Танго с безумцем Глава 1

Посвящается 25-летию СНГ

"Это было недавно -
это было давно..."
               
               
                Глава первая

                1.

  Случалось ли вам однажды отгрести все дела в сторону, наплевать на завистников, покрутивших пальцем у виска, и отправиться в дальнее путешествие? Прочь от надоевших рож, пыльных улиц и осточертевших забот! В путь, в дебри, к черту на кулички! «На маленьком плоту…» – дразнил воображение хит сезона.
   
  Валерия схватила карандаш, уверенно прочертила на карте, заменившей кусок испорченных обоев в прихожей, тонкую линию длиной, без преувеличения, в переводе с масштабных единиц что-то около двенадцати тысяч километров только в один конечный пункт воображаемого маршрута и тем самым, ничего не подозревая, собственной рукой в азартном запале подвела виртуальный итог своей жизни. К счастью, не всей, а только той ее части, которая оставалась в пункте отправления, хотя в материальном, физическом мире это не проявилось пока никак…

  В тот день она ликовала: в полдень центр стола украсила телеграмма из Якутска: «Вылетай немедленно. Встречаю аэропорту. Родин»…

  Якутск, конечно, не Пальма де Майора, но в то время о Майоре и речи не велось. Насладиться же вволю северной экзотикой да плюс к тому еще получить зарплату и командировочные тоже могли далеко не все желающие. Однако Валерии повезло: Родин сдержал слово и прислал вызов.
   
  На такой вояж она созрела, как говорится, давно. Не на жалкий трехнедельный отпуск, а именно к серьезному броску на Север. И вот, пожалуйста, все сложилось как нельзя кстати. Даже скоропалительное увольнение – и то на руку. Сын укатил на студенческую шабашку до сентября, и свободой, желанной и недоступной еще вчера, можно было насладиться вдоволь, насытиться, нахлебаться от пуза, ни о чем – ровно ни о чем! – больше не беспокоясь. К тому же это был заработок. Какой-никакой, а все-таки заработок, не сравнимый с нищенской инженерной зарплатой.

  Лера носилась по комнатам, вытаскивая впопыхах вещи, необходимые для поездки. Сумасбродной идеей открыть купальный сезон в ледяных ленских протоках она бредила наяву. И вот наконец-то Валька – школьный друзяка, надежный, как китайская стена, – сдержал слово.
   
  Сколько же лет их дружбе? Боже мой, ну кто вспоминает такие пустяки, особенно, если тебе прилично за тридцать? Зато до сих пор она не смогла забыть, какая жестокая боль плескалась в глазах друзяки, когда ему первому признавалась о клятой своей влюбленности в Чемпиона и обнаружившемся вскоре толстеющем животе… С ротным подрался, в самоволку сбежал, дурак, чуть под трибунал не угодил…

  - Не вздумай! – строго сказала Лера, догадываясь о его откровенных намерениях начистить «нюрло» Чемпиону. – Это мои проблемы.
   
  И отец ее сына с незамутненной совестью и приятными воспоминаниями укатил в свой Брайтон еще в ту, первую, диссидентскую волну. А Валька был рядом… Спустя годы, честно признался: землю грыз, чтобы не поучить по-мужски кореша уму-разуму напоследок. Но Валерия его как мужчину не воспринимала.

  - Родин, – прошептала она однажды, закинув руки друзяке на шею и жарко прижавшись гибким своим, загорелым телом, едва прикрытым куцым ситцевым лоскутом на тонких лямочках, – хочешь на мне жениться?
  - Хочу! – брякнул он, балдея от счастья.
  - Бабушка! – взвизгнула Лерка. – Ты говорила, что в целом мире такого дурака не найдется, вот он, погляди!
  Сама такая, конечно, ее и сейчас, порой, грызла совесть за ту глупую выходку.

  Назло ей Родин укатил на север, назло женился на какой-то лахудре. Кажется, со своей Аськой даже счастлив теперь, насколько бишь она моложе?..
  Валерия мимоходом подумала о подарках, впрочем, это, как и сборы в дорогу, не слишком напрягало ее: она была легка на подъем.
   
  Письмо! Куда она задевала письмо отца? Надо успеть до отъезда ответить, а на обратном пути обязательно заехать и повидаться. Взбудораженные мысли побежали теперь в другом направлении.

