Пациент Люцифера

Вечер первый

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
Алекс открыл глаза. Ладони его рук были прижаты друг к другу, пальцы переплелись. Сам он сидел прямо и в напряжении. И не плакал. Не плакал уже два месяца.
На тарелке перед ним лежал кусочек чёрного хлеба, рядом с тарелкой стоял высокий бокал красного вина. Чуть дальше на столе стояла, ни на что не опираясь, фотография, на которой была запечатлена скамейка в вечернем парке поздней весной. На скамейке лежала маленькая девочка – она была мёртвой
Алекс закрыл глаза.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь.

Пробило девять часов вечера. Он открыл глаза. На фотографии было изображено совокупление Иисуса Христа с Марией Магдаленой. На той же скамейке.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь. – Повторил он, зажмуривая глаза. Пальцы рук сжались с такой силой, что побелели. Больно. Алекс разжал пальцы.

Пробило десять часов вечера.
Он открыл глаза, взял хлеб с тарелки и откусил кусочек. Затем сделал глоток вина из бокала. Капля вина стекла по подбородку. Алекс вытерся рукавом белой рубашки, которая была на нём надета. Взгляд упал на фотографию. Там Иисус испражнялся кровью в высокий бокал и одновременно чёрным … в тарелку. Его усмехающийся взгляд был направлен на Алекса.
Алекс положил фотографию на стол изображением вниз, после чего встал из за стола, оставив на тарелке надкусанный кусок … и недопитый бокал.

Пробило одиннадцать часов вечера.
«Как быстро летит время» – подумал он, слушая тиканье часов. Но, с другой стороны, его это мало волновало – это время, и воспринимать его течение можно по-разному. Важно другое:  Алекс уже давно обратил внимание, что дома всегда тихо. Это было его сильнейшим желанием после смерти жены и дочери – жить в тишине. Раньше их голоса часто, ежедневно звучали в его голове, но со временем они перестали его настолько часто мучить. Так со временем проходит боль, но сама боль его не покинула – слишком мало прошло времени. А голоса жены и дочери почти полностью исчезли через два месяца после их смерти.
Тогда, два месяца назад, он проснулся, лёжа на окровавленной кровати между двумя трупами, которые словно смотрели на него. Помнил, что позвонил в полицию, в скорую. Он прошёл психологов, психиатров, наркологов, следователей, детектор лжи – всё свелось к состоянию аффекта. Доказать его вину никто не смог. И он сам своей вины также ни разу не чувствовал, ни тогда, ни сейчас. Вроде бы всё складно, однако два его самых близких человека были другого мнения, и их обвиняющие голоса звучали в его голове, разрывая разум на множество маленьких осколков.
И у него даже не возникало мысли, что, может быть, тогда был вовсе не аффект. Он и не помнил, и верил в то, что не виновен. К тому же потеря памяти – это один из постэффектов аффекта. Но от этого голоса не исчезали. К психологам или кому там ещё Алекс обращаться не стал. Он их никогда не любил, считая их работу мерзкой и подлой (по его мнению, они используют страдания людей, чтобы выбивать из них деньги), да и не доверял им. Поэтому, чтобы как-то избавиться от мучавших его голосов, Алекс выбрал другой путь.
«Господи, прошу, позволь мне жить в тишине» – первое время по несколько раз в день шептал он, стоя на коленях в зале перед столиком, и смотря вверх – на большой крест с распятым Иисусов Христом. Через некоторое время он стал слышать тиканье часов. Тех, что висели на стене напротив кровати.
Это значило для него только одно – Бог услышал его молитвы и ответил на них.
 
Встав из за стола, Алекс медленно развернулся. Прямо перед ним, в конце небольшого коридора, на стене висело большое зеркало овальной формы, в грегорианском стиле, но он не мог чётко видеть своего отражения, поскольку свет горел только на кухне за его спиной. Лицо было скрыто полумраком, однако он знал, что ничего нового зеркало показать не могло. Худое лицо с щетиной и впалыми щеками, усталые глаза с тёмными кругами под ними. Такое обычно наблюдается при недосыпании или сердечной недостаточности. До второго ему вроде пока далеко, но недосыпание имело место быть. Несколько взъерошенные волосы, сколько бы он ни причёсывался. И вообще какая-то общая слабость. Последнее зеркало не показывало, так он просто себя чувствовал. Надо бы поспать, хотя спать вроде не хотелось.
Алекс подошёл к зеркалу почти вплотную. Черты лица стали видны. Как и ожидалось, нового он ничего не увидел. Только на заднем плане, где стоял хорошо освещённый кухонный стол, фотография встала на ребро, показав зеркалу тьму вместо какого-либо снимка. Алекс медленно закрыл глаза. «Господи, спаси и сохрани…»
– Папа… – раздался повсюду шёпот его дочери.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради мя святыми Твоими Ангелами и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста, святаго Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных сил безплотных… – зашептал он, перекрестившись три раза.
Тихо. Только тиканье часов, что висят в зале. Алекс открыл глаза. Фотография в зеркале исчезла. Надо поспать. Помолиться и лечь спать. Сначала – выключить свет на кухне.
Алекс не был крещённым, и крестика, что мог бы висеть на шее, у него не было. Фактически, ему не за что было «ухватиться», не на что было «опереться», кроме веры.
– Не важно, крещённый ты или нет, веришь ты в Бога или нет, – сказал ему как-то один священник. – Важно, что Он верит в тебя. Не пытайся найти доказательства Его существования или Его Самого где-то там. – Священник указал на небо. – Он существует только здесь, – священник указал на грудь Алекса, – в твоём сердце.
Всё, что нужно – это открыть своё сердце Ему.
Не то, чтобы Алекс искал ответы на какие-то вопросы или всерьёз интересовался вероучениями, религией. Отнюдь. Он просто был любознательным, ему нравилось общаться с разными людьми. И сейчас, когда он возвращался на кухню, чтобы выключить свет, то подумал, что ничего в мире не происходит просто так. Происходящее сейчас и происшедшее тогда, тот разговор – это всё взаимосвязано. Алекс даже мог бы назвать это детерминизмом.
Он подошёл к столу, из за которого встал пять минут назад, хотя казалось, что прошло минут тридцать. Какая интересная штука – время… То тянется бесконечно, то пролетает моментально. Впрочем, не важно. Он смотрел на то место, где недавно была фотография. Сейчас там была просто поверхность стола. Саму фотографию, что она здесь вообще была, Алекс забыл. Поэтому к нему и не пришла мысль, почему он смотрит именно на то место, где была фотография. Для него, так взгляд упал.
– Вот так ты и забыл… – раздался шёпот жены.
– Нет… – также шёпотом, но медленно, ответил Алекс, не понимая значения своего ответа. Он перекрестился: «Господи, спаси и сохрани…», и потянулся до выключателя, что был на стене позади него. Свет потух, позволив мраку поглотить пустую тарелку и пустой бокал из-под вина, на которые Алекс не обратил никакого внимания.
Он просто развернулся и медленно пошёл в зал, где тикали висящие на стене часы. За ним по пятам шла его тень, абсолютно бесшумно и незаметно. Теперь она не зависела от направления света, и её невозможно было увидеть, как будто её и не было. Это можно сравнить с квантовыми частицами: пока на них не смотришь прямо, они ведут себя одним образом, но стоит обратить свой взгляд прямо на них, они ведут себя совершенно иначе. Так и с тенью: пока есть свет и тень видна, это просто тень, в обычном понимании этого слова (физическом, если угодно); но стоит оказаться в темноте – и всё меняется: тень обретает свободу.
Алекс приблизился к зеркалу. Он мог видеть только тёмные очертания своего отражения.
– Здравствуй, тень, – с улыбкой произнёс Алекс.
Он был рад приветствовать её, хотя это и могло казаться странным. Собственно, это и было бы странным пару месяцев назад, когда в квартире не было так тихо. Но не сейчас. Алекс был один, и он чувствовал нечто, чего раньше просто не замечал, на что не обращал внимания, даже и мысли такой не было. Это не было заметно, это нельзя было увидеть или услышать, к этому нельзя было прикоснуться. Это было где-то на уровне чувств, когда можно сказать «кажется…», но только нечто более ощутимое. Ощущение присутствия кого-то или чего-то, что сначала пугало Алекса. Он связывал это с голосами жены и дочери, с чем-то зловещим. Но потом произошла внезапная перемена – Алекс стал ощущать присутствие того, кто (или что) не могло быть ему врагом. Даже наоборот – другом. Как у маленьких детей бывают воображаемые друзья, так и у Алекса появился друг, который был рядом с ним в темноте. С той лишь разницей, что для Алекса воображаемым могло быть не столько присутствие друга, сколько другое – что это друг. Но, может, лучше говорить «подруга», раз уж это была тень? Не имеет значения. Главное, что ничего плохого тень не делала, она просто была рядом с ним, всегда. Она молчала и была незаметной, но он всегда мог поговорить с ней. Она была нужна ему. Точно так, как маленьким детям бывает нужен воображаемый друг.
Но сейчас Алекс просто улыбнулся ей, на секунду забыв обо всём на свете. Этого мгновения было достаточно. Никаких вопросов, никаких разговоров – только он и она, вместе в темноте и тишине. Мгновение улыбки – и всё… Тот самый бальзам на сердце, который можно назвать счастьем.
Алекс повернул направо и прошёл в зал. Кровать была прямо перед ним, однако он не спешил ложиться. Обойдя её, он направился к серванту, что расположился напротив её основания. Открыв его, Алекс нашёл свечу и спички и достал их. На столике, что был по правую сторону от серванта, стоял подсвечник. Алекс встал на колени, на ощупь нашёл его и, убедившись, что он пуст (хотя не помнил, чтобы очищал его, как не помнил, чтобы не очищал), поставил свечу. Чиркнула спичка, и огонь разогнал тьму, заставив тень примкнуть обратно к Алексу и осветив большой крест с распятым Иисусом Христом, что висел над столиком. Алекс сложил ладони вместе и зашептал, закрыв глаза:
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, крестом поразивший древнего змия и узами мрака в тартаре связавший, огради меня от козней его. По молитвам Всепречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, святого архангела Михаила и всех Небесных сил, святого Пророка и Крестителя Иоанна, святаго Евангелиста Иоанна Богослова, священномученика Киприана и мученицы Иустины, святителя Николая чудотворца, святителя Никиты Новгородского, святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францискаго чудотворца... и всех святых, силой животворящаго Креста и заступничеством Ангела хранителя избавь меня от духов злобы, от людей лукавых, от чародейства, проклятия, сглаза и от всякаго навета вражия. Твоей всемогущей силой сохрани меня от зла, чтобы я, озаряемый Твоим светом, благополучно достиг тихой пристани небеснаго Царствия и там вечно благодарил Тебя, моего Спасителя, вместе с безначальным Твоим Отцом и всесвятым и животворящим Твоим Духом. Аминь.
Алекс поднялся с колен и расправил кровать. Потом разделся, затушил свечу и лёг, укрывшись ещё не согретым белоснежным одеялом. Через секунду тиканье часов покинуло его сознание – Алекс заснул, едва закрыв глаза. Точно так же он заснул два месяца назад, только одеяло было в крови, а по обе стороны от него лежали трупы жены и дочери. Конечно, сейчас кровать и всё постельное бельё были новыми, однако какая-то атмосфера происшедшего сохранилась, само место как будто пропиталось чем-то зловещим, тёмным. Но Алекс не чувствовал этого так, чтобы можно было о чём-то задуматься, в чём-то засомневаться,

