Рассказ-20 Наплетуха

НАПЛЕТУХА

Давно всё происходило – это если к середине прошлого века добавить лет двадцать с гаком, в те времена, как они назывались тогда –  времена развитого социализма и считалась победа того социализма полной и окончательной – так значилось по истории, которой мучили каждого студента института.
Действительно времена были хорошими, может потому, что молодыми мы были тогда –  может, хотя и точно потому, что в социальном плане они были легче: любой человек с любого уголка страны, в любом месте мог найти работу, получить жильё – пусть для начала общежитие, но за то за копейки в месяц, значение этих копеек было меньше, чем зарплата за день. Потом человек вставал в очередь на жильё и ждал, когда ему предоставят бесплатно это жильё. Многие, ушлые выбирали такие места для работы, заранее известные в народе, как перспективные в плане получения этой площади для жизни и скоро получали её, а уж потом выбирали себе места для работы полегче потому что, как правило, жилплощадью и заманивался народ на трудные производства. Многие уходили, но многие и оставались и дорабатывали до пенсии.
Учиться тоже человек мог поехать в любой город, даже на другой конец большой страны и поступить, главное проявить хорошие знания на экзаменах. Конечно, были блатники, которые поступали по знакомству, но дальше, если в процессе учёбы они не могли справляться, то со временем и отчислялись по факту неуспеваемости.
Деньги, финансовое, административное и прочее положение семьи в то время играло значение не такое главное и ничего не значило для человека умного, даже из бедной семьи. Да и градации не было, как таковой: бедные и богатые, и уж если наблюдалась разница, то не такая  огромная, как теперь. В учебных заведениях, в группах, наблюдалась большая разношёрстность студентов по социальному происхождению, которое тогда ещё обозначалось в заполняемых анкетах: из крестьян, рабочих или интеллигенции и не было различий в этих категориях по успеваемости и интеллектуальному развитию.
В то время ещё наблюдалась большая забота на предприятиях об отдыхе сотрудников. По профсоюзной линии  отпускались на организацию отдыха большие деньги, которые профком порой не мог придумать, как освоить и доходило иногда до парадоксов. Если они не осваивали эти деньги, то на следующий год им планировалась та сумма, которую они смогли освоить в предыдущем. Поэтому в конце года во всех профкомах по предприятиям происходил мозговой штурм – как потратить остаток таких денег: закупались шахматы в неимоверном количестве и главное, чтобы подороже, закупалось туристическое и прочее снаряжение для всевозможных заводских секций.
Ну, а если на предприятие приходил любитель какого-либо вида спорта или увлечения, то организовать ему профильную его желаниям секцию, не составляло труда. Достаточно было найти человек пять сподвижников, а это делалось очень легко, потому что у народа всегда наблюдался интерес к таким досужим занятиям и особенно, если они были ещё не опробованными и отличались оригинальностью и новизной. Профком такие инициативные группы встречал с распростёртыми объятиями и возникали быстро разные, до селе неизвестные секции: и мотогонщиков, и подводных охотников, и альпинистов, и парусников, и парашютистов, а уж охотников и рыбаков так почти на каждом заводе, но последние ещё должны были состоять в городском обществе охотников и рыбаков.
А те спортсмены, которые участвовали в городских и областных соревнованиях по олимпийским или чемпионатным видам спорта, показатели в которых засчитывались как-то для престижа завода по линии горкома и обкома – такие вообще не работали, а только числились на рабочих местах, как и негласные тренера заводских команд, в которых они тренировались и выступали за которые. Оплачивались расходы на дорогу и содержание при поездках на соревнования и сборы. Спортсмены, а попросту – любители подводной охоты, каждое лето летали на океан за семь тысяч километров.
Тогда за престиж предприятия большие заботы проявлялись, у каждого завода имелся свой дворовой подшефный хоккейный корт для детей, а то и два и они должны были быть лучшими по району по своему виду, по этому признаку тоже проводились конкурсы в разных районных и городских инстанциях. А так как в нашем уральском городе таких заводов насчитывалось по несколько на одной улице, считай на каждом углу, как результат их эвакуации в прошедшую войну из западных и центральных областей страны, спортсменам было раздолье с самого их детства.
Что характерно, утром едут все на заводы – в транспорте давка, пуговки отлетают от одежды и тут же едут мальчишки хоккеисты, с самого раннего утра, со своими большими баулами и клюшками, и так они ездили в течении всего дня и вечера. В любое время их можно  встретить в транспорте. Учились в две смены и в две смены занимались спортом по графикам тренировок. Взрослые их старались примостить поудобней и не дать примять в давке. Тем и был объясним успех страны во всех международных соревнованиях, хотя качество спортивного инвентаря низким считалось, но для маститых спортсменов для страны закупался импортное снаряжение за золото и рвали наши ребята «за ту же зарплату», как пел Высоцкий, всех подряд.
