Двадцать один с 1 по 4

1. Унылая пора
      
       Все было как всегда: бесчинству лета пришел конец, и на город вспорхнула ржавая осень.

       Листья замечтали о земле, птицы — о заокеанских деликатесах. Крикливый детский караван потянулся в школу.

      В том же направлении поплелась, поджав хвост, серая стая взрослых дядей-тетей — преподавателей всех мыслимых наук, искусств, труда и физической культуры. Поплелась, подгоняемая чувством безысходного долга  и убежденностью в правильности выбранного пути, в  величии своей миссии и благодарности потомков, которые действительно с благодарностью и благоговением выносили вышеозначенных вперед ногами, если последним не хватало сил или здравого смысла покинуть школу, ну хотя бы лет в шестьдесят. 


***
       К концу второй недели первой четверти летние новости и сплетни стали всеобщим достоянием, прошли эмоциональную архивацию и были сданы в запасники ФСБ. То есть преподаватели помоложе рассмотрели целлюлит, адюльтер и пирсинг на пляжных фотографиях, а зубры преподавательского дела -  Михаил Анатольевич  Гельмгольтц и Аркадий Николаевич Будянский обсудили выставку Коровина и труд Д. Быкова о Борисе Пастернаке. И говорить больше стало не о чем. И потекла заурядная лицейская жизнь, зарегистрированная у Господа Бога под номером 1512.



2. Муза прозы

      И все-таки нужно было как-то взбодриться, на худой конец — разрядить обстановку. Поэтому в правительстве Российской Федерации посовещались и, взяв в свои руки вялый перст судьбы, указали им на Бесова Игоря Леонидовича.

     Игорь Леонидович Бесов — директор лицея номер 1512, учуяв головокружительный запах бюджетных денег, воспользовался всеми известными родственниками собственной жены, и, пристегнув крыло фортуны наручниками к собственному запястью, вызвал  в собственный кабинет тех, на кого в этом интереснейшем, деликатнейшем деле он мог положиться на девяносто девять и девять десятых процента: Галину Григорьевну Птицыну и  Михаила Анатольевича  Гельмгольтца.

- Коллеги, - сказал  Игорь Леонидович собравшимся преподавателям русской словесности, - нам выпала честь еще раз послужить отечеству...

- Сдохнуть что ли?  Занавозить землю?

- Не угадали,  Михаил Анатольевич. Министр культуры внес предложение, и кабинет министров это предложение поддержал...

- Боже правый, нас сокращают! – воскликнула Галина Григорьевна и обмякла в кресле.

- Драгоценная моя, ну что вы, право! В вашем-то возрасте лишаться чуйвств при имени министра культуры!
 
- Заканчивайте шутить, Михаил Анатольевич, надо спасать Галину Григорьевну.

- Чем вы там позвякиваете? Коньяк? Превосходно! Налейте и мне рюмашку. Как говаривал дьяк у Алданова: «из легких вин предпочитаю коньяк, и вкусно и нехмельно». Помните?

- Угу, у вас, кстати, сегодня еще урок в восьмом «Б».

- Хороший коньяк никогда не портил хорошую литературу. О-о, так коньяк-то действительно чудо. Фраппен. ВС-ОПэ-э... За какого болвана вам его презентовали, а? Откройте фамилию! Я влеплю ему в четверти двойку.

- Все вы о своем,  Михаил Анатольевич...

- Неправда,   Игорь Леонидович! Если бы все деньги принадлежали только мне, я бы о них не говорил.

- Простите, а зачем мы здесь собрались? - подала голос ожившая под действием живительной влаги госпожа Птицына.

- Вас увольняют из лицея,  Галина Григорьевна, - вальяжно раскинувшись в кресле, констатировал  Михаил Анатольевич.

- Прекратите коллеги! Давайте-ка,   Михаил Анатольевич, сюда бутылку! Мы собрались по очень важному делу...

- Неуч-то ревизор?!



3. Проза музы

- Короче...

- Да, давайте покороче, у меня через двадцать минут урок в восьмом классе. Кажется, литература... Галина Григорьевна, вы будете скучать по лицею?

