Ультиматум президенту. 2 книга о Серой Мышке

Глава 1. Май 1999 года. Россия. Ковров. День "Х"
Лидка Кочергина
   Май пришел на среднерусскую равнину вместе с теплой погодой. Апрель лил дождями; заставлял торопливо бредущих прохожих кутаться в плащи и теплые куртки. Под стать погоде было и настроение абсолютного большинства горожан. Еще вчера ничто не говорило о празднике. Апрель, казалось, готов был передать Международному дню солидарности трудящихся слякоть и вездесущую грязь. Но кто-то там, наверху, смилостивился, и теперь жидкие колонны манифестантов радовались теплому весеннему солнышку. На тротуарах людей было больше; казалось, весь Ковров вышел в этот выходной день на улицу.
   Лужи на разбитом асфальте  были уже не свинцово-серыми - они тоже повеселели, засверкали солнечными бликами и бензиновыми разводами; то и дело вздрагивали под ногами неосторожных прохожих.
   Лидка Кочергина - девка в самом соку; двадцати трех  лет отроду и гораздо мудрее, чем это полагалось в столь юные годы, радовалась хорошей погоде пожалуй больше, чем обычные обыватели. Ее озорные глазки под нависшей челкой волос цвета спелой ржи задорно блестели. Она и так по жизни была великой оптимисткой, несмотря на неудавшуюся первую семейную жизнь, недавний развод и отсутствие на сегодня даже какого-то подобия замены для сбежавшего муженька.
   День сегодня обещал быть очень удачным  для ее нехитрого бизнеса. Лидка торговала семечками. В свои неполные двадцать три она надежно - трактором не сдвинешь - вросла в длинный ряд лоточников на привокзальном рынке. Два года, что она провела на этом месте, научили молодую женщину многому. Это была уже не та несмелая девчонка, которая в первый раз выставила на столике мешок с товаром и два мерных стаканчика. Теперь она не отворачивалась стыдливо, когда видела бывших одноклассников, и просто знакомых. Напротив - она еще и подзывала их, раньше остальных торговок, обладая громким - истинно базарным голосом.
   Вот и теперь, увидев знакомое лицо, она закричала, заставив старушку, торговавшую рядом кучками сморчков, испуганно шарахнуться в сторону:
   - Наташка!
Женщина, которой она закричала, и которая никак не отреагировала на этот призыв, придирчиво перебирала вялые мандарины метрах в пятнадцати от нее, на развале, радующем глаза покупателей. Глаза, но не кошельки - потому что большая часть привозного товара была не по карману среднестатистическому ковровчанину. ВпрочемКочергина знала, что фрукты и овощи там были на любой вкус и кошелек. Она сама там нередко отоваривалась и потому знала еще, что мандарины, в которых сейчас копалась ее давняя подруга, были самыми дешевыми и самыми кислыми.
   - Наташка! Крылова!!! - этот призыв был услышан.
   Крылова с видимым облегчением бросила в кучу цитрусовых единственный приглянувшийся ей мандарин, и направилась к подруге, таща за собой дочку. Ребенок лет четырех-пяти, для которого так и не выбрали заморских фруктов, тете Лиде обрадовалась больше, чем ее мать. Девочка хорошо знала, что мандарины, которые мама так и не купила,  невкусные; кислые и вялые. Рядом лежали другие - ярко-оранжевые и сладкие, брызгающие соком от малейшего прикосновения ножом. Такие ей покупали на недавний день рождения. Почему их нельзя покупать каждый день? На этот вопрос мама ответить как следует не могла. Точнее девочка не могла понять - в силу своего малого возраста - что на свете кроме мандаринов, есть еще такие вещи, как квартплата, плата за садик, и еще много-много всего, на которые никак не хватало маминой зарплаты. А еще - семечки - вкуснющие семечки тети Лиды, которыми сейчас ее угостят. Поэтому девчушка побежала вприпрыжку впереди матери.
   Лидка действительно вытащила из плоской стопки треугольных газетных кулечков один, с фотографией кого-то их московских политиков и заполнила его из особого мешочка, что хранился под прилавком.
    - Держи, Верунчик!
    Девочка выхватила кулечек  из рук доброй тетеньки и пропищала:
   - Спасибо, тетечка Лида!
   А Кочергина уже улыбалась Наталье:
   - Привет, подруга! Как дела?
   - Дела, - вздохнула Крылова, - хуже не бывает. Зарплату вот дали за два месяца, а как ее тратить - не пойму. То ли всю за один раз извести и нажраться по-человечески, да ребенка побаловать, то ли опять тянуть.
   Наталья опять вздохнула - еще глубже и тоскливей - положила руку на голову дочери и повернула собственную направо. Там по дороге вниз, к вокзалу, потянулась вдруг живая река одетых в бесформенные робы парней. Солдатики, в которых защитников Отечества можно было признать разве что по автоматам, болтавшимся за плечами, да по строю, который то и дело ломался, когда один сапог натыкался на другой, вызывая натужные ругательства, были явлением совсем не примечательным для привокзальной площади. Скорее даже обыденным. Ведь в городе находилась учебная танковая дивизия. А полигоны, естественно, располагались далеко за Ковровом.
