О юности, о музыке, о дружбе и любви. Часть 1

Стоял один из тех погожих деньков, когда сквозь осеннюю прохладную серость неистово прорывается последний всхлип ушедшего лета. Солнечно, тепло, на небе ни облачка – прямо как в хороший июльский день, но уже как-то по-осеннему уютно – едва начинающие желтеть и багроветь деревья, теплые краски, пахнет дождем. Хорошо было в такую погоду пройтись по городу, просто так, без особой цели.

Алина любила эту пору больше остального – может, от того, что ее день рождения был осенью, а может, потому, что душа у нее была тонкая, ищущая. Ей только недавно исполнилось восемнадцать, и училась она в музыкальном училище по специальности академический вокал. Мечтала стать оперной певицей, уехать из своего города и стать знаменитой, как Анна Нетребко.

Настроение у нее было приподнятое, радостное, и направлялась она в концертный зал. Там проводился ежегодный фестиваль «Творческая весна» - не понятно, почему именно весна, ведь на дворе-то стояла осень, - в котором ее попросила принять участие бывшая учительница из музыкальной школы. Алина должна была сыграть несколько прелюдий Шопена, которого просто обожала.

На концерты она всегда наряжалась, неброско, но очень изысканно. Сегодня на ней была узкая юбка-карандаш и белоснежная шелковая блузка с летящими рукавами и свободным глубоким вырезом, со скрытыми пуговицами. Некоторые ее подружки считали ее старомодной и не сексуальной, но мужчины думали иначе – это было видно по тому, как жадно они провожали ее глазами. Писаной красавицей она не была, хотя веке в девятнадцатом из-за такой девушки устроили бы не одну дуэль. Не слишком высокая, но такая ладненькая, пышущая здоровьем. Вообще, она обладала отменным аппетитом и с детства была лакомкой, видимо от этого все ее округлости и изгибы были уж очень выразительны. Нет, толстушкой ее не назовешь, но и худышкой уж тем более. Однако мальчиков за ней бегала уйма, а еще больше мужчин постарше  - ей такие нравились.

В след русоволосой большеглазой русской красавице со здоровым румянцем на белоснежном идеальном личике то и дело оборачивались мужские головы, и модные тощие девчонки с обстриженными волосами всех цветов радуги всегда оставались незамеченными, если рядом проходила Алина. Оно и понятно, генетическое чутье – его не обманешь ни глянцевыми журналами, ни навязчивой рекламой, ни искусственными шаблонными стереотипами красоты. Нравилась она мужчинам. Да и они ей тоже. Чего тут скрывать  - от их внимания она буквально расцветала на глазах, и становилась еще красивее. Кокетничать она любила, и хорошо умела. Даже в автобусе, даже в магазине она каждый день вступала в маленькую невинную игру с каким-нибудь парнем – то глазками стрельнет, то улыбнется, да нарочно так, чтобы ямочки на щеках заиграли, а то вдруг смущенно опустит ресницы и так трепетно-трепетно ими похлопает.

Надо сказать, что хоть Алина была барышней творческой, утонченной и всякое такое – книжки умные читала, писала стихи, хорошо училась, она была далеко не наивная простушка. Опытная она была не по годам. Парней у нее куча сменилась, потому что она никогда не встречалась с кем-нибудь одним. Например, у Димы была хорошая машина, он нигде не работал и часто подвозил ее, Олег был красивым, с ним было так приятно выйти на прогулку, Сережа был умным, начитанным, с ним можно было на концерты и в театры ходить, а Денис,  так тот был безотказный – починил им в квартире всю проводку, плитку на полу выложил, сантехнику поменял, Саша лучше всех целовался – так, что у нее голова кругом шла. И если из ее боевого набора выбывал какой-то один из типов парней, то ему тут же находилась замена, это ей было легко, только пальцем помани. А уж как она умела мастерски врать - так вы бы просто рты пораскрывали, послушав ее. Никто из всей этой вереницы мальчиков, парней, мужчин никогда так и не узнал, что он не единственный.

Такая вот неоднозначная, странная была Алина. Вроде девочка приятная, добрая, милая, но хитрая и жутко деловая. А еще избалованная донельзя. Что захочет – обязательно получит. Слезы, просьбы, обиды, шантаж – ничем не гнушалась, что бы заполучить желаемое. Это ее бабушка так расхолодила, еще с детства. А потом-то уж и парни свою лепту внесли. Приятно это было - баловать такую красивую и умную девочку. Она тебе потом так улыбнется, что все ей простишь, и из кожи вон для нее вылезешь.

