О юности, о музыке, о дружбе и любви. Часть 3

Текли недели, складываясь в месяцы, и дружба Алины и Миши становилась все очевиднее.  Если раньше девушка воспринимала мальчика не всерьез, считая его совсем уж дитем, то теперь она обнаружила, что Миша на самом деле многое понимает о взрослой жизни, пусть и интуитивно, ощупью.  Постепенно она стала доверять ему некоторые моменты своей жизни, но была грань, которую она избегала затрагивать – ее отношения с парнями. Для таких разговоров у нее были подружки, особенно одна – Лера, жуткая сплетница и любительница новых историй. Миша был не в курсе, что происходит на личном фронте у Алины.  А происходило там многое, о чем ему знать не стоило – не дорос, как говорила со смехом Алина, если он осторожно пробовал выпытать у подруги подробности.

Но однажды, совершенно случайно, Мише пришлось стать невольным свидетелем той стороны жизни Алины, которую она от него прятала. Произошло это в конце зимы. Алина тогда познакомилась с каким-то парнем, по телефону, и болтала с ним сутками напролет.  Как и многие творческие личности, зажигалась она мгновенно, новое увлечение охватывало ее, и топило в себе.  Парня этого звали Геннадий, и когда он предложил Алине увидеться, та с радостью согласилась и нарядилась по полной программе – шубка, модные сапожки, красивые, но тонкие для зимы, кожаные перчатки.

Ах, каково же было разочарование Алины, когда на встречу возле музыкального театра заявился вовсе не тот красавец а-ля Ален Делон, которого она себе нафантазировала – высокий синеглазый брюнет, ее идеал.  Вместо роскошного мужчины к ней подошел какой-то жуткий тип.  Поначалу Алина даже приняла его за бомжа – чудовищно-грязная желтая прорезиненная куртка, рваные башмаки, голые руки и непокрытая косматая голова.  А еще советский мохеровый шарф. Вобщем, дикая жуть.  Он врал ей обо всем – о том, что он красив, что любит театр, хороший парфюм…А она верила, грезила им! Вот же стыд!

 - А ты красивая! – оценивающе протянул Геннадий, поправляя исшарканный шарф. Странно, но даже голос в реальности у него оказался неприятным. Как она могла не замечать этого по телефону?

 «А ты нет» - подумала Алина, но вместо ответа тактично промолчала. Ей казалось, что ее разочарованный взгляд обо всем сказал Геннадию, он все поймет и сейчас уйдет. Но нет, кавалер предложил прогуляться! ЕЙ!  С ним!!!  О прогулке не могло идти и речи, она не выдержала бы такого испытания.  Делать было нечего, пришлось притвориться, что ей пришло сообщение на телефон, и якобы ей, Алине, срочно нужно ехать.
Конечно, она рассчитывала на то, что Геннадий поймет зашифрованный отказ, однако он с готовностью зашагал рядом с ней и остановился на автобусной остановке, словно намереваясь проводить.

От смущения Алина не знала, куда себя деть, нарочно отворачивалась, опускала глаза, а то вдруг начинала по сто раз к ряду раскрывать сумочку и сосредоточенно искать там несуществующую косметичку или что-нибудь еще, неважно, лишь бы изобразить озабоченность и оттянуть неприятный момент истины.  Но Геннадий, казалось, этого совсем не замечал. Или просто делал вид, что ему, мол, невдомек чего это девушка так засуетилась. Как назло, автобус все не шел, Геннадий не отлипал от нее, и Алина решила просто сбежать, прыгнуть в первый же автобус и уехать, куда глаза глядят. Лишь бы он отстал от нее. Ей было стыдно стоять рядом с ним, в центре города, на виду многих людей. Казалось, все смотрят на нее осуждающе – до чего красивая, милая девушка, а рядом такой страшила в грязной куртке и рваных башмаках. В то же время ей было стыдно перед Геннадием, будто она виновата в том, что он такой ужасный. Но мучительная неловкость, желание поскорее избавиться от него пересилили, и она уже твердо решила, что сбежит от него. На всякий случай она робко озвучила жалкое оправдание тому, что собиралась покинуть горе-кавалера:

 - Мороз сегодня, я замерзла. Погулять, наверное, не получится, я потом сразу домой поеду.

Все это она мученически выдавила извиняющимся голосом, а после изобразила кривоватую жалкую улыбочку, которая должна была показать Геннадию что ей, дескать, очень жаль, что свидание так скоро кончается.

Но Геннадия это не остановило, и к ужасу Алины он вдруг громко, прямо на всю остановку, предложил:

 - Тогда че, к тебе поедем?