А сейчас только некоторых ребятишек, некоторые родители, за большие деньги могут определить в секции и возят их на автомобилях или мамы с папами или персональные водители. Схватились спорт спасать, когда стадионы и спорткомплексы под торговлю определили уже. Я хоть и против большого спорта, никакого он престижа ни стране, ни заводу не приносит, но если развивать его, то нужно обеспечить возможность для каждого с самого детства и не отбирать по здоровью и тем более по деньгам. Вон в какой-то стране был же знаменитый футболист Эйсебио, кажется, его звали. У него одна нога короче была, может это и не так – выдумки всё, но мне про это говорил один любитель футбола, у них другие критерии в занятиях спортом: он для всех доступен, за счёт популяризации и массового увлечения, пусть даже при низком финансировании, а потом уже отбор по результатам. Разве мог у нас такой мальчишка пройти отбор в какую-либо секцию – нет, конечно, а в футболисты тем более. С этим спортом уже тоже доходило до парадоксов, чуть уже до селекции не дошли. Чуть не стали уже баскетболистов и волейболистов выводить за счёт рекомендованных браков в этой среде спорта, так же как когда-то с подачи политбюро у нас была создана космическая семья.
А при большой массовости спорта, с начальным упором в перспективе у детей стать знаменитостью, сколько потом их психологически калечится при отборах на разных этапах жизни. Встречал я в жизни спортсменов, когда у них пропадали перспективы и в молодости или в зрелом уже возрасте, они срывались, впадали во все тяжкие, а те которые зрелые уже и спускались вниз, от высокого уровня к низкому, ещё и тянули молодых ребят за собой, которые находились на подъеме…

В те времена у каждого заводика или фабрики где-нибудь на реке или озере имелась своя база отдыха, много  имелось баз рыбака по линии областного и городского общества охотников и рыбаков, на любой лодочной станции за двадцать копеек можно было взять лодку и рыбачить и день и два.
У нашего завода тоже имелось кроме всяких баз, секций и ведомственных пионерлагерей своё приписное охотхозяйство. Далеко, километров за двести, чтобы дичи побольше встречалось. На железнодорожной станции база – добротный большой дом, купленный за приличные по тем временам деньгам, на радость продающего его хозяина потому, что частнику за такие деньги не купить такой дом. Тогда ещё не наблюдалось дачного бума, да и далеко от города. Дачники покупали тогда только если маленькие домишки. В лесу построена была вторая база – добротная изба с баней. Строили тоже интересным порядком. Из охотников подобрались желающие умельцы, через профком их освободили от работы на заводе и командировали в лес с сохранением зарплаты. Соседний леспромхоз обеспечил стройматериалами тоже по элементарной договорённости и за небольшие по тем временам деньги. Брёвна подобраны были калиброванные одно к одному, поэтому изба получилась красивой, на вид весёлой и просторной. Баня под стать ей по виду, с тёплым предбанником и комнаткой для отдыха.
Охотников на заводе много числилось и наблюдалась такая тенденция, что отрабатывали они положенные часы в охотхозяйстве почти все, так уж принято было – такой «обязон» не ставился под сомнение ни кем, а вот на охоту, поскольку это зависело только от желания и степени накала этого желания, ездило только человек двадцать из всего того большого количества людей, обозначенного в списках.
Активным охотником считался один мужик – Толя его звали. Мужик был большой в росте и обхвате – такой богатырь, но далёкий от степени упитанности, которая подпадает под определение жирный. Что интересно, не отличался он большим количеством потребляемой пищи, ел не много, но с аппетитом. Просто человеку дал Бог роста, здоровья, широты в костях и кроме этого ещё и лица красивого и весёлого характера, и он умел и любил интересно и зажигательно, на смех другим, рассказывать разные анекдоты и истории, которые порой, иногда отчасти, придумывал сам или многое в них добавлял от себя. По поводу, удивляющей всех, своей умеренности в еде, весело пояснял, что одному ему вполне хватает, а паразитов и глистов всяких каждый должен вывести из своего организма. В общем, считался гораздым на байки  и всегда желанным в обществе охотников. Многие из них решившие отложить отработку на потом, узнав, что в этот раз едет Толя, меняли своё решение и вопреки всем своим неотложным делам, соглашались на поездку.
Ходил он в паре на охоту с мужиком роста чуть пониже его и не шибко вроде крупного и казавшегося по сравнению с ним  мелким – это если их рассматривать двоих отдельно от всех обычных людей потому, что на фоне их, напарник смотрелся тоже крупным мужиком, но больше жилистым. Напарник имел фамилию Маймуллин и происходил из башкирской национальности – как он говорил всем. Тоже имел свойство подхватить застрел Толи в его байках, часто добавлял свои строчки в них, от чего они считались очень правдоподобными порой и вызывали больший смех. Создавалось впечатление, будто мужики составляли пулемётный расчёт: Толя первым номером строчил из пулемёта мастерски прямо в смех, а Маймула, такую кличку имел напарник, подавал ленту в этот пулемёт и своими замечаниями и добавлениями, которые обозначались фрагментарно тоже весело, забавно и органично, не давал перекоситься той ленте и не довести тот пулемёт до остановки или задержки в стрельбе, как говорят оружейники.
