Первый трофей

Первый трофей.

Дяде Саше Дороватовскому, моему напарнику по охоте и по жизни, посвящается.

    Сбылось. Добрались. Весна. Лес, болота, окружающие родной дом встречают нас.
 - Спасибо Вам, господа жулики, не ограбили нас в этот раз, - причитает дедушка, судорожно проверяя сохранность своего имущества, распиханного по потаенным углам деревенского дома, - лампочки и те не украли, благодетели, и свет есть. Живём. Повезло то как!
    Папа в суете и нервозности с дядей Жорой разгружают телегу с поклажей. Не понимаю, как такое количество вещей уместилось в две машины. Дядя Саша рассчитывается с возницей, своим тёзкой –
Сагой, так называют его почему-то местные жители.
- Водка, или деньги? – Вглядываясь в хмурое, небритое лицо молодого парня, вопрошает дядя Саша.
- Деньги, - огорошивает его ответом местный житель.
- Сколько?
- Ну, - замялся возница, - я Лёню уже лет пятнадцать знаю, мне с него и деньги-то брать неловко. Четыреста рублей, пачку сигарет, коробку спичек, - выдает он после долгих раздумий приговор.
- И лёгкие, - прислушиваясь к торгу, шутит папа, доставая из кармана пачку сигарет. - Саня, плати и записывай в расход. По такой дороге четыре километра, нормальная цена. Лошадке три куска сахару – премия.
    Потом я скормил ей за вечер полкило.
- Андрюха, топи печь, - выдал мне задание папа, - а ты Сага, займись костром под шашлык, мангал возьми в коридоре. Ш-шикарно! – раскидывая руки в сторону, провозглашает он. Это выражение он у меня украл,  а я  из мультика «Южный парк». – До чего я счастлив! Ребенок, ты рад, что вырвался?
    Риторический вопрос, ответ на него один.
- А ты, папа, правда, плохо слышать стал? – участливо спрашиваю я.
- Что, сыночек? – поворачивает он ко мне голову.
    Товарищи его с пониманием хохочут. Я смотрю на их счастливые лица, и мне кажется, что они уже выпили по стакану водки, такая активность и судорожная несдержанность исходит от них. Что все радости современной городской жизни по сравнению с этим первобытным восторгом моей первой весенней охоты? Я мечтаю добыть глухаря, услышать его скрежет в предрассветной мгле. Собираю ружье, набиваю патронташ, дожидаюсь первой порции шашлыка, ужинаю и под звон стаканов в разгар застолья иду спать.
    Будильник чуть хрюкнул, как я накрыл его рукой, два часа ночи, а сна как не бывало. После зимы давно не топленная печь чадила и от остатков угарного газа чуть побаливает голова, у родителя она похоже побаливает от выпитого накануне, но собрался он как всегда быстро и уже ждет нас на улице. Звезды, кажется, светят вокруг нас. Сколько ж их? В городе луны не замечаешь, а здесь такое чудо, поднимаю голову, вздыхаю полной грудью холодный воздух и осознаю ужас скоротечности и мелочности своей жизни в окружении такой незыблемой вечности.
- Компас, спички взял? – Прерывает, закуривая, ход моих возвышенных мыслей папа. – Фонарик не забыл?
    Я иду первым и освещаю фонариком дорогу, дядя Саша за мной, родитель плетётся сзади. А остальные охотники ограничились пожеланиями перьев и пуха, идти отказались, по-видимому, они так и не ложились. Ещё в Москве, когда дядя Саша был у нас в гостях я, помню, уговаривал его часов в двенадцать посидеть ещё, посмотреть фильм, он отказывался, ссылаясь на предстоящую работу, усталость и желание спать.
- В деревне до четырёх утра не ложитесь и ничего, - напомнил ему я тогда.
- Что ты, Андрюшенька, сравниваешь! Там на охоте каждая минута на счету! – Было тогда в его интонации столько искренности, а в жестикуляции энергии, что я поспешил принести извинения.
    Сейчас, находясь здесь,  я согласен с ним. На охоте каждая минута дорога. Сегодня, подскочил сразу, и сна как не бывало, а в школу меня не добудишься.