От возмущения Алина чуть не задохнулась. Да как же он может быть настолько тупым, неужто не соображает ничего? И вдруг она ясно осознала – она настолько жалкая трусиха, что не сможет резко поставить его на место, и ей придется идти с ним домой, а потом он совсем обнаглеет, и позволит себе чего-нибудь непотребного, а она, все из той же трусости, глупой, безвольной мягкости, так и не скажет ему правду, не даст ему отпор. От осознания собственного бессилия она буквально онемела, язык присох к небу, а глаза, и без того большие, расширились еще больше, и с мольбой уставились на Геннадия – пойми же наконец, ты мне не нравишься, не нравишься!
 
Конечно, глупо это было, ждать от него понимания. Геннадий с невозмутимым видом ковырял в носу, периодически рассматривая его содержимое, которое он оттуда извлекал, а затем обмазывал пальцы прямо об свою жалкую засаленную куртку. Алина обреченно прикрыла глаза и демонстративно повернулась к нему спиной. Издали уже маячил нужный автобус, и Алина, внутренне обливаясь слезами, совсем сникла.

Автобус уже подъезжал, когда мимо них прошел худенький парнишка с рюкзаком. Отчего-то он показался ей знакомым, и она проводила его взглядом. И тут она узнала его, это был Миша Жук. Хотя она видела мальчика только со спины, но не сомневалась в том, что это именно он. Во-первых, у него был такой же, как у Миши, рюкзак, во-вторых, шапка в его стиле, с убогим помпоном на длинном шнурке, такие давно уже никто не носил, и нескладная худоба, легкая сутулость, торчащие из-под шапки волосы – во всем этом узнавался Миша. Что он тут делал, оставалось загадкой, ведь в это время он должен был быть в универе, так что Алина на миг засомневалась,  но тут он остановился возле киоска с газетами и принялся рассматривать журналы, деловито прохаживаясь вдоль витрины, и один раз, буквально на секундочку, он воровато оглянулся назад, словно опасаясь того, что его могут заметить, и тогда сомнения Алины растаяли – это и впрямь был Миша.
 
Наверное, никогда в жизни она не была так рада видеть его. Вот он, долгожданный путь к свободе, нечаянное спасение. Она окликнула его по имени, но тот не услышал. Тогда она крикнула еще, а потом еще, громче и громче, в конце концов она практически орала, но мальчик все-равно не реагировал.

 - Ты че орешь? Кто это? – поинтересовался Геннадий. Он обошел девушку и попытался заглянуть ей в лицо.

 Алина злобно зыркнула на него из-подо лба рассерженным взглядом, и, не ответив, закопошилась в карманах шубки, лихорадочно отыскивая телефон. Наконец, она его достала, и принялась пролистывать книжку. Господи, сколько же у нее в телефоне было имен! Зачем ей столько контактов, кто все эти люди??? Она нервничала, никак не могла найти номер Миши,  да еще Геннадий снова задал очередной тупой, кретинский вопрос:

 - Че на такси поедем?

Подумать только, он решил, что вся эта суета только для того, чтобы прокатиться с ним в такси!
 
Так и не найдя телефона Миши, Алина решила просто его набрать, но не тут-то было. В кожаных перчатках пальцы попадали мимо нужных кнопок, и получалась какая-то ерунда. Тогда она нервно стянула перчатку зубами и бросила ее на землю в сердцах. Наконец, ей удалось набрать номер, и в ухо полились долгожданные гудки. Все это время она пристально следила за Мишей, за тем, как он увлеченно, но в то же время степенно обходит киоск туда-сюда, как подолгу рассматривает что-то за стеклом, но вдруг он внезапно отвернулся, словно потерял интерес, и быстро зашагал дальше, в сторону торгового центра. Звонка телефона он не слышал, а может, телефона у него при себе не было, и Алина уже хотела повесить трубку, как вдруг внезапно она услышала его удивленный голос:

 - Алина?

Не веря своей удаче, она сумбурно выпалила:

 - Миша, стой, никуда не уходи. Я здесь, я тебя вижу!

К этому времени он был уже далеко от нее, и на самом деле она его не видела. То ли он зашел в магазин, то ли свернул влево, на перекрестке, за дома.

 - Ты где? Я у «Детского мира». Я не вижу тебя.

 И тут Алина сорвалась с места и побежала, сама не зная, как это получилось. Отчего-то ей стало страшно, «Детский мир» был далеко, и она боялась, что упустит Мишу.  Неудобные сапоги на каблуках вязли в снежной каше, к тому же они были не по сезону, и от холода ноги Алины совершенно онемели, стали непослушными, но она все равно бежала изо всех сил.  Даже сапоги ей было не жалко, хотя это были ее единственные парадные сапоги, которые она всегда надевала, если хотела принарядиться, чтобы понравиться кому-нибудь. Кляня Геннадия, холодную сибирскую зиму, глупых итальянцев, которые создают такие красивые, но такие неудобные сапоги, она на удивление бежала очень быстро, и все повторяла в трубку запыхавшимся голосом:

 - Подожди меня, не уходи, ладно?