Когда они начинали рассказывать что-то, другие надрывали животы от смеха, при той, чуть блудливой и мало лукавой улыбке на лицах рассказчиков. Встречаются в нашем народе такие люди, которые своим весёлым задорным видом, своей манерой говорить и многими нюансами поведения и характера вызывают весёлое настроение у людей и история, рассказанная именно ими, приобретает в их устах весёлый уморительный характер, обладает каким-то забавным колоритом, в отличие от того если бы рассказана была другими. Умели они создать атмосферу веселья, потому видно и подобрались в пару в своих охотничьих скитаниях.
Толя имел мотоцикл марки Урал, на котором они ездили на охоту, часто без коляски – это если имелось мало поклажи, кроме рюкзаков и ружей и смотрелись со стороны, как два пацана, оседлавших минимокик, такой парадокс тоже подмечался другими охотниками в их транспортном виде. Иногда, в распутицу, многих они удивляли тем, что проезжали до лесной базы такие грязные места на лесной дороге, где и гусеничный трактор не пройдёт и поясняли это так, что нам, дескать, только ноги в ту грязь опустить и чтобы глубина не выше расправленных болотных сапог была и если Урал без груза не идёт на газах, то мы его вверх за «гриву и хвост» поднимаем между ног и в четыре ноги, как конь вышагиваем из любой грязи вместе с ним. Может в  такой картине и много было образности и выдумки, но сомнения никто не высказывал.
Толя имел ещё такую грустную историю в своей судьбе, что был уже разведён дважды, хотя возраст у него подходил только к тридцати годам. Как он весело добавлял по этому поводу, что в анкетах в графе «семейное положение» пишет теперь «Холост трижды». И как-то в охотничьей компании, под рюмочкой, пояснил в добавок, больше для юмора, что видимо, его бывшие жёны были ненормального сексуального склада характера и прочего всего, думали, что он в интимных местах имеет такие же пропорциональные размеры по отношению к своему телосложению. А он в тех местах, к их разочарованию, имел вполне нормальную анатомию. По его мнению, это приводило к постепенному охлаждению, вспыльчивости и прочим семейным неурядицам, подпадающим под разряд термина – не сошлись характером. Что его вполне радовало – это, что от таких браков не появилось детей, он поэтому так весело и относился к своей семейной судьбе.  При этом, он доложил всем свою теорию, которая заключалась в том, что ни фига не мужики выбирают себе жён, а наоборот женщины себе мужей. Могут они  показать себя перед мужиками приглядными: и видом, и своим характером, и ещё угадать ту изюминку, которая вопреки всему нравится в женщине мужику и изобразить перед ним эту самую, для каждого мужика – ему особую изюминку, даже если её нет в них. Про эту его теорию и проблему личной жизни знали все охотники. Потому как мылись в бане часто и у многих, по причине Толиной нормальности и не соответствию пропорции, часто высказывались шутливые замечания в их мужской среде, с их солёными шутками.
По поводу сексуальной размерности он, в весёлой и забавной форме, которую и не смочь передать кому-либо, как пример народного мастерства, пояснил, что женщины охотницы до таких аномалий, встречаются вполне и приводил в пример царицу Екатерину, то что она приказывала ставить в караул солдат, около своей опочивальни, особого склада, у которых в лосинах обозначались все признаки и потом вроде на утро таких ребят казнили за какую-либо провинность. Хотя та провинность заключалась в не оправдании всех её ожиданий именно в размерности, а может, чтобы избежать огласки. Так же он подтверждал свои предположения тем, что у той царицы, якобы, имелось даже приспособление, сработанное тайными мастерами и, возможно, после тоже убиенными, в виде муляжа кобылицы, к которому поверенные люди подводили жеребца, когда она располагалась внутри. Многие в это не верили, но он утверждал, что этот муляж хранится в каком-то музее, как не демонстрируемый экспонат и знают про это немногие. Рассказы его, не столько вызывали раздумий, сколько смеха и шуток, как и всегда впрочем. Это уж как водится, часто солоно и весело становится в атмосфере от шуток и баек таких в охотничьей среде.
Тут нужно сказать, что ту лесную базу охранял сторож. Мужик запойный, его бы и гнать надо было, но он являлся каким-то деревенским родственником замдиректора завода по быту и находился под его негласным приглядом. Звали его Ваня. Этот Ваня каждый год впадал в запой, его принудительно лечили сначала в психушке и потом ещё определяли  в ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий, тогда имелись такие в городах, в них такие пьяницы со всей округи проходили какой-то, похоже –  не очень эффективный курс лечения по освобождению от известной зависимости. В этом тоже просматривалось неравнодушие власти к народу. Председателю охотобщества негласно  вменялось в обязанность, засечь начало периода запоя у Вани и сигнализировать заму и дальше, уже заботами и связями того происходил ежегодный ритуал.
