Революционеры

Уже третью неделю на улицах наших городов продолжались несанкционированные митинги под лозунгом «Хотим того, не знаем чего!». Власть страны не в силах удовлетворить их требования, поскольку чиновники попросту не могут разобраться в том, чего же именно от них хотят. Попытки вступить в конструктивный диалог с протестующими обернулись крахом: митингующие отказываются общаться с властью, объясняя это тем, что институт власти полностью утратил свое доверие в лице народа
Средства массовой информации неоднозначно поясняли своей аудитории происходившие на площадях собрания, и я не мог составить своего объективного мнения. Единственное ясное требование, которое я ясно мог разобрать – «Чтобы добиться того, не знаем чего, нужно немедленно свергнуть нынешнюю власть. На смену ей придет Вожак, и он непременно сделает так, чтобы каждый из нас был удовлетворен».

Я стал одним из тех журналистов, кто все-таки решил разобраться, чего же требовали митинговавшие, и почему же вот уже третью неделю они не ночевали в собственных домах и зябли в промокших насквозь палатках.
Я отправился на самую большую площадь в этом городе, где собралось не менее сорока тысяч недовольных. Люди стояли так уплотненно, что и яблоку негде было упасть. Свои мечты пробраться в гущу событий я сразу же решил похоронить, ибо молодая жизнь пока что мне была дороже правды. Примкнув к самому краю толпы, я с интересом всматривался в происходившее на трибуне: выступление Вожака транслировалось на огромный экран.
Не успел я подойти, как кто-то сунул мне в руку флаг.
- Чего стоишь, как дармоед? Маши давай! – приказал мне хриплый мужской голос, и я покорно ему повиновался, не отвлекаясь от того, что происходило на сцене.
- Мы хотим того, не знаем чего! – гневно выкрикивал Вожак.
- Да! Хотим того, не знаем чего! – скандировали ему собравшиеся демонстранты.
- Мы готовы отдать свою жизнь за то, не знаем что! – продолжал свою страстную речь предводитель митингующих.
- Отдать свою жизнь за то, не знаем что! – повторяли за ним митингующие.
Я заметил, что губы мои непроизвольно повторяют за протестантами эти непонятные лозунги.
- Мы обязаны это сделать! За народ, за свободу, за Родину! Мы сделаем все, чтобы добиться того, не знаем чего!
Я осматривался по сторонам. Люди восторженно смотрели на то, как Вожак ходил из одного конца сцены в другой и продолжал заражать толпу энтузиазмом. Стоявшие в ближайших рядах к трибуне люди отчаянно тянулись к нему, пытаясь коснуться его ног; периодически Вожак почитал их своим вниманием, приветливо прикасаясь к кончикам тянувшихся к нему пальцев.
- Мы пойдем туда, не знаем куда! – Вожак продолжал уверять собравшихся на площади людей, и те довольно кивали головами.
Его речь надоела мне всего за пять минут, я так и не узнал ничего принципиально нового. Вверив свой флаг первому встречному, - я даже не удосужился глянуть, кому именно я его отдал, - я обратился к стоявшим рядом со мной людям:
- Так чего же вы хотите?
- Того, не знаем чего! – ударив себя кулаком по груди, гордо ответил пожилой мужчина. Его седые волосы неопрятными кудрями свисали из-под толстой мохнатой шапки.
- А зачем вам это нужно? – поинтересовался я, глядя ему прямо в лицо. Его бойкие глазенки на секунду растерялись, он опустил их вниз, пытаясь собрать мысли, но быстро нашелся:
- Чтобы жить лучше! Жить так, как мы этого достойны.
- А чем вам сейчас плохо? – продолжал я забрасывать его своими вопросами.
- Власть совсем обнаглела! Вы посмотрите, что творится! – разошелся мужчина, брызгая на меня пеной собственной слюны. Я смущенно вытирал его слюну со своего лица свободной рукой, а второй тянулся со своим диктофоном поближе к его рту. – У нас нет того, не знаем чего! Зато власть жирует! У них есть все, и не только то, не знаем что!
Он продолжал что-то говорить, но я уже не мог разобрать его слов. Мой диктофон беспардонно перехватила старушка, туго повязавшая свою голову оранжевым платком.
- Мы просто не можем так жить, понимаете? Вот раньше как было? Не так! Раньше было лучше! А сейчас? А сейчас в стране творится дурдом! А все почему? Потому что власть плохая, – чуть ли не рыдала она, и я, поддавшись жалости, с трудом сдерживался, чтобы не прослезиться в ответ на ее жалобные причитания.
- Но что именно не так? Объясните, - я чуть ли не умолял ее рассказать, что происходит и чего же именно она хочет.
- Все не так, - продолжала плакать женщина, и я заметил, как люди вокруг стали недовольно озираться в нашу сторону. Лишь пожилой мужчина, которого я давно уже не слушал, продолжал брызгать на меня слюной, ругая существующую власть и разговаривая, очевидно, с воздухом.
- Молодой человек, да отстаньте вы от бабушки! – выпалила стоявшая рядом с женщиной низенькая пышка неопределенного возраста. – И не стыдно вам обижать человека? Или вы тоже из провластной газетенки? Провоцируете тут народ на скандал! Идите к себе в контору и пишите свои проплаченные властью статейки, а бабушку оставьте в покое!
- Да я независимый журналист, блоггер, я просто пытаюсь разобраться, что происходит, - пытался пояснить ей я, но она продолжала меня в чем-то обвинять. Ей вторили еще несколько женщин, и я решил не продолжать этот бесполезный спор.

