Глава XXI

Горожане с тревогой приняли известие о том, что Эмхир, должно быть, мертв. Загрустила и айдутская знать, которая непрестанно вопрошала Сванлауг, не собирается ли она занять его место, и кто будет править вместе с ней. Но она ничего не отвечала и запретила всякий траур, не веря мрачным вестям.

Скарпхедин, охваченный тревогой и сомнениями, пытался говорить с Ормом, спрашивал его о том, кто теперь станет во главе города, но Ворон молчал и продолжал глядеть на солнце, выслеживать его каждый день, будто лишь ему ведомое чудо, которому он молча поклонялся. Сам Скарпхедин, хотя желал найти ответы на многие вопросы, не предпринимал ничего, пока кто-то не упомянул мрачный осенний праздник, посвященный одной из Девяти Матерей Пустыни, покровительнице ночи и колдовства. И тогда он отправился в Храм.

Найти нужную Обитель было не так трудно: высокая арка из переплетенных ветвей бросала узорчатую тень на лестницу, уходившую под землю. Скарпхедин чуть помешкал, прежде чем спуститься, а когда минул арку, обласкавшую его осколками света и тени угасающего дня, перед собой увидел открытые узорные двери и бесшумно ступил в высокий чертог. Потолки зала из своего подземелья доходили до надземной части храма, где в стенах были резные окна, свет которых через систему серебряных зеркал оплетал все помещение.

- Открой лицо, Ворон, - голос эхом отразился от каменных сводов.
Скарпхедин знал, что с ним говорит одна из служительниц культа, но не видел ее. Не торопясь он опустил край тагельмуста, скрывавший его лицо, и осмотрелся: никого по-прежнему не было.
- Зачем ты пришел, Ворон? - голос зазвучал совсем близко, Скарпхедин обернулся. Перед ним стояла старуха в длинном черном одеянии, расшитом синими нитями. Одна рука ее была в тонкой пластинчатой перчатке, усыпанной рубинами.
- Я пришел просить о предсказании, - ответил он.
Сухое, испещренное морщинами, похожими на вышивку ее одежд, лицо старухи чуть скривилось в усмешке:
- Ты пришел увидеть, зачем? У тебя есть один глаз, тебе достаточно, чтобы не просить о провидении.
- Есть то, что обычным глазам не увидеть, как не увидеть и слепцу, - ответил он.
- Я поняла, я поняла… - протянула жрица. – Ты поздно пришел. Праздник скоро.
- Это значит, что ваша Провидица видит и знает сейчас больше, чем прежде. Мне надо с ней говорить.
Жрица покачала головой.
- Нет. Ты не можешь. Тебе – нельзя.
- Почему? – Скарпхедин удивленно поднял брови.
- Ты Ворон. В тебе – северная кровь – я вижу, сколь бела твоя кожа. Ты не отрекся от своих богов.
Скарпхедин удивленно посмотрел на старуху.
- Я чту Матерей Пустыни.
- Да? Только ли их?
- Как можно отречься от одних богов, не отрекаясь одновременно от всех сразу?
- В том-то все вы, нойры, - последнее слово она произнесла с особым презрением. – Ваша вера, ваши боги меняются как облака на небе. Стоит вам попасть к иному народу, как вы принимаете их богов. Но есть только Девять Матерей. Они создали этот мир, все другое – ложь.
- Какая разница, каким богам поклоняться? Все они связаны, сколь ни разнились бы. Поклоняясь одним, мы поклоняемся всем им и тем, кто стоит над ними. Как можно отречься?
- Ты говоришь, как нойр. Ты не только чужой, ты не только чужд нам, но ты не имеешь никакого права даже ступать на священный камень наших Храмов. А ты стоишь здесь и произносишь свои еретические речи. Уходи, Ворон, пока на тебя не обратился Ее гнев, - жрица посмотрела на статую Мрок.
- Я не могу уйти, - холодно ответил Скарпхедин. – Моя вера не слабее вашей. Будь я в немилости – я был бы мертв. Я не знал других богов, кроме Матерей Пустыни. Других я в этой жизни и не узнаю. Как можно обвинить меня в отступничестве?
Он помолчал.
- Я должен поговорить с Провидицей. От ее слов может зависеть жизнь Гафастана. А уж от этого – и благополучие Храма…
Жрица задумалась, поглаживая сухой и смуглой рукой усыпанную рубинами перчатку.
- Хорошо. Пойдем. Но впредь, смотри – отпадешь от веры, против тебя обратится гнев Девяти Матерей…

