Погранцы

Отцу, Б.В.Карцеву, посвящается...

П О Ч Е Т Н А Я  О Б Я З А Н Н О С Т Ь .

"Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
И сколько с войной   
несчастных
Уродов теперь и калек!
И сколько зарыто в ямах!
И сколько зароют еще!
И чувствую в скулах упрямых
Жестокую судоргу щек.
Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату-калеке
Пятак или гривенник в грязь"
С.А.Есенин.

"Воинская служба в рядах Вооруженных Сил СССР - почетная обязанность советских граждан" ( Статья 63 Конституции СССР). 

Жалобно скрипнули колеса. ГАЗ-66 остановился перед железными воротами с наваренными на них пятиконечными звездами. Водитель посигналил, открыл дверцу кабины. От казармы, придерживая на ходу болтающийся штык-нож, к воротам бежал дежурный по заставе, Мишка Приходько. Машина въехала в ворота и остановилась. Через задний борт перелез Серега Ковалев. Погоны на его бушлате были отпороты. Оставшийся в кузове Юрка Агафонов передал ему три вещмешка и автоматы с откидными прикладами последнего образца калибра 5,45.
- Серега! - Приходько подкрался сзади, обхватил Ковалева двумя руками, чуть приподняв, заголосил, - Браток, зация! Все! Ты слышишь, отслужили! Сегодня по телефону из четвертого отделения командиру звонили, а я подслушал. Как только вы приедете, весь наш призыв, всех нас с утра в отряд и...- Мишка, весело хохотнув, разжал объятия.
- Серега! Обходной на руки! Ну ты чего? Что случилось-то? - Он с удивлением смотрел на хмурое, небритое лицо приятеля. Потом перевел взгляд на вещмешки и автоматы.
- Здоров, Юрец, - Приходько протянул руку сидящему в кузове.
- Ну, как она, война-то? Убили хоть кого? Афганочек не попробовали, или... - Он вдруг запнулся и посерьезнел.
- Паша где, а? В отряде что ли остался?
- В отряде... Вы что, не знаете ничего?- Сергей рылся у себя в карманах, пытаясь найти сигареты.
- Убило его. И Саню Кравцова тоже.
- Как убило?
- Вот так. Меня сегодня вызвали в политотдел, потом в особый. Хотели, чтоб я гроб сопровождал с Пашей.
- Ну?
- Не могу! - Ковалев дернул за ворот бушлат, словно тот нестерпимо душил его,  - Ведь мы с ним в параллельных классах учились, вместе призывались, он, - Серега отвел взгляд в сторо ну, чтобы не было видно заблестевших глаз, - он мне как брат. А мне версию в политотделе подкинули, что его током на кухне убило. Для соблюдения военной тайны. Это его родителей успокоить должно... Он один у них был, Миша, один. Не могу. Потом к ним зайду, все расскажу. Су-уки все, все... - Ковалев положил руку на Мишкино плечо, ощутив в погоне жесткую пластиковую пластинку-вставку, носить которые имел право только дед-состав.
- У тебя деньги есть, Миша?- Сергей сумел заставить высохнуть влагу в глазах.
Почти под два метра ростом, в ушитой, ладно сидящей гимнастерке с наглаженной дембельской стрелкой на спине, Миша сразу потерял свой бравый вид и стал похож на перепуганного молодого пшенаря.
- Есть. Я что ж, Сереж, как же так это Пашу-то?
Сергей махнул рукой, поднял с пыльной, так и не узнавшей в этом году снега, земли вещмешок и автомат.
- Дай огороднику баче рублей тридцать. Хорошо б водки купил. Я отдам тебе потом. Пусть принесет к вечеру, скажи Серега просил. Пашу, Саню помянем. Дембель обмоем. Мы там с ними неделю назад мечтали... Вместе выйти на Казанском вокзале в зеленых фурах, а кругом снег, снег.


Часть I.

В О Е Н Н Ы Й


1.

Черную сотню набирали во второй раз. Официально она называлась мангруппа. Ее задачей было осуществить беспрепятственный проход большой колонны автомашин с продуктами, бензином, боеприпасами и техникой. Безопасность обеспечивали многие сотни солдат. Они перекрывали особо опасные перевалы, блокировали и прочесывали близлежащие кишлаки. От погранотряда тоже требовалась своя сотня добровольцев. Из этой самой первой сотни в 1980 году пятеро никогда больше не переступили порог родного дома. Пятнадцать получили ранения и контузии. И это все за неделю пребывания в "дружественной" стране. В отряде солдаты эту сотню прозвали "черной". Название закрепилось и стало чуть ли не официальным.
- Ну, есть добровольцы?- старшина заставы прапорщик Баженов покрутил указательным пальцем возле виска. Он как гончий пес втянул ноздрями воздух. В казарме мерзко пахло заношенными портянками и тем особенным казарменным духом, который возникает при скоплении давно не мывшихся людей.
- Вонищу развели, как в свинарнике. Так кто жаждет повоевать? Надо три человека, - у прапорщика был талант при росте едва за 160 см смотреть на всех свысока, - шаг вперед.
Две шеренги почти как один сделали этот шаг. На месте осталось трое "гражданских", или как их еще называли, "квартирантов". Их должны были не сегодня-завтра уволить. Приказ вышел четыре месяца назад, а восемь человек из их призыва были, по-видимому, дома.
- А вы что?- прапорщик притворно удивился.- Никак домой собрались? Приходько, ты же всегда рвался в бой.
Миша засопел и торопливо шагнул вперед.
- А ты что, Солдатов? Тебе ведь характеристика в институт нужна. Или не нужна? А за тобой грехов еще ой-ей сколько. Одних самоходов три, да? Смывай грехи, оправдывай фамилию. Паша, а ты неужели трусишь? Ты ведь комсомольский вожак, лидер, Ковалев, на тебя молодежь равняется.- Баженов сокрушенно развел руками и завертел толстым задом.
- Трушу, конечно. Вам ведь надо нас, стариков, посылать. Установка такая пришла или сами соображаете?- Сергей не сдвинулся с места.
- Ты что говоришь?- веселость слетела с Баженова, - Это командир с тобой носится, у меня б ты да-авно службу понял. Руку вынь из кармана, ты где находишься?! Я тебя научу Родину любить, - лицо прапорщика пошло красными пятнами.
- Правду говорю, что тут непонятного. Мы свое уже отслужили. Убьют нас или нет - начальство меньше всего волнует. Замена нам пришла, а нас что в запас, что в расход, - Сергей поднял глаза к потолку, - все едино. Боеготовность от этого не падает.
- Подожди, Ковалев, ты ведь у нас большевик?- голос Баженова стал дружеским.
- Ну, кандидат, - подвох этого вопроса был понятен.
- Значит, твоего согласия никто и не спрашивает. Коммунисты должны быть впереди! Правильно я говорю, Приходько?- прапорщик похлопал по могучему Мишиному плечу.- Приходько, я тебя предупреждал, чтоб ты форму одежды не нарушал, или тебя посадить под дембель? Вынимай вставки, мать твою...- ладонь Баженова легла на Мишин погон. Послышался хруст разрываемых ниток. Оторванный, зеленый когда-то, а теперь уже выцветший под жарким южным солнцем, погон полетел на пол. Баженов стал с остервенением топтать его, пытаясь сломать неуставной кусок пластика. Рядом с громадным Приходько он выглядел как карлик. В первобытном обществе он не посмел бы не то чтоб обидеть, а дышать громко в присутствии такого гиганта. Но те времена давно прошли, да и первобытные люди, говорят, не отличались особым умом, коли они не ведали социальных различий и не имели регулярной армии.
Миша был раньше любимцем Баженова, но доверия не оправдал, так как любил согревающие душу напитки. Он придерживался мнения, что только алкоголь может сделать из серых армейских будней нечто похожее на праздник. Меры в потреблении спиртного старший сержант Приходько не знал и потому почти всегда попадался. Напивался до того, что ноги его уже не держали. При этом беспокойная душа его обычно требовала песни. Трезвым Миша не пел никогда. Поэтому раз поет - значит уже хорош.
Выместив свое раздражение на погоне, Баженов поднес кулак к широкому лицу своего бывшего любимца.
- Распустился Приходько и заставу распустил. Куда из каптерки двадцать кусков мыла делись?
- А я его считаю?- пробасил обиженный Миша.
-Эх, до "кусков" ли нам? Домой пора, - впологолоса прошипел Паша Солдатов.
- Будешь считать, ты у меня не уволишься пока каптерку не сдашь. Все чтоб было в целости. Сам проверять буду.- Баженов обдал Приходько запахом перегара.
- Все, отбой, - прапорщик, стуча высокими подкованными каблуками, пошел к выходу, - если что я дома, - бросил он на ходу дневальному.
Хлопнула входная дверь.
- Малек! Малек! Где ты есть?- Миша поднял с пола погон.
- Здесь я.- Перед Приходько стоял длинный нескладный солдатик.
- Сегодня на смену идешь?- Миша неодобрительно потеребил его ремень.
- Иду.
- На вот, погон пришьешь, и ремень подтяни.

2.

Три часа утра. В аппаратной сильно накурено. Витька, чтобы не уснуть, пил крепкий чай, обжигая губы об край кружки. Сахара у него не было,  но зато у него сегодня был праздник. Серега Ковалев, его на¬ставник и старший смены, велел его разбудить, как обычно, за час до подъема. Значит, есть время почитать. На первом году, конечно, читать не положено, но пока никого нет, три часа его. Витька открыл верхний ящик стола и с ужасом увидел, что книги на обычном месте не было. Это был удар. Он уже три ночи читал "Женщину в белом". Книгу Серега взял в библиотеке, а сегодня ее, видимо, кто-то увел.
"Такая досада, ни в чем нет счастья, - думал Витька, - полгода почти прошло, как служу, а разве самое страшное позади? На заставе я два месяца уже вытянул, февраль за окном".
День прибытия на заставу остался в памяти Витькиной навсегда. С этого момента он потерял не только свое имя, но и уверенность, что он вообще человек. На учебном пункте он усиленно изучал азбуку Морзе, день и ночь вертелись в голове замысловатые напевы. А потом... Потом сбылась его мечта. Он ехал с тремя товарищами к новому месту службы.
Застава, расположенная в пойме реки, обнесенная по периметру кирпичным забором, была окружена деревьями, а вокруг на многие километры голые сопки. Маленькие, одноэтажные домики для офицеров и их семей, длинное, покрытое известью здание - казарма. Чуть подальше вольеры для собак, пятнадцатиметровая вышка с наблюдателем наверху. Граница...
Старшина заставы, прапорщик Баженов, в маскхалате, одетом поверх формы, выстроил их в ряд в коридоре.
- Ну что встали, как бык поссал? Подравняйтесь! Теперь вы вли¬ваетесь в наш коллектив, ребята, сдавайте ваши шмотки в каптерку вот ему, - он показал большим пальцем на старшего сержанта, стоящего за его спиной, - это наш каптерщик Приходько, мой заместитель. Он вам покажет ваши кровати, потом... Так вот о чем я...- Прапорщик ткнул указательным пальцем в Витькин живот.- Представляться надо, когда с тобой разговаривают.
- Рядовой Малявин.
- Малек, значит. Так знаешь ли ты, Малек, первую заповедь солдата?- Прапорщик крутанулся на каблуках, хитро посмотрев на улыбающегося Приходько.
- Не-ет.
- Запоминайте, бойцы! Заповедь первая: командир всегда прав.
Из беседки и курилок в казарму подтянулись свободные от службы и нарядов солдаты.
- Заповедь вторая: командир разбирается во всем. Если с чем не согласен, смотри пункт первый. Застава вам теперь - ну прямо дом родной, а вы в нем хозяева, а дом... Дом надо держать в чистоте и порядке. Берите свои вещи и пошли за мной. Хотя, вот что, - он вынул из кармана ключ и бросил Приходько, - примешь у них вещи, выдашь из каптерки кусков пять мыла и щетки. Зонов! Зонов, дежурный, где ты есть?
Из оружейной комнаты, громыхая ключами, выбежал востроносый рыжий младший сержант.
- Вот твоим дневальным орлы в подмогу, и чтоб к вечеру все горело.
Витьке досталась небольшая по размеру, но грязная сушилка. Он работал ловко держа одновременно в руке мыло и щетку,  кафельный пол в сушилке был предварительно обильно смочен водой. Приходько постоял было над ним, но, видимо, остался доволен его усердием, покромсал перочинным ножиком кусок мыла в ладонь, равномерно рассыпал по всей площади, помял каблуком, выкурил сигарету и ушел.
После работы, перед ужином, Витька тихонько прокрался в спальное помещение. Окна в нем были занавешены одеялами. Спали несколько человек, готовящихся в наряд. Он подошел к своей кровати, которую определил ему Приходько. Старшина великодушно разрешил им снять перед работой ремни и фуражки. Витька застегнул ремень, одел свою видавшую виды фуру. Его родную, что выдали на складе, подменили, как, впрочем, и ремень, еще на учебном пункте. Расправил гимнастерку, чтоб не морщила, тихонько открыл тумбочку и замер: часов не было. Он точно помнил, как снял их, чтобы не замочить, и положил с краю возле тюбика с зубной пастой. Его часы, подарок отца... Сколько раз его уговаривали махнуться еще на учебном пункте, но Витька никак не соглашался. А теперь вот как раз их и нет. Он с грохотом выдвинул ящик на себя, стал вновь перебирать нехитрое свое имущество. Мыло в мыльнице, бритвенный станок, зубная щетка.
- Как же так? Ведь я точно помню, - шептал он.
- Что за гад там грохочет?- раздался голос из угла.
- Это я, Малявин, у меня тут часы делись куда-то. Вы не видели, может, взял кто?
- Пошел отсюда, сволочь. Ходит тут, пшенарь, а туда же. Спать не дает. Исчезни совсем.
Ноги сами привели тогда Витьку в канцелярию. Он долго и путанно рассказывал командиру заставы, молодому высокому старшему лейтенанту о своей беде. Тот быстро все понял, выглянул в коридор и крикнул:
- Дневальный! Ковалева в канцелярию!- захлопнул дверь и сел за стол.- Ладно, часы твои найдут, а вот как ты жить дальше будешь? А, парень?- он посмотрел на Витьку весело.
- Нормально буду жить. Я у своих воровать не приучен.
- Ну-ну, посмотрим, как через годик поведешь себя.
- Разрешите войти?- в дверь протиснулся высокий широкоп- лечий ефрейтор.- Вызывали?
- А, Ковалев, вызывал, вызывал. Ты опять вчера с Приходько вечер отдыха устроил?
- Я?- ефрейтор очень удивился.
- До трех утра песни пели, мне замполит доложил. Что, не так? Я ведь тебя, Сережа, просил, когда в отряд уезжал, чтобы все нормально было.
- Так и было все нормально, товарищ старший лейтенант.
- Все, да не все. Вот у этого вот орла сегодня часы увели. Ты, как комсомольский вождь еще пока, разберись и доложи. И чтоб часы ему вернули. Понял? Смотри, я проверю.
- Разрешите идти?- ефрейтор за время разговора даже ни разу не взглянул на Виктора.
- Иди. И ты, Малявин, тоже.
- Есть.
После команды "Отбой" Витька быстро разделся, сложил на табуретке свою амуницию и залез под одеяло. Он здорово устал за свой первый день на заставе.
- Ты, тихарь, Малек, или как там тебя? Поди сюда?- голос шел из угла казармы.
Витька как был в кальсонах, босиком с поникшим сердцем подошел. На застеленной койке, поверх одеяла, лежал давишний ефрейтор. Он разглядывал дымящийся красный кончик папиросы. Рядом на кроватях сидело еще человек семь.
- Что ж ты, парень, так плохо начинаешь? Стучишь! А? В канцелярию дорожку забудь. Стукачи, они не в почете у нас...
Никогда Виктор, читая книги, не мог понять, как у людей трясутся от страха колени. Ну страшно бывает, а тут он вдруг так испугался этой далекой угрозы и этого парня, что дрожь от колен передалась сначала на руки, а потом на все тело.
- Отец часы подарил. Подарок это. Мне ведь так не жалко, если...- залепетал он.
- Отец - это хорошо, когда он есть. Впрочем, есть он у всех, я полагаю, а ты как думаешь?- парень резко сел на кровати. Витька не успел ответить, его схватили сзади крепко за плечи.- Воспитывать тебя надо. Зон, часы ему отдай. Отдай,  я сказал, ну... Отпусти парня.
- Ты, мурло, держи, - сегодняшний дежурный стоял позади Витьки, протягивая ему часы, но уже без браслета.- Я, Сереж, с ним поменяться хотел, а он сразу стукнул, сын грязный.
- Ворюга ты, Зон. Ну, это дело не мое, а ты, мужик, слушай сюда. Я твоим воспитанием заниматься не собираюсь. Меня уже давно дома ждут. А вот с ним, - он кивнул на Зонова, - тебе жить.Завтра на разводе скажешь командиру, что часы нашел, за тумбочку упали, а ты не заметил. Понял? Вот так. А пока порядок пойди наведи в сушилке. Как сделаешь, придешь скажешь.
- А я проверю, - злобно зашипел над ухом Зонов, - и завтра чтоб с утра я проснулся, а полы в казарме были уже сырые.
Витька никогда не боялся работы, но сейчас после трудного дня от обиды, перенесенного страха и унижения он ужасно хотел лечь и уснуть. Медленно натягивая штаны и сапоги, думал: "Совсем я не мужик, струсил, думал бить будут, тряпка я. Мечтал о собаках, нарушителях. Вышло то все как плохо, словно гад, подвел себя, к начальству побежал. Эх!"
В сушилке провозился долго. Вынес грязную воду на улицу, вылил в канаву возле клумбы. Ночь была темная. Тихо-тихо. Ни звука кругом. Небо низкое. Сердце защемило от одиночества среди такого обилия далеких звезд. Витька бросил тряпку, сел на корточки и впервые за службу заплакал...
Так уж устроена жизнь, что если показал ты людям слабину свою, то ездить будут на тебе, пока не загоняют насмерть. Вся грязная работа, вся злоба, что накопилась у ребят, доставалась Витьке. Не потому, что все злы были от природы, а так сложилась армия: уж если есть кого загнуть помоложе вместо себя, то работать не будут. А самый молодой, да еще провинившийся был Малявин. Вот его и воспитывали...
Дверь скрипнула. На пороге стоял непосредственный Витькин начальник,  ефрейтор Ковалев.
- Не спишь, Малек? Ну, молодец, и мне что-то не спится. Ты картошку не варил еще?
Картошка, погруженная в трехлитровую банку, уже минут десять кипела от самодельного искрящегося кипятильника, сооруженного из гвоздя и куска пружины.
- О, это дело, - Сергей увидел банку, - а чай есть?
- Есть и чай. Там в шкафу тебе Паша сахар оставил и полбанки варенья.
- Ух, живем! Ты чего хмурый, заболел, что ли? - Сергей взял у Витьки из рук кружку, отхлебнул, сморщился.- Ты что без сахара пьешь, - отворил дверцу шкафа, где за старыми инструкциями и схемами лежали их запасы еды.- Учу я тебя, учу. Не в стройбате служишь. На что мои деды зверюги были, и то я ел с ними почти на равных. Традиция. Бери сахар, не стесняйся. Слушай, Малек, ты из какой семьи?
- Что значит из какой?- Витька непонимающе смотрел на своего старшего смены.
- Из рабочих, служащих? Родители-то кто у тебя? С образованием поди? - Серега достал банку с вареньем, посмотрел на свет, сколько его там осталось, и поставил на стол.
- Отец МГУ закончил.
-А матушка?
- Тоже инженер.
- Тогда понятно. Вот с тобой есть из одной сковородки любо-дорого. Не чавкаешь, руками не сучишь, глазами не зыркаешь, а ведь видно, что голоден как сукин сын. На что Мишу люблю, а и то так и хочется ему сковородку на голову одеть. Доставай хлеб из шкафа, сливай картофан, порубаем, а то у меня от этих "Черных сотен" аппетит разыгрался. Как рука твоя? Зажила?
- Затянулась.
... После случая с часами на Витьку ополчились не только ребята, но и старшина Баженов. Он, похрустывая суставами пальцев, весело подмигивал Витьке и посылал его то в наряд на кухню, то дневальным, не ставил его на смену.
Малявин мечтал только уж об одном, чтоб хоть один день не мыть "все, что под крышей", не тереть с мылом и щеткой коридор. Таз с тряпкой он теперь держал под кроватью.
- Это теперь твое боевое оружие. Инвентарный номер имеется, - сострил Зонов.
Витька не думал, что сможет так ненавидеть человекаА этот веснушчатый крепкий невысокий паренек вызывал в нем волну дикой ненависти. Он даже во сне видел, как бьет его со всей силы в его наглую улыбающуюся физиономию, чувствуя как бьются и крошатся под его кулаком мелкие, редкие зубы. Но это только во сне, а наяву он от одного вида его впадал в угодливую покорность. Страх накатывал волнами, а от страха до унижения и шага нет, они рядом стоят. Однажды, вынося мусор из казармы, он обнаружил в баке пустую бутылку из-под водки. Обычно пустые бутылки в бак не кидали, а выкидывали по отдельности куда подальше от пронырливого замполита Фролова. Витька долго смотрел на прозрачное стекло, и тут его осенило. Взяв бутылку за горлышко, он ударил ею о край железного мусорного ящика. В руке у него остался острый, страшно оскалившийся множеством зубцов, осколок. Витька коротко размахнулся и ткнул себя им в ладонь левой руки...
После было блаженство - три недели он ничего не мыл.
Никому и в голову не приходило, что он мог сам себя порезать так страшно, только дня через три его возле беседки остановил ефрейтор Ковалев.
- Малек! Заверни сюда, присядь, потолкуем, - Сергей вынул пачку "Памира", протянул Витьке.
- Я не курю, спасибо, - Малявину очень нравился этот ладный, уверенный в своей силе человек.
- Дурак ты, Малек, рано сломался и по-глупому, - глубоко затянувшись, глядя куда-то мимо него, сказал Ковалев.- Мог ведь калекой остаться. Мякоть надо резать, а не в кость со всей дури тыкать. Смотри...- он показал ладонь левой руки. Между большим и указательным пальцем белел неровный шрам.
- Сегодня на смену пойдешь со мной. Буду тебя делу учить, думаю,  "половая" жизнь уже свои плоды дала. Хорошего понемногу. Ты сюда не как полотер прислан, а как радист.
- Меня сегодня дневальным уже поставили, - неуверенно начал Витька.
- Ничего, я скажу старшине. А сейчас иди спать ложись. Если кто тронет, скажи, что это я велел тебе отдохнуть. Ночью пойдем на службу.
От жуткого недосыпа Витька целыми днями ходил как в тумане. Засыпал на политзанятиях, на обязтельных просмотрах программы "Время", за что попал в немилость к замполиту, бывшему прапорщику, а ныне лейтенанту Фролову. Даже зайти в спальное помещение днем он не имел права, а теперь он может лечь и...
"И обедать не пойду, ну его, этот обед, спать, "- решил он.

3.

- Без четверти четыре, а светло как за окном, - Серега круто посолил последнюю картошку, разломил ее пополам и протянул Витьке половину.
- Держи, Малек. Слушай, а зовут-то тебя хоть как?
- Виктор.
- Да, Витек, а вот меня мои - не то, что прадеды, деды - не знали, как зовут. Боец, военный, мужик, а еще, - Серега хмыкнул, - Карлушей звали. Жизнь наша бекова, нас гоняют, а нам некого.
- А я бы не стал никого гонять, - Витька убирал со стола остатки еды. Он давно осмелел и не видел в Ковалеве грозного прадеда.
- Это как же так? Может, и полы сам мыл, туалеты чистил до дембеля самого? Я слышал, наши светлые военные головы додумались делать целые заставы одного призыва. Ничего не выйдет, ничего. Армия держится на старослужащих, на дедовстве. И большинство офицеров прекрасно это понимает. И ты будешь ярым дедом, помяни мое слово.
- Не буду, то есть полы мыть на втором году, понятно, не буду, а вот издеваться над людьми не хочу.
- Сам себе противоречишь. Чтоб не мыть полы, не работать, надо заставить другого это делать за себя.
- И зачем, по-твоему, Сереж, дедовство это нужно так?
- Объясняю для бестолковых, - Ковалев блаженно потянулся, снял ремень, расстегнул гимнастерку до пупа.- Вот, к примеру, азбуку Морзе ты выучил, а в аппаратуре ты ж ничегошеньки не понимаешь. Кодов не знаешь. Работать, одним словом, не умеешь. Кто тебя научит? Старослужащий, больше некому. Вон наш замполит, он между прочим, радист бывший. Мой прадед. Я его еще ефрейтором помню. А спроси его, он не то что радиограмму принять, рацию не включит. Вот так, но это не главное. А главное, браток,  в том, что если все одного призыва, то никто делать ничего не будет. Человек ленив по своей природе, а армия у нас дармовая. Ну, подумай, кто за три рубля восемьдесят копеек в месяц будет вкалывать? А когда есть годки и пшенорва, то одни заставляют работать других, на этом все и держится. А офицеры - это так, для мебели, чтобы жизнь наша медом не казалась. Их как псов сторожевых к нам понасажали.
- Серег, я смотрю и удивляюсь. Старшина и замполит ненавидят тебя прямо и как боятся что ли?
- Это ты верно заметил. Я у них как кость в горле. Гады они. Что один, что другой. Только Баженов этого и не скрывает, а Фролов под "друга" работает. Было дело...- Ковалев понизил голос, помолчал, подумал6говорить ли.
- В общем, история длинная. Заметил я, что сперли они три распрекрасных полушубка. Получили на складе, а солдатики их и не увидели. А я вот увидел, куда они ушли, о чем им и сообщил в свое время. И еще кое-что скажу тебе, только...- Сергей замолчал, прислушиваясь.
Где-то далеко за окном завыл шакал. Ночь была на исходе. Скрипнула половица в коридоре, дверь тихонько отворилась и в нее просунулось широкое хитрое лицо замполита.
- Не спите?- дружеским шепотом спросил он.
Сергей встал, вытянул руки по швам и важно доложил:
- Товарищ лейтенант, во время несения службы без происшествий. Аппаратура в исправном состоянии . С флангов вызовов не было. Старший наряда ефрейтор Ковалев.
- Молодцы, молодцы! - Лейтенант явно был польщен докладом. Протянул руку сначала Витьке, потом Сергею. Принюхиваясь, прошелся по аппаратной.- Что-то у вас тут спиртиком попахивает? Или я ошибаюсь?
Он встал против Ковалева, пытаясь уловить запах алкоголя.
- Вы не думайте только, что я дурак, не сплю. У меня, может, бессонница.
- Я не думаю, товарищ лейтенант, только время-то четыре утра, - Серега не спеша застегнулся и одел ремень, выпрямленная бляха которого, символизирующая прямую дорогу домой, упала далеко не между четвертой и пятой пуговицей.
Лейтенант Фролов сокрушенно покачал головой, потрогал бляху, но ничего не сказал.
- Как твой младший смены, - замполит кивнул на Малявина, - передаешь опыт?
- Толковый парень, через недели две и сам, может, справляться будет.
- Да?! Ну-ну. Замена, значит, есть, молодец, Сережа, люблю. Мы тут с командиром посоветовались и, учитывая ваши с Солдатовым пожелания, решили вас рекомендовать в мангруппу, а Приходько старшине нужен, такие люди нужны в тылу. Не подведи нас. Да, ты, Сереж, уж не трудись дневальному звонить, что я иду. Я уж там был. Спят все... Эх, надо будет завтра комсомольское собрание провести, разобраться, и смену тебе пора, комсорг, сдавать. Вот так. Ну, я пойду, - дверь тихонечко закрылась за ним.
Серега со злобой швырнул ремень на стол. Из приемника послышался треск морзянки, их вызывал отряд.
- Садись, Малек, включай передатчик, качай мощу, действуй.
Ковалев закурил и вышел в коридор. Витька сам уже работал в эфире, но под руководством старшего смены, а теперь у него от приятного волнения подрагивали руки, когда он взялся за ключ. Минут через десять Серега вошел в аппаратную, посмотрел, как Витька заполняет журнал.
- Ну как, отработал проверочку? Молодцом. Из тебя, Малек, путный радист выйдет. Это я сразу заметил. Практики только побольше надо, к концу первого года второй класс иметь должен. Эх -ма, Малек, отслужил я почти, домой скоро, а попадешь ли еще? Нас трое с города призывалось. Я,  Паша и еще один парень. Он в отряде, в роте связи служит - Саня Кравцов. Не знаешь его?
- Знаю, невысокий такой блондин. Он нас в учебном классе морзянке учил иногда.
- Вот-вот, этот самый блондин у меня в десятом классе такую подругу отбил, сказка-девочка, - Серега подмигнул Витьке.
- У тебя?
- А что, было дело. Алкой звали, сейчас уж замуж вышла наверняка. Надо будет Сане позвонить, спросить, может у них по сей день любовь? На учебный она ему писала.
- А ты что, Сереж, на гражданке будешь делать?- Витька повернулся на вращающемся табурете, откинувшись назад, положил локти на край стола, использовав его как спинку.
- Я-то? Угадай с трех раз. Угадаешь, я тебе за завтраком свою кровную паечку масла отдам, - Серега хитро заулыбался.
- Учиться будешь?- неуверенно начал Малявин.
- Верно, а вот куда хочу, а?
- Да кто тебя знает... В писатели пойдешь?
- Молодца. Почти угадал, считай, масло твое. На режиссерский хочу, во ВГИК. Мечтаю, брат, такой фильм снять о жизни нашей солдатской, какого еще не было никогда. О границе. Без погонь, шпионов, обязательно бывших басмачей или фашистов. Без умирающей собаки в конце и перевоспитавшегося ефрейтора. Все как есть, правду хочу показать. Жизнь солдатскую глазами солдата. Бесправность, безысходность, неприкаянность, воровство и дружбу настоящую. Жизнь нашу...- Ковалев порывисто встал и в волнении зашагал по аппаратной.
- Не разрешат, - уверенно заявил Витька7
Серега тяжело вздохнул. Пыл его прошел, он вынул сигарету из пачки, покрутил ее в пальцах, разминая табак.
- Я сам знаю и без тебя, что не разрешат. Вот кто у тебя любимый писатель? - Сергей, по-видимому, решил сменить тему.
- Ремарк.
- Какой еще такой Ремарк? Не слышал про такого. Что он написал, может я читал?
- "Три товарища",  "Триумфальная арка",  "Жизнь взаймы", начал перечислять загибая пальцы и морща лоб, Малявин.
- Нет, не читал, но ничего. Прочитаю еще. Ты не поверишь, я своим дедам "Три мушкетера" рассказывал. Спать мне три ночи не давали, так я их сократил под конец. Они меня раскрыв рты слушали. "Ну и здоров ты врать", - говорили .
- А у тебя, Сереж, кто?
- Я, брат, Шукшина люблю.
- Шукшина-а, - разочарованно протянул Витька.
- А что?! Писатель огромной силы. Чародей душ людских...
- Я так не думаю. У него вся тема - деревня, райские кущи, а город "плут и мот", как говорил Сергей Александрович. Деревенский житель - душа-человек, а городской - тля эгоистическая, и вся философия его в этом.
- Не-ет, ты погоди... - Серега упер руки в бока, пригнул голову, весь словно изготовился к прыжку.- Ты что читал у Шукшина?
- Так, рассказы, сборник макулатурный.
- Ну и что,  не проняло тебя?
- Не-а.
- Значит, не дорос еще. И вообще, - Ковалев рассмеялся, - с дедушкой не спорь! Сказал дедушка, что бурундучок птичка и никаких зверьков! Понял? Вон погон Мишке пришей, да коды учи. Уеду я домой, Малек, крутенько тебе будет. Затискают и зацелуют тебя дедушки твои. Терпи, не ты первый, не ты последний. Призыв у тебя еще квелый попался, да и мало вас, четверо всего. Нас двенадцать было, да и то...
Серега махнул рукой, вынул из шкафа набор надфилей и стал вытачивать маленький щит с мечом из куска алюминия под комсомольский дембельский значок.

4.

Проверка нагрянула на заставу неожиданно. С самого утра приехал на "козле" начальник штаба майор Андреев, Квадратный Андрюша, как звали его за фигуру солдаты, суровый и властный мужчина неопределенного возраста, и молодой старший лейтенант из политотдела. Он отвечал за комсомольскую работу. Командир был на фланге, поэтому встречать начальство выбежал, вихляя на ходу бедрами, замполит. Не добегая метров десять до начальника штаба, он перешел на строевой шаг. Резко остановился, как налетев на скалу, с ужасом встретив хмурый взгляд Андреева, начал доклад:
- Товарищ майор, н-я застава...
- Ты что это, лейтенант?!- перебил его рапорт начальник штаба, - А?
Взгляд Андреева был направлен на ноги перепуганного Фролова.
- Обурел совсем? Ты где служишь? В штабе или на боевой заставе? Я, майор, в сапогах, а ты в ботиночках вышагиваешь! Даю тебе минуту времени переодеться, а потом собери личный состав, свободный от службы в ленинской комнате. Мы с лейтенантом тебя в канцелярии подождем. Выполнять! Бегом!- Андрюша был с утра явно не в духе.
"Сволочь какая. Или с похмелья, или сам от командира взбучку получил. Так опозорил меня, офицера, перед солдатами", - сокрушался Фролов. Он так распереживался, что не с первого раза понял грозный окрик начальства:
- Стой! Лейтенант, ко мне!
- Товарищ майор, лейтенант Фролов по вашему приказанию прибыл, - залепетал он.
Застава была счастлива, такого концерта не было давно. Из окна своего дома смотрела на происходящее жена прапорщика Баженова-страшненькая, низенькая, но на удивление задастая бабенка.
- Лейтенант, я тебе сказал бегом, ты что недослышишь?- начальник штаба, заложив руки за спину, шепотом повторил, - Бегом.
- Есть.
- Развелось лейтенантов, - вполголоса заметил Андреев своему спутнику.- Я, чтоб звездочки получить, пять лет проучился, а этот живоглот р-раз экстерном - и офицер, а теперь Короткина подсиживает, рапорта строчит, что тот де дисциплину не поддерживает и боеготовность подрывает. Глянем, что он как политработник наработал...
В ленкомнату затащили всех, кто был на заставе. Перепуганный Фролов, скрипя новыми хромовыми сапогами, поднял и отдыхающую смену, и кухонный наряд и даже вытащил из каптерки "гражданского", недовольного Мишу Приходько. Про Мишу он вспомнил последним числом и потому тот оказался не на "дедушкиных" задних местах, а перед самым носом начальства.
На первый стол поставили фанерную кафедру, с которой собирался вещать замполит. Хозяйственный Баженов принес из дома вазу с цветами и зеленую тяжелую скатерть. Вернее, принес не он, а послал дневального, но от своих щедрот. На стену повесили большую политическую карту мира.
Фролов хотел было провести показательные политзанятия, но начальник штаба остановил его.
- Ладно, лейтенант, твое умение читать с кафедры газеты нас волнует мало. Мы вот бойцов твоих послушаем. Ну вот ты, - он толстым, коротким пальцем ткнул в...
- Старший сержант Приходько, - тяжело вставая с табурета, представился хмурый Миша.
- А вот скажи ты нам, хотя впрочем лучше покажи, - Андреев сделал жест, подзывающий Мишу к себе, протянув ему раздвинутую в виде указки ручку.- Где у нас Фолклендские, или Мальвинские, острова? Где Англия, и что происходит сейчас между этими, так сказать, островами?
Миша засопел, устремил взгляд на носки своих сбитых гармошкой сапог. Сложил и разложил ручку-указку. Молчание затянулось. Сопение Мишино усилилось.
- Ну, Приходько, я же вам показывал, - подбодрил его замполит.
Миша устремил взгляд на карту.
- Хорошо, это не знаете. Тогда расскажите, кто входит в Варшавский договор, какие страны?- сжалился над Приходько старший лейтенант. Он сидел слева от Андреева, ближе к карте.
- Варшавского договора?- оживился Миша.
- Да, что это за договор такой?
- Ну в первую голову там Соединенные Штаты Америки.
- Да-а, - протянул майор Андреев, выглядывая из-за узкой спины старшего лейтенанта на перепуганного Мишу.
- Ага, - правда, уже не так твердо подтвердил Миша.
- Ну покажи нам этот оплот социализма на карте.
Приходько помялся и положил свою огромную пятерню на Индию:
- Где-то здеся.
В зловещей тишине раздался смех Сереги Ковалева.
- А мне вот не смешно почему-то, - начальник штаба встал, отодвинув стул, - вот не смешно и все тут, а вам? - Он уничтожающе посмотрел на поникшего Фролова. Ему, понятно, тоже было не до смеха.
- Ты, сержант, учебку кончал, или тебя здесь вырастили? Служишь какой год?
- Третий.
- Понятно, тебе не до мировых проблем. Тебя чемоданы ждут. Пойдем, замполит, в канцелярию, представление окончено. Им здесь старший лейтенант без нас свою информацию передаст., а мы его подождем.
Начальство укатило быстро, как и прикатило, а время до обеда пролетело, и вместо положенного сна Витька получил шиш.
- Ох, Приходько, зарезал, опозорил, ух что ж это, - тихо причитал в канцелярии замполит.
- Банченко, - вызвал он вечно не выспанного чумазого заставного шофера, - готовь машину, завтра поедем в отряд получим продукты, фильм возьмем новый и скажи Ковалеву, Солдатову и Агафонову, чтобы приготовили оружие. Завтра и их прихватим заодно. У них еще сборы на две недели будут перед мангруппой. Фролов потрогал свои жидкие, пшеничного цвета усы. На прощание начальник штаба дружески ему приказал: "Ты знаешь, - Андреев помолчал, потом словно выдавил из себя, - лейтенант, усы бы я оставил, а вот эту подмазку сбрей".
"Придется сбрить, - без особого огорчения подумал Фролов, - начальник штаба, верно, идет на место командира отряда и портить с ним отношения не с руки".
5.

