узбекистан

                УЗБЕКИСТАН
                (картинки не так уж далёкой давности) 

     Не берусь описывать мировые достопримечательности этой сказочной страны, такие как гробница Тамерлана, астролябия Улугбека, Медресе в Самарканде и др. – это всё и без меня тысячу раз рассказано. Скажу только, что впечатление от памятников грандиозной истории этой страны и её народа огромно. На мою долю остаётся рассказать о запомнившихся мне небольших картинках жизни людей. 
Экзотика. Красив и блестящ центр Ташкента, отстроенный после страшного землетрясения. Широкие площади, великолепные в восточном стиле большие дома, фонтаны и пр. Это впечатляет, но глядя на их современную архитектуру   понимаешь, что это двадцатый, двадцать первый век.

      Мне же хотелось поймать несколько кадров ещё кое где сохранившегося традиционного национального колорита, и я пошёл в «Старый город». Иду по одной из улиц. Представляет она собой узкую щель со сточными канавами (арыками) по краям, зажатую между двух рядов высоких дувалов (глинобитных заборов) и, таких же глинобитных, домов с плоскими крышами и со слепыми стенами, без окон на улицу. Правда или нет, нам рассказывали, что окон на улицу нет, чтобы жёны не имели возможности заглядываться на чужих мужчин. Иду, разглядываю как детишки, в основном мальчики, гоняют друг за дружкой по узкой улочке и копошатся в арыке. Вдруг вижу впереди толпа. Я насторожился, прикрыл чехлом объектив фотоаппарата, и с независимым видом хочу пройти толпу, в центре которой муж одной рукой держит жену за косу, другой наносит ей удары по лицу и телу. Меня удивило то, что зрители, скорее всего так можно назвать эту толпу, совершенно спокойно и даже с некоторым удовольствием стояли вокруг и молча смотрели это представление. «Что же ты делаешь?» - вырвалось у меня, как тут же ко мне подскочил молодой узбек и на хорошем русском языке стал орать мне в лицо, чтобы я убирался отсюда побыстрей, и, что если я сделаю хоть один снимок, он разобьёт мой фотоаппарат. Вся толпа вокруг недружелюбно молчит, видимо ждёт развития. Я подумал, что экзотики на сегодня получил достаточно, а удовольствия им не дам, и не мешкая быстро прошёл вперёд.   
    
     Базар в старом городе. Ослепительно сверкают жёлтым цветом горы знаменитых узбекских дынь. Тут же арбузы, яблоки, груши и множество других фруктов. Загорелые, почти дочерна, продавцы в полосатых халатах и тюбетейках, женщины в ярких пёстро-цветастых широких рубахах-платьях и таких же штанах, выглядывающих из-под  юбок. На головах яркие платки, хотя довольно не редко, у некоторых, вероятно пожилых, лица закрыты паранджой. Всё это движется в разные стороны. Над базаром висит пелена сплошного шума  и гама, сквозь которую прорываются отдельные резкие голоса наиболее энергичных продавцов-зазывал. Экзотика! Хожу по рядам, любуюсь. Тут за моей спиной кто-то прерывисто зашипел: Ш-Ш,  Ш-Ш, и так несколько раз. И всё за моей спиной. Я повернулся – передо мной высокий средних лет узбек смотрит на меня и широко, и как-то вопросительно улыбается, а потом: - «гашиш, гашиш - не хочешь?». базар у них не только торговля. В большей степени это место общения, возможность, а для многих и потребность с удовольствием поплавать, парить в атмосфере своего общества. Здесь и встречи и обмен всевозможными новостями и, ка говорится: людей посмотреть и себя показать. Похоже на праздник. Всё это я прочитал на лицах людей

     Не могу сказать, насколько широко распространено было у них негативное к нам, русским, отношение, но в ходе этого небольшого моего путешествия по ташкентскому рынку, непосредственно я поймал фразу одного пожилого продавца. На мой вопрос о цене дыни он грубо ответил, что не продаётся, и уже в спину что-то вроде: «Понаехали, их никто сюда не звал!».

