По дороге поэзии

По дороге поэзии: как изменялось мое отношение к собственным произведениям
                Поэзия — это поток радости, боли, изумления
                и малая толика слов из словаря.
                Джербан Халиль  Джербан

  Литература всегда была важной частью моей жизни. Я рано начала читать сама, а вскоре почувствовала потребность выразить свои мысли и эмоции на бумаге. В какой-то момент наиболее удобной для этого формой стала поэзия.  Проза казалась мне для этого слишком громоздкой и длинной  - меня никогда не хватало на написание длинных текстов, кроме того я думала, что прозаическое произведение обязательно должно обладать законченным сюжетом. 

  Я определяю себя через отношение к собственному творчеству. Память о том, что и почему я писала, о том, как в разные годы я воспринимала свои произведения, дает наибольшее количество информации о том, как я воспринимала мир. Именно исследование своих стихотворений помогает мне познать себя. Поэзия не только отражает мое состояние в определенный период жизни, но и помогает проследить, как я изменялась с годами.

  Мое творчество можно условно разбить на несколько периодов.  В каждый из них эмоции, форма и содержание сочетались по-разному, в каждый следующий период менялось отношение к предыдущим работам. 

  Первые пробы пера появились примерно в десять лет - толчком послужило трагическое событие – смерть мамы. Однако сильное горе не давало сконцентрироваться на творчестве – в основном у меня получались своеобразные эмоциональные обрывки.  Это не было писательством в полном смысле этого слова – мне просто нужно было выплеснуть эмоции, а я знала, что их можно выплеснуть так. Этот порыв затих достаточно быстро, поскольку вскоре процесс перестал приносить даже то небольшое облегчение, которое возникало поначалу. 

  Своеобразное продолжение этого начинания произошло полтора года спустя. Это были достаточно простые стихотворения, со слабой или глагольной рифмой. Главной темой было одиночество  - но одиночество еще детское - “меня никто не любит, а вот умру - и все пожалеют”.  Все первые стихи абсолютно банальны: «Я одна,/Совсем одна,/И в этом мире никому не нужна».  В этот период у меня не было потребности выносить своё творчество в публичное пространство - даже, когда я им с кем-то делилась, это не было попыткой представить завершенное произведение. Но именно тогда я поняла, что мне нравиться работать со словом вне зависимости от конечного результата.

  После этого последовал двухлетний перерыв. Несмотря на то, что в это время появляются какие-то зарисовки, в основном это забавные двустишья и поздравительные рифмовки. Возвращение к процессу стихосложения произошло из-за желания поучаствовать в стихотворных дуэлях. Появилось желание получить оценку со стороны, попытки работать с рифмой, первые пробы новой формы (как, например, лимерики). Большинство стихотворений такого “конкурсного” периода созданы без эмоционального включения, в них нет глубокого внутреннего чувства.  Но все же уже тогда начинается попытка объединить эмоции, форму и смысловую нагрузку. Правда работа с формой преобладает, я старалась создать максимально верный, по моему мнению, ритм, выискивала не просто новые – откровенно странные, иной раз гротескные метафоры. Содержание же иной раз терялось в процессе бесконечного технического улучшения.

  К шестнадцати годам мое творчество, наконец, обретает определенную гармонию. Внутреннюю потребность выразить овладевшие мной эмоции я стараюсь красиво подать – найти новые метафоры,  соблюсти ритм, использовать сильную рифму. Но все внешнее отныне не заслоняет  передо мной главного – я должна писать, я нуждаюсь в том, чтобы выплескивать свои эмоции на бумагу.  Наконец появляется даже своеобразный манифест, обобщающий этот двухлетний период:

                «Я объявляю каждый из будущих дней
                Днём сложения строф из строк,
                Сложения строк из слов,
                Слов из букв»

  Для меня поэзия становится не отдушиной – теперь это такая же естественная и неотъемлемая часть жизни, как, например, сон. Я перестаю паниковать из-за неидеальности своего творчества, и с этим принимаю неидеальность себя. В гармонию приходят не только форма и содержание стихотворения, но и я сама.

  В начале творческого пути форма стихотворения мало меня волновала. Сказывалось и малое количество прочитанных стихов - в основном я увлекалась прозой - и тот факт, что я не расценивала это как цельное произведение. Эмоциональный порыв же, по моему мнению, не требовал строгой формы. Поскольку я не старалась поделиться с кем-нибудь своим творчеством – кроме, разве что, родственников, которые, как это и бывает обычно, все хвалили – я не только не видела недостатков в своих произведениях –  у меня вовсе не было такого понятия, как «недостатки», я не оценивала форму.

  Когда я попыталась не просто вынести результаты своего творчества в публичное пространство, но и выставить их на оценку, техника стихосложения стала для меня значить гораздо больше. Все ранние работы, которые однозначно не блистали ни ритмом, ни рифмой,  ни оригинальным языком стали для меня неким позором. Я не воспринимала их как часть собственного пути, как неотъемлемый элемент развития – мне казалось, что это свидетельство собственной неполноценности, которое нужно спрятать от себя самой.  В это же время я начала больше интересоваться поэзией и сравнивать себя с другими авторами и сравнение, разумеется, было не в мою пользу.  Это был период обесценивания не только своих стараний на поэтическом поприще, но и вообще себя в целом.