В парке

Алекс и Мария были счастливы. Можно сказать, «две половинки» нашли друг друга. Алексу тогда было 24, и он уже полгода работал преподавателем на факультете математики Воронежского государственного университета. Хотя времени прошло немного, но Алекс успел зарекомендовать себя не просто как специалиста, но как профессионала в своей области. Причём диплома с отличием или каких-либо наград у него не было. Мария же была студенткой 5 курса факультета журналистики того же ВУЗа, где работал Алекс, только в другом корпусе, и подрабатывала официанткой в кафе «Криница» недалеко от университета. С её лёгкой походкой, гибкостью, ловкостью, вниманием к посетителям и феноменальной памятью Мария идеально подходила для такой работы. Ей не требовалось даже ничего записывать – она всё помнила. Записи делала исключительно для поваров, причём именно благодаря этому научилась быстро и при этом чётко и разборчиво писать.
Однажды Алексу потребовалось заехать на факультет журналистики. От корпуса, где он работал, до этого факультета дорога была не близкая, поэтому он выехал заранее. Выйдя на нужной остановке, Алекс решил перекусить, время позволяло, а потом уже заняться делом, и он зашёл в кафе «Криница», что располагалось совсем близко от остановки. Выбирать долго он не стал, заказал себе тарелку супа с вермишелью и чашечку кофе. От других посетителей он ничем не отличался, ничего особенного в нём не было, и вряд ли со стороны было заметно, что между ним и официанткой сверкнула искра. Часто подобное ассоциируется с «любовью с первого взгляда». Конечно, это ещё пока не было любовью, но про математику и даже на какое-то время про своё дело Алекс забыл. Её место заняла девушка с подносом, у которой были тёмные волосы, собранные в пучок, выразительный добрый взгляд, сочетавшийся с доброжелательной улыбкой, и прекрасная стройная фигура, на которую невозможно было не обратить внимание. Когда Мария принесла счёт, он, недолго думая (а по сути, и вовсе не думая), протянул ей свою визитку. Каких-либо опасений, примет она её или нет, у него не было – он просто смотрел на неё, держа в руке карточку. Мария, посмотрев на неё, улыбнулась и молча взяла. Так она узнала его имя. Казалось, они даже перестали дышать. Как знать, может, так оно и было. После его просьбы принести счёт, ни одного слова между ними не было сказано. Алекс расплатился и ушёл. А вечером Мария ему позвонила, и он узнал её имя. Так они и познакомились.
Через год Алекс сделал ей предложение. Они даже решились на священный брак, хотя это и не обязательный ритуал. Через две недели после этого Мария забеременела. А ещё через несколько дней они прогуливались вечером по парку после лёгкого ужина в кафе на открытом воздухе. Скромно, но то, насколько они были счастливы, невозможно передать словами. Именно тогда, во время этой прогулки, и случилось нечто странное.
Поздняя весна, тёплый вечер, хорошее настроение. Алекс и Мария, немного пройдясь по парку, решили присесть на скамейку и просто посидеть, насладиться вечером. Солнце ещё не скрылось за горизонтом, но фонари уже горели, создавая приятный глазу контраст между их белым и жёлтым светом и оранжево-алыми сумерками. Алекс и Мария сидели, обнявшись, и молча смотрели на закат. Неизвестно, думал ли кто из них о чём-либо или нет, мечтал ли, но тишина их идиллии была нарушена чужим голосом. Алекс и Мария от неожиданности даже вздрогнули.
– Добрый вечер.
Голос был довольно громкий, но хриплый и скрипучий, словно к ним обращался какой-то старик. И, видимо, уже как минимум второй раз, потому что когда Алекс и Мария обратили внимание на говорящего, голос стал заметно тише. Он принадлежал мужчине лет пятидесяти, с большой густой бородой и многочисленными морщинами. От него несло мочой и алкоголем, а сам он немного качался, словно на ветру, которого, правда, не было. Одежду его можно было назвать лохмотьями, она просто висела на нём как будто отдельными кусками тканей, но при этом не разваливалась; хоть как-то, но держалась.
Алекс и Мария инстинктивно одновременно отшатнулись от мужчины. Алекс, сам не ожидая от себя такого грубого и резкого тона, ответил:
– Иди отсюда!
Мария даже с удивлением взглянула на него.
Но мужчина как будто не услышал этих слов. Он смотрел на Марию, как охотник смотрит на свою добычу, которая настолько ценна для него, что он ни в коем случае не может её упустить. Мария чуть поёжилась. Алекс, перехватив его взгляд, поднялся со скамейки.
– Ты не слышал, что я сказал? – напористо спросил он.
– Я слышал, – спокойным хриплым голосом ответил мужчина. – Простите.
Он посмотрел на Алекса и как будто вспомнил, зачем вообще подошёл.
– Мелочи не найдётся?
Алекс нервно пошарил в кармане и, нащупав несколько монеток, с отвращением бросил их на землю.
– Вот, бери и уходи!
– Благодарю вас, – мужчина стал собирать монетки.
– Почему вы так на меня смотрели? – внезапно спросила Мария.
– Маша! – удивлённо воскликнул Алекс. Обращение его любимой к бомжу просто сбило его с ног. Он даже ничего больше не смог сказать, только ошеломлённо смотрел на неё.
– Всё в порядке Алекс, – ответила Мария, взглянув на него. Потом она перевела взгляд на мужчину, который успел собрать почти все монетки. – Вы можете ответить?
Мужчина поднялся, забыв о последней монетке. Он взглянул на Алекса:
– Только попробуй оскорбить её или сделать хотя бы один неверный шаг…
– Не волнуйтесь. – Бомж опять посмотрел на Марию. – Сначала позвольте поздравить вас с успешным зачатием.
– Что?! – с недоумением и в один спросили Мария и Алекс. У Марии округлились глаза, и она даже на какой-то момент потеряла дар речи. Как он узнал? Она была беременна всего две с половиной недели! Даже при внимательном рассмотрении этот срок слишком маленький, чтобы увидеть внешне.
Алекс схватил бомжа за воротник (или то, что от него осталось) и, не обращая внимания на вонь, начал трясти его:
– Что ты сказал?! Откуда ты знаешь?! Кто ты такой, чёрт возьми?!
– Подожди, Алекс, тише… – к Марии вернулся дар речи.
– Но… – хотел было возразить Алекс.
– Пожалуйста, любимый. – И она на него посмотрела так нежно, так мягко, с таким вопрошанием, что Алекс не мог сопротивляться. Он отпустил мужчину (который, к слову сказать, даже не пытался сопротивляться).
– Хорошо. Но ещё раз…
– Он просто поздравил меня, разве это плохо? – спросила Мария.
На этот раз Алекс промолчал.
– Спасибо, – обратилась Мария к мужчине. – Но не думала, что это уже так заметно.
– Это пока незаметно, не переживайте, – ответил мужчина.
– Но как тогда… – начала Мария. Но передумала. – Впрочем, ладно. Это же не всё, что вы хотели сказать?
Алекс внимательно и напряжённо смотрел на мужчину, готовый моментально отреагировать, если вдруг что-то пойдёт не так. Но пока тот не показывал никаких признаков, подходящих под описание «не так». А под описание «не так», в понимании Алекса в данный момент, подходило только одно: угроза безопасности его любимой. Во всех смыслах.
– Да, есть ещё кое-что.
Мария и Алекс буквально пожирали его глазами.
– Семья – это сильнейшее искушение.
Тут мужчина резко повернулся к Алексу и внезапно оказался позади него. Настолько быстро, что они оба, Мария и Алекс всё ещё продолжали смотреть на место, где он только что был, но уже пустое. Алекс только услышал шёпот, прямо в ухо:
– Запомни это.