- Михаил Анатольевич, отцепитесь от  Галины Григорьевны! Никто ее не увольняет...

- Какая жалость!!! Какая форменная, низменная жалость!

- Ладно! В следующий раз я буду вызывать вас в кабинет по одному...

- Правильно! Со мной по коньячку, с  Галиной Григорьевной... хотя, конечно, ужо как-то... да... И возраст не тот...

Повисла пауза.

- А вы знаете, - воскликнула окрыленная живительной влагой  Галина Григорьевна, - наш Шарик оказался сучкой!

Мужчины переглянулись.

- Это она про вас, Игорь Леонидович! Это вы плеснули ей в бокал драгоценного напитка в мозгодробительной дозе. Если бы только у нее были мозги...

И, слава небесам, среди хаоса в кармане Бесова запиликал мобильный телефон.

- Коллеги! - рявкнул Бесов, после того, как трижды повторил «да» в телефонную трубку, - правительство хочет обязать всех депутатов государственной думы сдавать экзамен по русскому языку!

И долгое эхо было ему ответом…

- Да! – продолжил Бесов, - Вы забыли, что следующий год объявлен годом русской литературы? Депутат  государственной думы должен владеть русским на уровне ученика восьмого класса. И я считаю, это очень верное постановление. Потому что владеть языком на уровне пятого или шестого класса — это позор для парламента!

- Для парламента, конечно, позор. Но для Думы... Вы не боитесь, Игорь Леонидович, что онэ могут заболеть, изучая деепричастные обороты?  И потом, нафига депутату отличать подлежащее от сказуемого. Для этого есть специально обученные люди с более низкой зарплатой.

- Михаил Анатольевич, вы не слышали, что я сказал? Депутаты поднимают в народе свой авторитет. Они становятся примером для подрастающего поколения, если хотите, патриотическим ориентиром, вектором национальной идеи. В конце концов, это государственная программа, и нам выпала честь участвовать в ней в качестве наставников экзаменующихся...

- Черт! Репетиторов что ли?

- На  финансирование данного проекта выдели миллионы бюджетных долларов...

- Сколько с этого нам перепадет?

- По пятьдесят тысяч с каждого ученика...

- Долларов?

- Рублей...

- Я не понимаю, о чем мы разговариваем. Рублей?! Надеюсь, вы озвучили сумму вознаграждения за одно занятие?

- За занятия с одним учеником, то есть, депутатом, в том количестве часов, которое будет необходимо для успешной сдачи экзамена.

- То есть вы хотите сказать,  Игорь Леонидович, что я должен тратить свое бесценное время на х-ню и получить за это всего пятьдесят тыщ рублей!!!

- Да, в том случае, если депутат не завалит экзамен...

- Экзамен в мае? - встряла Галина Григорьевна.

- В апреле.

- А жопу им за пятьдесят тыщ не подтереть?!

- А сколько можно взять учеников? - не унималась Галина Григорьевна.

- Сколько сможете. Михаилу Анатольевичу, полагаю, хватит и одного. Раз он собирается еще и подтирать что...

- Стало быть, один депутат — двадцать копеек, а пять депутатов — уже целый рупь!

- Коллеги! Я проделал невероятный кульбит, чтобы заполучить этот гранд! Ночами не спал, составляя бизнес-проект! И думать не думал, что вы станете выкаблучиваться и решите меня подставить!!! Не нужны деньги, Михаил Анатольевич! Не уважаете российскую власть, так идите и читайте Пушкина восьмому «Б»!

      Гельмгольтц встрепенулся, подпрыгнул и понесся легкой прытью в кабинет русского языка и литературы.

      Через пятнадцать минут ИЛ Бесов спокойно сплавил Галине Григорьевне  трех депутатов от Якутии и двух из Йошкар-Олы и принялся поджидать явно тупеющего  на почве старости  Михаила Анатольевича.

- Вы совсем сбрендили, Михаила Анатольевич? - спросил Бесов, вспрыгнув на Гельмгольтца, когда тот, помахивая портфелем, направил свои стопы в сторону главной двери лицея.