На дежурной частоте с помощью осциллографа ефрейтор Ковалев посылал точки в ночной эфир. Это право имела только главрация при общем вызове.
- Нарушать, так нарушать, точно, Малек!- он весело посмотрел на Витьку.
Прекратив подачу точек, Серега сел за датчик и выдал в эфир кодированную радиограмму примерно следующего содержания:
- Здесь работает большой корреспондент Ковалев. Уезжаю домой. Для всех, всех корреспондентов большой привет. Здесь Ковалев. До свиданья, до свиданья. Главрации спасибо за отсутствие точек. Счастливо оставаться. До свиданья, граница.- Серега оторвал руки от передатчика. Из динамика послышался характерный шум, где-то качали мощу передатчики. Затем наступила тишина, которая неожиданно взорвалась сигналами морзянки:
- До свиданья, брат. Счастливого пути!- Витька уже не мог ловить и расшифровывать это хитросплетение точек и тире, но понял: все дежурные радисты отряда прощаются с Ковалевым, работавшим в эфире последний раз.
Вскоре точки, посылаемые главрацией, прекратили это радиохулиганство, за которое обычно легко получить нарушение.
- Вот и все, Малек, - Серега повернулся к Витьке, - а теперь возьми стакан, выпьем.
- Я ж на службе...
- Это ничего, мы с тобой более чем два года на службе. Давай, Виктор, помянем братков наших, не чокаясь, и чтоб матери их с отцами сумели это горе пережить.
Ковалев вынул из под стола початую бутылку водки и разлил по полному стакану.
Витька пить водку не умел. Он наполнял рот горькой жидкостью и посылал ее внутрь большими глотками. Давился, но на стол поставил пустой стакан. Сморщился, смахивая ладонью выступившую слезу.
- Жизнь - она есть, а затем раз - и нет. Никогда не думал, что человека так легко убить. Других, пожалуйста, но тебя, такого молодого и полного сил, неповторимого, замечательного! Малек, ты понимаешь?! Уже отслужившего и только начинающего жить! Ты мне скажи, за ради чего? Что Паша в Афганистане забыл? Кому я там нужен? Помощь моя интернациональная нужна?
- Сереж, ну ты ведь сам знаешь. Разве можно, чтоб у нас под боком американские ракеты стояли?- Витька икнул, давно забытое блаженство от выпитого волнами окатывало его.
- А может, Пашиной маме это по ..., может, я положил на эти ракеты ..., а?!- Сергей стукнул кулаком по столу . Он был в рубашке, парадный китель лежал на столе. Последние дни Серега прожил на одних нервах. Выпитая водка почти не действовала, хотя он не закусывал. Воспоминания захлестнули его.- Я думал, что готов к войне, что мне наплевать, в кого стрелять. Пусть переживают те, кто приказы отдает. Никогда раньше и не мог понять, Малек, как солдаты могли стрелять в мирных жителей, хотя бы в том же 1905 году. А сейчас я как машина убийства, мне хочется стрелять, хочется крови, Витя... Умереть, нет. Наверное, я никогда так не любил жизнь. Пуговица, верно говорят, выше ценится в армии, чем солдат, - Ковалев надолго замолчал, закрыв лицо ладонями.
Служба не казалась Сергею мармеладом. Он до сих пор не привык даже к общественным уборным и предпочитал отдельную кабинку, стоящую далеко за питомником. Сам стирал свое белье, которым получал новым у Приходько, правда, несмотря на свою чистоплотность, в зимнее время все равно кормил вшей. Уже после введения первых групп в Афганистан вши стали постоянными гостями в солдатском белье. Калибаны, называли их казарменные остряки.
В память Ковалеву запали странные вещи. Сейчас они четкими картинами вставали перед ним. Ясно отложилось, как при посадке в вертолет у него сдуло сильным потоком ветра шапку, и он бежал за ней по высохшему полю аэродрома. Летчик резко набирал и терял высоту, и незнакомый парень, рыгал с высоты , а они с Пашей спорили, на чью ж это землю он полоскает.
- Нас тогда высадили... Я еще в вертолете себя героем чувствовал. В вещмешке патронов цинк, автомат, сбоку гранаты, подсумок с четырьмя магазинами, по 25 патронов в каждом. Ребята свои рядом, лица у них такие... А выпрыгнул на землю, чужая она, не своя. Пятнадцать нас было. Как врезали по нам сразу с горы. Я было окапываться, куда там... Сплошь камни с глиной. Вот здесь я в штаны и наложил. Вижу огоньки в горах, а ведь это не на стрельбище. В тебя, именно в тебя стреляют люди с целью убить. Глянул в сторонку - рядышком лежит парень, я его и не видел раньше. До сих пор так и имени не узнал... Он даже у автомата приклад откинуть не успел, а у него вместо затылка кровавое месиво. Все, думаю, сейчас тут и меня положат. Нас всех. С горы как мишень, на голом месте мы. Тут я с перепугу как начал шмалять по этим горам, через минуту до ствола не дотронешься. Повезло, что что стемнело быстро, да наши с вертолетов нурсами по ним врезали. Так и осталось нас от пятнадцати пять. Судьба... Ни меня, ни Пашку, ни Саню Кравцова не задело, а Юрка Агафон в другом вертолете летел. Вот какой мой первый бой, Малек. Когда ребят в вертолет складыали, они еще теплые были. Паша потом блевал всю ночь, он ладонь в крови испачкал. Я и не думал, что он чувствительный такой.
Все это было так недавно, и прокручивалось в Серегиной голове как просмотренный фильм, где главный герой просто похож на тебя, а ты - зритель. Невозвратимость, неповторимость пугала. Ковалеву хотелось разорвать весь мир на куски и склеить по-старому. Проснуться и перемотать ленту жизни назад.
- Не вернуть, Малек, ничего не вернуть!
- Ты о чем, Сереж?- Витька любовно глядел на Ковалева.
- О жизни. Нам хоть в штабе только и говорили о неразглашении тайн, только я их всех вертел, умом двинешься все в себе носить. Оцепили мы утром соседний кишлак. Утром рано шли. Солнце вставало и прямо в глаза лепило. Небо это опять голубое, голубое. Мне эта нерусская голубизна на всю жизнь обрыдла, - Серега длинно выругался. Патрон в патронник загнал, с предохранителя снял, а то от волнения своего же стрельнешь. И страшно, и весело. Всем жителям велели выйти. Кишлак сначала сарбосы прочесали, но от них толку мало. Группами по 3 человека прочесывали. Мы пошли - я, Агафон и Пашка. Идешь и думаешь - что как стрельнут из-за дувала - и поминай как звали. И точно. Сначала пуля цвикнула, а потом выстрел. Выбегают двое в парандже, не поймешь их... Я по ним... Первый, прежде чем упасть, аж прыгал под пулями, а второй до угла добежал и смылся. Оглядываюсь - Паша лежит... А из под него черная лужа растекается. Точно в сердце попал. Руки раскинул, глаза раскрыл - как живой. Вот так. Я потом к афганцу убитому подошел. Откинул паранджу, а там девчонка лет семнадцати. Кинулся вперед - смотрю ведут наши двух каких-то мужиков, у них щетина с полпальца, халатишки рваные, рваные, а глаза волчьи прямо, так и горят злобой. И я, Малек, их стрельнул. В упор, почти весь магазин всандалил. Хотел на колени поставить, не встали... Серега замолчал, опустил голову на грудь.
- А, может, они и не басмачи были?- неуверенно начал Витька. Сердце его бешено колотилось от такого рассказа.
- Кто их теперь разберет, кто они были.
- Неужели непонятно людям, что воевать плохо? Убивать нельзя..., - прошептал Малявин.
Ковалев неопределенно пожал плечами, хмыкнул, взял со стола и скомкал пустую пачку из-под сигарет.
- Говорят, привыкают ко всему, а вот я даже не привык к мысли, что меня могут убить. Скажи кто, что пленных расстреливать буду - не поверил бы.
- Тебе за это ничего не будет?
- Не видел никто из офицеров, а ребята не выдадут. Да и кто разбираться станет, там на каждой улице такая пальба была.
- Жалеешь теперь?
- Пофигу все. Даже девчушку ту не жаль. Страх за свою жизнь любую жалость заглушит, а ненависть перебьет все чувства благородные. Хотя я для войны и слаб в коленках, но мне теперь человека убить что пол-пирожка скушать. За все время, что там был, только деда одного пожалел. Минометчик, Серега Новиков, анаши накурился, ему лишний груз на себе таскать лень. Он всю ночь дом один обстреливал, проверяя наше терпение, спать не давал. А под утро из этих развалин вылез дед. Как он уцелел, непонятно. Старый, плечи сутулые, голова чалмой обмотана... Вышел тихо и смотрит на солнышко... Слушай, Вить, сходи в каптерку, попроси у Приходько сигарет и бутылку. Он даст.
В каптерке горел свет, но дверь была заперта. Витька стукнул условную "семерку". Дверь открылась. В небольшом помещении сидело, стояло человек восемь. Было сильно накурено. В углу на ящике сидел Юрка Агафонов, он продолжал свой рассказ:
- Я что, я даже и сообразить-то ничего не успел, только вижу Серега поливает из автомата. Строго по два патрона отсекает, как на стрельбище. У меня руки дрожат, а ему хоть бы что. От бога вояка.
- Ну, ну, а дальше... Тебе чего, Малек?- Приходько вопросительно посмотрел на Витьку.
- Ковалев сигарет просил и бутылку.
Миша любовно открыл свой дембельский дипломат, протянул Витьке пачку "Мальборо".
- Бутылку не дам - упьется совсем.
- А Серега как увидел, что Пашу убили, вообще страх потерял, - продолжал свой рассказ Агафонов, - с застреленного басмача срывает паранджу, а там баба...
- Да ну?
- Точно, молодая такая. Он из нее прямо решето сделал, а я с перепугу шагу шагнуть не мог, ноги прямо не шли.
Витька с пачкой в руках поспешил в аппаратную. Заскрипел замок запираемой за ним двери.
Серега сидел в том же положении. В руках он теперь держал фотокарточку.
- Вот сигареты, а водки нет.
- Нет и не надо, - он разлил по стаканам остатки, - за нее, за удачу.
- Глянь, Малек, фотку. Трое нас было, трое. Это мы на учебном фотографировались. Две недели прослужили. Мне наш сержант свою фуру дал, а ребята, видишь, в шапках. Вот Паша, а это Саня, - Серега показал пальцем на ушастого стриженого пшенаря в огромной шинели.- Саня, Саня. Мы уж вертолетов ждали домой лететь. Холод собачий, костер запалить хотели. А какие там дрова? Саня за ручьем какой-то ящик углядел, ну и пошел за ним. Как тут рванет... На своей же, говорят, мине. Он живой был, кричал:"Не подходите, братцы, стрельните меня оттуда, подорветесь". Ноги ему перебило и живот исполосовало. Уж так он просил, чтоб добили мы его... Мучался, глядеть страшно. Я, когда его в вертолет укладывал... он мне вцепился в руку, фотографию дал... "Я, говорит, не жил с нею, Сережа". И помер, как на посадку пошли. Дома, у нас уже.
Ковалев протянул фотокарточку. На ней улыбалась фотографу молодая глазастая блондинка. Фото было помято, а с краю запачкано запекшейся кровью.
- Это та самая Алка, которую он у тебя отбил?
- Да. Она сейчас в институте учится, Саня рассказывал.
- Сережь, слушай, - Виктору пришла в голову идея, - я ведь с отцом связь потерял совсем. Он от матери ушел, и нового адреса моего у него нет. Ты, может, звякнешь ему на работу, у вас ведь в Жуковском телефоны московские? Я тебе дам и адрес свой на всякий случай.
- Пиши сюда, - Серега протянул записную книжку.- Все сделаю, не сомневайся.
... С заставы их увезли в шесть часов утра. Обняв Витьку на прощанье, Ковалев сказал:
- Адрес мой у тебя есть, пиши. Живи по принципу:"Кто на службу ... ложил, тот до дембеля дожил. День прошел, ну и ... с ним!"
Так это или нет? Кто служил срочную, тому виднее. Серега Ковалев свою отслужил. Не дай бог каждому.   

6.

Первые месяцы службы. Привыкаешь все делать по команде, учишься подчиняться. Кому-то это легко, а для Витьки Малявина сущее наказание. Почему, если у другого на погоне даже не звезды, а всего лишь кусочек тряпки, он уже для тебя командир? Даже если он в жизни всего две книжки прочитал, да и то, может, не понял, - букварь и устав, а уже командир. Страшная штука власть. Она как магнит притягивает к себе людей. И однажды, когда сержант Шанцев послал отделение в столовую для заготовки обеда, он назначил старшим его, Малявина. И был Витька счастлив, как никогда. Его просто распирало от гордости, когда он шел чуть сбоку и командовал:
- Левое плечо вперед! Прямо! - и после команды "Прямо! " услышал три четких строевых шага, все как положено. Эх, а может быть вся прелесть жизни и заключается в том, что иногда можно идти чуть в стороне от общего строя и, добавляя металл в голос, командовать:"Прямо! Шире шаг! Раз, два..."
К уставным требованиям привыкнуть можно, да вот только служба и устав вещи разные. Обычно после политзанятий старшина их учебной заставы, неумолимый и законный их "дед" Манец, как звали его между собой, подбадривал их:
- Наслушались речей о военном братстве? Уяснили, что наша сила в единстве? Осознайте, что без таких мозгляков, как вы, афганская революция задохнется, а граница погибнет! Учтите, вы есть "пшенари" и здесь, кроме меня вам никто службу не объяснит. А вот попадете на заставу, там узнаете, что такое служба и зарядка, забудете "стучать".
Сержант Шанцев все не мог успокоится. Обычно после команды "Отбой! " он проводил с заставой легкую зарядку, чтобы сон крепче был. Выглядело это так:
- Ноги поставьте на быльца кроватей, отжались этак раз двадцать под счет! Раз, - команды "Два" не было, ты что, Малявин, ручонки расправил? Два!
Шанцев в это время в трусах и в майке прохаживался между плотно стоящими рядами двухярусных кроватей. Иногда просто отдавал команды из угла казармы, лежа на кровати, а за выполнением следили командиры отделений, новоиспеченные сержанты весеннего призыва.
- Теперь все попадали на спину и ногами написали цифры до десяти, - сержант Шанцев не был садюгой, он поступал так, как в свое время поступали с ним, - Хорошо, так, а теперь написали по воздуху имя своей любимой девушки.
- Товарищ сержант, не могу больше! - жаловался балагур и весельчак Клюев.
- Застава, подъем! Сорок пять секунд, время пошло! Скажите Клюеву спасибо.
Понятно, Клюев здесь ни при чем. Завтра из-за его добровольного вмешательства прозвучит со смехом желанное "Отбой! ", а сейчас у Витьки нарастает в груди волна ненависти к этому клоуну. Не успели одеть штаны, как звучит команда "Отбой! ", и так раз пять к ряду. После чего следовало милостливое разрешение:
- Встать и заправить обмундирование. Спокойной ночи, бойцы. Женатым разрешаю трахать подушку. Отбой!
Все бы так и шло, но кто-то доложил командиру заставы, вечно недовольному старшему лейтенанту Бехтереву, о зарядке после отбоя. Тот выстроил заставу на плацу перед учебным пунктом. Шел дождь, шинели быстро намокли и стали тяжелыми. Бехтерев вызвал сержантов вперед и не тратя времени на длинные нравоучения, показал им большой красный кулак. Всегда свои обращения он начинал короткой фразой "Едрена мать", только в более точном народном варианте:
- Едрена мать, я вас всех посажу! Паршивцы, сами только из учебки. Ни службы, ни хера не видели! Вы у меня отсюда рядовыми уйдете, а не сержантами, а ты, Шанцев, - Бехтерев как гора возник над поникшим, низкорослым Лешей, награждая его очень конкретными, но непечатными прозвищами, - порядок обеспечь лучше на заставе, а физвоспитанием во время зарядки занимайся. Уяснил?
- Так точно.
- Что сейчас по распорядку дня?
- Физическая или строевая подготовка.
- Вот и действуй по распорядку. И чтоб жалоб больше не было.
Странно, но стоя под дождем и предвкушая неминуемую расправу, Малявин в эту минуту больше всего ненавидел кого-то из своих, того, кто "стукнул".
Потом на заставе эту физическую подготовку Витька будет вспоминать с улыбкой. Одно дело, когда гоняют всех - не так обидно. Теперь, после увольнения Ковалева, за него взялся сержант Зонов. Малявин не думал, что его, бывшего перворазрядника по лыжам, можно будет вымотать до изнеможения буквально за полчаса. Зонов умел дрючить молодых. Во время зарядки он выводил Витьку из общего строя и занимался с ним индивидуально. Начинал он, как правило, с бега. Садился у ворот заставы на кочку, закуривал, и по своим командирским часам засекал, за сколько Витька обежит вокруг заставы. Иногда, видя, что бег не доставляет Мальку должных усилий, вскакивал, и для скорости поддавал ему сапогом под зад.
Первый раз, получив пинок, Витька чуть было не кинулся с кулаками на обидчика, но испугался. Зонов вскоре понял, что бегать "пшенарюга" Малек может подолгу и не уставая, а вот гусиным шагом ходить, а еще лучше прыгать на корточках, закинув руки за голову, в течение получаса у него кишка тонка. Одним, по его мнению, из самых эффективных упражнений было хождение на руках по брусьям. Турник - что! Если не можешь больше подтягиваться, висишь себе, балдеешь, а брусья - другое дело. Если ты от усталости не можешь больше идти вперед, то запрыгиваешь вновь. Судорожно перебираешь руками, падаешь опять, ударяясь при этом о железные трубы снаряда. Витька потерял счет ушибам и ссадинам. Лежа по ночам на скрипучей коечке он часто несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Заново переживал все унижения, которые испытал за день. Прав был Ковалев, утверждая, что за него возьмутся. Серега был дома. Витька получил совсем недавно письмо от отца. Он нашел таки его.
Малявин вглядывался в дорогую фотографию, на которой отец был еще совсем молодым. Это был единственный снимок. Остальные два мать порвала давно, при очередной ссоре. Из всего большого отцовского письма в память врезалось несколько строк: "Мы все отслужили, это долг, сынок. Может, и не очень приятный, только незачем вступать в жизнь должником. И я служил, а дед твой воевал. От службы бегать не по-мужски".
Витька очень любил отца и не хотел думать, что у него может уже другая семья, и его отец может быть отцом еще кому-то. Мать - та всегда жила своей жизнью. Работой, институтом. А его спихивали к бабушке по материнской линии в деревню. Она заменяла ему всех. Он только вчера получил письмо от нее. Бабушка писала, что сосед их, Сашка, друг и товарищ детства, пришел со службы и сразу надумал жениться, что весна в этом году поздняя, и хотя середина апреля, снег еще не сошел до конца. И Витька прямо почувствовал запах талого снега, увидел сосульки на крыльце родного дома, услышал заливистый лай бабушкиного любимца, вислоухого Тузика.
А здесь... Здесь во всю маки цветут, и по утрам в траве можно наловить черепашек. Только такой крутой весны у Витьки еще не было.

7
.
- Дневальный! Дневальный, неси станок стиральный! - голос раздавался из ленкомнаты, где, развалившись перед телевизором, сидел Витькин мучитель сержант Зонов.- У наряда оружие прими, - он небрежно кинул ему ключи от оружейной комнаты.
Заступая на дежурство, Зонов просил прапорщика Баженова:
- Товарищ прапорщик, вы мне опять Малька поставьте дневальным, а то он при Ковалеве припух совсем.
- Ты что думаешь, Зонов, если с молодым идешь, ночью опять спать будешь? Смотри, поймаю, - и ставил вторым дневальным Леша Аршавина, Витькиного деда.
Это означало, что поспать Малявину удастся только с одиннадцати до двенадцати, а там Леша придавит на массу, а ему бдить до утра за себя и за того парня. Последнее время Витька сильно страдал от одиночества. Ребята его призыва тоже всегда были при деле: что-то мыли, терли. Он почти ни с кем не общался.
Быстренько подшившись, почистив сапоги, Малявин хотел лечь отдохнуть перед нарядом хоть минут на тридцать, как в бытовку заглянул Паша Банченко и, увидев его, бросил:
- Малек, давай, затяни быстренько ленкомнату и коридорчик. Особо не усердствуй, главное воды побольше лей, лишь бы вид был, а то замполит, козел, достает.
Паша, Витькин дед, таким образом сдавал дневальство, ну а Малявин принимал. Отдых ему сегодня явно не светил.
"Все ж работать лучше, - здраво рассуждал Малявин, когда работаешь нет времени думать о доме, о себе".
О себе думать последнее время Витька не любил. Его мучило, что он трус. Самый настоящий. Он даже почти смирился с этим. Когда уволился Ковалев, он пытался бунтовать, чтобы хоть немного уважать себя. Мыть полы за других, стирать чужие гимнастерки, пожалуйста, но когда на только что вымытый тобою пол сморкались и плевали, это было тяжело перенести. Именно из-за этого он и полез впервые в драку на собаковода Гриценко. Это был на удивление незлобный полный спокойный "дед". Он никогда ни во что не вмешивался, был все время простужен и сморкался везде и всюду с помощью двух пальцев. Так однажды, когда Витька стоял "на тумбочке" у входа, отдавая без устали честь всем проходящим мимо "дедам", стоящий рядом Гриценко смачно опорожнил свою ноздрю прямо ему под ноги.
- Зачем на пол-то?- заскулил Малявин.
- Пшел на..., - презрительно ответил собаковод.
Тогда в Витьке вспыхнула слепая злоба. В те чудесные минуты ему было все равно, что с ним сделают потом. Он схватил Гриценко за плечи и своим излюбленным доармейским приемом стукнул ему лбом в нос, затем резко ладонями по ушам и ногой в пах. Причем бил той ногой, которой отталкивался от пола. Собаковод ойкнул, закрыл разбитое лицо ладонями и, страшно матерясь, сел на пол. Эту сцену наблюдало человек пять. Витька помнил, как к нему быстро было пошел Леша Аршавин, у него очередной раз болел зуб и на щеке красовался флюс.
- Ты что, мужик, - удивленно кричал он.
Малявин быстро прислонился спиной к стене, плохо сознавая, что делает, выхватил штык-нож и далеко выставляя руку с ним вперед, заверещал:
- Не подходи! Не подходи!
- Псих ты, что ли?- Гриценко пришел в себя сидя на полу, периодически сплевывая кровавую слюну.- Точно, ернутый какой. Пошли, Леша, после с ним потолкуем, - тяжело поднявшись, собаковод потащил за собой своих годков.
- Ну ты об этом пожалеешь, мужик, - пообещал Аршавин.
Они ушли по коридору к умывальнику, злобно оглядываясь. Уходя, Леша погрозил ему своим увесистым кулаком. Потом Витьку в очередной раз охватил страх. Он представил, что теперь с ним будет, и его колотил противный озноб.
Прошла неделя, а Малявина все еще не били по-настоящему. Он уже раз десять, под бдительным оком Зонова, мыл туалет, покорно сносил тычки, но понимал, что это только начало травли. Гриценко загибал его не больше других, а однажды Витька столкнулся с ним нос к носу в бытовке.
- Ты думаешь, Малек, тебя гоняют больше других?- собаковод смотрел на него без злобы, - У тебя еще жизнь нормальная. Ты вон, я смотрю, перед нарядом спишь даже. Вот я на первом году, помню, раз твоего любимого Ковалева "козлом" обозвал, так он мне за это ка-ак нае... Ползуба улетело, Гриценко засопел, кашлянул, отрыгнул и смачно плюнул в угол. - Вот так, Малек. Ну ты не ссы, бить тебя не будут за меня. Я этого не хочу, но выдрючиваться прекращай, молод еще.
"А я даже не знаю, как его зовут. Бить не будут, обошлось", - с облегчением подумал Витька.
- Ты не сердись, на меня накатило что-то.
-... с тобой, я ж сказал не сержусь. Живи...
Вспоминая разговор с Гриценко Малявин быстренько домывал коридор.
- Спасибо, Малек, особо не увлекайся, и так потянет, - Паша одобрительно похлопал его по согнутой спине. Просты армейские заботы. Побриться, подшиться, сапоги почистить, письмо на родину отписать, ну и, понятное дело... Покончив с мытьем коридора, Витька решил оправиться, говоря попросту, заскочить в туалет, так как знал, что этой возможности в ближайшие часы ему не представится. Не будет же Аршавин на тумбочке вместо него стоять на старости лет.
Сделав свое маленькое, но нужное дело, Витька уже собирался покинуть пахнущее хлоркой заведение, как увидел у себя под сапогом... кусок от фотографии отца. Он быстро нагнулся, поднял ее, обтер от налипшей грязи, безуспешно пытаясь найти вторую часть. Сегодня утром был "шмон", старшина проверял содержимое вещмешков и тумбочек. Витька в это время был на смене. Он совсем забыл, что фотографии в тумбочках хранить нельзя, как и письма, полученные более трех дней назад. Письма от отца и фотографии выкинули не специально, чтобы досадить ему, а просто чтобы поддержать уставной порядок.
- В армии должно быть все пусть безобразно, но однообразно, - любил повторять прапорщик Баженов.
"Сволочи, всех своими руками, гады", - шептал Витька. Он уже не плакал, слез давно не было. Страх, страх, который упорно жил в низу живота, куда-то вдруг сбежал. На его место пришла всезаполняющая злоба.
Остаток дня прошел незаметно. Развод, ужин, отбой. Ложась спать, Витька по привычке привязал на быльце кровати вафельное белое полотенце, чтобы дневальный знал, что его надо разбудить. Малявин так и не успел заснуть. Аршавин толкнул его кровать ровно в двенадцать. Витька посмотрел на свои часы, с которыми теперь ни на минуту не расставался, быстро оделся. Стараясь не шуметь, заправил кровать, вынул из-под подушки штык-нож, получил от Аршавину повязку и связку ключей.
- Слышь, Малек, -зашептал Леша, -я тебе в сушилке похмырять оставил, тушенки и хлеба. Поешь. Если замполита или командира принесет, скажи им, что в первую смену стоишь, - и потрогав рукой непроходящий флюс, пошел спать.
В сушилке вместо тушенки и хлеба Витька нашел дежурного сержанта Зонова. Сидя на подоконнике, громко чавкая, он доедал с ножа мясо из банки.
- Что, Малек, вешаться пришел?- Зонов сыто рыгнул.- Благородная отрыжка улучшает пищеварение. Что молчишь, Малек?
- Я еще повременю немного вешаться. Одному на тот свет скучно идти. Я, может, хочу прихватить кого, - у Витьки появилась даже не злость, а уверенность, которая основывалась на полном равнодушии к своей судьбе. Он был уверен, что убьет Зонова сегодня.
- Иди, тумбочку сторожи. Такие задроты, как ты, быстро вешаются. Еще домашними пирожками срешь, а туда же - дедушке грубить, - Зонов был настроен благодушно.
Стараясь не греметь железной решетчатой дверью, Витька открыл оружейку. Не спеша, словно выдавая оружие наряду, открыл замок ящика, где в пирамиде стояли автоматы. Взял свой, вытащил из подсумка тяжелый, набитый патронами магазин, закрыл за собой дверь и зачем-то опечатал ее.
- Это ты, Малявин?- Зонов, услышав шаги, заволновался.
- Я, я, товарищ сержант, - Витька удивился своему спокойствию. Он присоединил магазин, поставил предохранитель на автоматический огонь, рывком оттянул затвор.
- Вот и все, товарищ сержант. Мы с вами свое отжили, - Ствол автомата остановился на уровне груди Зонова.
- Витенька, Витек, ты что? Ну, бывает, браток... Стой, не стреляй, не надо. Подожди, подожди, - скороговоркой зачастил сержант. Он упал на колени и быстро пополз в угол.- Витенька, у меня же дочка маленькая дома, пожалей, не стреляй.- Зонов не говорил, а с шипящим рыданием вырывал из горла слова.
Малявин этого не ожидал, он был уверен, что встретит полный ненависти взгляд, представлял, как Зонов рванет на себе ворот и крикнет: "Ну, стреляй, сыняра поганый, ну! " И тут Витька стрелял бы, стрелял в эту поганую рожу, а сейчас, глядя на ползущего дрожащего человека, понял, что нет сил убить его такого. Пропала уверенность в своей правоте. Он опустил автомат, тихо вышел из сушилки. Зонов остался сидеть в углу, с ужасом ожидая выстрела, но в коридоре было тихо, звякнул замок оружейки. Через полчаса, выглянув в коридор, сержант увидел Малявина, сидящего возле тумбочки на табурете. Он посмотрел на проходящего Зонова, поднялся и отдал ему честь.
- Ты, если бы я на колени не упал, выстрелил?
- Да.
- Ну, хорошо, - Зонов сразу успокоился. Он не чувствовал себя теперь униженным. Главное - живой. А Малек - псих. Что на них, на психов обижаться?

8.

- Письма привезли! Давай, Малявин, подставляй носяру, - Паша Банченко по случаю вторника шлепнул Витьку по носу два раза.
Адрес на конверте был написан незнакомой рукой, а внизу, вместо обратного адреса, красивый росчерк.
- От кого, Малек? от подруги?- полюбопытствовал Паша.
- Не знаю даже, а подруги нет у меня, - Витька аккуратно вскрыл конверт. Из развернутого листа выпали два бумажных рубля. Витька поднял их с пола.- От Сереги Ковалева.
Витьку быстро обступили ребята:
- Читай вслух!
Разгладив двойной лист, вырванный из школьной, по-видимому, тетрадки, Витька начал читать:
"Витька, Малек, братишка ты мой, здравствуй!
Пишу тебе с долгожданной гражданки. Не буду врать. Не все оно здесь так, как мечталось и виделось. Совсем, совсем не так. Но это для тебя не главное. Батюшку твоего, как ты , наверно, знаешь, я вычислил на другую неделю по приходу. На работе его застал. Встретились мы с ним на "Таганке" кольцевой в центре зала. Повел он меня на народную в поплавок "Сокол". Сели, выпили, я ему адрес дал твой новый. Золотой у тебя мужик отец. Он все понимает с полуслова, ему не надо, как пшенарю последнему, толковать о своих переживаниях. Знаешь, Вить, это единственный человек, который понял меня по приходу.
А вообще мы никому не нужны как отжимки. Знаешь, выжали сок из яблок, а остатки на помойку. Это мы...
Все приятели живут своей жизнью. Работают, учатся. Девочки замужем, или при кавалерах. Все повзрослели до тошноты такой, ну в общем будешь дома, почувствуешь сам. Злоба дикая раздирает меня. Я сейчас на хорошей поддаче. Не берет меня, правда, ничего, мысли путаются. Думал: вернусь, герой, вылез живым из войны, а это всем до фонаря. Мать вот все плачет, а понять...
Ты, Малек, смотри терпи. Не дури. Я ведь скучаю по вам чертям. Не по гнилому Фролову, понятно, и недомерку Баженову, а по тебе, ребятам, по Сашке с Пашкой, не живущим уж. Командиру нашему поклон передавай, я его помню и жду в гости. Хороший он мужик, хоть и военный.
Служил, все время торопил, минуты считал: вырваться, отслужить скорей. А теперь только армию и вспоминаю. Неужели это единственное важное и стоящее в моей жизни? Не верю в это, нет, мать твою... Думаю, что жизнь вольная куда как сытней и интересней, хотя... Хрен его знает. Так порой засосет чего-то, что даже поганая рожа Баженова милой кажется. Наверно это потому, что лучшие годы мы в армии проводим. В восемнадцать лет из человека убийцу можно сделать, или веру в Христа внушить. Податливый материал.
Бабы, эх, бабы, как я по ним стосковался. Витька, я бы их стрелял, что тех "духов". У них теперь идеалы в виде звонкой монеты. С Алкой встретился. На шею мне бросилась, обцеловала меня прилюдно, прямо на автобусной остановке. Я чуть слезу не запустил от чувств. Да. А потом как спал с ней, Витенька, еб... мозгами какая подруга! Огонь! Фигура, грудь, что на пружинах играет, а вот пошла по рукам, по лапкам и ручонкам гнилым. Сашка, дурак, о чем думал, умирая? О ней, об обыкновенной ****и. Тьфу ты, козлы мы все дутые, мечтатели сопливые. Алка в парикмахерской работает сейчас, перевелась на вечерний, большие деньги поднимает. Я ее клиентуру подразогнал слегка, хожу с ней по кабакам, скоро совсем альфонсом стану. С каким удовольствием пострелял бы я всю эту элитную шоблу: папы на казенных "Волгах", дети - на папиных "Жигулях", а все вместе они - на Пашкиных с Сашкой костях да на наших шеях. Только слишком свобода дорога. Я еще на службе зарок дал, если сяду, то не жилец, не могу под чьим-то началом, невмоготу.
Витька, отец у тебя - золото. Ты ему не судья, раз ушел от матушки твоей, знать не потянул. Ты пойми: тяжко здесь в жизни вольной, гражданской, ох как тяжко! Все продажное, а я отвык даже о хлебе насущном думать. Опять мысль потерял. Пью, Витька, а не веселит вино и душу не отпускает. Мечты, мечты прахом, а ты терпи, брат.
Да, у меня горе. Прислали телеграмму. Мишка Приходько разбился на мотоцикле. Насмерть. Думали на свадьбах друг у друга гулять, и нет его. Жизнь - она страшная. В армии все по приказу, а здесь сам, все сам, а мы уже привыкли, что думают тупые хоть головы, но ответственность снимают все ж с тебя. Нет Мишки...
Пиши мне о себе, о жизни, ребятах. Всем поклон, кто помнит меня. Я пью за вас, чтоб живыми вернулись.
Обнимаю тебя. Серега. 17.04.82.
P.S. На работу устроился, одеться надо. Учиться, если получится, пойду на вечерний. Надо матери помогать. Она совсем сдала пока меня дожидалась. Шлю тебе пару "рваных", может, дойдут благополучно."
Малявин кончил читать. Ребята стояли молча. Первым тишину нарушил Паша Банченко. Он взял из Витькиных рук конверт, покрутил его зачем-то в руках:
- Будешь писать, привет не забудь от меня передать. Серега ведь здесь из нас самым-самым был. Читал только больно много фигни всякой, вот и мысли все оттуда. Баба у него есть. Пей, гуляй. Мне бы жизнь такую. Мишку жалко. Как он меня гонял, каких только напастей не желал ему, а теперь, - Паша покрутил короткой шеей, вернул Витьке конверт, - выпить бы, - неожиданно закончил он.
Из канцелярии вышел лейтенант Фролов и недовольным голосом крикнул:
- Малявин! Зайди в канцелярию, тебя командир вызывает.
Короткин только приехал из отпуска. Вернулся без жены, злой, похудевший. Он исподлобья посмотрел на сияющее Витькино лицо.
_ Что цветешь? Еще пишут, что ждут, те, что на каблучках?- старший лейтенант усмехнулся.
- От Сереги письмо получил, от Сереги Ковалева, - Малявин не мог скрыть своей радости. Письмо всегда праздник для солдата, а такое - особенно.
- Надо же?! Что пишет?
- Привет вам передает, в гости зовет.
- А меня вспоминает?- Фролов взял со стола графин, налил стакан воды и стал с громким хлюпаньем пить.
- Упоминает.
- Тихим нелестным эпитетом, да, Малявин?- Короткин широко улыбнулся, показав ровные зубы с щербинкой между двумя резцами в верхнем ряду.
Фролов зло посмотрел на своего начальника, поставил свой стакан на полированный стол, хотел что-то сказать, но промолчал.
- Вот что, Малявин. Радист ты, говорят, хороший, а у нас в отряде работать некому. Меня переводят туда командиром роты связи. Поедешь со мной. Скажи Баженову, чтоб все твое добро тебе выдал. Завтра уезжаем. Иди.
- Есть, - Витька, прижав руки к телу, так как был без шап- ки, развернулся и вышел из канцелярии.
"Только начала налаживаться жизнь. Уже Зонов Мальком не дразнит, Паша Банченко вчера даже полстакана красного на- лил, доверяет. Опять все наперекосяк", - думал Малявин.
Откуда было ему знать, что вчера вечером бывший старшина его учебной заставы сержант Шанцев доложил своему будущему командиру роты, старшему лейтенанту Короткину, что если и были на учебном пункте стоящие радисты, то и тех по заставам раскидали, а в отряде работать некому. В самом конце разговора, среди прочих, помянул и Малявина.

9.

Рота связи делила с комендантским и музыкальным взводами первый этаж в небольшом трехэтажном кирпичном здании, которое одним боком притулилось к столовой.
Первым, кого Витька встретил, был сержант Крылов. Маленького роста, белозубый, всегда в хорошем настроении. "Кардан", он служил в автороте, курил под могучим плакатом, висящим над входом в казармы - "Тебе, Родина, наш ратный труд".
- Ты, Малявин? Привет! - Крылов заулыбался. - Как она ничего?Давно тебя не видел. В роту перебазируют? На заставе не потребовался?
- Здравия желаю, - настороженно ответил Витька, пожимая протянутую руку.
- Ты чего такой смурной? Я тебя еще по гражданке помню, как ты на ГСП в белом свитере вышивал. Помнишь?
- Конечно, помню.
Как это забудешь? Как в шесть утра посадили их возле д/к "Буревестник" и повезли в неизвестность. Как, мельком глянув в его документы, потрогав холодными пальцами разные части его обнаженного, покрытого мурашками тела, врачи, выпроваживая его в другие кабинеты, бросали на ходу "годен". После чего его сдали буквально под расписку капитану в зеленой фуражке, при котором и состоял сержант Крылов.
Тяжело привыкнуть, проведя рукой по колючей, стриженной под
"ноль" за пятьдесят копеек и обрызганной водой со слабым запахом одеколона голове, что тобой могут помыкать так уверенно и нагло: "Раскрыть вещи, выложить все перед собой из сумок, вывернуть карманы! " Кто только не обыскивал Витьку в те дни! Он знал, что брать с собой ничего колюще-режущего нельзя, что спиртное не полагается, и он не взял. Неприятно, что копаются в твоих личных вещах. Перелистывают записные книжки, выискивая там государственные секреты, фотографии обнаженных красоток. Секретов могущества державы Малявин не знал, а потому у него из записной книжки вырвали только пять страниц с записями любимых песен Высоцкого, конфисковали быстропортящуюся финскую колбасу "салями", курицу и с килограмм шоколадных конфет "Ассорти".
Шел первый снежок. Ночью они спали на полу в большом неотапливаемом помещении. Все вещи призывников складывали в специально отведенные деревянные камеры-лари, что гробами возвышались у каждой стены ГСП, обнесенного бетонным забором с пятью рядами колючей проволоки поверх его. Служба началась. Потихоньку трезвели будущие молодые воины. Кто жаждал еще, покупал у солдат киномехаников, по десять рублей за бутылку - водку, опять заливал глаза, так как жить по-трезвому такой жизнью было очень уж дико. А спать на полу, выворачивать карманы по первому требованию любого офицера или сержанта и выслушивать мат, покорно сносить первые тычки, с затуманенным мозгом все же легче.
- А какими знатными конфетами ты меня угощал, - Крылов прервал вереницу Витькиных воспоминаний.
- Не помню, забыл.
- Ну-у, знатные были конфетки. Пойду. Заходи в гости, - Крылов послюнявил окурок, спрятал остаток в карман и, прыгая через две ступеньки, побежал к себе на второй этаж в автороту.
"Вот случай. Приказали, и как не было прапорщика Баженова, ни сержанта Зонова. Он теперь пусть над другими измывается, а я из роты рапорт напишу в ДШГ СБО, или на точку в Афган. Лучше уж воевать, дело делать, чем с такими ублюдками портянки считать. А на войне такие не задерживаются", - думал Малявин, идя по коридору роты связи.
В экстремальных ситуациях подлец и трус еще опаснее, чем в обыденной жизни, а война никого еще лучше и добрее не делала, но в это Витьке еще предстояло убедиться. А пока он стучался в дверь каптерки, расположенной аккурат против двери канцелярии.
- Разрешите?
- Попробуй! - послышался из-за двери могучий бас.
Витька в смущении вошел и представился:
- Товарищ старший прапорщик, рядовой Малявин прибыл в роту связи с н-й заставы. Старший лейтенант Короткин приказал мне найти вас и доложить, чтобы меня на довольствие зачислили.
Перед Витькой над ящиком с первыми в этом году помидорами сидел огромный, похожий на Мишу Приходьцо, только заплывший жиром, мужчина.
- Фамилия твоя, говоришь, Малявин? Малявкой поди дразнят? Я ваш старшина Федор Сергеевич Прибытков.
"Везет мне на старшин"- с болью подумал Малявин.
- А зовут-то тебя как? Виктор? Как сына моего старшего. Помидор хочешь? Помой только потом. Да бери, бери, не стесняйся. Наши сегодня ездили колхозу помогать убирать. Вот мне ящик привезли, а куда мне столько, я сейчас один живу.
В коридоре послышался шум и звук гитары. Несколько человек разом начали песню: "Вихри враждебные веют над нами".
- Что за шум? Дневальный! - Прибытков своим басом вспугнул поющих, они прекратили призывать "на бой кровавый" рабочий народ.
- Это наши. После ужина в ленкомнату пошли, - объяснил из-за двери тоненький голосок дневального.
- Козлуханы! Вихри у них веют! Ну, пойдем, бери себе белья комплект, я тебе коечку твою покажу. Мест свободных много. Колонна связи уехала, троих в мангруппу забрали. Замполит на точке, зампотех в отпуске, а мне хоть разорвись.
Из ленкомнаты слышался звук плохо настроенной гитары, смех. Потом несколько голосов слаженно запели песню. Мотив был знакомый, но слова Витька слышал впервые:
"Я воин-интернационалист,
Но не в названьи дело,
Не в названии.
Пусть даже назывался б я расист,
Вам легче бы не стало бы ихване.
Я не желаю нервничать,
Ведь нервы пустячок.
Я нажимаю ласково на спусковой крючок.
И потихоньку трассеры по воздуху летят,
И я хочу того же, что они хотят.
Малявин подождал пока песню допоют до конца, после чего постучал в дверь, вошел и, оглядев присутствующих, увидел старшего сержанта и обратился к нему:
- Товарищ старший сержант, разрешите войти? Разрешите присутствовать?
- Малявин! Вот кто нам споет. Чепа, не мучь инструмент. Смерть клопа в твоем исполнении мы послушаем потом, - на столе, покрытом красным пластиком, сидел сержант Шанцев. Он приветливо помахал Витьке рукой: - Заходи давай! Лучший голос в отряде и был не в роте связи. Непорядок.
Малявин и забыл, что когда-то играл и пел на учебном пункте. Он взял гитару, сел на краешек табурета, подстроил третью струну и запел свою любимую: "В сон мне желтые огни, и хриплю во сне я..."
Голос у Витьки был сильный, он со школы собирал записи Высоцкого, которых знал наизусть великое множество, но при исполнении их не пытался подражать неповторимой хрипотце опального поэта. Тихо стало после песни.
- Эх, нет, ребята, все не так, все не так, ребята! - жутко перевирая мотив, во все горло закричал тот парень, которого Шанцев назвал Чепой.
- Ну, что я говорил?- Шанцев с победным видом смотрел на своих годков.
- Еще давай мою любимую про две судьбы, а?! - впервые в его голосе звучали просящие нотки. Витька почувствовал вдруг, что он не одинок в этом мире. Они близки и дороги ему, эти, такие же как и он, молодые стриженые ребята. Пел он долго, порой перевирая слова и меняя местами куплеты, но для всех эти песни были не знакомы, и поправить его было некому. Малявин так увлекся, что неожиданно для себя начал: "Товарищ Сталин, вы большой ученый..." Рука сидящего рядом младшего сержанта легла на гриф, прижав струны.
- Ты это брось, военный. Сегодня ты про Сталина, а завтра про Брежнева споешь?
Витька растерялся. Он не знал, что сказать. Беспомощно озираясь, пытаясь найти поддержку, осторожно поставил гитару у ног. Брежнева он любил. Когда на заставе замполит загонял их в ленкомнату для прослушивания длинных, убаюкивающих речей генсека, можно было, глядя на экран, мечтать о втором годе службы, когда положено будет сидеть в задних рядах и мирно кемарить.
- Ты чего разжужжался? Тебя кто спрашивает?- рослый Чепа развалился на стуле, с риском для здоровья раскачиваясь на двух задних ножках, - или ты шибко грамотный?
- Мало ли, дойдет до политотдела. Спросят: "Кто пел? Кто слушал?"- младший сержант покраснел.
- Ты, жук! Не переживай излишне, - Чепа так качнулся, что чуть было не упал вместе со стулом, но его вовремя подхватили.
- Тебе, Леня, все равно, а мне перед начальством отвечать, как..., - от волнения Витькин сосед начал заикаться на каждом слове, - как допустил.
- Ракушку прикрой! Не нравится, так уе... отсюда. Пой, парень, не боись, - разрешил Чепа.
Только петь в этот вечер Витьке больше не пришлось. В ленкомнату заглянул Прибытков, выгнал оттуда сидящих в майках, включил телевизор, по которому начался показ программы "Время". Деды быстро исчезли, присылая на смену себе Витькиных годков.
Когда Витька после отбоя совсем уже собирался уснуть, мимо его кровати проходил в умывальник Шанцев в гражданских цветных трусах и кедах на босу ногу.
- Спишь, Малявин? Слушай, чего скажу! Мне только что Зонов с твоей заставы звонил. Просил сношать тебя день и ночь. Говорил, что стукач ты.
Витька с тоской ожидал приговора. Начнут его воспитывать прямо сейчас или отложат до завтра?
- Только я ему не поверил, - продолжал Шанцев, - Зонов на первом году все в военные училища поступал да в санчасти припухал, я его знаю. Спи, Малявин, спокойно. Будешь с Леней Чечелем на смену ходить с завтрашнего дня. Уж больно ты ему приглянулся.
Витькин судья подтянул спадающие трусы, сунул в рот ручку зубной щетки с нанесенной на нее заранее зубной пастой и зашаркал подошвами кед по коридору.
- Кто скажет дедушке, сколько до приказа ему мучиться?- высокий голос Чепы пронзил тишину казармы.
- Сто одиннадцать дней, - ответило несколько человек разом.

10.