Поздняя весна, тёплый вечер, хорошее настроение. Алекс и Мария сидели на скамейке и наслаждались вечером. Они молчали, не было нужды говорить о чём-то. Им просто было хорошо вместе.
– Добрый вечер.
Алекс и Мария от неожиданности даже вздрогнули. Голос не был громкий, но такой неприятный, хриплый и скрипучий, словно к ним обращался какой-то прокуривший или пропивший его старик. Они посмотрели на того, кому принадлежал голос: мужчина лет пятидесяти, с большой густой бородой и многочисленными морщинами. От него несло мочой и алкоголем, а сам он немного качался, словно на ветру, которого, правда, не было. Одежду его можно было назвать лохмотьями, она просто висела на нём как будто отдельными кусками тканей, но при этом не разваливалась; хоть как-то, но держалась.
Алекс и Мария инстинктивно одновременно отшатнулись от мужчины.
– Мелочи не найдётся? – спросил он.
Алекс потерянно ответил:
– А разве мы только что не общались?...
Бомж посмотрел на Алекса, как на сумасшедшего. Потом перевёл взгляд на Марию, как бы спрашивая «Что это с ним?». Но она сама в этом момент смотрела на Алекса, не понимая.
Алекс встал и приблизился к бомжу, внимательно всматриваясь ему в лицо. Тот отступил на пару шагов назад. На лице бомжа появился испуг, если не сказать, что ужас.
– Могли бы просто сказать, что нет, – развернулся он и ускоренным шагом пошёл прочь.
– Знаешь, если это такой способ, чтобы избавиться от попрошаек, то лучше или дай мелочь, или просто скажи, что нет, – улыбнулась Алексу Мария, когда он вернулся к ней.
Но Алекс не отреагировал. Он смотрел вниз, как бы сквозь землю, и при этом видел одну монетку.
– С тобой всё в порядке?
Алекс моргнул – монетка исчезла. Он глубоко вдохнул и выдохнул. И забыл про монетку.
– Да, любовь моя, – улыбнулся он, – со мной всё хорошо. Просто от бомжа несло слишком. – И поцеловал Марию в губы. – Прекрасный вечер…
– Согласна.
Однако иногда в течение следующих нескольких лет Алекс чувствовал приступы очень сильной тревоги, сравнимой разве что с религиозным страхом. В эти моменты у него в мыслях часто всплывала только одна фраза – «семья – это сильнейшее искушение», произносимая хриплым скрипучим голосом. Но именно из-за того, что это было непостоянно и довольно быстро проходило, он и не задумывался всерьёз, что на самом деле с ним далеко не всё хорошо.
И, конечно, его ни капли не встревожили двенадцатичасовые новости, в которых передали, что полчаса назад в парке на скамейке был найден мёртвый бомж, который предположительно умер от сердечной недостаточности. Они оба, Алекс и Мария, абсолютно забыли этого мужчину, просившего у них мелочь.
– Это ж сколько пить надо, чтоб так?… – изумилась Мария.
Алекс обнял жену.
– Не знаю, милая. И знать не хочу.
На этом существование бородатого мужчины прекратилось. Если бы кто-нибудь решил посмотреть на то, что последнее осталось запечатлено в его глазах, то увидел бы истинную причину смерти. Но расследования не было, никто никуда не смотрел (это же всего лишь бомж, не правда ли?), он был похоронен в безымянной могиле. Мужчина исчез из жизни и из памяти кого бы то ни было, словно никогда не существовал.

Вечер второй

Алекс открыл глаза. В комнате было темно. Алекс повернул голову – сквозь шторы было видно, что за окном тоже темно. Темно и тихо, если не считать тиканья часов. Понимая, что спать ему уже не хочется, Алекс решил посмотреть, который час. Он сбросил с себя одеяло, встал, потянулся и включил свет. Потом посмотрел на часы. Половина девятого вечера.
– Неужели я так отключился? – удивился Алекс. Он почесал затылок, всё ещё продолжая смотреть на часы, но никаких ответов в голову ему не пришло.
– Чёрт, теперь, наверное, всю ночь не усну…
Только Алекс произнёс это, как весь побледнел и, забыв обо всём, бросился к кресту. Нельзя, нельзя ругаться!
– Прости меня, Господи, раба Твоего! Прости меня и язык мой нечистый, прошу Тебя, Господи!
Алекс стоял на коленях уже в ожидании наказания свыше. Он зажмурил глаза и чуть поёжился и так простоял почти две минуты. Но ничего не произошло. Алекс облегчённо вздохнул.
– Благодарю Тебя, Господи…
Потом он поднялся, заправил кровать, выключил свет и направился на кухню. К этому моменту Алекс уже всё забыл. Вопросы об «отключке» и предстоящей бессонице его больше не беспокоили, пропавший день полностью исчез из его сознания и памяти. Теперь для Алекса был обычный вечер, и время шло своим ходом.