   - Хотя как далеко? - Лидка вдруг вспомнила, как ездила к братишке, проходившему службу как раз на таком полигоне, - километров десять, не больше.
   Но даже на такое расстояние бензина для воинских ЗИЛов не хватало. Поэтому будущим танкистам - наводчикам, радистам и командирам танков - приходилось добираться до своих учебных стальных коней на электропоезде. Пешком одолеть эти километры "гвардия" вряд ли бы смогла - не хватило бы здоровья. Они и полтора-то километра - от военного городка до вокзала - пробежали с надрывом, жадно хватая открытыми ртами воздух.
   Первая колонна протопала, скрывшись за поворотом. Тут же набежала следующая, такая же запыхавшаяся, несчастная и совсем не грозная. Только командир - молодцеватый капитан, да пара сержантов, бегущие отдельно от колонны, еще могли оглядываться по сторонам и ловить недоуменные взгляды прохожих. Солдатики были обычными - такие топали мимо той же Лидки почти каждый день. Вот только было их сегодня много; очень много. За второй колонной уже набегала, громыхая коваными сапогами, третья; за ней виднелась четвертая, а там... Конца этой живой реке не было видно. А чуть дальше уже сплошной волной бежали отставшие - взводы, или отделения; Лидка во всем этом разбиралась плохо.
   - Ого, - подумала она, с тоской понимая, что так удачно начавшейся сегодня торговле может прийти незапланированный конец, - да тут скоро вся дивизия окажется!
   Дивизия, или нет, но минут через десять к вокзалу было не пройти. Солдатики не то что оцепили - стеной встали, перекрыв все проходы плечом к плечу. А кое-где даже в два ряда. Кочергина задала себе, а заодно и Наталье, законный вопрос:
   - А как же пассажиры? Сейчас же должна уйти электричка на Владимир, в двенадцать - двадцать!
   Увы - о том, что ни эта электричка, ни все следующие по графику сегодня к платформе станции "Ковров" не подойдут, не знала даже начальник станции. Солнышко между тем начало припекать совсем по-летнему. Напряженные лица бойцов мягчели; цепи начали шевелиться и появились отдельные бреши - там, где в общей цепи стояли младшие командиры. Один из таких, низенький плотный сержант, огляделся, удостоверился, что капитан стоит далеко и совсем не смотрит в его сторону и шепнул что-то соседу. А потом шустро нырнул меж киосков. Вынырнул он прямо напротив Кочергиной, и та не пожалела еще одного кулечка "особых" семечек. Исключительно из любопытства - что это за невиданные такие маневры разворачивались тут, прямо рядом с ее рабочим местом?
   Сержант дар принял. А попробовав семечек, каких не пробовал никогда в жизни, понял, что надо отдариваться. Чем?  Только той скудной информацией, которую он и сам никак  не имел права знать. Но знал - и этим знанием сейчас поделился.
   - Там какие-то террористы спецсостав захватили. То ли с химическим, то ли с ядерным оружием. Так что, девочки, лучше тут не задерживайтесь; разбегайтесь по домам - мало ли что...
   На "девочку" для этого бравого девятнадцатилетнего парня тянула разве что Верочка. Наталья с Лидкой, а тем более наперсницы последней по бизнесу - бабки глубоко за пятьдесят - переглянулись, невольно улыбнувшись. Самый старший - дядя Саша, единственный мужичок в их сплоченных семечковых рядах - громко хмыкнул. Но с места не сдвинулся. И никто не побежал отсюда, даже Наташка с дочкой.
   А сержант решил, что свою миссию он здесь выполнил, и неторопливо вернулся в строй, сплевывая на асфальт шелуху. Торговок же, и одного торговца, прежде всего одолело любопытство. Ну и проходившая мимо электричка тоже имела немаловажное значение. Бурный поток пассажиров с нее в удачный день  позволял собрать половину дневной выручки. Лидка, сообразив быстрее остальных, что никаких пассажиров с электрички не будет, тем не менее с места тоже не стронулась. Потому что поняла - сейчас здесь, рядом с прилавками, начнут толпиться другие - те, кого не пустят на вокзал. Бизнес есть бизнес - терять возможных клиентов никто не хотел.
   Толпа действительно начала собираться; сердитая и растерянная - все планы людей на праздничные дни летели в тартарары, но сами они в это пока верить не желали. Больше того - надеялись на лучшее; на то, что усталых солдатиков отправят отдыхать в казармы и поезда все таки побегут, наверстывая упущенное время.
   А время бежало; отменили уже и трехчасовые электрички, о чем сообщил громкоговоритель со стороны соседнего автовокзала. Дела у Кочергиной шли хорошо. Большой мешок почти опустел, и она невольно начала жалеть, что ничего нового и интересного не происходит. Однако примерно в половине четвертого, когда она уже почти совсем решила свернуть свою торговлю, передняя солдатская шеренга встрепенулась. Солдатикам давно было скучно и тяжко. Они ведь не могли присесть в тенечке, как Лидка. Единственным развлечением для бойцов  было разглядывание толпы, которая все росла, питаемая ручейками пешеходов и разовыми выбросами из регулярно подходивших троллейбусов.
