Прогулка

Она родилась в то время, когда слова ещё имели вес. Хотя бы и вес бумаги, на которой они были написаны. Почтальоны сгибались под тяжестью слов, посылаемых любимыми любимым. Чернильные перья скрипели и ломались, истекая словами грусти и радости. Между двумя людьми, разделёнными пропастью непонимания, слова становились сначала шатким мостиком из строк, а потом и прочной дорогой дружбы. Слова ещё не превратились в кнопки, а потом в изображения кнопок. Их пока не приспособили к хитрому делу коммерции. Их ещё не выпотрошили политики и не обесценили спекулянты. Слова жили, а не высились пустым чучелом над безжизненным городским асфальтом. Счастливая – она застала их живыми.
     В детстве, когда бабушка выводила её на прогулку, вывески рассказывали ей истории удивительных приключений и дальних странствий. Например, она знала, что в слове «грузоперевозки» в действительности зашифрована жизнь бесстрашного загорелого контрабандиста Грузоппе Ревозки – то ли итальянца, то ли румына, который управлял своим верным баркасом, сверкая перстнями  и попыхивая расписной фарфоровой трубкой. Увы, он пал от пули негодяя Ван Гуттена, нагло притворявшегося рекламой какао. А за вывеской «Галантерея» девочке виделся строй галантной дворянской пехоты,  благоухавшей пачулями и дразнившей облака своими белоснежными париками. Объявление «Молоко» скрывало грозное и страшное божество – Молоха вместе с его жутковатой компанией. «Булочная» накрывала город сетью улочек, мощённых булыжником и ведущих в один и тот же тёплый и мягкий тупик.
     Она пыталась рассказать обо всем этом бабушке, но бабушка лишь причитала  сквозь одышку и крестила ей лоб.
     Ночью девочка выбиралась из-под одеяла, подходила к окну и, надышав на стекле бледный круг, выводила пальцем слова, влюблявшиеся друг в друга, кружившиеся в удивительном хороводе смыслов, а потом исчезавшие, растворявшиеся в чёрном небе или в лунном свете. В школе, на скучнейших уроках словесности, она развлекалась тем, что придумывала рифмованные продолжения бессмысленных фраз учителя. «Вольфганг Гёте – великий немецкий поэт» («Был любителем пива и жирных котлет!»). Её ругали за плохое поведение, долго и строго рассматривали в лорнет, грозили отдачей в монастырский пансион, но она только делала вид, что испугалась. Ведь её гонители ничего не знали о словах, которыми говорили. Какая глупость – мёртвые бросались в неё живым, надеясь, что она тоже умрёт!
     Потом она выросла и прославилась. Огромный город день и ночь говорил только о ней. О её таланте, о том, как она умеет коснуться неощутимого – человеческой души. Её стихи переписывали в самые заветные дневники и тетради. Её рифмами объяснялись в любви. С её словами на устах люди засыпали и совершали немыслимые геройства. Её превозносили и боготворили.
     Но потом на город навалилась беда. Тяжёлое, рыхлое тело этой мерзавки заполнило все улицы и площади. Как перекисшее тесто, беда просачивалось в двери, окна и форточки. Нечем было дышать, жить стало липко и противно.
      Прежние вывески заменили другими. Теперь это были непонятные, но грозные аббревиатуры. Произвольные наборы букв хрустели во рту, как битое стекло. Вместе со старыми словами стали исчезать люди. Пришла пора и для самого дорогого для неё человека. Его куда-то увезли и не вернули. Мёртвые бросались в неё смертью. И на этот раз она сама знала, что скоро умрёт. Растворится в чёрном небе или лунном свете. Её прекрасная жизнь, которую кто-то надышал на оконное стекло, таяла на глазах.
      На улицах шла резня. Слова вываливали в дёгте и перьях, их нанизывали на штык, топили в клоаках. Их жгли на площадях и превращали в послушных животных. Ораторы были увешаны трупами слов, всё  равно что цыганки монистами. Слипшиеся, перекисшие, лишённые речи, люди образовали толпу. Город что-то нечленораздельно выкрикивал, но его уже было не понять. Город бросался смертью в смерть, или в тех, кто ещё притворялся живым.
      Она не вынесла этого и умерла, ненамного пережив свои слова и свою славу…
     И очнулась через много-много лет – бабушкой, выводящей на прогулку внучку. Девочка тянула её то в одну, то в другую сторону, а то вдруг бросалась обнимать её, прижимаясь светлыми кудряшками к её пальто.  Девочка что-то кричала, девочка захлёбывалась от счастья, показывая ручкой на очередную рекламу или вывеску. А бабушка лишь тяжело дышала, плакала, беззвучно шевелила губами и зачем-то крестила ей лоб.