Жара. Официальным приказом по округу все работы под открыты небом с 12 до 16 часов запрещены. Приказом по части в столовую разрешалось ходить в майках, но это не спасало. После первой съеденной ложки первого вся спина покрывалась противной липкой испариной. Вентиляторы и кондиционеры функционировали только в штабе, да и то не во всех кабинетах. Еще мухи. Они проникали везде и всюду. Средняя Азия - рай для этих насекомых. Уже где-то рядом была вспышка холеры, и содатам вкатали прививки. В роту, после перенесенной болезни Боткина, прибыло два Витькиных годка. Им теперь полагался не отпуск домой для поправления здоровья, как было раньше, а отпуск при части. В наряды их ставить было нельзя, особо на кухню, зато их стараниями в роте всегда пахло мылом, а в умывальнике кафельный пол был до бела вытравлен азотной кислотой. Чепа, прежде чем лечь спать, долго вымачивал простыни в воде, затем выливал на матрац ведро холодной воды, но через час все становилось вновь абсолютно сухим. Были у этого времени года свои преимущества: выстиранная гимнастерка высыхала на солнце через 15 минут; выезжая на работу в помощь близлежащим колхозам, можно было отъесться на помидорах и арбузах, да и вообще чувство голода притуплялось при такой жаре. Голод всегда терзал Витьку, особенно после обеда. Тарелки воды с островками комбижира и кусками капусты на первое, и половника каши, обычно пшенной, на второе, никак не могли насытить молодой, еще формирующийся организм.
- Что ел, что радио слушал. Да и то вполголоса, - говорил обычно по выходу из столовой его приятель еще по учебному пункту Андрюха Косяк, смуглый, до черноты загорелый, похожий скорее на таджика, чем на украинца, хлопец.
В тот день рота была дежурной по гарнизону, то есть обеспечивала различные хозяйственные нужды отряда. Чистила картошку, грузила вертолеты боеприпасами и продуктами для отрядных "точек", убирала территорию и многое-многое другое. Малявин хорошо помнил, что, живя в своих Сокольниках, часто видел группы солдат, работающих на перекопанной вдоль и поперек улице Короленко. Не раз они убирались вокруг их дома, в котором жило много офицеров. Тогда все это воспринималось как должное, а теперь, хотя и подбирая пустые пакеты из-под молока, фантики от конфет, обрывки газет возле пятиэтажных блочных офицерских домов, Витька со злобой думал: "Учиться надо было дураку, а так Родине служа, таблицу умножения забудешь".
- Меня что за шесть тысяч километров привезли гондоны собирать?- Чепа уже час сидел возле дома на скамеечке под деревом, в ветвях которого зацепились, так и не достигнув земли, несколько белых, растянутых от усердного пользования, презервативов. - Марина здесь живет. Угадал?- полуутвердительно спросил Чепа Лешу Шанцева. Марина была женой начальника склада старшего лейтенанта Шакурова, и по словам всезнающего телефониста Сереги Сницерева отдавалась всем желающим офицерам. До солдат она, понятно, не снисходила.
- Без понятия, я к ней в гости не хаживал. Не приставай, Леня, жара такая, что и говорить лень.- Лешка потянулся, облокотился спиной на Чепу и, проглотив зевок, заметил, - А я бы к ней зашел. У нее фигура очень даже ничего, а на рожу можно трусы набросить, а ты?
- Я бы пива выпил. У меня дома в Харькове вдовушка одна осталась знакомая. Живет возле ларька пивного. Бывало, возьмешь баночку трехлитровую пивка - и к ней. У нее домик свой, садик, - Леня мечтательно закрыл глаза, - она вокруг суетится, достанет криночку сметанки. Очень способствует, между прочим. А на эту Марину у меня в дождливую непогоду и не поднимется. Здесь, конечно, с голодухи и ишака полюбишь. А так я что ж свой... на помойке на шел, всяким Маринам отдаваться?!
- Неужели бы отказался?- Леша Шанцев даже привстал от удивления.
- Не отказался б, но предохранился вот такой вот "гирляндой", - Чепа выразительно ткнул пальцем в сторону дерева.
"Буду дедом и буду балдеть на скамеечке", - мечтал Витька, сгребая остатки мусора в одну кучу. Интересно, что за первые полгода службы он ни разу не думал о женщинах. Нецелованным он не был, и некоторые радости любви успел познать, но особой привязанности к кому-то на гражданке не испытывал. Подслушав рассуждения Чепы, он вдруг вспомнил, что в этой жизни существуют еще и женщины, и тяга к ним, которая в армии за ненадобностью была задвинута у него куда-то далеко. Что за смысл мечтать о недоступном? Только вот мечталось кому-то. Молодость, несмотря на бром, который обычно подсыпали в обед в положенные полкружки киселя, брала свое.. Деды, почувствовав медицинский привкус, с отвращением кидали кружки на стол. Кисель противной липкой жижей растекался по поверхности, часто заливая и скамьи, добавляя работы "жучкам" с учебного пункта, уже ходившим в наряды на кухню.
"Это ж надо так на износ жить, что даже о бабах не мечтаешь в девятнадцать-то лет, - с удивлением задумывался Малявин, - и не хочется ведь их. Поесть, поспать. Побольше да подольше, ну и целым выбраться отсюда."
- Рота, построились, быстро! - старший прапорщик Прибытков выстроил своих подчиненных. Время перевалило за полдень. Он улыбнулся, глядя на лихо загнутые вверх поля панамы Леньки Чечеля, скомандовал.- Лопаты и грабли передайте в центр строя. Прямо шагом марш!
Из подъезда навстречу двигающейся роте выкатился начальник тыла, свежеиспеченный майор Полянский Иван Иванович, "дядя Ваня", как прозвали его солдаты. Его сшитая по особому заказу огромная фуражка была откинута на затылок.
- Прапорщик, вы почему не приветствуете старшего по званию?- загремел он тяжело дыша и отдуваясь.- Остановите солдат, я кому сказал! ?- Полянский коротко и зло выругался, - Рота, стой!
- Эх, Ваня, Ваня, - голос Прибыткова был спокойный и ласковый, - забыл ты, как каптерку у меня на заставе мыл? Как плакал? Зачем ты себя перед ребятами позоришь?
Майор Полянский сам вышел в офицеры из прапорщиков, получив "бычий глаз"(значок ВУ) экстерном. Он еще больше раскраснелся. Глубоко посаженные маленькие глаза с ненавистью глядели на Прибыткова.
- Ты еще пожалеешь, что уронил честь офицера! - Дядя Ва- ня, развернувшись, зашагал в сторону клуба.
- Ну что встали? Шагом марш, была команда, козлуханы, - Прибытков весело рассмеялся, глядя вслед удаляющейся фигуре.
- Федору Сергеевичу этот шакал ничего не сделает, - горячо зашептал Витьке идущий с ним рядом Андрюшка Косяк, - у него два "Красных знамени", его к нам из разведотдела по ранению перевели, а вот на нас отыграется.
Андрюха чувствовал правильно. Несмотря на сопротивление Прибыткова, в нарушение инструкций, в самую жару, в час дня половина роты ехала грузить вертолеты, а вторая ее часть - помогать соседнему колхозу. Подвешивать огромные бомбы на вертолеты, таскать ящики с патронами - работа адская, и в ней, по традиции, деды участвовали почти на равных с молодыми. Поэтому в машине, идущей по направлению к колхозеым полям, из молодых оказался волею Чепы один Витька. Подпрыгивая на деревянной скамейке, глотая пыль в кузове "Газ-66", Малявин думал: "Спасибо заботам Лени. Меня сейчас так подзагнут, что потом неделю в себя не придешь".
Самый дешевый - труд рабов, но он же самый непроизводительный. Армия еще раз доказывала Витьке эту прописную истину. Ибо копая канаву от угла и до обеда, он сосредотачивал свои мысли на последнем, справедливо полагая, что канава от него не уйдет. "Работа не... - стояла и будет стоять", - обычно сообщал Малявину кто-нибудь из дедов, раскуривая очередную сигарету.
- Ты зря не куришь. Всякое дело должно начинаться с перекура.
Курить Витька так и не начал, а насчет работы был полностью согласен, думая, что три рубля восемьдесят копеек в месяц и харчи он и так отрабатывает честно.
Колхозное помидорное поле было необъятно. На нем под строгим надзором старика аксакала трудилось человек десять молоденьких девчонок-таджичек. Умопомрачающе пахло помидорной ботвой. Закрыв глаза, Витька мгновенно перенесся на далекий приусадебный участок своей бабушки, где помидоры имели тот же сладко-терпкий запах и вкус.
- Малявин, кончай работу, - в шутку приказал ему Славка Апенин, показывая пальцами на приближающиеся грузовики с солдатами из учебного пункта.- Поставь ты свой ящик, что ты самый молодой? поди лучше разузнай у того дехканина, может, он нам хлебушка подбросит.
До самого вечера Витька больше не поднял ни одного ящика, не сорвал, кроме как с целью съесть, ни одного помидора. Наевшись хлеба, арбузов и дынь, принесенных сурового вида стариком-таджиком, Витька впервые ощутил что есть уже и помоложе его.

11.

После смены Малявин пришел в казарму усталый, как всякий солдат первого года службы после бессонной ночи. Выспавшиеся "деды" пошли в ленкомнату "забить козла", а Витькиного годка Женьку Секрета утащили с собой насильно, четвертым.
Малявин уже совсем было собрался отъехать в царство Морфея, как дневальный, предупреждая на всякий случай товарищей о появлении в роте офицера, подал, в нарушение устава, команду:
- Рота, смирно!
- Вольно, вольно, - по коридору шел особист капитан Иванов. Он увидел готовящегося ко сну Витьку и, окинув взглядом пустую казарму, замедлил шаг.- Здравствуй, Витя. После службы? Ничего, если я у тебя несколько минут оторву ото сна?- Иванов подсел на соседнюю кровать.
- Пожалуйста.
Капитан снял фуражку, пригладил аккуратно зачесанную на бок челку и, тяжело вздохнув, проворковал:
- Понимаешь, Виктор, в очень неприятную историю ты попал..
- Это почему так?
- Как ты знаешь, ведется журнал. Кто, в какие дни был на смене и в нем записано, что, когда ты был на дежурстве, с вашего радиоузла велась работа с Афганистаном.
- Понятно, велась, мы с нашими точками регулярно связь поддерживаем, напрасно беспокоитесь.
- Нет, Вить, это была передача не зарегистрированная в журнале. Я не говорю, что это делал ты, а вот кто и зачем?
Мысли, подобно вспугнутым воробьям, разлетелись в Витькиной голове: "Ведь как ласково стелет. Кроме сегодняшней ночи я все время ходил на смену с Чепой. Иногда при отработке сеансов Ленька обсуждал дембельские вопросы о знаках, фурах, но здесь что-то не то".
- В каком режиме велась работа?- Витька даже вспотел от волнения.
- То есть?! - удивился Иванов.
- Ну, если вы засекли, что работали от нас, то в каком режиме? УКВ или КВ?
"Все, щаc он, - с радостью подумал Витька, - чайник, на арапа берет, кого хотел стукачем сделать! Выкусь! "
- Ну, я не могу тебе, конечно, все рассказать, хотя работа велась в режиме КВ.
- Понятно, товарищ капитан. Вы хотите сказать, что работали азбукой Морзе, а я могу вас точно заверить, что на "точках" нет ни одного путного радиста. Они не только кодов не знают, но и на ключе работать не умеют. Все сеансы у нас с ними ведутся в телефонном режиме.
"Хотя бы проконсультировался, журнал дежурств прочитал, а ведь как напугал! "- нервный озноб у Витьки прошел, мысль заработала четко и ясно.
Капитан перестал улыбаться. Лицо сразу стало строгим и жестким. Малявин неожиданно, про себя, отметил, что у особиста узкие губы и почти нет волос на месте усов и бороды.
- Ну, положим, я тебе поверю. А в телефонном режиме... Ты же был на смене, когда велась эта передача, - офицер испытывающе посмотрел на солдата.
- Какая передача, товарищ капитан? Скажите мне день, время, наверняка у вас есть ее магнитофонная запись. Если работали обычными кодами, я вам сразу скажу, о чем она была. А так это же несерьезно. У нас каждая точка, запущенная в эфир, отражена в журнале. Есть еще метод нас проверить. У нас ведь только приемный центр, передатчиков-то у нас нет. Можно взять у них журналы и установить, работали мы в это время или нет. Чего проще!
"Чего проще снять трубку, нажать на тангенту и сказать дежурному у передатчика Сане Калабухову: "Работу не записывай". Иванов не дурак, он это не хуже меня понимает", - размышлял про себя Витька.
- Подожди, подожди, Вить, в этом вопросе ты меня убедил. Я вот что еще хотел узнать. Говорят, у вас в роте нездоровые настроения появились. Разговоры идут, что нечего нам в Афганистане делать, что война эта никому не нужна? Не за правое дело воюем, есть такое?
- Ну, это треп. Вы мне покажите того, кто вам все это сказал! Лично я три рапорта написал, от чего чуть на губу не загремел. У нас все рвутся, отсиживаться за спинами товарищей никому неохота.
Малявин говорил искренне. Начальник связи, майор Головин, откровенно предупреждал, что кто пишет рапорт в Афганистан, трое суток ареста сразу. И все равно писали. О том, нужна эта война или нет, ребята не задумывались, но сидеть в тылу, когда убивают товарищей для русского человека нестерпимо. Витьку просто раздирало от возмущения.
- И что вы, товарищ капитан, все всякую сволочь слушаете? Кто-то сообщил, сказал. Если я, к примеру, что говорю, я от своих товарищей не скрываю. Мне эта секретность ни к чему, - глядя на опять засиявшее довольной улыбкой лицо Иванова, Витька сразу поостыл в своем патриотическом порыве.
- Ну-ну, - капитан похлопал Малявина по плечу. К нему, видно опять вернулось хорошее настроение.- Витя, Витя, ты вот думаешь, что я вот таким дуриком по отряду хожу, - он испытующе посмотрел на собеседника.
Его слова попали в цель. Именно так Витька и думал.
- Не-ет, у меня голова порой ой-ей как болит по ночам от забот. Не та к ведь все гладко. Наркотики вот опять появились в отряде, да и ты поди... Ну, я ведь знаю, знаю...
Попадание было опять на все сто. У Малявина сжалось сердце от нехорошего предчувствия. Сам он анашу не курил. Но не далее как вчера накурившийся Апенин упал с очка, сидя на котором он исхитрился насчитать три луны, что веселило его до невозможности. А потом на него напал такой жор, что он съел обнаруженный "жучком" Васей под шкафом большой плесневелый сухарь. "Пойду до конца, врать так врать", - решил Витька.
- Неправильно вас информировали. Напрасно по ночам не спите, - Малявин постарался улыбнуться, - я сам даже не знаю, что с этой анашой делать надо.
- Так не о тебе речь.
- А раз не обо мне, то чем я вам помочь могу? У меня и звание такое - рядовой. Я же не могу за весь отряд отвечать. Слышал, что отобрали у кого-то из вертолетчиков пять кило анаши.
- Ну не пять, положим, а грамм триста, но факт, сам говоришь, был. Вот и помоги мне. От тебя твои же рядовые стесняться не будут. Потом и издевательства начнутся, неужели молчать будешь? Здесь мы вместе должны работать. Договорились? Не сомневайся, полную тайну я тебе гарантирую, ну и со своей стороны, может, отпуск6а?- капитан ласково потеребил Витькину руку поближе к локтю.
Отпусков солдатам в связи с военным положением не давали. Порой даже в случае смерти родителей, а здесь...
"Отпуск. Надо же. Что все эти очередные звания, фотографии у знамени части. Отпуск. Домой... Отказываться надо сейчас или мое молчание сочтут за согласие", - Малявин засопел и, твердо решив для себя, сказал:
- Лично против вас я ничего не имею, но это не по мне. Еще в моей компании на гражданке люди, работавшие на милицию, презирались просто. Служба, конечно, не мед, но я сам вытяну, выдержу, а вот с вами сотрудничать не смогу. Своих закладывать по моим, пусть и неправильным понятиям, нельзя.
- Витя, не закладывать, а от беды поостеречь, - наставительно пропел Иванов.
- Взрослые все, вон воюют как, сами поостерегутся. Если по связи там что, пожалуйста, а так не могу.
- Ну, ладно, проинструктировал меня по части УКВ, и на том спасибо, - Иванов встал, - но про наш разговор, понимаешь, ни-ни, - он сделал строгое лицо, приложив указательный палец к губам.
- Понятное дело.
- Ну спи, спи, отдыхай, я и так у тебя полтора часа законного сна отобрал. Извини, до свидания.
Капитан встал с кровати, поправил скомканное одеяло, пожал Витьке на прощание руку, вэял с тумбочки фуражку и быстрым шагом вышел из казармы.
"Еще меня ребята за стукача примут. Сколько он здесь проторчал?"
Но не успел Витька развить мысль, как в спальное помещение через открытое окно проник перепуганный до смерти Чепа. Он чистил с ротой картошку, вернее, не чистил, а маялся.
- Ну, чего этот хотел от тебя?- на круглом лице его отражался неподдельный ужас.
- Вербовал себе в друзья, все выпытывал. Ты-то что прибежал? Я тебе потом расскажу. Ведь капитан, как пить дать, возле дверей стоит и смотрит, зная, что первыми самые заинтересованные и нашкодившие побегут выяснять. О тебе лично он ничего не спрашивал.
- Ты вообще соображаешь, верно, - Ленька сбегал и глянул в окно, - Иванов в курилке сидит, а он некурящий. Сам поди перетрухал?
Витька не то, чтобы боялся особистаПросто первая встреча с ним запомнилась.

12.

- Хитрый капитан в канцелярии обсновался. Малявин, первый пойдешь?- старшина учебной заставы Леша Шанцев к Витьке явно благоволил, справедливо считая, что хороший радист может получиться только из человека, обладающего хорошим музыкальным слухом. Голос и слух у Малявина были отменные, отчего он и попал на учебном пункте в заставу связи.
- Что за капитан такой?- Витька с удивлением посмотрел на стоящего рядом сержанта. Как и вся застава, Малявин усердно чистил свой автомат., чем было положено заниматься сорок минут два раза в неделю независимо от того, были стрельбы или нет.
- Давай сюда свое оружие, я его потом сам в пирамиду поставлю, по пути объясню, что за штука тот капитан. Смотри, Малявин, это не наш старщий лейтенант, - Леша Шанцев шел рядом с Витькой, засунув руки в карманы шинели, поеживаясь от холодного декабрьского ветра, - у особистов своя часть. Они вообще "шурупы", а не погранцы. Подчинены только начальнику особого отдела. Даже командир части им не командир. Их задача врагов выявлять. Будут тебя в помощники вербовать, про отношения неуставные пытать. В, общем, сам узнаешь. Учти, что из Москвы ты им первый за пятнадцать лет попадаешь.
- Почему, товарищ сержант?- Малявин еще тогда многого не понимал в отношениях между различными отделами хитрой военной машины.
- Что тебе непонятно? Ваш призыв первый из Москвы. Обычно на хохлов упор делали. Специально большие города не брали. Вы там все слишком грамотные и бестолковые, вроде тебя. Ну, давай, не боись, с богом, - сержант подтолкнул Витьку в спину по напрвлению к двери в канцелярию. Малявин с удивлением отметил, что его нахальный обычно младший командир заметно волнуется.
Коротко постучав в дверь и после одобрительного "Да?! " Виктор зашел в канцелярию и представился:
- Товарищ капитан, рядовой Малявин по вашему приказанию прибыл.
За столом, заваленным бумагами и папками, сидел на удивление молодой для капитанского звания человек с добрыми, цвета спелой вишни, глазами. Он пристально посмотрел на вошедшего солдата, улыбнулся, взял одну из папок, порылся в ней и совсем не по-военному сказал:
- Проходи, проходи, Витя, присаживайся, голос у него был мягкий, не командный. Впервые за службу офицер назвал его по имени, которое не поленился прочитать в личном деле. Капитан продолжал удивлять Малявина.
- Ну, что ж, Витя, давай знакомиться, я - капитан Иванов. Нам с тобой вместе служить, думаю, не один год. Поэтому нам лучше сразу побольше узнать друг о друге. Если тебя не затруднит, расскажи о себе.
- Анкету?- Витька сел чуть сбоку от стола. Он заполнил уже столько документов и недоумевал, что кого-то интересует не только его заурядная личность, но и все его родственники.
- Зачем анкету. Просто поговорим о том, как ты жил, где, с кем дружил, кстати, - Иванов взглянул на бумагу, лежащую перед ним, а потом перевел взгляд на Витьку, - у тебя ведь кто-то сидел из родственников? Ты не знаешь, за что?
- У меня? Из родни... Вряд ли. Мы, правда, отношений особых ни с кем не поддерживали, может, я не знаю. Хотя, нет. А.., - тут Витька вспомнил, - Дедушка мой сидел. У немцев. Он в плен попал в 1943. Сидел в девяти концлагерях, в том числе и Бухенвальде. Я об этом писал уже в личном деле, там и графа такая есть.- Витька любил своего деда и в его плену не видел ничего зазорного.- Только он умер шесть лет назад.
- Да, да, видно я просмотрел. А во время Олимпиады в Москве был?
- В Москве. Работал я возле трех вокзалов, ну, на Комсомольской площади.
Капитан понимающе закивал головой.
- Утром, как идешь на работу, народу... С сумками, рюкзаками, детвора все, прямо, сплошь. А тут... Флаги висят всяко-разные. Два-три милиционера, десяток дружинников, и все. Никого. Я сначала даже не понял, в чем дело.Не хватает чего-то. А это Москву, оказывается, закрыли. Говорят, люди стремились. По разговорам обещали столицу товарами наводнить. Какой там, - Витька вздохнул, обреченно махнув рукой. Иванов не перебивал его словоизлияний, а напротив всем своим видом выражал глубокий интерес.- Ничегошеньки не было. А вот на соревнования я попал. Здорово, только устаешь от шума с непривычки.
- А с иностранцами в контакт не входил? Или, может, из знакомых кто?- с надеждой в голосе спросил капитан.
- Не-е, -вполне искренне открестился Малявин, - на трибуне возле меня итальянцы сидели. Все шесть часов орали не переставая, а когда Сара Симеони прыгала, флагом размахивали так, что на меня его забросили. Вот и все, а больше я иностранцев близко не видел.
- Та-ак. Я смотрю, ты парень свой, надежный. Знакомо ли тебе слово диссидент?
Витька напрягся, но, как ни старался вспомнить, не мог. Подобного слова он не слышал, смысла его не знал и ему было неловко признаваться в своей безграмотности.
- Это слово придумал Рейган. Оно означает инакомыслящй, - Иванов выдержал паузу, а затем продолжил, - Есть, Витя, такая категория людей, которым не нравится наш строй. Они хорошо маскируются, пытаются посеять вражду между народом и правительством, слушают по радио всякие "голоса" и, что самое страшное, занимаются распространением этих сплетен.
-Песни мне иностранные нравятся, а "голосов" я не слушаю, чего их слушать, время тратить.
- Песни, они разного содержания бывают. Порою и они несут идеологическую направленность. Ты со мной согласен?
- Согласен, товарищ капитан, только...
- Что?- Иванов насторожился.
- Чтобы песню понять, надо язык знать, а лично я не только смысла песни, отдельные слова и то редко понимаю.
- Значит, иностранными языками не владеещь?
- Нет. В школе, понятно, изучал английский, но не превозмог.
- А вот у меня записано, что у тебя родственники есть за границей. Нет, это ошибка какая-то.- Витька испугался. В его представлении другие страны были так же недосягаемы, как другие галактики, а иметь родственников за рубежом он считал прямо преступлением.
- Ну, значит, ошиблись, обнадеживающе закивал капитан, - я тебе верю.- Последнюю фразу Иванов выделил особо.- Теперь ты мне расскажи, Виктор, как у вас на заставе дела обстоят?Не обижают тебя? Может, из гарнизона старослужащие приходят, отнимают что? Старшина заставы вашей, Шанцев, кажется, ведь он радист, может он рассказывает с чужого голоса, про партию, про наш строй. Ты не спеши, вспомни, подумай.
В канцелярии стало тихо. "Вот так незаметно и становишься стукачем, - думал Витька, - Ясное дело, обижают, а отнимать уже нечего, все уже давно подменили. Только хренушки я скажу".
- Ну, может, национальные трения возникают?- подкинул еще одну тему для размышления любопытный капитан Иванов.
- Есть, - твердо сказал Витька, - вот это есть. Вот хохлы кучкой держатся, и все больше про поросят речь ведут да про сало. А вот меня, хоть у меня бабка и чистая украинка, дразнят кацапом, и смеялись, что я портянки наматывать не умел.
Малявин глянул в глаза капитану и понял, что дурачка ему перед ним не разыграть. Не такие-то уж они простые, эти вишенки-глаза.
- А вообще дружно живем, чего там.
- Ну, раз дружно живете, то ты Колупалина Юру должен знать.
- Знаю, он в соседнем отделении.
- Так вот, Виктор, в войсках мы с тобой служим политических, а Юрий не комсомолец! Один, заметь, на весь может быть отряд. Почему?
- Не знаю, вы его спросите.
- Уже спрашивали, не сомневайся. И сказал он нам, что его не приняли, но это строго между нами. Так ты, Виктор, постарайся узнать у него, почему его не приняли в комсомол и вообще, что он за человек. Это будет тебе первое мое задание, - капитан поднялся, протянул Малявину руку, - и скажи старшине, чтоб еще кого-нибудь прислал.
После ужина Сержант Шанцев поманил Витьку в каптерку. Заперев за ним дверь, поинтересовался:
- О чем тебя капитан пытал?
- Так, ни о чем, товарищ сержант, о родных, о Москве.
- Обычно, Малявин, Иванов больше десяти минут не беседует, а ты у него почти час просидел, - Леша замолчал, выжидательно поглядывая на него, - ну, ладно.
- Можно идти?- Малявин вопросительно посмотрел, не отводя взгляда от серых глаз своего командира.
- Можно Машку под забором и телегу с разбегу, а в армии все делается с разрешения. Сходи водички принеси, - Шанцев протянул литровую банку.
13.

- Шурупов видел?- Андрюха Косяк, почесывая заросшую черными волосами грудь, подставлял свое тело в умывальнике под струю холодной воды.- К нам в роту десять человек прикомандировали на три дня, хрен знает зачем.
Шурупами назывались военнослужащие тех родов войск, где солдаты носили пилотки. Армия делилась на Внутренние войска, Военно-Морской флот, Советскую Армию и войска КГБ. Между ними шла постоянная негласная борьба - конкуренция. Подобное "социалистическое соревнования наблюдалось и в отряде между различными подразделениями. Пограничники насмехались над "шурупами", десантники - над ними, а мореманы презирали всех вместе взятых.
Виктор помнил, как переходя на катерах Пяндж месяца три назад, с волнением вглядываясь в густо заросший камышом афганский берег, он с уважением отметил три годички на рукаве перевозившего их старшины из морских частей погранвойск. Тот, закуривая, задал Малявину каверзный вопрос: "Сколько весят твои сапоги, браток?"
За него ответил тогда шустрый на язык Апенин: "На год меньше, чем твои ботинки". Посмеялись.
"Смех смехом, а ребятам на год больше трубить, - с ужасом подумал Малявин, - никаких ботинок не захочется."
В тот день Витька вступил впервые на землю Афганистана. Он поковырял носком сапога суглинистую почву, пытаясь внушить себе, что земля чужая, вражеская, но у него ничего не вышло. Нужно было работать - налаживать связь, возиться с проводами, в которых он ничего не понимал, а выполнял дурную работу при Апенине:подай - отнеси. Думать было некогда.
- Первый раз в Афгане побывал?- спросил его тот же старшина, перевозя их поздно вечером назад, в Союз. Витька молча кивнул. Такая же земля, такие же, похожие на таджиков, люди подходили к ним. Только автоматы у всех ребят за спиной, да подсумок с патронами оттягивает ремень с правой стороны. Что ж поделаешь? Война...
Самое интересное , что в солдатских играх в шурупов и погранцов принимали активное участие не только младшие офицеры, но и большое начальство. Прилетевший из Москвы генерал - толстый, с красными широкими лампасами, вызывающий трепетный ужас у офицеров одним своим видом, надсаживая горло, кричал солдатам на плацу: "Что вы, как шурупы себе п... на панамах набили? Расправить сию минуту! Войска позорите!
На другой день после строевого смотра Малявину, тогда рабочему по кухне, довелось даже поручкаться с большим человеком. Генерал, морщась, жевал корочку белого хлеба. Подошел к нему, протягивая огромную белую руку.
- Как служба, сынок?- отечески спросил он.- Что это ты такой грязный?
В эту ночь Витька не ложился, шурша всю ночь с тряпкой наперевес, наводя порядок перед приходом большого чина.
- Жизнь такая, - Малявин протянул было генералу кисть, - руки у меня грязные.
Но большое начальство не побрезговало пожать солдату запачканную ладонь. Правда, потом, вынув из кармана носовой платок, протерло свою пятерню.
- Посажу, сволочь! - прошипел над Витькиным ухом перепуганный и бледный начальник тыла Полянский, дядя Ваня.
- Майор, а почему у тебя туалет на улице так далеко от казармы расположен?
Дядя Ваня растерянно заморгал. Он тоже не спал всю ночь, забив гауптвахту лодырями и наглецами, подобными Малявину.
- Для соблюдения гигиены, товарищ генерал.
- Да?! Все равно приблизить. Хлеб кислый у солдат...
Полянскому стало не до Витьке. Такого "кислого" хлеба выдавали по четыре кусочка в день на человека. Малявин видел во сне эти буханки, поэтому он очень обозлился на генерала.
"Гад толстозадый, - думал он, - тут всю ночь не спишь из-за него. Ты бы черного попробовал поесть... Я такие ценные указания могу весь день выдавать, для этого не надо генералом быть".
Витька ошибался, начальство разбиралось не только в туалетах. После отъезда генерала и его многочисленной свиты отряд, уже с новым командиром, майором Андреевым во главе, повел активные боевые действия под девизом, основой которого явилась оброненная генералом фраза: "На сто километров от границы - на одного басмача".
- Привык за сто километров от Москвы отправлять. Так и здесь командует, школа известная, - объяснял со знанием дела Витька Андрюхе Косяку "большую" политику.
Прикомандированные к роте "шурупы" были ребята как ребята. Та же форма, те же эмблемы связи в петлицах, только погоны черные и с буквами СА. Витька сумел даже найти среди них земляка. Он призывался из подмосковного города Раменское полугодом раньше его, то есть по-ихнему уже "черпак".
За ужином, вооружившись разводягой-половником, Малявин из общего бачка разлил всем поровну в миски картофельную баланду. Сидящий с ним рядом Чепа покосился на соседний стол, где сидело отделение в черных погонах. трое дедов выгребли всю картошку в свои миски, затем передали бачок Витькиному знакомцу - черпаку. Тот выловил остатки и отдал оставшуюся юшку своим соседям. Тарелка с сахаром и весь хлеб были поделены между этими четырьмя воинами.
- Надо у них опят перенять, - быстро справившись со своей порцией, Чепа встал и пошел к их столу. В это время один из молодых, разливая дедушкам чай, засмотрелся на Чепу и опрокинул кружку.
- Ты что, салабон! Поди сюда, подставляй тыкву! - Витькин зема поднялся со скамьи и, приложив ладонь к голове провинившегося, оттянув средний палец, отпустил ему "фофан".
- Спасибо, дедушка, как дома побывал, - зачастил перепуганный боец, затравленно моргая ресницами.- Спасибо, дедушка...
- Не успеваем, не торопимся спасибо старому сказать. Еще раз, - палец вновь с треском опустился на стриженую голову.
Вся рота, замерев, с удивлением наблюдала эту сцену.
- Земляк, - обратился к Витьке экзекутор, - у вас разве не так?! Будешь дедом, внедри.
- Какой ты дед?- Малявин опустил в кружку положенную ему столовую ложку сахара, - жук ты поганый, шуруп е...
- Что?! - трое оскорбленных дедов и черпак дружно подскочили, опрокинув лавку.
Стоящий уже рядом с черпаком Чепа положил ему руку на погон, подвел локоть под подбородок и резко двинул плечом вверх, отчего у оскорбленного за войска солдата лязгнули зубы.
- Ракушку закрой! У себя командовать будешь и опыт передавать, а здесь тихонечко сядь, пока не покалечили тебя-дурака.
Увидев свое явное меньшинство, ребята сели на скамью, злобно матерясь. Инциндент был исчерпан.
- Смена, выходи строится! - Лешка Шанцев заступил сегодня дежурным по связи. Он выстроил наряд перед столовой и, приложив руку к панаме, пробубнил.- Приказываю заступить на боевое дежурство, - после чего оглядевшись вокруг и видя, что офицеров рядом нет, продолжил, - Ты, Малявин, рано голос подавать начинаешь. Они, понятно, шурупы, но поболе твоего отслужили... Понимайте, в каких войсках службу тащите!- назидательно обратился он к Витьке и двум его годкам, стоящим в строю.
Преимущества погранвойск Малявин прочувствовал давно. Еще на учебном пункте, когда седой полковник-юрист из Душанбе читал им лекцию. Монотонным голосом он рассказывал, как в войсках стройбата в их округе трое поваров, находясь в состоянии алкогольного опьянения, облили бензином и подожгли молодого солдата... Среди приводимых цифр растущей армейской преступности, рассказов о выжженных на задах у молодых воинов бляхах, о сроках дисбата за это, Витьке запал в память один случай, происшедший именно на погранзаставе в соседнем отряде.
Солдат-стрелок первого года службы, киномеханик по совместительству, доведенный до отчаяния регулярными издевательствами, во время просмотра фильма перестрелял всю заставу из пулемета. Врачи нашли у него потом расстройство психики.
"Сам был такой, - понимал его поступок сейчас Малявин, - у нас службой мордуют, у шурупов звезды от безделья на спинах выжигают. Хорошо, что у меня психика нормальная, а то точно бы шлепнул Зонова тогда".
Наше счастье людское, что можем все быстро забывать - и обиды, и горечь потерь. Даже свою боль, когда она уже прошла, не помнишь столь остро.
Недавно до Витьки дозвонился сержант Зонов и слезно просил его уговорить телефониста, сидящего на коммутаторе, соединить с Душанбе.
- Ладно, дай отбой, - согласился Малявин.- Друг, друг, слышь, Серега! - прокричал Витька в трубку, - соедини ты этого таракана с Душанбе, видно, правда нужно ему.
- Хрен ему большой. Ты забыл, как он Шанцеву настучал на тебя? Сам рассказывал, как он е... тебя, забыл?- душа Сереги Сницарева, Витькиного приятеля, жаждала справедливости.- Дай-ка лучше зуммера ему вкачу, чтобы не беспокоил по ночам, гад.

14.

Ночь стоит над землей. Совсем рядом, в каком-то километре - чужая страна.
- Лень, можно я приемник послушаю?
- Валяй, ты знаешь, когда сытый я добрый, - Чепа закуривает.
С той поры, как Маялявин в одну из ночей ухитрился стащить из офицерской столовой мешок с картошкой, по ночам у них был надежный приварок.
Витька надел наушники, пристроился спиной к железной стойке приемника. С чуть слышным треском от помех в него вливался голос певца. Старая песня, как и просмотренный ранее фильм, пробуждают в человеке кучу воспоминаний.
Под эту музыку обнимали тебя когда-то, или ты кого-то... В Витькиной голове шевельнулось что-то забытое, но очень близкое и дорогое. Ему хотелось крикнуть на весь мир и заплакать от радости и грусти одновременно, Чувства накатывали откуда-то снизу, и он был уверен, что сердце - главный чувствующий и думающий орган, так оно учащенно билось и сжималось в такт переливам далекого голоса.
- Что, торчишь?- Чепа оторвался от кружки с чаем, блаженно поглаживая себя по круглому, заметно выступающему животику.
- Джо Дассен поет: "Если бы тебя не было". Моя любимая песня...
- Не будет, не волнуйся, вот зашлют в Афган, и все... Ни тебя, ни мыслей твоих...
Чепа, пожалуй, был единственным человеком в роте, который не хотел воевать, а его пихали на все операции, проводимые в последнее время отрядом.
- Жизнь она одна, я в этом точно уверен. Мне за других под пули идти нежелательно, пусть кому надо, тот и воюет, а посылать я тоже умею и очень далеко...- По слухам Чепу должны были отправить на точку, в порт Шерхан.
- Вот ты, дурочкин любовник, стремишься на войну?
- Стремлюсь, - с вызовом ответил обиженный за любовника Витька.
- А я не-ет, меня дома ждут, а не цинк с моим телом. Так вот скорее всего на ближайшую операцию опять меня, дурака, заарканят, а ты здесь останешься. А вот как запахнет для тебя домом, придет и твой черед, увидишь! Я, может, гуманист?! Не хочу людей убивать...
Последнее Ленино высказывание вызвало у Витьки большое сомнение, но оспаривать его он не решился. Малявин выключил приемник, снял с головы наушники, и высказал вслух мысли, которые давно мучили его:
- Звери из-за чего убивают друг друга? Из-за еды, подруги... А мы, люди?
- То ж самое, я сам за кусок хлеба с маслом кого хошь загрызу. Кто сильнее, тот и прав! Закон жизни.
- Замкнутый круг получается, Леня: чтобы быть живым, надо убить слабого. В результате выживают более сильные у зверей, а у нас-людей более подлые и жестокие. При обилии пищи только хорек будет убивать, а человеку свойственная неуемная алчность, он ни в чем не знает меры.
- Ты что, на меня намекаешь?
- Что ты, Чепа, все на себя сводишь? Если серьезно, я думаю, нет у нас никакого равенства и братства. Служить, например, так всем. А все ли служат? Я здесь что-то ни одного не встретил солдата, у которого папа хоть небольшой военный или партийный "прыщ". Их нет, они все под родительским крылом. Кому охота свое детище в такую мясорубку посылать? Может, ты встречал?
Чепа отрицательно замотал головой.
- Леня, знаешь, сколько военных в Москве! Что им делать в столице? Чего охранять? От кого? Я считал как-то, сколько офицеров в форме в вагоне метро в час пик, до пятидесяти набивалось! Это здесь майор - величина, а дома полковников по десятку на каждой автобусной остановке стоит. Неужели я никогда не стану господином даже для самого себя, и моя судьба до конца дней жить, погрязнув в "товариществе"? А какое прекрасное обращение на Вы и по имени отчеству! Может, мне приятно вспомнить, что я сын своего отца Бориса!
- Не расстраивайся так, Малек, здесь ты сын многих... И откуда у тебя мысли такие? Тебе можно прямо речи на митингах задвигать. Ну-ка давай еще про равенство, у тебя это здорово получается.
- Я раз в Сокольниках в больнице лежал. Палата на 12 человек. Один храпи, другой кричит, третий стонет во сне, кашляют, сморкаются, пукают, ругаются и курят. Отделение, где я здоровье поправлял, было нейрохирургическое, и больные почти все с сотрясением мозга, а нужен нам прежде всего был покой!
- Это тебе потребовалось сотрясение мозга получить, чтобы задуматься? У вас в Москве еще ничего, а в Харькове... Я когда матушку свою в больницу устраивал, пятьсот рублей сразу отдал, чтобы она в палате на двух человек лежала, а я к ней ходить мог, когда захочу. Мы, Витька, черные люди, привыкай. Эх, жизнь моя жестянка!- прокричал слова песни Чепа, от таких разговоров и похудеть недолго. Давай-ка ты лучше делом займись, - Леня вытащил из-под стойки рулон с калькой и ворох рисунков, вырванных из журнала "Пограничник".- Если меня куда зашлют, ты уж не забудь про меня, доделай альбомчик. Так я к дембелю уже почти готов, парадочку вот только ушить да фуру достать. Учись, Витька, любить солдатский козырек, видишь?- Леня любовно погладил свой, - с двумя полосочками, как положено...
- А мне все едино... Если только от скуки этим заниматься, чтоб было чем голову занять.
- Ты еще скажи, что погоны красить не будешь! Тоже забота, где зеленку достать- Чепа неожиданно подскочил на табурете и с воплем: "Тикай, Малек!" , выбежал из аппаратной, показав при этом недюжинную прыть.
Витька в растерянности посмотрел вслед своему напарнику и тут только заметил причину его активности. По резиновой дорожке ползла крупная гюрза.- Ох, - только и сказал он, впрыгивая на стол.
- Ну, что там Витька?- кричал из-за закрытой двери Чепа.
- Ползает.
- Лови ее! Нам за нее в санчасти зеленку дадут, они их, змей, на дембель формалинят.
- Сейчас, я все брошу, слезу со стола и буду ее ловить... Слушай, там возле боксов на улице трубки от антенн валяются, загни у одной конец и тащи сюда.
- Я тебе лучше ее через окно подам, подожди чуть.
Через несколько минут в окне появился Леня с двумя длинными алюминевыми трубками, загнутыми на концах. Змея в это время облюбовала себе уголок у самой двери, где стоял ящик для использованных криптограмм и замерла, мирно свернувшись колечком.
- Держи железо, а где этот гад?Куда он уполз?- допытывался с улицы Чепа.
- Во-он в углу окопалась.
- Где?
- Залезь да посмотри...
- Советчик, - Леня неловко навалясь животом на подоконник, влез в аппаратную, - О-ох, и здоровый экземпляр какой попался!
- Это мы попались... Давай я ее кочергой прижму, а ты колодец откроешь, поставишь туда ведро, ее туда затащим и сверху чем-нибудь прикроем.
- Лучше я прижму, а ты...- Чепа рубанул рукой воздух.
- Согласен.
Растревоженная железной трубкой гюрза быстро-быстро поползла вдоль стены. Чечель, бросив свою клюку, опять было устремился к спасительному окну, но в этот критический момент Малявин, изловчившись, прижал ее к деревянному плинтусу.
- Леня, я ее держу... Подставляй тару скорее!
- Через несколько минут змея была водворена в ведро и накрыта сверху куском стекла.
Глядя на обезвреженную гюрзу через мутное стекло, Малявин вновь испытал то чувство страха, которое он пережил будучи еще ребенком...
Спускаясь на заду по деревянным перилам лестницы в подъезде родного дома он, случайно соскочив на полпути, заметил вставленное в заранее вырезанный паз половинку лезвия для бритвы "Нева". Тогда, выковыривая осколок, он до того наглядно представил, как будет распластан его зад, что от волнения задрожали руки и закружилась голова...
Теперь Витька, казалось, ощутил, как шприцевой иглой воткнется в него ядовитый зуб и знакомое, уже пережитое томление спазмой сдавило горло.
К девяти часам утра пришедший им на смену дежурный Лешка Шанцев, изучив Чепин трофей, заявил:
- Совсем ты, Леня, стал плохой, больной. Правильно мы тебе с половинкой справочку выправили, ознакомься, - он протянул Чепе лист бумаги, на котором любопытный Малявин разглядел две отрядные печати. Чепа нараспев начал зачитывать отбитый на машинке текст:
" Справка.
Выдана в санчасти, при войсковой части (номер военная тайна), рядовому Чечелю Л.Д. Подтверждает полную непригодность вышеназванного солдата к дальнейшему прохождению строевой службы, так так Чечель Л.Д. страдает хроническим пробиванием мочи в область больших полушарий головного мозга, островыраженной аллергией к оружию всех образцов и систем. В результате обследования обнаружены сильные психические отклонения. Больной сильно погружен в себя вследствие прогрессирующей депрессии, которая переходит порой в маниакально-ностальгический бред. В такие минуты Чечель невменяем и за свои поступки ответственности не несет.
Рекомендуемое лечение: покой, сон, усиленное питание.
Физическая работа, волнения спортивные занятия категорически противопоказаны.
Члены комиссии: Глав.врач - Василий Маточкин
врач - Архип Шлангов
ст.мед.сестра- Дуня Фуфлова".
- Спасибо, друг!- огласив документ, Ленька кинулся в объятия Шанцева, - Позаботился. С такой справкой мне никакая война не страшна.

15.