     Балшой живот – балшой челавек. Обед у секретаря райкома компартии по сельскому хозяйству, хорошо упитанного человека. Обувь оставляем у порога, проходим в мужскую половину, хотя в составе нашей группы была русская женщина (уже прогресс). Комната большая, на стенах и на полу ковры. Вдоль одной стены широкий сервант, на нём целая коллекция разнообразных и разновеликих заварочных чайников, дюжина, а может и больше. Низенькое подобие стола. Садимся подле, по-турецки поджав ноги, на индивидуальные матрасики. Жена хозяина, с полузакрытым платком лицом и в подобострастно согнутой позе, мелкими шажками  вносит кушанья, ни на кого не глядя и не проронив слова, ставит блюдо на стол и, пятясь задом, ещё сильнее согнувшись, выходит за дверь. Во главе стола восседает хозяин. С серьёзным видом делает намаз, после чего приглашает откушать.
     А ведь в его кармане партбилет коммуниста – недаром  в то время кое-где этот билет стали называть хлебной книжкой. Удивительно, что узбеков, с которыми мы общались, это особенно не трогало, всё просто: балшой живот – балшой человек! А мораль? - это что-то непонятное и несущественное.  Для нас простых советских людей тогда (1975) это казалось до невероятности диким, но не прошло и двух десятков лет, как уже и наши комсомольско-партийные боссы оказались с червоточиной. Скорее всего, они и тогда были такими же лицемерами, как этот секретарь райкома, только скрытно ждали удобного случая.

     Остров "Пилав" (плов).  Директор совхоза (тоже балшой челавек) после деловых переговоров пригласил нас на пилав бешбармак «на острове». Подумал: «какой же тут может быть остров? Ведь кругом огромные хлопковые поля». Однако он оказался прав, так они называли небольшой холм, в центре большого поля в приречной долине, на вершине которого была площадка в несколько десятков квадратных метров (возможно когда-то это и был остров). На ней рос раскидистый платан, а под ним небольшой сарайчик – летняя кухня, перед которой накрыт стол, заставленный бутылками вина (была и водка) и закуской. Там к нашей компании присоединились: секретарь парткома совхоза, бухгалтер, бригадиры и какие-то люди ещё, все мужчины, отменно упитанные и потому важные и все с портфелями. После закуски,  юркий старичок, «пилавных» дел мастер (настоящий плов там готовят только мужчины), поставил на стол большущие сковороды, с дымящимся пловом, наваленным живописными горками. Слов нет, такой пир, богатый стол и восхитительный плов, поедаемый в прохладе тени платана мог бы доставить истинное наслаждение, если бы не одно небольшое обстоятельство. Картина казалась какой-то нереальной, незаконченной и даже кривой: - вот эта тёплая компания (и мы в центре её) сидит на обдуваемом ветерком холмике в прохладной тени могучего платана, наслаждается напитками, пловом и фруктами, а вокруг широкое поле хлопка, на котором под нестерпимо палящим солнцем шеренги измождённых узбекских женщин тяжеленными кетменями ударяют по твёрдой земле, пытаясь взрыхлить её и срезать сорняки. Последний штрих к этой картине внёс, сидевший рядом со мной бригадир этих рабочих. Поймав мой взгляд на шеренгу женщин, он, с довольной улыбкой на лоснящемся от вина и плова лице, выдал: - «Народ работает!».
      
      Уважение. Встречи с нашими русскими специалистами, работавшими в различных учреждениях и хозяйствах, оставляли двоякое впечатление. Конечно, поехать туда на работу по распределению и, тем более остаться там, в силу каких-то причин, это уже шаг. Но если человек делает один шаг, то надо делать и другой. Я говорю о языке. Почти все русские не изучают и, естественно, не говорят по-узбекски, пользуясь тем, что русский является вторым государственным в этой республике. Не думаю, что это обстоятельство добавляло им уважения со стороны их узбекских сотрудников. И может быть, совсем бы не существовало того неприязненного к нам отношения, с каким я встретился на рынке. В этом мнении меня укрепил случай. В одном из хозяйств с нами работала Галина Попова, родом из Рязанских краёв, а прижившаяся там надолго. В совхозе она работала главным агрономом. С узбеками, руководителями и рабочими она бегло говорила по-узбекски, и надо было видеть при этом, с каким  уважением и добротой светились их лица.  Всем бы так. Уважаешь их - уважают тебя.

Тринченко Иван Васильевич.
                Ivan.trin4enko@yandex.ru