    Около часа мы шли по лесной тропинке, обходя завалы и топкие места. Я частенько ходил здесь летом и осенью, но конечно днем, а теперь было немного жутковато от полной тишины, казалось умершего леса.
-  Пришли, за этим ручьем на краю болота ток и находится. 29 апреля – это не открытие охоты, а издевательство. Жуков майских на тяге в пору стрелять, а не вальдшнепов. Первоцветы уже отходят, тока, боюсь, не будет. Егерь, что сказал? Глухарки - уже не на току любовь ищут, а на яйцах сидят,  - ворчит папа.
- Да, но могли и вообще не открыть, причины на то есть. А ты, папа, птичьего гриппа не боишься? Дедушка нам перчатки резиновые купил, с целью предохранения от возможной заразы.
- А чего его бояться? Глухарь, тетерев птицы местные, из своего леса никуда не улетают, а на уток мы этой весной не охотимся, подсадной нет. Не нервируй папу по пустякам и не загружай дедушкиными подарками, ты спать лёг, а он нас всех уже перчатками снабдил. Запоминай, посредине болота, на сухой гривке есть огромный камень – это центр тока. Я пойду от него правее, дядя Саша по центру, а ты бери левее. Шагов сто пройдешь и стой, слушай, не спеши. С предохранителя снимай и стреляй под песню, - выдал папа мне последние наставления, - Фонарик оставь под этой осиной. Отохотимся здесь и встретимся. Пришли вовремя. Расходимся. Удачи всем нам.
    Мы сошли с тропы, и  дальше я пошел по мшаре, заросшей молодыми соснами один. Следуя папиным наставлениям,  я внимательно прислушивался к каждому звуку. На болоте ощутимо прохладней, чем в лесу. Пока шли было жарко, а теперь, выйдя на чистый мох, почувствовал легкий озноб. Проводил стволами прохоркавшего вальдшнепа. Красиво так он летел низко и медленно, но я сюда не за ним шёл. Очень хочется для начала просто услышать песню глухаря. Правильно говорит папин товарищ дядя Аркаша. Охота на току – это соло, здесь напарник не нужен. Предательски хрустит под ногами мох, хочется двигаться бесшумно, но не получается. Я мечтал об этой минуте весь год, представлял себе, как стоя под сосной, вижу бегающего по ветке токующего глухаря. Подошёл так, что предстоит не выстрел, а подарок судьбы. Мечты. Частично они сбылись. Я здесь - на току, а в воздухе висит зловещая тишина. Возникает желание выстрелом в небо разрушить это лесное безмолвие. Порыв ветра прошёлся по верхушкам деревьев, услышал в отдалении, бормотанье тетеревов. Немного воспрял духом, прошёл ещё метров сто, остановился. Стою, жду, скучаю. Край болота, к которому я вышел густо зарос молодыми сосёнками, вперемежку с берёзой. Места не узнаю, может я зашёл не туда, и никакого тока здесь нет, и никогда не было.  Это, какое – то гадство! И тут вдруг услышал – поёт! Сердце замерло, сомнение гадюкой болотной закралось в голову, а вдруг это дятел постукивает клювом по сухому стволу. Нет, точно глухарь. Выдал полное колено с скрежетом в конце раз, другой. Радости нет предела. Сердце заколотилось быстрей, не сделал ещё ни одного шага, а дыхание уже участилось. Определил направление, откуда раздаётся звук, аккуратно снял с плеча папину горизонталку шестнадцатого калибра. Патроны – четыре ноля,
зарядил давно, едва в лес зашли. Заслышав начало очередного скрежета, делаю первые два прыжка. Замер, слушаю. Вновь поёт! Не вспугнул, получилось! Добыть, добыть его такого хитрого и осторожного страсть как хочется теперь. Прыгаю и уговариваю, упрашиваю мысленно свою потенциальную жертву, - Пой, пой дальше! Ещё разок! Ах ты, лапа, ты – красавец, кавалер неотразимый, самец – все глухарки в этом лесу будут твоими. Ты только пой, -  а глухарь, как слушает меня, старается. Выводит песню за песней. Без пауз и перерывов. Уже не слышно характерного  тэканья, один скрежет накладывается на