- Р-рота, подъем! Тревога! Быстро получать оружие и строиться в коридоре, - дежурный по роте Шура Трофальчик перестал кричать и поправляя сползающую красную повязку, уже докладывал по телефону командиру роты.- Товарищ старший лейтенант, во время несения службы, по приказу оперативного дежурного рота поднята по сигналу тревоги.
- Хорошо, сейчас буду. Замполиту позвони, доложи. Отбой дай на "Рассвет".- Короткин сейчас находился на холостом положении, его жена уехала рожать к маме, поэтому ночное беспокойство его не огорчило.
Витька, только что пришедший со смены, тер, сидя на кровати, кулаком глаза. Они зудели и слезились, и было жгучее желание закрыть их вновь. Никто особо не спешил вставать, а Леня Чечель требовал погасить свет:
- Какая тревога? Нафиг все, я на службе! Малек, нажми на контакт, - кричал Чепа из-под одеяла. Витька свет гасить не стал, а небрежно заправил кровать, пошел к оружейной комнате, застегивая на ходу ширинку.
Трофальчик, отомкнув замки на пирамидах с автоматами, поднаддал ногой ящик с гранатами:"Разбирай!"
"Что-то случилось стоящее, иначе гранат не выдавали б", - думал Малявин, засовывая две смертоносные железки в один карман, а запалы к ним - в другой.
Через час, прыгая на деревянной скамейке в кузове ГАЗ-66, держа автомат между ног, Витька услышал от соседа, писаря штаба, еще одну версию срочного выезда на границу. Все услышанное отличалось лишь деталями, а в основном сводилось к следующему.
Два пацана-десятиклассника, подкопав систему, сделали рывок в сторону Афганистана. Быстро преодолев два километра до реки, они успешно переплыли ее и скрылись в камышах на чужой стороне. Тревожная группа, выехав на сработку, дошла по следу до реки и даже видела нарушителей на противоположном берегу, но офицер, старший в группе, боясь находящейся где-то в этих краях банды Абдула-Хоба, преследование прекратил и запросил подмогу из отряда.
"Сколько сил задействовано? Сотни людей, десятки машин, вертолеты, и все из-за двух сопливых пацанов. Да пусть бегут куда хотят! Надо больно их здесь удерживать, подумаешь, первый безнаказанный прорыв за историю отряда. Добро бы к нам враги прорывались, здесь задача понятная, а тут бегай за этими придурками по всему Афганистану. А все-таки здорово, что они смылись.все развлечение..."- так рассуждал Витька Малявин, выпрыгивая из кузова грузовика. Прямо перед ним за контрольной следовой полосой возвышалась стена камыша. Молодой лейтенант, "свисток", размахивая в волнении зачем-то вынутым из кобуры пистолетом, расставлял сонных бойцов в пределах видимости вдоль хитросплетенной колючей проволоки - "системы", которая на этот раз не сумела помешать прорыву.
"Дураки они, понятно, что убежали, но с чего их теперь назад понесет?"- думал со злостью Витька, с опаской косясь на пистолет офицера. Он помнил, как погиб от случайного выстрела его земляк Валера Береговский. Такой же молодой, сразу после училища лейтенант в первом своем бою прошил Валерин живот случайной очередью. Офицера перевели служить в соседний отряд, а Малявин узнал о том, как погиб его приятель, полгода спустя случайно от прапорщика Прибыткова, который при этом присутствовал.
- Вы с пистолетом поаккуратней, - назидательно заметил лейтенанту Витькин сосед, здоровенный ефрейтор с автороты.
- Старшим в жопу не заглядывают! Магазин была команда пристегнуть, - лейтенант длинно и неумело выругался.
- Чего его пристегивать сейчас? Второй год воюю, что делать, не хуже вашего знаю. На учебном пункте пшенарей обучайте, - огрызнулся ефрейтор.
Вслушиваясь в диалог, Малявин очередной раз остро прочувствовал несправедливость того, что солдат обязан говорить офицеру "Вы", а в ответ получать "ты".
Лейтенант после слова ефрейтора "воевал" как-то сразу помрачнел, пистолет в кобуру убрал, но самоуверенности не потерял. Его высокий голос всю ночь разносился то здесь, то там, вдоль вверенного ему участка границы.
- Свисток-то какой служивый попался, гад, - поеживаясь от утренней прохлады к Витьке подошел ефрейтор, - с таким не поспишь. У тебя, зема, закурить не будет? Вот беда, слушай, поди спроси по цепочке, может, там кто богат, поделится?
Часам к шести утра Малявин, глядя на восходящее солнце, уже прыгал от холода, безуспешно пытаясь согреться.
- Поступил приказ, будем прочесывать камыши! Цепью по команде начинаем движение! Учтите, здесь граница проходит по старому руслу реки, за ним Афганистан!- активный лейтенант бежал, спотыкаясь, вдоль цепи, оповещая всех уже охрипшим голосом. Еле поспевая за ним, таща на себе болтающуюся на груди станцию, семенил Серега Сницарев.
- Друг!- взмолился он, увидев Малявина, - откуда этот псих на нашу голову свалился? Нас что кормить не будут?
- Не знаю, Серега, - Витька, последовав примеру своего воевавшего соседа, дослал патрон в патронник.
Сентябрьское солнце осветило землю, но лучи его не несли с собой еще желанного тепла. Серега Сницарев остался рядом с Витькой, отчаявшись угнаться за ретивым лейтенантом.
- Пошли!
- Пошли, - повторил, надсаживаясь в крике, слова команды Малявин.
Стена камыша сомкнулась у него за спиной. Судя по треску, где-то рядом пробирались ребята. На высоте трех метров колыхались под ветром созревшие метелочки камыша. Человека под таким покровом разве что с вертолета заметишь, а так в полуметре ничего не видно, сплошная зеленая стена. Тишину нарушила гулко прозвучавшая вдалеке автоматная очередь. "Здесь кто первым стреляет, тот и жив", - вспомнил Витька слова соседа по цепочке и снял автомат с предохранителя.
Идя, он старался ориентироваться по солнцу, но вскоре понял, что слишком ускорился, обогнал своих товарищей и теперь имеет все шансы получить пулю в спину от своих же. Витька остановился, прислушиваясь. Было тихо, треск ломаемых камышей не звучал больше рядом. "Сбился, что ли?"- с ужасом подумал он. От таких мыслей неприятно засосало под ребрами. Малявин, запаниковав, сделал несколько шагов в сторону от своего намеченного пути и чуть не нажал на спусковой крючок. Прямо перед ним, сверкая голы белым задом, отставив в сторону радиостанцию, но не выпуская автомата из рук, сидел на корточках Серега Сницарев. Услышав треск камыша он, вздрогнув, обернулся.
- Друг, ты!?
- Я, ух... Чуть не запалил в тебя, - Малявин вытер о гимнастерку неожиданно вспотевшие ладони, поставил автомат на предохранитель.
- Да!?- Серегу его признание нимало не взволновало, - у тебя газетки нет? Что-то меня прихватило.
- Хочешь, конверт дам?
- Давай. Пойдем теперь лучше вдвоем рядышком. А то на прошлой неделе на проческе вот так двоих ребят из ДШГ басмачи пришили. Блин, это я вчера точно арбуз подгнивший поел.Серега помял конверт, предварительно посмотрев на обратный адрес.
- От кого письмо было?
- От тезки твоего, прадеда нашего.
Ковалев писал теперь не письма, а маленькие записочки раз в месяц с неизменным рублем внутри конверта.
- Ну, пошли?
- Куда ты так торопишься? Я, может, еще не все.
Через час к ним присоединилось еще человек пять, почти все те, с кем они ночью ехали в одной машине. Витька первым с ожесточением и странной тревожной радостью врезался в самую гущу камыша, слыша за спиной хриплое дыхание товарищей. Он почувствовал запах дыма и через несколько минут вся их бригада вывалилась на огромную поляну, заросшую травой. Прямо перед ними, высоко задрав хвост, во главе табуна бежал вороной масти красавец-жеребец.
- Вот это да-а!- Витька, человек городской, не понимал в лошадях ничего, но глядя на красиво и гордо вскинутую голову, мощный круп, понял, что перед ним чистокровной породы зверь.
На дальнем конце поляны забегали в волнении несколько человек в полосатых халатах. По-видимому, группа вооруженных людей не внушала им особого доверия. Они громко заспорили на чужом, непонятном языке, потом, видно, договорившись, стали покрикивать на лошадей, поспешно собирать свои вещи. В руке одного из них Малявин разглядел длинноствольную винтовку.
- Ложись, что встал, как столб?- опытный ефрейтор подтолкнул Витьку в спину прикладом автомата.- В Афган заскочили, давно не были, б...
- Разве они границу свою не охраняют? - лежа в высокой траве, Малявин наблюдал, как пастухи уводили табун к реке.
- Раньше, говорят, охраняли, а сейчас нет. Мы и за себя, и за них стережем. Не поднимай ты так тыкву высоко, они стрелки отменные. Правда, патроны у них дорогие - сорок афгашек штука, так что попусту стрелять не будут.
Пастухи с лошадьми исчезли, и только дым от затухающего костра, стелющегося над поляной, говорил о том, что здесь недавно были люди. В лежачем положении Витьку было потянуло в сон, но он уже привык недосыпать и поэтому быстро справился с дремотой, а из камышей на поляну вылезали все новые и новые солдаты.
- Серега, а где наш командир боевой с пистолетом?- Малявин вслед за ефрейтором сначала присел на корточки, а затем выпрямился в полный рост.
- Друг, попроси вызвать кого-нибудь, - он кивнул на болтающуюся на боку у приятеля станцию.
Сницарев включил ее, послал в эфир серию вызовов и, нажав на тангенту, прокричал в микрофон:
- Раз, раз, два, три. Я "Сирень-4", я "Сирень-4", кто слышит меня, прием.
- Баран ты, Серый, - Витька развеселился, слушая крики приятеля.- Здесь же фиксированные частоты, на кой хрен ты считаешь? Никто подстроиться все равно не сможет.
Серега не успел ответить на грубость, так как очень быстро в ответ, прорезался в эфир чей-то радостный голосок:
- Раз, раз, два, я "Сирень-3", слышу вас хорошо, где вы находитесь? Прием.
- Там же, где и ты, Вася, - Малявин взял из рук оторопевшего Сницарева микрофон и толкая его пальцем в бок, показывал на другой конец поляны, где метрах в трехстах от них только что вылез из камыша их коллега, вечный жучок, Вася.
- Да, наши доблестные соседи с левого фланга остались без станции... Вася!- заорал Серега, уже не прибегая к помощи рации, - Лети сюда!
- Это весело получается, - провозгласил стоящий рядом с ними ефрейтор6вглядываясь в идущего рядом с Васей паренька, за спиной у которого тоже торчал стебелек антенны.- У нас пятнадцать человек, три станции, три ракетницы и ни одного офицера. Дочесались...
- Надо караул ставить да спать ложиться, - подал голос подошедший с Васей парнишка. Он, присев на корточки, озабоченно поковырял пальцем прорванный острым камышом носок сапога.
- Ты чего свою шарманку на прием не поставишь?- осведомился Сницарев у него.
- Я ее и включать-то не умею, - паренек, прыгая на одной ноге, теперь выливал воду из прохудившегося сапога.
- Всучили дрянь эту перед самым отъездом. Таскай ее теперь, тяжесть такую. У-уу, это надо же, - он заметил на пятке огромных размеров кровавую водянку.
- Портянки научись мотать, вояка х... По камышам лазить, это тебе не в штабе задницу просиживать.
- Чего ты лаешься?- огрызнулся обладатель дырявого сапога.
- Ракушку прикрой, шестерка штабная, - ефрейтор матерился умело и очень к месту. Он вообще, как заметил Малявин, питал слабость к крепким выражениям
Тут Витька вспомнил, что видел в штабе этого незадачливого солдата, который там неизвестно чем занимался в секретном отделе. Ефрейтор тем временем опустился на корточки и, уважительно потрогав пальцем переключатель фиксированных частот на Серегиной станции, спросил:
- На сколько ж километров эта музыка работает?
Сницарев, к которому был адресован вопрос, недоуменно пожал плечами и посмотрел на Витьку.
- Если на равнинной местности, то 15 - 20 км, а в этих дебрях 10, не больше, я думаю. Нас тут могут теперь неделю разыскивать. Надо ставить одну из трех на прием и по сну двигать, - выдвинул идею Малявин, понимая, что последнее слово останется за старослужащим.
Серега Сницарев, заглядывая в глаза ефрейтору, ненавязчиво предложил:
- По полчаса дежурить, по двое. Нас пятнадцать, очередь тянем "по-морскому", - он вынул из кармана коробок спичек.
- Лады. Я первый один подежурю, а потом разбужу вас двоих, - ткнул пальцем в двух своих авторотных сынов ефрейтор, - а дальше сами договаривайтесь.
Витька предоставил Сереге тянуть на спичках очередь, а сам быстро отстегнул магазин у автомата, передернул затвор, подобрал с земли выброшенный из ствола патрон. Внимательно оглядел траву, на предмет змей и пауков, которые, несмотря на сентябрь, были все еще полны активности и соответственно яда. Только после этого он улегся, положив под себя автомат, и мечтательно произнес:
- Друг, неужели придет тот час, когда мы будем дома... Вспомним, сидя в удобном кресле, это сентябрьское утро, табун лошадей, афганцев-пастухов. Красота... Только кажется, мы призваны сюда на всю жизнь.
Серега не слушал Витькин монолог. Он жульничал, подставляя одуревшим от бессонной ночи ребятам, ровный ряд спичек, в котором не было ни одной длинной, расчитывая дежурить последним.
- Витек, - вскоре зашептал он, пристраиваясь рядом на земле, - мы последними бдим! Спи спокойно и долго. Пусть увидим дом родной, - Серега растянулся во весь рост, закинув руки за голову, - бабу с грудью налитой, ящик пива, водки таз и Устинова приказ. Слышь, что говорю.
Витька ничего уже не слышал, он спал. Вертолет прилетел за ними через три часа, и благодаря Серегиной хитрости Малявин успел проспать все это время. Сны ему не снились.

16.

Прошли четвертые сутки безуспешных попыток вернуть на родную землю заблудших пацанов. Все силы отряда были сосредоточены на прорыве. Уже пошли среди солдат разговоры, что ребята давно переброшены вглубь страны и ловить их в этом районе - дело дохлое.
- Если поймаем этих козлов, что им будет за бега?- полю- бопытствовал Серега Сницарев, наворачивая за обе щеки макароны из алюминевого котелка. Он изловчился получить сегодня на себя и на Малявина двойную паечку.
- Не знаю точно. Лет семь или около того... - Витька находился теперь в резерве, так как он имел глупость попасться на глаза начальнику связи, который обозвал его последними словами за то, что он, радист, а без рации, в то время как станции находятся в руках у круглых идиотов.После чего майор Головин отдал ему свою станцию и строго приказал ни на какие прочесы больше не ходить, а быть в резерве. Эта роль осчастливила бы многих дедушек, но Малявин, как и все солдаты-первогодки, рвался в бой. Ему нестерпимо хотелось причислить себя к фронтовикам, но для этого надо было хотя бы раз побывать в настоящем бою, и вот тогда... Тогда все сразу станет на свои места, и ему не придется краснеть перед своими уже воевавшими товарищами.
- Масло съели - день прошел, - изрек Серега общеизвестную истину, справившись с завтраком.
- Кто здесь резервный радист?- легким пружинистым шагом к приятелям приблизился капитан из разведотдела.
- Я, - Витька быстро подскочил, пряча ложку в голенище сапога.
- Сколько у тебя патрон?
- Два магазина по двадцать пять.
- Идем со мной, я тебе еще пару магазинов подкину. Набей все по тридцать. Станцию не забудь и погоны оторви. Вода во фляге есть?
- Да.
- Хорошо. Вон, видишь, сержант у машины суетится? У него патрон и получишь. Советую взять побольше, сколько дотащишь. Через десять минут будь у вертолетной площадки. Все, - офицер, озадачив Малявина, развернулся и вскоре скрылся в воротах заставы.
"Вот оно, настоящее дело, спасибо "папе", что в резерве оставил", - лихорадочно складывая антенну, думал Витька, вслух же он произнес:
- Ну, давай, Серега, до скорого...
- Удачи, - Сницарев помахал ему на прощание опустевшим котелком.
Возле вертолета Малявина уже ждали два стрелка и старшина-собаковод с огромной овчаркой на длинном поводке.
"Надо же, попал в группу захвата, вот счастье-то подвалило", - думал Витька. Он был в восторге от грозного вида овчарки и предвкушения увлекательной погони за людьми, но старшина, судя по его хмурому виду, отнюдь не разделял пшенарской радости. Как только показался капитан, винт вертолета заработал, поднимая вокруг маленького бетонного пятачка тучи пыли.
- Пошли!- офицер легко запрыгнул в открытую дверь. Следуя инструкциям, по которым связист правая рука командира, Витька рванулся за ним следом.
"Лечу на вертолете в Афган, как Серега Ковалев. Ур-ра! Стрелять, может, придется, ох, не струшу! Будет что рассказать потом", - такие мысли проносились в голове Малявина, пока он вглядывался в иллюминатор.
- Олень! Глядите, братцы, живой! С рогами, - закричал Витькин сосед - стрелок с заставы, - Сколько мяса побежало!
Промелькнула старица реки, заиграла под солнцем мутная широкая лента Пянджа и осталась позади. Вертолет резко пошел на снижение.
- Вон туда, где плешь в камышах, - капитан, стараясь перекричать рев двигателя, что-то втолковывал летчику.
- Сесть не смогу. Почва, боюсь, болотистая.
Вертолет завис над камышами.
- За мной! Сначала радист, потом собака с проводником, - капитан вынул пистолет из кобуры, откинул дверку и смело прыгнул вниз.
Малявин, было, шагнул за своим командиром, но с ужасом замер... Под ним было верных три метра пустоты. Витька с детства боялся высоты и сейчас, глядя на стелящийся внизу под потоками воздуха камыш, понял, что быть героем очень страшно. Задержался он, правда, лишь на мгновенье, и все его мысли, после того, как он вывалился из вертолета, сосредоточились на том, что собака непременно прыгнет ему на шею. Поэтому он по возможности быстро отполз на карачках в сторону и затем постарался отбежать подальше от работающего винта машины.
Капитан, оценивающе посмотрев на своих солдат, бросил:
- Судя по данным разведки вон в той землянке, - он небрежно махнул рукой в сторону какой-то норы в земле, - они ночевали прошлой ночью. Попробуй, старшина, может, собака возьмет след? А ты, радист, станцию на прием ставь.
- Воду не пить! Вода собаке, чтоб нос у нее всегда мокрый был, иначе работать не будет, - строго предупредил всех собаковод. Овчарка важно потрусила по направлению к норе.- След, Верный! След! Ищи!
Капитан весь подобрался, занервничал, будто след должен был взять он. Его внимание привлек хорошо сохранившийся на влажной почве отпечаток кеда.
- Размер где-то сорок второй, - пробурчал он себе под нос, отламывая кусочек сухого камыша по длине этого отпечатка.
Собака неожиданно вышла из состояния полнейшего равнодушия, уверенно потянув за собой старшину по узкой тропке вглубь соседней страны.
- Взяла след! Взяла! Вперед!- офицер уверенно взмахнул рукой.
Хотя бегать Малявину было не привыкать, но тяжело набитый подсумок, вещмешок с патронами, автомат, фляга и рация сильно сковывали движения. Он с трудом поспевал за своим командиром, зеленая парадная рубашка которого уже успела почернеть от пота.
Через полчаса сумасшедшей гонки по порой теряющейся в зарослях камыша тропе, содержимое Витькиной фляги перекочевало в зубастую пасть их верного поводыря. Солнце палило вовсю. Воздух наполнился терпкими болотными испарениями, под сапогами стала проступать вода. Еще через час возле небольшого ручейка собака окончательно сбилась со следа. Старшина, картавя, уговаривал Верного выполнять дальше свой собачий долг, но овчарка, жалобно поскуливая, лишь помахивала толстым, как бревно, хвостом, всем своим видом давая понять, что дальнейшие поиски от нее не зависят.
Где-то рядом разорвал тишину одиночный винтовочный выстрел, а вслед за ним судорожно затарахтел пулемет, а может, автомат - Малявин еще не научился определять на слух. Он даже вздрогнул от неожиданности, так как совсем забыл, что находится не дома, в Союзе, и что на этой земле уже не первый год идет война.
- Пулемет стрекочет. Приготовиться к бою!- капитан облизал пересохшие губы и, немного помедлив, увереннее приказал:- За мной!
Солдаты послушно кинулись в направлении выстрелов. Витька вспомнил, как недавно им в клубе объясняли часто применяемую душманами тактику боя. Она заключалась в том, что они, не вступая в открытые столкновения, пытались заманить в засаду немногочисленные группы солдат, но если видели, что не обладают явным численным превосходством, то чаще всего старались отступить.
"Что как заманят и нас? куда мы на пулемет премся, - с опаской подумал Малявин.
Полуторачасовой бег по тридцатиградусной жаре здорово вымотал его. Сильно хотелось пить. Впереди маленькой группы бежал теперь капитан, а пес, понурив голову, трусил сбоку от собаковода. Витька сжимал в потных руках автомат. Ему хотелось скорее добежать. Неизвестность все сильнее тяготила, вызывая нервный озноб, который всегда возникал у него перед крупной дракой, улетучиваясь, правда, обычно после первого же удара.
Быстро форсировав, по пояс в воде и иле, какую-то лужу, группа выскочила к берегу реки. Их взгляду открылась следующая картина. Два человека в маскхалатах пытались связать руки за спиной бородатому долговязому старику. У кромки воды мирно сушились сети, в старице плескалась рыба, догорал возле шалаша костер. Капитан облегченно выдохнул :
- Наши, дозор из мангруппы, - и перешел с бега на шаг. Подойдя ближе, он кивком приветствовал офицера, старшего в группе и вынув из кармана рубашки сигарету, судорожно затягиваясь, спросил, - что за стрельба была?
- Сволочи!- не разжимая зубов прошипел старший лейтенант, - нашего положили. У-у, рожа басмаческая!- командир дозора пришел на помощь своим бойцам. Он в три прыжка подскочил к боровшимся и с маху ударил сопротивлявшегося старика ногой в живот. Тот с хрипом повалился на прибрежный песок.
Второй басмач, которого Витька не сразу заметил, несмотря на связанные руки хотел кинуться на офицера, но удар прикладом по голове остановил его. Он упал на колени, страшно закричав при этом на непонятном языке, захлебываясь хлынувшей изо рта кровью. Малявину показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ударивший его парень подошел к ним и, уважительно поглядывая на овчарку, прокричал:
- Земляки, закурить не будет? Второй день без курева.
- Чего орешь так?- собаковод невозмутимо протянул ему мятую пачку "Памира".- Бери всю. Что случилось-то у вас?
- Это я после контузии, в голове что-то. Недослышу, видеть стал плохо... Да, жаль вы подоспели, а то б я этих духов в распыл быстро запустил. Надо было их живыми брать? Три дня жили с этими аборигенами душа в душу. Хлебом делились, ели вместе. Они нас рыбой угощали. Я у того старика очки темные на панаму выменял. Понесло Ромыча в те кусты...- он кивнул головой в сторону развороченной ямы у самой кромки камыша.- Оружие они там, гады, прятали. Может, заметил Ромка что, начал копаться там... Тот змей его одним выстрелом, как чижика, и срезал. Не заклинь у него патрон, я бы пулемет развернуть не успел. Вторая пуля была б моя, - по его бледному лицу скользнула довольная улыбка, - ловко я тех двоих положил одной очередью. Они только за оружием к яме кинулись, а дед сам винтовку бросил, видя такое дело.
Малявин боялся смотреть в сторону, где за шалашом лежали в неестественных позах только что жившие люди.
- Какое сегодня число?
- Шестнадцатое сентября.
- Шестнадцатое, - эхом повторил парень, - десять дней Ромка до приказа не дожил.
- Радист! Пойди сюда, - поманил Витьку рукой капитан, - закуривай, - он протянул Малявину пачку сигарет. Старший лейтенант, молодой, безусый, но уже с седыми висками, щелкнул пьезоэлектронной зажигалкой.
- Надо, браток, попробовать вызвать вертолет. Сумеешь?
- Постараюсь, - Витька, неумело затягиваясь, стал расправлять сложенную антенну. Ему повезло сразу: его голос, уносимый в эфир маломощной станцией, был услышан в пролетающем где-то рядом вертолете.
Вечером, засыпая на земле во дворе заставы, Малявин подумал:"Какое счастье, что я просто живу. Живу, дышу, смотрю в звездное ночное небо... И кому стало лучше от того, что нет больше на свете парня - Ромки и убиты два рыбака-афганца?!"

17.

Арбуз с треском раскололся на две половинки только от одного укола штык-ножа, обнажив бархатисто-красную мякоть. Откромсав от него огромный кусок, Малявин впился в него зубами. Липкий, теплый сок стекал по небритому подбородку на пыльную гимнастерку. Витька зажимал между большим и указательным пальцем скользкую черную косточку арбуза и сдавив ее посылал в мутные потоки реки. Пяндж, несмотря на отсутствие дождей, нес свои воды неутомимо быстро.
Вторые сутки Малявин, Андрюха Косяк и прапорщик Юрков из порта Ширхан сидели в засаде на Афганском полуострове в надежде поймать ускользнувших нарушителей.
- Как на номерах сидим, - недовольно проворчал голодный Андрюха, заботливо протирая куском портянки пулемет.
- На каких еще номерах?- прапорщик, их прадед по призыву, вчера сразу же по приезду на ночь глядя в одиночестве высосал флягу вина, всю ночь икал и теперь находился в прескверном настроении.
- Как на охоте на кабанов или лосей, - терпеливо объяснял Косяк, - Берут зверей в кольцо, загонщики гонят, а стрелки в засаде на номерах сидят.
- Понятно. Кстати, вон на том мысу, - прапорщик повел стволом автомата в сторону старицы, - целую банду наши сняли.
Малявин взял бинокль и, всмотревшись, узнал места, где он стал свидетелем захвата склада оружия. Бросив затем взгляд на воду, он увидел сделанный из камыша закол, отгораживающий старицу от от основного русла и поплавочки сети, тянущиеся от его края.
- Глядите, товарищ прапорщик, сеть стоит.
- Ну-ка, ну-ка, дай я гляну, - Витькин командир дрожащей рукою взял протянутый бинокль.- Верно сеть. Может, сплаваешь?
- Запросто, - сказал Малявин не подумав.
- Давай, а мы тебя прикроем. Я у-ух как хорошо стреляю. Если с первого выстрела в тебя не попадут, мы их огнем задавим.
Малявин быстренько разделся и с большой охотой полез в теплую стоячую воду, основное русло проходило по другую сторону их полуострова. Витька плыл брассом, ни очем не думая, не испытывая и тени страха. Он с удовольствием нырнул, проплыв несколько метров под водой, а когда вынырнул, то ему показалось, что на поверхности идет настоящее сражение - так грохотало, извергая смертоносный свинец, оружие его товарищей. Витька развернулся, снова нырнул и, судорожно работая руками и ногами, поплыл назад. Шум выстрелов был слышен и под водой. Малявин плавать умел хорошо и раньше на спор мог проплыть под водой до тридцати метров, но сейчас запас воздуха в легких был невелик, и ему пришлось скоро вынырнуть. До берега было уже близко, и он нырнул вновь. Ему казалось, что какая-нибудь шальная пуля непременно попадет в него, мозг от этих мыслей сковывал страх, а тело напротив, было послушно как никогда.
Стрельба прекратилась. Витька пулей выскочил на песок и бросился к своему автомату и только почувствовав в руках его родную тяжесть, понял, чем рисковал.
- Пон-нимаешь, - рассказывал ему потом, чуть заикаясь от пережитого волнения, Андрюха, - ты пл-лывешь, а я тот берег стволом пулемета з-зондирую и вдруг вижу, из камыша рожа какая-то выглядывает. Тут ты нырнул, и выстрел. Пуля прямо над тем местом, где твоя голова была, в воду вошла. Ну я стрелять. Ты что почувствовал, чего нырнул?
Витька задумался, вспоминая свои ощущения. Врать не хотелось.
- Не, Андрюх, ничего, просто мне хорошо было. За всю службу первый раз и искупался. Случай, брат, - Малявин осторожно снял с рукава какую-то букашку, его охватило чувство нежности ко всему живущему.
- Козявочка вот ползает, живет себе, и дела ей нет до наших проблем. Лети давай, а то раздавим тебя ненароком.
По совету прапорщика они перенесли свой пост вглубь полуострова, чтобы безопасить себя от выстрелов с противоположного берега. Тот факт, что сами они теперь ничего не видели за стеной камыша их командира не расстраивал. Он, сидя по-турецки, втыкал в землю штык-нож, снисходительно поглядывая на своих бойцов.
- Не видали вы еще войны, пороха не нюхали, чего так раскудахтались? Первый раз, что ли в вас стреляют? Еще служить вам долго, насмотритесь... Я, помню, раз вылез из БТР по большому делу, только на корточки присел, как пуля между ног - цвик... Вмиг облегчился...- он натянуто рассмеялся, показывая крупные прокуренные зубы.
- Сколько вам лет?- Витька давно заметил, что военная форма здорово молодит стариков и делает взрослее желторотых юнцов. Глядя на своего очередного командира, он никак не мог решить, какой десяток лет тот разменял.
- Двадцать один.
- Только-то! Всего на два года старше меня!
- А ты думал... Я из них почитай два года на первой заставе оттарабанил, год в Афгане, а теперь меня хотят из войск турнуть судом офицерской чести, да я не больно переживаю.
- За что?- Андрюха задал вопрос, и сам засмущался от своей наглости.
- Известно за что - за пьянку и разгильдяйство. Я еще в Афгане к травке пристрастился, такая въедливая дрянь! Начал как все с баловства, а теперь втянулся и пить так не тянет, как косячок забить. Хотя одно другому не помеха. Замполит заметил и в отряд настучал, что, мол, покуриваю, афганцам патроны продаю, честь офицера позорю. Сука служивая! А сам перед этим ящик гранат на японский магнитофон поменял. Да хрен с ним, один черт его ребята рано или поздно пристрелят, гниду. Плохо что ли , сорок афгашек один патрончик. Я их хоть варил, перед тем, как продавать. Но у них только от пулемета котируются, который еще четырнадцатого года образца, а от такого автомата только по двадцать идут. За ночь цинк наварил, тут тебе и чарз, и выпивка, все бы чики-пики, если бы этого пидара не прислали.
- А что за замполит?
- Ты его, может, и знаешь, - Фролов, с толстой жопой такой, конек ссыкливый. Во время боя никогда из БТР не вылазит, оттуда руководит все, а у меня пулевых контузий не счесть, но я знаю, что не в Афгане помру, чувствую... Не здесь смерть моя ходит, оттого и не боюсь ничего. И вы не ссыте, как конить начнете, все покойнички, проверено.
Фролова Витька помнил и по характеристике именно на него и подумал, вспоминая его по заставе, окончательно решив для себя:"Не больно то война лучше людей делает. Нормальные - и те стервенеют".
День прошел тихо и незаметно. Витька несколько раз вздремнул ближе к вечеру, когда уже начали появляться комары, за ними неожиданно прилетел вертолет. Он спустился на песчаный откос и через несколько минут Малявин опять с детским восторгом любовался на гладь заливов, ровные квадратики полей, на которых живущие в соседнем поселке корейцы выращивали рис.
В тот же вечер, по приказу сверху, отряд, отчаявшись поймать нарушителей, свернулся. На этот раз операция закончилась с малыми потерями. Было убито только три человека, и двое ранено, причем один из них - случайным выстрелом во время прочески.
"И черт с ними, пусть себе живут, где хотят. Мне уж надоело на земле спать, вшей кормить. В баню сводят, новое белье урву, может", - так мечтал, раскачиваясь в кузове грузовика Витька Малявин. Все, что случилось с ним за эти дни, уходило, стиралось из памяти, оставались лишь частичные обрывочки-воспоминания, да все чаще стала давать себя знать застуженная во время ночевок на холодной земле поясница.

18.

Устинова показывают! Ох, ручку скорее! Ручку шариковую! Малек! Костяк!- Леня Чечель, сидя перед экраном телевизора, в волнении затопал ногами, - Пескарь, ручку!
Валера Пискунов поспешно сунул ему в руку карандаш. Чепа, протягивая его к черно-белому экрану, запричитал:
- Ну, ну, давай подписывай! Возьми вот карандашик, подписывай!
Камеру отвели в сторону, и министра обороны больше не показывали.
- Не успели!Опоздали!- Чепа в сердцах кинул карандашик на пол.- Когда же он приказ подпишет, черт плешивый?
- Что ты, Леня в доме хи-хи?- Витька остался глух к его призывам оттого, что играл в домино. Он давно усиленно мигал напарнику, Андрюхе Косяку, давая понять, что оставляет пустышку в надежде ею закончить, оставив таким образом жука Васю с его компаньоном "сопливыми" козлами.
- Поговори, - Чечель никак не мог успокоиться, артист он был непревзойденный, - Приказ почувствовали! Истомилась душа, воли хочет она, - нараспев продекламировал он, - Сколько можно таскать сапоги! Много дней и ночей...
- Сопливый!- Витька сильно стукнул костяшкой домино о стол, - Вылезай, Вася, отыгрался. Чепа, дай ему портяночку на платочек.
- Малек! Ты что, дедушка, так орешь? Опух! Где приказ? Двадцать седьмое сентября, пора!
- Чепа, будет, не волнуйся. Сейчас в типографии набирают номер, и в углу газетного листа появится несколько строк о твоей зации.
- Да!?- Леня радостно засверкал глазами, - ты это точно знаешь?
- Факт.
- Смотри...
По отряду, как обычно перед приказом, поползли слухи об удлинении срока службы до трех лет. Все солдаты-срочники с замиранием сердца ждали приказа о своем освобождении.
- Малек, ты слышишь, - Чепа показал Витьке свою согнутую отполированную, "московскую" бляху, - как выйдет приказ, подарю, и паечку масла за завтраком отдам, но уж по заду оттяну, как положено.
- А как положено?- с беспокойством за свой зад осведомился Малявин.
- Объясняю для дураков. Станция на бронемашине, а не на лампах, вникай. Суммируются цифры номера приказа, обычно он трехзначный. Какова полученная сумма, столько раз ремнем по заду ты и получишь. Так что готовьтесь, - обратился он уже ко всем.- И не дай божок кто-нибудь сам себе ремешок отпустит, или поля панамы загнет.
... Через три дня зампотех Акулов, проводя утренний осмотр, с удивлением воззрился на бляху Малявина.
- Ты что меня убить хочешь?! Через три дня смотр части! Погубить меня надумал, - кричал он, обращаясь не к Витьке, а стоящему рядом с ним довольному Чечелю в надежде сыграть на его дедушкиных чувствах, - выпрямляй немедленно! Или нет! Дай сюда!- зампотех вырвал из рук Малявина ремень, кинул его на пол и стал бить каблуком по бляхе.
В эти минуты Витька был самым счастливым, наверное, человеком в роте, так как кончилась над ним формальная власть дедов. "На офицеров я теперь большой ... положу", - думал он, мечтал, что так будет, что через год выйдет и его приказ. Остался год. Годик, ну и потом еще каких-то месяцев пять и ... домой! Чух-чух-чух - колеса застучат; у-у-у - самолет затарахтит и по бетонной полосе в Шереметьево или во Внуково колесами шр-р-р.
- Малявин! Уснул?!
Замечтался Витька, задумался, не замечая, как протягивает ему зампотех искореженную кованным каблуком бывшую Чепину бляху.
- Боже мой, что делается!- опять застонал Акулов, глядя на сбитые гармошкой сапоги Андрюхи Косяка.

Часть II.

Д Е Д У Ш К А   П О Г Р А Н В О Й С К

"Несчастен тот, кто на полях войны не за отчизну пал..."
Джакомо Леопарди.

"Но надо, надо сыпать соль на раны,
Чтоб лучше помнить. Пусть они болят."
В.С.Высоцкий.


1.

Сбылись самые черные пророчества Лени Чечеля. Сразу после приказа, не успел он даже походить в выпрямленной бляхой, , как его направили радистом в очень быстро сформированную в этом году черную сотню. На службу Малявин ходил теперь с Андрюхой Косяком.
Где-то в конце октября Витьку отловил в коридоре Витька Половинка, Чепин приятель, хмурый, рано начавший лысеть, сержант с колонны связи.
- Чепу, говорят, то ли ранили, то ли убили, точно не известно, - зашептал он, притянув Малявина за пуговицу поближе к себе, - как бы его вещи дембельские не растащили сразу. Здесь в каптерке я прослежу, а ты на узле все перепрячь.
Витьке стало ужасно плохо и не от того, что он осознал несчастье приятеля, а потому, что еще раз прочувствовал возможность этого происшествия с собой.
"О чем думаем?- удивился он, - Человек, может, жизни лишился, а мы о куске тряпки печалимся".
Сколько солдат из-за зажигалки, темных очков, джинсов, шло на смертельный риск! Витька часто не мог их понять, объясняя для себя эти поступки сущностью человеческой натуры - нажиться при любых обстоятельствах.
Если солдат осознает, что, идя на войну, погибнет именно он, а не его товарищ, то половина наверняка наотрез откажется взять в руки оружие. Нас греет сознание того, что пуля прошмыгнет где-то рядом, смерть предназначена кому-нибудь другому, а вот когда она начинает вырывать из жизни твоих близких друзей, то поневоле чувствуешь ее холодное дыхание всем своим существом. Так произошло и с Малявиным. Он все чаще возвращался к образу Чепы, и война в Афганистане уже не рисовалась ему в розовых романтических тонах.
Что произошло с Чепой, никому точно известно не было, так как дембеля из черной сотни воевали вовсю, а командование не считало нужным оповещать их о гибели товарищей.
Недели через две после ноябрьских праздников Малявина ночью разбудил дневальный - Андрюха Косяк:
- Витька, Чепа звонит из госпиталя!
Малявин подскочил и, топая босыми ногами по холодному полу, кинулся к тумбочке.
- Алло, Леня ты живой!?
- Как там мой альбомчик? Знаки на месте, ты их перепрятал?
- Чепа как ты там , что с тобой?
Слышно было плохо, поэтому Витька не сразу понимал смысл Ленькиных вопросов.
- Не сперли там шмотки мои?
- Нет, все нормально, целы. Как ты дозвонился?
- Не первый год служу. Я тебе письмо написал, скоро должен получить. Ты мне к фуражке пришей козырек, тот, что под стойкой спрятан, в колодце, а с моей расхожей отвори и себе возьми. Шинель ушей, я там один рукав наметал только, вывернешь наизнанку - увидишь.
- Ранило тебя куда?
- Пуля разрывная была, меня осколками посекло. Я теперь как Кутузов буду. Ну, давай, больше говорить нет возможности. Если что, к Вовке Половинке иди, он поможет. Пока, Малек!
Витька положил трубку и, подтягивая спадающие кальсоны, объяснил Андрюхе:
- Чепа, умирая, заботиться будет, чтобы на его гробу краска была непременно зеленая, и с искоркой, а на могиле осталась бы лежать фуражка Московского завода с солдатским козырьком.
- Куда его ранило?
- Хрен его разберет. По голосу он, как из санатория, а не из госпиталя звонит.
 
2
.
Стемнело. На плацу прямо перед штабом зажгли никому не нужные фонари. Вопреки всем правилам и запретам в караулке было сильно накурено, так как начкара мертвецки пьяного отвели домой отсыпаться и надеялись на то, что раньше завтрашнего полудня он здесь не появится. Двери камер гауптвахты были настежь открыты, двое арестованных сидели за шахматным столиком с дежурной сменой, пили крепкий чай без сахара и с жадностью курили по второй сигарете местной Душанбинской фабрики.
Без ремня, фуражки, поблескивая лысой головой, старшина второй заставы был неузнаваем и больше похож на пшенаря-первогодка, чем на дедушку погранвойск, потому что ушитую гимнастерку и штаны ему сразу же распороли, вставки из погон вытащили и поломали, и в довершение постригли наголо. Он был арестован.
- Не, ну ты представляешь, какая сука!- сигарета уже начинала обжигать чуть подрагивающие пальцы старшины, но он не замечал этого, продолжая рассказ, - Я его по-товарищески просил, как брата! Ну, опоздал из отпуска, кто не опаздывает?! Ведь мать у меня умерла, мать... И так дали всего десять дней с дорогой. Еле отпустили, все телеграмму проверяли. Представляете, как повезло, вчера ни одного офицера в четвертом отделении не было. Я же по-хорошему попросил: "Поставь мне прибытие днем раньше", - не заметил бы никто, что ему стоило? Сам, солдат-срочник, крыса штабная, жучара поганый, на полгода меньше моего прослужил, на границе ни разу не был, а уже два "погранца" на груди висят, падла такая! С первых дней службы в штабе отирается, - старшина от досады хлебанул горячего чаю, обжегся, сморщился. В его серых глазах блеснула слеза.
- Так вот я ему значит так все начистоту и сказал. А он: "Двадцать пять рублей, говорит, или два литра водки, и смотрит на меня такими чистыми глазами... У-у, еж белобрысый! У меня с собой три литра самогону, в виде компота закручено, на заставу вез годкам, зацию обмыть. У нас, сами знаете, где достать-то?- Старшина выругался. В караулке стало тихо. Трое солдат из бодрствующей смены слушали внимательно, только из соседней комнаты слышался дружный храп отдыхающей смены да сверчок поскрипывал где-то в углу.
- Денег у меня не осталось почти совсем, все на самолет ухайдакал. Мне ведь только в один конец билет полностью оплатили, а обратно только тридцать процентов. Я ему так все и объяснил. Давай, говорит, самогон и что есть из денег. Самогон, конечно, не водка, ну да ладно, потянет... Потянет ему! Схватил я его было за грудки, да тут Дядя Ваня, майор толстопузый входит. Затрепыхался, засуетился. "Ты что, - орет, - военный! Где находишься? Под следствие захотел?" В общем, залет ужасный, а когда самогонку нашли, вообще мрак. Мне про этого писаря Сорокина ребята давно говорили. Они с Дядей Ваней подходят друг другу. Подлец, он всегда другому подлецу рад. Вместе наших ребят в Афгане обсчитывают, платят им вместо чеков рубли. Ну, да ладно, отольется им еще, на любую хитрую жопу есть ... с винтом.
Старшина озабоченно провел по стриженной голове.
- Да, теперь первая партия мне не светит, а к марту, глядишь, отрастут. А тебя за что посадили?- он с сочувствием посмотрел на такую же стриженную лопоухую голову второго "зека".- Постой, ты сколько прослужил? Что-о, два месяца?! брось заливать, пшенарей не сажают никогда, их больше политотдел от дедовства защищает. Как тебя угораздило?
- Я на систему писал...
- Это как так?
- Учебный пункт на три недели перевели на стрельбище - Халкояровское. Живем в палатках, холодно, до туалета бежать далеко, время было перед подъемом, я чуть за палатку отошел, ну вот... А навстречу командир части, и еще куча офицеров каких-то проверяющих что ли. Дали в тык начальнику тыла за то, что туалет чуть не в двух километрах от лагеря, а мне десять суток за нарушение санитарных правил.
- Не повезло тебе. Добро б за выпивку, а то... - старшина сочувственно покачал головой, - Наведи-ка, мил друг, здесь порядок, а то ребятам завтра достанется, - он опять становился старшиною, - а я спать пойду, пожалуй. Спасибо за чай, братки. Он по очереди пожал руки караульным.- А ведь разжалуют меня теперь, как пить дать, разжалуют.
Витьке, заступившему сегодня в караул, выпала честь быть разводящим. Обычно это была привилегия ребят из комвзвода, но их почти всех кинули на пополнение сильно поредевшей после последних операций ДШГ. А, как известно, любой караульный, тем более разводящий, царь и бог для арестованных.
- На вот, возьми, - Малявин взял со стола и протянул уходившему старшине мятую Сницаревскую пачку "Памира" и несколько спичек.- Там за нарами одна доска отломана, под нее спрячьте, а то неизвестно, кто завтра в караул заступит.
- Спасибо, браток - старшина еще раз пожал ему руку, - спокойной ночи.
- Витька посмотрел на часы. Скоро будить смену. Можно будет пару часиков поспать.
- Ты грязь не разводи, что ты все на одном месте елозишь! Сначала пол намочи как следует, а потом затяни сухонькой тряпочкой, и все у тебя заблестит, - поучал Малявин неопытного арестованного.- Эх, пшенарюга ты и есть пшенарюга, давай покажу.- Витька взял у него из рук тряпку.
"Скоро придут в роту сыны, полегче жить будет. Деды уволятся, хорошо то как!- думал Витька. От таких мыслей на душе сразу стало теплее, и караульное помещение в полуподвале под штабом показалось не таким уж и мрачным.

