Семь проповедей к брату

С Е М Ь   П Р О П О В Е Д Е Й   К   Б Р А Т У
или
РАЗГОНМАССОВЫХМАНИФЕСТАЦИЙСИЛАМИПРАВОПОРЯДКА

психологическое откровение
обрывков фраз и цифр
новой веры, не требующей
беспрекословного умирания
и восславления нелепостей бытия
чужим языком


...а ведь ты тоже хотел выжить. Кончиками когтей, осколками клыков ты пытался удержать возле себя похотливую суку по имени жизнь. Да, ты любил ее ! Но невзирая на все покупающую и продающую ласку бесполых существ, она выбрала наручники и плеть нового господина. Так вспомни же, когда и кем была распята всепобеждающая алогичность бытия, когда и кто отвернулся от изъязвленной твоей физиономии, когда и как было добито растоптанное в грязи веками пропагандистского сиропа тощее и строптивое человеческое достоинство ? Вспомни, как вы пытались унять веселую разгулявшуюся силу начинающего свой полет бронебойного снаряда и как вы пытались противостоять убийственной термоядерной религии ? Да, пули прилетают и улетают, а бронежилет остается. И в этой правде слепых бронетранспортеров найди себя. Ты ведь еще дышишь. Ты ведь так хотел выжить...

...струйка крови, стекая от локтя к ладони, никогда не пожалеет о содеянном. Способен ли ты так же легко и геройски воспринимать собственное постепенное свертывание ? Я искал медведя в тайге, я искал волка в лесу, но нашел лишь пошло смердящее эмрадио. В бетонных лабиринтах мегаполиса я возжигал живительный огонь ртутных ламп, я играл на щелчки в карты с компьютером, но я так или иначе вспоминал кипящий ветер ночного танкового полигона. Имеет ли смысл твое грядущее покаяние ? Весело и свободно закатай под коленки штанины суровых брокерских брюк, сорви удавку галстука - на ней достойны висеть они. Приди во двор городской живодерни и поклонись смиренно сидящему окровавленному мне. Я знаю, что ждет меня там. А догадываешься ли об этом ты ? Струйка крови, стекая от локтя к ладони, говорит мне, что никогда не пожалеет о содеянном...

...суицидально бессмысленные слова. Что ты можешь сделать, чтобы оправдать свои зеркально чистые руки ? Что ты можешь сказать, когда прозвучала команда “Заткнись” ? У них больше цветной бумаги в толстых кожаных мешках, у них есть опыт разгона массовых манифестаций силами правопорядка, они привыкли жить этой жизнью, она отдается им каждую ночь. А ночь пахнет бомжатиной, пахнет хлебом и солью, пахнет придурковатым порохом, пахнет смурной и оловянной водкой. Расчлененный Дед Мороз разносит взрывчатые подарки обалдевшим детям с лицами дебилов. У них своя, прямолинейная, нечеловеческая логика бытия. Что определяет сознание ? Не железный ли ломик, Бьющий по очередной бритой голове ? А она, падая, произносит суицидально бессмысленные слова...

...я потерял свой последний ботинок в пляшущем вареве призрачной кипящей толпы, которая шарила у меня по карманам тысячепалой рукой. Обретая покой, я веду за собой сотни криков “Постой”. Где же вечный герой ? Какими силами ты собирался опровергнуть бегущий по целеустремленным рельсам тепловоз, который даже не пытался понять, кто и что же там торчит из проложенной колеи, расставив руки крестом ? Для него ты - препятствие на извечно указанном пути, которое с песнями и плясками, хлебнув для пущей уверенности жестокой жидкости из стакана, кипящего на окне, необходимо снести на полном ходу, дабы не смущать умы благочестивых сограждан наших. Так сочти же число его, ибо таково оно: 736894697744952 ! Именно так японские военнопленные расправлялись с жестокими оккупантами, кормившими их заокеанской тушенкой, прививающими им страх перед новым богом охуевшего человечества. Страх присутствует в тебе, неуклонно и неутомимо разлагая тебя на психологически отрицательные элементы из таблицы дедушки Менделеева. Я чувствую твое разложение, и нет той силы, что спасла бы тебя, кроме твоей глубокой и искренне матерной веры в грядущую ночь, теплую и завлекающе косноязычную. Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, нет веры, кроме той, что творишь ты в наркотическом бреду, свивая себе прочную веревку из обрывков фраз телевизионных дикторов, осколков пены огнетушителя и убийственно четких телодвижений зубного врача. А что ты будешь делать, когда останешься один ? Как ты, выйдя на помост собственного узкого подоконника, посмотришь в глаза братьев своих меньших - по росту и по содержанию ? Что ты сделаешь с намертво зажатыми в кулаке зубами Гада, пришедшего отобрать у тебя и эту последнюю попытку ? Я знаю, что ты сможешь обрести. Я потерял свой последний ботинок в пляшущем вареве призрачной кипящей толпы...