Дойдя до кухни, Алекс остановился. Он не спешил включать свет, просто хотел насладиться видом из окна. В доме напротив свет горел почти во всех окнах, в некоторых из них были заметны силуэты находящихся за ними людей. На небе сверкали звёзды, и был виден серп луны, а на горизонте затаились тёмные облака. Голые деревья, частично покрытые снегом, а частично чёрные, возвышались над сугробами, местами совершенно нетронутыми, которые пленили взгляд своим словно синеватым свечением в это вечернее зимнее время. Красиво, тихо, спокойно. Притягательно, но в то же время меланхолично и даже депрессивно. Пластиковые окна защищали от лишних шумов с улицы, поэтому ничто не могло помешать наслаждаться великолепием вечерней зимы. И никто.
Гостей Алекс не принимал уже давно. Он никого не приглашал, а к нему никто не приходил, поэтому не стоило ожидать звонка в домофон или в дверь. Да он и не хотел, чтобы кто-либо приходил. Домашний телефон также давно был отключен. Не из-за долгов, которых у Алекса не было, а из розетки. Свой мобильный Алекс дома тоже отключал. И компьютер у него был всегда выключен. В общем, Алекс отключал всё, что могло потревожить его покой (кроме холодильника. Частенько он был шумным, но что-что, а холодильник отключать нельзя). После смерти жены и дочери потребность и желание в уединении можно было называть патологическими, что больше всего проявилось в его неожиданном решении уйти с работы по собственному желанию. При этом Алекс ни разу даже не задумался, что такое его поведение никому не кажется хотя бы странным. Даже на работе не стали задавать никаких вопросов, и он тихо и спокойно ушёл. Знакомых, друзей, приятелей у Алекса было немного, и они держали связь, но когда он был дома, никто с ним не связывался. Словно самого Алекса не существовало. Все эти странности для Алекса таковыми не являлись, он об этом не думал – он хотел быть один, он был один. Порой только голоса жены и дочери в его голове нарушали его покой. Но и это со временем стало происходить всё реже. Алекс молился, и Бог слышал его. Алекс верил в это.
Насладившись видом из окна, Алекс щёлкнул выключателем. Жёлтый и немного тусклый свет залил кухню: стоящий у стены убранный стол, на котором были только хлебница и чайник (бокал и тарелка со вчерашнего вечера исчезли, но Алекс про них не помнил), две табуретки, электроплита, которая расположилась у стенки напротив стола, холодильник, что был слева от плиты, шкафчики с немногочисленной кухонной утварью, рукомойник, часы на стене возле выключателя. Минутная стрелка указывал на чёрточку, обозначающую 47, часовая – почти на 9. Возле рукомойника стояли помытые тарелка и бокал.
– Видимо, забыл убрать в шкафчик, – вслух подумал Алекс. – Что ж, так даже лучше – не нужно доставать.
Он улыбнулся и поставил тарелку с бокалом на стол, после чего открыл холодильник, откуда вынул бутылку красного вина, количества которого оставалось на пару бокалов.
Алекс подошёл к столу и наполнил бокал. Бутылка вернулась обратно в холодильник.
Потом Алекс открыл хлебницу, достал оттуда кусочек чёрного хлеба и положил на тарелку. Затем сел за стол. Это был не ужин, скорее, ритуал или что-то в этом роде. Для ужина у Алекса и аппетита не было. Здесь всё просто: если хочется кушать, он кушает, если нет – то не заставляет себя.
Алекс закрыл глаза и сложил руки перед собой.
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
Он открыл глаза. И увидел прямо перед собой фотографию, которая стояла ребром на столе и ни на что не опиралась. На ней была запечатлена скамейка в парке, на которой сидела его покойная жена («Царствие ей небесное»), а перед ней стояли он и какой-то бородатый мужчина, одетый в лохмотья. Алекс сидел в напряжении, не в состоянии оторвать взгляд от фотографии, на которой теперь не было статичной картинки. Бородатый мужчина неожиданно исчез и в тот же миг появился за спиной Алекса. Следующий кадр уже был со звуком: «Семья – это сильнейшее искушение» – услышал Алекс, словно кто-то шепнул это ему прямо на ухо. Алекс повернул голову. Без испуга, без резких движений. Никого. Тихо.  Он повернул голову обратно – фотография изменилась. Теперь Алекс увидел себя, сидящего с улыбкой и с закрытыми  глазами на окровавленной скамейке между двумя трупами, которых он обнимал, – жены и дочери.
Он закрыл глаза.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь.

Пробило девять часов вечера. Он открыл глаза. На фотографии было изображено совокупление Иисуса Христа с Марией Магдаленой.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь. – Повторил Алекс, зажмуривая глаза. Пальцы рук сжались с такой силой, что побелели. Больно. Он разжал пальцы.

Пробило десять часов вечера.
Алекс открыл глаза, взял хлеб с тарелки и откусил кусочек. Затем сделал глоток вина из бокала. Капля вина стекла по подбородку. Он вытер её рукой. Взгляд упал на фотографию. Там Иисус испражнялся кровью в бокал и одновременно чёрным … в тарелку. Его усмехающийся взгляд был направлен на Алекса.
Алекс положил фотографию на стол изображением вниз, после чего встал из за стола, оставив на тарелке надкусанный кусок… и недопитый бокал.

Пробило одиннадцать часов вечера.
«Как быстро летит время» – подумал он, слушая тиканье часов. Потом он встал из за стола и выключил свет. Маршрут тот же, хоть Алекс и не помнил его: до зеркала, до кровати, до столика, над которым висел крест с распятым Иисусом, вновь до кровати. И спать. Да, Алексу хотелось спать.
Он медленно шёл до зеркала.
– Папа… – услышал Алекс шёпот дочери.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради мя святыми Твоими Ангелами и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста, святаго Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных сил безплотных… – зашептал он, закрыв глаза и перекрестившись три раза.
Закончив, Алекс открыл глаза и сделал ещё шаг к зеркалу. В темноте в отражении не было видно, что фотография исчезла. Но Алекс уже забыл про неё.
– Вот так ты и забыл… – раздался в голове шёпот жены.
– Нет… – также шёпотом ответил Алекс. В этот момент он почувствовал что-то странное. Что-то, что его испугало. Он перекрестился: «Господи, спаси и сохрани…». Бокал и тарелка, помытые, уже стояли возле раковины. В темноте этого не было видно, но даже если бы горел свет, Алекс всё равно не обратил на них внимания – он забыл про них.
Тихо.
Алекс подошёл к зеркалу.
– Здравствуй, тень, – с улыбкой произнёс он. Затем улыбка померкла.
– Скажи мне, что меня тревожит? Что это за странное чувство?
Алекс стоял перед зеркалом, опустив глаза, и слышал лишь тишину. Он не был уверен, что хочет знать ответ, но в то же время понимал, что неизвестность – это ещё хуже. Его терзало сомнение.
Он поднял глаза. Тёмный силуэт в отражении принадлежал как будто не ему, хотя это вздор, как подсказывала простая логика. Только Алекс опирался не на логику, не на так называемый здравый смысл. Может быть, поэтому он и смог услышать третий голос, впервые за долгое время. Однако этот голос показался ему знакомым, и говорил явно не Бог:
– Борись.
Алекс смотрел в зеркало и молчал. Он не мог вспомнить, кому же принадлежал этот голос, поэтому сделал для себя только одно заключение – ему ответила тень. Однако кто это был на самом деле и смысл ответа он понял позже. Если брать обычный ход времени, то это был следующий день.

Алекс отвернулся от зеркала и прошёл в зал. Там он направился к серванту, открыл его, достал оттуда свечу и спички. Потом встал на колени перед столиком, на котором на ощупь нашёл подсвечник и, убедившись, что он пуст (хотя не помнил, чтобы очищал его, как не помнил, чтобы не очищал), поставил свечу. Чиркнула спичка, и огонь осветил большой крест с распятым Иисусом Христом, что висел над столиком. Тень моментально примкнула к Алексу, он же сложил ладони вместе и зашептал, закрыв глаза:
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, крестом поразивший древнего змия и узами мрака в тартаре связавший, огради меня от козней его. По молитвам Всепречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, святого архангела Михаила и всех Небесных сил, святого Пророка и Крестителя Иоанна, святаго Евангелиста Иоанна Богослова, священномученика Киприана и мученицы Иустины, святителя Николая чудотворца, святителя Никиты Новгородского, святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францискаго чудотворца... и всех святых, силой животворящаго Креста и заступничеством Ангела хранителя избавь меня от духов злобы, от людей лукавых, от чародейства, проклятия, сглаза и от всякаго навета вражия. Твоей всемогущей силой сохрани меня от зла, чтобы я, озаряемый Твоим светом, благополучно достиг тихой пристани небеснаго Царствия и там вечно благодарил Тебя, моего Спасителя, вместе с безначальным Твоим Отцом и всесвятым и животворящим Твоим Духом. Аминь.
Алекс поднялся с колен и расправил кровать. Потом разделся, затушил свечу и лёг, укрывшись ещё не согретым белоснежным одеялом. Через пару секунд тиканье часов покинуло его сознание – Алекс заснул. Только на этот раз с сомнением в сердце.