Самоуверенная была Алина, и себя любила больше всех на свете, да еще кота Прошку, обожала просто. Потом только уж бабушку и маму, ну и подружек всяких, мальчишек тоже. Вообще, она бы вам все-равно понравилась, не было такого человека, которому бы она не нравилась. С каждым она легко сходилась, только вот не каждому удавалось к ней найти подход. Но если уж у кого получалось, то везло тому без памяти – ласковая она была, добрая, и дружить умела. Вот допустим пусто у вас в холодильнике, и денег тоже нет, так она тогда непременно придет в гости - так, чайку попить, а сама в двух руках притащит всякого разного. Или увидит как пьяный на земле валяется, то мимо не пройдет, проверит, в самом деле пьяный или плохо человеку. Животным бездомным помогала, бесплатно на станции юннатов работала по выходным. Дружелюбная была, открытая, веселая, шутила постоянно. Куда бы она ни пришла, везде ее замечали, хотели с ней поговорить, стремились подружиться.

И сегодня ее тоже ждали. Едва она зашла в смежный со сценой зал, как все головы повернулись в ее сторону. Кого-то она знала, кого-то видела впервые. Она, как особо одаренная, принимала участие во всех фестивалях и конкурсах, еще когда училась в школе, и знала поименно всех остальных одаренных в городе. Ну, или почти всех.  Как только она вошла, к ней тут же кинулась с улыбкой одна знакомая аккордеонистка, потом еще совсем молодой мальчик, лет двенадцати – местный вундеркинд, да еще парочка приятелей. Мило поздоровавшись со всеми, она под предлогом выйти в туалет выскользнула на сцену – туда как раз полагалось выходить из этого смежного зала. Кинув взгляд на сцену, она обнаружила ее пустой, никого не было. До начала оставалось больше часа, и зал пустовал. Где-то в коридорах разыгрывались скрипачи, духовики, но ее ожидало кое-что получше. Посередине большой, просторной сцены утопали в полумраке два роскошных концертных рояля Steinway, поставленных друг против друга. Алина прямиком двинулась к одному из них,  уселась, и зажгла лампочку. Свет в зале не горел, только несколько бра отбрасывали грязно-желтый свет, который моментально рассеивался и мало что освещал.

Какая удача, что она пришла пораньше! За роялем никого, и она может спокойно разыграться, настроиться, почувствовать инструмент. Отыграв прелюдии, она осталась довольна, но уходить не хотелось. Здорово было сидеть тут одной, на огромной сцене, перед большим залом чуть ли не в темноте. Была в этом некая романтика, таинственность что ли.

Алина сидела и думала, что бы ей еще сыграть, ведь какое удовольствие было играть на таком инструменте, стоимостью как их с мамой квартира. Ничего не приходило в голову, и она машинально заиграла Шуберта, фантазию фа моль. Она, конечно, предполагала наличие четырех рук, но Алина все равно знала только первую партию, так что мелодия была у нее.  Вдруг внезапно, такта через два, она явственно услышала голос второй партии.  «Показалось, наверное» - подумала она. Такое часто бывает с музыкантом – играешь ты концерт Баха для клавира с оркестром, играешь на рояле конечно, а у тебя в голове десятки голосов – скрипки, виолончели, альты – ну словом самый настоящий оркестр. Но когда Алина в одном месте сбилась и начала играть сначала, второй голос, уже более настойчиво, смело, тоже запел в унисон с первого же такта. Сначала Алина испугалась, хотя играть продолжала, но скоро догадка осенила ее – кто-то сидит здесь так же, как она, только за вторым роялем, который почти полностью утопает в темноте. Должно быть, этот кто-то сидел там уже давно, а когда она пришла, отчего-то затаился и никак себя не обнаружил.
Это даже становилось интересно, ореол таинственности так заинтриговал Алину, что ей нетерпелось доиграть до конца и поскорее увидеть, кто же так мастерски играл с ней дуэтом. Однажды, пока они играли, она услышала слабый короткий кашель, и было понятно, что кашель этот не женский, хотя и не очень грубый. Это еще больше распалило ее любопытство, и тогда она оборвала игру, соскочила и быстро опустила крышку своего рояля. Теперь Алине было видно, что за вторым роялем действительно кто-то сидит, крышка у него так же была опущена, и ничто не мешало видеть силуэт пианиста.

