Три забытых зонтика

Романы между профессорами и аспирантками не редкость. Но она не была его аспиранткой, а он не был ее профессором. Между ними не случилось романа. Они просто встретились в Париже… Банально? Да, возможно. Но случилось именно так – они встретились в Париже. И были знакомы всего три дня.

Стояла роскошная, неправдоподобная, почти сказочная осень, какая случается один раз в сто лет. Дожди шли редко, скорее напоминая о том, какое время года по календарю, чем были сезонным атрибутом. Именно в эту осень 19** года, в Париже состоялась научная конференция по проблемам ***. Катрин, тогда еще аспирантка, впервые приехала в Париж.
Катрин сразу увидела его. Профессор Джон Уинсли, американец, признанный авторитет в области ***. Его научными трудами ученые всего мира зачитывались так же, как любители фантастики – романами Рэя Бредбери. Высокий, подтянутый, с изрядной сединой и пронзительно синими глазами, едва разменявший шестой десяток лет, Джон не показался ей старым. Разве у кумира есть возраст?
Как ни странно, Джон тоже заметил Катрин среди многих молодых ученых. Подошел, представился, заговорил. И те три дня, что длилась конференция, все свободные часы они проводили вместе. Гуляли по аллеям парков, по набережной Сены, сидели в уютных кафе и говорили, говорили, говорили… Вернее, говорила по большей части Катрин, а Джон слушал, согласно или с сомнением качал головой, изредка поправляя и направляя ход разговора.
Катрин торопливо записывала авторучкой на салфетках новые идеи, которые приходили ей в голову, рисовала графики и схемы, показывала Джону. Он удивленно приподнимал левую бровь, когда что-то казалось ему интересным, начинал вслух размышлять, и завязывался очередной спор. А иногда Катрин молча сидела, обхватив ладонями большую чашку с латте, и внимательно слушала профессора. Порой она ловила на себе его изучающий взгляд, и что-то еще мелькало в его удивительно-синих глазах, но что именно – Катрин не могла понять.
Однажды они бродили в старом парке на окраине Парижа. На город спускался вечер, аллеи были почти пустыми. Но на одной скамье недалеко от выхода из парка сидела пара. Еще не старая дама в элегантном сером пальто и кокетливой шляпке с вуалью, и очень представительный пожилой мужчина в клетчатом полупальто и таком же кепи. Катрин и Джон медленно шли, перебрасываясь шутливыми фразами. В руках у Джона был черный зонт-трость, которым он иногда пытался что-то написать на опавшей листве. Конечно, письма не получались, буквы не складывались, и Катрин звонко смеялась над чудачеством Джона. Неубранные листья шуршали под ногами, низкое облачное небо накрывало город уютным покрывалом, и только в редких прорехах облаков закатное осеннее Солнце причудливыми лучами стремилось в этот мир.
Пара, сидевшая на скамейке, встала, женщина заботливо поправила шарф на шее мужчины, взяла его под руку, и они неторопливо направились куда-то, возможно – домой. На скамье осталось что-то лежать. Когда Катрин и Джон подошли ближе, они увидели, что на скамье лежат два зонта-трости, старые, немного линялые. Один был когда-то ярко-коричневым, другой лиловато-серым, в крупных бледных розах. Пара была уже далеко, глупо было спешить вслед за ними или громко кричать, нарушая гармонию парка. Возможно, завтра они вернутся и найдут свои зонтики здесь.
- Может быть, ради этого и стоит жить? – вдруг сказал Джон, останавливаясь напротив скамьи и задумчиво глядя на зонтики. Тон его голоса совсем не вязался с той непринужденной беседой, которую они только что вели. Катрин удивленно посмотрела на него.
- Мне кажется, компания им не помешает, - Джон положил свой новый черный зонт-трость рядом с выцветшей парой пожилых зонтов. Он как-то нелепо и в то же время гармонично выглядел рядом, составлял удивительную композицию.
Джон отступил на несколько шагов от скамьи, склонил голову набок, в его глазах опять что-то мелькнуло, и Катрин опять не успела понять, что именно.
Джон подставил локоть, Катрин взяла его под руку и они пошли к ближайшему кафе. Хотя вечер и выдался теплым, не помешало бы согреться чашкой горячего чая, а может быть – грога. У выхода из парка Катрин еще раз оглянулась: центральная безлюдная аллея, усыпанная червонным золотом опавших листьев, низкое небо с редкими проблесками синевы среди причудливо-кудрявых облаков, пустая скамья с потрескавшейся краской и три забытых зонтика на ней.