- Ну, если вы поили нас сегодня бренди, то я сбрендил. Хотя, мне казалось, что это был коньяк.

- Да, это был средненький французский коньяк, который наш вшивый  российский средненький класс почитает как божественный напиток. А презентовал мне его ваш потенциальный ученик-депутат. Но, вероятнее всего, вы от ученика откажитесь. Зачем вам знакомства, связи в Думе?! Конечно, зачем? Раз у вас дача в Переделкино, и сама Муза в компании с душами поэтов-переделкинцев посещает вас каждое лето! 

- Постойте, постойте, Игорь Леонидович, чтой-то вы так заголосили?

- Вы ослепли, господин Гельмгольтц?! Вы не зрите, какая удача к нам залетела?! И крышу перекроете и сарай возведете...

- Сто...

- Что «сто»?

- Ох, не прикидывайтесь, Игорь Леонидович, сто тысяч с каждого рыла и не больше трех занятий.

- Шестьдесят и десять занятий!

- Игорь Леонидович! Уроды купят себе диктант или за них напишут студенты журфака! Сто и ни центом меньше.

- Нет! Вы явно ничего не поняли,  Михаил Анатольевич! Конечно, все купят, конечно, за кого-то напишут. Но нашлись к нашему счастью несколько идиотов, которые изъявили желания сдавать без шпаргалок. Догоняете?! И вот таких, двоих, я и хочу вам вручить, по шестьдесят пять  тысяч с туши. Они же вас еще благодарить будут, цветы, конфеты, все дела, как вы любите...

- Я понял, понял, сто тридцать.

- Ну и аппетиты у вас!

- А вы думали, я -  Галина Григорьевна?!

- Семьдесят.

- Сколько ж вы сами загребете,  Игорь Леонидович, по государственной программе-то? Сто пятьдесят!

       Сошлись на восьмидесяти пяти. Портфель  Гельмгольтца жизнерадостно запрыгал, тревожа осеннее воздушное пространство, а взбешенному Бесову оставалось лишь возмущать пространство лицея громким хлопаньем дверями. 



4. Бейджик

- Какая потрясающая новость, Масик! - воскликнула Раиса Анатольевна, терпеливо выслушав душераздирающие вопли  Гельмгольтца, - правда...

- Что?! - заревел  Михаил Анатольевич.

- Масик, пожалуйста, не волнуйся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Но только вот...

- Что?! Ну, что?! Объяснись, наконец!

- Бесов сказал, что дает тебе двух учеников...

- Да!

- А Птицыной он дал пять?

- Да, так он сказал.

- Следовательно, восемьдесят пять на два — это сто семьдесят, а пятью пятьдесят — двести пятьдесят... Значит, пустоголовая Галина заработает на восемьдесят тысяч больше тебя...

- Рая! Бесов дал Григорьевне чукчей.

- Не чукчей! А депутатов от Якутии, Масик! Ты знаешь, сколько стоят якутские бриллианты?!

- Это фантазия, Рая! Ни хрена они ей не подарят. Измотают, крови попьют,  экзамен завалят. И вся любовь!

- Уж кто бы говорил о любви, Масик…

                ***

- Птицына! Птицына пусть таскается к чукчам в нумера, - кричал Гельмгольтц, размахивая руками перед очами Бесова, - я живу на Ленинском проспекте, в подъезде с консьержем. У меня на этаже висят репродукции картин Ван Гога. В моей квартире восемнадцати метровый холл и такой же по площади кабинет-библиотека. И почему я должен кататься на метро через всю Москву, сдавать фотографию, отпечатки пальцев, допускать, чтобы меня каждый раз просвечивала камера досмотра  за негарантированные восемьдесят пять тысяч? Им надо сдавать экзамен, пусть приезжают ко мне!

       Бесов, конечно, мог бы применить к вечно недовольному  Гельмгольтцу административный ресурс, но у него истощились душевные силы:

- Если вы мечтаете о том, чтобы у дверей вашей квартиры дежурили менты и фсбэшники, и вас совсем не привлекает думская столовая, то я непременно передам ваше пожелание менеджеру нашего проекта. Может быть, - добавил он с сарказмом, - они оценят вашу шутку и будут высылать за вами машину.