После такого лечебного ритуала Ваня терпел какое-то время, даже очень часто высказывая при этом презрение к пьяницам, потом боролся против нарастающего в нём желания, но каждый раз или по своей воле, а часто, не выдержав вида тех излияний, которые часто встречаются в охотничьей среде вечерами, срывался в штопор. Тут ещё дело объяснялось тем. что на базе много скапливалось сахара. В те времена каждый посетитель базы привозил незатейливый провиант с собой: хлеб, консервы рыбные и реже мясные, батон или половину колбасы, которой можно было купить только сорта три-четыре и то не на выбор потому, что попадался только один и, непременно, пачка сахара килограммовая и уж –  конечно, водки бутылка, да ещё пачка чая – очень хорошо, если индийского. Сахара использовалось обычно, только верхний ряд из пачки и то чаще меньше, а остальное оседало на базе. Консервы тоже скапливались, ими  завален был целый приямок в подполе лесной избы. Так что Ваня был обеспечен провиантом круглогодично, но вот к сахару имел особое отношение. В чай его не употреблял, поясняя это тем, что не приучен к этому со своего военного детства и часто рассказывал, как дед, их – ребятишек, которых в дружной семье насчитывалось много, приучил лизать кусок сахара через стекло, положенное сверху и, запивать потом морковным чаем и тот чай казался им слаще. Они так и пили чай всю войну с одним куском сахара через стекло в прикуску, вернее сказать в прилиз, как он уточнял.
Сахар он держал на уме, как сырьё для производства браги и очень испытывал к нему большую бережливость, может поэтому и не пил с ним чай. Ещё он имел интерес к рису, тоже всегда ставил его на заметку, как градиент закваски к браге, под таким же вниманием находилась томатная паста, иногда привозимая охотниками в железных банках, открываемых ножом. Ваня всегда при готовке мог предоставить уже открытую банку такой пасты, чтобы новую банку определить в запас. А вообще он знал много способов приготовления этого хмельного напитка, для чего употреблялась и картошка, которой на базе каждый год высаживалась приличная делянка и, которой хватало на весь год и Ване и охотникам. Некоторые, не ленивые и запасливые, иногда даже, прихватывали по ведёрку домой.
Жадности в те времена по поводу поесть и выпить не наблюдалось ни у кого и не наблюдалось деления среди охотников по расположению их по иерархической заводской лестнице, не было и деления по качеству и ассортименту привозимых припасов, которое появилось уже потом. И в отличии от теперешних времён не наблюдалось такого внимания к еде, сейчас многие за столом только и обсуждают вкус еды и способы приготовления и под такую тему много тратится времени и такой живой интерес проявляется. Раньше о другом говорили – другие интересные темы находили.  А сколько передач появилось, где готовят еду и показывают по телевизору – не счесть. Происходит какая-то  гурманизация общества. Даже в послевоенные голодные годы не было такого интереса к этому.
У Вани ещё, как следствие его алкогольной болезни, наблюдалась гипертрофическая чистоплотность: он каждый день топил баню, мылся даже в периоды запоя, забывая только бриться, почему его и определяли в город на лечение, в конечном итоге –  в виде бородатого лешего, морозил свои постельные принадлежности зимой, выводя таким образом насекомых, вроде, его кусающих. Часто стирал одежду и менял бельё каждый день. Ему всё казалось, что его кусают блохи от собак охотников, якобы принесённые на базу. В периоды охотничьего межсезонья он вообще жил в бане, благо устройство её, представляло такую возможность.
По поводу его чистоплотности, охотникам пояснил один врач психолог или нарколог, привезённый кем-то на охоту в качестве гостя, что у алкоголиков так бывает в периоды запоя: им иногда кажется, что у них изо рта лезут насекомые или даже червяки и ползают по ним, наряду с другими белочками и, видимо, потом остаётся частично такое ощущение и они становятся чистюлями.

В один год случилось так, что охотникам заводским замаячила возможность поохотиться на медведя на овсах. Сколотилась бригада желающих и застрельщиком в этой затее стал Толя. Он ведь заправским охотником считался. Из ружья своего, вертикалки двенадцатого калибра метко стрелял и проворно как-то вкладывался в него, хотя оно в его руках казалось маленьким, игрушечным. Как-то учинили стрельбу на базе по «летающим» бутылкам, кто-то высказался, что ему и приклад прижимать к плечу не надо, он, дескать, в таких руках и без прижима его удержит, он возьми попробуй и попал ведь. Некоторые пошучивали по поводу охоты на медведя, чтобы Толя дал хоть кому-то стрельнуть по нему и не удавил его раньше времени своими руками.
С весны ребята распахали не большую «полюшку», как говаривал местный народ, и посеяли овёс. Среди лета, по их планам, нужно было ехать прополоть тот овёс и обустроить заранее лабазы, на которых и предполагалось поджидать медведя в августе, когда откроется охота. Но, как водится во всех затеях, у многих азарт постепенно угасает. Особенно если оговаривался и обозначался он под воздействием спиртного. К времени поездки у Толи с Маймулой, не нашлось сподвижников и они поехали вдвоём, высказав остальным слабо обозначенное пока разочарование.