...отчисление из жизни за неуспеваемость. Да, и такое бывает на этой стороне нашего пространства, в котором властвуют законы, что невозможно ни увидеть, ни услышать, ни осознать, ни соблюсти, ни нарушить, ни попереть, ни исправить - мироощущение дзен-буддиста не может быть объяснено с точки зрения всеобъемлющей банальной эрудиции. Как не может быть объяснено кроваво-красное солнце, еженедельно занимающее свои позиции за горами боли и счастья - может быть, это и есть настоящий мазохизм. В хитросплетениях подземелий астрального рейха лишь одна вещь, имеющая значение, не имеет смысла и интеллектуальной нагрузки - взопревшие ноги усталого путешественника попирают пластиковый рай, защищаемый деревянными лицами в окружении камней преткновения. Их вышибли за ворота. Отчисление из жизни за неуспеваемость...

...ты долго не позволял себе быть сильнее, чем все они. Ты слишком долго терзался мрачными раздумиями о негативной стороне предательства и воровства. Ты давно уже упустил все, что мог бы иметь в обмен на извечные сказки о прекрасной жизни где-то там, за горами. Ты поклонялся резиновому божку, ты красовался перед напыщенными и строгими ****ями в дырявых валенках, ты пытался выпросить у них свой огрызок заплеванной свободы. Свиная голова украшала твое зловонное и уебищное жилище, где нищий дрищет на кладбище. Игра слов, игра пороков, вечная и непрекращающаяся, пахнущая весенней блевотиной и черным дождем драка за нелепо призрачную власть над людьми и предметами, похожее на раздавленного червя стремление обладать рецептом вечного и всеобщего спасения, предполагающий бред одинокий экстаз самоудовлетворения, потухший взгляд живого и теплого робота, жестоко убитого холодными хмурыми хомо сапиенсами - что ты можешь знать обо всем этом ? Как понимать твои бегающие поросячьи глазки, временами впивающиеся в Великую Тьму, чтобы различить там что-то свое ? Что смог бы ты увидеть там ? Ведь ты так долго не позволял себе быть сильнее...

...моя короткая жизнь, похожая на презерватив, все сильнее и сильнее старается показать мне, насколько Каин был неправ. Я не верю в питающихся цветами волков. Я вновь заряжаю автомат и, выходя с ним на улицы обмороженного города, я чувствую его страх. Я питаюсь этим страхом, смакуя его, как пахнущее резиной молодое вино. Страх - мой хлеб, страх - моя вода, страх - мой кислород. Среди заплесневевших пацифистских прибамбасов наши дети постигают великую науку поражения мишеней навскидку от бедра. Обросшие канатными волосами нелепые существа ватными ручонками, вытягивая шеи, пытаются вырвать у меня из рук мой боящийся мир. Черный глаз ствола запомнит все эти лица. Пули, получив наконец радость направленного полета, веселыми стаями зажужжат у огромных поросших жесткой шерстью ушей. И пусть моя короткая жизнь, похожая на презерватив, все сильнее и сильнее старается показать мне, насколько Каин был неправ...

...те, кто понесет имя и дело мое далее. Они не видели света луны, они не знают, как бордовые деревянные галлюцинации по вечерам выходят из темных углов запустелого космоса, как они совокупляются с тускло отблескивающими стальными монолитами моих мыслей, какие плоды мы пожинали от подобного астрофизически нелепого союза. Но тем не менее рано или поздно, шумно и поразительно пришла пора отправляться домой, к ждущему и любящему всех нас Отцу. Так подними же нелепою худою рукой граненый стакан измерений, опрокинь порцию времени в застывший льдом голодный рот последней планеты. Пусть она зайдется в приступах исцеляющего чахоточного кашля. Во имя тех, кто понесет имя и дело мое далее...