3.

- Чепа!- радостно вскрикнул Малявин и в то же мгновение оказался в крепких объятьях приятеля, - Как ты? Откуда?
- Все, Малек, зация, отслужил. Только сегодня приехал. Меня хотели прямо из госпиталя уволить, но я уперся. У меня там ни парадки, ни знаков, а здесь еще кое-какие дела остались. С утра бегал обходной подписывал, только освободился. Думал сразу к тебе заскочить в эфире поработать, да Короткин, когда обходной подписывал с меня слово взял, что воздержусь от радиохулиганства. Вот так. Ребята давно уволились?
- Седьмого февраля, неделю назад, первая партия ушла. Лешка Шанцев, Апенин, почти все наши.- Витька с трепетом разглядывал Ленькино изуродованное лицо. С левой стороны, под глазом на месте скулы зияла яма, затянутая тонкой, розово-рубчатой кожицей.
- Так-так, - Чепа лихорадочно потер руки, - остался хоть кто?
- Вовка Половинка. Он ждет, когда ему партбилет оформят и все. Остальные все в пути или дома уже.
- Отлично, а я думал, что придется мне сиротою одинокой домой ехать. Напарник кто у тебя сегодня?
- Жучок-Гладков, он в туалет пошел, а вот и он.- На пороге показался Валерка.
- Здорово, пулеметчик!- Чепа протянул ему руку.- Пронесло? Поди в радиокласс, побди, а то мне надо вещи дембельские здесь перетрясти, как бы какая сволочь не помешала.- Валерка послушно отправился на стрем, а Малявин, вооружившись отверткой, стал отвинчивать те блоки в приемниках, где были запрятаны Чепины вещи.
- Ох, Витька, как я волновался, что растащут все, - Леня с нескрываемой радостью перебирал свои сокровища: различные значки солдатской доблести, железные буквы ПВ, темные, зеркальные очки, бляху.
- Спасибо тебе, все на месте. Я тут недельку пожил в Душанбинской роте связи, там на законном основании получил, удивись, - Чепа расстегнул крючки на своей уже начесанной дембельской шинели, откинул полу, демонстрируя Малявину значок "Отличник погранвойск I-й степени", - Силен?! Красненький, нулевый. Муха, можно сказать, не ...
- Зрение-то у тебя как?
- А ни хрена не вижу одним глазом, и второй только процентов на сорок. Повредилось там чего-то, доктора говорят, дальше будет еще хуже. Рука-то ничего, зажила, как и не было ничего. Дома, может, операцию сделаю, косточку вместо скулы вставлю для красоты. Сорок рубликов зато за ранение получил, обогатился... Офицерам, тем по восемьдесят платят, а нашему брату-солдату сорок.
- Восемь бутылок водки купить сможешь. Загуляешь!
- Я уж и так все прогулял, хорошо старики перевод прислали, а то и на дорогу денег не хватит, что здесь выдадут. Мне, Витька, теперь почти каждую ночь один и тот же сон сниться, - Чепа причел на табурет, понизил голос до шепота и, виновато улыбаясь, продолжил, - Летят, понимаешь, на меня два огненных шара... Летят, растут, приближаясь, - Леня зажмурился, затряс головой, пытаясь забыть ту ночь, когда прозвучали для него в горах роковые выстрелы, - потом даже не боль, а удар и ожог, как раскаленную сковородку приложили к телу, и Зонов, напарник мой по дозору, лежит без лица... И все это видится в этакой кровавой мути, как в тумане. Просыпаюсь, а шары эти все еще висят перед глазами, заслоняя собой все.
- Зонов с четвертой заставы?
- Да. Знал его, что ли?
- Знал.
- Его сразу наповал убило, полголовы снесло. Странно, я ему про тебя много рассказывал, но он не говорил, что знаком с тобой.
Витька пожал плечами. Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что смерть его злейшего врага не доставила ни радости, ни облегчения.
- Ладно, - Чепа встряхнулся, встал с табурета и опять занервничал, засуетился, - надо тебе складень секретный один показать. Зови жука своего. Пусть здесь в аппаратной посидит.
Леня повел Малявина за боксы, где под землей был вырыт хорошо замаскированный тайник.
- Вот, Малек, тебе завещаю, смотри, - Чечель начал перебирать спрятанные там вещи.- Фляжек целых три штуки тебе достается в наследство, антенн складных - восемь, анаши - во, - Леня потряс целлофановым пакетом, килограмма на два, а то и больше. Это еще мои деды привезли с операции, такие наркуши злостные были, что ты... Жестянок всяких море, маскхалат вот, богатство, короче, целое. Хочешь, поделишься с кем, а лучше не говори никому. Ну, это дело твое. Знаки я тебе, как приеду домой, вышлю сразу. Адрес мой у тебя есть, пиши. Видел, у меня в альбоме место еще свободное осталось. Так ты этот пробел ликвидируй, подбрось мне фоток по возможности. Коды гражданские есть у тебя?
- Да, мне Шанцев, увольняясь, оставил свою книжку записную с ними.
- Хорошо, коли так. Пойдем, я еще разик хоть проверочку отработаю напоследок.
В аппаратной их встретил зампотех роты, лейтенант Акулов.
- Чечель, ты где ходишь? Тебя майор Головин обыскался, - Акулов снял с рычага трубку и скомандовал сидящему на коммутаторе дежурному телефонисту, - Роту связи дай! Рота связи?! Алло, что рота?! Кто это? Рядовой Сиськин? С кем я говорю? Виноват, товарищ майор... Я... Так точно, да. То есть никак нет. Чечель здесь. Слушаюсь.
"Ишь, заюлил! Начальство надо не только в лицо знать, но и по голосу чувствовать. Как заливается соловьем! Куда голос делся командирский?- злорадствовал Малявин.
- Пошли, Чечель, у товарища майора до тебя дело какое-то.
... Семнадцатого февраля в шесть часов утра, увольняясь вне партии, покинули роты связи Последние Витькины деды: Вовка Половинка и Леня Чечель. Вскоре должны были появиться в роте молодые солдаты. Их появления с нетерпением дожидались во всех подразделениях гарнизона и на всех заставах отряда.
- Скоро придут молодые пшены, а там и дембель не за горами, обнимая Малявина, на прощанье говорил Чепа, - не ленись, браток, пиши.

4.

- Вот и все, Валера, уволились деды. Думал не нарадуюсь. Уехали мучители, а скучно стало без них. Как не хватает чего-то, тоска одолела. Долго нам с тобой одним на смену не проходить. Пришлют молодых, будем обучать их работе. Деданем, а?- рассуждая таким образом, Малявин вынул из "колодца", где проходили хитросплетения проводов и кабелей, самодельный кипятильник.- Чайку сварганим? Ты чего хмурый такой? Из-за этого козла все переживаешь?
Перед вечерней поверкой новый командир комендантского взвода Кудояров, заподозрив по шальным от постоянного недосыпания Валеркиным глазам, , что он пьян, съездил ему два раза кулаком по лицу, разбив в кровь губу и нос. Витька сам был сторонником "домашнего" воспитания и полагал, что лучше получить за провинность по шее, чем "выносит сор из избы", но в случае с Валеркой никакой пьянки-то не было!
- Я его убью, гада!
Малявин с удивлением посмотрел на напарника. Пескарев был самым тихим и незаметным солдатом в роте, никогда ни с кем не спорил, не ругался, и Витька никак не ожидал увидеть в нем такой неожиданный прорыв злости.
- Сразу надо было, Валера, сдачи давать, а теперь поздно.
- Слушай, Витька, а если к примеру... Если что случится, мы же можем договориться про себя и перестрелять весь этот штаб в момент!
- Революцию надумал делать?
- А хотя бы и так! Из-за чего на крейсере "Потемкин" восстание произошло? Мясом с опарышами морячков накормить хотели, офицеры рукоприкладством занимались, а у нас! Три дня подряд кашей с червями кормили?
- Кормили, - спокойно согласился Малявин, - чем нас только не кормили. Как говорится: "Солдат не свинья, все съест". Чего ты заводишься? Если бы не идея проглота Новикова налить в сечку консервированного молока никто и не заметил бы, а так червячки и всплыли...
Витька вспомнил, как вызванный в столовую начальник тыла орал, побагровев:
- Кто скажет, что это черви! Десять суток ареста сразу, ну, кто?
Непрохдимая тупость и садистские наклонности Дяди Вани были известны все, и поэтому мало кто решился назвать белое белым. Кому охота искать на свою голову приключений?
- Эх, Валерка, ерунда все это. Не мотай себе нервы понапрасну, ничего не изменишь. Положим, сговоримся мы, человек пять, перестреляем всех офицеров отряда, а дальше... Дальше пошлют против нас же таких же, как и мы, в серых шинельках, расскажут им, как группа подонков, накурившись анаши или упившись, смотря по ситуации, подняла мятеж. И покрошат нас свои же солдатики.
Валерка Пескарев не на шутку разволновался, глаза его сузились, он весь подобрался и, не замечая, что голос его сорвался почти на крик завопил:
- неужели ты, вот ты, будешь в меня стрелять!?
- В тебя конкретно нет, а в кого другого буду. Прикажут и никуда не денешься! И вообще чего ты на меня орешь. В афганцев стрелял?
Валерка после этого вопроса сразу сник. Ему довелось повоевать несколько недель в мангруппе и не далее как вчера он сам рассказывал Малявину, как забросал гранатами погреб с тремя басмачами.
- Чем они тебе поднасрали!? Такие же люди, а! Ты у нас сейчас в роте комсорг или я? Вот и подними вопрос о рукоприкладстве комсомольца Кудеярова или что-нибудь в этом духе.
- Никто тебе такую повестку не утвердит.
- Конечно.
- Терпи дедов, терпи офицеров, всю жизнь терпеть!?
- Валер, у тебя родители есть?
- Есть, а причем здесь мои родители?
- А при том, что им привезут цинк с твоим телом, с устным рассказом о том, как ты погиб при исполнении служебных обязанностей. И тех ребят, что убьешь ты, совершая революционный переворот, повезут по стране с той же сопровождающей запиской. Я на гражданке одно время жил в небольшом городишке под Москвой. Так вот, в соседней части убегали солдаты с оружием. Нас, гражданское население, об этом милиция оповещала. Несколько случаев было. Раз под Люберцами целое сражение произошло. Рязанское шоссе перекрыли, автобусы и те не ходили. Ну и чем все кончилось_
- Вить, у меня пузырь тройного одеколона есть. Врежем?
- Я вообще-то одеколон ни разу не пил... Давай попробуем.
Валерка метнулся в коридор и быстро вернулся оттуда, держа в руке флакон с зеленоватой жидкостью. Витька с подозрением оглядел пыльный пузырек.
- Ты что его в сортире прятал? А чего без этикетки, это точно одеколон? Отравишь меня на старости лет.
- Самый что ни на есть, все строго. Водой будем разводить?
- Не знаю, как ты, а я буду.
Валерка достал из-под шкафа две эмалированные кружки и поровну разлил в них благоухающую жидкость.
- Ну и гадость!- Малявин, долив в свою кружку воды, помешивал содержимое указательным пальцем, наблюдая, как волнами смешиваются две жидкости.
- давай, будем, - Валерка осторожно стукнул кружкой о кружку и быстро опрокинул содержимое в рот. Витька последовал его примеру. Огненно-вонючая смесь, как наждачная бумага, оцарапала горло.
- Б-р-р, - Малявин затряс головой, отрыгнув одеколонным запахом, - ой, у меня внутри целый парфюмерный магазин открылся. Все, - отплевываясь, он понюхал пустую кружку, - надо было из одной пить, а так загадили сразу две, не отмоешь теперь.
- Какая фигня, нашел, о чем переживать. Эти выкинем, а из столовой новые стащим. Берет тебя?
- Нет. Одна мерзость во рту, будто кошки насрали.
- Догнаться бы чем, - Валерка, порывшись в шкафу, выудил из него пузырек одеколона Шипр, - Давай?
- Не-ет, хорош, ой, - Витька опять выдал из глубины организма одеколонную волну, - от него ни в голове, ни в жопе, одна отрыжка пакостная.
- Пожалуй, а я махну еще чуток, пожалуй.
- Дело хозяйское. Никогда бы не подумал про тебя... Тихий, тихий, это, как закон, видно, раз комсорг, значит, выпить не дурак. Опрокидывай, у-ух, - Малявин поморщился, глядя на пьющего Валерку.
- Вить, послушай, - поставив под шкаф кружки, Пескарев, видно, опять вспомнил нанесенные ему обиды, - а если за границу утечь?
- Ку-да?! Ты брякнулся мозгами совсем? Границу ты перейдешь, делать нечего, и в Афган попадешь без проблем, а дальше... Тебя местное население одного растерзает в момент только ради оружия.
- А если без оружия уходить?
- Языка ты не знаешь, никакому ремеслу не обучен. Там таких радистов, как мы, знаешь сколько...
- Почему, я техникум закончил, - начал было Пескарев, но Малявин оборвал его.
- Поймают тебя если не сразу, так потом. Помнишь, осенью два паренька сбежали? Две недели их ловили да не поймали.
- Так они сами вернулись.
- Вернулся, положим, один, а другого наши в боях где-то положили. Я как раз в тот день в караул заступил, когда он возвернулся. Слышал, как с ним следователь из Душанбе беседовал, там перегородка тоненькая, фанерная. Что он только не порассказывал! Вспоминал, как главари банды их в зад пидарасили, как наших ребят при них пытали, а они переводчиками работали. Такого наслушался, что уснуть не мог, Я ему потом, сукину сыну, полную тарелку сала тогда навалил. Голодный был, а есть не стал. Чтит Коран. Хоть во что-то люди еще верят.
- А почему они сала не едят?
- А-а, - Витька махнул рукой. Корана, впрочем, как и Библии, он не читал. Не потому, что не интересовался, а достать негде было, но суждение на все имел свое, - это все от условностей, Валер. Люди любят сами себе палки в колеса вставлять. То нельзя, это - грех. По-моему, если твои поступки во вред другим людям не идут, то ничего в них плохого нет. Граница, кстати, одна из самых больших условностей. Даже само определение ее - "невидимая линия...", а ты, брат, охраняй это невидимое два года с большим хвостиком и гордись, что не шуруп, так как они стерегут то, о чем даже сам министр обороны не догадывается... Строй бдят, что ли?
Что бы там Малявин ни говори, но та доля спирта, что находилась в одеколоне, давала о себе знать.
- Ну, ладно, краснопогонники, те зеков стерегут, волнения всякие внутри страны усмиряют, вроде дело делают, стойбат строит, а остальные? Ученья от безделья затевают, деньги на ветер миллионами пускают, союзным державам помогают революцию совершать да у власти потом удержаться. Правильно я понимаю?
Витька эти мысли носил в себе давно, но делиться ими ни с кем не собирался и даже о том, что не грех еще одну революцию сотворить, подумывал, но осознавал бесперспективность похода против такой сильной машины, как государство, и потому предпочел тихо плыть в общем потоке.
- Вокруг сплошь условности. Вон в иных странах мужики с мужиками официально живут, а в Афгане три жены иметь можно...
- Это ты, Вить, загнул..
- Е..., не веришь... Ребята говорили. Они сами видели. Или, к примеру, возьмем мат. Чем не слова? Если человек через слово "блин" говорит или черта поминает - это ничего, нормальная цензурная речь. По мне лучше уж матерись! Узаконить надо общепринятые названия половых органов, сделать их обычными словами, и не будут употреблять их в каждой фразе. А так, нецензурные выражения... Всякому приятно нарушить условности...
На гражданке Малявин не ругался совсем, а сейчас, незаметно для себя стал таким матершинником, что сам себе удивлялся.
- Есть ведь хорошенькое словцо ..., сразу им все сказано, а-ан нет, будем разводить ... Половой акт, скажем, или еще - сношение, а то еще эта - интимная связь, завернем. Эх, ... твою мать6в мелочах и то жизнь себе усложняем, а за мелочью разной и крупное недоглядим.
Пескарев здорово развеселился, слушая Витькины рассуждения.
- Тебя послушать, у нас все беды от того, что не ругаемся матом день и ночь.
- Ни хрена ты не понял, - Малявин оскорбился, - если серьезно, я может вообще против войн. Всех-всех, и революционных тоже, вот только смелости громко сказать мне об этом не достает, боюсь, что трусом назовут свои ребята.
- Не серчай, Вить. Слушай, я забыл совсем. Ко мне вчера инструктор из штаба приходил и просил меня подготовить группу отличников боевой и политической для вступления в ряды КПСС. Нужны ребята только из нашего призыва. Давай, может, вступим?
- То есть как?- Малявин опешил.
- Как-как, я знаю что ли, не вступал. Он сказал, что надо с роты человек пять самых достойных. Мы не хуже других, - Валера икнул.
- Не хуже, - согласился с ним Витка, - Я отцу напишу, посоветуюсь. Время есть?
- Особо нет.
- Тогда пиши меня, себя, Андрюху Косяка, я с ним беседу проведу завтра сам.
- Сегодня. Время шесть утра, - Валера посмотрел на часы.
Витька замолчал, задумался. "Разговорился я что-то. Беседы откровенные никогда к добру не ведут. Зачем я так сегодня распалился??Тянул меня за язык кто? Тихоня Пескарь, тихоня, а что на уме у него?"
- Вить, а ты меня не заложишь?
- Что?- он даже вздрогнул от нелжиданного вопроса.
- ну, я подумал, не в смысле в особый, или в политотдел, а так... Даже ребятам о беседе нашей не говори. Смеяться будут.
- Все строго между нами.
Они скрепили этот договор рукопожатиями.

5.

- Устав, устав нужно больше учить, эти идиотские, неизвестно каким шизофреником придуманные строки., - возмущался Андрюха Косяк, получая оружие.- Один черт он везде и всюду нарушается.
- Нет, брат, ошибаешься, вон нас сегодня загнули в караул на шесть часов кряду, а в уставе сказано что?
- Не положено...
- Верно. Надо знать законы! Уснешь ты, к примеру, а вздрючить тебя особо не смогут. Не имели права на шесть часов на пост задвигать. Пошли. Надо же, в такую отвратную погоду не то что вертолеты, мухи летать не будут, - Малявин с грохотом закрыл решетчатую дверь оружейки.
На улице моросил мерзкий дождик. Врет тот, кто рассказывает о теплоте и удобстве солдатской шинели. Тонкая войлочная ткань продувалась насквозь холодным ветром, который выгонял из-под х.-б.гимнастерки последние остатки тепла. Полушерстяного обмундирования в Средней Азии не выдавали.
Трое солдат подошли к углу бетонной стены, ограждавшей продовольственные склады. Здесь их должна была встретить машина с начальником караула. В предпраздничные дни, как обычно, велась усиленная охрана границы.
- Великий праздник - День Советской Армии! У всех врагов теперь только и дел, как бы нам его испортить, - недовольно ворчал в поднятый куцый воротник шинели Андрюха Косяк.
- Если через пять минут машины не будет, я в казарму иду. Если у них в караулке нехватка места, пусть они по уму службу организовывают. Ты что молчишь, Вить?- Миша Дикий толкнул своего сонного напарника плечом.
- Пошли, - решительно заявил Малявин и быстро зашагал к мрачному зданию казармы, разбрызгивая сапогами скопившуюся на асфальте воду.
- Куда? Куда пошли?- сразу заволновался Миша.
- В каптерку. Бушлаты под шинели пододенем, а то не выстоим мы шесть часов, загнемся.
- А вдруг машина придет, а нас нет, - засомневался осторожный Дикий, - Может вы сбегаете, возьмете и на меня. Я вам ключи дам.
- Давай, - Витька небрежно опустил в бездонный карман своей порыжевшей от времени шинели увесистую связку.
- Хреновый сегодня караул, - с тоской покидая затхло-спертый, но такой родной, теплый воздух казармы, заметил Косяк, - Козел-служивый по части заступил. Как бы его караулы проверять не понесло.
- Права не имеет без разводящего или начкара, - проворчал поднаторевший в уставных мудростях Малявин.
- Плевать он хотел на права. Если он тебя заловит во сне, или с костром накроет, посадит - не отвертишься.
Витька вспомнил, как в начале сентября на прорыве молоденький лейтенант Козлов срывающимся петушиным голосом командовал, выстраивая цепь солдат перед проческой камыша. А теперь он стал заместителем командира части по каким-то химическим целям, получил быстро старшего лейтенанта, возгордился и будучи дежурным по части, на подъеме недели две назад бросил в спальном помещении автороты шашку со слезоточивым газом, пытаясь выгнать обнаглевших дедушек на зарядку. От шашки неожиданно поднялась такая вонь и пошел такой едкий, моментально лишающий зрения дым, что Козлов сам не заметил , как он утверждал потом, от кого он получил табуреткой по голове. На самом деле никакой табуреткой его не били, а кинули в его направлении сапог, который случайно угодил ему точно в висок... В результате этого снайперского броска потерявший на мгновение сознание старший лейтенант ударился затылком о стоящую рядом стулочку. Сапог потом, понятно, быстренько забрали, а Козлова бросили угорать в дыму и вони казармы, возле злополучного табурета. Понимая, что концов в этом деле не найти, у начальства хватило ума шума большого не поднимать, а над Козловым теперь потешались не только солдаты, но и его товарищи-офицеры, наверно в душе завидующие его удачно складывающейся карьере.
Козелок подобрал приятелей у самого выхода из казармы, на заднем сидении которого уже расположился Миша Дикий. Витька кинул ему на колени бушлат и полез в кабину. Через пятнадцать минут машина уже подъезжала к аэродрому.
Начальник караула прапорщик Соколов из автороты, проглатывая зевок, проговорил, посмотрев на часы: - Полпервого. На полчаса опоздали. Идите, сами меняйте орлов, неохота мне из машины вылазить. Главное - склад с ГСМ и палатка с боеприпасами. Если она рванет, здесь в радиусе двадцати километров ничего живого не останется, учтите. Вертолеты заперты и опечатаны должны быть.
Малявин первым неохотно вылез под дождь.
- Вместе иногда сходитесь и смотрите... Сами знаете, кто сегодня по части дежурит, - уже вслед прокричал им Соколов.
Витьке по жребию досталось охранять склад ГСМ. Это был обнесенный двумя рядами колючей проволоки квадрат примерно двадцать на двадцать метров, с врытыми в землю огромными цистернами внутри. Находился он в некотором отдалении от летного поля, возле трех раскидистых шелковиц. Летом склад ГСМ считался самым лучшим объектом для охраны. Тень - великое дело при жаре за сорок градусов.
Малявин пожал руку идущему навстречу продрогшему предшественнику с комвзвода.
- Все нормально. Печать на месте. Что вы так задержались?
- У начкара спроси.
- Понятно. Ну, будь, бди.
- Спасибо, - Витька махнул ему вслед рукой.
Дождь то прекращался, то начинал опять сеять. Похолодало, и вскоре среди капель стали попадаться хлопья снега.
- У-ух, погодка, ворчал Малявин, в который раз ворчал Малявин, обходя по периметру вверенный его заботам пост.- Надо ребят проведать, - решил он через час, - приказы начальства надо выполнять.
Андрюха с Мишкой уже развели костер из разломанных ящиков из-под бомб и ракет-нурсов и поджаривали на шомполах кусочки заблаговременно прихваченного из столовой хлеба. Витька присоединился к ним.
Ближе к утру непроглядная тьма как-то посерела, ветер поутих, дождь со снегом прекратился.
- Четыре утра. Разбегаемся?- неуверенно спросил Мишка у пригревшихся у костра приятелей.
- Пора, - Андрюха со вздохом отвел руки от тлеющих углей.
Стоило отойти от костра, как озноб пробежал по телу Малявина. Огня, правда, давно уже не было, но один вид мерцающих, подернутых пеплом углей согревал солдату душу. Витька подошел к посту, потрогал висящий на воротах амбарный замок и прислушался. Ему показалось, что по дороге, идущей вдоль аэродрома, проехала машина.
"Послышалось", - подумал, было, он, но тут явственно услышал, как хлопнула дверца... До рези в глазах Малявин вглядывался в прорезь акации, тянущейся вдоль дороги, но тщетно... Вдруг он увидел, как чья-то тень отделилась от серой однородной массы кустарника и, пригнувшись, побежала по направлению к складу. Витька сдернул с плеча автомат, откинул приклад.
- Стой, кто идет?- крикнул он в темноту. Нервничая, никак не мог передвинуть предохранитель, - Стой! Стрелять буду!
Фигура остановилась, замерла на мгновенье, и, выпрямившись в полный рост, перейдя на шаг стала молча надвигать на Витьку.
"Оружие применяется без предупреждения при нападении на пост или часового", - обрывками всплывали фразы из устава в голове и в этот момент Малявин угадал в смутно очерченной фигуре дежурного по части старшего лейтенанта Козлова.
"Ах, ты козел вонючий"- подумал он, передергивая затвор автомата и посылая короткую очередь в воздух. Дежурный остановился. Витька, не давая остыть гневу, распаляя самого себя криком "Стой!Стой!", послал очередь в направлении ненавистного офицера с целью заставить его упасть в лужу, посредине которой он сейчас находился.
Трассирующие пули жучками-светлячками, несущими смерть, прошли в такой опасной близости от Козлова, что у Витьки дернулось сердце, а в ногах появилась неприятная слабость.
Старший лейтенант упал в лужу плашмя, страшно матерясь при этом, осыпая часового всевозможными прозвищами, сто сразу Малявина и успокоило. "Слава богу живой, гад. Ишь как разошелся", - с облегчением подумал он.
- Лежать! При первом движении открываю огонь на поражение! Лежать! Молча!- Витька предотвращая попытку Козлова подняться, послал еще одну короткую, а затем длинную очереди, которая прошла уже в метах пяти от распростертого на земле дежурного по части.
- Ты что, мужик! Я Козлов! Я же тебя посажу! Ты только не говори потом, что не узнал меня!
"Пидор гнойный" было самым цензурно-приемлимым выражением в следующей тираде. ругался он громко, размахивая над головой фуражкой, но попыток подняться больше не предпренимал. Малявин прервал его крик длинной очередью в воздух.
- Еще одно слово матом и из пионеров на ...!- Сострил осмелевший Витька, глядя на бегущих ему на подмогу Дикого и Косяка.- Андрюха, я тут гада какого-то прищучил! Вон, видишь, лежит. давай с поста вызывай начальника караула сюда, а я его с Михой постерегу.
- Может, подстрелить его?- подал идею все понявший Косяк и добавил шепотом, - Кого вызывать? Ты же знаешь, телефон две недели как не работает. Короткин Сницареву всю плешь проел, чтобы он линию эту проверил.
В это время тугодум Миша вскинул к плечу автомат и короткой очередью предотвратил очередную попытку Козлова подняться на ноги. Пули, подняв фонтанчик брызг, прошли буквально в метре от поверженного на землю тела. Снайпером Дикий не слыл.
- Рябята, вы что с ума посходили? Вы что? Братцы, я свой, не стреляйте!
- Молча лежи, - скомандовал Косяк и, немного помедлив, добавил, - падла.
Минут двадцать прошло, как Андрюха убежал к телефону, в тягостном молчании. Снова зарядил дождь. Малявин уже и сам не рад был, что положил Козлова и напряженно думал, как половчее вылезти из создавшегося положения. В этот момент он услышал треск мотора.
Как выяснилось потом, в отряде часовой, несущий службу на продовольственных складах, услышал звуки выстрелов, о чем незамедлительно заявил в караульное помещение.
Газ-, не сбавляя скорости, выскочил на взлетную полосу и по ней подкатил почти к самому складу ГСМ. Из кузова попрыгали вооруженные солдаты, а из кабины выскочил прапорщик Соколов и бросился к часовым...
Малявин выработал для себя сразу строгую линию поведения и ни сразу, ни потом как при официальных, так и при дружеских беседах с особистом Ивановым, не признался, что узнал Козлова.
На другой день на утреннем разводе командир роты связи старший лейтенант Короткин от имени командира части объявил Косяку и Дикому благодарность за бдительное несение службы, а Малявину плюс к этому и краткосрочный отпуск на родину.
Всю последующую ночь Витька не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, мысли мучали его: "Неужели поеду домой? Увижу отца, бабушку, мать? Как это будет?" Перед его мысленным взором вставали картины встреч с друзьями, родителями. Такие знакомые, теперь, наверно, занесенные снегом улицы Москвы и он сам в лихо заломленной на голове зеленой фуражке. "Как невовремя прыщ вскочил на щеке", - огорчался Малявин, ощупывая пальцем жесткий желвачок.
Утром следующего дня его огорошил Сницарев, отозвав в сушилку после завтрака.
- Витя, я тут разговор один уловил. Хрен тебе будет, а не отпуск. Козлова в другой отряд переводят с понижением, а поначалу вообще судить хотели, но командир приказал замять, а "того козла, что Козлова подловил", при первой возможности посадить на губу. Короткин за тебя заступался, между прочим, так что про отпуск и не заикайся, советую.
- Спасибо, друг, - весь мир мечты рухнул, как карточный домик, - так нае..., жить не хочется, - Витька чуть не плакал.
- Ничего, брат, говорят, пшенарей сегодня пригонят в роту, будет тебе отрада.




6.

У радистов, что пришли в роту, заканчивался последний месяц обучения, поэтому на службу они пока не ходили.
Заболел желтухой и был отправлен в Душанбе на лечение Валерка Пескарев, поэтому на смену Малявин ходил теперь без перерыва. Шесть часов служба, шесть часов отдых и опять служба...
Перед ужином Малявин заглянул а ленкомнату, сел за последний стол и придвинул к себе подшивку газет.
- Скажите пожалуйста, сколько до приказа осталось?- перед Витькой стоял маленького роста солдатик.
- До какого приказа?- Он сразу понял, что его разыгрывает кто-то из ребят его же призыва, подсылая к нему этого перепуганного пшенаря.
- Не знаю. Велели спросить у вас, сколько до приказа осталось.
- Зовут тебя как?
- Микола.
- Вот что, Микола, это ты будешь считать, сколько дней до приказа мне осталось. Понял? Предположим, что выйдет он, желанный, двадцать седьмого сентября. Держи календарь, ручку, работай и когда бы тебя дедушки не спросили, должен знать, сколько осталось деньков.
Витька выглянул в коридор. Там стояли, довольно улыбаясь, Серега Сницарев и Миша Дикий.
... Однажды вечером, валяясь поверх одеяла на кровати, Витька заметил того бойца, что пытал его о днях до приказа.
- Микола, - позвал его Малявин, - поди сюда!
Командир роты забрал у Витьки из тумбочки книги во время субботнего шмона и теперь он не мог появиться в библиотеке.
- Присядь, не маячь. Скучно мне. Почитать нечего... Рассказал бы что-нибудь. Как там на гражданке?
- Ничего, нормально.
- Ничего, - передразнил его лежащий на соседней коечке Сницарев, - Читал, может, книгу какую хорошую?
- Ни-и, я читать не люблю, - Микола перестал ковырять в носу, успешно выудив оттуда засохшую соплю и теперь с интересом рассматривал ее.
- Ты не видишь, таракан, дедушкам скучно! Петь не умеешь, на гитаре не играешь, книг не читаешь, пусть. На гражданке к девкам ходил?
- Ходил.
- Расскажи.
- А чего тут рассказывать?
- Ты даешь! Сам процесс! Как ты ее за зад и в кусты, - наставительно бросил сидящий через кровать от Сницарева Дикий.
- Тебя, милейший, дедушки просят, а ты в носу рыщешь, как пес в помойной яме! В голове своей покопайся, может фильм какой новый вспомнишь, - строго потребовал Сницарев.
Микола в волнении заерзал на табурете.
- "Ну-погоди" вышла новая серия.
- Что ж ты делал на гражданке?!- серьезно разозлившись заорал на него Малявин, - "ну погоди" мне рассказывать не нужно. Не интересуюсь уже.
- По деревьям скакал.
Витька оторопел от такого признания.
- Ты что Тарзан в душе? Что ты на деревьях делал?
- В салочки играли...
Дружный хохот не позволил Миколе закончить свои воспоминания о предармейской юности.
- Ой, не могу, - заходился в смехе Дикий, - Витя, этот змею- ган с дерева только слез, а его сразу в армию забрали... Ну и радисты, ну и смена у тебя будет...
- Иди, мужик, смотри прграмму "Время", повышай свой интеллектуальный уровень, - приказал Малявин, но Серега остановил его.
- Подожди, военный, поди сюда. Поближе подойди. Не бойся, не съем. Мичурина знаешь?
Микола наморщил лоб, задумался, помялся и наконец выдавил из себя:
- Чего-то слышал.
- Он тебе сливку прислал!- обрадовался его ответу Сницарев. Он крепко зажал кончик Миколиного носа между указательным и средним пальцами. Николай зеверещал, как щенок, которому наступили на хвост, вцепившись двумя руками в кисть Сницарева, пытаясь ослабить его хватку.
- Отпусти, уй, юй, больно! Отпусти, Сереж!
- Отпусти его, друг, - попросил Малявин.
Сницарев разжал пальцы. На кончике носа образовалось синее пятно, которое не проходило потом несколько дней.
- Славная сливка получилась, иди теперь куда хотел. Эй, мужик! Тимченко, Булочник! Иди, иди-ка сюда!- отловил Серега шедшую по коридору с тазом в руках очередную жертву, - подрули поближе. Поставь свою лохань. У нас тут спор с другом на биологическую тему пошел. Ты с Мичуринскими работами знаком? Что! Не слыхал про такого деятеля науки! То-то, еще ближе подойди...
Через час никто из молодых ни под каким видом не признавался в своем знании фамилии Мичурина.
Малявина охватила тоска. Он вспомнил, как спорили они до хрипоты с дедами о том, что лучше - Россия или Украина...
- Да, мы без вас...
- Что вы без нас! Кто к кому присоединился? У вас и писателей-то двое, - с пеной у рта доказывал никогда ничего не читающий Лешка Шанцев. А Апенин, который на гражданке работал агрономом, сыпал цифрами по урожаю сахарной свеклы, ржи, льна. До одури кричал он, расписывая прелести пшеничного самогона против "буряковки". Один раз, не выдержав накала страстей, Серега Сницарев сознался:
- Да русский я, русский! Только живу на Украине.
- О, - обрадовался тогда Шанцев, - а чего спорил?
- У нас бабы зато лучше, - переходил на более близкую для него тему, отступая, Серега.
- Где?
- У нас в хохляндии. У-ух какие, не то, что ваши российские мосластые оглобли. у нас как пышечки! Любо-дорого ущипнуть!
- Знаем мы этих пышечек. Как пойдешь утром на работу, по животу ей похлопаешь, а к обеду вернешься, а он все колышется..., - кричал Апенин.
Весело было. Витька не хотел признаваться сам себе, что в спорах с дедами на равных он сам начал участвовать едва-едва за месяц до их приказа, а до этого... Все забывается, но свое слово над молодыми не издеваться, данное Ковалеву, Малявин помнил и пока держал.
У самого начальника связи, впрочем, как и у командира со старшиною, Малявин был в фаворе. Лейтенант Акулов, объединяя в своем лице две должности, зампотеха и замполита, ни в том, ни в другом не разбирался, поэтому хороших специалистов не трогал. Служи, дни не считай! Ан, нет. Томился Витька сильнее, впрочем сказать, что было хуже, чем на первом году, значит соврать. Просто лучше не стало. Острее резала по сердцу тоска по дому, как пропал из сознания постоянно гнетущий животный страх перед дедами, и чем больше Малявин служил, тем больше тосковал.
- Друг, я болен. Я очень и очень болен, - жаловался он стихами Есенина Сницареву.
- Это ты написал?- с неизменным восторгом откликался Серега.
- Нет, другой.
- Все равно здорово! Ностальгия у тебя, а она хуже сифилиса, как известно.
- Ты болел?
- Избави бог, но Чепа всегда так говорил.
- Раз Леня говорил... Он понимал...
По ночам все чаще стали сниться Витьке кошмары. Он убегал от каких-то людей без лиц, держа в руках почему-то немецкий автомат "Шмайсер" и стрелял, стрелял в их расплывчатые зыбкие силуэты, но пули не вылетали из раскаленного ствола, а плюхались на землю в метре от него. Витька тогда вновь бросался бежать. Ноги же были, как чужие, ватные и не было сил переставлять их хоть сколь-нибудь быстрее.
Малявин рассказывал свои сны Сницареву, тот строил понимающую мину, а потом изрекал сочувствующим голосом, качая в такт словам лобастой головой:
- Все понятно. Сначала сны, потом судороги, понос и смерть. Я сам, друг, плохо спать стал, кошмары одолевают, такая дрянь снится!- уже серьезно заканчивал он.

7.