  Ишь, папуля… скучает по доце! Как же, а когда мама умерла, сгорела от скоротечной чахотки после родов, бросил ее, годовалую, на руки теще и сбежал. Намылился самым паскудным образом. Ладно, кто прошлое помянет… Он, бедолага, и сам настрадался… Бездетный брак, усыновление пацана этого, детдомовца. Сколько бился над ним, а дичок, сдается, не привился к садовой яблоньке… Вторую жену схоронил, душу выматывает тоскливыми письмами…
  Давнишняя, затаенная с детства обида на отца все же свербела у Леры под самым сердцем.

  «Что это я? – одернула она себя. – Я же люблю его! Папка, а, папка, твоя доця покорять Сибирь едет!» – «Мальбрук в поход собрался…» – Лера хохотнула, представив, с какой интонацией он бы это сказал, задиристо подмигивая. Она присела на краешек кресла, перебирая носки и откладывая те, что годились в дорогу. Отец – статный и рослый, в цивильном, с озорным прищуром смотрел на нее с портрета, театрально развернув плечо для демонстрации внушительной колодки орденских планок. Чем он там занимался в своей «конторе», она до сих пор представляла смутно.
   
  Покойная бабушка предпочитала не говорить о нем вовсе, упоминая только вскользь по имени отчеству, когда ставила на почтовый корешок четкую роспись за денежный перевод. «Георгий Львович прислал твое содержание», – сообщала она с неизменной брезгливой гримасой, как будто снисходительно принимала от бывшего зятя не круглые суммы, а жалкую подать. Переводы шли аккуратно, по пятнадцатым числам, до самого совершеннолетия Леры. День в день. А после – забвение на долгие-предолгие полуголодные годы. Самые трудные годы в ее жизни.
   
  Рождения внука отец как бы даже и не заметил. Внебрачный ребенок дочери не стоил его внимания. Он с трудом сдерживал досаду, когда речь заходила о его внуке. Старого гэбиста раздражало даже то, что мальчик был чересчур красив: голубоглазый ангелочек с лукавым взглядом. Он сдержанно интересовался его успехами, сухо обещал не отказывать «если что надо», но сердце деда оставалось глухим.

  Где-то в глубине души Валерия понимала, что изнутри отца доставала всего лишь ревность, самая ядреная родительская ревность, притом двойная. Во-первых, он не переносил свою тещу, воспитавшую единственную внучку в традициях интеллигентной городской семьи, с молчаливым презрением сносившей всякие издевательства и унижения от периодически сменявшихся властей, как сегодняшних, доморощенных, так и в недавнем прошлом приставленных оккупантами. А во-вторых, его родной внук был почти ровесником усыновленного приемыша – глуповатого и чрезмерно агрессивного мальчишки, едва не задушившего своего «племяшку» во время ребячьей драки при первой же встрече. Впрочем, возможно, генерал просто досадовал на то, что не решился ослушаться жену, забрать дочку после родов к себе и воспитать мальчика как сына. Так или иначе, но сейчас это уже не имело никакого значения.

  «Где же все-таки его письмо?» – отобрав и сложив носки, снова встревоженно подумала Лера. Она попыталась вспомнить, куда сунула конверт, отвлекшись на телефонный звонок, и что делала потом, бестолково кружась по комнате с телеграммой в руке.

  Письмо было прочитано только наполовину. В нем отец писал, что непременно должен повидать ее этим летом, поскольку желает довести до конца важное дело, касающееся ее и Дениса. «Что это за дело?» – недоумевала Лера. Никаких общих дел с отцом, а тем паче, со сводным младшим братцем, еще подростком поймавшем кайф на игле, у нее не было. Может быть, старику нужна ее помощь? Но нет, генеральский гонор вряд ли мог даже допустить подобную мысль, не то, чтобы выразить в письме.

  Впрочем, совесть ее явно растревожилась не на шутку, а интригующее послание по-прежнему не находилось, хотя в спешке она перерывала все подряд, заглядывая в такие закоулки, где его отродясь и быть не могло.

  Оставалось только телеграфировать отцу «молнией» о предстоящем путешествии и сообщить о стыковке рейсов в Домодедово. Уйдя в отставку, он жил теперь летом на даче, не казенной, конечно, а купленной в подмосковной Мамонтовке совсем недавно. Телефона там не было.
   