Нужно ещё сказать о том, что Толя не был любителем спиртного, в отличие от его напарника, пил только по необходимости в компании охотников и при других жизненных обстоятельствах, всегда старался не превысить малую безопасную норму для своего здоровья, но часто ошибался, по причине активной агитации компаньонов и очень болел с похмелья и при этом душа его не принимала этого зелья на другой день, как его не уговаривали другие облегчить свои страдания опохмелом. Он пояснял, что голова его треугольная с утра после пьянки, не становится круглой  от опохмела, как у других, а наоборот делается квадратной и уже с такой же силой начинают болеть не три каждый, а четыре угла в ней и от этого становится ещё хуже. Вот таким был этот Толя и обстоятельства его окружающие.

Приехали они на базу вечером, поздно в пятницу. Застолье у них образовалось, известно какого плана – по инициативе напарника и, как следствие, на утро больное состояние у нашего героя. Маймула, наоборот, всегда опохмелялся, испытывал от этого «бальзамическое облегчение» – по его словам, но, не имея привычки пить в одиночку и из большого уважения к напарнику, всегда терроризировал  того своими предложениями и предположениями: всё-таки попробовать известный способ лечения, вдруг на этот раз получится всё прекрасно. Заканчивались у них все перипитии к питию тем, что Толя, готовый ещё полежать в полудреме и тем достичь какого-то облегчения, по ему известному, выявленному всем процессом его жизни, способу, уступал Маймуле и, ругая его, садился за стол, который был уже давно готов к мероприятию, с условием, что попьёт он только чая. Как безысходность, Маймулу это устраивало, он наливал Толе тоже рюмку и просил хотя бы чокнуться с ним. Так случалось частенько у них и всё из-за чрезмерной компанейности и мягкости характера Толи. Маймула опохмеляется, крякает смачно и закусывает, а Толя пьёт чай и не может смотреть, как пьёт напарник, под угрозой рвотных позывов у него возникающих, при созерцании такой картины.
В тот раз они пропололи таки овёс, а построить лабазы не смогли потому, что на базе не оказалось подходящих гвоздей и человек ответственный за гвозди, как уже известно, тоже не приехал, но места они определили и наготовили жердей.
 Хотели уехать в воскресенье пораньше, но выяснилось, что мотоцикл их не заводится. Какие-то их манипуляции, предпринятые в плане ремонта, не привели к нужному результату, но навели на многие предположения, что может не работать и создали план возврата в следующие выходные с целым арсеналом запасных частей.
Чтобы попасть в город, им пришлось пешком пройти четыре километра к отсыпанной дороге, ведшей к базе отдыха чулочной фабрики, находившейся в ближайшем рабочем посёлке. Они в пятницу вечером слышали в безветрие, что с той базы доносилось пение женщин, как основного состава трудящихся и отдыхающих, они ещё отметили красивый голос в запевке того хора. К такой транспортной оказии прибегали многие охотники, чтобы доехать до станции, хорошо знали пожилого шофёра Михалыча с того автобуса и называлось это у охотников «попасть на Михалыча» или «добраться с Михалычем». Тот уже был дедом и соглашался на такие рейсы выходного дня с пониманием того, что кто-то должен же обеспечить народ отдыхом.  В те времена все ведомственные автобусы всегда подбирали таких путников – это не нынешние времена.
Вот и подсторожили наши ребята на той дороге Михалыча, ввалились в автобус со словами «Здравствуй Михалыч и здравствуйте бабоньки, девоньки». Женщины им дружно и весело отвечали тем же пожеланием в ответ. Мужики прошли в конец автобуса, где были свободные места. Толя походя начал пояснять, что они знали, о их присутствии на базе потому, что слышали их песни и спросил, кто у них так хорошо запевает. Женщины отвечали, что у них Глафира такая запевщица и они только и ездят на базу, чтобы песен попеть и именно с такой запевщицей, которой больше не сыскать ни в каких филармониях и тут же сказали, что уже думали –  это опять Ваня сторож их, останавливает автобус и в сплошной общей ржачке поведали, как тот прошлый год остановил их автобус. Стоит на дороге,  палец к губам приложил. Михалыч ему «Ваня или садись в автобус, если поедешь или уйди с дороги», а тот в ответ «Никуда я вас не пущу, не видите что ли, белки мигрируют в наши угодья. А вы их подавить можете». Пришлось всем выходить и уговаривать его, он согласился только на то –  что все встанут по разным сторонам дороги, на обочины, возьмутся за руки, преградят белкам дорогу, Михалыч проедет и уж потом все сядут и уедут. Столько при их рассказе было смеху и всяких комментарий и такая весёлая атмосфера образовалась в автобусе.