другой. Замер, после очередного прыжка, вижу большую сосну. Уверен, точно где – то на ней сидит глухарь. – Пой! Ну, давай! – Тишина. Полная. Ужас охватил меня. Как так! Всё так хорошо начиналось. Я уже почти у цели. Мечты должны сбываться! Неужели я поспешил, подшумел? Вижу, как на сосне, к которой я подкрадывался, почти на самой её макушке, что – то зашевелилось. И  через мгновение, это что – то подпрыгивает на ветке, и гулко хлопая крыльями, устремляется вниз к земле и с шумом опускается на мох, метрах в пятидесяти предо мной. Слышу шум от ударов крыльев. Понимаю, что глухарь здесь не один, это не я вспугнул его, а он увидел соперника и принял вызов на бой. Самих дерущихся птиц за кочками не вижу, но слышу громкие удары крыльев. Секунда другая и опять тишина. С подрагивающими от волнения, а может и от холода коленями,  приседаю на мох, снимаю с предохранителя ружьё. Готовлюсь к выстрелу, жду. Ни звука. Проходит несколько минут, тщетно пронзаю взглядом ночной сумрак. Затем начинает петь один, в момент скрежета слышу звуки ударов, c таким шумом и треском испуганный лось продирается сквозь валежник. Опять скрежет, метра на два  свечкой вверх взмывает глухарь. Шум боя не затихает, на том же месте вновь свечка, поднимаю ружьё, но понимаю, далеко. Минуты две продолжается эта схватка, в процессе выяснения отношений, кто первый парень на болоте, бойцы переместились метров на десять в мою сторону. Вижу на мгновение то одного, то другого, ощущение такое, что они не бегают по земле, а парят, плывут над ней. Может здесь не два глухаря, а больше? Двигаться боюсь. Азарт разобрал такой, будто я не зритель - охотник, а сам участник этой драки. Желание пальнуть нестерпимое, понимаю, ещё мгновение и всё прекратиться, но нет верного выстрела. Очередной шум крыльев и вижу, как глухарь взлетев с земли, садится на верхушку маленькой сосёнки. Сразу расправляет хвост, усаживается поудобней. Под его тяжестью ветка сгибается, пружинит, того и гляди сломается. Медленно, подрагивающими руками, поднимаю ружьё, подвожу мушку под силуэт птицы, знаю, что надо дождаться скрежета, но не могу сдержаться, стреляю. Глухарь вздрагивает, подпрыгивает, пытается встать на крыло, но к великой моей радости, судорожно взмахивая крыльями, по наклонной опускается на землю. Вижу, попал, подранил, крыло перебито, помню, что второй выстрел в запасе есть. Ругаю себя, что не дуплетил. Рывком поднимаюсь с затёкших колен и бегу к сосне, на которой сидел глухарь. Вот он! Пока ещё не трофей, живой бежит, прихрамывая, петляя и оглядываясь на ходу, пытаясь уйти от своей судьбы. Я пока бежал за ним, раза два споткнулся о кочки, тороплюсь, боюсь потерять его из вида. Метров двадцать между нами осталось. Вскидываю ружьё, выцеливаю, судорожно давлю на спусковой крючок и радость – попал. Вот он - опрокинутый  снопом дроби на мох последний раз вздрогнул и замер. Дошёл! Мой глухарь! Добыл! Волнение постепенно проходит. С восходом солнца оживает лес, птичье щебетанье уже разносится отовсюду. Жизнь для них продолжается, но они певчие и у меня – охотника, их призывы вызывают только умиление. Поднимаю за лапы со мха свой первый солидный трофей и, перезарядив ружьё,  направляюсь в сторону тропы, где мы договорились встретиться.
    На тропинку из гущи ельника выбрался папа, следом за ним дядя Саша. На его вопрос: - Ну, как? Выстрелы слышал.
    Я, переполненный гордости и напускного равнодушия, поднимаю добычу за лапы с земли.
 – Одного взял.
    Восторженная радость родителя смущает меня.
- Вот теперь – ты охотник настоящий. Какого петуха завалил! Герой дня, медаль тебе надо выдать «За меткий выстрел», орденом «Сутулова» наградить, - шутит папа. – А я – пустой. Глухарок видел, слышал, а тока не было.