Это был парень, молодой, наверное, но его было настолько плохо видно, что Алина даже приблизительно не могла понять, молодой он или нет, красивый или так себе. Ясно было только одно – он высокий и носит волосы до плеч. Сначала она даже приняла его за девушку, но вспомнив глухое покашливание, отмела этот вариант. Он только один раз поднял на секунду голову, и посмотрел на нее внимательно. Алина не столько это увидела, сколько почувствовала. Темно слишком было, особенно там, где он сидел.

Тут он кивнул ей, и она поняла, что это значит - так музыканты подают друг другу знак, мол, давай, начинаем. Она послушно села обратно, приготовилась, посмотрела на него еще раз – он опять кивнул, она кивнула в ответ и снова заиграли. У них ладно выходило, очень даже ладно. Чувствовалось, что пианист он очень опытный  - техника безукоризненная, выразительность тоже, и подстроиться вовремя легко мог. Играл он лучше, чем Алина. Она, хоть и числилась одаренной, все же часто делала помарки, темп сбивала, убегала вперед очень сильно. И вообще никогда не собиралась становиться пианисткой, просто из всех инструментов выбрала фортепиано еще в детстве, в шесть лет, когда ее привели записываться в музыкальную школу. Ей легко давался инструмент, но усидчивости ей нехватало, это уж точно. Ленивая была, до ужаса. Вот если ей что понравится – могла часами не вставать со стула, тренировалась, оттачивала до совершенства. Но если что ей не по нраву пришлось – так все, пиши-пропало, даже ноты не раскроет, завалит, двойку схватит, а затем настоит на своем, выберет другое, то, которое нравится. Вот тогда лучше всех выступит, тогда о ней говорить будут, тогда ее на конкурсы пошлют.

Так вот, и на этот раз она тоже играла не очень стройно, все торопилась, пальцы так и заплетались. И когда она начинала выбиваться из ритма, тот, невидимый, «смутный», как окрестила его про себя Алина, вдруг начинал играть громче, отчетливее, будто направляя ее в нужный темп.  Она это сразу слышала, и успокаивалась, сбавляла обороты. Под конец они заиграли совсем славно, слаженно, будто давно оттачивали вместе эту фантазию.

Только когда играть кончили, любопытство снова завладело Алиной. Ей все нетерпелось узнать, кто же там затаился, за роялем, во тьме. Наверняка тоже кто-то из «одаренных», а то и вовсе преподаватель чей-нибудь – слишком мастерски он играл. Тут она размечталась – а если это и впрямь преподаватель? А что? Она уже студентка, совершеннолетняя, так что никакого криминала, все по-взрослому. Да, даже наверняка это так и было. Не может ученик играть настолько хорошо. А даже если и мог бы, то откуда ему знать наизусть всего Шуберта? Определенно, это мог быть только преподаватель. Симпатичный, наверное…

От  мечтательных раздумий ее отвлек чей-то голос:

 - Ты тоже любишь сидеть одна на  сцене, пока никого нет?

 Голос не взрослый, такой, молодой совсем, правда, не детский. «Одаренный»– подумала Алина.

 - Нет, я выступаю сегодня. Разыграться решила. – Пояснила она.

Они так и сидели каждый за своим роялем, толком не видя друг друга.

 - Меня Миша зовут. А тебя?

 - Алина.

 - Ритм не держишь, Алина.

Он это так сказал, что можно было подумать что он и впрямь преподаватель – строго, холодно, как отрезал, и совсем по-взрослому.

 - Знаю, но я не пианистка. Вообще-то я певица, а ты?

 - Пианист.

 - Ты выступаешь сегодня?

 - Нет, я тут настраивал… - протянул Миша.

 Пианист, настройщик…Наверное, он взрослый уже, подумалось Алине. И голос у него такой строгий, серьезный, совсем как у преподавателей.

 - Ты  учишься? – уточнила она.

 - В государственном. А ты?

 - А я в оперном. Заканчиваешь уже?

 - Первый курс. Музыкалку экстерном окончил и сразу поступил.

 - А сколько тебе лет?

 - Шестнадцать.  А тебе?

Мама мия! Ему было шестнадцать!!! Да, разогналась в своих мечтах Алина. Оказывается, с ней играл ребенок, а она-то думала…

 - Восемнадцать.