  «В конце концов, если что-то важное, папа подъедет в аэропорт в промежутке между рейсами, мы повидаемся и переговорим обо всем», – подумала Лера. Разумеется, из-за короткого свидания ей не хотелось беспокоить отца и заставлять его вертеть баранку несколько часов кряду, но раз какое-то важное дело…

  Позвонили из диспетчерской. Знакомая кассирша сняла со служебной брони одно место до Москвы на завтрашний утренний рейс. Все складывалось пока отлично, если не считать непрочитанной половины письма.

  2.

  … Высота одиннадцать тысяч, за бортом – 42;С. Курица с рисом съедена, кофе выпит, сувениры разложены по карманам. Под крылом – две кимберлитовые «трубки» Мирного, сверху похожие на цветные снимки лунных кратеров. «Трубка раскурена, табак отличный», – Москва, Кремль, Сталину лично. Алмазные копи на диких берегах Вилюя – вот где раскуривали «табачок» для генсека...

  «Почему же все-таки папа не приехал в Домодедово? – снова вспомнила Валерия, расслабившись в кресле под монотонный шум турбин и любуясь сквозь синие козырьки иллюминаторов запрокинувшимся вбок медноликим светилом. – Поздно получил телеграмму и опоздал к рейсу, или решил отложить свое “важное дело”? Старики суетливы, из-за чепухи готовы всех вокруг передергать… Но папа никогда раньше меня ни о чем не просил, – справедливости ради отметила она про себя. – Что ж, отправлю еще одну телеграмму, сообщу ему Валькин адрес, на всякий случай». И досадуя на свою рассеянность, Лера искренне понадеялась в душе на то, что все образуется.
 
  …Интересно, как себе Родин представляет ее командировку? Интервью, что ли, брать у речников придется? Ну и влипла!
  Нет, жизнь все-таки удивительная штука: вот ведь выдралась же она, наконец, из духоты крикливого и вульгарного юга, сбросила с плеч булыжники постылых забот и с головой – вот именно: по самое темечко! – приготовилась нырнуть поглубже в густой таежный подшерсток, пластавшейся уже под крылом земли обетованной.

  3.
  Редактор якутского издательства «Айсберг» возвращался домой в приподнятом настроении. Можно было бы даже назвать его настроение хорошим, если бы всякие пустяки не омрачали жизнь Валентина Родина. Он поставил свою новенькую, еще не обкатанную как следует «девятку» в гараж и уже почти сравнялся с домом, когда вспомнил, что назавтра истекал срок сдачи в печать очередного номера журнала. При этом его собственная повесть, стоявшая в плане с прошлого года, оставалась не вычитанной до конца. Он чертыхнулся, повернул за угол, в редакцию, и вдруг подумал, что Лерка, пожалуй, прижилась бы на севере.

  Почему такая мысль пришла в голову внезапно, трудно было ответить. В последнее время он скучал без нее. Осев на севере обстоятельно и надолго, может быть, навсегда, Валентин Иванович смутно тосковал по жаркому лету, родному городу, заботливому материнскому ворчанию и, конечно, по своей голенастой и вздорной подружке. Но якоря обрублены давно, и теперь его жизненный шлюп носило по северным широтам.

  Он был непоседой, и поначалу выбрал профессию, которая заведомо предполагала «суровые испытания и опасные приключения», но как геолог не реализовался сполна. В экспедициях романтикой и не пахло. Это был физически тяжкий, довольно однообразный труд на скудном равнинном ландшафте, покрытом хиленькой тундрой. Гнус и комарье сжирали до живого мяса.

 От скуки он стал кропать статейки в молодежные издания. Потом победил в каком-то республиканском конкурсе… Он тогда чуть не утонул по пьянке на Юдоме и выдал следом короткий, как ослепительный сполох, рассказ о свирепой любви и звериной верности, вкусно приправив сочным черноморским сленгом... Его напечатали. Гонорара хватило на две бутылки водки, и Валя раздавил оба пузыря с редактором. Они поладили.

 Затем была нудная корреспондентская практика в областной газете, заказные статьи, всякая мура. Дальше –  литературные курсы… Словом, он, как карась в воде, резвился и нырял в литературных заводях, а когда недавно, на волне перестройки, вынырнул в редакторское кресло «Айсберга», то и вовсе уверовал, что дело в шляпе.

 Однако для всех и везде, куда бы ни завеяли паруса судьбы любимца фортуны, Родин неизменно оставался одесситом, потому что одессит, как известно, не только ментальность, а еще и «квалификация души».
 