...просто, как жизнь. Невообразимо пытливый исследователь чужих подштанников, антинаучный профессор мирового масштаба, кроет стоэтажными матами залетевшую в упорядоченный отшлифованный микроскоп яркую оранжевую муху. Все мы пользовались потайными ходами замочных скважин, дабы проникать в самую суть того, что вроде бы нас и не касалось. Стройными рядами крестоносцы шли отвоевывать у своего бога его преосвященный гроб. Где бешеная Мекка сексуальных маньяков, где стремит, стремая случайных прохожих, свои воды Стикс, там завтра будет зажжен тысячами огнеметов рассвет нового дня. Горящий с четырех углов, он подползет к нам, обессилевший и бесповоротный, и попросит прощения, и будет крещен своим очистительным огнем. Так, нежели иначе, развивались события в детективе неизвестного писателя, где храбрые бандиты с добрыми лицами укладывали свои трупы в горы под проливным огнем жестоких садистски настроенных сыщиков. Вновь добавилась строка к бесконечно длинному списку сексуальных извращений человека разумного, вновь охладилось до абсолютного нуля слабое слепое нутро мумии. И я, созерцая это, хронически плакал, сознавая свое бессилие перед целеустремленно горящей спичкой. Ты открыл мне, что может быть лучше ведра теплого пива в жаркий день. Котлы уже давно модернизированы, мы испытали их и они ждут своего часа - носатый упырь воззвал из бездны настенного календаря. Бей, барабан, забивай насмерть тварей недвижимых, они всегда в цене. Бей по терпким кленовым зубам, по фарфоровой перегородочке между двумя станциями метрополитена. Как знал, как знал, что все закончится дешевым боевиком с раздачей посмертных орденов, выкованных из пальцев и глаз побежденных. Нелепую школу потрясающего основы мира дворника предваряла сухая лекция о застоявшихся в ангарах танках. Сбивая с ритма пульс планеты, покажут ли они нам лицо той девочки, что отдается в подземных переходах за пожизненный стакан огуречного лосьона, противопоставят ли экстазу последних дней благое масло мирного сосуществования двух и более систем на одной лестничной площадке. Замкнутое пространство лифта пытается вытужить из себя очередной приступ клаустрофобии. Не нужно бегать по чужим умам в поисках горящей электрической лампочки, так или иначе подставляя хилую спину под удары камней - кирзовый сапог блестел всегда. Красные глаза абсолютного наркомана выплюнули истину в высшей инстанции, подобно тому, как плюемся все мы в поверженные идолы прежних богов, воздвигая на развалинах Кремля сверхгиганта технической цивилизации. Аль джихад аль ислами. Постигни это, и тогда железное слово антинародной пропаганды затронет лишь краешек вымирающего континента. Каждое воскресенье в десять ноль ноль у нас по расписанию холокост, а значит, прорвался гнойный родник - jedem das seine. Просто, как жизнь...

...еще одним оборзевшим человеческим существом стало меньше. Ты уже знаешь, куда нас гонит на убой тяжелый Глобальный Плюс. Ты уже принял и переварил идеологию всеобщей некротизации, которая суждена резвому народу решением неопалимо веского народного суда. Так как же удается взлететь тысячетонной махине наших вожделений, как получается вера из гранитных обломков прошлой жизни, какая проклятая сила держит разум на орбите - искусственный спутник не ведает совестливых и злых богов. Проникновение на ту сторону плачевно завершилось, а значит, успех нашего безнадежного дела гарантирован уставным фондом в миллионы обрюзгших расплывшихся душ. Почем бессмертие на деревенском рынке ? Каждому из вас суждено заплатить за все - но цены ниже мировых стандартов. Давай отчаянно и бесподобно писать нефтью по воде, убивать тысячелетнего щенка овчарки, чтобы не было больше палящего лета на нашей территории. Давай кормить безумного гостя, подливая в щедрый кубок жизни в рамках установленных границ сырую каплю последнего желания приговоренных. Ты сказал, что вода чрезвычайно мокрая - но это недоказуемо с моих позиций. Позиция номер 137 - окоп для артиллерийской установки, отсчитывающей мгновения оставшихся за бортом. Твоя неиссякаемая правда ярким блеском металлических конструкций логики отпугивает мою бессмысленность и алогизм. Чем зарабатывается волчий авторитет вождя новой стаи, руководителя на все времена, пахана на жестких нарах ? Ты боишься перевернутого мира. Но солнце вставало точно так же, и холодные руки великого зверя ничего не услышали даже тогда, когда еще одним оборзевшим человеческим существом стало меньше...

