Освобождение

... поэтому, Георгий Глебович, я и рекомендую принять наше предложение, — лощёный молодой человек с худощавым лицом, одетый в безупречно сидящий костюм, широко улыбнулся. — Это хорошая цена за контрольный пакет "Евростроя".
— Хорошая? — Георгий Глебович, здоровенный пятидесятилетний мужик с квадратной головой и тяжёлой челюстью, до того мрачно смотревший в стол, гневно вскинулся. — Хорошая, значит? Да она, по самым скромным оценкам, в полтора раза ниже рыночной!
— Георгий Глебович, мы оба прекрасно знаем, в каком Вы положении, — молодой человек по-кошачьи взмахнул тонкой лапкой с холёными ногтями. — Мошенничество в особо крупных размерах, дача взятки должностному лицу, весь набор.
— М-мать! Ты... Вы прекрасно знаете, что это всё подстава! Вы же сами такое и устроили! А Витя, козлина, сдал меня... Я-то считал его как минимум надёжным партнёром, а как максимум — другом... — Георгий Глебович вновь опустил голову, нервно проводя рукой по короткому ёжику светлых волос.
— Виктор Иосифович поступил дальновидно, как разумный человек. — лощёный развёл руками в непонятном жесте. — Мы предлагаем Вам то же самое. Поймите, никто не собирается отстранять Вас от оперативного управления. Вы будете заниматься своей любимой стройкой, как и прежде. Просто некоторые заказы Вы будете обязаны выполнить. И, конечно, часть прибыли уйдёт... другим людям. Но Вам, поверьте, останется немалая часть. Если Вам это противно, можете продать сто процентов. Вы талантливый человек, на новое дело хватит с лихвой. Раскрутитесь.
— Чтобы однажды пришли Ваши коллеги и вновь сделали предложение, от которого я не смогу отказаться? — горько усмехнулся Георгий Глебович.
— Ну зачем Вы так? Мы помним добро. Прикроем Вас со всех сторон, если что.
— Отказ, как я понимаю, не принимается?
— Почему же? — надменно усмехнулся молодой человек. — Принимается. Но я хочу пояснить Вам одну вещь, весьма неприятную. Не буду описывать все печальные последствия Вашего отказа, но в первые несколько дней заключения под стражу Вы попадёте в пресс-хату. Знаете, что это? Отмазаться не помогут никакие Ваши связи и деньги. И буквально через сутки газеты будут пестрить заголовками о том, что известного бизнесмена уголовники оприходовали в ж...
Удар тяжёлого кулака смял лощёное лицо, на котором непроницаемой маской застыла вежливая улыбка. Молодой человек в костюме повалился со стула, хватаясь за нос. Георгий Глебович вскочил со своего места. Лицо его побагровело, вены на лбу вздулись голубыми канатиками.
— Сопляк! Ты чем мне угрожаешь, а?
Молодой человек невозмутимо поднялся с пола, приложил ладонь к разбитому носу. Кровь капала на безукоризненно белую сорочку, расплываясь красивыми алыми пятнами.
— Георгий Глебович, Вы же не меня ударили. Вы ударили Систему. — и стремительно вышел из кабинета, стуча по наборному паркету каблуками дорогих ботинок.
Георгий Глебович надавил кнопку селектора и попросил Леночку принести кофе и любимое его овсяное печенье.
...
Генеральный директор и единственный собственник "Евростроя" Георгий Глебович Шамбалов сидел за своим столом красного дерева. Компьютер уже давно утилизировали по всем правилам, стерев всю информацию, как и большинство документов фирмы, и стол украшала лишь ополовиненная бутылка дорогого виски. Ни стаканами, ни закуской директор себя не утруждал.
Тихонько постучав, вошла Вера Фёдоровна, главный бухгалтер, тоненькая тихая женщина сорока лет, которую за безукоризненную точность в работе с цифрами за глаза называли Счётчиком. Глаза её были опущены, в худых руках она держала лист бумаги. Георгий Глебович приветливо улыбнулся — во-первых, он всегда ценил Веру Фёдоровну как специалиста, а во-вторых, она показала беспримерную смелость — два его заместителя, суровые мужики, сбежали на второй день. Счётчик продержалась неделю.
— Заходите, Вера Фёдоровна, — Шамбалов развёл руками. — К сожалению, угостить Вас кофе, как это было всегда, не могу. Леночка вчера уволилась.
— Да я, в общем-то, тоже... — главный бухгалтер смущалась, запиналась и краснела. — Вот, заявление...
Когда она положила исписанный аккуратным почерком лист на стол и наконец осмелилась поднять голову, директор с удивлением увидел, что в глазах Веры Фёдоровны стоят слёзы.