Вечер третий

Папа вернётся, милая…

Алекс открыл глаза. Тихо. Темно. Однако эта фраза продолжали эхом звучать в его голове. Он приподнялся и огляделся. Слишком темно, чтобы что-то увидеть. Но непонятно, откуда такая тьма. Даже глубокой ночью не должно быть настолько темно. Если только окна не закрыты ставнями или не заложены или закрашены чем-нибудь. Который час? Вспомнив о времени, Алекс услышал тиканье часов. Потом встал с кровати и осторожно, на ощупь дошёл до серванта, откуда, открыв его, вытащил свечу и спички. Также он нашёл столик и пустой подсвечник на нём. Внезапно Алекс почувствовал приступ уже знакомого, но всё ещё пугающего его чувства. Глубоко вздохнув, и перекрестившись («Господи, спаси и сохрани»), Алекс зажёг свечу. Огонь осветил крест с распятым Иисусом, столик, но больше ничего, словно тьма поглотила всю остальную окружающую обстановку. Конечно, это не значило, что Алекс не мог увидеть, который час – достаточно было поднести свечу к часам.
Половина девятого вечера. Но тиканье прекратилось, а секундная стрелка застыла на двенадцати. Алекс некоторое время в недоумении смотрел на секундную стрелку, потом опустил свечу, думая, что, может, нужно заменить батарейку. Едва циферблат скрылся во тьме, раздалось тиканье. Алекс поднял свечу – тиканье прекратилось. Секундная стрелка была также на двенадцати. Алекс снова опустил свечу. Тиканье. Поднял. Тишина. Секундная стрелка на двенадцати.
– Что за… – пробормотал он и почувствовал очередной приступ.
Вдруг слева, во тьме, где была кровать, послышался до боли знакомый голос – голос его жены.

Папа вернётся, милая…

Алекс моментально забыл о часах и повернул голову. Этот голос… он не в голове, нет. Алекс был совершенно уверен, что слышит его со стороны. Но на всякий случай он всё же повернул голову в одну, в другую сторону, а также сам медленно развернулся вокруг себя. Когда голоса в голове, невозможно определить направленность и источник, куда бы Алекс ни шёл, куда бы ни поворачивался, что бы ни делал, и они не становились громче или тише. Сейчас же ситуация изменилась – Алекс сразу определил, откуда был голос и непостоянность его громкости. Голос звучал со стороны кровати, на которой Алекс всего несколько минут назад ещё спал. Он вытянул свечу перед собой и вполголоса спросил:
– Мария?
Тишина.
Алекс в напряжении и нетерпении ждал ответа. Какая-то часть его (сознания?) подвергала сомнению даже саму возможность присутствия здесь его жены. Но желание верить в обратное заставляло отвергать это сомнение, сомневаться в нём, в его возможной истинности. Однако это чувство не было похоже на только что прошедший приступ – не было никакого испуга.
– Мария, это ты?
Казалось бы, вопрос звучит глупо, ведь Алекс узнал её голос. Но ему не нужно было убеждаться, что это именно она. Он хотел разрушить сомнение – убедиться, что она действительно здесь. И сейчас больше всего он хотел услышать её голос.
– Алекс…
Вокруг стало светло. За окном, через открытую форточку, были слышны различные звуки: двигатели машин, щебетание птиц, шёпот ветра среди листвы деревьев, голоса людей. Свеча, которую держал Алекс, продолжала гореть.
На белоснежной кровати перед ним, на боку, лежала Мария. Она не была накрыта одеялом; казалось, она только что собиралась вставать, но передумала. На ней была ночная сорочка, а тёмные волосы раскинулись на подушке. Взгляд Марии был направлен на маленькую девочку, спящую рядом, а рукой она нежно гладила её светлые волосы. Девочка тоже лежала на боку, повернувшись лицом к Марии, укрытая одеялом. Именно так, лицом друг к другу, они тогда лежали. Только между ними тогда был он, а не часть одеяла.
– Алекс… – повторила, не смотря на него, Мария.
Он сделал шаг в сторону кровати. Его рука ослабла, и подсвечник упал на пол, но свеча всё-таки не потухла.
– Да, милая, это я, – прошептал Алекс.
– Папа… – тоненьким голоском, сквозь сон, произнесла девочка. – …вернись…
– Я здесь, родная, я здесь, – зашептал Алекс. Его глаза заслезились, и он бросился к кровати. – Я здесь! – закричал он.
– …вот так ты и забыл, – прошептала Мария обвиняющим тоном и повернулась к нему. Но на её лице была улыбка. И Алекс без труда прочитал эту улыбку – его любимая была счастлива.
– Нет… – также шёпотом ответил он. – Я не забыл…
Всё вокруг погрузилось во тьму.
– Папа… любит…, – где-то далеко раздался голос девочки.
– …ведь тогда там был не я… – услышал Алекс продолжение своего ответа, открыв глаза и ещё не понимая, что он лежит в своей кровати, а рядом с ним кто-то или что-то находится.