...приобрети себе большое болото, установи в нем свои законы, выбей инакомыслие их тяжелым ударом судьбы. Безумно и смертельно правь гнутую жесть подкоркового вещества, заколачивай никудышные пробки в хлещущий темной красною кровью семейный очаг. Составляй протоколы вскрытия вен, осмотра горячих трупов, ушедших из мезозоя сюда, к нам, чтобы понять и постичь безумную правду вращающихся лопастей. Наклей карту звездного неба на расписание уроков - ты увидишь, что получится. Не думай о том, что подделка паровоздушной смеси преследуется законом. Их законы не могут преследовать нас - были бы колеса под руками. А когда примеришь на себя полосатую униформу Избранника - не сожалей о забытом на месте принесения жертвы ноже. Ты совершил свое предназначение, ты должен забыть о нем. Следующий шаг программы - самоуничтожение. Нужно быть сильнее их, а значит - они не имеют права распять твои липкие руки на толстых бревнах собственной лжи. Процессор бессмертен, партия бессмертна, мафия претендует на это - но ты никогда не увидишь их. Обрети себя. Приобрети себе большое болото...

...в своих уебищных жилищах сжигает идолов ворье, а нищий дрищет на кладбище на изваяние свое: все начиналось как с бутылки, пришел патлатый молодец, зловеще выпалил с ухмылкой: “желаю счастья, всем ****ец”. И каждодневным желтым страхом питаться не разрешено. Сочится лимфою рубаха. Сквозит еврейское пятно. Как я познал творенья счастье, как жил Аллах и умирал, из глубины зубастой пасти кричит поверженный финал. Путь к свету должен быть не труден, освободивши мрак от пут. А победителя не судят, а победителя ебут. Причем сурово и смертельно, как триста восемьдесят вольт, из измерений параллельных орет чего-то Сэмми Кольт. За что несмелую корову нелепо кормят на убой, и каждый от пролитой крови вновь стать старается собой. Ответьте, грешные пророки, давно стоящие в петле, какие новые пороки сумел купить я на земле, как я пытался обломаться, и как ломал себе мозги, решая: лучше не пытаться, не то подохнете с тоски, какого, я спрошу вас, хера, погибнуть должен тот, кто слаб, в войне извечной мышц и нервов за дозу кайфа и за баб ? Домой идет партайгеноссе, свой долг измерив до конца, и если кто сугубо спросит - взойдут ответы без лица. А если вправду человеки пытают прошлых егерей, тогда откроется навеки сезон войны очередей, тогда придет всему живому плодиться вновь несмелый час, и оправданию лихому поверит всесосущий глаз тюрьмы, которую так ждали, и оживленной глубины, и пары греческих сандалий над тупиком моей страны, а также численно бессчетных вонючих ханжеских икон, и обмороженно сведенных в седьмой агонии окон, тогда, величественно алый, взовьется изумрудный стяг, и банда рокеров усталых ускорит беспробудный шаг. Свободу дарит безмятежно член похоронного бюро, обрив своих клиентов грешных под детектива Пуаро, зато, не ведая сомнений, не утруждая позвонка, не может быть двух разных мнений в союзе лужи и быка, не может быть хмельных червонцев, не может гильза не вонять, покуда хулиганским солнцем заведует любая ****ь. Пока еще не догорела в печи кремации доска, я вновь беру смурное дело, жирком заплывшее слегка, дабы понять, что вездесущий не светит уличный фонарь: как может быть плохое лучше, когда снесен стальной алтарь. Хиляя с телкою по стриту, что завтра назовут Мирской, пленяя тесную орбиту, творя бумагу никакой, соединя свой плюс на минус - а значит, лампочка горит - изо всех сил стараясь минуть веселый псевдодинамит, живя, как стая диких пробок от темно-синих бутылей, остер кинжал, и волос тонок, пытаюсь сделаться сильней, чем пулемет, в ночи орущий про то, как счастье заслужить, векам конструкции несущей, которым не судьба родить. А мы как будто бы не знали, как проходил чемпионат, и только те, кого пинали, уперли в землю жгучий взгляд. Так что же делать, если боже, который дяденька крутой, до оскорбления похожий на лучезарный перегной, велит упасть и помолиться до помутнения в мозгу, когда попроще бы напиться, купив бутылку коньяку, что скажут нам златые горы, что проревет усталый взгляд, как обосрет нас поезд скорый, когда ворвемся в хит-парад в наипервейшую линейку, где только сволочной угар, и теплый дядька в телогрейке наносит немощный удар по нашим жопам и затылкам, и так без срока, без конца, при этом расповедав пылко моральный кодекс подлеца, купив десяток индульгенций на вороватые рубли: теперь гнилых интеллигенций его не колебут нули. Имея право без зазренья легко и смело убивать, имейте, люди, подозренье, с кем будем завтра воевать, чья пуля хитро и лукаво височную буравит пасть, порнографическая слава рискнет на головы упасть - и полетят тогда шинели на семь оставшихся сторон, и старец, умерший в постели, испустит колокольный стон. А если так - воюйте с миром, друг другу головы разбив: я посмотрю на ваши дыры, на разносящий мясо взрыв, я посмотрю на преподобных, что, доживя до зрелых лет, беря в сырье себе подобных, друг другу делают паштет. Пять золотых резиной пахнут, а тридцать сребреников мхом, да впрочем, бездари не ахнут, коль панихида ни по ком. Но все же солнце под рубашкой пытается несмело встать, объединившийся с букашкой, идет Шарапов танцевать. Что проку с пьяного таксиста, который денег не берет, когда безликая сосиска ему предъявит новый счет. И сливши пальцы воедино, и дурака благодаря - вы не похожи, господины, на дикость волчьего царя. Решенья судеб муравьиных пришла веселая пора. Я ухожу. Стреляйте в спину. Желаю счастья и добра...