В роту прибыло пополнение из Афганистана. Их появление было отмечено видоизменением внешнего вида каптерки, где на полках вместо старых портянок и б/у обмундирвания выросли фирменные дорогие чемоданы, сумки, ящики с японской аппаратурой. Федор Сергеевич Прибытков передал свое старшинство сержанту-срочнику весеннего призыва Валерке Гладкову, каптерку сплавил хозяйственному Мише Дикому, а сам занял вакантную должность начальника склада связи.
- Надо мне, Вить, за вас, козлуханов, ответственность нести?- спрашивал он как-то раз, заступая дежурным по связи у Малявина, - потерял я в деньгах десятку, а зато теперь сплю спокойно.
- Правильно, Федор Сергеевич, - соглашался с ним Витька, - что вы пшенарь что ли последний, каждый день от зари до зари в роте околачиваться?! Надо вам это?
У Малявина с Прибытковым сложились осле одного случая не просто хорошие, а прямо дружеские отношения.
Однажды вечером, будучи еще старшиной, он спросил невзначай:
- Малявин, у тебя нигде в заначке антенн складных нет? Мне позарез три штуки надо, обещали за них краску и...
- А мне все равно, зачем они вам, - перебил его тогда Витька, - они ж вам нужны... Я вам их и дам, - он решил подрастрясти Чепин складень.
Передав антенны, он наотрез отказался что бы то ни было в зять у своего старшины, к которому всегда питал искреннее уважение и остался в большом выигрыше, так как Прибытков, как и все нормальные люди, хорошее отношение к себе ценил превыше всего. Перед ужином, зайдя в каптерку, Малявин с удивлением наблюдал ее преображение.
- Дела. "JVC", "HITACHI" - по буквам прочитал он название иностранных фирм на коробках, - Миша, что в этих ящиках?
- Известно, магнитофоны. Ты чего не знаешь, утром ребята с Файзабада прилетели.
- Да их посадят за мародерство!
- Не посадят, не боись. Они радисты КГБ из группы "Каскад", им всем - командиру-сержанту, шифровальщику, радисту и шоферу платили до двадцати тысяч афганей в месяц. Эх, за такие деньги я бы всю жизнь воевал. Это пятьсот монет на наши, да еще в чеках.
Вся рота, начиная с замполита Акулова и заканчивая последним пшенарем, занялась в этот вечер подсчетом и переводом афганей на рубли, и каждый мечтал, что купил бы он, упади на него такое несметное богатство. Витька к чужим деньгам старался особого интереса не проявлять, но и он с интересом узнавал, что бутылка нашей водки в соседнем "царстве" стоила, как и фирменные джинсы, примерно четыреста ихних монет.
- Ладушки, Миша, запирай чужое богатство и пошли в ленкомнату с хозяевами побеседуем.
Зайдя в ленкомнату, Малявин сразу выделил на общем фоне неуставные прически и усы солдат из двух экипажей.
- Что, братцы, - обратился он к ним, называя свое имя, знакомясь, пожимая по очереди руки будущим сослуживцам, - с таким скарбом не грех на дембель ехать. Трофеи знатные! Сколько вы в Афгане просидели?
- Полгода. Больше нашего брата-солдата там не держат, читают, что и так жирно, - пробасил один из них.
- Правильно, - одобрил политику начальства Малявин, - пусть другие подхарчатся, а вас теперь опять на три восемьдесят посадили?
- Знамо дело...
До чего в армии быстро сходишься с людьми! Только что познакомился Витька, а разговор уже шел, словно вместе год прослужили. Существенно, конечно, что все прибывшие были осеннего призыва, законные деды.
- И что, - допытывался алчный до всякого шмотья Дикий у Витькиного напарника по домино Вовки Кузуба, - у них все можно вот так запросто купить?
- Не только можно... Частная торговля! Зайдешь, закажешь, что тебе надо. Если нет сейчас, дуканчик как поедет за товаром, привезет. Я все время у одного малого отоваривался, так он мне за это часы японские подарил, бакшиш называется по-ихнему.
- У нас, где ни покупай, везде тебе шиш, - пошутил Витька.
- Ох, жизнь, - приговаривал Миша, вконец сомлевший от таких рассказов. Перед его мысленным взором открылись сказочные сокровища чужестранных магазинов, но дальше приобретения джинсов его мечты не простирались.
- А как насчет баб?
- Тридцать тысяч, как наш автомат. Хотя здесь как сторгуешься. Просят иногда больше.
- За одну ночь!- сексуальный порыв Дикого сразу пропал.
- Навсегда, а не на ночь. Я ребят уговаривал купить одну на всех. Дуплись, Вить, о, правильно.
- И жениться не надо?!
- Не надо. Рыба.
- Зря, у меня баян на руках. Иди отсюда, Миша, не отвлекай человека, и так из-за тебя "рыба" на нас пошла, - Малявин проигрывать не любил, нервничал.- Сидишь тут под рукой бу-бу-бу, вон "бороду" иди попытай, он твой коллега - кардан, - Витька кивнул на сидящего в углу за подшивкой газет парня с синеватой щетиной на подбородке.
В ленкомнату зашел дневальный - Микола Скалько.
- Мне б на заготовку два человека, - проскрипел он.
- Ну, что! Я побегу, да? Пойти некому?- Малявин схватил лежащую рядом шапку и запустил ею в дремавшего на первых рядах Тимченко.
- Ты что, таракан, не высыпаешься?! Иди вон, дневальному пособи. Шапку сюда передай. Пошевелись!
- Еще бы одного, - канючил Микола.
Витьку охватил праведный гнев. Он вспомнил, что его деды никогда не думали о заготовке на роту ужина, обеда или завтрака. Он сам и его приятели помогали друг другу без всяких на то понуканий.
- А ну, - Малявин соколом оглядел ленкомнату, отыскивая молодых, - все умотали отсюда на заготовку. Не можете сами договориться промеж себя, будете ходить целым табором и не дай божок до прихода роты в столовую есть начнете! Пошли отсюда!- красочное ругательство в конце фразы выгнало из ленкомнаты пригревшихся там пшенарей.
- Распустили мы их совсем, - посетовал Дикий, - опухают на глазах.
- Вот, Миш, и займись.
- И займусь!
Через полчаса после отбоя, вспомнив неведомо какие обиды, перенесенные от дедов в молодые годы, Миша решил заняться террором. Придя из каптерки, где он на сон грядущий потягал тридцатичетырехкилограммовую гирю, Дикий поднял с кровати своего напарника - аккумуляторщика Ваню Дранкина, которому в подвале под штабом передавал тайны своего ремесла.
- На вот, змеюган, держи баночку, - он протянул ему табуретку, - будем с тобой жуков расстреливать, чтобы им жизнь милее стала. Это у тебя в руках пулемет, а ты едешь на БТР. Давай начнем, жука законного. Ему скоро домой лететь, а мы ему крылья подрежем.
Вся рота, притихнув, слушала Мишины наставления.
- Заводи мотор!
- Р-р-р-р, - пропел Ваня, перебирая босыми ногами по холодному полу.
- Поехали, первая скорость! Вторую врубай, не спи!
Держа табуретку на вытянутых руках, не переставая рычать, Дранкин подошел к кровати жука Васи. На душе у него было прескверно, но дурного и здоровенного наставника своего он боялся до дрожи в коленях. Ваня охотнее пошел бы на изрыгающий свинец пулемет, чем на конфликт с Мишей.
- Огонь!
- Та-та-та.
- Громче, смелее. Длинными очередями валяй, патронов не жалей!
- Та-та-та...
- Иди отсюда, - кричал на Дранкина подскочивший в коечке худосочный Вася, оскорбленный в своих дедовских чувствах. Он попытался оттолкнуть ножки табурета от кровати, но оступился и рухнул, ударившись носом об пол.
- Убит, ур-ра! Следующего жука к расстрелу, - приказал ликующий Дикий.
Вся казарма тряслась от смеха, глядя, как Вася, схватив за углы подушку, бегает за отстреливающимся Дранкиным. Развлечение затянулось далеко за полночь.
А поутру, сразу после развода Мишу вызвали в политотдел, а оттуда сразу переправили в полуподвал на гауптвахту.
После смены Малявина вызвал в канцелярию лейтенант Акулов и с места в карьер понес:
- Малявин, ты недавно совсем подал заявление о принятии кандидатом в члены КПСС, а теперь допускаешь такие безобразия в роте!
- Что такое? Я только ночью со службы пришел.
- Н-да, тогда Пескарева позови.
"Дурак Миша, - думал Витька, разузнав в чем дело, - сразу все свои грехи признал. Нет бы уперся рогом... Не было ничего - и все тут. Здесь не Дранкин, а кто-то другой стуканул. Заартачился бы Дикий, и пришлось бы политотделу свои карты раскрывать".
Вечером этого же дня, по приходе на смену, Малявин с Пескаревым замерли в дверях кабинета, наблюдая, как Микола Скалько домывает полы. Валера присел на корточки и, глядя снизу на третьего в их наряде Тимченко, изрек:
- Булочник, принимай смену.
Тот посопел, посмотрев на грязный, весь в разводах линолеум и проскрипел, не глядя на Миколу:
- Коридор бы еще 6и потянет.
- Гад ты, - Малявин вспомнил, как принимал он порядок у Валерки с Андрюхой в любом виде, лишь бы только товарищи спать пошли.
- Это ты так полы моешь?- Пескарев заглянул под стойку, где скопилось изрядное количество грязи. Витька провел указательным пальцем по поверхности приемника и, обнаружив там толстый слой пыли, заметил:
- Здесь можно письма на родину писать. Не, мужики, так дело не пойдет. Давай, Микола, ужинай и сюда. Будем учиться чистоту и порядок наводить.
- Мне сон положен..., - недовольно пробурчал Скалько.
И тут тишайший обычно Валера перевернул тазик с водой и, осторожно обходя разводы на полу, прорычал*
- Наложено на твое положено. Жрать не пойдешь, я сам сейчас у тебя порядок принимать буду. Пойдем глянем, что у тебя в умывальнике творится...
- Ну, так мы уходим, - дежурный по связи сержант Гладков вопросительно посмотрел на Витьку.
- Двигайте, - Малявин протянул Андрюхе Косяку руку, - а мы поработаем с Валерой над воспитанием твоего младшего смены. Ты не возражаешь?
- Сколько угодно.
В умывальнике загремел таз...
- Ты что расселся?- Андрюха пинком поднял Тимченко с табурета.- Иди товарищу помогай! Поворачивайся живее!
"Я недоволен, что они не такие, как мы, но и я не эталон добродетели", - подумалось Витьке.
- Валера, - крикнул в коридор Малявин, - Валерка! Отпусти ты этого таракана, пусть поест, а потом сюда приходит, мы его здесь озадачим.
Смена ушла. Где-то в коридоре громыхал тазами Тимченко, демонстрируя свое усердие. Малявин вышел из аппаратной и нос к носу столкнулся на пороге с писарем из четвертого отделения Сорокиным.
- Тебе что надо? Надписи на двери не заметил? Нечего здесь посторонним отираться, - Малявин узнал Сорокина. Тот уже стал старшим сержантом, отпустил жиденькие усы и делал гадости теперь все больше своему призыву.
- Грозный ты. Выйди на минутку, разговор есть.
- Хорошо, подожди на крыльце, я шинель накину. Ну что ты хотел?- спросил Малявин, присаживаясь на ступеньку.
- Закуривай, "Marlboro"- настоящие сигареты, не то, что барахло, что здесь продают, родные. Вчера блок подарили. Знакомый с Даштикалы прилетел, привез. Он, дурик, в военное училище хочет поступать. Просил, чтобы я ему оба погранца вписал в военный билет. Кто-то ему начирикал, что с погранцами вне конкурса берут. Мне не сложно, какие проблемы.- Сорокин хихикнул.- Теперь курю фирму.
- Ему сигаретки эти в Афгане не даром достались...
- Меня это мало волнует. Хозяин-барин...
- Домой старшиной поедешь?
- Похоже на то, закуривай.
- Не курю. Я слыхал, тебе медаль выписали "За отличия в охране государственной границы"?
- Верно, - Сорокин щелкнул пьезоэлектронной зажигалкой и неспеша затянулся.
- А что ж ты ее не вместе со всеми ребятами на плацу получал, с теми, кто воевал?
- Не твое дело, я на своем месте хорош. У меня дело к тебе. Заработать хочешь?
- Каким образом?
- Тебе нужно будет набить на аппарате вот этот текст, читай.
- "Умерла мама. Факт смерти подтвержден справкой, телеграфист Васильев."- прочитал вслух Малявин.
- Ленту я тебе дам специальную. Печатать можешь с ошибками и без знаков препинания. Сделай, хочешь, деньгами расплачусь, хочешь, чарзу достану. Или знаки, может, нужны? В военный билет что вписать желаешь... Все могу. Все будет. Тебе только напечатать. Остальное я беру на себя, на почте только печати проставлю. Все будет чики-чики.
- Это ты хочешь домой съездить?! Медаль показать надо? Невтерпежь?- Малявин зло посмотрел на писаря, - Мать-то жива?
- Да что ей будет, матери? Договорились? Все чисто, никто и проверять не будет, по рукам?
- Не-а.
- Ты что, мужик!? Пораскинь умом! Я и без тебя обойдусь. Тебе такой фарт в руки идет, подумай!
- Топай отсюда, жучара поганый, здесь тебе не выгорит! Быстро, пока я тебе ... на бок не своротил, - злоба захлестнула Витьку.
- Пожалеешь.
- Иди-иди...
В отпуск Сорокин все же исхитрился поехать почти перед самым приказом, но, правда, только на десять дней с дорогой.

8.

Малявин теперь дневал и ночевал на узле. Хорошо еще, что из вновьприбывших "каскадовских" радистов один - Вова Кузуб - неплохо знал коды и сразу сумел подключиться к работе. В первый же день он принес громоздкий, как танк, но на удивление легкий магнитофон "Hitachi" с набором кассет. Витька неделю блаженствовал, наслаждаясь музыкой и беседой, но однажды под утро на узел ввалился командир роты старший лейтенант Короткин. Узрев магнитофон, он приказал сегодня же сдать его на хранение в каптерку. Затем он перевернул все известные ему заначки, но, ничего там не найдя, напоследок вынул из шкафа Витькину электрбритву "Харьков", подарок отца, и с размаху кинул ее на пол со словами:
- Я тебя, Малявин, предупреждал! Здесь боевой узел, а не парикмахерская.
После его ухода Вовка, сидя на корточках над остатками красного с белым корпусом бритвы, утешал приятеля:
- Можно склеить. Я попробую. Не расстраивайся ты так...
- Черт, что там клеить! Выкрасить да выбросить! Попробуй останься человеком при таком сволочном отношении со всех сторон. Поневоле озвереешь. Всем узлом брились... Мешала она ему, аисту длинноногому? И так жизнь-тоска, да еще всякая б... существование отравляет!
Вечером, слоняясь по роте, Витька отловил в умывальнике курящего там своего сына , водителя КШМ, Аркашу Герасименко.
- Куришь, - ласково обратился к нему скучающий Малявин.
Аркаша поспешно потушил свой окурок в раковине и, осознавая свою оплошность, признался:
- Курю. Я, Вить, после наряда устал очень... Вот и, дай, думаю, покурю, пока дедов нет. Все на складах грузят чего-то, а про смену я забыл...
- Ну и кури, разрешаю, - раздобрился Малявин, глядя на открытое, простодушное Аркашино лицо.
- У меня больше нема.
- Дневальный! Дежурный!- подражая голосу командира роты, крикнул Витька.
Из оружейной комнаты вышел в коридор заспанный сержант Гладков.
- Валера, ты же куришь?
- Курю.
- Напугай старого сигареткой, будь другом.
- Пожалуйста. Ты что, закурил? Бери парочку.- Валера, протягивая сигареты, протиснулся мимо стоящего в дверном проеме Малявина.
- Закуришь тут, спасибо, - Витька сунул сигареты в потную Аркашину ладонь и хлопнул его по плечу, прерывая благодарность.- Ты, Герасим, может, единственный из пшенарвы человек, к которому у меня доверие есть. Не в спасибо твоем дело... В ту ночь, когда Дикий дедовал, ты единственный, кого в роте не было.
- Да я на кухне офицерской був всю ночь... Кабы я дознался, кто стучит, я бы его и сам...
Малявин глянул на его огромные ручищи, понимая, что такой бугай при желании если не убьет, то покалечит точно.
- Как, Арканя, не шибко мы дедуем? Не тяжело тебе?
- Ни-и, что ты, Витя, на учебном куда как хужее было, а здесь ты ж за меня всегда заступаешься. Кабы не офицеры, жить можно. А что мне положено на первом году робить больше, я ж не супротив.
- Слушай, Аркаш, - прервал его излияния Малявин, - тебя кошмары по ночам не одолевают?
- Да что ты, еще какие... Я ребятам рассказывал. Представляешь, сплю и вижу, будто я вроде как дома... Сижу за столом, а на нем чего только нет... И только я беру в руки стакан с водкой, как дневальный кричит: "Подъем!", - я уже пить начал и, на тебе, такой кошмар...
- Ты ему, дневальному, в другой раз скажи: "Обожди, обожди", засыпай и быстренько опят за стакан. Понял?- улыбаясь посоветовал Витька.- Эх, Аркаша, Аркаша. Из дома пишут?
- Сегодня от мамы получил, вот, почитай.
- Я не особист, чужих писем не читаю. Если хочешь, сам прочти. Да ты закуривай.
- Вот мама пишет: "Береги себя, ты у нас один", - это не то, а во, - "... невесту я тебе, сыночек, приглядела. Соседка наша, она в последнее время в такую силу вошла... Ножки полные, грудь высокая, личико, как у тебя круглое..."
Малявин, не выдержав, хмыкнул, глядя на широкое, как поднос, Аркашино лицо.
- Ух, матушка твоя дает.
- А что, Вить, я ее раньше и в расчет не брал, а сейчас вспоминаю, хорошая соседка, ладная. А тебе мама что пишет?
- За всю службу два письма от нее только получил6и то с упреками да угрозами. Я, понимаешь, предатель, вопреки ее желанию, с отцом переписываюсь. И, ты знаешь...
В умывальник влетел, сверкая лысой после гауптвахты, непокрытой головой, Миша Дикий. Увидев Витьку, он вцепился в его рукав двумя руками и, бешено вращая глазами, затаратоил:
- Обокрали! Что делать? Перевернули все! Что теперь будет! Я ни сном, ни духом, понимаешь... Ладно там, а тут... Сколько вещей было, уй! Как же я теперь! Что мне делать-то?
Малявин, крепко выругавшись, оборвал Мишино бормотанье.
- Не скули! Говори толком.
- зашел сейчас в каптерку, дверь закрыта была, а там все пораскидано, места живого нет.
- До этого когда там был?
- Вчера вечером, все нормально было.
- Все понял. Поставь в известность дежурного по роте. Он здесь, на очке сидит. Кстати, и командиру звони, докладывай.
После отбоя дедсостав роты, собравшись в умывальнике, гудел, как перегруженная машина для чистки картофеля. Украдены были: два магнитофона, три дубленки, кожаный плащ, кассеты, зажигалки, часы, очки, японские презервативы и медаль "За отвагу".
Воровство в солдатской жизни - дело обычное, но одно дело украсть на складе тушенку, затырить лишний бочок с кашей в столовой, но у своих... Впрочем, и такие случаи бывали. Воровали парадки, деньги, но не в таких же размерах!
Капитан Иванов собрал перед ужином владельцев похищенных вещей в канцелярии и попросил их в милицию пока не обращаться, пообещав разобраться своими силами.
- А вот ему..., - орал Серега Сницарев, бегая от волнения туда-сюда по умывальнику в семейных трусах, - Выкусит пусть! Особист! Сыщик Ива-нов! На, вот..., - он еще раз выразительно помахал согнутой в локте рукой.
- Борода, сколько стоит магнитофон и дубленка, на сколько тебя обокрали?
- Тысяч на пять...
- Хорошо, что я вчера магнитофон с узла не принес, а то бы и ему ноги приделали, - облегченно проговорил Кузуб.
- На пять! пиши заявление! Никого не слушай, пусть милиция разбирается, - продолжал агитацию Серега, - шли весь особый отдел на ... Давай прямо сейчас звони, я скажу, чтобы тебя с городом соединили.
У самого Сницарева не украли ничего, но не в его характере было оставаться в стороне от ротных бед.
Второй владелец магнитофона, Саня Зиновьев, сидя на подоконнике рядом с Малявиным, тихо рассказывал:
- Магнитофон ладно. Я мамке про дубленку написал... Она такая радая была... У нее такой вещи ни разу в жизни не было. Эх, а смедаль им зачем? Так я мечтал с медалью по селу пройтись. Дурак все переживал, что зимой увольняться придется... Под шинелью награды моей видно не будет.
- Офицер воровал, - неожиданно ошарашил всех своим высказыванием Малявин.
Сницарев даже перестал бегать и с интересом слушал Витькину версию.
- Ключ подобрать не проблема, а кто из офицеров здесь только днем не ползает... Зашли в каптерку, заблаговременно открыли окно и ночью через него все и вытащили. Из нашей погранзоны солдату посылку не отправить, запрещено, а дембелей так шмонают, что ни то что магнитофон, зажигалку не провезешь. отпусков нет. Медаль и мелочевку всякую для отвода глаз взяли.Хотя, пошли в казарму, братцы.
Войдя в спальное помещение, Витька подошел к своей кровати, откинул матрац, отсоединил от железной сетки вещмешок и кинул его в проход. После чего снял с подушки наволочку, стряхнул простыни, затем, развязав сидор, высыпал его содержимое на пол.
- Давай, братцы, сами устроим шмон у себя!
Никогда Витька не понимал офицеров, почему они с таким наслаждением перетряхивают солдатские шмотки, а тут, вдруг после того, как в подушке у Миколы Скалько обнаружили набор железных букв ПВ, а у его соседа Тимченко колоду карт с обнаженными красотками, Малявин загорелся сыскным азартом. Чего только они не обнаружили!
Конфеты, сигареты, сало, консервы, чай, сахар, головки чеснока и прочий "хмырь", ремни, бляхи, кокарды, погоны, порнографические фотографии... Все это добро у молодых воинов конфисковывалось и обобществлялось дедами, а владельцы эротических картинок и прочих неуставных вещей для усмирения рановато взыгравшей плоти отправились мыть туалет. Жлобство же своего призыва встречалось насмешливым гулом. Перевернули все кровати, вещмешки, чемоданы и сумки в каптерке, но даже следа украденных вещей не нашли.
- Ты прав, друг, - в сотый раз разглядывая занимательную колоду карт, сказал Сницарев.- Пиши пропало. до нашего брата никому дела нет.
В милицию ребята все же сообщили. Пришел капитан-следователь, потолковал с потерпевшими, составил протокол, обнадежил их. На том дело и заглохло.
9.

- Братцы, подскажите, - просил чуть не плача Валерка Гладков, сидя за одним из последних столов в ленкомнате, - что делать? Жил я с нею, жил. Сберкнижку завели, деньги на свадьбу откладывали. Ждала меня. Все было хорошо, а вчера приходит письмо и в самом конце вот, приписка, - он хлопнул ладонью по лежащему на столе листу бумаги.
"Ах, да, забыла написать. Я замуж выхожу."
- Обещала ждать, как же так.
- Ты вот что сделай, посоветовал многоопытный в сердечных делах Сницарев, - мажешь гуталином подошву сапога, наступаешь им на чистый лист бумаги, а внизу делаешь надпись:"Если бы не этот сапог, тебя бы уже давно ... американский солдат", или "... черножопый папуас". Папуас даже лучше звучит. Так и надпиши.
- Может, правда, так и сделать?!- с надеждой и сомнением в голосе обратился Валерка к товарищам.
- Не слушай ты никого! Черкани своей бывшей полюбовнице нормальное письмо. Напиши правду, что, мол, огорчился, но от души желаешь ей счастья и все, - авторитетно заявил Малявин и, подтолкнув Кузуба в бок локтем, продолжал диктовать.- Та-ак, пиши, Вова, дальше и поаккуратней буквы выводи. Что она еще там написала? Ага... "... мама у меня чувашка, папа чуваш, а я русская", так "... учусь в техникуме, хочу познакомиться с настоящим пограничником. Если можно, то пришлите, пожалуйста, фото".
- Пиши, Вовка, чтобы посылку высылала, да поскорей!- подал совет Сницарев.
Почтальон (из жуков) Игорь Ивахненко принес вчера письмо, адресованное "Счастливому солдату". Читали его всей ротой и теперь сочиняли ответ.
- Ну-ка, Булочник, - обратился Сницарев к сидящему перед телевизором Тимченко, - повернись в профиль! О! Оно! Тащи свое фото, а лучше несколько, мы здесь сами выберем. У тебя рожа самая сытая.
Тимченко встал и поспешно выскочил в коридор, тихо прикрыв за собой дверь.
- Пиши, Володь, мама у меня русская, папа русский, а я украинец. Служу второй год. Охраняю далекие рубежи нашей многонациональной Родины. Слово "Родина" с большой буквы.
- Пиши, что любишь, нет сил... Прямо возле сердца ее фото теперь носишь и ... Про посылку не забудь, - опять влез Сницарев.
- Серега, диктуй сам, - взвился Витька, - я так не могу, ты меня все время с мысли сбиваешь!
- Извини, дру-уг, - Сницарев состроил рожу, - я переживаю, что ты самое главное забудешь... Про посылочку лучше сразу намекнуть. Можно и не один раз. Что, принес?- Серега взял из рук подошедшего Тимченко фотографию, критически ее осмотрел и передал Витьке.
Малявин сначала придвинул ее к самому носу, а затем оглядел на расстоянии вытянутой руки.
- Другой нет? Что-то ты на ней не очень браво выглядишь. Ладно, покатит, не княжна Мэри. Ну-ка надпиши, Володь, э-э-э, - Витька на мгновение задумался, - Далекой подруге от самого счастливого солдата. Ты счастливый, Булочник?
- Да-а.
- То-то я смотрю... Того и гляди рожа треснет от счастья. Молодец! С посылки получишь свою долю, обнадежил его Серега, - Там, наверное, письмо целой комнатой сочиняли в общаге для смеха. И откуда они адреса берут?
- Кто его знает. Нечего тут особо расписывать, пошли спать, ночью на смену идти, - Малявин, отодвинув стул, поднялся, - а ты что, все пишешь?- обратился он к недавно приехавшему из госпиталя Пескареву.
- Да, заявление. разорались, сосредоточиться не могу. Помоги лучше, третий раз переписывать заставляют.
- Давай, пиши, я сегодня в ударе.
Малявину повезло. Он с первого раза прошел все собрания и сдал документы в политотдел.
- "Шапку заполнил? Тогда пиши с красной строки. Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС (члены с маленькой буквы, КПСС - с большой), так как хочу закладывать фундамент нового коммунистического общества не с лопатой и киркой в руках, а вооружившись знанием марксизма-ленинизма, руководить строительством впервые возводимого здания из окна своего кабинета. С программой и Уставом ознакомлен, признаю и обязуюь их выполнять. Подпись, число.
- Ну тебя к черту!
- Зачем ты в партию вступаешь?
- Зачем!?
Зачем и ты, чтобы направление на рабфак получить и для карьеры, конечно, но об этом прямо не пишут.
- Нет, брат, прямо лучше не пиши, а убери кирку, лопату и кабинет, а оставь огромное желание строить, тогда пойдет...
Недели через три на имя Тимченко пришла посылка...
Уплетая за обе щеки огромный бутерброд с салом, Сницарев орал:
- Ем сало, ем уже третий кусок, а не наедаюсь! Шо такое со мной сегодня! Пиши, Булочник, скорее ответ, что теперь просто жить без нее не можешь! Как уволишься, приедешь к ней и сразу женишься. Пусть еще одну посылку собирает!
10.

В отряде произошло ЧП. Боец из учебного пункта наотрез отказался принимать присягу и сбежал, не выдержав последовавших за его отказом уговоров младших командиров. Пробегал он три дня, но вернулся сам. Теперь его должны были отправить в Душанбе на следствие.
По приказу командира части подполковника Андреева на плацу перед штабом был выстроен весь учебный пункт, гарнизон и часть не улетевшей на операцию ДШГ СБО. Виновник этого сборища стоял под трибуной, разглядывая носки своих пыльных сапог. Панамы и ремня на нем не было. Малявину было очень непривычно видеть солдата в таком виде.
- Не будет этому жучку ни шиша, шептал Витьке стоявший в соседней шеренге Сницарев, присяги он не принимал. Его даже на губу посадить не могут.
- Р-разговорчики в строю!- злобно оборвал Серегины домыслы старший лейтенант Короткин.
- Товарищи солдаты, прошу обратить внимание на этого воина!- подобно раскатам грома прозвучал с трибуны через усилитель могучий бас командира отряда.- Пусть он расскажет нам, своим товарищам, где он провел последние три дня и почему так упорно отказывается принимать присягу. Тебе есть что сказать, а?!
Высоко в небе повисло солнце, с утра пораньше раскаляя и без того не остывшую за ночь землю..
- Что он скажет тебе, жопа квадратная, мне спать после службы положено, а не твои речи слушать, - бубнил себе под нос несправедливо загнанный на плац Сницарев.
- Ну, так что? Молчишь? Или ты, может, полагаешь себя героем?! Вон перед тобой стоят герои, - по-ленински выбросив вперед руку, Андреев указал на ровные квадратики выстроившихся перед трибуной солдат.- Подними голову, посмотри им в глаза. Многие из них воевали, фронтовики! Они борются за право нести службу в Афганистане, а ты, стручок задроченный, ты...6- Андреев на русском диалекте прошелся по личным достоинствам своего подчиненого. По рядам солдат пронесся одобрительный гул. Раскаты его голоса смолкли и наступила полная тишина. Слышно было, как на флагштоке играет под дуновением ветерка кроваво-красная ткань.
- Я не хочу на войну, - не поднимая головы прошептал изобличенный беглец, но благодаря случаю его слова все услышали.
- Что-о! Громче скажи, чтобы тебя товарищи услышали, ну!
- Я не хочу убивать людей, не возьму в руки оружие никогда, - уже погромче повторил отказник.
- Так возьмешь лопату, дурак!- Взорвался Андреев и уже не так громко приказал7- Короткин! Определи этого бойца к себе в роту, а с утра с сопровождающим отправим его в Душанбе. Пусть там с ним разбираются.
Придя после развода в роту, Малявин первым делом снял гимнастерку и ремень, небрежно кинув их на табурет у кровати. Спать ему не хотелось. Витька очень любил эту смену, когда первую, самую тошную, половину дня можно провести в коечке на законных основаниях. Подёем под государственный гимн, лившийся из жерла динамика, отравлял ему весь последующий день. А так в три часа ночи подскочишь - и на службу, зато после завтрака сон. Оставшись в майке, он перекинул через плечо казенное вафельное полотенце, присев на коечку, скинул сапоги и, облачившись в кеды на босу ногу, отправился в умывальник принимать водные процедуры, а попросту говоря поливать себя холодной водой из резинового шланга (привилегия дедушек).
Не успел Витька намылиться, как в умывальник вломился Сницарев и с порога закричал:
- Друг, пойдем скорее, а то представление пропустим. Вася-жукобус дедует. Ой, не могу, цирк! В сушилке бойца того воспитывают. Микола-таракан там твой ожил, власть почувствовал, умора. Одевайся скорей, пошли. Ну и инструмент ты себе отрастил, - с завистью оглядев на прощанье обнаженного Малявина, заметил спешащий на представление Серега.
Витька наскоро вытерся, зачесал назад непослушный ежик волос, поспешно натянул штаны и вышел следом за приятелем.
Офицеров в роте не было. Поэтому разбор с отказником откладывать на после отбоя не стали, а приступили немедля. Первое, что увидел Малявин, проходя из комнаты для чистки оружия в смежную с ней сушилку, это радостно-возбужденное лицо Тимченко. Таким восторженным, с открытым от удовольствия ртом, сияющими глазами, Витька его еще не видел. В дальнем углу, как бы стараясь слиться со стенкой, стоял провинившийся боец. Возле него суетился малорослый Вася, и, к немалому удивлению Малявина, Микола...
- Ну ты, скажи что-нибудь! Может, ты в бога какого веришь, и он тебе воевать не велит, - продолжал допытываться дотошный Вася.- Очнись, очнись, военный!- он похлопал ладонью парня по щеке.
В сушилку Витька заглянул просто из любопытства, но накопившаяся за службу злоба нашла у него неожиданный выход.
- Разреши, Миш, - он подвинул в сторону Дикого, протискиваясь поближе к действующим лицам, и без долгих разговоров сгребя в кулак гимнастерку на груди расходившегося Васи, крепко тряхнув, прижал его спиной к батарее отопления.
- Человеком почувствовал себя, Василий? Еще бы, правнуки твои пришли. А то, что Андреев этого щегла к нам в роту направил, зная, что у нас дедовство самое ярое в гарнизоне, это тебе в голову не пришло? На чью мельницу воду льем? Братцы, неужто служить начали на старости лет? Старшим товарищам, отцам-командирам, помогаем бойцов воспитывать? А ты куда полез?- Витька отпустил перепуганного Васю и направился к Миколе Скалько.
- Таракан!- прозревший Сницарев наградил пинком сразу поникшего Миколу.
- Пойдем в каптерку, - Витька положил руку на дрожащее плечо перепуганного солдатика и, оторвав его от стены, слегка подтолкнул к выходу.
- Миш, откроешь? А тебя я еще достану!- проходя мимо Тимченко, Малявин сунул ему кулак под нос.
- За что?- радостный блеск мгновенно погас в глазах Булочника.
- Витя найдет, за что, - обнадежил его Дикий, доставая из кармана заветную связку ключей.
- Где ж ты так извозился?- поинтересовался Малявин, сидя на краю письменного стола в катерке, сочуственно оглядывая паренька.
- Мы столбы в креозоте неделю назад грузили на машины, - он виновато шмыгнул носом, - одежды сменной нет, а постираться некогда.
- Нда-а, - Витька вспомнил себя на учебном пункте и внутренне содрогнулся, - у нас сейчас подменка б/у почище. Миша, дай ему что-нибудь из барахла.
- Пусть сам выберет. В углу, за шторкой этого добра много навалено.
- И ремень с панамой выдели, - попросил Малявин, - да не жмись, старенькое какое ни на есть, подбери бедолаге.
- Ладно, для тебя если только, - смилостивился Дикий, - а твое то все где?
- Я на хлеб у местных бачат поменял.
- Так ты голодный! Миша, у нас, кажется, Прибытков сегодня по столовой дежурит? Собирайся, - Витька снял с полки первую попавшуюся панаму, нахлобучил ее на голову растерявшегося в конец бойца и скомандовал.- Пошли.
Старший прапорщик Прибытков окинул удивленным взглядом вошедшего со стороны овощного зала Малявина и его спутника, перетянутого, как оса, потрепанным, выделенным от щедрот Дикого ремешком.
- Ну, козлуханы, обратился он к вошедшим, что скажете?
Сидящий здесь же в поварской помощник дежурного, молодой сержант с учебного пункта, угодливо заметил:
- Полы, наверно, помыть есть желание у молодого солдата, как вы считаете, товарищ прапорщик, можно ему такое доверие оказать?- сержант, осклабясь, вызывающе посмотрел на Витькиного спутника.
- А ты как считаешь, Малявин, надо ему поработать?- Прибытков, улыбнувшись, подмигнул своему подчиненному.
- От работы лошади дохнут. Ему бы поесть для начала. Интересный паренек. Феномен погранвойск номер раз. Другого такого не было уже лет сто, поди.
- Был один, давненько, правда. Сходи, командир, в хлеборезку, возьми хлеба и сахару, а у повара пару тарелок с рисом, если сварился, прихвати.
- Слыхал, что товарищ прапорщик сказал?- обратился сержант к спутнику Малявина, - выполняй!
- Дедуешь, военный!- придерживая за рукав дернувшегося, было, к двери бойца, прошипел Витька, - Сам сходишь, не переломишься.
- Били тебя?- спросил Прибытков паренька как только сержант скрылся за дверью.- Присаживайся, не стой столбом.
Солдат пристроился на край тахты и, обхватив ладонью руки предательски задрожавший подбородок, начал рассказывать:
Что я им сделал плохого? Накрыли одеялом и били, били... С-с-самое обидное, свои же ребята бойкот потом объявили. Я не трус. С-совсем не трус и не баптист никакой. Я вообще не крещенный даже. Не могу если, не хочу, может... Тоько вы поймите...
- Ладно, ладно, - Прибытков привстал и погладил своей ладонью-лопатой его стриженную наголо голову, - ничего, ничего, успокойся. Послушай, что я тебе скажу. Поскольку присяги ты не принимал, судить тебя не имеют права, а сделают из тебя ... дурачка.
Паренек перестал всхлипывать, весь как-то сжался и с удивлением заглянул в глаза прапорщику.
- Ничего не попишешь. Помяни мое слово, признают расстройство психики и отправят с белым билетом домой. Ты сам выбрал этот путь, теперь уж терпи. Эх, козлуханы сопливые, жалко мне вас, сил нет!
Дверь поварской отворилась и в нее боком протиснулся, держа в руках две дымящиеся миски с рисом, молодой сержант.
- Хлеба что так мало взял?- недовольно проворчал Малявин, проверяя наличие ложек в шкафу.
- Сколько дали.
- Ложки есть!- обрадованно сообщил Виктор, - руки при себе пока, спасибо партии.
- Ешьте, ребята, - Прибытков широко улыбнулся.
- Иди, командир, иди. Будешь нужен, позовут, - разворачивая сержанта лицом к двери, проговорил Витька.
Законов дедовских только что присланный на учебный пункт после школы сержантского состава молодой командир не знал, но наглый вид и уверенный тон Малявина подействовали на него мгновенно. Он поспешно выскользнул из поварской.
- Быстро время проскочило, Вить?- продолжая улыбаться, спросил Прибытков.
- Я бы не сказал, Федор Сергеевич...
Ночью на службе, в нарушение всех правил, через сидящего на коммутаторе Сницарева Малявин дозвонился до своих коллег их Душанбе. Он никогда не видел ребят радистов, тех, с кем работал уже не один год, но благодаря редким нарушениям с отработкой каналов имел приятелей-заочников на всех узлах округа. В Душанбе служил его зема - Борисов из подмосковного города Пушкино. К нему-то и было у Малявина срочное дело...
- Алло, "Закат"? Кто говорит? А?! Старший смены кто у тебя сегодня? Отлично! Позови его, скажи Малявин беспокоит. Буди, коли спит, не рассуждай много! Не боись, давай, жду.
Через минуту Витька уже кричал недовольному неожиданно-ранней побудкой земляку.
- Браток, спишь?! Извини, что беспокою средь ночи, дело срочное. Завтра поутру к вам должны жучка привезти от нас. Ну да, молодого, с учебного. Он присягу принять отказался, в бега пошел... Да не... Ты не понял. Его наоборот трогать не надо. Проследи, чтоб не обижали. Хороший парень, проконтролируй. Отвечаю... Да что я? Все по-старому. Чепу, деда нашего, может, помнишь? Ты работал с ним в эфире. А-а-а, я забыл, что он харчевался после ранения у вас. Письмо получил от его сестры. Ослеп он. Совсем. Механический разрыв сетчатки на одном глазе, и на второй что-то там перекинулось. Говорят, не лечат сейчас. Жуть, брат. Пишу, понятное дело. Хорошо, передам обязательно от всех вас. Ну, пока, спокойной ночи, - Витька положил трубку.
- Стоило о нем-шакале беспокоиться? Он будет дома девочек лапать, а мы здесь за него горбаться, - проворчал Микола.
- Поговори еще с полчасика, срань болотная, - нарочито грозно оборвал своего младшего смены Малявин.

11.

Лето заявило о своих правах неожиданно. Весна удивила чудесным изумрудно-красным сплетением цветов из трав и маков, но в самом начале мая наступила устойчивая жара. на небе ни облачка, и солнечные лучи за одну неделю превратили цветущий ковер в жалкую, пожухлую, едва зеленоватую массу. Только деревья акации, клены и шелковицы, посаженные руками давно уже отслуживших солдат, по всему гарнизону, радовали своей зеленью глаз. В роте опять пошел "черепаший бум". Всем хотелось увезти домой пепельницу из скелета древнего животного.
Малявин, греясь вечером на солнышке перед боксами, вспоминал, как год назад на этом самом месте Леня Чечель, наловив в траве целое ведро черепах, рассуждал, радостно потирая руки:
- Вон Михеич, чудак, скольких людей поубивал, а как черепашку пиляют, глядеть не может, сознание теряет. Выделим ему, Малек, за боевые заслуги?- с этими словами Чепа ловко пинцетом вытаскивал спрятанную под панцирем голову и уверенно перекусывал сморщенную шею бокорезами, - На, Малек, пили, трудись, сделаем конвейер. Черепашка еще дергала лапками, ее алая Кровь замочила Малявину ладонь. У него дрогнула, было, рука, но он заставил себя тогда взять в руку полотно ножовки и неуверенно начал половинить костный панцирь.
- Все сантименты, - разглагольствовал тогда Леня, доставая из ведра очередную жертву, - женские охи и ахи, а сами бабы млеют от черепашьих гребней и заколок всяких, от разных перьев и шкурок, а что эти шкурки с животных с кровушкой сдирают, об этом думать не хочется... Пили, Малек, аккуратнее...
"Было... И Леня Чечель был, а что стало с ним? Серега Ковалев, Зонов... Зачем они жили, зачем живу я... Почему покорно выполняю чужую волю? Жизнь такая хрупкая, короткая. Весна, как хочется домой!"- Малявин тяжело вздохнул, поднялся и пошел в аппаратную.
Миколу Скалько Витька застал за выпиливанием из куска алюминия цифр для дембельского альбома.
- Ты это для кого стараешься?- Малявин взял у него из рук маленькую, аккуратную цифру девять.
- Для себя... Для кого.
От такой наглости у Витьки не нашлось даже слов, он только ухнул, как филин, в ответ и скромно поинтересовался:
- А может у тебя и альбом есть?
- Есть, - признался наивный Микола, введенный в заблуждение дружеским Витькиным тоном.
- Это надо же! Ну, доставай свое сокровище, похвастайся.
- Он у меня в роте, в каптерке, в чемодане лежит.
- Ой, у тебя и чемодан уже припасен, - еще больше удивился Витька. Он был уверен, что последние три ночи Микола мастерит по заданию заболевшего дизентерией и слегшего в санчасть Андрюхи Косяка, от которого Малявин получил в наследство младшего смены.
- Интересно ты живешь, Коля! Когда же ты рисуночки делал? Наверно, когда твой старший смены спокойно почивал в радиоклассе? Можешь не отвечать. Я обычно это время в твои годы использовал на чтение книг, оставшихся от дедушек, и написание писем. Шустер ты, брат! Ох, шустер оказался, а на вид лопух лопухом. Давай договор, - Витька сложил на столе отполированные озабоченным неизбежным дембелем молодым солдатом цифры, - я тебе сейчас маленький экзамен по службе устрою. Придираться не буду. Сколько всего у нас кодов? Где-то шестьдесят, так? Та-ак. Пусть каждый десятый ты вправе не знать. Правильно. Да. Ну, а по станциям я у тебя самое основное спрошу - правильно включить и выключить. Не много требую?
Витькин напарник в ответ промычал что-то неопределенное.
- Если ты мой экзамен выдерживаешь достойно, то есть азы работы знаешь, то твои дембельские штучки сходят тебе с рук без всякого ... Ну, а если нет, то буду тебя ... как сраного кота. Поехали. Включи мне во-он ту бандуру и по ходу расскажи все, что о ней знаешь, - Малявин кивнул головой на стойку, где серой металлической громадой, утыканной множеством ручек, кнопочек и тумблеров возвышался приемник.
Микола подошел к нему и к огромному Витькиному изумлению начал изменять положение ручек фиксированных частот.
- Щрщ - что за код? Не знаешь? Назови те, которые знаешь.- Малявин картинно взмахнул руками и, обхватив ладонями голову, запричитал.- Я-я ..., дурочкин ты любовник! Микола..., таракан ты ..., - если бы кто сказал Витьке, что он сейчас полностью повторяет высказывания и даже подражает интонациям Чепы, то обидам не было бы конца. Впрочем, и от себя Малявин добавил достаточно для характеристики подчиненного.
- Станция Р-хх переносная или стационарная?
- Переносная.
- Пойдем, поднимешь.
Экзамен прервал телефонный звонок.
"Закат", рядовой Малявин слушает.
В трубке, на другом конце провода послышался треск. Витька насторожился. Обычно майор Головин, звоня на вверенные его заботам узлы связи, начинал свои разговоры вот с такого длительного молчания и сопения. Вскоре Малявина успокоил голос Сереги Сницарева.
- Друг! Привет, это я... Извини, что молчу. Тут сразу у меня три фишки выпало, надо было соединить.
- О чем речь, Серега!
- Твой боец что делает?
- К дембелю готовится.
- Он тебе передал мои пожелания?
- Не-ет, друг, он человек занятой. Ему домой скоро. Ты вот альбом приготовил?
- Не, некогда все, не поверишь, ни одного рисунка еще нет.
- Считай, что он уже у тебя готов! Так как у тебя есть друг, и он разведал, что Микола приготовил, ну не для себя же он старался.
- Шутишь, - встревожился Сницарев. Перспектива приобрести без забот готовый альбом без забот взволновала его практическую душу.
- На полном серьезе. Он уже цифры выпиливал 1981-1983. Надеется уволиться в 83-ем, наив! Цифры у него заберу я, а альбом он отдаст тебе завтра утром.
- Утешил, Вить. Я что звоню: мы сегодня днем с ДШГ на фильм прорвались сменой. Смотрели "Генералы песчаных карьеров".
- Это надо же! Мой любимый фильм в молодости. Лучше б не рассказывал, а нам вчера такую муть прокрутили. Ты меня расстроил, все, я в печали...
- Так ты его смотрел?
- Спрашиваешь, раза три.
- А я первый раз. Такой музон, последние кадры, друг, я плакал... И тут твой подопечный начинает рассуждать на весь зал, что лучше бы главный герой, четкий такой парнишка, да, не так сильно ее любил, а оставил ему напоследок, так как у него все ж поменьше. Я, Вить, не сдержался, по шее ему приложил сразу. Ты знаешь, я нервный, но там народу многовато, офицеры опять же... Так он тебе ничего не передал? Дай ему трубочку.
- Ты, таракан, припади к аппарату! Друг тебя кое о чем спросить желает, - злоба, закипавшая в Малявине, требовала выхода. В основном он завелся от того, что не попал на хороший фильм, а вот такие... посмотрели и даже не поняли, какое им подвалило счастье.
Микола с опаской взял трубку из рук Малявина.
- Да, алло, - и в то же мгновение пронзительный, высокой частоты звук, как шомпол басмача, ударил его по барабанной перепонке. Телефонная трубка выпала из дрогнувших пальцев.
- Зуммера словил, - злорадно поинтересовался Малявин, - ты трубочку-то подними. Сережа еще ничего не сказал и представляйся, не дома находишься!
- "Закат", рядовой Скалько слушает.
Николай покорно произнес несколько раз "Да", после чего протянул трубку Витьке.
- Капитально я ему зарядил?! - спросил, задыхаясь от радости, мстительный Сницарев.
- Специалист, - уважительно заметил Малявин, вспоминая, как мяукающий мыслевышибающий звук когда-то давно оглушал и его, после чего он обычно долго тряс в ухе указательным пальцем в надежде обрести слух в нем.
- Друг, альбом мой! Я с твоим, как ты говоришь, тараканом договорился. Спасибо тебе.
- Не на чем, - скромно отозвался Малявин.
- Но вообще Андрюха и ты с Пескарем распустили своих до безобразия! Вздрючь его, как ..., - Витька с блаженной улыбкой слушал советы и наставления приятеля, полностью разделя его праведный гнев.
- Хорошо, Серега, хорошо, все сделаю, как ты сказал. Пока, звони, если что, - Малявин положил трубку на рычаги. В аппаратной воцарилась тишина.
- Начнем тебя, Николай.воспитывать. Бери тазик, тряпицу, пошли, - Витька повел своего напарника в радиокласс, где пылились на столах неисправные телеграфные аппараты.
- Даю тебе час времени. Где щетку найти, я думаю, ты знаешь. Порядок здесь должен быть идеальный, - Малявин глянул на часы, - трудись.
Скалько вернулся в аппаратную минут через двадцать и, поджав губы, молча уселся на вращающийся табурет. Малявин за это время успел отработать проверку связи и читал "Одиссею капитана Блада". Увлекательный роман настроил его на благодушный лад.
- Ну, Микола, доложи дедушке, как успехи... Все сделал?
- Да.
- Пойдем, я гляну краем глаза.
Полы в радиоклассе были вымыты преотвратно. Если бы Скалько хотя б для вида намочил щетку и окунул кусок банного мыла, то тучи, сгущавшиеся над его головой, пронеслись бы на этот раз мимо, но...
- Та-ак, - Малявин носком сапога развозил по полу последнюю подсыхающую полоску воды с песочком, - ты, борзохрюк, чего-то недопонимаешь. Раз так, будем тренироваться, - Витька заглянул в ближайший ящик стола и обнаружил там шелуху от семечек, фантики от конфет, остатки селедки, завернутые в кусок газеты и еще много чего. Весь этот хлам вместе с ящиком Малявин с грохотом, рывком опрокинул на пол. Вслед за ним последовали остальные двадцать ящиков со всем своим содержимым. В последнем хранилась, еще, наверно, Миколиными прадедами заначенная тушь. Витька со вздохом сожаления наподдал по разбившемуся флакончику ногой. Черная жидкость трассирующими капельками разлетелась по ленолиуму.
- Даю полчаса. Время пошло...
Ровно через тридцать минут Скалько, стоя в дверях, застегивая пуговицы на рукавах гимнастерки, докладывал:
- Ваше приказание выполнено полностью.
- Идем, изучим обстановку, - Витька отложил в сторону книгу.- Ты, таракан, так ничему и не научился. С чего начинается любая уборка? Разве с мытья полов?- Малявин осерчал всерьез, - С потолка! С войны с пауками! Затем пыльцу надо погнать со столов! Я прав?- уже примирительно заметил он, ставя себя в Миколино положение.
- Я больше полы мыть не буду...- Скалько обиженно зашмыгал носом.
- Ты в этом уверен?- Витька несильно ткнул строптивого подчиненного кулаком в железную пуговицу на уровне груди. Микола охнул от боли и с сжатыми кулаками бросился на своего мучителя. Малявин не успел увернуться. Боль на мгновение ослепила его, в носу появилась некая сухость, а рот наполнился солоноватой слюной, смешанной с кровью. Он поспешно сделал несколько шагов назад, собрался, оценивающе осмотрел испуганного своей дерзостью противника, продолжавшего сжимать кулаки.- Молодец, оч-чень хорошо, а если мы сделаем так!- с этими словами Малявин сделал три шажка вперед, оказавшись почти на одной линии с растерянным Николаем, и неожиданно нанес удар ногой с захлестом по почкам. Скалько, охнув, согнулся и благодаря этому избежал следующего удара локтем.- Н-на, - Витька на выдохе добил кулаком в висок своего взбунтовавшегося мдадшего смены.
Малявин прекрасно осознавал, что делает, ибо не нанес ни одного удара, оставляющего хоть какой-нибудь след.
- Бунт подавлен? Продолжим воспитательную работу, - Витька присел на корточки рядом с сидящим на полу Миколой.- Слезы свои и сопли утри. В драку полез сам. Если бы я оказался слабее тебя, то мы объяснили бы тебе службу со Сницаревым или с Косяком, а может с тем и другим сразу, для верности. Рановато борзеть начал, мужик! Та-ак, двадцать тазиков воды наносишь, пару кусков мыла накрошишь, взобьешь их в пену, потом меня позовешь, двадцать минут тебе даю, - Малявин называл время не просто так, от фонаря - за этот срок год назад он укладывался сам. С трудом, правда, но успевал. Озадачив Скалько, он, не оглядываясь, засунув руки в карманы, пошел по коридору в аппаратную, с усмешкой отметив на сером линолиуме черные полосы, оставленные сапогами его сослуживца по учебному пункту Клюева. Он неоднократно ползал здесь на время из-за своего строптивого характера, по приказу сержанта Шанцева.
"Мы же совсем никого не гоняем! И вот тебе результат. Берусь! Я из них сделаю радистов. Книг читать не буду, но смену себе подготовлю", - думал Витька.
К трем часам утра стараниями покорившегося бунтаря Миколы исчезли с линолеума последние полосы, оставленные сапогами беспокойного Клюева.
- Мужик, даю тебе десять дней, чтобы все коды знал лучше меня, - вглядываясь в покрасневшие от слез глаза Скалько, приказал Витька, - то, что ты сегодня заработал, это, поверь, цветочки по сравнению с тем, что я перенес. Будешь борзеть дальше, будешь страдать. Не таких строптивых обламывали. Уяснил?
- Да.
- Молодец. Скоро нас менять будут, гады, время уже четвертый час?
Теперь Малявин в общении с сынами выработал свою, как он полагал, гуманную тактику. Он никогда не давал тычков, не подкреплял свои просьбы пинками и подзатыльниками. Ко всем своим приказам он добавлял неизменное "пожалуйста", а лучшим лекарством от всех борзостей считал "трудотерапию".
"Прав был Ковалев, - думал он, - за тебя по собственному желанию никто горбатиться не будет. Значит, надо, как это ни печально, заставлять".
12.