- За что вы боретесь? – поинтересовался я у щуплого высокого парня в круглых очках.
- Как за что? – удивился он. – Вон Вожак озвучивает все, чего мы требуем!
- Но, может быть, у вас есть свои личные мотивы? – осторожно вставил я.
- Нет, никаких личных мотивов! – гордо заявил он. – Патриот я, за страну борюсь, за правду!
- И в чем же эта правда заключается?
- В том, не знаю в чем!
«Все с тобой понятно!» - подумал я и продолжил искать потенциально готовых к диалогу людей. Но кого бы я не спрашивал, все огрызались, посылали меня куда подальше. Немногие из тех, кто отзывался на мои вопросы, неизменно повторяли одно и то же: «Хотим того, не знаем чего!».

«Да есть здесь хоть кто-то адекватный, в этой толпе?», - возмущался я, отойдя в сторону и почесывая затылок. Решив не сдаваться раньше времени, я выискивал глазами кого-нибудь, что бы мог более вразумительно объяснить мне свои требования.
Немного поодаль от основной массы людей стояла разноцветная палатка, возле нее кучковались преимущественно молодые люди. «Студенты, - подумал я. – Уж они наверняка окажутся более общительными».
Я заулыбался, прокручивая в своей голове предварительный ход интервью. Среди собравшейся молодежи я сразу выделил для себя очень красивую, высокую шатенку. Она стояла в национальном костюме и озаряла своей прекрасной улыбкой всю площадь, увядшую в цветах умирающей осени.
- Здравствуйте, - я вежливо дотронулся до ее плеча, чтобы привлечь к себе внимание прекрасной активистки. Она обернулась и подарила мне свет своей улыбки. – Я журналист, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Но не успела она и рот раскрыть, как меня постиг удар в челюсть.
- Руки прочь от моей телки! Мудак!
Я упал на землю, мой диктофон вывалился из моих рук и отлетел кому-то под ноги; некто своим острым ботинком откинул его прочь, в гущу черных ног, месивших грязь в серой луже.
Я поднял голову, усиленно растирая пораженную челюсть, и увидел над собой низкорослого, но массивного лысого парня. Его глаза залились кровью, всем видом своим он говорил, что готов был убить меня прямо на месте. Ревнивец уже занес было ногу надо мной, чтобы со всей силы ударить меня в живот, и я закрылся, пытаясь защитить свое тело руками.
- Не надо, Жора, - взмолилась красавица-активистка, схватив его за руку. На фоне этой девушки он выглядел карликом, и я даже хотел рассмеяться с того, как нелепо выглядит эта парочка, и только страх перед неадекватным ревнивцем заставил меня поглотить собственный смех.
Девушка смогла уговорить своего парня смиловаться надо мной, но, прежде, чем уйти, он набрал во рту всю накопившуюся слюну и смачно харкнул мне в лицо.

