На свете счастья нет, но есть покой и воля гл. 3

      Во времёна моего детства татуировки делали себе люди, как правило, с тюремным прошлым (или настоящим). Как пел Владимир Высоцкий: «А на левой груди – профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас». Точно схваченный образ. Романтика.
      И ещё лучи восходящего солнца над линией горизонта, а под линией горизонта надпись «Сибирь» – это на запястье руки – видимое авторами прирастание России Сибирью (по Ломоносову). Символ, который закрепился в сознании людей после освоения сурового края царской каторгой и, как продолжение, –  пролетарской.
      Ещё запомнилось виденное не раз глубокомыслие «нет счастья в жизни». Не помню, на каких частях тела красовалась такая гравировка, но детское воображение она будоражила.

      Повальное увлечение современной молодёжи татуировками, скорее всего, имеет те же корни, что и в тюремной субкультуре. Когда человек находится в среде с ограниченными возможностями, его душа буквально рвётся подчеркнуть своею индивидуальность.
      Казалось бы, сегодня процесс должен идти в другом направлении. С появлением интернета, невиданных ранее средств коммуникации и всевозможных гаджетов духовному освобождению от устоявшихся условностей уже нет преград.
      По факту оказывается есть. Все эти пирсинги, татуировки, ирокезы, укороченные рукава и полы пиджаков, зауженные брюки, короткие носки рисуют образ «подстреленного» неуверенного в себе подростка, эпатаж которого вызван, как и в тюрьме, тягой к свободе.
      Человек стал рабом обрушившейся на него со всех сторон информации. А «тату» – символ духовной свободы этого раба.
      
     Свобода, о которой люди мечтали с незапамятных времён, на поверку оказывается призраком. Как только человек освобождается от одних оков, сразу попадает в другие. Хоть в социальном, хоть в бытовом смысле.
      
      В подростковом возрасте ребёнок начинает тяготиться зависимостью от родителей,  но получив «свободу» взрослой жизни начинает испытывать тоску по родительскому гнёздышку. Связав себя узами(!) брака такую же тоску он испытывает по холостяцкой жизни. Наконец, освободившись от оков, получив развод, вновь заключает брак, а порой и не один, чтобы нести нелёгкое бремя семейной жизни, в которой собственная свобода далеко не на первом месте. Эти зависимости, связанные с инстинктом продолжения рода, являются естественными, поэтому люди к ним привыкли.
      А вот информационная зависимость сегодня превращает человека в того раба, каким он был много веков назад как физиологическое существо.
      Этот результат информационной революции нисколько не преувеличен.
      В чём состоит это рабство?
      В том, что не человек пользуется информацией, а информация пользует человека.      
      
      Разумеется, что с давних времён, «по капле выдавливая из себя раба»,  человек добился результатов в своём стремлении на пути к «свободе, равенству и братству».  Способ использовал простой – творчество. Добившись колоссальных успехов на этом поприще, он, что называется, «открыл ящик Пандоры» – неиссякаемый поток информации. Вспомним, что по христианской мифологии библейской легенды человеку запрещено срывать плоды с дерева познания добра и зла – в этом заключался первородный грех. Все несчастья, бедствия и испытания люди получают за своё любопытство.
      С научной точки зрения обрушившаяся на человечество информация ведёт к колоссальному росту энтропии, проще говоря, к беспорядку, который, достигнув максимальной величины, может привести к гибели системы.
      Как ни раскладывай пасьянс, получится один и тот же результат: человек стал рабом информации. В этом рабстве нет ничего удивительного – развитие идёт по спирали (будем надеяться – не по кругу).