   Кто-то из них и разглядел первым колонну большегрузных автомобилей. Нет - впереди колонны, которая бесстрашно и вольготно неслась против движения встречного транспорта, катил УАЗик защитного цвета. Самый обычный УАЗ с металлической кабиной и выступающим далеко вперед бампером, который водитель и направил прямо в толпу. Последняя не выдержала такого наглого напора и отхлынула за прилавки, в глубь рынка. Поэтому по одной большой генеральской звезде на погонах выскочившего из переднего автомобиля командира смогла рассмотреть только Кочергина - крайняя в семечковом ряду. А к генералу уже спешил, сбиваясь на последние, церемониальные шаги, такой же молодцеватый капитан, - тот самый, из местных.
   Прибывший генерал видимо толк в воинских ритуалах понимал; больше того - уважал их, и даже может быть любил. Рапорт капитана выслушал полностью; прерывать не стал, хотя только что мчался сюда со скоростью не меньше ста километров в час. Так же тепло и уважительно он представился офицеру:
   - Генерал Семенов. Здесь должен быть подполковник Трунов.
   - Подполковник Трунов в здании вокзала, товарищ генерал-майор. Воюет.
   - Воюет!? - удивился генерал, - так ведь договорились до восемнадцати ничего не предпринимать.
   Капитан ничего о планах командования не знал. "Воюет" вырвалось у него непроизвольно, и он поспешил объяснить:
   - С начальником вокзала он воюет, товарищ генерал-майор. Точнее, с начальницей. Та требует снять оцепление и пустить поезда.
   - Требует, - усмехнулся Семенов, - ну, с этим мы разберемся. Пошли-ка кого за Труновым, а я тут "гостей" подожду, черт бы их всех побрал.
   - Гостей? - про себя удивился капитан, поворачиваясь по-уставному и подзывая к себе взмахом руки сержанта - того самого, любителя семечек.
 Сержант подбежал, стерев на бегу прилипшую к губам шелуху, и также принялся печатать на подходе к высокому начальству шаг. Но генерал, увидевший, как дернулась было рука сержанта к пилотке, отвернулся, показывая, что для церемоний время кончилось. Что пора дело делать, да побыстрее. Он повернулся как раз к Лидке, окинув ее взглядом всю - от задорно торчащего носа и насмешливых зеленых глаз до не менее вызывающе торчащих коленок. Эти коленки были стратегическим оружием Кочергиной. Круглые и аппетитные, они невольно привлекали к себе мужскую половину покупателей.
   Вторым секретом, объясняющим ее феноменальные, по сравнению с остальными, успехи в бизнесе, был тот самый мешочек с семечками, из которого она угостила Верочку. Раз в месяц - когда реже, а иногда и почаще - Лидке удавались чудо-семечки. Каленые так же, как и все другие порции, они были много вкуснее; да что там говорить - были просто фантастически вкусными. Лидка их берегла; подсыпала сверху на ту горку перед собой, из которой и наполняла один за другим мерные стаканчики. Горка же насыпалась из другого, большого мешка.
   Генерал об этом секрете естественно не знал. Но к Кочергиной непроизвольно дернулся; хотел что-то спросить.
   - Семечек, конечно, - сообразила Лидка, - не коленки же его мои смутили.
    Молодцеватого генерала-десантника вообще было чем-то трудно смутить. Но вот семечек ему сейчас погрызть захотелось до жути - тут Кочергина уловила правильно. А нельзя - недостойно генеральского чина. Особенно на глазах рядового и младшего офицерского состава. Поэтому он отвернулся от Кочергиной, огляделся пошире, охватив взглядом все - и неровную шеренгу солдатиков, и толпу, с надеждой взиравшую на него из глубин рыночных рядов, и большую площадь - троллейбусное кольцо. Наконец генеральский взгляд скользнул по троллейбусной остановке и остановился на серой громаде недостроенного здания.
   - Это что? - ткнул он пальцем в стройку, где не было видно ни одного рабочего.
   - Новый вокзал будет, - ответил подскочивший капитан, - только неизвестно когда.
   - Электричество там есть?
   Капитан неопределенно пожал плечами.
   - Сварка там работает, - неожиданно подсказала Лидка, - только сегодня праздник, все гуляют.
   Генерал-майор кивнул, даже не обернувшись, и совсем негромко произнес:
   - Рычков!
   Неведомый пока Рычков, сидевший до сих пор в УАЗике, услышал и выскочил, словно чертик из табакерки, оказавшись десантным майором. Если бы вся российская армия состояла из таких орлов, как майор Рычков или сам генерал Семенов! Последнему видимо тоже пришла в голову подобная мысль. Он недовольно поморщился, еще раз окинув взглядом шеренгу совсем уже сомлевших солдатиков, потом явственно подобрел, остановившись на майоре и кивнул на серую недостроенную громадину:
   - Командуй разгрузку, майор. Капитана Суровцева ко мне!
   - Есть, - козырнул Рычков и направился - быстро, очень быстро; но не побежал, а именно направился выполнять приказ.