Скарпхедин склонил голову. Жрица провела его в соседний зал, не меньший, чем предыдущий. В воздухе витал терпкий аромат дурманов. У дальней стены находилась статуя из темного камня, перевитая проволокой: высокое дерево, девять стволов которого, выходя из земли, почти сразу сплетались в один, снова расходившийся на девять крупных ветвей, от которых отходило бесконечное множество более мелких, словно паутина покрывавших всю стену почти до самого потолка. К девяти крупным ветвям за несколько длинных прядей волос была привязана девушка. Тело ее было плотно обернуто тканью, отчего очертаниями она походила на кокон бабочки.

- Вот. Провидица, - бросила жрица и поклонилась девушке. Та открыла большие глаза и впилась исполненным муки взглядом в Скарпхедина. – Говори с ней, я вас оставлю. Времени у тебя немного.

Жрица ушла.

Скарпхедин, затаив дыхание, смотрел на Провидицу. Несмотря на то, что страдания исказили ее лицо, она была очень красива. Он слышал о ней прежде, но не знал ее имени. Это была одна из красавиц Гафастана, на которую пал выбор жриц Мрок. Когда приходило время, по указанию богини они выбирали из дев города одну, отмеченную самой Мрок, которая могла бы слышать, что та ей станет говорить. Стать Провидицей – было великой честью, но и великой мукой. Немногие шли на это с охотой, но отказать жрицам было нельзя. Считалось, что будущее людям знать запрещено, Матери сами решали, кому явиться и что сообщить, и лишь Мрок через Провидицу отвечала на все вопросы и рассказывала то, что считала нужным. За эту вольность приходилось платить высокую цену: предсказания приходили лишь через страдания тела, а в самый осенний праздник Провидице перерезали горло, отправляя ее в лучший мир, откуда она сможет вернуться в новую жизнь, в которой страданий подобных не встретит. Всего за месяц она должна была рассказать вехи грядущих лет, когда в Храме не будет Провидицы.

- Говори, Скарпхедин, - молвила она негромко. – Зачем пришел? Мрок ответит…
- Она не знает, зачем я пришел?
Провидица хрипловато усмехнулась:
- Так твой же выбор, о чем спрашивать.
- Что ждет Гафастан?
- Я отвечала, о том говорила… жрицам… они знают, - тело Провидицы содрогнулось.
- Как тогда?.. - Скарпхедин задумался, формулируя вопрос. – Мрок ведома судьба Четверки? Сохранится ли единство? Жив ли Гарван Эмхир? Что ждет его?

Провидица еще раз посмотрела на Скарпхедина, потом куда-то вверх. Ее тело свела судорога, Провидица издала сдавленный вопль, который быстро иссяк. Скарпхедин видел, как натянулись темные пряди, за которые она была привязана к дереву, как они тянули кожу, как напряглись тонкие мышцы шеи Провидицы. Он видел красивые, искусанные в кровь губы, оттененные мучительной усталостью глаза и сухие дорожки слез на потускневшей коже.

Несмотря на то, что Скарпхедин был славным Гарваном, слыл очень жестким и порою жестоким, у него было доброе сердце. Он невольно сжался, глядя на мучения Провидицы.