Толя им в ответ рассказал, что Иван уже готов к очередному годовому началу, потому как они видели у него четыре двадцатилитровых бутыли уже почти поспевшей браги, готовой протянуть к нему «руки» в виде распрямляющихся резиновых перчаток, используемых вместо крышек. Уже, мол, скоро произойдёт единогласное их голосование и тогда начнётся. Пояснил, что у Вани всегда это начинается, как и у всех алкоголиков запои, под девизом «Много не пить, а по чуть-чуть вечерком и очень культурно». Так что вы, хорошо отделались, иначе вам пришлось бы пропускать опять или белок или других зверей по крупней и тут же начал свою байку, родившуюся у него в голове и даже не до конца родившуюся по сюжету, а по ходу сочиняемую. Он быстро всех оповестил, что только по «странной привычке» своего напарника присутствует за столом, когда тот опохмеляется, не забыв свои странности в питейном деле и тут же перешёл на Ваню, что тот тоже на такие дела смотреть не может и давится слюной и спазмами другого позыва и они, видя неизбежность будущего состояния сторожа, предложили ему выпить вместе с напарником потому, чтобы начать отсчёт времени его пьянства и чтобы он усилиями родственника своего, уже определился на лечение к времени открытия охоты и не портил охотникам, как и праздник открытия охоты, так и весь сезон. Но самым главным «заливом» Толи было то: что перед этим, он сидя перед окном и попивая чай, увидел на берёзе медведя, как тот спускается, потом увидел другого побольше, который ходил на задних ногах, опираясь изредка передними о деревья. «Ага ходит так, как будто размышляет над чем и голову иногда чешет лапой, ну чисто – мужик». Сказал, что жаль не было ружей, а то бы прям из форточки можно было стрелять, но только надо, чтобы на дереве сидел не высоко тот медведь, а то упадёт и у него от удара желчь порвётся, мясо не вкусное будет, да и желчь медвежью уже пожелал один заводской начальник себе для лечебного рецепта. Они потом и деток медвежьих, двух увидели неподалёку – целая медвежья семья получается. А перед этим он присочинил вообще неожиданное: что у него дальтонизм, с похмелья так и вообще сильно проявляется и он почти всё видит в чёрно-белом виде и какого цвета были медведи, он точно сказать не может. К чему про дальтонизм приплёл – не понять? Напарник его добавил с ходу, что медведи обычного бурого цвета были с белёсыми подпалинами по низам, а детки без подпалин, вон как куртка кожаная у женщины, такого примерно,  цвета. Толя закончил тем, что они овёс посеяли, чтобы поохотиться на медведя, а целая семья этих медведей уже живёт около базы и сейчас надо её выпроваживать оттуда, чтобы охота соответствовала классическому виду – на овсах.
Женщины охали, ахали, высказывали радость, что не к их «шалашу» прибилось такое хозяйство, что это видимо заботами Вани только и определились у них на жительство медведи. Толя продолжал, что это потому, что цельной тайги и не сыскать теперь, везде дороги да рубка леса, а на их базе тишь и Ваня их, даже человеком не пахнет, потому как каждый день в бане моется  и парится пихтовым веником и что к женщинам медведи не пойдут из-за того, что не так понимают их пение и побаиваются его. Про Ваню он вставил, что когда они ему налили и он выпил благоговейно и в ощущении своих ощущений уставился в окно, то медведица опять спускалась с дерева. «Ага, она как хозяйка, то вверх то вниз, будто у неё там шкаф кухонный и она туда то за тем то за другим, а может и мёд припрятан у неё там и она проверяет, не подъели ли его детки или муж её медвежачий». Ваня увидал её и молвил «Мужики, медведь». Маймула говорит ему «Может у тебя уже белочка появилась, что-то быстро она у тебя на этот раз?». Ваня ответил в раздумье, что может и белочка, может и рано, а потом высказал сомнение «Так, а хвост тогда где, да и больно велико всё для белки, хотя на белку тоже похоже, они ведь иногда разные бывают, порой и не узнать, если не догадаться». Рассказывал он всё как всегда в своём ключе весело, женщины надрывались смехом до визга, Маймула делал свои добавления, Михалыч мычал и крутил не только баранкой, но и головой, автобус на малой скорости вилял по дороге. Случился смеховой групповой психоз, говорят, что бывает такое коллективное веселье. Толя закончил тем, что они на следующие выходные приедут забирать сломанный мотоцикл, проверят медведей и Ванину кондицию и оставил при этом всех присутствующих, к своему и Маймулинскому удовольствию, в полной вере к произошедшему. Он вид такой имел, серьёзного мужика и все, не знавшие его, попадались на его удочку. Долго ещё женщины приходили от смеха и удивления в порядок.
Потом одна из женщин сказала «Ну, мужики, и развеселили вы нас. Девки, давайте их угостим красненьким. Глафира, ты там заначила презент для Михалыча, хватит ему целой, а то что из остальных бутылок насобирала, давай мужикам нальём. Михалыч, ты не обидишься, если поделишься с мужиками?» Михалыч отвечал «Какие обиды? Это ведь только Глафира меня угощает, она добрая душа, лапонька моя, а остальные кого вожу, почитай каждый выходной, те и никогда не додумаются».
