Воробей

Когда я после развода переехала в другой город в новую квартиру, он уже жил там, на балконе со своей подружкой. Обычный городской воробей. По утрам заливисто чирикал, оповещая округу, что территория занята, что он женат, сыт и счастлив. А, может быть, о чём-то ещё, радостном. За лето воробьиная чета выводила три потомства. На балконных перилах в пять утра рассаживалось всё его большое семейство. Молодёжь с интересом заглядывала ко мне в комнату через открытое окно. Косясь то одним, то другим глазом, они издавали такой ор, что о сне можно было забыть. Я пыталась бороться. Бросала в них подушкой, кричала, ругалась, просила. Бесполезно. Утренний ритуал начинался минута в минуту. Сам папаша находился рядом с ними и молча, наблюдал. С одной стороны молодец,- не запрещал своим птенцам изучать новый мир! Там ведь, в полутьме комнаты, столько страшного и интересного: какие-то громкие звуки, летающие предметы, тётка иногда выбегает. Через пару недель, поняв, что бесполезно их шугать, я смирилась. Да и грусть моя растворялась от птичьего щебета. Я просыпалась, включала термопот, заваривала чай и садилась с горячей чашкой на балконе. Воробьиная семейка сидела меньше чем в полуметре и с любопытством продолжала чирикать. Осенью, с наступлением первых заморозков, воробьиные дети куда-то исчезали. Улетали, наверное, в самостоятельную жизнь. Родители неизменно оставались в гнезде, за серым, надёжным металлическим листом, спасающим наш балкон от ветра и непогоды. Так продолжалось несколько лет, пока не пришла беда.
Как-то ранней весной наш балкон атаковали осы. Мамочка уже сидела на яйцах, а мы с папашей с радостью ждали появления птенцов. Очередным утром я не услышала его восторженного чириканья и чуть не проспала на работу. Вышла на балкон, а там, рядом с гнездом сидят понурые родители: птенцы вылупились, но все были мертвы. Наверное, их осы зажалили. Я пошла в магазин, купила специальное средство и обработала балкон. Следующее потомство было сохранено, выращено и отпущено в счастливую жизнь.
Прошло ещё несколько лет. У меня поменялась работа, приходилось уезжать в длительные командировки. Редко теперь я бывала дома, маленькие летающие соседи начали бояться моего появления, и я старалась меньше их беспокоить. Проснулась однажды от того, что мой воробей за балконом странно кричал. Не чирикал, не щебетал, а кричал, словно плакал. Послушав с минуту и убедившись, что мне не кажется, вышла на балкон. Он был на антенне за кухонным окном. Нахохлившись, безвольно опустив крылышки и безутешно, отрывисто чирикал. Я заглянула в гнездо, а там…  лежала его мёртвая подружка, а под ней пятеро голеньких неподвижных птенчиков. Наверное, это снова осы поработали. Воробей подлетел к гнезду, сел рядом. Посмотрел на меня, наклоняя головушку,- мол, вот видишь, горе какое. Я расплакалась. Как мне его утешить?.. Он горестно, с отчаянием чирикал каждое утро. Никуда не улетал. Продолжал сидеть взъерошенный, с опущенными крылышками. Я просыпалась и плакала вместе с ним. По моим подсчётам, только при мне, он прожил с этой воробьихой  восемь лет. Она была особенной, крупной, шустрой, с белым пером на правом крыле. Я думала, что птицы ведь не собаки,- у них нет чувства привязанности и память короткая, что на следующий день он забудет о своей беде. Но каждое утро воробей продолжал плакать. У него не текли слёзы, как бывает у людей. Он просто стал угрюмым, ссутулился и голос изменился. Его горестный «чирик» проникал в самое сердце. Это было невыносимо. Через две недели отчаяние сменилось злостью. С негодованием, выкрикивая что-то на птичьем языке, бедолага злился на весь мир. Ещё через пару дней пытался чирикать зазывно, чтобы привлечь новую пассию  в своё опустевшее гнездо, но бешеное состояние внутри искажало его голос. С остервенением стал выдёргивать пёрышки по бокам. Я не выдержала, вышла на балкон. Он, сидя на антенне, замолчал.
- Чем так плакать и беситься, сидя на месте и ничего не делая, ты бы смирился, родной,- говорила я тихим, ласковым голосом,- полетел бы, поел, присмотрелся к другим воробьям. Ведь до нашего с тобой горя никому нет дела. У всех другая, своя жизнь. Сейчас первое потомство выведено, все заняты прокормом детей. Ты бы слетал и присмотрел себе мамочку с детьми, у которых папы нет. Ведь есть где-то такая дамочка. Представляешь, как трудно ей одной их растить? Вот такую тебе жену сейчас не сложно будет подыскать. Попробуй…
Воробей сидел, косясь то одним глазом, то другим и, казалось, внимательно слушал.
Через два дня рано утром раздался привычный его радостный «чирик-чирик». Я проснулась и прошла в кухню. За окном слышен был шорох, и редкий тихий стук в стекло. На подоконнике явно что-то происходило. Стараясь остаться не замеченной, подошла ближе. По ту сторону стекла первые лучи солнца освещали трёх желторотых юных воробьих. Они были ещё малышками, но полностью покрытыми пёрышками, и наверняка умеющими летать. Девочки поочерёдно склёвывали облупившееся лаковое покрытие оконной рамы. Из гнезда выпорхнула их слегка растерянная мать, села рядом. Она была очень худенькой, и от этого казалась длинной. Воробьиха суетилась и нервничала, оглядывалась тревожно. Кажется, новое место пугало её. А воробей довольно сидел на антенне, снисходительно наблюдая за её обеспокоенными движениями. Потом он ей чирикнул что-то, и они улетели. Девочки остались на подоконнике. «Хоть бы склёванным лаком не отравились»,- мелькнуло у меня. Но меньше, чем через минуту парочка вернулась с полными клювами гусениц и кузнечиков. Рассовав всем по очереди по порции, снова упорхнули. Приёмные доченьки довольно и чинно сидели на подоконнике, жмурясь от яркого солнца.