- Гафастан храним, - выговорила она с трудом. – Благоволим вам, покуда вы нас чтите… долгое царство ваше, пока сами себя не пожрете, и трудно спастись вам будет… вижу далеко, знаю все, но Тид гневается… знайте, ваше единство – ваше… следуйте тому, что сами определили в начале… как пришли вы в песке и в черном и прогнали неугодных, так и должно вам оставаться, пока не придет время и не переменится воля Тид… Вам… берегитесь себя и себя же берегите… придет то время, когда ударит в спину Ворона со звенящим именем тот, кого он почитал другом… кого считал родным, но кто таковым не был по крови… и тогда спасение ваше окажется на острие и лишь вернувшиеся смогут помочь, если захотят… раздор… и собственная кровь предаст…

Провидица сглатывала и хрипела так, будто ей уже перерезали горло. Слова она выговаривала с трудом, и все тело ее было напряжено.  Скарпхедин слушал, стараясь не отвлекаться, не сводя глаз с Провидицы, и запоминал все, что она говорила: благо, запоминать с первого раза Орм учил молодых Воронов очень хорошо.

- Что… что Брадан… ты спрашивал… жив… но больно ему… пусть не мечется как зверь в клетке, перед ним многие пути… - продолжила Провидица. – Пусть смотрит и слушает, но только он хозяин себе… пусть не тратит взгляды и силы на пустое, но ищет Обещанную… должен знать, понять должен он, что она придет клейменная и приходить будет, пока они не встретятся… пусть ищет… мы видим его, нам все ведомо…
Скарпхедин не мог больше слушать, видя мучения Провидицы, он хотел отвязать от дерева ее длинные, натянутые, точно струны, волосы. «Зачем, зачем такая мука? Неужели я и без этого предсказания не прожил бы? Все равно большинству событий я свидетелем не стану…»
- А ты, Ворон, которого зовут благородным лишь за белую кожу, белее которой, разве что, снег, дар ваших краев, помни, помни о том, что в нашей милости лишь тот, кто чтит нас и не смеет обвинять нас и покушаться на святыни наши и то, что нам принадлежит. Все вижу, все слышу… Помни!.. Иначе, если посмеешь в следующей жизни воплотиться в Великой Пустыне, ни одним глазом видеть не сможешь… Радуйся сейчас и живи!.. Покуда чтишь нас!
Провидица судорожно выдохнула. По щекам побежали слезы. Она хотела опустить голову, но была слишком крепко привязана, потому просто закрыла глаза.
- Благодарю тебя, Провидица, - выговорил Скарпхедин, не сводя глаз с ее изможденного лица.
- Не благодари. Принеси дары Мрок, а лучше Вафат или Илму, чтобы они меня не держали здесь дольше положенного…
- Почему не отпустить тебя? Зачем следовать ритуалу?
- Нельзя иначе. И ты не смей нарушать, тебе сказано было… Только кровью можно оплатить то, что противно воле Тид.
- Слишком велика цена…
- Не тебе судить, Ворон. Но я… Я понимаю тебя, понимаю, почему… Я бы хотела прежней свободы, но что может быть более почетно, чем служение Девяти Матерям.
- И что же ее голос? Ты только слышишь или видишь саму Мрок? – Ворон обернулся на мгновенье, чтобы посмотреть, не возвращается ли жрица.
- Слышу, и ее голос… - она не сдержалась и разрыдалась, - он ножом входит в сознание, терзает тело… знаешь, каково это, когда боль – это часть тебя?.. Но я должна исполнить… скоро меня освободят… так скоро… все так быстро проходит… но как же, как же…
Точно зачарованный, он приблизился к Провидице, но она очнулась от своих слез, и воскликнула:
- Нет, не подходи! – жрица увидит – и больше не пустит тебя…
Ворон покорно отступил назад.
- Должен же быть выход…
- Выход только один. Ты знаешь, лучше не гневить Матерей Пустыни. Может быть, потом… но мы уже не узнаем.
- Я найду, - негромко сказал он.
- Что, Ворон, - послышался голос жрицы, - оказался ли ты достойным услышать Мрок?
Скарпхедин кивнул.
- Теперь уходи, - сказала она.

Ворон еще раз скользнул взглядом по Провидице, кивнул жрице и пошел к резным дверям Храма. Оказавшись на улице, он вздохнул чуть свободнее, чувствуя, как развеивается дурман, которым был пропитан воздух в залах. Скарпхедин не мог понять, зачем была нужна такая жестокость, почему девушку нельзя было отпустить, и почему никто никогда не пытался что-либо изменить.

