про сарай, смерть, Жизнь и Заветность

Про сарай, смерть и Жизнь.
Когда-то большая была эта деревня! Домов много, хозяйство у каждого свое, у кого больше, у кого меньше. Даже когда начался массовый отток из деревень в город, эта деревня никуда не исчезала. И до Москвы недалеко, а уж до Серпухова или до Чехова - так и вовсе доехать быстро  можно. Надо только, если нет машины своей, пройти через лесок километра два- два с половиной - и вот тебе остановка автобусов. Дожидайся да и кати в город. Хочешь на работу, хочешь - за покупками.
А самое главное - родник был в деревне. Веселенькая  холодная, даже ледяная серебристая струйка вкуснейшей воды!
Но вот настало время и этой деревне загнуться. Молодежь поуезжала, понастроила дач, приезжать в деревню стало неудобно: работа в городе, не наездишься. Вот и доживали старики свои годики в полупустой местности.
Дед Павел, бодрый семидесятилетний старик, пожалуй, один и не спился среди жителей. Нет, нельзя сказать, что одни алкоголики остались. Но выпивали, в общем, все. А дед Павел - нет.
Его жена, Настасья, тоже крепкая, даже стройная женщина, ухаживала за коровой, единственной оставшейся в деревне. Был у нее бычок еще, да убили его дачники. За водичкой родниковой пришли, а бык девочку какую-то напугал, забодать хотел. Девчонка орала и бегала от быка. А парни сказали, что убьют скотину. И убили. Ночью.
Ладно. Давно было. Забылось это горе. А корова была дойная, хорошая, с самым распространенным коровьим именем - Зорька.
Дед Павел и траву косил для сена, и мастерил что-то, и дом поддерживал. С весны оба - и дед, и его жена - занимались огородом. Следили за ним строго.
Молоко, фрукты-ягоды, овощи, картошка - это часть на продажу, часть на зиму запасы.
Их дети ( сын с женой) жили недалеко. Работали почти рядом с Москвой. Приезжали часто, оставляли на деда с бабушкой внучку. Потом обязательно в отпуск куда-нибудь за границу отправлялись. Да хорошо, в общем, все было.
И только одного Настасья понять не могла, как ни билась, как ни пыталась. Был за их домом малюсенький сараюшка, который дед выстроил сам лет восемь тому назад.
Места почти совсем и не занимал, но дверь всегда на замке. Оконце под самым потолком - чудно! И каждый день дед туда заходил зачем-то, проводил там часа по два, потом выходил. А жене ни слова. Прямо деревенский детектив. Настасья и напрямик спрашивала, и бочком подбиралась - молчок. Лишь однажды Павел сказал ей:
- Не спрашивай, Насть. Я ничего плохого никому не делаю. А у каждого человека должна быть своя заветность.
Пришлось отстать и смириться. Так и жили. Если бы не эта " заветность", то можно бы было сказать, что душа в душу жили. Но у жены все же не то что обида, а какое -то недоумение было. Словно как камень за пазухой. Но она не зацикливалась, ругани всякой никогда не любила.
Зимой как-то раз дед Павел сильно простыл. Думали - отлежится, встанет. Ан нет. Никак не удавалось вылечиться. Уж и врачи приезжали, да что толку! Все направления какие-то дают. А дед ехать никуда не собирался. В больницу наотрез отказался ехать. Настасья почуяла недоброе.
- Паш, да что же это с тобой? Ты когда встанешь-то?
- Не знаю, Насть. Не получается что-то.
- Никак меня одну оставить хочешь? - она тихонько плакала.
- Не хочу, солнце ты мое. Да, видно, срок мой выходит. Пора.
- Куда пора?!? Какая такая пора?!
- Ты, Насть, священника приведи мне.
- О, Господи! Никак помирать собрался! Да как же это!
Она привела священника. Тот пособоровал, причастил.
Настасья к нему:
- Батюшка, родненький! Да неужто умрет?
- Не знаю, матушка! Господь милостив, Ему решать. Может, и не умрет еще. Соборование-то да Причастие в живот вечный, во Славу Божию. Господи, помилуй.
Благословил Настасью, ушел.
Она вошла в комнату. Павел лежал весь светлый, чистый.
- Пойди ко мне, сядь. Послушай.
У нее слезы рекой, но подошла, села на кровать, за руку его взяла.
- Помираю я , Настенька, радость ты моя. Как помру, ты ключик от сараюшки возьми. Там увидишь все, поймешь. Я ведь чего в секрете-то все держал... Я ж не умею, самоучкой. Да и краски не те. И благословения ведь не брал даже. Так, все для себя. Хотя... Такое не только для себя делают.
Настасья толком не понимала ничего, что он говорил. Детям позвонила, предупредить, что отец умирает. И почувствовала всей женской и любящей душой, что и правда уходит ее Павел.
Умер он ночью. Утром приехал сын с женой.
За всеми хлопотами и слезами Настасья чуть не забыла про сарай. Она не хотела пока никому говорить. Как вспомнила, взяла ключи и, оставив сына с невесткой в доме, пошла туда.
Там была яркая лампочка. Когда светло, то окошко-то хорошо все освещало. Ну тут зима, вечер. А в сарае тепло почему-то. Надо же! Даже печка крохотная есть!
И стол. А на столе прислоненные к стене стоят иконы! Вот Иисус, Вот Богородица - Нерушимая Стена. А вот незаконченная...
Апостол Павел...

Прошли сороковины по Павлу. Настасья плакала сильно, тосковала. Всю жизнь, почти пятьдесят лет с мужем! Как же забыть, как не горевать!
В ночь на сорок первый день приснился ей такой сон.
Вот она в сарае. С иконами. И вдруг Павел. Но на себя не похож, а как бы в виде того священника, что приходил. И стоит, смотрит на иконы и как бы советуется:
- Правильно ли я делал-то, что их писал? Что ж они в сарае-то все! Уж или псам или на Свет.
Вот так сказал - и пропал. Проснулась Настасья. С раннего утра взяла иконы, накрыла чистыми полотенцами да и понесла в храм, в котором тот батюшка служит.
Все как-то чудесно получилось у нее. Парнишка, соседский сынок, прямо к ней на машине подкатил:
- Теть Насть, я подвезу!
Она села, сказала, что в храм. Он подвез. Быстро. А в воротах храма сам тот священник стоит.
Она вылезла из машины - к нему. А он будто ее и ждет.
- Пошли, - говорит.
Показала она ему иконы. Тот позвал кого-то. Пришли мужчина и женщина - оказалось - реставраторы.
- Ну, что скажете? Иконы-то самоучка писал.
Посмотрели.
- Значит, талантливый был самоучка. Освятить их - да и в храм. Коль хозяйка не против.
 Настасья аж поперхнулась:
- Да как же я буду против! Это покойного воля!
Так иконы остались в храме.
А спустя три дня после этого приснился ей Павел опять. Но уже в совершенно своем виде. Он стоял, смотрел на нее и счастливо улыбался.
- Господь с тобою, Настенька.
И впервые после смерти мужа она проснулась радостная. Она знала: у Павла все хорошо.