Малявин мечтал поехать в отпуск, но не так, как Серега Сницарев по телеграмме: "При смерти отец". Такого отпуска врагу не пожелаешь, думал Витька, возвращаясь ночью со смены.
- Июнь месяц. Черт знает что за край. Три часа ночи, а такая духота стоит, что хоть вешайся, - зайдя в казарму, Малявин критически оглядел сонного дневального. Взял за ножны висевший у него штык-нож, оттянул его в сторону и быстро отпустил, стараясь попасть в определенное место.
- Ой!
- Что, ой? Спишь? Июнь-месяц, говорю! Я со службы уже полгода не вылезаю, забыл, что значит поспать всю ночь и опять завтра в наряд. Что это за гад там храпит? Опух, на первом году храпеть!
- Витя, Сережа приехал, - дневальный слушал разглагольствования Малявина стоя по стойке "смирно".
- Да-а, как быстро десять дней пролетело. Как у него дома?
- Говорит, нормально. Отец на поправку пошел. Он гуся привез. Тебя искал, говорит, что...
- Серега, где ты, подлец?! Где моя паечка гусятинки? Все ж, поди, сожрали!- Витька ринулся по коридору вглубь казармы, настроение у него в предчувствии домашней еды поднялось, - Серега, где ты есть?
В казарме стоял дружный храп, но в самом углу ее, судя по оживленной беседе, явно что-то допивали и доедали.
- О-о-о, Витюш, дру-уг! Я тут тебе все приберег, сохранил, уберите грабли, это я для друга припас! Для тебя, Вить! Во, порцаечка твоя.
- Сере-ега, утешил!
- Твои сто грамм. Мы тут на всех поделили. Я тебе побольше чуть налил. Давай, махни за мой приезд. У меня отец, как меня увидел, помирать передумал.
- Это самое главное в жизни - родители. Мы, кроме них, никому и не нужны! За батюшку твоего! А твое возвращение сюда невелика радость. Эх!- Малявин, выдохнув, проглотил крепчайший самогон.- У-у-у, Хорош напиток. рассказывай, Серега!
- Братцы, дома... Это дома.... Е..., Витя, я же твоего лучшего друга, старшину Сорокина встретил!
- И ты его так отпустил?!
- Слушай по порядку, сейчас все узнаешь! Только я прилетел, как ко мне на вокзале два парня подходят. Так и так, где служил? Я, ведь, понятно, при знаках, в фуре, все как положено. Вот, значит, я все им обсказал, что в отпуск. Они, оказывается, деды наши. Сначала служили на китайской, а потом их к нам перебросили в Афган, на точки. Увольнялись от нас. Вдруг, смотрю, Сорокин идет. Фура на затылке, с погранцами, двумя медалями - герой Афганской революции.
- Ну, ну, а ты что?- Малявин даже перестал жевать свою порцию гуся, так увлекся рассказом.
- Я? Ничего, вида не подаю. Оказывается, эти ребята его-то и ждали. Им наши годки с КПП телеграмму стукнули, что Сорокин уволился, свои его достать не могли. Он, сукин сын, наверно, на две недели раньше первой партии уехал. Еще не увольнялись жуки? Нет? Я и говорю... Что было... Жаль тебя там, Витя, не было. Отвел бы душу. Их, дедов наших, пятеро было, а я шестой. Сначала мы в сквер зашли. Сорокин все нам про войну рассказывал и про подвиги свои на ней. Богатая у него, вражины, фантазия, надо заметить! Он кроме штаба и ручки шариковой не видел ничего, а говорит - заслушаешься, прямо веришь ему. Потом зашли в туалет общественный... Так, особо не били. Стукнули слегка разика три-четыре, но фуру, знаки, медали отобрали и погоны сорвали. Прикололи ему на грудь значок "Ну, погоди", большой такой, ткнули пару раз носом в писуар и выкинули на улицу. Ребята потом в кабак пошли, а я домой. Не знал, как там отец...
- Серега, спасибо, такой подарочек ты привез, нет слов, как ты теперь насчет "правды" думаешь?- Витька кивнул на татуировку на Сницаревской руке, которая гласила:"На свете есть только одна правда, что правды на свете нет".
- Этот случай исключение из общего правила. А, хотите, хохму расскажу? В поселке парень один у нас гулял с подругой, а как ему в армию уходить, отслужил его старший брат, вернулся и с той же бабцой закрутил.
- А она до этого с младшим братом...
- непонятливый ты, друг, какой. Сначала один ее трахал, а потом другому по наследству передал, а сам в армию ушел. Но старший с ней серьезно закрутил, женился и вскорости родился у них мальчик. Тут стали мужика сомнения одолевать, не брательник ли ему подсобил человека сотворить? Он к жене с расспросами... Та ему по морде... Шум, гам, развод. Их мать помирила. "Какая разница, - говорит, - чей?! Главное, что свой!" О, жизнь! Кстати, Вить, ты младшего-то брата знаешь. Мы с ним на учебном вместе службу тащили. Он сейчас в ДШГ вроде - Ваня Бескоровайный, под два метра оглобля такая.
- Ванька?! Так он дня три назад погиб... ДШГ на операцию вылетала, и один вертолет ракетой в дым разнесло...
- Как же так? Я его стариков вот только видел, говорил им, что все хорошо... Нет! Ни хера нету правды на земле!



13.

- До чего обрыдла эта сушка!- Сницарев отодвинул в сторону бачок, в котором он тщетно пытался обнаружить кусочек мяса. Сушеная картошка, сохранившаяся с 1956 года в банках, имела вид синевато-фиолетовых палочек, которые после их предварительного замачивания издавали такой удушливый запах то ли уксуса, то ли плесени, что находиться в овощном цеху было невозможно. После варки этот продукт напоминал на вид крахмальный клейстер, а на вкус...
- Лучше портянки заношенные жевать, чем эту дрянь, - заметил Косяк, морщась, проглатывая первую ложку и с презрением отодвинув от себя миску, он с опаской покосился на Аркашу Герасименко, который с завидным аппетитом наворачивал прямо из бачка.
- Особо не усердствуй, - предостерег его Андрюха, - говорят, на свинарнике хрюшки мрут от этих остатков.
- раньше я, дурак, пшено ругал, а это ж райская пища, нектар!-Малявин открыл банку со ставридой в томатном соусе, который выдавали уже второй месяц кряду, по банке на троих. Поначалу это было просто как подарок судьбы, но все хорошо в меру.
- День - гнилая капуста, день - сушка! С такой едой без приварка я до зации могу не дожить, - Малявин съел тройную порцию консервов, допил чай и, подняв с лавки ремень, не дожидаясь команды, вышел из столовой, застегивая на ходу гимнастерку. На ужин и завтрак ходить майках в этом году запретили. Витька встал на крылечке у входа. На улице было не то, чтобы попрохладней, но хотя бы не так душно. На поход в казарму у него смелости не хватило, так как за одиночное передвижение по приказу командира отряда полагалось трое суток ареста. К тому же по его распоряжению двигаться разрешалось только бегом или строевым шагом.
Обычно такие приказы имели силу недели три после их выхода, а потом про них забывали до очередного пика служивости какого-нибудь штабного офицера, но Малявин по личному опыту знал, что в первые дни их лучше придерживаться. Сзади к нему подкрался Сницарев и, обняв его за плечи, прошептал:
- Завтра сто дней до приказа. Стричься будешь?
Витька задумался. традиция - штука хорошая, но болваниться под "ноль" ему не хотелось. Опять же приказ командира - кто острижется наголо, те же известные трое суток получит.
- не боись, друг, всех не пересажают!- по-своему оценил его молчание Сницарев.
- Да?!- Витька тряхнул руку с его плеча, - Серега, ты как печка, а я и без тебя потный весь. Ты свой жар прибереги до лучших дней. Я думаю, а не постричь ли нам молодых? Пусть их подрастающие волосы будут показателем нашего грядущего дембеля, а то мне опять лысой головой сверкать не в кейф.
- Их само собой. Тут они никуда не денутся. А мы...
- А мы повременим.
Большинство роты высыпало на крыльцо.
- Гладков! Веди меня!- приказал Серега сержанту.
- Р-рота, построилась!
Молодые пшенари быстро заняли первые ряды. Возвышаясь над последними почти на голову, взявшись за руки, как в детском саду, заняли последние (дедушкины места) Сницарев с Малявиным и не в ногу со всеми после команды:"Шагом марш!", тронулись через плац в казарму.
После отбоя в роту пришел почтальон Ваня Ивахненко и, подойдя к кровати Малявина, спросил:
- Спишь, Вить?
- Сплю.
- Бандероль тебе пришла, я принес.
Малявин быстро подскочил, отбросив в сторону простыню, и протягивая две руки ладонями вверх потребовал:
- Давай.
- Нам пришла посылочка!- из угла казармы, прыгая по кроватям, к Витьке несся Сницарев, - Игде она?! Давай же ее сюда скорей!
Бандероль была небольшая и на удивление легкая. Малявин сорвал сургучовую печать.
- Беломорчик!
- Беломорчик!- Сницарев мертвой хваткой вцепился в крайнюю пачку, - Харьковский, родной! бог ты мой, - Серега надорвал зубами коробку и заглянул внутрь, - Пустая, что ли?- он сильнее рванул и высыпал на одеяло позвякивающие железки.
- Зна-аки! Полный комплект, вот это да-а! от кого, друг?
- От Чепы.
- Как он?
- Все так же. Пишет, что надежды никакой. Совсем ослеп.
- Беломор-то хоть мне? Ты же, Вить, не куришь!- потребовал Серега.
- Возьми, только дай Ваньке пару пачек за труды, а то он местом своим теплым рискует, без шмона нам посылки таская. Дай-ка, впрочем, и мне штучку. Я, пожалуй, закурю за Чепино здоровье, - Малявин неумело покрутил в пальцах гильзу папиросы.
У Лени Чечеля был аккуратный, по-девически закругленный почерк и теперь, глядя на лежащие на кровати листки, испещренные едва читаемыми каракулями, Малявин, может, впервые осознал Чепину беду.

14.

Серега Сницарев, сунув в карман телефонную трубку с наборным диском, выпрыгнул из окна своего родного узла связи, размещенного на первом этаже в штабе, и важно зашагал в сторону приемного центра.
Малявина он увидел издали. Тот сжигал перфоленты радиограмм. Заметив приближающегося приятеля, Витька замахал ему призывно рукой.
- Друг, я к тебе.
- Чай пить?- Витька спрятал коробок спичек в карман и, поворошив догорающую бумажную кучу носком сапога, сказал, - Пошли, у меня, правда, жрать нечего. Микола не шорохается, таракан.
- Я не за тем пришел. Помнишь, я тебе историю про Ваньку Бескоровайного рассказывал, ну, про брата, про матушку его... Вот, сегодня письмо от его старшего брата получил, почитай, - Серега протянул вынутый из бокового кармана гимнастерки конверт.
- Откуда читать?
- Культурный ты, Вить, как и я... Все подряд гони.
Малявин, пропуская приветствия, начал читать, пытаясь вникнуть в суть написанного:
" ... Стара совсем плохая стала, - прочитал он, - как гроб увидала, заговариваться начала. Все шепчет, что нет там моего Ванечки, сердцем чую, нету... Похоронили давно, а она все ходит по дому, ходит, сама с собой разговаривает. По ночам не спит, Ваньку часто зовет, исхудала. А тут надумала ехать к вам в отряд, где Ваня служил. Узнать хочет, где и как он погиб. Попроси, Серега, пусть из ребят кто напишет ей, а то извелась она вконец. Куда ей ехать? И так еле ходит..."
Витька не стал дочитывать письмо.
- Напиши ей, Вить, а?
- Так не было меня там...
- Кто был, тех вместе с ним и накрыло. Придумай что-нибудь. Я ее знаю, дотошная такая стара, - Серега зашел за Малявиным в аппаратную, - Приедет ведь. ты же Ваньку-то знал хорошо.
- Змей ты, вечно мне какую-нибудь хлюру подстроишь. Что я напишу?
- Меня-то в ту пору в отряде вообще не было. надо, друг.
Витька достал из ящика стола чистый лист бумаги и шариковую ручку, поводил ею по старой газете, расписывая, и, тяжело вздохнув, начал писать:"Уважаемая...", - здесь он замялся, задумавшись.
- Серега, как зовут Ванькину матушку?
- Мария... э-э... щас, погоди, вспомню. Мария Егоровна она. Точно, точно.
"Уважаемая Мария Егоровна, - продолжил Витька свое послание, - пишет Вам Ванин товарищ. мы служили с ним вместе на учебном пункте. Стоял я за ним в строю в одной шеренге, а потом его направили в ДШГ СБО, а меня послали на заставу... Сейчас я служу в роте связи. Как это ни тяжело, должен честно написать, что в гробу, который Вам привезли, Вани на самом деле не было, так как ракета, попавшая в вертолет, в котором он летел, разорвалась над территорией Афганистана и потом не были найдены не только останки людей, в нем летевших, но и остатки самой машины".
"Впрочем, и не искал их никто", - подумал Малявин.
"Сам я не видел, как это произошло, но знаком с людьми, которые это видели. Особо близкими друзьями мы не были, но за неделю до смерти Ваня заходил ко мне в роту перед очередным вылетом. Мы с ним поговорили о доме, о службе. Он добрый был и не озлобился вконец, как многие у нас здесь".
Малявин не преувеличивал. он вспомнил, как, моргая белесыми ресницами, зажав между коленями ладони больших рук, Ваня, сидя на углу кровати в казарме, рассказывал: "Не пойму, за шо я их убиваю, Вить. Бывало, смотришь, бегают вдалеке фигурки, смотришь на них сверху из вертолета, как мураши копошатся, жалко их, живые".- У Витьки аж перехватило дух от сознания, что Ванька исчез из жизни насовсем.
"Написал правду, все как было. Извините, что не догадался это сделать сразу. Виктор Малявин."
Закончив писать, Витька протянул листок Сницареву.
- Прочитай.
Тот, быстро пробежав глазами написанное, подумав, спросил:
- Считаешь, лучше правду?
- Серега, сколько можно врать? Нам врут, мы врем. Зачем? Что, родители не имеют права знать, как погиб их сын?
- Хватит ее кондрашка после твоего письма. и что тогда?
- По-твоему отписка: "Погиб при исполнении служебных обязанностей", лучше? Или ты думаешь ей байки наших политработников сил прибавят, если приедет она сюда?!
Серега с сомнением покачал головой.
- Ты прав, это на меня какое-то затмение нашло, - Сницарев подошел к телефону, снял трубку и выяснил у дежурного телефониста, что у него на узле все тихо и начальства не видать, пожал Витьке на прощанье руку.
- Ты не волнуйся, друг, я там в конце твоей цыдули от себя приписку сделаю, чтобы они с письмом никуда не ходили, а то ты еще за разглашение военной тайны залетишь куда-нибудь.
15.

Рота только угомонилась. Прошел час после отбоя, как вдруг сигнал тревоги разорвал тишину казармы. Из канцелярии выбежал лейтенант Акулов, он замещал уехавшего с колонной связи по заставам Короткина.
- Быстрей, быстрей, подъем! Пошевеливайтесь, бегом! Получать оружие и строиться в коридоре!- командовал счастливый зампотех.
- Р-рота, построилась! Все на месте?
- Герасима нет.
- Где Герасименко?! Как спит?
- Он стакан с водкой во сне допивает, не тревожьте его, захлебываясь от смеха, объяснил Малявин.
- Шутки прекратить! Слушай мою команду! На соседнюю заставу произведено нападение. Нам приказано выдвинуться им на подмогу со стороны отряда. перейдем за систему и двинемся вдоль границы. При движении приказываю на контрольно-следовую полосу не забегать! Стрелять только по команде.
Последний солдат Аркаша Герасименко покинул роту через десять минут после сигнала тревоги.
Малявин выскочил из тесноты коридора одним из первых, успел заметить прыгающих в машины стрелков с учебного пункта.
"Раз жучков подняли, значит, точно нападение, повторение осеннего прорыва", - рассуждал он, вбегая в раскрытые настежь ворота за колючую проволоку системы. Вскоре он поотстал от бегущих впереди, так как поправлял сбившуюся на ноге портянку, и теперь ему пришлось бежать в основной толпе, глотая пыль, поднятую множеством ног.
- Ой, не можу так быстро, Витя!- прохрипел бегущий с ним рядом Аркаша Герасименко.
- Быстрей, быстрей, -подгонял отстающих Акулов, - товарищей выручаете, не в игры играем!
- Витя, до заставы этой далече еще?- опять взмолился Аркаша, пробежав с километр.
- Этот фланг восемь, кажется... Но мы стык с соседней еще ... не прошли... С десяток еще будет.
- Ох, пристрелите меня лучше здесь, я так быстро не можу! товарищ лейтенант, убейте меня!
- Беги, сволочь, молча, - с трудом выравнивая дыхание, огрызнулся Малявин. Он, ускорившись, сделал попытку нагнать бегущих впереди ребят: Андрюху Косяка, Вовку Кузуба, Мишку Дикого и Валерку Гладкова.
"Самые смертники впереди шпарят, и я, дурак, спешу к ним присоединиться", - подумал Витька. Минут через двадцать он нагнал их.
Бежали с ожесточением, с хрипом вдыхая и выдыхая теплый воздух. Узкая дорожка, проходящая между рядами колючей проволоки и контрольно-следовой полосой, позволяла бежать только двоим в ряд.
"Если дать очередь из камыша, мы и рассеяться не успеем, все тут и поляжем", - мрачно рассудил Витька, но азарт гонки заставлял его забыть страх. Жажда боя опьянила ребят. Наверно, у большинства людей появляется желание убивать, как только они берут в руки оружие. Это говорит в них живущий в крови инстинкт мужчины-воина, борца за выживание, добытчика и охотника.
Через час с небольшим ребята подбежали к воротам заставы, где увидели мирнейшую картину. Двое из наряда с дежурным сержантом во главе сидели на земле с кусками хлеба в руках перед горкой из помидор.
- Быстро вы чего-то. Здорово, Витек, - поприветствовал Малявина знакомый сержант, - О, и ты, Андрюха, здесь. присоединяйтесь.
- Динамо бежит?- ехидно поинтересовался один из стрелков.
- У вас-с-с что, все нормально?- с трудом восстанавливая дыхание, спросил Дикий.
- Как видишь. Только что дядя Ваня звонил, спрашивал, не прибежали ли.
- Уй, я дура-ак!- Косяк хлопнул себя ладонью по лбу, - Как я мог забыть, что этот жирный бегемот сегодня оперативный дежурный! Это все его штучки, ... Вам патроны не нужны, а то я выкину к ... матери, - Андрюха начал лихорадочно вытаскивать из каманов пачки, прихваченные про запас.
- Давай, давай, а то у нас каждая гильза на счету. Угощайтесь пока, я хлеба сейчас еще принесу, черный, но другого нет, сержант снял с головы фуражку и начал бережно складывать туда коробки с патронами, не переставая изумляться, приговаривая, ну ты, брат, набрал!
Малявин взял помидор, обтер его о край гимнастерки и категорически запретил Гладкову трогаться с места.
- Сядь и не дергайся, пусть все сюда прибегут, а то они что-то не торопятся.
Минут через десять показалась основная масса солдат во главе с Акуловым.
- Как обстановка?- спросил он, подбегая, у Малявина.
- Воюем потихоньку, - сообщил ему Витька, смачно доедая последний помидор.- Вы заранее знали, что все это туфта или как?
Акулов ничего не ответил ему, он уже усиленно крутил ручку переносного телефонного аппарата, посылая вызов.
- Оперативного дежурного!- потребовал он у телефониста.
Пока начальство озадачивало их командира постепенно подтягивались отставшие солдаты. Последним появился Аркаша. Завидев дедов, он перешел с шага на легкую трусцу.
- Добежал?- ехидно поинтересовался у Тимченко. И тут же поучил увесистый пинок. от разных Булочников Аркаша насмешки терпеть не собирался.
- Построились! Быстро поднимайтесь!- скомандовал Акулов, положив трубку, - Быстро, быстро.
ребята неохотно поднимались с земли.
- Поступил приказ. В роте пожар, надо срочно выдвигаться. Время пошло. бегом марш!
Наступила тишина. После команды "Бегом" никто даже из молодых солдат не согнул руки в локтях.
- Машины, значит, за нами не будет?- поникшим голосом констатировал факт Аркаша.
- Р-разговорчики! Была команда "Бегом!".
Из строя вышел Малявин и не спеша пошел вдоль следовой полосы в направлении отряда.
- Малявин, бегом!
- Сейчас, разбежался. Время два часа ночи, а мне в три на службу заступать. Я что, ишак, всю ночь кроссы бегать, а потом еще на смену идти? Здесь я, между прочим, на полчаса раньше вашего был.
- На полчаса?!- округлив глаза, эхом повторил Акулов.- ну как же ты не догадался позвонить оперативному дежурному... Доложить надо было, Малявин!- у Акулова испортилось настроение, - Что ты будешь делать с такими солдатами?
- Тимченко, - подозвал тем временем Витька своего младшего смены, и когда тот подбежал, приказал ему, - дуй в роту. Прибежишь, оружие сдашь и пойдешь Валерку Пескарева подменишь, а мы с Андрюхой подойдем попозже.
Тимченко тяжело вздохнул, поправил туго набитый подсумок, но спорить не посмел. Следом за ним потрусили и остальные пшенари.
В роту Малявин с Косяком пришли около четырех утра, но далеко не последними. Гарнизон походил на растревоженный муравейник.Отовсюду неслись страшные матюки в адрес оперативного дежурного. Если бы сбылась хотя бы одна десятая часть тех проклятий, что посылались на его плешивую голову, то Малявин согласился бы повторить забег.
Возле тумбочки, борясь со сном, стоял замученный дневальный, Дранкин.
- В роте есть кто?
- Ни, они уси по домам спать пошли.
- Валера пришел?
Дранкин кивнул.
- Хорошо, на-ка вот, - Малявин, а за ним и Косяк поставили автоматы к стене, сняли ремни и стряхнули с них штык-ножи и подсумок с патронами под ноги Дранкину, поди сдай в оружейку, приказал Андрюха, - Что делать будем, Вить? В умывальнике не протолкнешься.
Малявин снял телефонную трубку.
- Зарядчик, - ответили ему после некоторого молчания.
- Здорово, Игорь, - поприветствовал Витька Сницаревского ученика-напарника, - Малявин говорит. Где друг?
- Спи-ит, - почему-то шепотом ответил ему телефонист.
- Понятно. Все спокойно? Тогда "Закат" дай.
Выяснив, что у них на узле все тихо, Тимченко благополучно отработал проверку, Витька, обратившись к Андрюхе, предложил:
- Пойдем в разнос! Посадят, так посадят! Занырнем в бассейн.
Бассейном называлась огромная забетонированная яма под открытым небом с двумя знакомыми всем по школьным учебникам математики трубами, по которым вода втекает и вытекает... Плавать в нем имели право только офицеры и члены их семей. Любой солдат, пойманный на месте преступления, подвергался по приказу командира аресту на семь суток. В начале лета были посажены один за другим трое ребят из СБО, и с тех пор рисковать, совершая по ночам луннные заплывы, никто не хотел.
Андрюха, нахмурившись, поворошил рукой свой иссиня-черный чуб и, обреченно махнув рукой, согласился:
- Пошли.
Бассейн находился за офицерским городком перед летним клубом. От него до приемного центра оставалось метров четыреста.
Витька залез на железную сетку ограды и неловко спрыгнул вниз. Воздух был теплый. Малявин испытал ни с чем ни сравнимое удовольствие, скидывая с плеч просоленную, липкую от пота, гимнастерку. Тихо охнув, Андрюха соскользнул в воду.
- Хорошо, Витька! Больше всего я боялся, что нас заловят, пока мы раздеваться будем, а теперь пусть сажают, не страшно.
На этот раз ребятам повезло. Вдоволь наплававшись, они, никем не замеченные, пробрались к себе на узел.
Такие ночные бега на соседние заставы вошли в правило. теперь поднимали уже не весь гарнизон, ДШГ СБО и учебный пункт, а отдельные подразделения по очереди. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы в середине июля не произошло следующее...
- Р-рота, подъем!- кричал дневальный дурным голосом.
- На ...! Никаких тревог, два часа ночи! Опять дядя Ваня шалит!- неслось со всех сторон. Под мигающим табло "Тревога" исходил треском электрический звонок, напоминая всем безвозвратно прошедшие школьные годы.
- Ничего не знаю, я на службе! Погасите свет!- требовал Малявин, заворачиваясь в простыню.
Поднатаревший в ночных треволнениях Сницарев, крепко матерясь, собрал свои манатки и пошел досыпать на узел. Ребята из ДШГ, прилетевшие только вечером с операции, категорически отказались не только куда-либо бежать, но и ехать. Учебный пункт, хотя и собрался к выезду быстро, но выехать не смог, так как забастовали шоферы с автороты.
Бледный Акулов метался по роте поодиночке, вытаскивая из кровати обнаглевших дедушек, выгоняя из сушилки и ленкомнаты прятавшихся там пшенарей.
- Нападение на заставу! Звонил оперативный... Я приказываю тебе, Дикий! Встать!- лейтенант Акулов стоял по стойке "смирно", взяв руку под козырек перед сидящим "по-турецки" на кровати Мишей, который, еще не проснувшись, позевывая ругался сквозь зубы.
Через полчаса в гарнизоне появился дежурный по части и с тоской в голосе докладывал оперативному по телефону, что солдаты отказываются подчиняться.
Через сорок минут Акулов, наконец, выстроил получивших оружие солдат в коридоре и тут же, к немалому своему удивлению, случайно обнаружил, что ни один из них не взял с собой патронов. В лучшем случае у некоторых молодых в подсумках лежали пустые магазины (каждый облегчился перед кроссом, как мог).
- Получать патроны! Быстро! Я вас всех... Я вас... Я ...
Первая машина выехала из отряда только через полтора часа после объявления тревоги. А тревога была настоящая...
Чистое дело случая, что бандиты довольствовались оружием, захваченным у наряда. Их расчлененные тела были потом найдены в камышах. Затем басмачи дали несколько залпов по казарме, выбив все стекла и, не вступая в бой, отошли за реку. Банда состояла, как потом установили, из трехсот сабель, и им не составило бы большого труда захватить заставу, но поопасались, видимо, появления подкрепления из отряда.
Потом для разбора этого случая приезжала из Москвы специально созданная комиссия. Неизвестно, что она установила, только отряд после ее отъезда официально перешел на боевое положение, и все учения были категорически запрещены.

16.

- Это что за триппер?!- лейтенант Акулов двумя пальцами с опаской держал извлеченные из недр колодца остатки маскхалата, который Малявин с Косяком использовали для обтягивания дембельских альбомов. Замещая Короткина, Акулов хотел служануть в полной мере перед начальником связи.- Малявин, я тебя спрашиваю!
- Я, товарищ лейтенант, по помойкам таким не лажу, там кабели проходят, напряжение всякое, опасное для моей драгоценной жизни, - нахально ответил Витька. Шмон уже длился полчаса, но ничего существенного Акулову найти пока не удавалось. Старая шинель, бушлат, несколько кружек - вот и все, что составляло его трофеи.
- Ага, а здесь у нас что?- В проеме между стойками приемника зампотех углядел спичечную коробку.
- Не надо трогать!- пискнул Тимченко, но поздно. Акулов уже открывал ее, и в то же мгновение с вскриком бросил на пол. Из коробки выскочил гигантских размеров скорпион и, предостерегающе задрав кверху смертоносный хвост, замер в ожидании. В следующую секунду сапог лейтенанта накрыл его.
- Какого зверя загубили!- Малявин присел на корточки над останками паука.
- Ты, это того, Малявин, здесь что, зоосад или боевой узел?Акулов от волнения начал немного заикаться.
- Два месяца в коробке прожил, а какой шустрый, - не слушая офицера, сокрушался Витька, - Андрюха-то как расстроится! Он его час из щели в боксах добывал.
- А если бы он меня...
- Нечего лазить туда, - сказал вслух Малявин, а про себя продолжил, - куда собака свой ... не сует.
В это время неутомимый зампотех подошел к шкафу и вынул оттуда старый журнал с записями дежурств. Следом за ним вывалилась пачка фотографий, о существовании которой Малявин совершенно забыл.
- Это мы будем посмотреть, - мгновенно повеселевший Акулов веером раскинул на столе фотографии.- Тэк-с, тэк, мэкс, ворковал он, - Ах, Сницарев! И точно - пьян! Малявин, посмотри, и не спорь со мной, я даже по фотографии сразу вижу, пьян человек или нет.
Витька нехотя приблизился к столу. На фотографии Серега был изображен в расстегнутой гимнастерке с сигаретой в углу рта. Одной рукой он обнимал коммутатор, а в другой держал чемодан-дипломат.
- Нарушение формы одежды - раз, фотографирование на фоне секретных объектов - два, в нетрезвом виде - три, - перечислял, загибая пальцы зампотех. С треском разорванное на куски фото полетело вниз.
- Ох, Малявин, да ты что?!
- Чего еще?- Витька с грустью смотрел на гору растущих на полу обрывков.
- Разве можно так фотографироваться?! Ты кандидат в члены партии!
Малявин в недоумении уставился на фотографию, на которой был изображен он с Косяком на фоне памятника Ленину.
- И в чем здесь криминал?- Малявин покрутил карточку в руке.
- Как, ты даже не видишь! Здесь у Владимира Ильича нет головы!
- Ну, нет, не уместился весь. Ну и что?
- Как что! Ты издеваешься или специально под дурачка работаешь? Это же святыня для каждого советского человека! А тут ты с Косяком, а Ленин без головы. Ты думай в другой раз, где снимаешься, - он выхватил из рук Малявина фото.
- А чего это вы Владимира Ильича порвали? Он, конечно, может, и без головы был...
Зампотех замер, побледнел и, судорожно сглотнув слюну, пробормотал:
- Это, Вить, так я, чтобы не увидел кто... Мало ли что подумают, чтобы разговоров не было всяких.
- А-а-а, - понимающе закивал головой Малявин, - Понятно.
Выпад подчиненного так здорово выбил из колеи лейтенанта, что он прекратил дальнейший обыск, сам подобрал остатки фотографий (случай небывалый) с пола, вынес их на улицу и там сжег.
- Такие фотки классные порвал, шакал, - от души выругался после ухода Акулова Малявин, - лазит везде, триппер двуногий. Перепрячь все заново, - глядя на разбросанные шинель с бушлатом, приказал Витька Тимченко, - да порядок начинай наводить, а то скоро смена придет, а здесь срач такой.

17.

Задача была на удивление простой и ясной: искать на территории части монолитный кусище свинца, размером с полтумбочки. Нашедшему - краткосрочный отпуск домой.
После развода старший лейтенант Короткин еще раз повторил приказ командира отряда и, разбив роту на две части, заслал под руководством Акулова и Прибыткова в отведенные ей участки для прочески.
- Пойди, найди, не знаю что, - ворчал Миша Дикий, старательно оглядывая на своем пути каждую пядь земли.
- Чудак, ты еще прошлогодние листья разгребай, не грибы собираешь! Сказали же во - размер, - Малявин повторил жест командира отряда, описывая двумя руками окружность.
- Может, прикопал кто?- с надеждой в голосе отозвался Миша.
- Попробуй, копни, - Витька поковырял носком сапога твердую, как бетон, землю.- Они что, совсем умом вертанулись? Гляди, смену подняли. Что стране свинца на пули не хватает?
- Друг, ищи!- навстречу Малявину, широко раскинув руки, приближался Сницарев, - ты теперь собака! И я, и Пескарь, и Косяк - мы все псы! Нам всем ефрейторов кинули, мне утром писарь из четвертого отделения звонил. Мы теперь заживем новой, собачьей жизнью!
- Обогатимся, - Малявин хотя и обрадовался, но старался вида не подавать. Он поднял с земли патрон от пулемета, покрутил его в пальцах и кинул обратно на землю.- Будем теперь лишний рубль у государства урывать, красота! Серега, ты случаем не знаешь, что мы ищем?
- Знаю, - Сницарев помрачнел, - пусть эту железку враги найдут.
- А отпуск?- изумился Дикий.
- Он тебе, боюсь, не в кайф пойдет, - Сницарев поднял руку с выразительно согнутым указательным пальцем, - Вчера командиру с округа звонили. Я особо, правда, не разобрался, в чем дело... Еще пять лет назад на третьей заставе поставили уловитель нарушителей какой-то новый, секретный. В свинцовую капсулу, кажется, уран заключен, и от него через ма-аленькое отверстие поток частиц разных постоянно тек, а на некотором расстоянии стоял этих штук уловитель, - Серега вынул пачку сигарет, не спеша закурил и продолжил рассказ, - Вот если враг какой эту линию пересекал, то на заставу о том сразу же поступал сигнал. Года два назад списали это приспособление и выкинули за ненадобностью за заставой на помойку, а ее какой-то местный предприимчивый дашнак спер и себе в хозяйстве приспособил, предварительно распилив. Сам он помер вчера. Трое его детей и соседи на ладан дышат, но у него в саду только одну половинку железки нашли, а другой нет.
- Кишлак этот далеко?- забеспокоился Дикий.
- Километров восемьдесят отсюда.
- А здесь ы тогда что ищем?
- Нучальству оно видней, - наставительно изрек Малявин.Друг, если бы не твое любопытство, Миша тут всю землю, как крот, перекопал бы.
- Я, Вить, знаешь, как сам от него страдаю. Иногда киплю от злобы прямо весь. И не сделаешь ничего. Вчера жена Полянского звонила. "Ванечка, - говорит, - пришли мне пару негров, хочу шкаф в другую комнату переставить". Сука тощая! Как она под таким боровом лежит, не сломается? Это мы с тобой, друг, негры!
- Меня, Серега, больше всего команда Ерофеева бесит, когда он после окончания фильма кричит:"Сначала выходят люди, потом солдаты!"
- К этому я привык, вроде так и надо. Внимания уже не обращаю, а вот к шуточкам деток и жен офицерских притерпеться никак не могу, - Сницарев крепко выругался.
- Малявин! Ты что там за аудиторию вокруг себя собрал?служивый Акулов решительным шагом направился к ребятам, прекратили перекур!
- Пошли! Создадим видимость поиска, а то он не отстанет. Будет здесь до обеда возле нас крутиться, - сказал Дикий, с сожалением бычкуя сигарету.
После обеда от роты потребовали два человека в караул для охраны машины со смертоносным грузом. С автороты выделили самого молодого провинившегося пшенаря-первогодка водителя.
- Не поеду я! - верещал назначенный в наряд Дикий.- Мне моя потенция жить не мешает!
- Ты что, Миша, о чем говоришь! Мы будем ехать совсем на другой машине в отдалении, - ласково убеждал его Акулов, на которого Короткин скинул обязанность сопровождать груз.
- Не-е, и не уговаривайте. Берите молодых, вон Тимченко хотя бы или он, Дранкин! А я никуда не поеду, хоть сажайте опять.
- Ты что, Дикий! В детском саду? Я тебе приказываю, иди получай оружие!
- Мне здоровье дороже!
- Дикий, смотри, я этого так не оставлю! Дранкин, собирайся, со мной поедешь! А откуда ты, Миша, знаешь, что мы будем охранять?- запоздало спохватившись, спросил Акулов.
- Весь отряд знает. Я, что, самый молодой?
- А я крайний? Я - офицер!
- Вам за это деньги платят, - тихо пробурчал Миша.
- Что?! Я дурак?- недослышав его бормотанье, взвился зампотех.
- Товарищ лейтенант, вас к телефону!- прокричал дневальный.
Акулов погрозил Дикому кулаком и кинулся в канцелярию.
- Сколько ему еще служить!- посочувствовал Малявин, глядя вслед убегающему лейтенанту.

18.

К стоящему на столе, возле телевизора, магнитофону Вовки Кузуба, подошел Короткин и , нажав на "стоп", прервал песню.
- Все! Шалман закрыт. Смотрите программу "Время", - он включил телевизор, покрутил ручку настройки, добиваясь четкого изображения и, недовольным взглядом окинув притихшие ряды подчиненных, вышел из ленкомнаты.
- Там, кто-нибудь, убери звук, - приказал Сницарев, как только дверь за командиром роты закрылась, - классную песню ты, Вова, записал! Миллион, миллион, миллион алых роз! Та-рам, тарам, та-ра-рарам! Блеск! Витя, ты любишь Аллу Борисовну?
- Слушать.
- А-а, ты ничего не понимаешь! Такая сы-ытная женщина!Серега даже причмокнул губами, не находя слов, чтобы выразить свое восхищение певицей.- Я так стосковался по бабам! Ты, друг, даже не представляешь! У меня каждое утро простыня в виде палатки поднимается.
- Могу, почему нет. Ты хоть иногда набеги делаешь на город, а я на монашеском положении уже как два года (чуть прибавлять себе срок службы считалось делом святым), - вздохнул Малявин.
- Хочется, друг, разговнеться?
- Разговеться?!
- Ну, да, не придирайся к словам. Как?
- Ясен... Хочется.
В ленкомнату вошел Тимченко и, вытянув руки по швам, спросил сонным голосом:
- Разрешите войти? Разрешите присутствовать?
- А где это тебя, Булочник, носит? Ты что, самый политически грамотный, - коршуном набросился на него Сницарев, - мы тут, понимаешь, с другом мировые новости узнаем, просвещаемся! А ты что делаешь?
- Я в сушилке заснул. Меня Миша Дикий сюда направил.
- Не высыпаемся?- строго спросил Косяк, дописывая третье письмо, - И какое ты сам себе выберешь наказание?
- Коридорчик, может, затянуть?- робко начал Тимченко.
- Коридорчик, ленкомнату и сушилку и не сейчас, а после отбоя, - вынес приговор Андрюха.
- Есть, - Тимченко, радуясь, что легко отделался, быстренько пристроился на стуле за одним из первых столов.
- Воспитывай их, воспитывай - и никакой благодарности тебе, - посокрушался Кузуб.
- Все от человека зависит, - предположил Малявин.
- На кось, выкуси, - Сницарев показал ему испачканный черной тушью большой палец, сложенный в немудренной комбинации между указательным и безымянным, - ни фига от человека не зависит. Все от обстоятельств идет. Не будь армии, не было бы и дедовства.
- Относись к человеку без подлости, и он тебе тем же ответит.
- Ха-ха! Растопырь шире карман! Вот ты, Витька, к пшенарям относишься со всем уважением. "Пожалуйста", по имени их всех величаешь - и что? Давай спросим их самих. Дранкин! Скажи, обормот, кто самый ярый дедушка в роте?
Дранкин испуганно оглянулся и беспомощно пожал плечами.
- Ну, ну, не буди во мне зверя! Говори!- подбодрил его Сницарев.
- Миша и Валера Пескарев.
- Га-га, - обрадовался Серега, - Булочник, а ты как считаешь?
- Андрюха Косяк, Пескарев и ты...
- Как я? А друг?- оскорбился Серега, - А друг! Ты что?!
В ленкомнату тихо вошел Короткин и замер, изучающе оглядывая солдат.
- Ну-ка, Косяк, дай свою книжечку сюда, - он сделал звук телевизора погромче.
- Я же не читал ее, товарищ старший лейтенант.
- Рассказывай.
- Она библиотечная.
- Это твоя личная трагедия. Я тебе ее, может, и верну. Давай, давай.
Андрюха нехотя поднялся, подошел и отдал книгу.
- А.Мельников (Печорский). "В лесах", - прочитал Короткин вслух.- Надо будет почитать. Ремень подтяни, воин, - с этими словами Короткин покинул комнату.
Косяк, оставшись без полюбившейся книги, с досады без слюны сплюнул на пол и выругался.
- О, кто самый ярый у нас в роте, оказывается, - подытожил спор Малявин.