    Дядя Саша трясёт мне руку, обнимает и целует, корябая мне щёку своей колючей щетиной. Думаю, что так уметь радоваться за других, хорошее качество человека. Берёт из моих рук птицу, осматривает тушку.
- Крыло перебил, - определяет он сразу, - хороший петух. Килограмма четыре будет. Потом расскажешь всё,  как было, а я подошёл к одному, он и не пел толком, так хрюкал – кряхтел, я к нему  с час подходил по шагу делал. Рассвело уже, вижу, сидит. Ближе не подойти никак, место открытое, - рассказывает, дядя Саша, нервно жестикулируя, вновь переживая, прошедшую охоту. – Куда стрелять? Дистанция запредельная. Я на колени опустился, затаился, наблюдаю. А глухарь этот ещё пару раз хрюкнул, горло прочистил и начал жрать, иголки с сосны обрывает и слышно было, как он их клювом перетирает, заглатывая. Я долго сидел, замёрз, ноги затекли. Ружьё подниму, опущу, дуги надбровные красные вижу, адреналинчик так и кипит в крови. Думаю, выстрелю, всё – конец охоте, а так надежда теплилась на продолжение шоу. Тут выстрел услышал твой, Андрюха, глухарь сразу с ветки сорвался, улетел. Что поделаешь? Побрёл обратно к дому, папу твоего по пути встретил. Идём, молчим он впереди, я за ним, как поросёнок Пятачок за Винни - Пухом, и вдруг сбоку – шум крыльев, вижу, налетает глухарь и садится метрах в десяти от нас на макушку такой мелкой сосёнки, крылья расправил, - дядя Саша изобразил как, - и на нас смотрит, а мы друг на друга. Доли секунды не хватило для выстрела, ружья за спиной были, пока мы переглядывались, он улетел. Перед глазами прямо стоит картина, вот сидит красавец - он в супе должен был быть и улетел. Сил моих нет.
    До дома дошли быстро, минут за сорок. Светло, всё видно, тропинка знакомая, сколько раз по ней хаживали.
- Товар! Товар! – захлёбываясь от восторга при виде глухаря, причитает дедушка. – Это прямо мамонт с крыльями! Какой здоровый, собачий! С него столько супа получится. Вот только, Эндрю, ты перчатки зря не взял, - дедушка укоризненно грозит мне пальцем.
- Александр Степанович! – командным голосом произносит папа.
- А, что, я здесь! – шутя, вытягивая руки по швам, предстает перед нами дед. Сама покорность и послушание.
- Вам задание. Картошки начистить кастрюлю, но не варить я её и в супчик и на ужин использую. У меня доверия к вашим кулинарным способностям мало.
- Будет исполнено, в лучшем виде, - обещает дедушка. - Разрешите выполнять?
    Папа важно кивает головой.
     Мы расположились на лавочке перед домом, на улице тепло, солнышко пригревает, в дом идти не хочется. На крыльцо выходит дядя Паша, папин товарищ, с ведром воды в руке. Вид у него перепуганный.
- Они на меня смотрят! -  с ужасом сообщает он нам. – Я их сразу не разглядел! Это какой – то кошмар.
- Кто тебя обидел? – папа хочет помочь товарищу.
- Вот я принёс, посмотри! Их там тысячи! Лапками все шевелят и на меня глядят! – взахлёб, делится переживаниями, впечатлительный дядя Паша. – Вот они, в воде плавают, я кружки три выпил, а потом только их увидел и обмер.
- Ерунда, это сикамборы  разные, не обращайте внимания, - успокоил нас дедушка, сразу определив вид животных в воде.
- Дафнии, циклопы, безобидные беспозвоночные, они не приживаются у человека в организме. Я когда в экспедиции был на Большой Коше, этих тварей сачком специальным ловил в пруду, хороший корм для рыбок, - папа ихтиолог по образованию.
- Ох, полегчало – то как сразу, а то я уже поллитра водки выпил, - испуганном моргая глазами, робко признаётся непьющий дядя Паша. – Я боролся с ними как мог.
- Ничего страшного, водка у нас есть ещё. Воду надо было из ключа брать, а в колодце, сколько им не пользовались, вода застоялась. Пошли в дом на крови выпьем!