   Колонна была длинной. Последний автомобиль едва поместился на длинной улице. Но майор не побежал вдоль бесконечного ряда трехосных КАМАЗов, кузовы которых были покрыты брезентовыми тентами. Он сунулся на секунду в кабину переднего, и тут же отправился назад. Почти сразу же из КАМАЗов посыпались бойцы. Как передавалась команда от первого до последнего, Кочергина так и не поняла; не заметила. Но автомобили освободились от живого груза почти одновременно. Десантники свою задачу знали на все, или почти на все случаи жизни. Сейчас они молча и сноровисто строились в монолитные шеренги.
   Это были солдаты! Немногим старше тех, что уже несколько часов изнывали под солнцем, десантники превосходили их во всем - даже не на голову... Это был просто другой уровень подготовки. От шеренг, от этих накачанных ловких парней, вооруженных укороченными автоматами, какие местные "бойцы" видели только на картинках, веяло силой и уверенностью.
  От середины колонны уже стремительно двигался, догоняя майора, еще один офицер - капитан Суровцев, как правильно угадала Кочергина. К генералу он подошел, чуть отстав от майора. Семенов довольно кивнул, оглядев свое воинство, растянувшееся по улице, и тут же посуровел, покатал желваки на скулах, очевидно вспомнив, зачем здесь находится и он сам, и его гвардейцы.
   - Суровцев! - повернулся он к капитану, - бери взвод и занимай эту крепость. Обустраивай там командный пункт. Наладить связь с дивизией, с Москвой и объектом.
   Он махнул рукой на недостроенное здание, которое возвышалось над окрестностями, одновременно отпуская этим жестом капитана. Нового приказа генерал-майор отдать не успел - подошел подполковник Трунов. Подполковник тоже был "местным", из учебной дивизии. Этот низенький крепыш с багровым лицом, лоснящимся от пота, явно был недоволен. Недоволен всем - и свалившейся на голову "боевой задачей", о которой ему толком ничего не сказали; семенящей рядом женщиной в форменном железнодорожном кителе - той самой начальницей Ковровского вокзала; наконец, незнакомым генералом, который в отличие от него был подтянут, бодр и свеж.
   Трунов небрежно козырнул, представился, пожал генеральскую ладонь и отступил на пару шагов в сторону. Подполковник словно передал железнодорожницу по эстафете и этим сбросил с плеч сразу половину незримого груза.
   - Что же это творится, товарищ генерал?! - набросилась на Семенова нарядная начальница, - мне людей отправлять надо, а этот... Этот! - ее строгий пальчик ткнулся в грудь подполковника, - перекрыл все пути, да еще и дорогу к вокзалу. Вы можете мне сказать, когда пойдут поезда?
   - Не могу! - отрезал Семенов; он сейчас сильно напоминал генерала Лебедя - в его лучшие, приднестровские годы, - пойдут, когда поступит приказ!
   - А убытки!? Вы знаете, сколько дорога теряет каждый час? Кто убытки будет возмещать?
   С этим вопросом генерал-майор хотел отправить женщину по привычному адресу - к Пушкину. Но тут он вовремя вспомнил недавние лекции, что проводили в подразделениях заместители по воспитательной работе по случаю двухсотлетия великого русского поэта; подумал, что Александру Сергеевичу в этот год точно не до проблем железнодорожного транспорта. К господу богу посылать тоже было нельзя - бывший ГлавПУР бывшей Советской Армии запретил трогать это лицо еще до начала реформ. Поэтому генерал Семенов вслух решил, что покрывать убытки Горьковской железной дороги будет наместник бога на Земле - папа римский. Подполковник Трунов не возражал, а мнение начальника вокзала Генерала уже не интересовало (как и самого папы тоже). Он снова обратился к Трунову:
   - Пути надежно перекрыл?
   Подполковник нерешительно пожал плечами.
   - Поставил по шеренге. Отрезал состав с двух сторон.
   - И все?! - удивился генерал, - А если состав тронется? Что твоя шеренга сделает? Под колеса бросится? Давай-ка начинать смену караула. А то скоро должны прилететь "гости". Не дай бог увидят твою гвардию - испугаются и отменят посадку.
   Подполковник за "гвардию" обижаться не стал. Он уже оценил бравый вид десантников и сам желал поскорее убрать своих солдатиков. Майор Рычков отправился к  колонне с новым приказом генерала. "Смена караула" произошла на удивление быстро. Лишь начальница не оценила четких действий крылатой пехоты. Она с ужасом глядела вслед небольшой колонне вооруженных людей, которые получили отдельный приказ - при помощи подручных средств наглухо перекрыть пути...
   Через десять минут на станции "Ковров-1" был единственный полновластный хозяин - генерал-майор Семенов. Из гражданского персонала остались лишь сама начальница, пара связистов, да дежурная бригада путейцев. Единственным островком, неподвластным генералу, был тот самый состав из двадцати четырех вагонов, почти ничем не отличавшихсяот обычных. Лишь опытный глаз мог отметить, что вагоны эти были намного длиннее. Иначе бы как в них поместились баллистические ракеты с ядерными боеголовками? Так что в одном шустрый сержант не соврал - ядерное оружие на станции действительно было. Но самому городу оно угрожало лишь одним - сейчас в эту точку земного шара срочно перенацеливались десятки других ракет; в основном из-за океана.