 - А так не скажешь. – Ответил Миша.  Ты смотри, он еще и комплименты умеет говорить.

 - Ты меня видишь что-ли? – удивилась она.

 - Ну да. У тебя же лампа горит.

- А я тебя нет. – Обиженно заявила Алина.

Тут Миша чем-то зашуршал, потом пропал куда-то, но через пару секунд оказался рядом с Алиной, оперся на ее рояль и сказал:

 - Привет.

Уж лучше бы он не выходил из сумрака, до того он оказался невзрачным, даже некрасивым. Алина едва скрыла разочарованный вздох и любезно улыбнулась. Он тоже улыбнулся, но губ не размыкал, отчего они как-то смешно сжались и чуть выпятились вперед. Она принялась его внимательно рассматривать. В самую первую секунду он показался ей непривлекательным, но сейчас, когда глаза к нему привыкли, он был вобщем-то ничего. Было у него несколько хороших черт – глаза такие умные, глубокие, правда карие – такие Алине не нравились, она любила голубые. Само лицо было вроде правильное, чистое, но что-то смущало ее. Нос что-ли большой, или губы жестковаты, брови какие-то жидкие, тонкие, как у девчонки. Зато ресницы были длинные, пушистые. Подбородок немного массивный. Вообще казалось, что все его черты как от разных людей взяты – все вроде нормальные, не уродские, но какие-то разнокалиберные, что ли. Может это от того, что возраст у него такой – переходный. Не созрел еще, не оформился до конца. Сам он был худой, как щепка, разве что высокий. И еще волосы были хорошие – густые, блестящие, кофейного цвета. Он их с одной стороны за ухо заправлял, а с другой они полщеки закрывали. И прыщей у него не было, кожа чистая, светлая, чуть смугловатая.  Зато шея тощая, длинная, и кадык торчит сильно.

Найдя его малолетним и некрасивым, Алина расслабилась и села так, как ей удобно – развалившись на стуле, вальяжно расставив колени.  И в самом деле, перед кем тут было выбражать?

 Не успели они толком еще поболтать, как в зале вспыхнул свет и распахнулись двери, начали заходить преподаватели, жюри и прочие приглашенные. Застигнутые врасплох, Миша и Алина шмыгнули  в смежный кабинет.  Там Алину окликнула ее бывшая учительница, они обнялись и втянулись в беседу. Миша для культурности подождал немного, но увидев, что Алина на него внимания не обращает, и вообще как будто забыла о его существовании, отошел от них и затем куда-то вышел. Когда Алина, наконец, вспомнила о нем, то его и след простыл. «Не попрощался даже» - подумала она и тут же забыла обо всем, кроме предстоящего концерта.

Когда ее объявили, она уверенно выпорхнула на сцену и так же уверенно заиграла. Вышло у нее хорошо, она осталась довольна, и когда она встала, чтобы поклониться, то по лицам жюри считала, что им тоже понравилось, как она выступила.  Фестиваль этот, по большому счету, ничего особого участникам не давал кроме удовольствия выступить перед большим залом. Если вы намеревались связать свое будущее с музыкой, то тогда еще резон какой-то был – если вас заметят, то это, безусловно, плюс. Но если вы, как Алина сегодня, пришли просто так сыграть, то особо рассчитывать на выгоду не стоило. Поэтому она не стала дожидаться окончания фестиваля – там уже пошли совсем маленькие ученики музыкальных школ, которые ее почему-то раздражали, и она незаметно испарилась из зала.

 Она собрала сумочку, поправила прическу перед зеркалом, и уже направилось было к служебному выходу, но тут ее кто-то окликнул:

 - Уже уходишь? Концерт еще не кончился.

Обернувшись, Алина увидела Мишу. Он стоял в коридоре, привалившись к стене, и держал в руках литавры.

 - Я столько раз все это видела. – Махнула рукой она. – А что, ты все-таки выступаешь сегодня? – тут она кивнула на литавры и вопросительно посмотрела на него.

 - Не, это для моего друга. Он тут с утра, попросил меня привезти их.

 - Значит, друг сегодня выступает? – Она подошла ближе и заинтересованно оглядела тарелки.

 - Ну да. Он ударник. Стас Некифоренко – слышала, может?

 - Ой, я ударников вообще не знаю. А что, есть такая специальность в школе? – округлила она глаза.

 - А что тебя удивляет? – хмыкнул Миша.