...осененный перевернутым крестом многолетнего страха и частично суеверных помыслов, шагает по дороге веселый комиссар. Что же, надо полагать, свершилась революция, а значит, нет таких крепостей, которые не могли бы взять, и нет таких осаждающих, которые не могли бы дать. Пусть немного, пусть на короткое время, но завершающая иллюзия вечного обладания вновь дает обильный урожай запретных плодов, которые убирают улыбающиеся во весь объективизм комбайнеры с глазами убийц. Словно толстый слой метрополитеновского благополучия, каждый обретает свое счастье за тридцать копеек, свое цементное благо. Пламя ненависти прожигает броню заплесневевшего мыслительного процесса, а значит, растормаживает все восемь колес очередного мавзолея. Одинокий капитан, проигравший свой корабль и команду в ножички, режет вены за стойкой штрекового крепления. Туманное пиво льется рекой. Ультракороткий несовременный бульдозер пытается побороть одинокий плевок высохшей травинки, и пока старый кетчуп с нами - жизнь продолжается. Самый дурной сон - Анкл Бенс с ножом в сточенных каннибализмом зубах. И я стою, подчеркивая свою неправду замечательными образцами настенной живописи, резьбы по полицейским желудкам и игры в кости и черепа. Все проходит, сначала падет фюрер, потом партия...

...умозрительно бескровным оказалось мое реальное будущее, которым каждый из пятерых нищих ублюдочно распорядился по своей воле. Тем не менее, изощряясь в искусстве придумывать чужие ордена и лозунги, мы становились все беспробуднее и короче. Здешняя мгла совсем не похожа на предыдущие серии головоломного телефильма, левое легкое отказывается дышать в унисон с правым, мотивируя это глобальной разобщенностью белых медведей и пингвинов, торящих себе дорожку в синих разводах обещанной лжи. Почему серое мозговое вещество, растекаясь по серому же асфальту, не становится невидимым, а приобретает новый, особенно неблагонадежный оттенок, в то время как поссориться с системой КГБ становится все более и более навязчивым желанием безликой неудовлетворенной толпы ? Красный цвет смешался сам с собою, совершив неумный обряд чести и законопослушания перед жиденьким ухмыляющимся божком, восседающим на гранитном троне собственной неприязни к едким парам синильной кислоты. Завершая собственный некролог, неопознанный прорицатель стремится выкинуть через отдушину естественные надобности и хрупкие горести, рожденные в адском пламени задохнувшейся духовки, где подвальные крысы по ночам обсуждают увиденный блуд великих и ужасных существ, живущих над ними. Нет правды на земле, но правды нет и выше. Тогда где же она ? - - - Армянское радио снарядами помех воюет с азербайджанским за Карабах-Барабах. Сражаться на мечах - дело прошлое, наступает счастливый и усопший год антимонопольного движения за коммунизм, наступает здоровье и долголетие, наступает очередная тщательно вызубренная программа “Время”. Отступаю тихий и ласковый я. Посмертные медали тяжело оттягивают плечи своих владельцев, и те стремятся по дешевке продать их на близлежащей толкучке, как продали они Родину в 1999 году. Фараон Хеопс знал, что делал, когда тысячи фигуральных рабов воздвигали ему прижизненный памятник, ванильный бюст на родине героя, слепую и неведомую пирамиду, символизирующую самое себя и предназначение господа нашего. Прочти, и да откроется тебе истинное опровержение ранее сказанного идиотами в убеленных сединами шинелях. Жуткая и жестокая материнская любовь кровавыми слезами плачет, сидя на четвереньках у камина, проклиная былое ремесло пальцев, изъеденных голодным ртом. Кости хрустят и ломаются, но эра не проходит, так сколько же можно молить тебя, о внушающее страх безглазое сущее иначе, чем мы могли придумать ? Или все-таки не напрасно острою сталью отточенного до беспредельности восприятия иллюзий я располосовал хрипящие наружностью своею вены последнего из прогнувшихся ? Асса, салам алейкум - ваалейкум ассалам. I haven’t enemies - murder is my job. Пошел прочь, горбоносый мудак, не мешай вкушать нам сладчайшие дары иссиня-желтого бога нашего, не смей быть. И процесс мышления был умозрительно бескровным...