Знакомое чувство охватило Алекса, но уже не вызывало испуга или тревоги. Это было сомнение. Сейчас он не был уверен, что ему приснился сон. Не потому, что было слишком реалистично (напротив, было нереально, ведь его жена и дочь мертвы), а потому, что… Алекс поймал себя на мысли, что не может так просто объяснить этого.
Почему же? Что же такого было в этом «не сне»? Он чувствовал, что знает ответ, но не мог подобрать слов, сформулировать его.
– Тебе не хватает их, я знаю, – раздался рядом незнакомый голос.
Алекс повернул голову в сторону говорящего и попытался разглядеть его. Безуспешно. Он ничего не увидел, кроме тёмного, едва заметного в темноте, силуэта.
– Кто ты? – спросил Алекс, хотя на самом деле ему сейчас было всё равно, кто это. Он думал о своём «не сне».
– Скажи мне, что бы ты почувствовал, если бы вдруг узнал, что потерял их не навсегда? Если бы вдруг узнал, что их возможно вернуть?
Алекс почувствовал, что его сердце забилось чаще. Только одна мысль о подобной возможности, столь заманчивой, заставила его отвлечься от мыслей о «не сне». Но ответил он холодной рациональностью:
– Это невозможно. Они мертвы.
– Я не то спросил, – услышал он в ответ. Голос был довольно мягким, даже ласковым, но что-то в нём настораживало. Алекс повторил свой вопрос:
– Кто ты? Ответь мне.
– Хорошо, я отвечу. Я тот, кто может помочь тебе избавиться от сомнений. Теперь ты ответь мне: что бы ты почувствовал, если бы вдруг узнал, что потерял их не навсегда? Если бы вдруг узнал, что их возможно вернуть?
Алекс ответил не сразу. В наступившей тишине вопрос повис, словно тяжёлый груз. И никакого тиканья часов, только отдающийся в ушах стук сердца. Тихо Алекс произнёс:
– Радость…
…но он знал, что это не полный ответ. На какой-то миг Алекс почувствовал себя еретиком:
– … и… сомнение.
Да, он засомневался бы в возможности вернуть их, хотя и очень хотел бы поверить в это. А что значит сомнение? Лишь одно – неверие. Нет… не только. Сомнение ещё значит выбор, ведь так? Сомневаясь в одном, можно занять иную позицию, выбрать другое. Или доказать верность первого. Бог дал право выбора. А как же вечная жизнь? Да даже не вечная если, а просто жизнь… Только Бог может и способен подарить жизнь. Какому сомнению тут место? Если сомневаться в такой возможности – вернуть, подарить жизнь – то не значит ли это сомневаться в возможности Бога, в воле Его?
– Нет, я не хочу сомневаться, – прошептал Алекс. И как же он хочет, чтобы они были живы!
– Достаточно поверить в то, что их возможно вернуть.
Алекс молчал.
– Я не тороплю тебя. Когда будешь готов, просто обратись. Я буду над твоим столиком.
Силуэт испарился. Алекс остался один в тишине. «Боже, помоги мне…» Он знал, что далеко не безгрешен, и ему следовало бы просить не помощи, а прощения, но также он знал, что к Господу обращаются не от разума, но от сердца. К тому же, он ведь не святой. Он создан по образу Божьему, но не по подобию. Пожалуй, к последнему надо стремиться, надо становиться подобным Господу в течение жизни, только не стоит это понимать буквально. Антропоцентризм (взять хотя бы «создан по образу Божьему») идёт мощнейшим образом, но человек не может быть Богом. Он может иное – стремиться к свету, быть светлым и дарить свет, что может исходить лишь из сердца. Но только один свет быть не может – если есть свет, то есть и тень. А баланс между светом и тенью определяет человека. И тогда он либо подобен зверю, либо подобен Богу, хоть и очень опасно так говорить. Поэтому стоит выразиться иначе, пусть и в какой-то мере тавтологично – либо подобен зверю, либо подобен несущему свет.
Алекс не чувствовал себя несущим свет, хоть и пытался сейчас как-то оправдать себя. Сам факт того, что он думает, а не верит, что у него возникают сомнения, что, более того, он задумался ещё и о подобии Богу, уже начал пугать его. Может, некоторые тайны о себе лучше не знать…
Алекс поднялся с кровати и включил свет. Его разрывали мысли, сомнения, однако больше всего – страх. Но по какой-то непонятной ему пока причине он не подошёл к столику, не встал на колени и не стал молиться, не стал просить избавить его от сомнений, от страха. Он попытался просто заняться тем, что делал каждый раз, когда просыпался: заправил кровать, посмотрел, который час, ни капли не задумавшись о том, что часы показывали половину девятого вечера. Потом он сразу пошёл на кухню, забыв, правда, выключить свет в зале. Там он достал из холодильника бутылку вина, в которой его количества осталось на один бокал.
– Надо завтра купить ещё… – задумчиво и немного расстроено произнёс Алекс. Его вовсе не огорчило, что вино почти закончилось; один бокал – на один вечер. Просто Алексу очень не хотелось выходить в свет, выходить из своей квартиры, своего убежища (хотя сейчас ему уже так не казалось, что это его убежище). Поэтому он решил, что возьмёт с запасом, сразу бутылок пять. Хотя нет, трёх, пожалуй, хватит. Эти мысли чуть его отвлекли, и хотя бы на несколько секунд Алекс перестал думать о терзающих его сомнениях, перестал думать о скрывающихся внутри него тайнах, да вообще перестал думать.
Он подошёл к столу и наполнил бокал. Бутылка отправилась в мусоропровод, но до конца не долетела. Словно Алекс ничего и не выбрасывал. Но кому какое дело, куда девается мусор, не правда ли? Особенно до этого не было никакого дела Алексу. Да и не хотел он думать.
Он открыл хлебницу, достал оттуда кусочек чёрного хлеба и положил на тарелку. Потом сел за стол, закрыл глаза и сложил руки перед собой. Но произнести молитву ему не удалось.
Перед его мысленным взором возник образ Марии, лежащей на боку на белоснежной кровати. Она лежала, повернувшись лицом к Алексу, а её тёмные густые волосы локонами раскинулись по подушке. Она смотрела на него и молчала, но её лицо освещала счастливая улыбка. Не было того голоса, шёпота, того обвиняющего тона, который преследовал Алекса, и никак не мог сочетаться с этой улыбкой. А рядом лежала маленькая девочка, которую Мария гладила по головке. Девочка спала, спокойно и безмятежно, и тоже молчала, не было того детского обвиняющего голоса, шёпота. Алекс не замечал, что он сам улыбается, глядя на них.
– Мария… Ева… – прошептал он. – Как же я хочу, чтобы вы были со мной…
– Они с тобой, – услышал Алекс тихий, но хриплый и скрипучий, словно говорил какой-то старик, голос. – Но с ними ли ты?
Алекс открыл глаза, и взор его сразу упал на фотографию. Вечер в парке. Мария сидит на скамейке, а он стоит рядом – они смотрят на бородатого мужчину в лохмотьях, словно ожидая ответа. Мария на второй неделе беременности, и мужчина внимательно смотрит на неё. На фотографии этого не видно, он стоит спиной к камере (хотя непонятно, кто вообще фотографировал), но Алекс точно знает, что Мария на второй неделе беременности, а мужчина внимательно смотрит на неё. А потом мужчина как будто ожил. Он повернулся лицом к смотрящему на фотографию Алексу.
– Кто же ты? – машинально и больше обращаясь к себе, чем к этому мужчине, спросил Алекс.
Мужчина поднял руку показывая куда-то за спину Алекса. Алекс оглянулся – зеркало.
– Не понимаю… – произнёс он и повернулся обратно. Фотография исчезла.
Алекс, уже совершенно забыв про молитву, машинально и как-то отрешённо откусил кусочек хлеба и сделал глоток вина. Потом встал из за стола и направился к зеркалу. Уже подойдя к нему вплотную, Алекс почувствовал чьё-то присутствие. Сердце стало стучат сильнее. Он резко оглянулся – никого. Повернулся обратно и внимательно стал осматривать зеркальную поверхность (что, кстати, было не так уж и просто в силу отражающего эффекта). Ничего. Алекс закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. Биение сердца стало тише. Потом он вновь посмотрел на зеркало, затем уже на отражение и улыбнулся. Не себе.
– Здравствуй тень. Ну ты меня и напугала! Не ожидал увидеть тебя при включенном свете.
Алекс чуть подвинулся в сторону, чтобы лучше видеть тень, что была за ним. Уже исключительно из любопытства он оглянулся и убедился, что позади него ничего подобного нет. Впрочем, как он и ожидал.
– Все мы тени, – тихо сказала тень. – Но у всех нас есть имена. Моё имя Павел.
– Павел… – повторил Алекс. Он всматривался в отражение, а потом вдруг его осенило. – Так ты…