  За этим последовали попытки добиться некоторого идеала. Причем я не хотела, или даже боялась экспериментировать с формой – напротив, я пыталась привести всё к некоторому своему стандарту: строфа в четыре строки, перекрестная рифма, от двух до четырех строф. Так, например, в следующем отрывке я тщательно вымеряла ритм, из-за чего потерялась яркость и оригинальность:

                «Тугим узлом запутал боль утраты,
                Сплел сети из отчаянья и муки,
                Вскрыл вены бритвой горя и разлуки...
                Февраль за все потребовал расплаты».

 Однако старания создать четкий ритм и сильную рифму в итоге лишились главного – внутреннего порыва. Я перестала вкладывать душу в работу – мне казалось, что создавать что-то несовершенное с глубоким внутренним участием бессмысленно и даже несколько непристойно. Меня разрывало между сильнейшей потребностью писать и достаточно сильным желанием делать все идеально.  Я все больше уходила в теорию литературы и в чтение других поэтов, возвращаясь к сочинительству изредка и украдкой.

  В определенный момент я, наконец, вернулась к творчеству. Наконец я смогла принять то, что это важная, неотъемлемая часть моего существования, вне зависимости от таланта и мастерства.  Форма для меня стала важной, но не самой главной частью стихотворения. Я перестала бояться эксперимента – теперь при серьёзной внутренней потребности передать содержание, терзающее меня, я могу легко играть с ритмом, рифмой, метафорами:

                «За заставами,
                Под подвалами,
                Над надеждами,
                Перед прежними,
                Ярко-вешними,
                Небывалыми,

                (ледяными
                открытыми
                талыми)

                (не вставай
                не ложись
                не кайся)

                Не родись —
                Так и так маяться."

   Несмотря на то, что я вижу многие недостатки и в старых и в новых произведениях, это не мешает мне их любить – потому что это тоже важная часть меня.

  Изначально потребность создавать тексты стала ответом на трагические события в жизни, что и определило основную тему – одиночество и тоска в чистом виде. Я не пыталась, да и не хотела переплавлять свои ощущения во что-то новое – в определенный момент я и вовсе начала упиваться собственной несчастливостью.  Мне очень нравились все мои работы, потому что это было предельно честное отражение внутреннего состояния.

   К другим темам  я пришла только в тот период, когда присоединилась к стихотворным дуэлям. Хотя они и были навязаны извне, я начала понимать, что я хочу и могу писать про все, что меня волнует.  Тогда я несколько отстранилась от мотива одиночества –  во-первых, мне он казалась чрезмерно заезженной, во-вторых, я начала бояться чрезмерной открытости. Меня пугало содержание моих ранних работ – слишком много боли и страха в них было выплеснуто в открытую. Это стало поводом искать новые смыслы, искать другие чувства, заглушенные тоской.

  Вскоре у меня появился новый мотив, толкающий меня к творчеству – любовь к Петербургу.  Это породило целый цикл стихотворений о городе, которые потянули за собой и другие. Я начала писать о любви и дружбе, о чуде, о красоте – в моих стихотворениях, наконец, появились теплые эмоции:

                «Тихий шелест листьев за окном,
                На столе тетрадь и чай с печеньем,
                А в шарфе небесно-голубом,
                На окне присело вдохновенье».

  Одиночество никуда не делось, но теперь стихотворения могут рождаться и вопреки этому чувству.  Я научилась превращать мимолетные ощущения в новые тексты. Несмотря на то, что мрачная тематика все еще преобладает в моих работах, что-то светлое все равно появляется.

  Мой творческий путь достаточно переменчив, меня бросает из крайности в крайность, а столь любимые вчера работы сегодня кажутся отвратительными и негодными.  Однако возникали и такие произведения, которые всегда, вопреки всем своим недостаткам, казались мне очень важной частью меня. Это, например, первое стихотворение из цикла про Петербург:
 
                Этому городу ваши беды...
                Нам апокалипсис нипочем,
                Наши атланты удержат небо,
                Ну а с потопом и так живем.

                Что, сорок дней все дожди и грозы?
                Здесь по полгода, бывает, льет.
                Этому городу все морозы...
                Вспомнит блокаду. Переживет.

                С нами в союзниках дождь и холод,
                Ветер с залива нам брат и друг,
                Нет на земле ничего такого,
                Что покорило бы Петербург.

  Да, в нем есть как технические, так и смысловые недочеты. Но при этом оно всегда вызывает у меня теплый отклик. То теплое вдохновение, которое возникло при создании этого стихотворения, сопровождает меня, когда я мысленно возвращаюсь к нему.

  Исследуя своё творчество, я узнаю о себе нечто важное.  Мой поэтический путь – это история моего развития, и то, как я воспринимаю свою личную историю,  показывает, как я отношусь к себе.  В моих стихах отражены многие жизненные перемены, читательский опыт – как мне кажется, это исследование было очень важным и помогло мне лучше понять себя.