На следующий день Катрин уезжала поездом к себе в Нормандию. Джон улетал в Нью-Йорк следующим утром. Он сам отвез ее на вокзал, сам занес легкий чемодан в купе, разместил его на багажной полке. Катрин вышла с ним на перрон. Было оживленно, даже суматошно, громкоголосо. Они молчали, глядя друг другу в глаза. Раздался свисток. Джон на мгновение крепко прижал к себе Катрин и легонько, вскользь коснулся краешком своих губ - губ Катрин.
Катрин забежала в вагон, и пока поезд набирал ход, сквозь стекло смотрела на Джона, который, не отрываясь, смотрел на нее. Что-то невысказанное осталось между ними, от чего сладко ныло под сердцем и щипало глаза.
Вскоре платформа вокзала. Поезд набирал ход.

По возвращении из Парижа Катрин едва не довела до удара своего научного руководителя, заявив, что ее диссертация никуда не годится. До защиты оставалось всего полгода, а она решила полностью изменить концепцию своей научной работы. Никакие убеждения коллег и увещевания профессора не смогли остановить порыв Катрин. Она спала по три-четыре часа в сутки, работала, как одержимая, неделями без отдыха, и казалось – летала на крыльях. Формулы и формулировки рвались из-под ее пера, строки слагались как в поэмах – удивительно легко и стройно. Профессор только разводил руками, тер переносицу и не скрывал удовольствия от результатов усилий своей ученицы.
Катрин защитилась блестяще. Она в одночасье стала знаменитостью, ее научный труд – сенсацией. Она получила лестное предложение возглавить кафедру ***го института прикладных исследований в области ***. Но самой большой наградой стала скупая, в несколько строк, телеграмма из Америки. От профессора Джона Уинсли.

Потом все сложилось, как в женских журналах. Красивый роман, предложение, брак. Семья, сын. Успешная карьера.
Катрин много работала, в той же области, что и Джон. Спустя несколько лет его имя вновь прогремело в связи с открытием *** частиц. Катрин отправила поздравительный адрес, в ответ – несколько скупых строк, от которых на душе отчего-то вдруг  стало тепло.

- Мам, ты скоро?! Папа уже давно ждет! – крикнул сын из прихожей.
- Сейчас, только просмотрю последнюю колонку, - рассеянно сказала Катрин, допивая кофе и пробегая глазами ряды газетных строк. Вдруг ее глаза наткнулись на траурную рамку, руки дрогнули: «В Нью-Йорке, в возрасте 72 лет от болезни сердца скончался известный ученый Джон Уинсли. Семья и коллеги…»
Катрин отложила газету. Хорошо, что муж и сын сейчас ждут ее внизу, в машине.
Катрин подошла к окну и посмотрела на улицу.
Вот уже десять лет, как их семья перебралась в Париж. Париж… Город, который изменил всю ее жизнь… Или это не в городе было дело?
Сейчас за окном полыхала осень, очень похожая на ту, двадцать лет назад. Красивая, яркая, теплая. Но другая. Ничто не повторяется дважды…
За двадцать лет они с Джоном больше не встретились ни разу. Не сложилось. Видимо, так было угодно судьбе. Одна встреча, три дня, две телеграммы, которые она до сих пор хранит в старой шкатулке.
Двадцать лет жизни.
Сейчас Катрин уже под пятьдесят, она сама давно профессор. Взрослый сын, студент первого курса такого же факультета, который закончила много лет назад сама Катрин.
На мгновение под сердцем защемило, запершило в горле, на глаза набежали слезы. Она мысленно обратилась с молитвой к Богу – за Джона. Пусть ему будет радостно там, куда он ушел, и куда лежит дорога всех в этом мире. Только пройти эту дорогу можно по-разному…
… Отчаянный звонок сотового заставил Катрин вздрогнуть и вернуться в реальность из грез. Она посмотрела на входящий, увидела фото сына, представила, как он негодует от медлительности мамы, и поспешила к семье. У входной двери ее взгляд наткнулся на красивый зонтик-трость, висящий на специальной вешалке– по синему небу кружатся золотисто-багряные листья.
Катрин закрыла дверь и стала спускаться вниз. Ее ждали муж и сын. Все было, как всегда. Как должно было быть. Она казалась спокойной, как обычно. Слегка улыбалась своим мыслям. Только перед внутренним взором стояла безлюдная аллея, усыпанная червонным золотом опавших листьев, низкое небо с редкими проблесками синевы среди причудливо-кудрявых облаков, пустая скамья с потрескавшейся краской и три забытых зонтика на ней.
Три… забытых… зонтика…