   Единственной видимой для непосвященных особенностью состава были окна, которые обычно были завешены шторками веселенькой расцветки. Сейчас часть из них была сдвинута, а может, и безжалостно содрана - так, что хорошо были видны другие жалюзи - стальные; даже на вид очень надежные. По крайней мере генерал Семенов знал, что эта преграда не намного уступает бронированным стенам вагонов.
    Однако новый комендант вокзала не спешил любоваться таинственным составом. Он проводил равнодушным взглядом длинную колонну во главе с подполковником Труновым и отошел опять к лоткам с семечками, сейчас уже почти пустыми. Но Лидка так и сидела, сверкая своими коленками. Генерал облокотился на прилавок - совсем рядом с Кочергиной, бросил на нее еще один оценивающий взгляд. Но оценивал явно не взглядом нормального здорового мужика. Он словно решал - не стоит ли отселить подальше от "объекта" и эту представительницу российского бизнеса.
   Кочергина заискивающе улыбнулась ему; она уже считала себя причастной к тому таинству, что сейчас разворачивалось вокруг. "Отселение" посчитала бы вопиющей несправедливостью.
   - Семечек, товарищ генерал, - в ход пошел уже весь "особый" мешочек.
   И Семенов на этот раз не удержался, подцепил ладошкой горсть - и не зря. Семечки оказались отменными; таких генерал никогда не пробовал.
   Так, добавляя свою толику шелухи на ковровский асфальт, он наконец дождался своих "гостей". Шум мотора донесся теперь сверху  - на подмогу десантникам стремительно снижался вертолет. Лидка в винтокрылых машинах совершенно  не разбиралась. Но даже она поняла, что этот "гость" не наш, не российский. На бортах вертолета крупно белели буквы "USA", а длинный узкий хвост был украшен звездно-полосатым флагом.
   Вот теперь Кочергина действительно почувствовала, что дело  серьезней некуда. Поняла раньше - когда генерал молодцевато выскочил из своего УАЗика, а почувствовала только сейчас.
   Вертолет кружил и кружил над привокзальной площадью, выбирая место для посадки поудобней. А место, между прочим, уже было подобрано - майором Рычковым. Он сначала наметил  для посадки троллейбусное кольцо; тот ровный пятачок разбитого асфальта метров пятидесяти в диаметре. Майор не знал, какой прилетит вертолет. Зато он знал воздушных кудесников, которые могли посадить на этот пятачок любую летающую громадину. В американском вертолетчике Рычков не был так уверен. Поэтому не стал нарушать еще и троллейбусного сообщения города. О том, что случилось бы с вертолетом, и людьми в нем, зацепи винтокрылая машина лопастью троллейбусный провод, Рычков как-то не подумал. Вернее подумал, но исключительно в контексте возможного международного скандала. Нынешних "союзничков" майор откровенно не любил.
   Место посадки гостей пришлось менять. В результате ковровчане, оставшись с троллейбусами, лишились междугородних автобусных перевозок. Стоянка местного автовокзала была очищена так же быстро и безжалостно, как чуть раньше вокзал железнодорожный. Два бойца стремительно раскатали брезент с намалеванным на нем знаком, обозначающим центр безопасной посадки.
   Но стальная махина, неведомо как оказавшаяся в самом центре российского Нечерноземья, не спешила садиться. Теперь даже Лидка - без подсказки генерала - проняла, что "гости" обследуют территорию. Проводят согласно своим каким-то уставам и наставлениям, воздушную разведку, прежде чем приступить к наземным действиям. Наконец тяжелая машина резко клюнула носом вниз, исчезнув на короткое время из поля зрения и Лидки, и генерала. Американец, сидевший за рычагами, тоже был мастером своего дела.
- Другого сюда и не послали бы, - недобро прищурился Семенов; у него к американским военным тоже были счеты - еще давние, афганские.
 Вертолет американец посадил резко и точно - почти так же, как высаживали когда-то Семенова со взводом, а потом ротой в Афгане. Только здесь вертолет не встречали  пулеметные очереди и "Стингеры".
   - Американские, между прочим, - еще сильнее нахмурился генерал-майор.
   Он, конечно же, не побежал встречать заморских гостей. Для таких целей у него был Рычков. Майор и привел их - сначала четверых. Впереди браво вышагивал офицер, наверное ветеран какой-то (а может, и не одной) американских войн. Семенов понял это по количеству планок на груди. У него самого таких планок было не меньше; по ним знающий человек мог прочитать воинскую биографию российского генерала не хуже, чем в написанной им собственноручно автобиографии. Главный из "гостей" видимо таким умением обладал. Он скользнул взглядом по груди генерала, на мгновение почтительно вскинув кверху брови; потом остановился на лице Семенова - и замер. Он словно пытался разглядеть что-то знакомое в этом лице - обычном лице русского мужика, которого нелегкая, полная опасностей служба подняла достаточно высоко в армейской табели о рангах.