...рожденный в приступе зоофилии, он был не просто великодушным подлецом, но также водонепроницаемым, пуленепробиваемым, падающим уркой с глазами молодого оленя. Трюфель, без понятия о происходящих на Ближнем Востоке выпирающих событиях, медленно и неугомонно выполз из своей норки, дабы увидеть его, сдохнуть от счастья и долго-долго питаться очередным навозным жуком - впрочем, можно и внеочередным. Субботник был придуман только для того, чтобы потусторонняя гарь все умнее и умнее залезала под обспущенные простыни соседских подвалов, плодилась и размножалась согласно заветов Никанорыча. Из них выйдут прекрасные дети, подумал Штирлиц, перезаряжая обойму и передергивая естественнонаучный затвор. Издеваясь усатою фамилией над грызунами противопоказанных к применению апельсинов, негр из машины с выветрившимися вкусно воняющими оладьями говорил им нечто о каре волкодлаков. Искристые брови плотной стаей взлетели к подбородку, из которого сочилось членистоногое мыльное варево. Фобиофобия. Куманек из близлежащего погоста намедни засудачил с Федькой-кузнецом, а ноне полдеревни как ***м сдуло. Свистни со дна реки свою залежалую лошадь и продай за полцены первому, кто войдет в деревню. Трагедия Ипохондрия Кувыркаича Барабанщикова заключалась в том, что жил он как нехороший человек (падла), а затем умер как-то незаметно для всех, потому что жизнь опасная штука: живешь-живешь, так ведь все-таки и умереть можно. А первым, что приходило в голову, была дубина первобытного киллера. Penis Vanus. И ведь не поспоришь: латынь все-таки. А жалко неукушенных нами комариков, проглотивших ценные указания как малиновую крапиву, бьющую из-за угла ослепительным фонтаном смертоносных рентгеновских лучей. И вроде бы все запчасти по своему жадно законному месту, а все же неймется полевым ушанкам перекатить новое фуфло через пригорок да через придурок бродячих музыкантов, играющих марш Мендельсона на похоронах. Скоро увидимся, дорогая редакция, шлю вам большой пионерский привет, с которым мы все как раз и есть. Выдра суть морское животное, питающееся рыбой, а все остальное ей в принципе на хуй не упало...

...Неужели это я - воскликнуло зеркало, глядя в мир. Героика освоения трудноперекопаемозасеиваемоубираемоурожаемых целинных земель кажется более чем целомудренной в сравнении с обитателями моря. Прибой бушует на просторе, паровоз стучит колесами, косяки морских жителей приходят. Густо и выполненно вырастают на моей преподобной гладковыбритой голове сизые цепочки, называемые у вас мех. Выхухоль - вот это мех, скажу я вам ! А глаза такие добрые-добрые. Кого люблю, того здесь нет и никогда не будет, явление Христа народу, раздача слонов и прочих радостей полусуществования. Неужели это я...