  Итак, Валентин возвращался к себе в издательство и вдруг мысленно увидел крутой Ланжероновский спуск и то, как шестнадцатилетняя Лерка катит на его новом гоночном велике к «Двум шарам» – месту, известному всем влюбленным в Одессе, и жмет на педали неспортивными тонкими ножками, ровненькими до самой попки, так усердно, что загоняет переднее колесо по ось в канаву, резко кувыркается через руль и шлепается на газон… Лерка лежала на боку, как сломанная кукла, заголившись до розовых трусиков, не плакала, только закусила губу и судорожно сопела носом.

 Она вообще никогда не скулила. Нога ее спереди, выше колена, была ободрана в кровь. Валентин прихватил ссадину носовым платком, чудом каким-то обнаруженным в кармане. Прижавшись друг к дружке, они пошкандыбали наверх, в роддом, – никакой другой больницы ближе к парку не оказалось. «Доигрались!» – злорадно заключила дежурная врачиха в приемном покое, с гадливой гримаской разглядывая кровяные струйки, сочащиеся у девочки из-под юбки. А после, разобрав, в чем дело, со скукой зевнула…

  Было все это или приснилось?
  «Было, да сплыло… – заключил про себя Валентин Иванович, – сейчас девчонки без презервативов в школу не ходят. А я и в мыслях не смел… Ну и пентюх, – обругал он себя. – Чемпион очень даже посмел, хотя загранпаспорт с открытой визой в кармане держал. Знал ведь, что сматывается, а Лерку все-таки обрюхатил. «Сама, сама…», – в сердцах передразнил он подружку. – Упрямая. Мне и понюхать на давала… Как же, друзяка, почти братишка…»

  Его бросило в жар, он невольно ладонями сжал виски театральным, мученическим жестом. Эту женщину он хотел сейчас больше, чем тогда, в парке, впервые осознав это, и даже больше, чем после, додумывая сотни ночей сладкие и жестокие мысли…

  Сунув рукопись в карман, Родин захлопнул дверь кабинета и, кивнув консьержке, выскочил из подъезда.
  «Домой, в постель», – подгонял он себя, торопливо шагая по улице и больше не стыдясь собственных ощущений. Едва ли ни с порога, он сгреб Аську в охапку и утащил в спальню.
 
  Она пищала и стонала под ним, а он почти насильно, по-скотски, молча взял жену, позабыв поцеловать напоследок, и отвернулся к стене.
  - Хам, – возмутилась Аська, выйдя из ванной и сверкая белизной молодого ладного тела. – За такой грубый коитус ты должен платить мне в валюте.
  - Щас, – развязно пошутил Валентин, – расстегну бумажник.
  - Небось, ты его для своей подружки бережешь, – закинула она поплавок очередной ссоры.

  - Оставь эти пошлости! – его уже смаривала дрема после нервного напряжения и грубого, мучительного опустошения.      
  - Что это за дружба такая, я тебя спрашиваю? – тормошила его въедливая супруга, которой он сдуру застрогал двух ребятишек, и теперь, усилив свой статус материнством, наступавшая по всем фронтам на стратегическом семейном плацдарме в виде двуспальной раздвижной тахты. – Какая может быть дружба между женатым мужчиной и рассупоненной бабешкой?

  - Прекрати, я запрещаю тебе так называть друга моего детства.
  - Ишь ты, друг! – взорвалась голая Аська, тряхнув небольшими плоскими, как ватрушки, грудями. – Ну и женился бы на своем друге! Мне – детей, а себе – друзей на стороне. Видали таких. Стерва она, твоя подружка! То-то ты после отпуска как чумной…
  - Асенька! – взмолился Валентин, примирительно шлепнув жену по мягкому заду. – Ты же добрая, хорошая, интеллигентная девочка… Вспомни о традициях гостеприимства.

  Это был испытанный дипломатический ход, и жена быстро сдалась. Она даже готова была притерпеться к южной гостье на время, тем паче, что задерживать ее в доме никто не собирался: Валентин Иванович выхлопотал для подружки место лектора на теплоходе «Азаров». Поостыв, Ася рассудила, что муж прав и старую дружбу крушить до поры не стоит, тем более, что на следующий год можно нанести ответный визит и оздоровить детей у теплого моря. Что ни говори, а «дружить домами» иногда полезно.

*********************
Продолжение следует