   Наконец он оторвал взгляд от лица и опять застрял взглядом на орденских планках, словно пытаясь в них прочесть что-то смутно знакомое. Американец несомненно оценил наличие на груди планок боевых орденов - "Красного Знамени" и целых трех "Звездочек". Такие за работу в тишине кабинетов давались очень редко, по большому блату.  Значит генерал - и по возрасту, и по этим самым наградам - служил в Афганистане. Гость понял это, а поняв спохватился, что слишком долго и бесцеремонно разглядывает встретившего его хозяина.
   Впрочем, последнего слова он не сказал даже про себя; хозяевами американцы давно никого не называли - даже из вежливости. А хозяин - сам Семенов в этом не сомневался - насторожился, тоже прильнул взглядом  к офицеру напротив. И тоже почему-то вспомнил Афган. Может потому, что точно так же, как сейчас офицер, протягивающий ему ладонь для знакомства, улыбался когда-то давно молоденький американский офицер. С тех пор прошло два десятка лет, но на Семенова словно опять дохнуло резким запахом сгоревшего пороха, и еще более резким и противным амбре зиндана. И американец наверное тоже ощутил что-то подобное, потому что улыбнулся теперь же совсем жалобно и заискивающе - именно с такой улыбкой и увидел его там, в зиндане, старший лейтенант Семенов. Бывший лейтенант Рональд Ротмэн постарел; немного погрузнел. Стал полковником каких-то элитных частей армии США, но был вполне узнаваемым.
   Генерал Семенов мог бы рассказать занимательную историю об этом человеке - хотя бы той же Лидке Кочергиной. Но делать этого, естественно, не стал. В том числе и потому, что хвалиться там особенно ни ему, ни американцу было нечем. За сидение в вонючей глубокой яме орденов не давали. Ладно бы, два молодых офицера сами  выбрались, геройски перебив душманскую охрану... Так нет - их выручила девка, имени которой Семенов старался не вспоминать, хотя сделать это  было совсем не просто. Наташка, старший лейтенант Крупина, во второй раз тогда попалась на жизненном пути Семенова; надо было признать - очень вовремя. Но увидеть в третий раз эту вредную девку он не хотел бы. Хотя и искренне пожалел ее - еще там, за речкой, когда с ней произошла какая-то мутная история.
   Полковник Ротмэн принял пробежавшее по лицу генерала недовольство на свой счет; по этой пробежавшей на слепленных сейчас словно из каменных глыб скулах тени понял, что русский его узнал, и что скрывать знание русского языка бессмысленно. Свой порыв броситься к генералу, как к родному человеку, он тут же подавил.
   - Полковник Ротмэн, - все же представился он; слишком сухо и официально.
  - Генерал-майор Семенов, - все так же каменно-бесстрастно козырнул русский начальник.
   Подчиненных генерал представлять не стал - сами по ходу познакомятся. Точно такого же мнения придерживался американец. Он не стал называть пока ни двух белокожих рослых зеленобереточников, ни еще более могучего негра, который свой берет скомкал в громадной ладони.
   Лидка только глянула на него, и внезапно потеряла интерес и к генералу, и к старшему американцу с двумя другими офицерами, и даже к загадочному "объекту", который собрал здесь всех этих людей.  Сначала Кочергина мучительно старалась вспомнить, где раньше видела это черное лицо, внезапно улыбнувшееся ей. И только когда смешанная командирская группа - из Семенова с Рычковым и трех "белых" американцев отправилась осматривать "объект", она поняла - перед ней стоял тот самый чернокожий актер, который в каком-то фильме дрался с непобедимым Шварценеггером. В кино крутой Арнольд конечно же победил, насадив двойника американского сержанта на осколок стекла. На деле же - с какой-то непонятной гордостью подумала Лидка, - этот большущий негр скорее всего за пару мгновений заломал бы и "железного Шварца", и  какого-нибудь Ван Дамма, и... На этом память Кочергина на боевики иссякла; она любила смотреть совсем другие фильмы, в которых мужчины были одеты в строгие тройки и голыми торсами, увитыми мускулами, не щеголяли. Как оказалось, сержант Ник Бэском - так свали афроамериканца - тоже мог смотреть в глаза напротив миролюбиво, даже ласково. Именно так он глянул на Лидку, махнув вслед своему и российскому начальству так небрежно, словно именно он дал сейчас разрешение осмотреть "объект". А взгляда своего от Кочергиной так и не отвел. Так было что посмотреть! В первый момент американец сунулся к Кочергиной с достаточно суровой физиономией и она  испуганно отшатнулась на своем стуле, вскинув кверху круглые коленки.
   Сержант метнулся взглядом уже на них, и еще глубже. Зрелище того стоило. Лидка давно забыла, что в школе ее звали Кочергой - именно из-за тонких, чуть вывернутых ножек. Теперь ее ноги могли служить эталоном этой части человеческого тела; куда там до них тощим западным моделькам. А уж что промелькнуло промеж них!