Иногда она уточняла:

 - Ты еще там?  Не ушел?, - и получив от Миши короткое «да», бежала дальше.  Ей все было страшно, что Геннадий бежит следом, что вот-вот он схватит ее за шубку, вот-вот она услышит его громкий разнузданный голос, и она периодически оглядывалась назад.  К счастью, засаленной желтой куртки нигде не было видно.

 Наконец, Алина добежала до маленькой площади, на которой и располагался старый советский магазин «Детский мир». Теперь там продавали разную чепуху, от постельного белья и посуды до тканей и штор. К слову сказать, отдел игрушек там все еще имелся, и видимо поэтому магазин все еще носил статус детского. Миша стоял прямо возле крыльца, но смотрел в другом направлении, ища глазами Алину. Тогда она выпалила:

 - Я здесь. Сзади.

Он рассеяно обернулся, но увидев ее, как-то отпрянул, удивленно округлил глаза, будто не верил до конца, что она и вправду здесь, стоит запыхавшаяся, смотрит на него. Вид у нее был странный, нервный, возбужденный. Коса растрепалась, шуба у ворота разболталась, шарфик вылез наружу, а один каблук был подкошен - она сломала его, когда бежала.

Миша опустил телефон и нажал отбой,  а Алина все еще говорила в трубку.

 - Телефон-то опусти. – Сказал он, подходя к ней ближе.
 
Она рассмеялась, но тут же впилась в него испытующим взглядом и затараторила быстро-быстро, с придыханием:

 - Мишенька, пойдем, пойдем скорее отсюда. Все равно куда, спаси меня, быстрее, быстрее!

Тут она схватила его под руку, в первый раз, и потащила  вперед, не оглядываясь.
 
 - Куда мы идем? Что случилось-то? – растерянно спрашивал он. Он заметил, что ей тяжело идти в сломанном сапоге, и чуть-чуть присел, чтобы она могла опереться на его худое мальчишечье плечо.
 
 - Я тебе потом все объясню, только уведи меня отсюда, пожалуйста, скорее!

Говорила она странным голосом, будто была напугана сильно или взволнованна. Тут он снова подумал: странно все - таки она выглядела, вся какая-то растрепанная, распаленная, да еще и сапог сломан. Видно, убегала от кого-то. К нему летела, будто на свидание, а сама испуганная, вся трясется, нервно оглядывается. Он даже на секунду разозлился - слишком неожиданно она ворвалась в его день. Он уже давно задумал прогулять сегодня университет, хотел побыть один, побродить по городу, отдаться едва уловимым мечтам, прислушаться к внутреннему голосу – а вдруг уловит какую мелодию хорошую? Вобщем, настроение у него было мечтательно-отвлеченное, он никого не ждал, ни о ком не думал, и вдруг такое неожиданное приключение. В другой день он был бы рад увидеть Алину, он вообще всегда был ей рад, но сегодня даже она не была ему нужна.
 
 - Мне надо в магазин один зайти.  – Вежливо уточнил он. Рядом была остановка автобуса, и он предполагал, что проводит ее и продолжит свой путь дальше, один.
 
 - Я пойду с тобой. Я вообще пойду с тобой куда угодно, ладно? Я тебе все-все расскажу, только потом.

Она на миг остановилась подправить уехавший шарф, и Миша, как воспитанный мальчик, сразу принялся ей помогать. Тут она подняла глаза, и посмотрела на него с такой надеждой, чуть ли не со слезами на глазах, и он подумал, что наверное невежливо будет отказать ей, к тому же он явственно ощущал, что даже если она сейчас уедет, ему уже не удастся провести день так, как хотелось. Алина ворвалась к нему так настойчиво, так резко, что разрушила всю эту незримую оболочку, которой он отгородил себя от всего внешнего мира.

 - Ладно,  - помедлив, согласился он.  – Только сначала купим медиатор, мне для гитары надо.

Она радостно закивала головой, и он снова подставил ей свою руку, чтобы она оперлась на нее. Но не успели они пройти и пары шагов, как позади них раздался громкий, лающий выкрик:

 - Алина!
 
Это был Геннадий. Миша остановился и обернулся. Странный бомжеватый тип бежал следом и все выкрикивал одно слово:

 - Алина, Алина, Алина…

 - Это тебя что ли? – вдруг спросил Миша.
 
В его голосе слышалось то ли презрение, то ли разочарование, а то и вообще насмешка. Алина почувствовала, что краснеет. Она всегда знала, что краснеет, чувствовала, как приливает горячей волной кровь к голове, а потом холодом отливает, а затем опять приливает…Вот и теперь она знала, что красная, как рак, несмотря на мороз.
 