Тут раздался грузный топот, и мимо них кто-то промчался, так что оба они отпрянули к стене, но тут же Миша окликнул бегуна:

 - Стас!

Парень резко затормозил, обернулся, и, завидев Мишу, расплылся в улыбке. Был он, по правде говоря, какой-то жуткий. Вроде не страшный на лицо, и высокий, фигуристый, особенно по сравнению с Мишей, и старше его года на три, но было в нем что-то странное. Казалось, что его выдернули из тридцатых годов и внезапно поместили в наши дни, в двадцать первый век. Пиджачок в черный рубчик, широкие брюки, сидевшие слишком высоко, просторная рубаха, и ботинки с толстыми круглыми носами, почему-то желтого цвета. А еще, когда он подошел ближе, Алине в нос ударил запах нафталина. Она конечно не моль, но запах ей этот точно не нравился, и она, сморщив нос, отвернулась.

 - О, круто! Ты привез их! – сказал Стас, беря у Миши литавры. Голос у него был  - это нечто. Алине даже сначала показалось, что он какой-то больной, недоразвитый что-ли. Так подросшие придурки в интернатах разговаривают – имитируя не то гортанный смех, не то нарочно гы-гыкают.

 Алина незаметно потянула Мишу за рукав, и сердито задышала ему в спину. Из вредности, наверное, приревновала внимание. Миша вдруг почувствовал себя неловко, с одной стороны – друг, который должен был выступать, с другой – Алина. Поразмыслив, он принял решение, и, сделав Алине жест подождать, отвел Стаса в сторону. Там они о чем-то поговорили – Миша тихо, почти беззвучно, Стас своим лошадиным голосом, и обнялись, хлопнув друг другу по спинам. После этого Стас скрылся в репетиционной, и Миша вернулся к Алине.

 - Это и есть твой друг? – тут же спросила она.

 - Лучший. – Подтвердил Миша.

 - Ты нас даже не представил. – Обиженным тоном упрекнула она.

 Миша не ответил, и они просто пошли по коридору концертного зала. Оба молчали, но вдруг Миша спросил:

 -Ты это, есть хочешь?

Алина поняла, что это он из мультика процитировал, и засмеялась – у него похоже вышло, очень похоже. Он тоже засмеялся, на этот раз с открытыми губами, и Алина увидела что-то странное у него во рту: на зубах, вообще на всех – верхних, нижних, были какие-то железные штуки, похожие на мух. Она видела такие на детях, которым надо было что-то там исправлять во рту, но не знала, как они точно называются. Страшные они были до ужаса, и наверное, неудобные жутко. У Миши зубы вроде были не кривые, так что она толком не поняла, зачем он эту дрянь на себя нацепил. Пока он смеялся, она все неотрывно смотрела ему в рот, как прикованная. Он тут же понял, куда она смотрит, и перестал улыбаться. Алине стало неудобно за себя.

 - Извини.

 - Нормально. Я привык. – Просто сказал Миша. – Это для прикуса, а то у меня челюсть уезжала раньше по ночам.

 - Да?  - недоверчиво произнесла она.

 -Ну да. Прямо во сне, а утром встаю – она уехала совсем, каждое утро приходилось к врачу ездить вправлять. Вот мне их и поставили, чтобы челюсть фиксировать. Неудобные, но челюсть держат.

Алина подумала, что он врет, но ничего не сказала, чтобы не обидеть.
 
 -Ты кажется что-то там насчет еды спрашивал? – напомнила она, чтобы сменить тему.

 - А, точно. Пойдем в буфет? Тут наверху, пойдем?

