Цветаева изнутри

   Марина Цветаева с детства знала, что связана с другой душой – с иным и небывалым. Внутри, где человек себя нашёл. И это была не она – а Он. Кто же? Тайный жар. Судьба. Воля. Триумф. Удар – в самое сердце упавшего к ней – в грудь. Скрытой. Неузнанной. Крылатой. Тайными узами связанной с миром. Нищей – жуть! – и душевно богатой. Неразгаданной до сих пор. Орфеевой лирой. Марина знала свой приговор и главную в жизни цель. Он – стрела, направление и мишень. Без Него не стоило на свет рождаться. А она родилась. Значит, есть и братец.

   С юности была мятежной и воспевала любовь роковую. Гордой и нежной. Это судьба – танцевать вслепую. Словно не хотела быть счастливой. Что это прихоть, каприз, нелепость? Мать первой была героиней. Мария Мейн – гордая немецкая крепость. Она рассказала дочерям роковую сказку – о разбойнике и свечах. В этом была подсказка. Одна – из них погаснуть раньше обречена. В лучах зажгись, счастливая пора детства. Невозможного не бывает. Первый стих. Любовь, приснись! Знаю средство быть с миром на «ты». Марина мечтает. Вполне реальны встречи с Пушкиным, Блоком, Байроном. Верит, что однажды сбудутся мечты. Пропасти разделяющих лет – нет – и авторитета имени. Все мы рождаемся гениями и сильными.

   Цветаева – это голос душевного одиночества. Женщина с печатью Каина – и Авелевским терпением. Воссоздание и пророчество. Самых жестоких готова очеловечивать. Спать со змеями. Стенька Разин, Пугачёв, Наполеон. Кто ещё? Пастернак, Эфрон. Муж на службе НКВД. Но всегда готов подставить дружеское плечо. Не иначе, как быть беде. Любимый не любит вообще. Борька-бабник с глазами Бога. Таково положение вещей. Не судите строго.

   Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушёл, чтобы о нём помечтать, – подметил Максимилиан Волошин. Страшные вещи века этот мудрец узрел и нашёл. Но не озлобился, был как мать людям всем – и плохим, и хорошим.

   Марина Ивановна говорила, что душа человека не может умереть вместе с плотью, она в себе сохранила всё, что её гложет. Тело – накинутые лохмотья. Душа находит иное тело и снова живёт. Только – есть пределы. Память не хранит всех жизней – пусть и воет волком. Душа не умрёт на тризне.

   До моей души никому нет дела, – признавалась Марина. Это как ушиб, я действительно гибну. Всё надоело. Живу – как на мине. Моя душа мне всегда мешала. Сердце из тела выну. Что останется? Лишь стихи. Будто не дышала. Недрёманое око высшей совести. Бог, отпусти грехи! Уйду до срока. Окончание повести – знает лишь один. У него и спросите! Очень одинока. Спасти меня сейчас может только новая любовь – или небожитель! Чувствую кожей. Не в глаз, а в бровь. Но это должен быть человек, который сможет вместить меня, иначе: бездна. Короткий разбег – и я исчезну.

   Я долго недооценивал Цветаеву, – писал Борис Пастернак. В неё надо было вчитаться. Знали бы вы! Каждое слово – знак. Мне ли бояться? Когда я это сделал, я ахнул от открывшейся мне бездны чистоты и силы. Вселенная пела. Купальня Вифезды! Марина меня покорила. Ничего подобного нигде кругом не существовало. Страстью расковано. Единоутробия мне показалось мало.

   Марина писала Борису – предельно искренне! Так влюблённый бросает в костёр сокровища. Борис отвечал удачными выстрелами. Божественное чудовище! Но много меж ними стояло лихого, безгласного, потаённого, непрожитого, безумного. И мне показалось, что их перепутали расами. Сделали умными. Связь распадалась. Таинственность Пастернака до сих пор отдаётся куда-то влево. Понимаю двояко. Отношения с ним стоили Цветаевой многого. Последний вздох – как первый. Кесарево – Сталину. Борису – Богово. Знаешь, Марина, кто твой Борис? Мессалина он – в мужском обличии. Яблочным искусом – Парис. Воплощённое двуличие. Загадка, сфинкс.

   Цветаеву трудно было любить. Даже не живя с ней под одной крышей. Есть птицы, которым гнездо бы свить. А есть свободные – парящие в небесах. Так уж вышло. Душа голодная – тащит в своё логово и нужное, и – неизбежно – опасное. Когда побеждаешь страх и колдуешь – «ряженый-суженый», кто приходит? Демон всевластия. Марина – она ведь не женщина, а душа, запертая в теле. Ей в нём неуютно было. Глубокие трещины – морщины усталости. Руки немели от холода – и затылок. Никогда не просила жалости. Поэтому так легко с телом распрощалась, повесив его в Елабуге на крюк. Многие осуждают её за это. Но душа больше в теле не умещалась. Слышишь, друг? Заключённый в теле поэта! Приходи проводить на пристань. Что осталось мне испытать? Чувство ненужности – словно выстрел. Или петля – мне под стать.

   Женщины-поэты – такие разные! Ахматова родилась королевой, Цветаева никогда ею не была. Говорят, одним миром мазаны. Это совсем не верно. Одна жива, другая мертва. Ева и Психея. Ева нам ближе: в ней каждая женщина себя узнаёт. Утверждать – не смею. Пылью книжной и музыкой мимо нот Психея глубже: скрытое пугает и настораживает. Если разбужен – значит, уже привораживает. Ахматова – гармония. Цветаева – хаос. Величественная поступь одной – к славе. Стремительный полёт другой – к бездне. Истинная поэзия – как парус: ветер вдохновения главный. Именно он приносит песни. Анна смотрит на любовь сквозь предметы. Марина глядит недрёманым оком сквозь любовь в колодец собственной души. И однозначно не дать ответа – кто победил в искусстве жестоком? Это не важно. Пришло – запиши.

   Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь, – утверждала Цветаева. Мысли – вериги. Тяжесть – во имя нужного слова. Страсти – вода лишь. Плывёшь – и не знаешь, каков итог. Самое ценное в стихах и в жизни – то, что сорвалось. Исчезает прах. Остаётся Бог – и то, что сбылось. Иногда люди срываются в пропасть – или их туда толкают. Срывается голос у певца; слово, от которого жжёт внутри. Перед тобою Каин – маска сброшенного лица. Авель глядит на тебя, смотри!

   Если долго всматриваться в бездну, она начинает всматриваться в тебя, – предупреждал Ницше, пророк безумный. Гром небесный! Ты впотьмах поражаешь, любя. Каждую ночь к тебе прихожу бесшумно. Ничего предложить не в силах, кроме новых строк – оплатить бессмертие, взять оброк. И прочь…