      К неописуемому удивлению Бесова в небесной канцелярии весьма охотно согласились спуститься на Ленинский проспект и посмотреть, как живет обыкновенный российский педагогический деятель. Были утрясены некоторые формальности, прикрепленные к государственной думе психологи доходчиво объяснили  Михаилу Анатольевичу, какое ответственное поручение возложила на  его плечи  родина, и проинструктировали по этикету и форме общения с представителями законотворческой элиты. И когда ошалелый Гельмгольтц предоставил наблюдательной комиссии по подготовке депутатов к экзамену требуемую папочку из «Инвитро» об отсутствии у владельца филологических знаний гепатита и вича, наступил Новый год.

      После новогодних праздников Михаил Анатольевич получил аккредитацию и бейджик с собственными фамилией и именем, который полагалось нацеплять на шею, чтобы ученики без усилий могли обратиться к учителю. Поскольку бейджик забирала из типографии секретарь Бесова, она не обратила внимания, что в фамилии  слегка перепутались буквы. Через две недели бейджик переделали, но, к несчастью, не совсем удачно. Менеджер проекта, на вопрос Гельмгольтца, доколь его фамилия будет писаться, как бог на душу положит, попросил не передергивать, а предложить креативный вариант решения проблемы. От такого поворота событий, Гельмгольтц чуть не утратил способность мыслить, и все могло бы закончиться плачевно, если бы внезапно креативность не посетила Игоря Леонидовича Бесова. На вновь изготовленном и одобренном бейджике крупным шрифтом значился Михаил, и мелким шрифтом Анатольевич. А слово «Гельмгольтц» было написано печатными буквами самим хозяином слова, на обратной стороне бейджика.

      Первое занятие седьмого февраля пропало из-за того, что оба ученика  Михаила Анатольевича улетели в Куршавель на международный форум. Второе занятие пришлось на 23 февраля, а третье совместилось с 8 марта. Наконец, пятнадцатого марта Бесов сорвал  Гельмгольтца с урока с криком «сегодня будет первый». И Гельмгольтц понял, что директор не шутит.
Получив предупреждающий телефонный инструктаж по этикету от представителя думской комиссии по экзамену,  Михаил Анатольевич облачился в костюм, специально купленный к занятиям еще в октябре. Раиса Анатольевна завязала бабочку на шее брата. И вдвоем они принялись ждать неведомого гостя из мира грез и государственного зиккурата.  Встреча была назначена на 15:30. В двадцать девять минут четвертого, Гельмгольтц, сидючи  в ожидании под дверью,   вспомнил, что не нацепил бейджик.
    
      Панически метнувшись в кабинет-библиотеку,  Михаил Анатольевич смахнул вазу с голландскими тюльпанами, которые по замыслу Раисы Анатольевны должны были добавить доброжелательности и комфорта в атмосферу подготовки к экзамену.
Раиса Анатольевна, всплеснула руками и помчалась на кухню за веником и тряпкой.
И в ту адскую секунду, когда  Гельмгольтц-брат рвал на себе волосы в поисках  бейджика, а Гельмгольтц-сестра стремительно сметала осколки, цветы и брызги в совок, на породе Гельмгольтц-квартиры возник представитель вожделенного мира — обладатель депутатского мандата, депутатской неприкосновенности и депутатской власти — первый ученик Гельмгольтца, могущественный господин Сапегин.

      Он был один, без охраны. Вошел беззвучно, словно материализовался, и несколько секунд с удовольствием рассматривал суету двух ничего не замечающих носителей легендарной фамилии.

- Здравствуйте, - величественно протрубил вошедший, и Раиса Анатольевна выронила из рук совок с осколками.

      Через мгновение вошедшему было оказано величайшее еврейское гостеприимство.

- Давайте знакомиться, - сказал гость,  распрямляя олимпийские плечи и пряча в колючих глазах усмешку. Он категорически отказался от процедуры омовения ног, предложенной мадемуазелью Гельмгольтц, - Меня зовут Санаторий Олигархович.