Он помнил эти праздники. Тем, кому повезло – те шли в Храм Мрок, а все остальные уходили за пределы города и там продолжали свое диковатое веселье. Ни крови, ни праха – может быть, поэтому никто не возражал, поскольку никто не видел истины… Избранная в Провидицы просто пропадала для всех. Ее уводили обыкновенно под покровом ночи, заплатив семье выкуп, в Храме опаивали дурманами, обвязывали тугим полотном и привязывали за волосы к Дереву. Поскольку Провидицу не кормили, лишь дурман, вера и сила от Девяти Матерей Пустыни позволяла ей продержаться месяц в этом жутком положении.

У Скарпхедина было немного шансов помочь Провидице. Он хотел верить, что есть способ избежать положенного конца, и наверняка был кто-то, кто знал, что можно сделать. Потому Скарпхедин пошлел в Обитель Тид.

Залы Обители Тид были просторнее и выше, чем залы Обители Мрок; курящиеся благовония обладали более легким ароматом, и окна с тонкими вставками из драгоценных камней расцвечивали солнечный свет.

Несколько коленопреклоненных перед алтарем жрецов и жриц читали молитву:

Я соль на твоем плаще,
Песок на твоих плечах,
Я пыль – я лишь пыль в небесах,
Часть всего – и ничто,
Я лишь пыль,
Я есть холод, и я же – тепло,
Я есть жизнь,
Я есть смерть
Бесконечных пустынь,
Растворенный в песках
Золотящийся прах,
В ветер вплетенный
Голос.

Почтительно склонив голову, Ворон дожидался, пока они дочитают молитву, одновременно высматривая знакомых служителей культа. Когда они поднялись, Скарпхедин быстро выцепил взглядом Сульбрэна. Он тоже его заметил и подошел к нему.

- Да будут твои пути угодны Девяти Матерям, - сказал Сульбрэн.
Скарпхедин поклонился ему.
- Зачем ты пришел? – спросил жрец.
- Я был в храме Мрок, я говорил с Провидицей…
Сульбрэн чуть сжал губы, выказывая неодобрение.
- Скажи, Сульбрэн, неужели их всех всегда встречает одна и та же судьба? Неужели нет ничего иного?
- Это благо для них, - холодно ответил Сульбрэн. – Зачем им иное?
- Зачем это вообще?
- Это плата за желание людей знать то, что знать не положено.
- Но Матери милостивы… Они не могли отдать такой приказ, не могли указать только один путь.
Сульбрэн вскинул брови:
- Я читал древние свитки. В них не сказано. Если жрицы Мрок не взяли что-то к себе тайно – то нет ничего, кроме ранее написанного.  Я бы не советовал тебе даже пытаться изменить устоявшийся порядок. Для этого тебе самому надо было бы родиться женщиной и стать либо жрицей Мрок, либо Провидицей, а не благородным Гарваном. Не вмешивайся, Скарпхедин, - жрец вздохнул, - иначе навлечешь на себя немилость жриц, а они могут поймать кого-то из атгибан, опоить, подчинить себе и натравить на тебя. И это самое безобидное из того, что они могут.
- Хорошо, - Скарпхедин печально улыбнулся, - спасибо тебе.
Но уходить он не торопился. Под пристальным взглядом жреца он подошел к алтарю Тид и опустился на колени.

***

До мрачного праздника Скарпхедину удалось тайно просмотреть какие-то свитки, но он не нашел в них того, что искал. Он просил Матерей Пустыни рассказать ему во сне или другим способом, что он должен сделать, но вместо того не мог уснуть ночами, мучился днем, краем сознания понимая, что смятение Гафастана, должно быть, заразно, и он теперь тоже не в себе, и права была Мрок, единства не будет. Ему все казалось безысходным, он думал, что пройдет немного времени и кто-нибудь сметет их правление во всех городах, развеет по Пустыне и больше никто не вспомнит ни о северянах, ни об атгибан.