- Что ты, что ты, - я только сейчас замечаю, что дядя Паша нетвёрдо стоит на ногах, - с утра пить!
- Я когда Университет закончил? Сколько лет прошло? Может эти твари за эти годы мутировали и теперь активно приспосабливаются к жизни там у тебя внутри, осваивают новую среду обитания! Я шучу, живи безмятежно. Родственник мой где? Он мне компанию составит. С утра выпил, весь день свободен. Спит? Жорик, вставай утро – то какое благостное! – с этими словами папа устремляется в дом, мы за ним. – Вставай, дорогуша! – «дорогушами» обычно называет нас с братом Костей дедушка, - Глянь, какого зверя твой племяш добыл! Это мой был. Я его ростил, а он убил. Помнишь, как Вовка Раевский говорил?
- Нет, с вами не поспишь, - недовольный дядя Жора вылезает из спального мешка. – Только вы ушли, все угомонились, задремал уже, было. Так Степаныч стал ходить по дому с фонариком, приговаривая: «Чтобы стащить». С нами его за стол не усадишь, а ночью на него жор нападает. Нашёл что – то на столе, ест, посудой гремит и напевает в полный голос: «
Дядя Гриша, дядя Гриша», - я знаю, голос у дедушки приятный, но слышит он уже плохо и оттого говорит и поёт громко. С возрастом у него появилась привычка разговаривать с собою, вслух высказывать мысли. Меня это забавляет, но видно нравится не всем. – Не, брат, это не всё. Потом Паша начал храпеть, я теперь понимаю, почему его жена с радостью на охоту отпустила. Она теперь выспится. Завтра с вами ночью на ток пойду, а днём отсыпаться буду.
- Я тоже пойду, - пообещал дядя Паша, - если протрезвею.
    Я топлю печь, вечером пойдем на тягу вальдшнепа, странно, сна ни в одном глазу. Надеюсь, я теперь полноправный член в компании охотников. Первый глухарь добыт.
    Теперь знаю точно, лист на берёзе распустился – току конец, мне просто повезло в то утро и я счастлив. Так и стоит перед глазами дрожащая веточка сосны, освободившаяся от груза сбитого мной глухаря. Всё помню и никогда не забуду той весны, а фото «на память» папа сумел потом в журнал «Охотник» пристроить под названием «Первый трофей». Этот рассказ был написан, как приложение к снимку, но рассказ издателям не понравился, а фото напечатали. Правда, там так и написано: Первый глухарь. Фото А.Карцева. Андрей – это я, а фотографировал меня дядя Саша Дороватовский, папин товарищ. 
      









Предисловие.



    Полиграфия – это законный способ печатать деньги. Значит, слово, написанное одним человеком, должно быть настолько интересно для других, что они готовы потратить на его приобретение часть своих сбережений. В наши дни книги выкидывают на помойку. И какие! Пушкина, Гоголя, Чехова. Я, правда, помойки редко посещаю, но аккуратные стопочки книг, сложенные возле мусоропровода, наблюдаю периодически. Принес приятель журнал «Playboy» толщиной в два пальца. Издан - на чудесной бумаге, с изумительным качеством печати, стоит примерно три доллара, если рубли по курсу перевести. Правда, там столько рекламы, что его впору раздавать бесплатно, подобно «На стол руководителю». Читать там, кроме сплетен о жизни звезд, нечего, но на глянцевые фотографии обнаженных девиц, на прелести которых, искусством хирурга, а может природой и родителями подаренные, смотреть приятно. Место им, после просмотра казалось определено, но на помойках они не лежат.
    Книги престали быть предметом вложения средств, показателем богатства дома. Молодежь не читает ничего, кроме этикеток на пивных бутылках, но в компьютерах, машинах, разбирается лучше, чем представители моего поколения.  Ловко скачивают из Интернета курсовые и дипломные работы. Сами договариваются с учителями о расценках на предстоящие экзамены. Может так и надо? Зачем что – то читать, ломать глаза, когда важен результат – аттестат, диплом.
