Виктория и клубника

               
     Помнится, я много о чем, иногда - ком, рассказывал, там и какой - то Кошкильды, толстый и до хера патриотичный мудак, упругим пузом трущийся о вялые яйца Соловьева, передумавшего быть русским и стремительно завербовавшегося в евреи, отчего гандонистый Гордон стал Катей, просто Катей, блондинистой соской без ума и таланта, и медвежонок Пох, положивший с прибором на свою временную отчизну Россию, доставшуюся ему лотерейным выигрышем в крысиных бегах суетливых сперматозоидов во влажных глубинах маточных труб его матушки - англичанки, согрешившей с казахским ганджубасом, и Кротов, предатель и боец за истинную независимость, притащивший сраного политрука в расположение немцев, самолично расстрелявший гада из говенного ружья после лекции о колхозном строительстве Витухновской, и икона Дита фон Тиз, влюбленная в автора этих строк до невероятности, никогда не разочаровывающая, что так редко и эксклюзивно, и сутулый Гутыкбаш, промелькнувший смутной тенью где - то на Проза ру, показавшийся и тут же исчезнувший в адских глубинах мудизма, с какого - то перепугу посчитавшего себя воплощением невысказанных желаний и потаенных инстинктов человека, не ценящего ни во грош суету, славу, тщеславные горы кала, набивающие карманы полноценным и полновесным золотом, объемистыми мешками перегоняемого в Панаму по платежкам из испанской пиццерии, крышуемой утомленными дагестанцами с усами и ножиками, на раритетных БМВ пересекающих границы разумного. Вот этот Гутыкбаш и всплыл сегодня оловянной рожей утопленника в моей исстрадавшейся памяти, оживленной бодренькими струйками ведьм, застенчиво журчащими в огненных снах фетишиста, заполненных до отказа латексными костюмами, хлыстиками, ботфортами, алыми ртами, подвязками и здоровенными игрушками, контрабандно доставленными через мексиканскую границу скинхэдами - переводчиками, переводящими смыслы в слова, понятные несчастным забугорцам, плывущим по бурным рекам чистогана, инвестиций в личность гражданина Улюкаева, стремного говножуя, чего - то там и, понимаешь, никаких, и непредумышленных надежд на мир во всем мире, что неизбежно наступит с новой эрой мадам Гершензон - Клинтон, опасной тетки с деревянной ногой и вставными зубами Светланы Бондарчук.
     - Гутыкбаш - он меделястый, - пояснила Кусумда, сдвигая патронташ набок. - Оно конечно, попервой - то и не поймешь ни хера, но внушает сразу, только зекнет, так и понимаешь, что навсегда.
     - С медалью, что ль ?
     Гулкий голос Сектымерея, калабонца Патриаршего приказа под личиной ополченского протодьяка, сотряс гранитные своды штольни, где и кишели эти персонажи мутной действительности, раздвигая перепончатокрылыми конечностями упругую глину, лелея потомственную грыжу, высасывая сопли у мертвецов, как завещал Солженицын, и рассуждая о неизбежном.
     - Не только, - высморкалась Кусумда, снаряжая магазин пулемета. - Слово это - оно не просто так, и таит многое, о чем неможно рассказывать в нынешней ситуации.
     - И какова ситуация ? - Подходя в упор воткнулся калабонец в левую лопатку вздрогнувшей Кусумды, затрепетавшей от невинного жеста соратника. - Рци.
     - Ситуация сложная, товарищ, - Кусумда присела на сучок неизвестной древесины и с наслаждением закурила чилим, набитый навозными шариками, набранными из тюбетейки Сектымерея, вольготно лежащей в дальнем углу подземелья. - Во - первых, эшелоны, во - вторых - поезда, ну, а в - третьих, - кашлянула Кусумда, напугав спавшую на потолке летучую мышь Баронову, - если завтра вдруг помрет народу тыща, то на их место тут же встанет миллион.
     - А Гутыкбаш ? - Не унимался Сектымерей, укутываясь в пеплум, исторгаемый подругой, и пурпур, гуанистым ручейком выпущенный Бароновой. - Он как же ?
     - Он победил, - вздохнула Кусумда, порывисто чихнув. - Он всегда побеждает, ибо одолев здравый смысл и закон " О противодействии коррупции ", Гутыкбаш стал богом, отцом барсуков, вождем гнуса, мелкой и шершавой мошкой летящим во главе облака таежных насекомых, жалящих самих себя в жопу и мозг. Поэтому, - вставая к пулемету пояснила Кусумда, - мы и живем под землей, рядом с мертвыми и не совсем живыми.
     Напарники приводили в порядок ряды медных гильз, симметрично укладывая их на земляном полу, летучая мышь пищала " Хорст Вессель ", а тюбетейка и зубы Светланы Бондарчук застенчиво танцевали летку - енку. До наступления Непобедимой армады оставалось полтора парсека.