 - Нет, псих какой-то, пойдем скорее. – Соврала она и снова потащила Мишу вперед.
Он хмыкнул, но не поверил, однако послушно ускорил шаг.
 
Еще несколько раз раздалось позади это зычное, с хрипотцой «Алина!», но потом все стихло, и она вздохнула с облегчением. Миша сосредоточенно молчал, и в его молчании явственно чувствовалось недоверие – не поверил он Алине. Не то чтобы вот такие бомжеватые придурки были ее привычным кругом общения, нет. Просто в ее бегающих глазах, в нервном подрагивании голоса, в постоянных озираниях по сторонам чувствовалось, что она соврала. Она знала этого типа. Наверное, постеснялась сказать, что они знакомы, потому и соврала.

Так они молча прошли пару кварталов, а затем Миша свернул влево, и Алина послушно засеменила следом. Тут она поняла, куда они идут. Здесь, в подвальном помещении, находился магазин для музыкантов. Там продавалась аппаратура, инструменты, ну и прочая необходимая дребедень, в основном для гитаристов. Она как-то раз забрела туда в поисках нот, но их там не продавали.

 Миша помог ей спуститься по узким крутым ступенькам. Вечно в эти цоколи ведут такие убогие неудобные лестницы с узенькими ступеньками, на которых даже маленькая ножка Алины не помещалась.

В магазине работали два парня, один по виду Мишин ровесник, лет шестнадцати, а другой чуть старше Алины, лет двадцати. Тот, что был младше, окинул ее равнодушным взглядом и переключил внимание на Мишу. Сразу было видно, им есть о чем поговорить.  Зато тот, что был старше, сразу же засуетился вокруг нее, предложил сначала воды, потом кофе, а заметив, что у нее совсем отломался каблук на сапоге, приволок откуда-то стул и чуть ли не насильно усадил ее. Миша только раз обернулся на них, но заметив, что Алина уже увлеченно слушает глупый треп продавца, разочарованно скривил губы и приступил к тщательному выбору медиаторов.
Так прошло минут десять, у Миши завязалась пламенная беседа с мальчиком-продавцом, он, оказалось, играет в своей группе, на бас-гитаре, и на обычной тоже. Они все обсуждали разные струны, какие-то названия фирм говорили друг другу, что-то советовали. Вобщем, завертелось. Алина расслабленно сидела на стуле, давая отдохнуть замерзшим ногам, и безмятежно улыбалась в ответ на плоские шутки второго продавца. Он оказался очень разговорчив, все болтал безумолку, правда, в основном нес он разную чушь, иногда даже пошлости, но Алина все-равно его толком не слушала, только изредка кивала или посмеивалась. В магазине больше никого не было, только они четверо, и всем им было хорошо сейчас, по-своему уютно, радостно, что ли.

Из этого приятного, дружелюбного состояния их всех вырвал шумный грохот, будто что-то огромное обрушилось. Как по команде, четыре головы разом повернули свои музыкально чуткие уши в направлении грома. Стойка с электрогитарами валялась на полу, сами гитары то тут, то там, одна сильно пострадала, гриф порядочно треснул. Возле дверей стоял Геннадий и жался в свою замызганную куртку. Неуклюже ворвавшись, он снес стойку и теперь, как ни в чем ни бывало, улыбался во весь свой гнилозубый рот.

 - Алина, ты че удрапала? Выйди, поговорить надо.
 
При виде такого чуда-юда старший продавец презрительно отпрянул от стула, на котором сидела Алина, точно она была как минимум сестрой-близнецом Геннадия, и с высокомерным видом принялся собирать гитары, громко прицыкивая каждый раз языком, когда обнаруживалась вмятина или трещина на корпусе. Периодически он окидывал виновника происшествия осуждающим взглядом, но на Алину даже больше не смотрел. Второй парнишка прытко выскочил из-за прилавка и кинулся помогать с гитарами, и когда они закончили, то серьезным голосом попросил Геннадия удалиться. Вообще, он выглядел слишком деловым, пожалуй, через чур для своих лет. Но Геннадий его не послушался, несмотря на настойчивость просьбы, и так и остался стоять, бесцеремонно привалившись к дверям.

 Старший продавец удалился в подсобку за другой гитарой, взамен сломанной,  младший вернулся за прилавок и молча достал из коробки несколько медиаторов для Миши, Алина сидела подавленная, пристыженная, еще и  Миша смотрел на нее странным взглядом, от которого ей делалось совсем не по себе.  Всем было ясно, что Геннадий здесь лишний, что он все испортил, только сам Геннадий этого не понимал.
 
 - Ну че ты, идешь нет? – снова спросил он.

 Алина глянула на Мишу, словно ища поддержки, совета, но он сразу же отвернулся, и тогда она, вздохнув, поднялась и двинулась к дверям.