      Простейший пример. Наличие у «свободного», в кавычках, человека сотового телефона. Благодаря такому достижению цивилизации даже в туалете информация пользует человека. А если пару дней человек не откликнется на сигналы этой информации – катастрофа для его ближнего окружения.
      Более масштабный пример нашего рабства. Выборы во власть без выбора.
      При социализме «выборная власть» сама себя назначала путём внесения в бюллетени для голосования единственного кандидата, который олицетворял «единство партии и народа». Сейчас, при наличии многопартийности и равных возможностей осуществить своё волеизъявление путём голосования за достойных людей, наблюдается та же картина: выборы без выбора. Потому что при явке избирателей 30-40% и успешно действующих выборных технологиях во власть попадают люди, которые вовсе не представляют  безмолвное большинство. Это ещё одно подтверждение тезиса: информация, делая людей заложниками системы, определяет их жизненно важные приоритеты вопреки их желаниям.

      Всякая социальная революция предполагает боевые действия. И информационная революция не является исключением.
      Информационные войны ведутся не только против внешних врагов, которым приклеивается  лицемерно-дипломатический ярлык «наши партнёры», но и с «партнёрами» по классовому расслоению.
      Надоевший, но не потерявший актуальности, анахронизм «борьба труда и капитала» заменён современным слоганом  – «социальное партнёрство».
      Великолепно работает новая находка традиционного оболванивания.
      Одни «партнёры» считают деньги от зарплаты до зарплаты, другие открыто кичатся своей роскошью, не ведая пределов накопительства. Заметим, что и те, ни другие особого счастья от этого не испытывают.
      Вот подобрались к проблеме  всё время ускользающего счастья.
      Может пойти от обратного, понять, в чём корень несчастий человека?
      Получается, если сегодня человек находится в информационном рабстве, то счастливых людей нужно искать среди тех, кто свободен от него.
      Да, вроде, так. Вот и вся загадка столь недостижимого счастья.

      Но, что хотел донести потомкам наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин своей фразой, приведённой в качестве заглавия статьи и вырванной из контекста его стихотворения?
      
      «…но есть покой и воля…». Неужели «покой и воля» заменяет нам счастье?
      
      «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут – и свобода Вас примет радостно у входа». Сегодня этими «оковами» можно считать информацию, которую мы не можем упорядочить.
      А у Пушкина «воля», «свобода» духа всегда рассматривались как основной атрибут счастья:

«…Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права...»
    
      В то же время Александр Сергеевич отмечает субъективность восприятия счастья. Например, при оценке семейной жизни Лариных:

           «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она».
 
      Но слова Онегина, отвергнутого Татьяной, приводят к мысли, что семейному счастью нет альтернативы:

           «…Чужой для всех, ничем не связан,
           Я думал: вольность и покой
           Замена счастью. Боже мой!
           Как я ошибся, как наказан».

      Однако значительно позже, за три года до смерти, Александр Сергеевич всё-таки склонен утверждать (повторимся):

«…На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег».
      
      Эти слова могут свидетельствовать  о постоянном стремлении человека к постижению управляющего нами Бога – информации. 
      Они оставляют нам надежду, что человек – кузнец своего счастья. А ковать его нужно из информационного хаоса, создаваемого социумом.

      Вот размышления художника и литератора  Юрия Цыганова, зарегистрированного на Прозе.ру, как «Гарри Цыганов»:

      «Глаз у Художника круглый, как шар, крутится планетой в пространстве необъятном, и со всех сторон по невидимым проводам к нему информация поступает. Он ее принимает и переваривает. Но ему все мало. Никак насытиться не может. А когда наберется ее немерено, Художник болеет, потому что не в силах вместить в себя все. А информация все поступает и поступает. И тогда он ищет себе место уединенное, запирается на засовы и глаз свой зашторивает. Но информация находит его везде, потому что нет преград для потустороннего. Она копится в нем, густеет, настаивается, бродит энергия сил невостребованных. И, наконец, из того изобилия вырывается звук. Он пронзителен и первобытен. И Художник не знает, что с ним делать, куда его деть. Он не умеет с ним обращаться. Он хочет бежать от него, спрятаться, да некуда... потому что звук тот – из него, а инструмент – он сам. А дальше всегда подвиг. Или трагедия. Третьего не дано».