Либо поднимет голову кто-то более сильный.

Но достойных правления было мало. Скарпхедин думал, что Орму стоит взять все в свои руки, но он отказывался править, говоря, что и так много делает для атгибан.
Скарпхедин смирился, жалея о том, что ему довелось услышать пророчество Мрок. Он не знал, как повлиять на грядущие события, да и не собирался что-то делать: слова Мрок в своей определенности были очень туманны, поскольку данное ею знание скрывало все пути к себе. Судьба Провидицы, наоборот, его действительно волновала. И Скарпхедин верил, что может ей помочь, хотя, в случае успеха, из Гафастана наверняка придется бежать.

До самого праздника в Обитель Мрок стража и жрицы не впускали никого, все окна были закрыты, на дверях висели цепи, а тайных путей Скарпхедин не знал. Как загнанный зверь он метался, кляня недостатки своих умений и жалея о том, что он не Маг. И только в день самого праздника ему удалось влиться в толпу избранных, кому жрицы разрешили присутствовать при Освобождении Провидицы. Скарпхедин шел без разрешения, но никто не знал того, поскольку непрошеные гости не осмеливались прийти в Храм, опасаясь гнева Мрок. Скарпхедин же не боялся гнева: его страшил только неуспех.

День выдался не мучительно знойным, и солнце светило будто отчужденно, лило свои лучи будто по привычке, но без прежней живительной силы. Витражи высокого Храма Мрок рассеивали свет, делая его еще более холодным и неприветливым, роняя зловещие тени вокруг кованых ветвей великого дерева Матерей Пустыни, к которому была привязана Провидица.

Все собравшиеся на Освобождение горожане стояли молча, так что тишина в зале казалась неподвижной. Провидица глядела на них без интереса, все с тем же выражением муки на молодом, некогда красивом лице. К ней подошли пять жриц, одну из них, верховную, Скарпхедин сразу узнал по усыпанной рубинами железной перчатке. Верховная жрица запела, за ней стали петь и другие, а потом песнопение подхватили и все прихожане. Тугие голоса жриц оплетали сознание словно удавкой, но Скарпхедин не позволял себе подчиниться. Прихожане оттеснили его в центр зала, так что, несмотря на свой высокий рост, Скарпхедин не всегда мог видеть Провидицу. Осторожно, пользуясь тем, что все пели и понемногу погружались в транс, он стал пробираться к дереву. Он не пел. И заметил, как одна из жриц указала на него верховной. Старуха впилась взглядом в Скарпхедина, чуть сощурив глаза, но ничего делать не стала.

Под плащом Скарпхедин сжимал небольшой кинжал, поскольку знал, что, если доберется до Провидицы, ему необходимо будет обрезать волосы, за которые ее привязали к дереву, и что кроме того ему придется обороняться не только от жриц, но и от прихожан.

Нельзя было больше медлить: Скарпхедину удалось подобраться к алтарю, когда младшей из жриц уже передали богато украшенный ритуальный нож. Провидица открыла глаза и встретилась взглядом со Скарпхедином. Ее черты, уже принявшие смиренное выражение, снова изменились, глаза заблестели, дыхание участилось: все ее существо говорило «не делай этого!», но Гарван не мог оставаться в стороне; он оттолкнул мешавших ему прихожан и, доставая кинжал, бросился к Провидице.
Сила голоса верховной жрицы, сила песнопения, что оплело ум прихожан, позволяла ей контролировать каждого. «Хватайте его», - почти беззвучно произнесла старуха, и множество сильных рук вцепилось в Скарпхедина. Он пытался сопротивляться, но людей было слишком много и то, что их сознание подчинено было чужой воле, увеличивало силу их ярости. Скарпхедина избивали, пока жрица не сказала «довольно». Улыбаясь, она дала знак младшим жрицам снова петь; Скарпхедина поставили на колени, так чтобы он видел происходящее.