 - Идем, только быстро. – Прошипела она, точно змея. В этот миг она была готова сквозь землю провалиться. Было стыдно, ужасно стыдно. Она считала себя виноватой во всем случившемся, и чувствовала, что все остальные тоже так думают, винят ее одну, даже не Геннадия. Черт с ними, с этими надменными продавцами, но особенно стыдно было перед Мишей. Из-за нее он опозорился, из-за нее влип в эту историю.  Еще чего доброго заставят платить ребенка за испорченную гитару.

С каждой ступенькой вверх Алина все больше и больше ненавидела Геннадия. Как он посмел вторгнуться в ее такую правильную, такую уютную жизнь, которую она всегда старалась всеми силами вести, и в одну секунду все разрушить своим неуклюжим и бестактным поведением?  Ей казалось, что вся жизнь идет наперекосяк из-за таких вот Геннадиев, тупых, скотских, неотесанных. Вот и этот тоже, стоит и лыбится во весь рот, и хоть бы что ему до того, в какую неудобную ситуацию она из-за него попала.
 
  -Что ты улыбаешься?  - едко спросила Алина.

 - Ниче, ты это, красивая просто.

 - Что тебе нужно? Зачем ты меня преследовал? Неужели не ясно, что мне твое общество неприятно? – напустилась она  на него.

Тут он странно съежился, ушел куда-то по самый нос вглубь своей куртки, втянул руки внутрь, и Алина вдруг испугалась, что он сумасшедший. Она хотела было снова убежать от него, но тут он распрямился, и протянул ей руку. Алина брезгливо дернулась от того, что его пальцы слегка коснулись ее шубки, но тут он сказал:

 - Ты это, перчатку обронила, а потом убежала. Вот. – Геннадий протягивал ей ЕЕ перчатку, ту самую, которую она в сердцах швырнула на землю.

 - Так ты что же, бежал за мной, чтобы перчатку мне вернуть?  - ошеломленно пролепетала она.
 
Невероятно, она-то думала, что он преследует ее из глупости, грубости, по недалекости надеясь на продолжение свидания, а он всего лишь хотел вернуть ей перчатку.

Словно прочитав ее мысли, он произнес:

 - Ну да, че, перчатка хорошая. Жалко будет потерять,  – а потом тихо добавил,  - Че я, не понял что ли? Кому такое страшилище нужно.

Сказав это, Геннадий развернулся и побрел прочь, не оглядываясь, оставив Алину одну, с зажатой в руке перчаткой. Она вся перепачкалась, но была целая, теплая, видимо, он сунул ее под куртку, не в карман, чтобы не потерять. Его удаляющаяся фигура все еще была видна, выглядел он жалко, поднял плечи, стараясь отогреть уши, руки запихал в карманы, одна брючина заправлена в ботинок, другая лишь наполовину засунута туда, походка семенящая, кособокая, несмелая.  Сердце Алины вдруг словно сжалось, не то от жалости к этому несчастному, не то от осознания собственной жестокости. Она хотела догнать его, наплести какую-нибудь чушь о том, что дело вовсе не в нем, а в ней самой, что она не считает его страшным или еще каким-то невостребованным, но так и не смогла сдвинуться с места, не хватало решимости.
 
 - Ну как, побеседовали? – услышала она совсем рядом Мишин голос.

Он стоял на верхней ступеньке лестницы, прямо позади Алины, и смотрел на нее укоризненным серьезным взглядом.

 - По-моему, этот псих неплохо тебя знает.  – Подколол он.

В голосе его сквозило какое-то скрытое презрение, оскорбленное достоинство, обида на то,  что его держали за дурака, воспользовались им и обманули, и все ради чего?

Этого Алина вынести уже не могла, спряталась в рукава шубы и расплакалась. Если бы она могла, то оказалась бы сейчас в своей комнате, на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и вволю наревелась бы, оплакивая этот тягостный неудачный день.
 
 - Ты что, плачешь? – уточнил Миша просто так, ведь понятно было, что она плачет. Внезапно злость прошла, и ему стало ее жалко, пристыженную, в сломанном сапоге, замерзшую, всхлипывающую там из-под шубы. Ему не очень-то было понятно, что надо делать, так как плачущих девчонок он никогда не утешал и вообще никогда почти не видел, разве что самых маленьких, но не таких, как Алина -  взрослых, красивых, самоуверенных. Но все же сделать что-то нужно было, и он несмело обнял ее за плечи и попытался утешить:

 - Не плачь, если он тебя обидел я набью ему морду.
 
Тут она сдвинула один рукав, замолчала, и посмотрела на него недоверчивым припухшим глазом. Что-то не очень было похоже, что Миша умеет бить морды, и она уточнила:

 - Ты это серьезно?