   Негр успел прочитать на Лидкиной недельке по-английски: "Среда", - кивнул одобрительно. То ли открывшейся на мгновение картине,  то ли подтверждая, что сегодня, первого мая, действительно среда - даже в России. Его толстые губы при этом чуть шевельнулись, а затем такая же толстая складка сложилась на лбу. Он словно пытался что-то вспомнить. Если бы Ник был хоть на капельку уверен, что эта русская деваха с аппетитными ляжками понимает по-английски, он бы рассказал ей о своем детстве, о деде, который знал обо всем на свете. И о России тоже - о медведях на улицах, о трескучих морозах, о сиволапых мужиках и бабах, которые носят таинственные портки. "Портки" оказались вполне современными, а все остальное...Сержант огляделся, не обнаружил рядом ни одного косолапого; погода тоже стояла вполне себе флоридская, откуда был родом Бэском. Однако повод познакомиться с русской красоткой уже был - спасибо деду.
   Он ткнул прямо перед собой толстым пальцем, похожим на сардельку производства Ковровского мясокомбината и добродушно прогудел:
   - Порьтки?
   Кочергина несмело фыркнула, и Бэском опять напряг память и могучие голосовые связки:
   - Семьечки?
   - Семечки, семечки, - кивнула Кочергина; насчет семечек она много что могла рассказать.
   Но не успела - только заливисто расхохоталась, когда негр вспомнил еще одно, последнее пока для него русское слово:
   - Наташа?
   Кочергина даже повернулась, словно рядом по-прежнему стояла Наташка Крылова с дочкой; но та исчезла, как только услышала про химию, да про ядерное оружие. Зато совсем рядом, в  каком-то метре по счастливой случайности сидела еще одна Наталья, Лидкина конкурентка. Этой Наташе было лет шестьдесят, и килограммами она могла сравниться с Ником; пожалуй, была даже потяжелее. Она расплылась на своем стуле и с вполне понятным интересом наблюдала за этим диалогом. А потом и разулыбалась, когда Лидка ткнула пальцем в ее необъятное пузо:
   - Она, она Наташка, - с хохотом сообщила Кочергина Нику.
   - Ноу, - отшатнулся и залопотал что-то на своем непонятном  огромный сержант.
   Из длинной испуганной тирады Кочергина поняла лишь все про ту же Наташку, поэтому, не прерываясь от смеха, представилась:
 - Да не Наташка я, Лидка! Лид-ка. Понял, - и для убедительности похлопала себя по груди.
   Эта часть женского тела тоже удостоилась благосклонного кивка чернокожего чужеземца; он постарался с той же интонацией, что русская, произнести:
  - Лит-ка.
   Кочергина поощряюще кивнула и улыбнулась; однако до такой степени, как ей ответил Ник, растянуть губы не смогла.
   - Наверное специально перед зеркалом тренировался, - с завистью уставилась она на сверкающие эмалью зубы, которых кажется во рту у Бэскома было намного больше тридцати двух. А он, так же сверкая улыбкой, выпалил, словно закрепляя урок:
   - Лит-ка, порьтки, семьечки!
  - Семечки, - Кочергина кивнула, о подвинула вперед заветный мешочек.
  Ник осторожно зачерпнул своей ладонью, напомнившей Лидке совковую лопату, и разгрыз первую.
   - О! - брови, едва заметные на черном лице, взметнулись вверх в изумлении и восторге, и на какое-то время его рот превратился в автоматическую молотилку - или как там называется агрегат, который шелушит подсолнечник на заводах?
  - Бизнес? - спросил он наконец, с трудом оторвавшись от такого увлекательного занятия.
  Это слово, к его удивлению, Кочергина поняла.
   - Ага, бизнес, - кивнула девушка, - будь он неладен. Сидишь тут целыми днями как проклятая...
   Она перевела взгляд мимо негра - туда, где несмотря на оцепление, текла праздничная река ковровчан; совершенно так же лениво и бездумно, как нынешняя жизнь Лидии Кочергиной. Руки ее тем временем стукнули друг о друга два пустых стаканчика. Она словно чокалась сейчас с кем-то невидимым, кому только что пожаловалась на свою загубленную жизнь. Это она так сама считала - загубленную - в свои двадцать три года!
   Ник понял этот глухой стук по-своему и полез в карман. Он выудил оттуда стодолларовую купюру и ловко сунул ее, уже свернутую трубочкой, в больший стаканчик.
   - Ты что, - замахала а него руками Лидка, - у меня же сдачи не хватит.
   - Бери-бери, - зашипела рядом Наташка, не отрывая толстого зада от сиденья, но дотянувшись все-таки кулаком до Лидкиного бока, - у него их там полный карман.
   Глазастая была старушка, всегда углядывала самое главное. Негр, как попугай подхватил; он на глазах становился знатоком русского языка:
   - Берьи, берьи!
   - Ну и ты тогда "берьи", - Кочергина сунула весь мешочек в черную ладонь, а к другой, теребящей зеленый берет, поднесла горсть российской мелочи.
   Ник монеты принял; наверное на сувениры. А потом повернулся к женщине, которая оказалась непонятно как совсем рядом...
























