Труа

                Моей даме червей
     Обнаружив среди адресатов будущей сказочки, пищущейся прямо сейчас, двух профессиональных поэтесс, владеющих словом чутка хужее, нежели я, но неплохо, неплохо, и одну ведьму, подпустившую славного ужика в бесформенные штаны подельницы, сошедшей от того с ума, утратившей личину свойственной ей благоразумности в обмен на гадкие рыла бибисястых мудаков, готовых жевать до бесконечности опасности и угрозы, таящиеся на востоке, выяснять секреты русского характера, когда е...лом о пол, с ноги по сраке, а жопы - нет, точнее, она есть, но слова такого нету, запрещено олигофреном Пряниковым с братом его Феофилой, я передумал херачить белым стихом, рифмовать и, вообще, учить девок уму - разуму в непростом дельце стихосложения, ответственно посуровел, напуская на себя редко присущую серьезность и озабоченность мировыми проблемами, залез в новости Гугл в поисках темы и почувствовал, что становлюсь похожим на новое лицо Маши Алехиной. У меня так же вытянулся нос, идиотически выпучились глаза, ноздри заросли жестким волосом и мхом, уши оттопырились и из груди вырвались начальные строки гимна Михалкова. Кошка, в полном ахуе от метаморфозы, вздыбив шерсть на спине, выгнувшейся колесом обозрения города Лондона, соскочила с кресла, где до сего внушающего скорбь инцидента преспокойно спала, боком, вихляясь подобралась ближе и прошипела :
     - Смотри, гад, одна из них наша Мадонна.
     Погрозив мне сжатой лапкой и дернув усами в явной угрозе страшной мести, возможно в виде недавания гладиться, игнорировании в течение суток, портрета Путина, ретвита Варламова и прочей х...ты, она с достоинством удалилась. В пространство. Заполненное собаками, обожанием недоделанного фюрера, баблом слева и воем оборотней справа, ушастым мужем сверху и горошиной снизу, я же, само собой, наблюдал за всем этим непотребством сверху, поплевывая фисташками и свистя фистулой, отчего ее муж уже начал задумываться не о гамаке, а об эмиграции в " Одноклассники". Проводя кошку взглядом я вздохнул, пригладив волосы и сморкнувшись, закурил и лег пузом на кровать. До этого я тоже лежал, но на боку. Теперь же все изменилось. Вспомнив сиськи Лизы, пузико Надьки и ноги Алины, ощутил. Прочувствовал. Поэтому закрыл ноутбук, глаза и представил единственную и ненаглядную, в голубенькой теннисной юбочке, топлесс, с ногами, руками. Аааааа. Ладно, девки, скоро вернусь.
     Вернувшись, так же тупо уставился в экран, не зная, что написать. Может, историю ? Про Пряникова и пидарасов, например. Петровану должно понравиться, но жалко ведьму, ведь уйдет к бойфренду Кайли Миноуг и две симпатичных бабы останутся наедине с вибраторами, ребристым и розовым и стремным и потасканным, бэушным по самое не могу, если даже Билли попер меж слюнявых губ Моники. И ведь ни хера не Белуччи, бля. Отнюдь. Потому не будет ни Пряникова, ни пидарасов. От нежелания разрушать хрупкое семейное счастье. Это надо понимать.
     Хочешь - не хочешь, но сама судьба толкает к фальсификациям, на путь Нарочницкой и Мединского, родных братьев, между прочим, только у Наташи яйца больше, но это я так отвлекся. Откуда знаю ? Очень просто. У Земфиры, как известно, был близкий друг Петкун, еще до Литвиновой, лет сто назад, и этот самый Петкун играл отвратительного горбуна по пьесе подруги тети Наташи, общался с автором, раскрывшей секрет приятельницы, а уж дальше проще простого.
     Утомившись от бессмысленного предисловия и узнав по радио о прошедшей днюхе государя, я задумался. Забавно, но малолетки, которым сейчас лет пятнадцать, видят это всю свою жизнь. Представив, как малолетки залетают от неопытных любовников, елозяших прыщавыми жопами ( которых нет ) между согнутых ног подружек, рожают среди стремительных тараканов и дубовых тумбочек лучших роддомов на свете, помнящих первый писк деток Астахова, Малахова и, бляха муха, самого Чойболсана, новорожденные растут не по дням, а по часам, вскармливаемые питательным молоком мамок, вырастают до пятнадцати своих лет и видят то же самое, сплошное дежа вю, на х...й, седасто - лысое, мелкое, знающее, как надо. И премьер такой в инвалидном кресле, и Рагозин строит космодром, сотрясаемый коррупцией, и Дуня Смирнова вышла замуж. За Чубайса. Но уже третьего. Обявился неведомый рыжий человек и сразу - шасть - в кабинет высокий, заходит, снимает усы и представляется :
     - Чубайс - третий.
     Коварный курильщик уточняет :
     - Как Петр или Александр ?
     Но гость не таковский, чтоб на мякине провестись, режет в ответ :
     - Как Иванов - одиннадцатый.
     Ну, тут натурально туш, аплодисменты, похлопывания по плечу, орден, за неимением постной пищи - буженина и вдруг из - за угла Дуня вывертывается, слово за слово, х...м по столу, колобком и свадебка. И приходит к молодым тетя Таня Толстая, чисто глянуть, как живут молодые. Шоркается, а найти не может, ибо муж новый дом замастырил - город Лондон. Весь. А он большой. Ходила тетя Таня, ходила, устала, села в пабе, пригорюнилась и запела после пары пинт лагера.
     - Горит и кружится планета ...
     И подбегает к ней Гай Ричи, тащит за руку, выводит на улицу и утапливает в Темзе. Вот так и закончилось вековое противостояние Великобритании и России.
     А в конце попрошу двух евреек заткнуть уши, не могу удержаться.
     - Словно патока тотальный мудизм,
     Трость Фразибула в виде народа,
     Неебицкий личный коммунизм,
     Без Пряникова. И без огорода.
     Но с оградой кладбищенских стен
     По периметру здравого смысла,
     И бабы из тех самых колен.
     Не хватает лаптей и коромысла,
     Мужика с баяном и бородой,
     Голых старух, потных коней,
     Кусумды с Кильмандой
     И дамы червей.