– Да, я тот самый бомж, – закончил фразу Павел. – Таким ты меня запомнил.
– Кто ты на самом деле?
– Твой друг.
– Лучший друг, – улыбнулся Алекс и почти сразу же спросил:
– Почему именно бомж? И что с ним стало потом?
– Не я выбрал его, но иная сила. Выбрала и использовала. Но даже я не могу сказать точно, по какой причине именно его. Как и все, он уязвим. Как и все, он одинок. Как сказали бы у вас, он просто оказался не в том месте не в то время. А после второй встречи с тобой он умер.
– Я совсем ничего этого не помню… и мало чего понимаю. Я что, убил его, что ли?! – голос Алекса дрогнул, но в нём были слышны нотки страха и сожаления.
– Нет, не ты, – тихо ответил Павел. – Но ты сейчас всё поймёшь.
Когда тот мужчина подошёл к вам в первый раз, это уже был не он, как ты догадываешься. Его было лишь тело, оболочка. Сознание же его было во власти его же подсознания, в которое вторглась тёмная сила, ибо лишь через подсознание можно повлиять на сознание. На время он стал марионеткой тьмы. Вы с Марией общались именно с этой силой, которая захватила его подсознание.
– Подожди-ка… Какая сила?…
– Сатана-Дьявол, – быстро и коротко ответил Павел.
Алекс изумлённо посмотрел на него. Но все мысли то ли куда-то исчезли, то ли завертелись у него в голове с бешеной скоростью, что поймать и удержать хотя бы одну он не смог. И потому промолчал.
Павел продолжил:
– Он посмотрел на вас и увидел, что вы счастливы. По-настоящему счастливы, не так, что «сегодня есть счастье, а завтра его нет». А теперь я расскажу кое-что не самое для тебя приятное, но ты должен это знать. Поэтому прошу тебя набраться терпения, слушать очень внимательно и не перебивать.
Зачем, почему люди женятся? Кажется, что вопрос глупый, ведь ответ на него очевиден. Любовь, священные узы, семья и т.п. Есть и другие варианты: выгодная сделка, политика и т.д. Вариантов много. Кто-то в браке счастлив, кто-то – нет. Но, возвращаясь к поставленному вопросу, стоит сразу задать следующий: только ли это выбор человека?
Воздержание от плотских желаний, в том числе от связи с женщиной, представляет собой, хотя и не обязательный (в нынешнем его состоянии), но идеальный вариант для человека, желающего достичь Небесного Царства, где живут одни святые. Вы с Марией этого не желали и не думали об этом, вы просто наслаждались жизнью и были счастливы. Но истинное счастье пришло к вам, когда в чреве Марии начал развиваться ваш ребёнок. Т.е., не было бы такого счастья без плотской связи. Как ты знаешь, Адам и Ева были сначала совершенно нагими, но вскоре после явления Сатаны-Дьявола Еве они устыдились наготы своей и прикрылись. Словно закрыли лики дьявольские, дабы не соблазнял он их. Теперь, каждый раз, когда человек открывает лики эти для утех плотских, он исполняет волю дьявольскую. Радость человек получает и наслаждение и противиться соблазнению сему не в силах он в подавляющем большинстве случаев. Вот здесь и наступает самый тяжёлый выбор. Потомство – это воля Божья, но способ достижения сего – это уже воля дьявольская, но человек не знает и не может знать иного способа. Хорошо не касаться женщины, но во избежание блуда каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа. В этом смысл и суть брака священного. Иисус не запрещает брак, но Он даёт нам знать, что целомудрие намного предпочтительнее для человека. Человек же, в силу уязвимости своей и неверия почти всегда идёт по пути искушения и именно потому брак предполагает создание семьи, ведь в этом случае свершается грех, что уже идёт на пользу Сатане. Поэтому здесь нельзя однозначно говорить о выборе только человека. Иными словами, здесь, с одной стороны, разрешение Бога, с другой – подталкивание Сатаной-Дьяволом человека к браку. И искушённый человек изменился в сознании своём: брак стал основой для свершения связи плотской. Само понятие брака стало искажено. И он, человек, оправдываясь именно тем, что он человек, почти всегда идёт по пути искушения. Но потом приходит расплата, дьявол собирает плоды трудов своих. И больше всех платят те, кто по-настоящему счастлив. Т.е. те, кто по-человечески счастлив.
– Бог жестоко наказал Адама и Еву за то, что те ослушались его, и наказание это распространилось на все будущие поколения, – продолжил Павел. – Но если потомство есть воля Божья, не значит ли это, что плотские связи ради потомства грехом не являются? Да, это правда. Если на одну связь приходится один или более (например, двойня) потомков, то такая связь может быть оправдана при условии, что родители не погубили своё чадо ещё до его рождения. Но если погубили, не заботились, или если потомков меньше, чем связей, то такие связи не могут быть оправданы. Ибо это уже путь только искушения и ничего более. Наказанием Божьим может быть даже, к примеру, бесплодие, и этим пользуется Сатана-Дьявол, приходя к человеку в маске надежды и тем самым заставляя пойти на связь плотскую или воспользоваться услугами людей, которые могут помочь (хотя на самом деле через них им помогает Сатана под маской научных достижений. Если же не может помочь, значит, воля Божья, т.е. наказание, оказалась сильнее).
Как много людей способны противостоять искушению? Будучи детьми Божьими, люди при этом стали детьми искушения, а потому подавляющему большинству противостояние искушению (или искусителю) идёт в страдание. Но если сумеет человек устоять, то после смерти ждёт его счастливое бессмертие. Страдания есть путь к счастью. Но это счастье духовное и вечное, а счастье человеческое есть временное. Потому Сатана и стремиться делать людей счастливыми на земле. И по-настоящему, по-человечески счастливые люди – это очень ценный, редкий и вкусный плод трудов его.
Павел сделал паузу. Алекс тоже молчал. Однако по его выражению лица, одновременно показывающему серьёзность и страдание, было видно, что он всё понимает и что-либо разъяснять или повторять не нужно. А точнее,  не стоит. Более того, Павел знал, что нужно и пора продолжать. Пауза закончилась.
– Во время первой встречи он вошёл в твоё подсознание. Это, как ты понимаешь, произошло совершенно незаметно – через зрительный контакт. Когда же тот мужчина подошёл во второй раз, Мария уже совершенно не помнила его. Это действие той самой силы – у Марии всегда была отличная память, но не тогда. Но для тебя он не был незнакомцем, хоть ты и не понимал, откуда можешь знать его. Процесс внедрения в подсознание не моментальный, но и не медленный, и ты достаточно быстро забыл того бомжа. Именно твоё подсознание он и увидел в твоих глазах. Этого не способен выдержать ни один человек, кроме специально подготовленных людей – экзорцистов, но таких в мире единицы. Исход от увиденного – безумие или смерть, причём не мгновенная.
Павел вновь замолчал – Алекс сел на пол, как будто обессилел, и смотрел куда-то сквозь него. Он устал. Это похоже на жим штанги: после упражнения может наступить общая слабость, именно так данное состояние воспринимается. Алекс взял огромный вес, и его нервная система не выдержала. На несколько секунд он как будто отключился и просто не смог устоять на ногах.
Наконец он глубоко вздохнул и посмотрел в зеркало. Павел не стал говорить долго:
– Он и был тем, что специалисты определили как состояние аффекта.
Павел замолчал. Но Алекс, хоть и был в состоянии шока, чувствовал, что это не всё. Однако не успел сказать ни слова – его лучший друг его опередил. И поставленный вопрос поставил Алекса в тупик, он даже забыл, что сам хотел спросить:
– Кому ты молился, Алекс? – прозвучал вопрос.
Через короткую паузу Алекс в недоумении ответил:
– Богу…
– Помни, Алекс, молитва – это не просто заученные слова и выражения, а над столиком может быть не только Бог.
Алекс вздрогнул. «Я буду над твоим столиком» – вспомнил он.
Павел исчез. Алекс остался один в тишине, но на сей раз он не мог ею насладиться.
– Важно, что Он верит в тебя. Он существует только здесь, – священник указал на грудь Алекса, – в твоём сердце.
Всё, что нужно – это открыть своё сердце Ему.
Алекс схватился за голову – три фразы подкосили его сознание: «Он существует только <…> в твоём сердце. Я буду над твоим столиком. Над столиком может быть не только Бог»

