, дописал ещё одну строчку: «Я лысею, но не горблюсь…»
Потом зачеркнул её, подписав ниже:
«Я злодей, но не настолько.
Я тебе построю замок на моей великой стройке!»
Признав сие творчество удовлетворительным, Гриф осторожно вложил бумажку в руки Ленушке. Потом его осенила отличная мысль! Закрепив лист бумаги, он углём начал набрасывать на нём контуры Ленушкиного тела. В середине работы, он устыдился своего тайного занятия, не согласованного с самой Ленушкой, и доработав лицо, остановился. Теперь ему предстояло или разбудить, итак уже подающую первые признаки жизни Ленушку или… отложить опять на потом, что он не раз уже делал в своей жизни, когда приходилось решаться на что-либо сколько-нибудь значительное. И он опять отложил…
Проведя рукою вдоль её маленького хрупкого тела на расстоянии от оного в сантиметрах трёх, он «ушагал» в шкаф, раздался вновь характерный звучок, «пилик»,- правильно, - «чпок», и – прекрасное видение, раскинувшееся на диване, исчезло! Чтобы смыть с себя грёзы, навеянные им, Гриф проковылял в ванную, где обнаружил, что из крана, не завёрнутого Кошкой Инкой, всё ещё течёт вода. Он сунул голову под струю. В виски постучалась мысль: «Достань справку! Возьми справку по болезни! Не те времена, чтобы можно было «гудеть» без последствий!» В поликлинику идти было ещё не поздно. Гриф решительно закрутил кран, решительно высушил полотенцем жидкие волосы и решил действовать наверняка…