— Георгий Глебович, я с Вами почти с самого начала, и я знаю, что Вы невиновны, — голос Счётчика обрёл хоть какую-то уверенность, — Но у меня трое детей и абсолютно бесполезный муж... — Вера Фёдоровна вдруг сорвалась и откровенно всхлипнула. Покосилась на бутылку виски. Шамбалов кивнул, и женщина неумело отпила большой глоток прямо из горлышка, закашлялась.
— Вера Фёдоровна, я всё подпишу. Я Вас понимаю. И ни в коем случае не виню. — Георгий Глебович открыл ящик стола, достал перетянутую канцелярской резинкой пачку купюр. — Держите. Не смейте отказываться, Вы меня очень сильно оскорбите этим. Считайте эти деньги выходным пособием. И... спасибо, Вера Фёдоровна. За все те годы, что Вы верно работали на меня. И за Вашу храбрость. Заявление оставьте. Как Вы знаете, отдела кадров у нас уже нет, так что я как-нибудь уж сам подколю его в нужную папочку. Прощайте.
По левой щеке женщины прокатилась слезинка, оставляя влажный след на коже. Вера Фёдоровна, неловко засунув пачку купюр в карман, развернулась и, ссутулившись, вышла из кабинета, не сказав больше ни слова. Шамбалов остался совсем один. Даже пожилая уборщица из Узбекистана, женщина малограмотная, но явно битая жизнью и опытная, исчезла позавчера, даже не забрав свои немногочисленные документы. Телефоны молчали уже четвёртый день — старые партнёры и клиенты вдруг разом забыли номер директора "Евростроя". Георгия Глебовича захватила досада и злость на весь мир, он хотел было швырнуть бутылку в стену, но, вовремя сдержал порыв — это было бы слишком кинематографично, похоже на кадр из низкопробных голливудских драм. Вместо этого Шамбалов поднёс бутылку ко рту и парой мощных глотков влил в себя не меньше четверти элитного её содержимого.
...
Они пришли спустя ещё неделю, теперь уже в просторную двухуровневую московскую квартиру. Шамбалов развалился в кресле, откупорив очередную бутылку из немаленьких своих запасов и набив трубку дорогим табаком. Грамотно оцепили лестничную площадку и саму лестницу, рассыпались по квартире, втихомолку оглядывая из-под масок неброскую, но стильную и баснословно дорогую обстановку, проникаясь самой настоящей классовой ненавистью. Это обижало Георгия Глебовича больше всего, хотелось подняться из кресла и сказать: "Ребята, я не вор и не злодей! Я, как и вы, жил в нищете, выбирался с самых низов, всё заработал своим горбом! Начинал с того, что таскал с предателем Витей носилки с кирпичами!" Но, конечно, ничего такого Шамбалов не сделал, а продолжал сидеть, тупо смотря в стену, на разработанный модным дизайнером причудливый растительный орнамент.
Их старший был силён — и телом, и духом. Это Шамбалов почуял сразу, как только он встал перед ним — в джинсах и рубашке, без скрывающей лицо маски, без оружия. Примерно его возраста, чуть ниже ростом, крепкий и жилистый, с холодными серыми глазами. Это был человек, который любил и умел убивать. Не чета тому слащавому пареньку, что приходил к нему чуть больше двух недель назад. Георгий Глебович выдержал взгляд жилистого, кивнул на второе кресло, стоящее напротив, возле уставленного закусками столика.
— Коньяка не желаете? — приветливо улыбнулся Шамбалов. — Знаете, я не люблю слащавые французские. Мне по душе армянские или грузинские. И что-то мне подсказывает, что Вы разделяете моё мнение.
— Благодарю, Георгий Глебович, я на службе. — жилистый тоже чуть раздвинул губы в ухмылке. Глаза остались бесстрастными. — Приятно удивлён Вашему самообладанию. Меня, кстати, зовут Александр.
— Какое редкое имя. Жизнь моя, уважаемый Александр, была трудна и извилиста, тут или обретёшь железные нервы, или погибнешь, — тоном, больше приличествующим для непринуждённой светской беседы, произнёс Шамбалов.
— А где супруга Ваша с красавицей-дочкой?
— Она, знаете ли, покинула меня. Сказала, что хочет жить с преуспевающим бизнесменом, а не с тем, кого скоро посадят в тюрьму. Забрала Дашу, вещи и укатила в неизвестном направлении.
— Почему же в неизвестном? — развёл руками Александр. — Наша служба работает исправно. Мария Валентиновна с Дарьей Георгиевной сейчас находятся в Калуге, в уютном доме номер четыре по улице Луговой.
Всю показную уверенность Георгия Глебовича как ветром сдуло. Они знали! Знали! Шамбалов опрокинул бокал коньяка. Напиток обжёг гортань и приятным тёплым комом упал в желудок.