- Ну и странные эти активисты, - тихо злился я, вытирая со щеки его едкую слюну, пропитанную ядовитым запахом сигаретного дыма.
- С вами все в порядке? – надо мной наклонилась девушка, невысокая, пышногрудая, с обаятельными зелеными глазами, цвет которых подчеркивал ее бирюзовый берет. Она помогла мне подняться; я с досадой рассматривал свои джинсы, измазанные грязью после неожиданного падения.
- Все нормально, спасибо, - произнес я между тем. – Неудачный сегодня денек, если честно, - сам не знаю, зачем, добавил я.
- А я тоже журналистка, - улыбнулась она. - Я видела, как вы пытались взять интервью. Знаете, это бесполезно. Они и сами не знают, чего хотят… Пойдемте отсюда…
Она взяла меня под руку и отвела в сторону.
- Вчера я тщетно пыталась отснять репортаж, еле ноги унесла отсюда… - продолжила она. – Камерщика поколотили, и даже камеру разбили…
- Вас тоже хотели избить? – возмутился я.
- Избить – нет, но одна молодая женщина чуть не вырвала мне волосы, когда я пыталась разузнать, в чем именно она видит свободу и справедливость, – журналистка говорила об этом с юмором, без обиды, продолжая улыбаться.
- Это ужасно, - отозвался я, не желая представлять, как кто-то посмел поднять руку на это милое создание.  – Но зачем же вы опять пришли на эту площадь? Или вы не боитесь увечий?
- Я решила слиться с толпой, притвориться своей, попытаться понять, чего же они хотят…
- И что же вы поняли?
- Я так и не поняла… Но мое личное мнение, что они и вовсе ничего не хотят… Им просто нужно показать себя. Есть такая потребность у человека – привлекать к себе внимание общественности.
- Не самый лучший способ это сделать, вы не находите? – улыбнулся я.
- Нахожу, - ответила она. – Но я не вижу в этом ничего странного. Чем менее четко сформулированы человеческие желания, тем громче они звучат.

Пока мы шли по тихой улице, она продолжала говорить, а я слушал, как ее голос заливался, подобно пению соловья. После пережитого унижения ее голос действовал на меня, как бальзам на душу. Я не хотел, чтобы она прекращала говорить, когда девушка остановилась у входа в здание телестанции и произнесла:
- Ну вот и все, мне пора. Я здесь работаю. Было очень приятно с вами познакомиться. Кстати, меня зовут Люда.
- Максим, - ответил я. – Очень приятно.
Она отвернулась от меня и, цокая каблуками, пересчитала ступеньки крыльца, поднявшись ко входу. Я окликнул ее:
- Стойте!
Она обернулась.
- Люда, а не поделитесь ли вы своим номером телефона?
Я посмотрел на свои ноги и подумал о том, что на ее месте я ни за что не стал бы давать свой номер человеку, от макушки до пят измазанному грязью. Но Люда порылась в своей сумочке и протянула мне свою визитку.

Мотивы и истинные желания протестовавших на том митинге так и остались для меня загадкой. Я ушел из журналистики и занялся преподаванием  литературы.
Зато в тот самый день я встретил свою судьбу. Мы поженились с Людой ровно через год после дня нашей встречи, а на площади все еще продолжались протесты, иногда переходившие в вандализм.
После росписи в ЗАГСе наша свадебная колонна проехалась мимо заполненной людьми площади.
- Погодите, - сказала Люда водителю. – Остановите здесь.
Она подмигнула мне и подала мне свою руку, сверкнув обручальным кольцом, которое я едва успел надеть на ее безымянный палец.
- Я думаю, нам стоит поблагодарить этих людей за то, что свели нас вместе, - сказала она мне. - Если бы не их непонятная акция, мы бы так и не встретились…
Я помог ей вылезти из машины и свистнул фотографу. Тот тут же поспешил к нам.
- Сделайте пару кадров на фоне митингующих, - попросила Люда.

- Горько! Горько! – закричала нам толпа. Люди, стоявшие в крайних рядах, повернули свои головы в нашу сторону, позабыв о захлебывавшемся на трибуне ораторе.
Я поцеловал Люду, а протестующие захлопали в ладоши и радостно засвистели в знак одобрения. Моя невеста бросила в толпу свой букет, кто-то из девушек поймал его и радостно завизжал.
- Совет да любовь вам! – выкрикнул кто-то неподалеку от нас.
- Ну а вам – добиться, наконец, того, чего вы хотите, не знаю уж, чего вы там хотите, - сказала Люда и взяла меня за руку. Мы направились обратно к своим гостям. Фотограф поспешил  за нами, еле успевая делать кадры.
- Это будут шикарные снимки, - заверил меня он, когда я усаживал свою жену обратно в машину.
- И не сомневаюсь, - ответил я.
- Революционеры, - с похвалой произнес он, видимо, причислив нас в ряды протестующих.
- Мы не революционеры, - возразил я. – Мы знаем, чего мы хотим.

2014