Алина согласилась, и они пошли. В буфете концертного зала ей еще обедать не доводилось, по правде говоря, она вообще там никогда не была. Буфет как буфет – похож на любой театральный: маленькая витрина с полузачахшими бутербродами, какие-то салатики, пирожки и разная фасованная мелочь вроде карамели и жвачки. Миша купил пирожков себе и ей, деловито расплатился и попросил, чтобы им подали в чайнике компот. Складывалось такое ощущение, что он всегда вот так приходит сюда и пьет компот чайниками.  «Странный он какой-то» - думала Алина, но он ей понравился. Он был не такой, как остальные, шутил с таким серьезным лицом, и шутки у него были тоже странные, вроде как про челюсть, которая уезжала по ночам. Понятно ведь, что он врет, но так рассказывает, будто правда. Пока они сидели в буфете, он поведал ей еще парочку таких историй: сначала о том, как он в детстве выпал из окна и сразу после этого обнаружил в себе музыкальный талант, а потом как однажды он всунул в розетку шпильку и его сильно ударило током, руки почернели, а когда чернота сошла, он стал лучше играть на фортепиано. Сразу становилось ясно, что это все сказочки, байки и выдумка, но он так убедительно говорил, на полном серьезе, что кто-то глупый непременно поверил бы ему. Только Алина-то глупой совсем не была, и сразу поняла, что это у него юмор такой. От того, что он всю эту ахинею нес с таким серьезным видом, делалось только еще смешнее, и пока они сидели в буфете, ему удалось здорово ее развеселить. Она притворялась, что верит его байкам, подыгрывала ему, и по его взгляду стало понятно, что такой реакции он и ждал. Она была первой девчонкой, кто так реагировал на его шутки.  Обычно реакции было две – глупенькие, но добрые начинали ему сочувствовать, жалеть, а глупые и злые  - осаждать и уличать его во лжи.
Алина была не такая, как остальные. С ней было как-то легко, не нужно было изображать из себя невесть что, как перед другими. И сама она особо не рисовалась, хотя то, что она капризная – так это он сразу приметил. Но все равно она была славная.

После буфета Миша предложил прогуляться, и Алина согласилась. Погода стояла великолепная, она никуда не торопилась, и компания Миши ей все больше нравилась. Зря она поначалу отнеслась к нему снисходительно. Он был необычный мальчик, ей такие люди нравились, с ними было интересно. Пока они прогуливались по набережной, он немножко рассказал о себе – живет он с мамой, она учительница музыки. В школе он учился плохо, после девятого класса бросил, сразу поступил в университет на факультет искусств, как особо одаренный. Еще он поведал о том, что композитор – сочиняет музыку в стиле « электро-космос», это он сам так придумал, ну и так, для разнообразия, пишет в обычных классических формах. Любимое его занятие – собираться с друзьями в гараже и лабать песни собственного сочинения или переигрывать старые легенды. У них там нечто вроде своего бэнда, где Миша и композитор, и гитарист, и вокалист если придется. Еще там участвовал тот самый жуткий Стас Некифоренко – ударник, и какой-то Димка, на бас-гитаре.
 
 - Так ты в итоге-то чем заниматься хочешь? – уточнила Алина. Они остановились на небольшом парапете возле речного вокзала и смотрели на серо-зеленоватые воды Иртыша.

 - В смысле, что дальше? – уточнил Миша.

 -Да. Когда отучишься, что будешь делать? Классику играть или группу создашь? А-ля Курт Кобейн, например.

 - Слушаешь Нирвану?

 - Обожаю.

Тут Миша посмотрел на нее с уважением.

 - Как получится. Хотелось бы свое что-то. Ну, на крайний случай стану гениальным пианистом типа Кисина.  А ты? Точно знаешь, чего хочешь?

 - Да. Только петь. Только опера.

 - Почему играть не хочешь?

 - Это не мое. – Алина скривилась.  – Не знаю, я не чувствую себя пианисткой.
 
 - А поешь ты как?

 - Лучше всех. – Тут она не шутила, она и впрямь пела лучше всех в  училище. Голосов-то свежих много, даже сильных, чистых, но этого все-таки недостаточно. У Алины был редкий голос – драматическое сопрано, и таланта в ней актерского было уйма. Она, даже если чего-то не понимала в теории, то на практике могла прочувствовать любой нюанс, и спеть как никто другой.

- Как-нибудь придешь к нам?  - предложил Миша.

- Давай. – Согласилась она. Почему бы и нет?

Начало темнеть, и становилось прохладно. Все же осень  - не лето.  Скрылось солнце – и тепла как не бывало. Алина замерзла и предложила отправиться по домам. Миша вызвался посадить ее на автобус, и пока они его ждали, обменялись телефонами. Проверив еще раз номера, Алина уточнила:

 - Как тебя записать? Фамилия твоя как?

 - А, Жук. – Бросил он коротко.

 - Что? – прыснула она от смеха. – Очередная шуточка? Смотри, а то ведь так и запишу. – Пригрозила шутливо она.

 - Это не шутка. Миша Жук меня зовут. Так и запиши.

Она так и записала – Миша Жук, только еще приписала «малолетка». А он ее просто АЛИНА записал, нарочно большими буквами, но только чтобы она не видела.