На переднем сиденье девушка нагнулась к сумке, звякнула стеклом и… поднялась, с двумя  стаканами в одной руке, с бутылкой в другой и свёрточек из алюминиевой фольги у неё под мышкой с закуской прижат. Мужики и ахнули про себя: красавица и лицом и фигурой в линиях и всех очертаниях. Посмотреть – так все теперешние мисс всяких городов, стран и мира даже, рядом не стояли, да их и ставить нельзя потому, что она ростом под стать нашему Толе. Девка крупная, но ладная всем и если смотреть на неё одну, то краше и не сыскать, а вот из-за роста она, видимо, и не годилась к тем миссам, в их ряды. Бабоньки тут же ещё добавили, что это и есть их запевщица. У Толи так и ёкнуло всё внутри от её вида, но как-то очень с большим сомнением. Она же прошла легко к ним. Михалыч знал порядки: раз пошёл разлив, надо ехать тихо и не тряско. Налила мужикам, те выпили за здоровье всех, она их угостила бутербродами  и потом, жующему Толе подставила ту пустую бутылку и спросила, видал ли и пивал ли он такое девичье вино. Тот в прострации ответил, что не видал и не знает, прочитал название, похвалил красивую этикетку и добавил, что очень красиво смотрится жёлтая роза в волосах у женщины и так идёт к её красной блузке и, так тепло говорил о красавице, изображённой на этикетке, как будто самой Глафире говорил комплимент. Та забрала стаканы, ответила на их «Спасибо» своим «На здоровье», пошла на своё место и начала говорить. «Да, девки, весело рассказывал мужик, хорошо посмеялись, только наплетуха всё это, хоть и красивая наплетуха». С этими словами дошла до своего места, повернулась ко всем и пояснила, весело улыбаясь всем и Толе в тоже время. «Большие, взрослые медведи не лазят по деревьям, медвежата ещё могут. Медведи на задних ногах ходят только в цирке, в природе встают на них, но не передвигаются. Семьями они не живут, только медведица с медвежатами ходит и обороняет их от медведя, если он их повстречает. До смертного боя у них дело доходит». Женщины даже рты пораскрывали, а одна с восторгом сказала «Вот шельмец, как нас разыграл. А ты тоже, Глафира, раскрыла нам розыгрыш, пусть бы так и думали». Она ответила «Вам наверное не нужно, чтобы они потом думали, какие мы дуры доверчивые, а я вам скажу, что насчёт его дальтонизма – тоже наплетуха. Слышали, как он этикеткой с бутылки восторгался. И розу и блузку распознал по цвету. У нас в посёлке таких врунишек с дальтонизмом, братья мои лечат, ткнут кулаком в лоб легонько, человеку сразу видны становятся и красненькие и синенькие огонёчки и дальтонизм проходит после этого». Женщины, зная её братьев богатырей и уйму разных весёлых поселковых историй, связанных с их силой, дружно опять принялись смеяться. Толя попробовал в этой игристой перепалке возразить и молвил «Много ты в медведях понимаешь», от чего женщин опять хватил смех до визга и Михалыч опять завилял по дороге. Одна из них сказала сквозь смех, что вы только собираетесь на медведя, а Глафира сама прошлым годом завалила медведя из ружья и фабричного корреспондента, прознавшего про это, посадила на шкаф и не опустила обратно, пока тот не пообещал ей, что писать он про это не будет в их газете. Толиных восторгов от этой девушки в душе ещё больше добавилось и он их скрыть от остальных уже не смог в своём сияющем лице. Он спросил «Одна что ли ходила на медведя?» Та ответила, что отец её стал брать с собой потому, что братья заматерели, с ослушкой иногда к его словам относятся, сами хотят править, а бате не по нраву такой резон. А на медведя она одна наткнулась, без отца.
Так они и доехали с шутками и смехом до места, где охотникам нужно выходить и топать до станции. Прощались весело.
Дальше главную роль сыграла Глафирина подружка, девчонка пигалица по сравнению с ней, хотя и симпатичная тоже. Наплетуху тоже Глафире преподнесла, что она потеряла серёжку золотую на базе, а сама тот прицел имела, что слышала, как мужики собирались в следующие выходные за мотоциклом, видимо приметила взгляды: и Толины и Глафирины – друг на друга, уговорила подружку поехать поискать серёжку. Там быстро её «нашла», позвала Глафиру по грибы и чтобы не встретить медведя, боязнь перед которыми, похоже тоже придумала, попросила, чтобы та пела в лесу. Так они с песнями и подошли, вроде ненароком, к охотничьей базе и встретили мужиков. Глафира умом не обделена была и раскраснелась сильно от стыда, когда тут же распознала «коварство» подружки. Сразу засобиралась домой на свою базу и только большими усилиями всех, её удалось уговорить, что бы их отвёз Толя на мотоцикле, который к тому времени уже был исправлен. Подруга её ехала сидя на бензобаке, малым всегда там место, когда больше двух человек едут.  Так у них постепенно и возникла дружба, а потом и свадьба случилась. Подружка не зря «старалась», свидетельницей на той свадьбе была и радовалась непомерно счастью, которое случилось по её задумке. Толя уволился с нашего завода и поступил на их фабрику механиком – образование его позволяло. Построили они себе с помощью родни красивый дом, нарожали детей: мальчишек двоих и девочку. Были среди родни и сельчан на особом счету, как весёлые оба и симпатичные, всегда на всех праздниках и свадьбах были застрельщиками в веселье и шутках.