Провидица дрожала, глядя на Ворона с жалостью и отчаянием; в глазах ее блестели слезы, брови были болезненно изогнуты. Скарпхедин еще раз попробовал вырваться из державших его рук, и рвался, пока видел, как верховная жрица подошла к Провидице, помедлила несколько мгновений, пока та обратит на нее внимание, и под становившиеся все более дикими и зловещими голоса певших жриц и прихожан, одним молниеносным движением перерезала Провидице горло. В тот же момент оборвалась и песня. Скарпхедин замер, глядя на стекающую на каменный пол кровь. Обмякшую Провидицу подхватили младшие жрицы, в то время как верховная жрица неспешно, движениями почти ленивыми, под корень обрезала натянутые, как струны, волосы Провидицы. Жрицы опустили тело Провидицы на пол, а длинные пряди, точно черные змеи, остались висеть на ветвях дерева. В последний момент Скарпхедин заглянул в глаза Провидицы, только узревшие смерть. Что-то оборвалось внутри него, туман застлал его разум, и он не помнил, что происходило дальше. Помнил лишь собственную ярость и боль.

Он пришел в себя в подземельях Обители Мрок, в одной из темниц. Земляной пол непрестанно отдавал холод, сливавшийся с сыростью, и оттого пробиравший до костей. Но Скарпхедин не замечал его: он плакал, задыхаясь в рыданиях, и не мог и не пытался взять себя в руки. Никто никогда не подумал бы, что он, Скарпхедин, жестокий и беспристрастный, решавшийся на самые сложные дела, чей клинок не раз пил человеческую кровь, - лежит в темнице, окутанный темнотой и собственным горем, и не может сдержать слез.

Сколько прошло времени – он не знал. Тело болело. Скарпхедину казалось, что силы покидают его очень быстро, и радовался тому, что, должно быть, не так долго ему осталось мучиться. Но в один из дней (которые для Скарпхедина во тьме подземелья были неотделимы от ночей) к нему явилась помощница Старшей жрицы. Она вывела его в одну из комнат Храма, обработала его уже успевшие чуть затянуться раны и сказала:

- По просьбе Высоких Гарванов… и по воле Тид, тебя отпускают, - она посмотрела в сторону приоткрытой двери: по коридору прошла Старшая жрица.
Скарпхедин ее тоже видел, отчего невольно вздрогнул и хотел подняться, чтобы подойти к ней, но помощница жрицы удержала его.
- Ты слаб, - сказала она. – И никогда не восставай против Девяти Матерей и их служителей. Никогда. Иначе их гнев настигнет тебя.
Скарпхедин устало посмотрел на нее и ничего не сказал.
- Слушай, - помощница жрицы подалась вперед, так, чтобы никто, кроме Скарпхедина не мог ее услышать, - сейчас ты уйдешь вместе с Воронами. Но знай: мне было видение. Тебя простила Тид, но кара Мрок с тебя не снята. Если ты в следующей жизни родишься в этих краях – не видеть тебе этого мира, ты будешь слеп. В любом другом месте ты обретешь то, что утратил.
Скарпхедин удивленно поднял брови, чуть изменившись в лице.
- Не торопись за тем. Тид будет следить. Сама Тид! Не ищи смерти. Делай, что должно, - она помолчала, поспешно вложила ему в руку небольшой обрывок грубой ткани и тут же отпрянула: в комнату вошла Верховная жрица.
- Я провожу Гарвана, - сказала она.

Ее помощница низко поклонилась и вышла. Присутствие Верховной жрицы действовало на Скарпхедина угнетающе, но он почти сразу забыл о ней, когда увидел на пороге Храма Сульбрэна и Орма. Орм холодно поблагодарил Жрицу и пропустил Скарпхедина к лестнице. Оказавшись на улице, Скарпхедин почувствовал, что, хотя печаль и осталась лежать камнем на душе, он невольно радуется солнцу и теплу, сухому ветру и высокому небу. Нойр все еще сжимал в руке небольшой кусок грубой ткани; повинуясь слабому любопытству, он расправил его на ладони и увидел свернутую в кольцо прядь темных волос.