— Если хотите, Георгий Глебович, мы поспособствуем. Нехорошо оставлять законного супруга в такой сложной жизненной ситуации. Тем более, если она касается и тебя тоже... — Александр запустил руку в кожаную папку, достал оттуда кое-какие документы. — Это же подпись Марии Валентиновны Шамбаловой, в девичестве Шереметьевой? Как выяснила доследственная проверка, она тоже принимала участие в кое-каких Ваших махинациях. О чём непреложно свидетельствуют данные документы.
— Как? — прохрипел побагровевший Шамбалов. — Она никогда... Нигде... Я в жизни её не впутывал!
— Давайте начистоту, Георгий Глебович, — Александр убрал документы обратно. — Получить подпись Вашей супруги было не так сложно. Ваша дочь — действительно редкая красавица... А с такими прекрасными девушками случиться может что угодно. Понимаете? Вижу, что да. И супруга Ваша быстро поняла. Так что скоро вы вдвоём пойдёте в тюрьму. Доказательств много. Да, большинство из них косвенные, но, полагаю, суд удовлетворится и этим. И, вероятнее всего, будет конфискация имущества. Дочь Ваша останется нищей. Оно Вам надо?
— Что Вы хотите? — Шамбалов немного успокоился. Начинался деловой разговор, привычная для него стезя.
— Всё.
— То есть? — поднял брови директор "Евростроя".
— То и есть. "Еврострой" со всеми дочерними структурами. Полностью. Эту квартиру. Все три автомобиля. И Ваш мотоцикл тоже. Загородный дом. Виллу в Болгарии. И все деньги со всех счетов.
Шамбалов застыл в немом изумлении. Это было слишком даже для таких серьёзных ребят.
— Это, Георгий Глебович, плата за оскорбление. Система не прощает, знаете? Вы могли согласиться сразу. Могли поторговаться и согласиться после. У Вас была масса возможностей для переговоров. Но Вы предпочли открыто объявить Системе войну.
— Хорошо. — Шамбалов, сам не желая признавать этого, смирился с неизбежным. Если бы он был один, он бы боролся до последнего. Но Маша и Даша, самые дорогие для него люди, его любимые девочки... Это было слишком. — Что я получаю?
— У Вас, знаю, есть ещё сейфовая ячейка в одном из банков. Не знаю, что там, но можете оставить это себе. И у Вас, равно как и у Вашей жены, будет свобода. Это не так уж мало, а?
— Где подписывать?
...
Кондиционеры в вагоне работали едва-едва, и все двери всех купе были открыты настежь. Маша и Даша ушли в вагон-ресторан, а Шамбалов слушал рассказы сухонького дедушки, уже успевшего ополовинить бутылку водки, заедая её плавленым сырком.
— Я же почётный железнодорожник, понимаете? Мне от государства положены бесплатные билеты, дважды в год. Вот, навестил внучат, домой еду. Государство-то заботится о нас. Пусть у меня пенсия и небольшая, но хватает. Сынок на лекарства подкидывает. Живу хорошо, не жалуюсь. Не понимаю тех, кто ноет, что правительство виновато во всём. Работать надо, вкалывать, и всё будет!
Георгий Глебович, грустно усмехнувшись, уставился в окно. Снаружи долетали кружащие голову ароматы трав. Мимо пронеслась маленькая, но удивительно ухоженная деревенька, и в купе явственно пахнуло навозом. Дедушка говорил что-то ещё, периодически прерываясь для очередного глотка, но Георгий Глебович его почти не слушал.
...
Денег, что были в ячейке, вполне хватило на небольшой домик, стоящий прямо на краю зажиточного села. Домик был старый, обветшавший, но Шамбалов опытным взглядом строителя увидел, что фундамент крепок, несущие стены простоят ещё сто лет, а отремонтировать всё остальное он в состоянии и сам. Купив минимальный набор инструментов и материалов, вспомнив старые навыки (и помянув недобрым словом пришедшего на ум дружка Витю), Георгий Глебович с бешеной энергией взялся за дело. Жена и дочь, посмотрев на него, почти синхронно покачали головами и ушил внутрь, готовить ужин.
...
Добродушная соседка, пожилая крепкая женщина с широкими крестьянскими руками, угостила помидорами и молоком. Они отварили картошку, сели за круглый деревянный стол, в центре которого красовалась огромная миска с молодой картошкой, сваренной "в мундире". Помидоры были крупными и розовыми, а молоко — неприлично вкусным.
...
Вечером Шамбалов сидел на только что отремонтированной лавочке и курил. С лавочки открывался превосходный вид на бескрайнее поле и заходящее солнце. Небо было залито его багровым светом. Подошла дочь, присела рядом, прильнула к широкому сильному плечу. Они молчали — говорить о чём-то не было смысла.
...
Георгий Глебович был счастлив.