Толя наведался как-то на нашу базу в сезон охоты и держал отчёт о своей семейной жизни перед ушлыми и напористыми в своих откровениях охотниками. На не очень пристойный вопрос: как у него с той размерностью в теперешней семейной жизни, весело отвечал, что нормальность его жены является его главной удачей, всё у них хорошо со всеми признаками и признаниями в пылу страсти этого хорошо. Рассказал, что вдвоём с женой иногда ездят на охоту в семейную охотничью избу, скатанную из толстенных брёвен и очень во внутреннем убранстве облагороженную женой, лукаво добавил, «даже занавесочки на окнах есть от лишних глаз и полной раскованности». По молодости часто там пропадали. Избу эту знает вся округа и никто не пакостит и даже не ходит в те места. Иначе спрос трёх братьев и зятя им под стать, никому не сдюжить.
Только чуть с сожалением промолвился, что ту избу народ называет «Крупных изба» по фамилии Глафириной семьи – Крупных и весело тут же добавил, что он по охотничьим делам является сейчас как бы примаком.
  Рассказал ещё, как они с Глафирой медведя подстрелили. По разным сторонам распадка они шли и Толя внизу увидел медведя, перезарядился и выстрелил «Торнул по нему и не наповал, заранил, вторым выстрелом промазал по бегущему уже. Медведь бежит, в окнах мелькает между деревьями и наискосок к жене по склону подымается, не побежал почему-то на мои выстрелы, может потому, что ветер с её стороны был, он и чуял её. Я ей крикнул, мол, медведь на тебя, раненый, видно мне её, она дальше от края распадка стоит и ей не видно медведя, сменила патроны и стоит, смотрит, ружьё даже к плечу не подносит. Я патроны не могу пулевые из патронташа выцарапать и перезарядиться, нет что бы в рот заранее пару сунуть, как положено. Медведь поднялся на верх, и я тут уж успел зарядиться и она его увидела, так с двух сторон его и остановили. Хорошо, что он правее её выскочил, не по линии, на которой мы стояли. Вот тогда, мужики я сильно хотел оказаться на пути того медведя и точно бы его задавил руками. Мне с тех пор седина в голову вплелась и уговорил я её, что медведя не будем больше стрелять. …Тесть опять всё подначивает, медвежатины припрашивает, но это уж я один, если когда встречу эту медвежатину, а с ней – не выдержу больше я такого. Сейчас, когда вместе бываем на охоте, я специально пошумливаю: то окликаю её, то чертыхнусь, чтобы не попался никакой медведь – это когда по птице ходим. Редко теперь уж вместе получается. На лося тоже стараюсь без неё». И чуть помолчав, он добавил «Это пока мой первый и единственный медведь на моём счету. У нас ведь тогда, с вами на медведя не получилось охоты, да и сейчас вроде никто из вас не брал его. А у меня вот на двоих с женой и она в этом счёте меня опережает, в этой охоте», и, совсем озорно добавил «И такая несоразмерность моей жены по сравнению со мной, меня вполне устраивает». Шельмец он –  и есть шельмец.
Силич помолчал немного и добавил.    
…Маймула, оставшись без напарника, загрустил, больше стал интересоваться «стрельбой пробок», заимел не очень и вязкое, но пристрастие к этому и со временем оставил охоту. Охота – она ведь по разному у всех по жизни прошлась, разный след оставила… Мне тоже повезло повидать эту пару – действительно красота, особенно – если рядом ни мотоцикла, ни других людей, ни ружей на плечах нет, только деревья кажутся тоньше и слабее, но это понимаешь не сразу.
А слово «наплетуха» на профессиональном сленге тех работниц с чулочной фабрики, означает: не желательное, ложное сплетение ниток при сбое в работе станка.

Такую вот историю из уст Силича в очередной приезд, мы однажды услышали с Виктором, как всегда с особенностями его повествования: с непременными экскурсами, подводами, совмещением нескольких тем и прочими особенностями его рассказов…
А вот к чему он её рассказал, по какому поводу – так и не припомню…
…Силич ещё сказал, что всё хочет посмотреть в словаре: значится ли там такое слово «наплетуха», да забывает. Мы с Виктором тоже хотели это проверить, но до сих пор так и не удосужились. Проверю, непременно – теперь надо, раз написал про это…
…А рассказ этот, наверняка, из «галереи» Силича…
 
(7)