– Кому ты молился, Алекс?

Неожиданно в тишине прозвучало:
– Бог есть Любовь.
Какой приятный голос… Алекс поднял голову. В зеркале перед ним, на белоснежной кровати, в ночной сорочке была Мария. Она улыбалась ему и одной рукой гладила голову спящей рядом маленькой девочки. Точно так же, как в прошлый раз – она была счастлива.
– Мария… – Алекс протянул к ней руку, но образ растворился. В голове же Алекса промелькнула пугающая мысль: «Моё сердце закрыто». Хоть ему и хотелось верить в обратное.

Пациент Люцифера

– Проснись! – услышал Алекс. На самом деле это прозвучала отдалённо, как такового восклицания слышно не было. При восприятии такой громкости Алекс не проснулся бы, но была важна команда, а не громкость. Алекс как бы послушно проснулся. И первое, что заметил – это свет. Прямо над Алексом горела вмонтированная в потолок лампа. Потом Алекс заметил сидящего рядом с ним человека, который выглядел, как доктор и, казалось, был чем-то обеспокоен. Он был в белом халате, в очках, с высоким лбом и почти лысый и пристально смотрел на него. Наконец, Алекс почувствовал, что лежит на непривычной ему поверхности. Удобно, но непривычно.
Он повернул голову налево – стена, обита чем-то белым. Возможно, войлок. Повернул направо – посреди стены была дверь, так же обитая войлоком, и с какой-то маленькой прямоугольной дверцей на уровне пояса.
Алекс чуть приподнял голову. Отлично, никаких головных болей, никакого головокружения или тошноты, всё хорошо. Перед ним, чуть левее, был, видимо, унитаз, только без бачка. Остальное – обитая войлоком стена.
«Не дома» – подумал Алекс и повернул голову к человеку в белом халате, который продолжал пристально смотреть на него.
– Ты в порядке, Алекс? – спросил доктор.
Алекс проигнорировал его вопрос.
– Где я?
Потом посмотрел на себя: белые штаны, голубая рубаха… И больше ничего.
Он попробовал пошевелить руками, ногами. С этим проблем не возникло. Но чувство тревоги усилилось.
– Что здесь происходит? Где я?
– Ты ничего не помнишь, Алекс? – спросил в ответ доктор.
– Я помню, что был только что у себя дома, разговаривал с Павлом. Помню Марию…
Алекс замолчал, уставившись в потолок.
– Ты помнишь меня, Алекс?
Алекс вновь посмотрел на доктора.
– Кто ты? – спросил он.
– Хм, ясно… – серьёзно произнёс доктор.  Потом достал из бокового кармана и показал Алексу фотографию, на которой была запечатлена красивая молодая женщина, лежащая на белоснежной кровати. Рядом с ней спала маленькая девочка, которую женщина гладила одной рукой по голове. – Ты помнишь их?
– Мария… Ева…
Алекс словно загипнотизированный смотрел на фотографию, пока доктор не убрал её обратно в карман.
– Кто ты? И откуда у тебя эта фотография? – встревоженно спросил он
Доктор улыбнулся и посмотрел Алексу в глаза. Тело Алекса онемело. Теперь он совершенно не мог пошевелиться, и даже голосовые связки как будто перестали функционировать. А его глаза выражали непонимание.
– Сначала хочу сказать, что сейчас день, а ты находишься в палате номер двадцать два.  Последние два месяца ты был здесь – моим пациентом. Т.е. сразу после «состояния аффекта», как его назвали. Как ты тогда сопротивлялся… – доктор улыбнулся и мечтательно посмотрел вверх, словно вспоминал старые добрые времена. – Впрочем, ты этого не помнишь, да и не нужно тебе этого.
Затем он снова посмотрел в глаза Алексу.
– Но в моей власти ты находишься уже почти пять лет. Т.е. начиная со встречи с тем бомжом.
Теперь в глазах Алекса отразилась осмысленность. И засверкала ненависть.
– Вот чем мне нравится зрительный контакт, – спокойно ответил на его взгляд доктор. – Правильный взгляд, и не нужно лишних слов. Теперь ты знаешь, что обычно меня зовут Люцифером. – Он широко улыбнулся, показав ряд белых зубов. Потом тихо произнёс, наклонившись ближе к Алексу: – Мне нравится этот взгляд.
На его лице появилась усмешка, а потом он продолжил обычным тоном:
– Хочу кое-чем с тобой поделиться. Открыть глаза, так сказать.
Во-первых, ты попал сюда сразу после того, как «доказали», что ты был в так называемом «состоянии аффекта».
Во-вторых, Павел, который как бы твой лучший друг. Это один из моих демонов –воплощение лжи. Кстати, если не знаешь, – бывший человек. Как ты уже понял, первой его задачей было сделать так, чтобы ты почувствовал в нём друга. А после – лучшего друга. Когда ты услышал его в первый раз («борись»), это и была попытка определить твоё отношение к новому голосу. Удачная. Но в своём рассказе он не лгал.
Далее. Время. Что касается тебя, то всё, что было во время бодрствования, ты забывал. Но не переживай, я всё сделал так, чтобы тебя не выписали, но и не слишком сильно накачивали лекарствами. Что касается времени, то считается, что разгул демонической силы – это три часа ночи, т.е. я должен был бы начинать действовать в это время. Но это всё человеческие выдумки (и мне только на руку). Некоторые люди, которые смеют называть себя священниками, верят в то, что три часа утра – это противоположность трём часам дня в том смысле, что считается, что Иисус умер в это время. Типа действовать в это время – это богохульство такое. Мне на самом деле нет разницы, когда действовать, к тому же я не демон; главное, чтобы ты видел созданную мною для тебя реальность, основанную на некоторых моментах твоей памяти (ты в это время уже был здесь, в этой палате). Т.е., твоё желание исполнилось – одинокая жизнь в тишине. А ты думал, что Бог исполнил?
Люцифер рассмеялся.
– Фотографии на кухонном столе (да и не только, в общем-то). Ты про них забывал, тебе не нужно было отвлекаться на эти мелкие воспоминания, но я говорю об этом, потому что было прикольно. Это я просто развлекался. Такие типа безобидные игры дьявола – с посудой, с фото и т.п. А вот фото с Марией и Евой на кровати – это уже другое. Это фотография твоего подсознательного счастья. Очень редкий случай, очень редкий и вкусный плод. Вижу, ты понимаешь, о чём я говорю, – удовлетворённо произнёс Люцифер. – Чудесная встреча с женой и дочерью.
– Там, где я, Алекс… – Люцифер приблизился к Алексу и прошептал: «Бога нет». Потому Мария и была счастлива. И Ева. А обвиняющие нотки в их голосе – это мой подарок для твоей души. Тебе очень захотелось всё вернуть, исправить. Особенно на это желание повлияла твоя дочь. Детей очень легко использовать. Они – последний штрих в звене сильнейшего искушения – семьи. – Люцифер улыбнулся. – Всё для того, чтобы ты их помнил, и это причиняло тебе боль. А постепенное исчезновение голосов до уровня «почти» – это чтобы у тебя создалась и закрепилась иллюзия милости Божьей, будто Он слышит тебя и отвечает – дарит тишину.
А потом появился тот силуэт, что сказал тебе про возможность вернуть их, – это был я. И в тебе пробудилось сомнение. Вообще-то на самом деле оно пробудилось раньше: когда ты в первый раз почувствовал нечто странное, что-то, что тебя испугало – ты на подсознательном уровне усомнился в воле Божьей. Павел тебе уже рассказал про этот уровень. Поэтому, напомню, ты и не подошёл той ночью к столику, не встал на колени и не стал молиться, не стал просить избавить себя от сомнений, от страха. Мне же потом просто потребовалось сомнение это закрепить.
– А знаешь, что самое замечательное? – Люцифер торжествующе улыбнулся. – Ты хочешь верить в Бога, ты веришь в открытость своего сердца Богу, но на самом деле этого ничего нет. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. – Люцифер вновь приблизился к Алексу и повторил: «Там где я, Бога нет».

Вдруг он так улыбнулся, будто ему в голову пришла потрясающая мысль.
– Скажи-ка, Алекс, тебе сейчас трахаться хочется?
И даже замолчал на несколько секунд, притворяясь, что ждёт ответа.
– Нет? – спросил он после паузы. – Вот видишь, ты должен быть мне благодарен. Благодаря мне ты сейчас следуешь воле Божьей. Да и вообще ты должен быть мне благодарен – ты ведь был счастлив!
Люцифер рассмеялся, а затем достал фотографию из кармана и стал рассматривать её.
– Удачное фото. И девчонка твоя такая аппетитная, – самодовольно произнёс он.– Теперь я скажу тебе суть. Зачем я всё тебе рассказал? Это же вроде как-то нелогично… Мм?
Лицо Люцифера (доктора) стало серьёзным. Он встал со стула, отодвинул его, и бросил фото перед Алексом.
– Ты будешь помнить их. Только их. И это будет продолжаться вечно, и причинять тебе невыносимую боль, ибо твоя душа принадлежит мне. Ты не запомнишь нашу беседу, мой рассказ, но…
Люцифер (доктор) торжествующе и злорадно улыбнулся.
– Я чувствую твою ненависть. Знаешь, что это значит?
Алекс почувствовал, что может двигаться. Он резко спрыгнул с койки и набросился на Люцифера. Доктор от неожиданности оступился и упал. Алекс со всех сил ударил его кулаком в челюсть.
– Ах ты мразь! – заорал он и успел нанести ещё один удар, прежде чем дверь палаты распахнулась и в неё на помощь доктору забежали два рослых санитара и медсестра.
– Бедный доктор, – с притворным участием произнёс Люцифер, пока доктор выплёвывал выбитые зубы. – Эх… А ведь доказать моё существование никак не получится. Люцифер рассмеялся.
Но его слышал только Алекс.

– Быстро, восемь миллиграмм галоперидола внутривенно! – распорядился доктор, прикладывая платок к разбитому лицу.
– Держите его крепко! – сказала медсестра, направляя иглу к вене пациента.
– Я убью тебя, тварь! – кричал Алекс, безуспешно пытаясь сопротивляться держащим его санитарам.
– Как ты это собрался сделать? – насмешливо спросил Люцифер. – И, кстати, нельзя ругаться, если помнишь.
– Я… я убью… тебя!
Сопротивление Алекса ослабло, но санитары продолжали крепко держать его. Через несколько минут, убедившись, что его моторная активность достаточно ослаблена, они уложили его на койку.
Язык Алекса был словно ватный, во всём теле ощущалась слабость. Потолок потемнел.  «Нельзя ругаться» – вспомнил он. «Господи…», и Алекс погрузился в сон.
– Спи спокойно, – с участием произнёс Люцифер.
– Доктор, как вы? – обеспокоенно спросила медсестра.
– Ничего страшного, заживёт, – ответил он, немного кривясь от боли. – Спасибо. Надо только продезинфицировать.
– Доктор, а что с фотографией? – поинтересовался один из санитаров.
– Дайте мне.
Санитар подобрал фотографию и дал её доктору. Тот молча положил её в карман.
Потом все вышли из палаты. Доктор оглянулся на Алекса.
– Ничего, Алекс, мы справимся, – произнёс он.
– Мы ещё встретимся, Алекс. Здесь же, – прошептал Люцифер. Но Алекс не услышал – он был уже в другой реальности. Да и не обязательно было ему слышать это.
– Что вы сказали, доктор? – спросила медсестра.
– Что мы справимся, – ответил доктор. – Не важно, как много времени потребуется, но мы справимся. Благодарю вас всех.
– Всегда готовы, – почти в унисон ответили санитары. Медсестра улыбнулась.
– А что случилось-то вообще? Вы попросили оставить вас наедине с ним…
– Ещё не могу понять. Он сначала молча и спокойно лежал, а потом вдруг напал и всё. Я даже предположить такого не мог.
– Непредсказуемый пациент. – усмехнулся один санитар.
– Да тут половина таких, если не больше, – сказал второй.
– Да ещё и буйный, – подхватил первый.
– Будем работать, – задумчиво произнёс доктор. – Будем работать…