...сверкание убогих не ведает жизненно важных принципов божьего благоволения и законопослушания, так как всем им было мучительно больно за бесцельно и безукоризненно прожитые годы - годы зла, мучения и тягостной мании возвращения домой, к теплу и проникновению. Как-то раз я вышел из лесу в цветущую жару пустыни, автономной от ненавидимых ею вымуштрованных ленивых пней. Стадным корнем фашистской идеологии все когда-то будет пройдено, выцветший камуфляж волос на покрытой безрассудными мыслями голове надежно обнаружит скрытый сифилис закрывшихся глаз. Пластмассовый рай, построенный каждым для себя, не дает плодов просвещения - а повестки все идут и идут, тяжелой поступью сотрясая устои государства. Вселенский сигнал к отбою породит миллиарды новых солнц и планет, но все останется неизменным, круги времени под моими глазами, вычерченные сверхгигантским циркулем, упорно не желают превращаться в квадраты и треугольники, черные треугольники - фигуры плотского грехопадения. ВОЛЧИЦА uber alles, uber alles ВОЛЧИЦА. Он же, пытаясь произвести на свет простую истину, загнулся под колесами неуверенно несущегося поезда, упав пьяным с железнодорожного моста. А вы све еще смеетесь, созерцая выгоревшим взглядом рассвет с технического этажа последнего небоскреба. Телефон-автомат давно уже не отвечает на мои звонки, значит, уже никто не ждет их, значит, все давно уехали к пышущему оргазмом югу, забыв дома Кевина МакАлистера. Теперь я буду звонить по другому номеру. Теперь мне уже не ответит мертвый голос автоответчика, тупо произносящий намертво засевшую в зубах заученную фразу. Пластинка на патефоне с шипением испускает дух, а я все еще пытаюсь понять, когда и кто успел оторвать очередной листок календаря - то ли хитрый смеющийся демон маятника, то ли неизвестный солдат, утверждающий, что пришло время пить Херши. На пустынном перекрестке восьми дорог я видел камень с руководством к действию для проезжающих богатырей, а рядом маячила тощая фигура инспектора ГАИ, который жаждал брать всевозможные штрафы с окружающих. Одного я не понял - зачем же он так пронзительно свистел вслед убегающим нам. Необозначенная полицейская машина никогда не познает радости шагающих в ногу экскаваторов. Правда всегда шагает строем, четко припечатывая шипастые каблуки коротких сапог к нашим затылкам, лицам и спинам. Не забывайте нас, обнимающихся в припадке полового влечения с такой ласковой и мягкой колючей проволокой. Не помните о тех, кто ходит среди нас, хотя давно уже мертвее мертвых. Это перевернутое царство креста и железа откровенно и величественно настоебало мне. Корабли Чингисхана взяли Ватерлоо, и об этом раструбило телевидение всего мира. Но возможно ли забыть ту комедию, что разыграл пьяный извозчик, попав на съезд НСДАП ? Власть принадлежит народу, народ принадлежит верховному жрецу своего безбоязненного бога, верховный жрец приносит жертвы...

...будет ли очередной повешенный униженно и отважно молить строгого судью о последнем снисхождении, если ему расскажут, как же на самом деле там, снаружи, за осиновым колом да березовым крестом ? И если да, то в котором часу загнанного пристреленного века лжи, насилия и стадного самоуничтожения запертых в мышеловке всесильного страха человеческих особей ? А если нет, то какой смысл подавать прошение о помиловании, заранее зная, что вокруг уже никого и ничего нет, зная о постигшем нас наконец божьем благоволении ? Все постоянные числа упорно стремятся к нулю, разбрасывая по сторонам тысячи беспечных военнослужащих, пропащих и несущих, орущих и сражающихся по обе стороны линии горизонта. Вырвав провода из стены плача, я обеими руками спешу обесточить последнее откровение нынешнего дешевого пророка, обещающего мне за это вечное горение в универсальных герметизированных котлах им же выдуманного ада. Я спешу сесть в самолет, который отбывает на другой берег соленого красочного моря, дабы забыть о резонирующем в воздухе морозного утра голосе моего нового брата, велящего мне заткнуться и спать. Порой я замечаю, что кричу изо всех сил, заглушая победную песню канализационных труб. Новый император мне этого не простит, новая империя меня не забудет, новый порядок свернет меня в первобытный клочок вселенской материи и вышвырнет за борт отъезжающего в светлое будущее бульдозера. Следующего рейса не будет. Обрывки личности останутся лежать в придорожной пыли, разлагаясь и воняя, как забывчивый красный цветок. Символизируя единство жизни и смерти, ваши зомби идут на штурм нового года, торжественно распуская по ветру свой изъеденный тысячелетиями черный стяг, бряцая незаряженными автоматами для игры в покер и рулетку, утаптывая поле для будущего котлована. Нескольким из них иногда кажется, что замерзшая эра мезозоя пришла вновь, дабы отомстить за поруганное детство своих сыновей. Вы все еще не осознаете величия вашей победы, но в трубных голосах гимнов уже слышны хмельные нотки похоронного марша. Щупая захваченную боль и радость побежденных, вы располагаете куда более мощным потенциалом полета, куда более широким пространством падения, нежели обритые вами желтые голуби. Незамеченно проскользнет крамольная мыслишка, бесшумно уничтожая сваи, на которых покоится бетонная глыба человеческих законов. Издевательство над здравым смыслом - не такая уж извращенная и хилая затея, за нами стоит всего лишь энергия потухшей сигареты - но и она уже крепнет и восторгается. Покрасить гусеницы танков в синий цвет несложно, однако это дает неоспоримые преимущества в сражении, так как разлагающе влияет на подсознание потенциального противника. Таким образом, возможно заключить, что войны не могут быть выиграны либо проиграны той или иной воюющей стороной, так как невозможно произвести на свет ни одну лишнюю деталь...