    Если нет возможности похвалиться трофеем, добытым на охоте, рассказать об удачном выстреле товарищу, то радость от успеха меркнет. То же и с трудами литературными. Тяжко писать «в стол». Хочется  поделиться своими мыслями, выплеснутыми на бумагу с другими. Жалею, что первые свои записи безжалостно уничтожил. Я очень доверял мнению отца, а он сказал, прочитав: «Не пиши, сынок. У тебя не получается».
Но желание рассказать другим о своей срочной службе в армии не оставляло меня. Я тогда, в студенческие годы, ночами подрабатывал комендантом общежития в здании главного корпуса МГУ им. Ломоносова, в зоне «Г». Жили там тогда аспиранты философского факультета. Ночи были длинные, по долгу службы бессонные, работа не обременительная, начал писать вновь. «Это точно ты писал? – строго спросил у меня отец, прочитав мои новые труды. – Если не врешь, то пиши дальше. У тебя получается». И я, вдохновленный похвалой, писал и пишу, по сей день. Все мои попытки издать что – либо ни к чему не привели. Мне отказали и в «Юности» и в «Новом Мире» и в «Нашем Современнике». Везде. Я, успешно закончил биологический факультет МГУ и получил работу Академическом институте им. Северцова. И там, среди своих новых коллег нашел неожиданную поддержку своим литературным начинаниям. Помимо двух научных статей, увидевших, кстати, свет, был дописан роман и начата сказка. Меня познакомили с В.И. Пятницким и забрезжила надежда напечатать повесть «Почетная обязанность». Условие было одно, изменить название. Но тут обрушились не только мои мечты, рухнуло все. Родной Союз разорвали и поделили на мелкие княжества, а печатать мою книгу собирались сначала в Прибалтике, а затем на Украине. Был договор о переводе ее на английский и издании в США. В общем, все мы пришли к тому, что имеем. Лично я получил  хорошее образование и ваучер, который удачно продал за десять долларов. Судьба моя типична для того времени. Не дожил до нового тысячелетия мой самый близкий и дорогой человек – отец. Оставил после себя горку дипломов, медаль Лауреата премии совета министров и две тетради с рассказами и повестью, написанные в последние годы жизни. Пусть и труды моего отца будут изданы. Это то немногое, что я смогу запоздало сделать для него, за ту бескорыстную любовь, которую он подарил мне.
    Лучшим моим критиком оказалась мама. Прочитав первые мои книги, она сообщила: «Дрянь. Хлам полный. Мне не понравилось, - а затем подумав добавила, - Скажу честно, до четырех утра читала, оторваться не могла. Три раза плакала. Ты мне скажи, почему ты повесть, отцу, а роман деду посвятил? Я, что чужой тебе человек?»
    К советам людей, вызывающих у меня уважение, я всегда прислушиваюсь. Мой бывший коллега Владимир Давыдович Барон, однажды сказал мне, прочитав мои труды: «В метро сейчас читают все. Книги делятся на три категории. Первая – приехал, закрыл и забыл. Вторая – твоя станция, пальцем страницу закладываешь и на эскалаторе дочитываешь. Третья – увлекает так, что свою станцию проезжаешь. Я на две станции дальше укатил, роман твой читая. Ты многое повидал и тебе дано рассказать об этом другим. Пиши».
«Все получается у тебя хорошо, но только не ври!» – предупреждал меня егерь, мой старший товарищ Михаил Васильевич Барсов. Я пообещал, что буду стараться, по возможности. Конечно, приходилось выслушивать и другие мнения о своем творчестве, но раз есть, что обсуждать, значит, писал не зря.
    Мой друг Сергей Чинарихин давно разъясняет мне, что Интернет, вот единственно верный способ пробиться на литературный «Олимп». Я не спорю с ним, уверен он прав. Новый век, другие технологии, надо учиться ими пользоваться, но так хочется увидеть свою книгу. В своей библиотеке люблю перечитывать именно те книги, что брали в руки мои дедушка и бабушка, кажется, что они сохранили тепло их рук. От экрана монитора веет холодом, нет той радости от чтения.
    Я признаю за любым человеком право иметь свое мнение по поводу прочитанного, просмотренного. Не понравиться, критикуйте, ругайте, главное, мучайтесь, читайте и я надеюсь, Вы получите от этого некоторое удовольствие.