19.

- Дела творятся в столице! Черте что делается!- задыхаясь от волнения, рассказывал Некрасов, сидя на кровати в казарме в окружении дедсостава. У него умер отец, и его отпустили на похороны. В Москве он жил где-то в районе Беляево, а об этих местах у Малявина были весьма отдаленные представления, поэтому общих тем для разговоров у него с молодым сержантом не находилось. Витька слушал его и блаженствовал от сознания того, что дембельский альбом благополучно переправлен в столицу, находится у отца. "Теперь только самому вернуться", думал он, растянувшись на железной кровати.
- Фашисты появились, панки какие-то стриженные. Собираются на Пушкинской площади, митингуют. Тусуются, как сейчас говорят, и никто их не трогает, главное.
- О, сволочи, нас бы туда кинули! Мы бы их быстро под орех разделали, - заерзал на табурете обнаженный по пояс Миша Дикий. Он, возбужденно сжав кулаки, поиграл развитой мускулатурой рук.
- Все впереди, Миша, - Малявин успокаивающе похлопал его по заросшей волосами спине, - если тебя обстричь, можно из полученной шерсти добрый свитер связать.
- Помолчи, Вить! Дай человека послушать, - Сницарев лежал на кровати, мечтательно обняв подушку, - Хрен с ними с панками, фашистами всякими. Бабы, как там? Какие они на воле? Вдул хоть кому?
- Да-а. Я об отце особо не печалился. Сколько можно ханку жрать? Кровь не только себе, но и другим портить? Сразу после похорон к соседке зарулил. Там такая любовь пошла... Я ее до армии целый год обхаживал, только перед призывом и уломал, - Некрасов в смущении оглядел настороженные лица слушателей.- Я первые разы даже до конца встремить не мог. Прямо сразу с порога и заряжал...
- Гы, гы, гы, - пророкотал Сницарев от восторга.Ну, ну, ну, подробнее, не гони лошадей.
- А что дальше? Потом постепенно обрел форму, но подолгу все равно работать не мог. Без привычки трудно сдерживаться. Обещала ждать. В кабак раз с ней завалились. Денег у нас мало, но зато чего я там только не насмотрелся! Пацанов молодых полно. Кто бритый наголо, у кого только виски, с серьгами.
- Врешь, - воскликнул Дикий.
- Честно, все в джинсах фирменных. Денег полны карманы, многие на машинах своих, а на вид им лет шестнадцать-семнадцать.
- Сюда бы их. Я бы им показал серьги!- Миша засопел.
- Говорят, этой весной день рождения Гитлера отмечали. Народу собралось - тьма. Многие со свастикой при форме фашистской были. - Стрелять их надо ... ! Сидим здесь, границу стережем, а изнутри такой чирий вылез! Сам бы стрелял!- Сницарев с силой погрузил кулак в подушку, из которой незамедлительно поднялся столб пыли.
- А ..., - Серега, выругавшись, чихнул.
- Дела чудные пошли. Мне об этом Ковалев Серега, прадед наш писал, но я не особо поверил поначалу.
Вообще коротенькая записка, пришедшая недавно от Ковалева после его трехмесячного молчания здорово озадачила Витьку. Он тогда с удивлением вынул из конверта двадцатипятирублевый билет и несколько раз кряду прочитал письмо. Серега писал, что начал крутиться. Собрал группу ребят, чтобы фашистов погонять, а затем, пораскинув мозгами, решили они подоить всякую шушеру. "Деньга пошла ломовая, на Алке, глядишь, и женюсь, - писал он, - приезжай скорее, вольешься в коллектив".
"Что на гражданке делается?- недоумевал Малявин, читая письма Ковалева.
- Эх, братцы, выкарабкаться бы только отсюда! А там... Заживем! Какое мне дело до других, будь ты фашист или панк, наплевать на все с высокой колокольни... Пусть каждый живет как его душе угодно. А я бы ходил рыбку ловить. Клубничку на огороде посажу, женюсь! Жизнь, а!- ошарашил всех своим высказыванием Косяк.
- Ты на рыбалку, а по твоим детям из пулемета, - предсказал Сницарев.
- Типун тебе на язык, - пожелал ему Андрюха.- Это все у ребят от молодости, перебесятся. После службы век глаза на это оружие не смотрели бы.
- Отслужить!- мечтательно улыбаясь, согласился с ним Малявин, - Домой!
- Зацию давай! Зацию!- дурным голосом на всю казарму заверещал Сницарев.- Давай!
- Ты затрахал! Кончай базар!- проворчал безуспешно пытающийся поспать перед нарядом Валера Гладков.
- Ты затраханным призвался!- совершенно спокойным голосом парировал его выпад Серега, перестав раздражать слух своим криком.- Друг, он нас обидел!- Сницарев ткнул указательным пальцем в направлении Гладкова.
- Он не по злобе. Простим жука?
- Ладно, пусть летает.

20.

Малявин впервые позволил себе не встать ночью на службу, а приказал дневальному разбудить себя за два часа до подъема. На смену его напарник Тимченко отправился один.
Теперь в предрассветной мгле Витька с опаской пробирался к своему родимому узлу связи, сердцем чувствуя неприятности. Треск морзянки слышен был уже при подходе к приемному центру. Малявин одним прыжком преодолел три ступеньки крыльца и, ворвавшись в аппаратную, успел уловить на слух последнюю группу кодов. Он поспешно положил руку на ключ и, скосив взгляд на таблицу дежурного радиста, отзвучал в эфир свои позывные.
"Почему, почему не отвечаете? Нарушение", - ответил ему душанбинский радист, временно работающий за главрацию.
- Эх, - прокряхтел Малявин, показывая кулак перепуганному Тимченко, и переключившись на датчик, выкрутив его на максимальную для восприятия скорость, оттарабанил в эфир, используя и запрещенные, "гражданские"коды: "Нарушение принял. Здесь перед этим я учил работать пшенаря".
- Кто ты?
- М--н, - ответил Витька.
- Понял, нарушение анулирую, до связи.
- До связи, - хрюкнул Витька прощальный код и, резко встав, опрокинув табурет, накинулся на Тимченко.- Ты что, таракан, обыкновенную проверку отработать не в состоянии?! А?! Булочник е..., ты знаешь, что значит нарушение от главрации получить?! В иных отрядах за это сразу десять суток гауптвахты втыкают! Почему не отвечал?
- Передатчик еще нужен?- пронесся из динамика голос Сани Калабухова с передающего центра. Витька снял с крючка микрофон и, нажав на тангенту, поблагодарил:
- Все, спасибо, Шур, вырубай. Так что?- Малявин опять перевел взгляд на Тимченко.- Что репу свою воротишь? Гляди мне в глаза!
- Витенька, я... понимаешь... не сердись только! Хотел на датчике работать, а тумблер на ключе стоял. Так получилось.
- Ладно, бывает от волнения, и со мной было раз, но в другой раз накажу.
Треск телефона ворвался в затихшую было аппаратную.
- "Закат", ефрейтор Малявин слушает.
- Здорово, зема! Борисов говорит, с Душанбе. Чо ж ты, Витька, своих сынов бездарных щелкать не научишь? Я думал, тебя со смены убрали, а пшенов одних запузырили, вот и решил, было, их покарать. Хорошо, ты вовремя вылез.
- Правильно, - одобрил поступок земляка Малявин, - спасибо! Как дела у тебя?
- А-а, все по-старому. Хотели в ваше ДШГ упечь, так еле отвертелся. Я тут с такой биксой познакомился! Семь баллов, секс-бомба! Восемнадцать лет. Тебя-то на войну не загнули пока? Нет? Витька, алло, что такое, мать твою...
Связь на мгновение прервалась.
- Алло, ты куда пропал? Помнишь, зема, ты мне за жучка звонил?
- Какого еще жучка?
- Отказника, его к нам на следствие присылали от вас весной.
- А-а, ну как же, помню.
- Повесился, говорят.
- Как?!
- На брючном ремне. Прикрепил к батарее сушилки и коленки поджал, но это не у нас. Я, как ты просил, проследил. Его особо сильно не били и загибали не больше положенного. Это он после комиссии учудил, когда его от нас в стройбат перевели к "шурупам". Вот такие новости, брат. Пшена своего тупого воспитывай. Звони, если что. Может, фуры у вас в военторге московские появятся, уж позаботься тогда...
- Сделаю. Пока.
Малявин положил трубку на рычаги и замер, уставившись на черный телефонный аппарат без наборного диска, чувствуя как поездными колесами отдаются в горле удары сердца.
- Булочник! Жучка-отказника помнишь? Конопатый такой, нескладный, ты тогда за раннее свое дедовство из-за него очко лезвием скоблил по моей просьбе.
- Конечно, помню, шакала трусливого. И чего ты, Витя, тогда за него вступился?
- Как его фамилия была? Ну, звали-то хоть как?
- Без понятия. Жучок и жучок. Из-под Воронежа он родом. А что?
- Да, так...

21.

Миша Дикий исхитрился спереть со вклада Прибыткова двухлитровый битон гидролизного спирта. Приказ было решено отмечать две недели спустя, после опубликования его в газетах. Надо было выждать, пока начальство ослабит свою бдительность. Согласно заведенному правилу, 27 сентября Малявин отдал Тимченко за завтраком свою дневную порцию масла, предварительно осуществив его перевод в дедсостав посредством ремня.
Отмечать приказ собрались в кузове КШМ, стоящей в боксах, за маленьким столиком, узким кругом. Малявин в этот момент находился на дежурстве, поэтому пить особо опасался. Из закуски были только огромные шмотки сала и чеснок. Витька резко опрокинул себе в рот пахнущую природным газом жидкость со словами:
- Чтоб, братцы, хоть третий Новый год дома встретить здоровыми и невредимыми.
Все собравшиеся встретили его слова улыбками, прекрасно понимая, что на это надеяться, все равно, что мечтать о полном роспуске армии. Спирт подействовал на всех быстро, но разговор не заладился, праздник получился грустным. Выпили за погибших, упомянули всех поименно и удивились, до чего же их перечень длиннен.
Через полчаса Малявин вылез из машины, запер за собой огромные железные ворота боксов на замок и опечатал их. По предварительной договоренности он должен был выпустить ребят из добровольного заточения через два часа, а если случится что-то непредвиденное, то они смогут вылезти и через окно, отогнув решетку.
На узле было спокойно, новоявленный дедушка Тищенко службу тащил исправно. Витька пристроился на крылечке.
"А ведь был порыв, - думал он, - точно помню, как в классе третьем вышел в вестибюль школы, где висели маленькие карточки-портреты героев летчиков, пограничников. До чего хотелось быть похожим на них! Мечтал погибнуть за Родину, желательно, конечно, до конца, а так слегка покалечиться - уж больно хотелось потом увидеть самому свой такой портрет".
Сейчас Малявин гибнуть не хотел ни за какие портреты...
Он все чаще под утро выходил на крылечко, оставляя дверь в аппаратную открытой, удобно устраивался, положив под зад кусок фанерки и наблюдал, как на востоке начинает всходить солнце и от земли волнами убегает прохлада.
"Нет, - думал он, - меня не могут убить в этой заварухе. Смерть тыкнет своим пальцем в кого-нибудь другого, не в меня! Освобождение так близко, такая жизнь впереди!"
Чувство своей такой неуязвимости уже охватывало Малявина однажды в детстве, когда его, четырехлетнего, с сильным отравлением положили в карантинный бокс, где лежали больные дизентерией детишки. Карантинный бокс был маленьким одноэтажным зданьицем, стоящим на задворках огромных больничных корпусов, возле морга. Оно часто всплывало в Витькином подсознании, навевая своим видом животный страх за свою жизнь.
Тогда, когда под утро температура у него спала, прошел озноб и прекратились жуткие спазмы рвоты, Витька разглядел сидящего на ночном горшке симпатичного черноглазого мальчишку, который обучал искусству вращения крышки от горшка вокруг своей оси неопытных новичков и , мило улыбаясь, уверял Малявина:
- Ты, мальчик, умрешь обязательно. Вон, как тебя трясло вчера. Кто на этой кровати лежит, тот всегда умирает. Я здесь давно, отсюда уже вынесли двоих. Вы не бойтесь, у вас хорошие кровати, - успокоил он братьев-близнецов, своих соседей и учеников по горшкам, - вы будете жить , у вас кровати не мертвецкие.
"Глупый какой! Как же я умру, - думал тогда Витька, - я никак не могу перестать жить, исчезнуть. Он просто не понимает, что говорит. Меня папа с мамой так любят и дедушка Дима, и бабушка Зина и Оля тоже..."
"На волоске тогда висел, хорошо дед приехал, спас. На свой риск забрал меня из карантина под расписку. Не было у меня дизентерии никакой, а ведь залечили бы, сволочи, - Малявин потянулся и опять погрузился в размышления. Алкогольные пары будоражили его мозг, - Зачем жизнь? До чего олдиноким блеском молнии сверкнет в нашей голове короткий блик сознания... Лет до десяти и живешь, а потом до двадцати большинство живет ради того, чтобы волновать своим существованием лиц противоположного пола. Нам мучительно хочется нравиться другим. Вот только зачем? И что делать, когда это прекрасное желание пропадает и в 19 у меня мучительно-сосущее душу желание жить ради себя самого и твердое убеждение, что в этой жизни единственно любящие нас люди - родители. Я, наверно, трусоват от природы, уж слишком высоко ценю свою жизнь. Неужто больше не увижу солнышка, звезды, не буду дышать воздухом, не доведется думать. Мои мысли растворятся, исчезнут насовсем, навсегда, а в мире все пойдет своим неизменным путем... Революция чужого народа, что мне до нее... Задрожал, Малек, наложил в штаны! Прав был Чепа, вот приказ и реально стало вырваться отсюда, забрезжил лучик свободы, солнышко засветило, солнышко свободы... Солнышко, - Витька поднял глаза к небу, - такая огромная планета, на которой происходят процессы, губительные для всего живого там, а для нас на Земле далекий отсвет чужих смертей несет жизнь! Кого согреет моя смерть?! Хочу жить! Да! Да, да, не хочу в двадцать лет загнуться! И в сорок не захочу и в девяносто! Ни за какие идеи псевдосвободы! Хочу свободы настоящей, для себя лично, а не призрачной для всех!"
- Ты звал меня, Вить?
Малявин, вздрогнув, обернулся, из двери аппаратной выгляядывал Тимченко.
- С чего ты взял?
- Ты кричал. Показалось...
- Крестись, старый хрыч.
Лицо Тимченко расплылось в счастливой улыбке.
"Наив, - глядя на него, подумал Малявин, - считает, что став дедом, он теперь заживет. Сам такой был, баран! Чем ближе дом, тем ненавистнее служба".
Малявин прислушался - со стороны боксов доносилось нестройное пение.
"Обнаглели квартиранты. Совсем страх потеряли, - Витька улыбнулся, - прорвемся. Не я первый, не я последний. На миру и смерть красна, как утверждают те, кому она в харю холодом не дышит, сволочи. В армии много думать вредно..."
- Булочник! Службу понял? Знаешь, за ради чего мы гнием в этом краю? Как? Еще не уяснил? Объясняю. Вылезь сюда, прочти и осознай глубину мысли, - Витька показал на висевший над входом, написанный от руки, лозунг: "Наша цель - коммунизм!"

22.

Малявин при выходе из столовой высыпал в урну горсть таблеток, выданных ему перед завтраком фельдшером. Его примеру последовал и Сницарев.
- Вот так, друг, пьешь всякую дрянь, а потом думай, от чего помер. Я, может, желаю знать, что за лекарство мне дают, может, оно на мой организм какое влияние побочное потом окажет?! Правильно я говорю? Ты чего, Вить, все кривишься?
- Второй зуб, кажись, сломал, - Малявин ощупывал языком непривычно острый край зуба.
- Что ты, друг! Ты собака молодая, с чего бы тебя напасть такая посетила?
- Сам ты пес служивый!
- Всех нас Родина одинаково отметила и поощрила, - Сницарев выставил вперед плечо, демонстрируя узенькую желтую полоску на погоне.- Не злись, старый, теперь тебе самая пора идти зубы лечить, считай, третий год службы пошел.
Ничего так не боялся Малявин, как зубоврачебного кабинета. От одного запаха медицинского, от голубых стен и белой побелки в санчасти его мутилоА жужжание бормашины в пот кидало. К тому же, у капитана Назарова, хмурого таджика с грустными, всегда слегка затуманенными алкоголем глазами, была своя система излечения больных.
- Ти-и какой год служишь, военный?- с сильно заметным акцентом, на удивление высоким голосом, обычно спрашивал он солдат.- Вас много здесь, а я один. Служить тебе еще долго, возиться с тобой мне некогда. будем удалять, - этим утверждением он всегда заканчивал свои расспросы, узнав, что солдат еще и года не прослужил.
Витька вспоминал, что его деду с заставы, Леше Аршавину, было за два года службы удалено четыре зуба, причем один вырван был по ошибке - здоровый.
- Зуб болит, сил нет, - сообщил Малявин командиру роты, разрешите в санчасть сходить.
- Давно болит?- Короткин широко улыбнулся.
- Недели две. Нет сил терпеть больше.
- Сочувствую, но ничем помочь не могу. На службу все равно придется идти.
- Болит, спасу нет. Не шлангую, право слово.
- Это, Вить, твоя личная трагедия. Сходи, запишись в санчасть на прием в свободное от службы время.
- Я о том только и прошу.
Малявин для того испрашивал разрешение, что по гарнизону рыскал вконец озверевший начальник тыла Дядя Ваня и всех отловленных солдат отправлял на "губу" за одиночное передвижение. С той поры, как ребята, служащие в Даштикале, написали в округ коллективную жалобу (заявления отдельных лиц не рассматривались) о том, что вместо положенных пяти чеков в месяц они получают три рубля восемьдесят копеек, была назначена комиссия, в результате работы которой был снят с должности и уволен из войск в запас начальник финчасти, а Дядя Ваня получил выговор.
Правда, всем служащим на территории Афганистана теперь стали платить чеками, но от начальника тыла в отряде солдатам вообще житья не стало.
До санчасти Витька добрался без приключений. В кабинет к стоматологу очереди не было никогда.
- Заходи, ефрейтор, - пригласил его Назаров, - присаживайся.
Витька с замиранием сердца опустился в кресло и открыл рот, насколько хватало сил.
- Фамилия?
- Малявин.
- Давно служишь? Рот закрой пока, - Назаров открыл журнал и что-то там записал.
- Третий год.
"Лучше в Афган на войну, чем в это кресло попасть", - подумал Витька.
- Надо лечить. Давай глянем. Ну-ка, - капитан, вооружившись двумя железками, нагнулся над Малявиным. От него исходил запах дорогого одеколона и коньяка.- Запустил ты здорово... Раз, два, три, четыре... Нда-а. Какой болит?
- Ой.
- Тш-ш, все понятно. Поставлю тебе мышьячок на нижнюю шестерочку, а остальными дома займешься, - Назаров включил бормашину.
"Все, смерть моя пришла, - решил Малявин, судорожно вцепившись в подлокотники кресла, чувствуя, как вгрызается в зуб бур машины. Запахло паленой костью...
Из зубоврачебного кабинета Витька вылетел как на крыльях. Боль не утихла, а, напротив, лишь усилилась, но это было уже не то. Выздоравливать и с болью было приятно.
- Витя, - окликнул его чей-то неуверенный голос. Он обернулся.
- Ты, Клюша?! Здорово!
Малявин, широко улыбнувшись, шагнул навстречу своему сослуживцу по учебному пункту.
- Ты чего такой бледный? Я думал, ты все воюешь. Ты что, все два года на точке был? Рассказывай!- Витька стоял перед Клюевым с протянутой для пожатия рукой, но тот почему-то не спешил вынимать свою из кармана застиранного коротенького халата-пижамы..- Дапвай краба, чего замер? Эко тебя... Извини, Игорек.- Малявин аккуратно пожал изуродованную кисть.
- Ты сейчас куда, Вить?
- В роту. Я после смены. Вообще у меня сейчас сон по распорядку дня.
- Может, посидишь, со мной?! Я сейчас освобожусь, мне только укол сделают и повязку обновят.
- Хорошо, я тебя во дворике обожду.
Люди военные обожают заборы и всяческие ограждения. Весь гарнизон был обнесен забором из могучих бетонных плит, поверх которых тянулись ряды колючей проволоки. Продовольственные склады, склады ГСМ, парк автомобилей, родной Витькин приемный центр, бассейн, санчасть, даже офицерский городок были обнесены добротным бетонным забором.
Внутри санчасти был разбит небольшой садик, огороженный от всего мира бетонной стеной. Витьке, привыкшему к ограждениям, колючая проволока поверх бетонных плит глаз не резала, но...
"Уж из санчасти вряд ли кто убегать будет", - подумал он, опускаясь на скамейку возле миниатюрного заброшенного бассейна.
- Заждался меня?- Клюев с пыхтеньем пристроился рядышком.
- Все нормально. Как живешь-то?
- Устал, Витька. Устал каждый день просыпаться калекой, вновь и вновь осознавать свою неполноценность, каждое утро вспоминать об этом, свыкаться с мыслью и все думать, думать.
- Не так уж, Клюша, смертельно... Рука, конечно, правая, ну... не глаза ж.
- При чем здесь рука?! Ни одной бабы за всю жизнь не попробовал! Без яйца я теперь, а вместо ... обрубок заштопанный болтается. Лучше бы я от потери крови тогда сдох! Смотришь на травку, на птичек и нет сил на себя руки наложить.
Для Малявина его признание было полным откровением, он потупил глаза и всячески старался избегать пытливого Клюшиного взгляда.
- Я слыхал, можно и без них с женщиной...
- Мне врач в Душанбе говорил, что, может, и смогу, а скорее всего нет. Четный мужик попался, молодец. Ты знаешь, Вить, у меня желание не пропало. Как какую-нибудь медсестру увижу, кровь играет и остатки мои ... ничего шевелятся и вроде как ею наливаются... Тот врач говорил, что если гормоны колоть, то все путем будет, а ребенка на воспитание, может возьму, а?! Чего молчишь?
- Как угораздило тебя?
- Дядю Ваню решил порешить.
В отряде было два "приговоренных" офицера - майор Полянский и новый командир комвзвода лейтенант Кудеяров. При первой возможности их должен был попытаться убить каждый солдат. Малявин сам однажды, посланный за водой, принес Кудеярову во фляге воду наполовину с закрепителем, взятым из фотокомнаты, желая подтравить его, но желаемого результата на достиг. Лейтенант в тот день не только не мучался животом, а был, несмотря на дикую жару, бодр и весел и стоя в тени гонял по солнцепеку на плацу группу арестованных солдат, заставляя их ползать, бегать, ходить строевым шагом и опять ползать по бетонным плитам до полного изнеможения. Лютая ненависть к Кудеярову созрела в Малявине после того, как он посмотрел на истершиеся звезды на пуговицах гимнастерки Миши Дикого после его возвращения с гауптвахты. На "живое мясо", образовавшееся на Витькиных локтях и коленях, Витька вообще глядеть не мог.
Кудеяров до того разошелся в своих садистских наклонностях, что приказал сварить из арматуры подобие автомата, с которыми арестованные под его контролем отрабатывали ружейные приемы. Весили эти железки килограмм под двадцать. Все его издевательства, может, и сходили бы ему с рук, если бы не его злой язык. Он добивал солдат издевочками-подколами, костеря и высмеивая и без того несчастных людей.
На Дядю Ваню солдаты "клык заточили" много раньше, а он все еще был жив и здоров, это от того, что он в Афгане фактически не бывал, а в отряде пользовался большим весом, убить его было тяжело. Кудеяров же, считаясь комендантом гарнизона, никакой реальной властью не обладал, может, оттого так и бесновался. о его зверствах ходили легенды по всему округу. рассказывали, как он уморил одного солдата, доведя его язву до пробдения, отказываясь вызвать к арестованному врача, считая его симулянтом. Парень умер по дороге в поликлинику в страшных мучениях. Кудеяров запрещал кормить арестованных, не давал им спать больше двух часов в сутки, избивал их. Дошло до того, что однажды, по рассказам штабного писаря) Кудеярова вызвал к себе командир отряда и спросил:
- Ты, лейтенант, в Афганистане послужить не хочешь?
- Я, товарищ подполковник, может, Родине здесь послужу, но если прикажут...
- Боишься, что солдаты в первом же бою пристрелят?- напрямую рубанул Андреев, - и правильно делаешь! Эти свои выкрутасы с поднятием тяжестей и ползаньем на солнцепеке брось! А если повторятся случаи избиения солдат, я тебя сам посажу. Уяснил?
Разговор с командиром охладил, было, служивый пыл лейтенанта, но ненадолго. Он прекрасно понимал, что и командиру нужна "тюрьма". Почти у каждого солдата был свой личный счет к этим двум офицерам.
- Случай такой удачный представился. У нас в соседнем кишлаке в духане завоз японской аппаратуры был. Вот все наше начальство и полетело к нам с инспекциями да проверками. Дядя Ваня, и тот не устоял. Раньше он Сорокина, старшину-срочника, посылал, а теперь и сам соизволил приехать, падла.- Игорь длинно выругался, передернул плечом, кашлянул и сплюнул кровью в траву.- Из десен кровь сочится, - объяснил он Малявину, - меня вообще уж хотели комиссовывать, я для этого сюда и приехал да тут у меня приступы малярии начались. Лихорадит всего периодически, но уже полегче стало. Так вот, как только я дядю Ваню увидел, так и решил его приговорить. Сконструировал запальчик, хотел его к мине приспособить, а ее у входа в блиндаж приладить (он у него на одного был). Думал, ночью его вызову вроде как к начальству, а сам за поворот в окопчике заверну, батарейку к проводам подсоединю, как выходить будет. Верняк дело... Все так и было бы, да только вечером я батарейку и запал в один карман сунул... И рвануло несильно, а трех пальцев и половины яйцев как не бывало. Теперь я мужик очень сомнительный. И "пушка" вроде есть, да без колес осталась, - Клюев машинально тыльной частью изуродованной руки провел под носом, - Ты на обед не опоздаешь?
- Пора. Сейчас паечку заглочу и на службу.
- Заходи, Вить, я тут еще недели три поприпухаю, а потом домой отправят. Там меня, браток, невеста ждет. Письма по два раза в неделю получаю, все пытает:"Когда приедешь?" Теперь уж скоро.
- Я побегу, Клюш?
- Давай, заходи.
Выходя из ворот санчасти Малявин оглянулся. Клюев остался сидеть на скамеечке, откинувшись на спинку, разбросав руки в стороны.
Через день отряд облетела страшная весть: в санчасти повесился какой-то старшина. Кавалер ордена Красного Знамени! Квартирант!
"Клюша! Клюша, что ты наделал! Я, тварь, даже не поговорил с тобой толком, - думал Малявин, - все боялся без обеда остаться. О зубе своем весь последующий вечер печалился, а о тебе и не вспоминал вовсе, гад последний. Прости меня, браток, прости!

23.

В клубе, на политзанятиях, закашлялся один солдат, его поддержал другой. Вскоре весь зал задыхался от кашля, создавалось впечатление, что лекцию читают в туберкулезном диспансере, а не в доблестных ПВ. У Витьки, не лишенного чувства коллективизма, тоже запершило в горле
"Осень б..., все простужены", - думал он, скромно кхыкая в кулак. Нахально-трубно высморкался разбуженный Сницарев. В клуб вбежал молоденький солдатик, несущий службу при оперативном дежурном так называемый "Боевой Информационный Пост (БИП)" и прервал монотонный голос лектора петушиным криком:
- Ефрейтора Малявина к начальнику политотдела.
- Разрешите, товарищ капитан?- обратился Витька к лектору.
- Конечно, конечно, - закивал он.
- Зачем вызывают меня?- спровил Витька у трусящего рядом с ним пшенаря.- Да не беги ты!
- Сказали, чтобы вы внизу подождали, у входа. Очень срочно. Очень ладно! Сказали...
- Заткнись! Я сказал тебе, не беги. Откуда у тебя служивость такая, а? Мужик!
Страна, правительство, лично Леонид Ильич Брежнев во главе его. Такое это все далекое, высокое. Вот так был, жил, руководил, а теперь помер. Что-то теперь будет?
"Лишь бы срок службы не увеличили", - думал Малявин. Он уже пять минут томился в коридоре штаба. Из огромных кривых зеркал на него взирала подозрительная личность в ушитой шинели, в которой он с трудом узнавал себя. Подойдя поближе, он откинул фуражку со лба и с раздражением смотрелся в свое отбражение. Аккурат между бровей у него вскочил солидных размеров прыщ. Витька с трудом справился с искушением поковырять его, пытаясь выдавить сидящую где-то в глубине напасть. Он знал, к чему это приводит. В насыщенном влагой воздухе ранка не заживет, а еще сильнее загноится, вызывая вокруг себя целый сонм красных вулканических пупырышков.
- Малявин!- по ступенькам, покрытым стоптанной ковровой дорожкой, к Витьке быстро сбежал коренастый капитан Мельниковиз политотдела, - Здорово!
- Здравия желаю!- Витька пожал протянутую ему руку и приготовился слушать очередную басню о распустившихся новоявленных дедах. Но капитан, откинув назад фуражку, со вздохом проговорил:
- Горе у нас какое в стране, слыхал?
- Да уж знаю.
- Вот так, Вить, сегодня состоится митинг, посвященный преждевременной кончине Леонида Ильича. Тебе доверяем сказать речь от имени солдат. Сумеешь?
Малявин никогда в жизни речей не толкал, поэтому проявляя скромность, неопределенно пожав плечом, промямлил:
- Постараюсь.
- Надо, Виктор! На-ко вот, - Мельников вынул из кармана газету, - здесь речи есть подходящие. Возьми их за основу. Набросай на бумажке свое выступление минут так на пять. Потом мне покажешь. Пойдем, я тебя к себе в кабинет посажу, поработаешь. Митинг на час дня назначен, у тебя еще есть время в запасе.
- А без бумажки можно?
- То есть как?!- капитан с испугом посмотрел на ефрейтора.
- Я и так могу сказать, то ж митинг.
- Молодец, я в тебе не ошибся! Но прежде краткий конспектик составь и мне отдай для протокола и газету используй, не стесняйся. Пошли, времени мало.
- Я, может, лучше в роте подготовлюсь?!
- Как знаешь, но я на тебя очень надеюсь.
Сидя в пустой ленкомнате, Малявин водил карандашом по листу серой толстой бумаги и вспоминал своего деда...
- Брежнев - это личность, - говаривал он, - его во всем мире очень высоко ценят. Вон, как его Никсон принял. Человек, вождь. Нам бы только с Америкой договориться, а остальные никуда не денутся. Деду Малявин тогда доверял полностью. Не будь его дед коммунистом, Витька не решился бы вступить в партию. Перед глазами вновь и вновь вставал образ дорогого ему человека. Вот он сидит перед телевизором на диване и, не стесняясь, плачет от злости, приговаривая:
- Разве можно такой фильм показывать?! Это издевательство над воевавшими! Немцы никогда дураками не были, и война не игрушки и развлечение, а после таких лент это как же, а?! Как все хорошо, весело! Витька, не смотри эту пакость!
Малявин в детстве"Четыре танкиста" обожал, считая его самым лучшим фильмом в мире. Слова деда не убеждали его, но сомнения в душе сеяли. Умер дедушка... Он верил, может, правда, и не так сильно, как делал вид, но и ту крупицу веры своей внуку передать не сумел. Хорошо помнил Витька один из последних разговоров деда с его отцом.
- Пойми, Борис, - в волнении промокая бльшим платком в клеточку рано облысевшую голову, убеждал он зятя, - ты думаешь, хоть что-нибудь достигнешь в этой жизни, находясь вне партии?! Она правит и руководит... Ты защитишься, может, но далеко не пойдешь! Ни орденов, ни медалей, ни денег не будет у тебя. Всю жизнь на дядю работать будешь.
- Не хочу, Дмитрий Архипович, пользоваться теми привилегиями, которых не заслужил...
- Ну тебя, может, и было что не так, я и сам не со всем согласен, но нельзя всю жизнь прожить сторонним наблюдателем. Скучно, пресно, как ты можешь быть хуже других?! Если быть, то первым! В меру сил пробиваться в жизни. И потом, если ты не согласен с чем-то, то изнутри исправить легче.
- Нельзя разбавить дерьмо! Ложка меда в выгребной яме пропадет безвозвратно.
Спорили они тогда при Витьке, думая, что он мал еще, ошибались... Дети не бывают маленькими по разуму, просто не находя ответ на многие вопросы, они откладывают их в кладовую памяти, извлекая их оттуда в соответствующие моменты жизни. Отца Витька любил больше, но мнение деда считал тогда более верным, удивляясь, как можно отказываться от возможности получить такие прекрасные медали и даже личную машину с шофером из-за каких-то необъяснимых убеждений.
Армия крепко въедается в своих солдат, оставляя в психике человека неизгладимый след. Малявин, оказывается, за два неполных года совсем рузучился самостоятельно думать. Он уже полчаса безуспешно пытался слепить первую фразу, но кроме матерных высказываний в адрес ушедшего вождя мало что приходило в голову. Тогда он раскрыл газету и прочитал одну из "слезниц" и лишь после этого план предстоящего выступления выстроился в голове...
"Мне двадцать лет, - думал он, - хорошо ли я жил? А что, неплохо. Сытый был, в кино ходил, а, главное, без войны..."
На плацу перед штабом выстроились две мангруппы, ДШГ СБО, около восьмисот человек с учебного пункта, гарнизон. Всего около полутора тысяч человек.
Малявин стоял на трибуне возле самого микрофона, левее командира части, который заканчивал вступительную речь:
- ... Траурный митинг прошу считать открытым!
Витька плохо помнил, как очутился перед микрофоном.
- Дорогие товарищи, - начал он, - ушел из жизни руководитель нашего государства Леонид Ильич Брежнев. Вся наша страна со скорбью переживает это событие не только потому, что заслуги этого человека велики перед нашей Родиной, но и потому, что нескончаемо велик его вклад в дело мира во всем мире, - Малявин перевел дух, выдержал эффектную паузу, оглядывая ровненькие квадратики людей в серых шинелях.
"О чем я говорю?! Воюем же!- мелькнула у него мысль, все ради мира".
- Мы не знаем, как сложатся теперь события, но наша задача ясная - охранять границу. Это мы и будем делать. Леонида Ильича больше нет с нами, но дело его живет. Память о нем сохранится в наших сердцах.
Стоя потом на трибуне, приводя в норму не в меру разстучавшееся сердце, Малявин подумал:
"Никто не толкует о мире столько, сколько военные. Можно подумать, что вся цель их жизни - лишить себя верного куска хлеба".
Вечером Малявину рассказали пару анекдотов про бывшего ген.сека, и он от души смеялся. Ослепление героикой вождя, охватившее его сегодня на трибуне, прошло без остатка. Молодости не свойственно долго скорбить. Он громче всех возмущался, что положенный фильм из-за всеобщего траура отменили.

24.

- Друг, ты завербовался строить коммунизм?- поинтересовался у Малявина Сницарев.
- Ты сначала прожуй, а потом спрашивай.
Серега с натугой проглотил большой кусок. На завтраке кто-то спер "расход", полагающийся на дежурную смену, и повар выделил взамен две тарелки обжаренных мослов с кусками мяса на них.
- Ох, хорошо! Сытно еще б с для полного блаженства стаканчик простокваши или молочка, ты не в кейфе, Вить?
- Захотел молочка! Я его больше чем два года не пил, размечтался!
- Дома попьем. Начальник политотдела обещал, что те, кто запишется на комсомольские стройки, будет уволен на месяц раньше. Я записался куда-то, и Косяк с Диким тоже.
- Я что, псих? Из-за одного месяца на три года подписываться.
- Тю-ю, друг, ты ничего не понимаешь! Главное, сорваться отсюда, а там попробуй заставь меня работать!
- Из комсомола исключат.
- Ну, ты, крю-юк!- ьСницарев, округлив глаза, уставился на Малявина, - Нужен он мне на гражданке? Я и сам уйду.. Взносы платить, деньги тратить! Учиться я, в отличие от тебя, не собираюсь, - Серега зацепил двумя пальцами аппетитную косточку и, занявшись ею, надолго замолчал, а когда разделался с ней и собрался пить чай, то обнаружил, что у него нет кружки.
- Браток, - обратился он на диво ласково к работавшему рядом бойцу (рабочему по кухне с учебного пункта, своему правнуку), - принеси квартиранту старому, пожалуйста, кружечку.
- Че-ево?- отозвался солдат.
- Кружку принеси.
- Во, гад, - неожиданно завопил подскочивший со скамейки Тимченко, - его старый человек просит, а он тут "чего!" Бегом! Стой, мужик, назад! Тебе было сказано - бегом! Стой! Ты что?! По-русски не разумеешь? Поди сюда! Ремень подтяни!
Малявин, сокрушенно покачав головой, забрал у Тимченко его кружку и , передавая его Сереге, заметил:
- Давай, давай, тренируйся, Булочник, со временем у тебя, может, получится грозно. Этакий металл в голосе прорежется. Не тушуйся, дедуй смелее, - Витька придвинулся поближе к Сереге, Короткин меня вчера в канцелярию вызывал.
- Ну и что этот змей тебе напророчил?
- Черную сотню.
Сницарев, перестав жевать, медленно посмотрел на приятеля. После Нового года по отряду ходили слухи, что в этом году мангруппу набирать вообще не будут, обойдутся воевавшей ДШГ СБО.
- Почему тебя?
- У Косяка недавно малярия была, у Пескаря - желтуха. Кого еще? Коммунисты, как известно, вперед!
- Откажись, друг! Кинь ты им эту "хлебную карточку" на стол!
- Не-е, Серега!
- Предупреждал я тебя! Вечно ты, Витя, во что-то вступишь! То в говно, то в партию!

25.

Рота, проорав песню, обошла вокруг штаба, и теперь каждый выкрикивал "Я" после того, как услышал свою фамилию. Прибытков, закончив читать список роты, сунул "матюгальник" в голенище хромового сапога и приказал:
- Младший сержант Сницарев, ефрейтор Косяк, ефрейтор Дикий, выйти из строя!
Малявин с замиранием сердца, получив удар ладонью по плечу, машинально сделал шаг вперед6пропуская вперед стоящего за ним Косяка.
- Вот и первые ласточки, можно сказать, - Прибытков с улыбкой откашлялся, - поедут завтра домой. счастливо вам, ребята. Вспоминайте нас добрым словом хоть иногда, - он пожал каждому увольняющемуся руку.
- Р=рота, отбой! Малявин, задержись.
Все ребята кинулись к зданию казармы. Витька остался на плацу. только что прекратился дождь. К верхушкам голубых елей, окружавших плац, поднимался туман.
- Когда уезжаешь?
- В семь завтрак, потом на машинах на аэродром и вперед!
прибытков понимающе кивнул.
- Хотел бы только ребят проводить перед этим.
- не пей только сегодня много.
- Мы не достали ничего. очень уж быстро ребят рассчитали. Сегодня утром им только обходной на руки дали.
- так оно и лучше, коли не врешь. на, вот, возьми, - он протянул Малявину кусок липкой ленты, - скрутишь два магазина "жопка к жопке", в бою пригодится. ты, Вить, если что, к начальнику мангруппы обращайся без стеснения. мы с ним старые приятели. Я ему сказал про тебя.
- Спасибо.
- Ну, иди, спи.
- Легко сказать: "Спи!" Малявин в ту ночь почти не спал. Вещмешок с патронами, гранатами, сухим пайком, камуфлированный бушлат, автомат лежали у него под кроватью, а рядом на соседней коечке висел на плечиках дембельский парадный китель Сницарева.
В шесть часов утра, после последнего осмотра карманов и вещей дембелей (в последнее время некоторые делали попытки провезти не только гранаты, но и сигнальные мины) командир отряда сказал увольняющимся напутственное слово.
Малявин, уже полностью экипированный, поджидал ребят у автобуса.
- Дру-уг!- Сницарев успел первым проникнуть в салон, пристроить свой чемодан, и теперь пытался выскочить назад, усердно работая локтями, - Давай мочи!- добравшись до Малявина, Сницарев протянул ему ладонь руки.- Где "Марш славянки?1" Почему не слышно оркестра? Та-рам, та-ра-рам... Как заключенных каких втихую, с утра пораньше! А-А-а, плевать! Давай обнимемся, друг, на прощанье. До свиданья!
- Прощай, Серега! Счастливо, Андрюха! Мишка...
- Почему прощай? Увидимся еще! Вся жизнь впереди!
- Наврял, закрутимся, не соберемся...
- Отслужили, Витенька! Вот она... зация! Дождались! Отмучались!
Малявин, улыбнувшись, потряс в ответ тяжелым, набитым магазинами с патронами, подсумком.
- Стреляй их всех подряд! Близко никого не подпускай, посоветовал на прощанье Дикий, - Дави их, гадов!
- Не серчай, Витька!- обняв Малявина, попросил Андрюха, Мы домой, а тебе в самое пекло...
- При чем здесь вы?
- Все-таки, удачи тебе!
- Спасибо!
Водитель завел мотор. Сопровождающий дембелей прапорщик Петухов что-то прокричал из раскрытой двери автобуса. Ребята поспешили к своим чемоданам.
Водитель просигналил по просьбе солдат и тронул машину.
"Поехал свой призыв! Свои ребята! А я...- Витька, махнув рукой, тронулся, было, следом, но остановился.- сам поеду или повезут?"
Автобус проехал серое здание казармы, сравнялся с санчастью и скрылся за поворотом.
Малявин поправил сползший ремень автомата и быстрым шагом направился к столовой.
"Все сантименты, - думал он, - всю жалость к черту! Вылезти отсюда любой ценой! Должен выжить! Двадцать лет! Должен... Две недели осталось, максимум три... Господи! Господи!!!"
- А-а, черт..., - Витька ругнулся тихо сквозь зубы, поскользнувшись на обледеневшей бетонной плите у входа в столовую.

К О Н Е Ц.
(1988 - 1989).













Сокращения, встречающиеся в тексте:

ДШГ - десантно-штурмовая группа.
СБО - сборный боевой отряд.
БТР - бронетранспортер.
КШМ - командно-штабная машина.
Мангруппа - мото-маневренная группа.