 - Ну да. Прямо сейчас, пойдем.
 
Тут он решительно сделал несколько шагов, обернулся и повторил:

 - Пойдем.

Но Алина замотала головой, и снова заплакала.
 
 - Что он сделал? – спросил Миша, вернувшись к ней.

 - Не он, это я. Я! – прокричала она.  -  Я ужасный человек. Просто ужасный, понимаешь? Я всем навредила. Теперь я обидела этого несчастного, тебя втянула в эту историю. Во всем я виновата, если бы не я ничего бы этого не было.

Она говорила сбивчиво, быстро, по многу раз повторяя одну и ту же фразу, периодически подвывала, всхлипывала, скулила.
 
 - Так он тебе ничего не сделал? – уточнил Миша.

 - Нет. Я с ним по телефону познакомилась, думала, он нормальный, а пришла на встречу, он страшный как леший. А я стою, не знаю, как ему это сказать, ну что не хочу с ним общаться. Тут ты мимо прошел, меня не заметил, я тебе кричу «Миша, Миша!», а ты не слышишь. Я тогда побежала, понимаешь? Убежала от него, тебе позвонила. А он следом бежал, я перчатку потеряла. Он вернуть хотел.  А я так боялась, думала он маньяк, или еще какой-нибудь извращенец.  А потом гитары эти, и вообще…

Тут она снова разразилась рыданиями, припав к Мишиной куртке. Он подождал, пока она замолчит, а потом вдруг предложил:

 - Давай пойдем ко мне домой.
 
Она кивнула, и снова оперлась на его плечо, каблук с сапога уже совсем отлетел, так что шли они медленно, осторожно. Когда Миша остановился возле какого-то подъезда и достал ключи, Алина удивленно спросила:

 - Куда это мы?

Она-то хорошо знала, что Миша живет далеко отсюда.

 - Это моя личная квартира. Я тут один живу. – Пояснил он.
 
 - Что ты выдумываешь? Ты не можешь жить один. – Возразила Алина.

 - Я не выдумываю. Я один тут живу.  – Затем помолчал и добавил – Это бабушкина квартира, но она почти всегда живет на даче.

Этот дом был совсем не похож на тот, где бывала раньше Алина в гостях у Миши. Это была просто обычная панельная девятиэтажка типовой застройки семидесятых. «Личная квартира» Миши находилась на шестом этаже, и была похожа на ту, в которой жила сама Алина – две небольшие комнаты, кухонька, тесный санузел, куцый балкон. Сразу чувствовалось, что Миша не врал – он и вправду жил тут один. Следы пребывания парня были повсюду – носки на креслах, диски без обложки то тут, то там,  на диване раскрытый футляр для гитары, сама гитара на телевизоре, дохлые цветы в горшочках на подоконнике, и самое главное доказательство – переполненная пепельница на кухне.

  - Тут внизу есть мастерская, давай унесу твой сапог. – Предложил Миша. Алина только сейчас заметила, что он все еще не разделся, а стоит прямо в пуховике и в своей смешной шапке, только рюкзак снял и кинул его прямо на пол.

Он вернулся через десять минут, и застал Алину плачущей. Вернее, она уже не плакала, но нос у нее был опухший и она им шмыгала, а глаза покраснели – снова ревела пока он к сапожнику ходил.

 - Зачем ты плачешь? Будешь некрасивая. – Неловко подбодрил Миша уже на кухне, проворно обдирая сосиски и окуная их в кастрюльку с кипящей водой. – Три тебе хватит?

 - Когда люди хотят плакать им неважно красивые они или нет.  – Обиделась Алина. – Ты что не понимаешь? Иногда слезы нельзя сдержать.

 - Нет. Я никогда не плакал. Даже в детстве. – Гордо хвастанул Миша.

 -Даже когда выпал из окна? – ядовито пошутила она.

 - Я знал, что это необходимо для моей дальнейшей творческой судьбы.  И потом, было совсем не больно  – я ж на первом этаже живу.

 - Хорошо, что ты в тот день у бабушки не гостил, в этой квартире.

Он засмеялся, Алина тоже. Сосиски уже сварились, и Миша деловито цеплял их розовые тушки вилкой, выкладывая в одну глубокую тарелку.

 - Вот.  – Сказал он, водрузив блюдо дня на стол перед Алиной. – Из одной поедим, чтоб не мыть потом.

Едва они дожевали последние куски, как из прихожей послышался писк – зазвонил телефон Алины где-то в сумке. Тут же она опять сделалась грустная, глаза покраснели, и нервно затрепетали ноздри. Миша понял – снова будет плакать. По правде говоря, плачущая Алина ему совсем не нравилась, непривычно было видеть ее такой. Нужно было что-то говорить, а он не знал что.  А телефон все звонил и звонил, и чем больше он звонил, тем краснее становились ее глаза, и вот она уже шмыгнула носом…Внезапно Миша сорвался с табуретки и по-деловому прошел в коридор, отыскал в сумке Алины телефон и весьма сердито вручил его подруге.