...впрочем, если говорить конкретно, то имеющие смысл высказывания на самом деле абсолютно безгрешны, ибо из пустой бутылки уже никогда ничего не польется, тем более что она разбита и забыта давно ушедшими людьми, которые не увидят, как на самом деле из земли растут их холерные бараки и чумные детишки с бешеными глазами, бегающие по пустынной земле кладбища радиоактивных отходов, где имеется только кнут и давно высохший пряник, запущенный на орбиту собственного мышления толстым упругим заморышем с окровавленным лицом, разбитым о нелепый смысл чужого существования, извращения и утомления, наставшего в результате резкого упорного труда по достижению облаков, медленно и невозможно летящих на восток, где занудное солнце соприкасается с хрустальным куполом небес, распадающимся от такого нелепого союза, порожденного тотальным мышлением художника, умершего в сумасшедшем доме от прободной язвы, насланной веселым всепобеждающим чертом, который стремится к успокоению на крыше воздвигнутой нелепою волей высшего разума двенадцатиэтажки, полной коммунальных квартир, заселенных вечно беременными непорочными домохозяйками и их отсутствующими мужьями, ждущими отправления поезда на север, где ждут их прекрасные виды из жизни народов тундры, на знающих страха и упрека, не увидавших никаких прелестей цивилизации, кроме вооруженного ограбления заблудившейся геологической экспедиции, искавшей в этих богом забытых краях останки упавшего три тысячи лет назад метеорита, принесшего с собой электрическую веру во всемогущего инстинктивно озирающегося по сторонам щенка кавказской овчарки, выдрессированного убивать и упиваться своей опять-таки не имеющей смысла работой, которую для него изобрел неведомый уже маньяк, перекрасивший свой хвост под цвет новостройки, высохшей и неведомой ветки рябины, которую никому из вышеперечисленных лиц так и не удалось смести с лица планеты, потому что не хватило ушедшего сквозь песок времени, неуклонно придуманного смертными людьми, дабы вселить в себе подобных суеверный и судорожный страх перед оборотом металлической стрелки, отсчитывающей последние семнадцать мгновений, оставшихся до глобального перегрева на солнышке, до общечеловеческой эпидемии гриппа, схватившей скользкими намыленными руками рыбу в морской воде, куда не проникает губительный луч света в темном царстве, где родился новый бездарь пятнадцать бесконечных минут назад, где выжить не представляется проблематичным, потому что к твоим услугам всегда свежее такси, идущее до ближайшего аэродрома с выцветшим потрепанным лозунгом “чемодан - вокзал - Луна”, а значит, все, что мы называли Великим Постом - всего лишь обычная дежурная будка на краю проселочной дороги, где раз в две недели проезжает, гремя колесами, неумолимый автобус, увозящий в судорожную даль всех тех, кто так и не подчинился...

...вещи, которые мы так или иначе постигаем, насилуют нас новой волной космополитизма, изощряясь в умении придумывать лозунги и руководящие указания для вечных огней, зажженных на непорочном мосту. Обеспечивая защиту свидетелю, кто одновременно не убивал двух зайцев, получая при этом неописуемые литературным словом ощущения, выражаемые лишь фразой: во, бля !!! Зато мы делаем ракеты, да и не только их: из каждой запятой сквозит холодом покрытых пылью фолиантов древности, которые я выкопал в затхлом подвале военного трибунала. Негативно и строго шел на войну процесс разложения, период полураспада и срок гнилостного изменения органической ткани. Как бы то ни было, мужик никогда не вылезет из-за баранки неустанно пыхтящего и пыхающего колхозного трактора, ведущего за собой в голубые дали. Мы такие дали кое-где видали. Нипочем не согласился бы с утверждением, что лучше быть жертвой, чем палачом. А на вкус и цвет товарища нет, вот и ведут на скамью подсудимых очередного, доведенного цивилизацией до белого каления и белой горячки ублюдка, вот и горят пышные дворцовые стены, вот тебе, бабушка, и флаг в левую руку, и пулемет в правую. Некогда, братцы, некогда ****еть: давно пора повесить ближнего своего на ближайшем фонарном столбе, словно нарочно здесь установленном. Поэтому все это в конечном счете ***ня, а главное, что был все-таки в нашей суровой солдатской жизни невъебенный праздник, который посредством идиотских воспоминаний продолжает жить. Тогда они согласились со мной и прочитали свой монолог, который был одобрен большинством окружающих. Он пошел в ближайший лесок, срубил там самое большое дерево и начал исполнять желания, подобно великому и ужасному богу, восседающему на краю общественного унитаза по вечерам. Зимнею ночью снова выли волки...




Балашиха, 1994