 - Ответь.

Она подняла на него умаляющий взгляд и замотала головой.

 Тут звонок прекратился, и на экранчике высветилась надпись – пропущенный звонок от Маргинального Лешего. Миша еле сдержал смех – ну и фантазия у Алины! И когда она успела его переписать? Тут он понял, что пока его не было, этот Гена уже звонил Алине, и именно поэтому она плакала. Не успел он хоть слово сказать, как телефон вновь зазвонил, и снова тот же Леший. Привстав и искоса глянув в телефон, Алина скорчила жалобную рожицу и горестно выдохнула.  «Сейчас точно заплачет» - подумал Миша и спросил:

 - Что ему надо?

 - Не знаю. Пока тебя не было, он звонил, звонил, я не брала, а потом посыпались сообщения. Он угрожал мне, присылал обзывательства и признания в любви. Он псих, я боюсь!

Все, опасения Миши оправдались – Алину прорвало. Снова расплакалась, зачем-то в ванную убежала, там закрылась и включила воду, видимо чтобы он не слышал, как она плачет. Сам не зная, зачем он это делает, Миша снял трубку.

 - Следователь Аниськин у аппарата. – Серьезным взрослым голосом произнес он.

 Немая пауза на том конце провода сменилась робким покашливанием, и наконец Леший хрипло уточнил:

 - Кто?

 - Следователь Аниськин. Наш разговор записывается. Мы отследили ваш звонок, к вам уже выехала машина. Вы будете арестованы, Геннадий.

Миша едва сдерживал смех, и вот-вот готов был рассмеяться и выдать себя, но видимо его глупый розыгрыш подействовал на Геннадия очень внушительно – тот со страху бросил трубку и больше не позвонил.  Алина проторчала в ванной еще минут пятнадцать, и выйдя робко поинтересовалась:

 - Ну как? Он все еще звонит?

Миша  вкратце пересказал ей свой разговор с Лешим, чуть-чуть приукрасив его, чтобы развеселить Алину. И ему это действительно удалось. Глядя на то, как друг изображает следователя Аниськина, она буквально взорвалась истеричным смехом и так долго смеялась, пока не схватилась за живот. Ее глаза просохли, снова стали зелеными, а не серыми, как минуту назад, и на щеках забегали ямочки.
 
 -  Ты намного красивее, когда не плачешь. – Констатировал Миша.

 Он не хотел и не умел делать комплименты, и вообще не считал это необходимостью, просто для него это было очевидно – улыбающаяся девушка красивее плачущей. Но Алина, как истинная кокетка, зарделась, и хоть Миша был для нее маленьким мальчиком, ничего не понимающим в женщинах, его слова отозвались в ней игриво, и она даже изобразила парочку жеманных ужимок.

 - Ты плакала, потому что боялась его? – вдруг спросил Миша.

 - Я его не боюсь! Вот еще. – Фыркнула Алина.

 - Но чего тогда? На кухне ты сказала что боишься. – Напомнил он.

 - Не знаю. – Она нахмурилась и закусила губу. – Того, что будет потом. Последствий, наверное. Такие люди – неадекватные – могут доставить много проблем. Я боялась, что кто-то узнает о нашем знакомстве, увидит нас, будут говорить обо мне всякое…

 Миша хмыкнул и уточнил:

 - То есть тигров ты не боишься, а боишься только сквозняков?

 - Что? – не поняла Алина.

Тут он как-то по-особому пронзительно посмотрел на нее, чуть сощурив глаза, и опять он показался ей сейчас намного старше, чем он есть. Так он смотрел, наверное, не меньше минуты, а потом вдруг заговорил – громко, с выражением, будто выступал со сцены:

 - Маленький принц никогда еще не видал таких огромных бутонов и предчувствовал, что увидит чудо. А неведомая гостья, скрытая в стенах своей зеленой комнатки, все готовилась, все прихорашивалась. Она заботливо подбирала краски. Она наряжалась неторопливо, один за другим примеряя лепестки. Она не желала явиться на свет встрепанной, точно какой-нибудь мак. Она хотела показаться во всем блеске своей красоты. Да, это была ужасная кокетка! Таинственные приготовления длились день за днем. И вот однажды утром, едва взошло солнце, лепестки раскрылись.
И красавица, которая столько трудов положила, готовясь к этой минуте, сказала, позевывая:
- Ах, я насилу проснулась... Прошу извинить... Я еще совсем растрепанная...
Маленький принц не мог сдержать восторга:
- Как вы прекрасны!
- Да, правда? - Был тихий ответ. - И заметьте, я родилась вместе с солнцем.
Маленький принц, конечно, догадался, что удивительная гостья не страдает избытком скромности, зато она была так прекрасна, что дух захватывало!
А она вскоре заметила:
- Кажется, пора завтракать. Будьте так добры, позаботьтесь обо мне...
Маленький принц очень смутился, разыскал лейку и полил цветок ключевой водой.
Скоро оказалось, что красавица горда и обидчива, и маленький принц совсем с нею измучился. У нее было четыре шипа, и однажды она сказала ему:
- Пусть приходят тигры, не боюсь я их когтей!
- На моей планете тигры не водятся, - возразил маленький принц. И потом, тигры не едят траву.
- Я не трава, - тихо заметил цветок.
- Простите меня...
- Нет, тигры мне не страшны, но я ужасно боюсь сквозняков. У вас нет ширмы?
"Растение, а боится сквозняков... Очень странно, - подумал маленький принц. - Какой трудный характер у этого цветка".
- Когда настанет вечер, накройте меня колпаком. У вас тут слишком холодно. Очень неуютная планета. Там, откуда я прибыла...
Она не договорила. Ведь ее занесло сюда, когда она была еще зернышком. Она ничего не могла знать о других мирах. Глупо лгать, когда тебя так легко уличить! Красавица смутилась, потом кашлянула раз-другой, чтобы маленький принц почувствовал, как он перед нею виноват:
- Где же ширма?
- Я хотел пойти за ней, но не мог же я вас не дослушать!

 Тут Миша замолчал и выжидательно посмотрел на Алину. Она сидела напротив него, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот – вот так она его слушала. Миша не мог понять, то ли удивлена она, то ли восхищена, а может и то и другое сразу.


 - Что это было, Миш? – только и смогла произнести она. Ей конечно стало ясно, что он продекламировал отрывок из какой-то книги, и она даже предположила из какой - кстати, той из немногих, что она сама не читала.
 
Миша опять посмотрел на нее своим странным «взрослым» взглядом, а после медленно оторвался от дивана, меланхолично подбрел к гордости советского человека – венгерскому застекленному гарнитуру – и, вытащив оттуда одну тонкую книжку, вернулся к Алине на диван и демонстративно показал ей обложку.

 - «Маленький принц» - вслух прочитала она.

 - Моя самая любимая.  – Поделился Миша. – Я знаю ее всю, до конца – читал миллион раз.

 - Правда? – в восхищении округлила Алина свои изумрудные глаза.

Миша не ответил, только раскрыл книжку и протянул ее Алине,  ткнул своим длинным пальцем в первое слово, отвернулся и принялся читать вслух.  Ей вдруг подумалось, что это очередная сказочка от Миши, и поэтому она принялась внимательно следить глазами по строчкам, пока он читал. Но очень скоро она поняла, что на этот раз он не врет. Миша рассказал ей всю сказку, от первого до последнего слова, и ни разу, нигде не ошибся – ни в одной буковке, ни в одном предлоге, ни в одной запятой.  Когда сказка кончилась и он замолчал, Алина потрясенно захлопнула книжку и вдруг поняла, как недооценивала она раньше Мишу. Сейчас, в эту минуту, она будто узнала его настоящего, заглянула внутрь него и ничуть не разочаровалась. Стало даже стыдно, что она воспринимала его как-то несерьезно порой, считала его глупеньким и недорослым до многих вещей. Он вдруг обернулся и снова посмотрел на нее, и Алина почувствовала себя какой-то мелочной, ничтожной по сравнению с ним, и впервые  ощутила странное чувство трепета и благоговения перед кем-то. Впервые ей показалось, что кто-то больше чем она сама заслуживает уважения. Конечно, все дело было не только  в том, что он знал «Маленького принца» наизусть – не такая уж это и великая заслуга, если на то пошло. Скорее ей наконец удалось оценить Мишу по достоинству, разглядеть за его мальчишечьей странной и незрелой манерой жить что-то подлинное и чистое, что несомненно в нем было, и чего лишены были все другие, кого она знала, и даже она сама. Алине хотелось, очень хотелось быть такой вот глубокой, серьезной, основательной и прямодушной, она так стремилась к высоким идеалам, старалась придерживаться их, но все же находилось в ее жизни место и более поверхностным и пустым занятиям, в то время как Миша был именно тем, кем она быть только мечтала.
 
 После книжки было много всего – Миша играл на синтезаторе, показывал ей свои сочинения, пытался петь.   Все, как прежде. Иначе было только одно – Алина больше не чувствовала своего превосходства над Мишей. Из них двоих по-настоящему зрелым был именно он. Теперь Алина немного стыдилась своей поверхностности на фоне его серьезности и цельности,и Миша отныне стал для нее самым достойным человеком из всего ее окружения.