Глава 2. Ковров. Привокзальная площадь
Спецпредставитель российского правительства
   Наталья Крупина улыбнулась Кочергиной. Эту молодую женщину, сейчас торгующую семечками на привокзальной площади, она знала еще девчонкой. Тогда Крупина работала мастером леса в лесничестве и каждую весну набирала целую бригаду на посадку леса. Работа эта считалась престижной, денежной; в бригаду люди записывались заранее. И не каждого брали. Лидку - еще восьмиклассницу - взяли с испытательным сроком, да так и оставили в бригаде. Девушка была озорной, любила пошутить, в том числе и над начальством, но работала за двоих - не хуже опытных лесников. Потому Крупина и улыбнулась приветливо, и даже предложила помощь, которая Кочергиной совершенно не требовалась.
   - Здравствуй, Лида. Пристает черненький?
   Рядом с огромным сержантом Крупина выглядела совсем птенчиком, но это "черненький" прозвучало так естественно, и как-то... снисходительно, что Кочергина в первое мгновенье обиделась за своего нового знакомого. А потом узнала Наталью, и просияла лицом.
   - Ой, тетя Наташа, здравствуйте! Сколько лет, сколько зим! Вы так неожиданно пропали, так пропали... Бабы в лесничестве все языки истрепали, все гадали - куда вы подевались. Вернулись? - спохватилась она, - насовсем вернулись?
   - Еще бы не трепать, - усмехнулась про себя Наталья, с удовольствием разглядывая давнюю знакомую, - после того, что устроили им следователи из самых разных служб. А может и бандиты подсуетились. Хозяин-то двух миллионов тоже до сих пор наверное икру мечет.
   Она кивнула головой, словно ответив утвердительно на вопрос, но вслух все же повторила про сержанта:
   - Не пристает союзничек? Может шугануть его отсюда, чтобы не мешал торговле.
   Тут ее взгляд остановился на сотенной бумажке; Наталья поняла, что торговле американец скорее способствует, чем мешает. Но Бэском  уже что-то прочел в словах Крупиной, в том снисходительном тоне, который женщина, которая так не вовремя вторглась в завязавшийся диалог, позволила допустить в его адрес.. Это он понял   на подсознательном уровне, генами далеких предков, которых когда-то давным-давно привезли в ту саму Флориду. И хотя Ник сейчас представлял самую могучую цивилизацию, какая существовала на Земле, он невольно почувствовал себя рядом с Крупиной ущербным; говоря словами классика - униженным и оскорбленным.
   С длинным витиеватым ругательством, которое не каждый его соотечественник смог бы полностью понять, Бэском припечатал свою ладонь по тугой заднице этой нахальной тетки; по серым брюкам ее костюма. Костюм этот, кстати, стоил много больше его годового жалования. Но совсем не по этой причине Наталья не позволила коснуться руке американского сержанта своего тела; особенно в такой интимной его части. Она вообще никому не позволила бы делать такую глупость. Глупость - потому что Бэском наверное впервые в жизни узнал, причем так обидно и жестоко, что не надо совать свои  шаловливые ручки куда не следует. Он еще и мешочек с семечками выпустил на грязный асфальт. А цели своей так и не добился.
   Потому что какая-то невероятно могучая сила, против которой Ник ничего не мог противопоставить, подняла его в воздух и швырнула на этот же асфальт, лицом на мешочек.  Вряд ли даже его инструктор по боевым искусствам смог бы определить, как было возможно направить собственную энергию Бэскома против него же. Этой энергии хватило, чтобы не только распластать громадное тело по асфальту, но еще и добавить вслед его движению несколько быстрых, практически неуловимых ударов.   Сам Бэском эти удары конечно же уловил; еще как уловил! Потому что благодаря им он сейчас лежал, корчась внутри себя от унижения и ярости. Внешне же эти чувства никак не проявлялись - сержант лежал недвижно; он не мог открыть даже рта, лишь мычал, как бычок перед убоем. А нахальная русская еще и запрыгнула на его широкую спину и потопталась на ней, утверждаясь на этом таком своеобразном постаменте.
   Еще Наталья подмигнула ошарашенной Кочергиной и бросила вниз,  поверженному зеленому берету, несколько слов:
   - Лежи парень, отдыхай. Семечки свои погрызи - не зря же сотню баксов отстегнул. А я пока с важными людьми побеседую. Мне так удобнее.
   Удобнее было в том смысле, что теперь Крупина была почти вровень с вернувшимися наконец начальниками. Российский генерал и американский полковник застыли шагах в трех от нее. Причем первый застыл столбом, изобразив на лице какую-то злорадную, и даже кровожадную ухмылку. Только вот к кому она относилась - к Наталье, или к сержанту, что наконец начал кряхтеть под ней? Крупина ухмыльнулась ему еще нахальней. Полковник рядом чисто инстинктивно поднял руку, останавливая своих спутников. Зеленые береты, возвышающиеся двумя громадинами за его спиной, не были друзьями Ника. Они вообще  увидели его сегодня в первый раз. Но вместе с их чернокожим сослуживцем русская тетка топтала сейчас форму солдата армии  Соединенных Штатов!
   В их глотках начал зарождаться какой-то грозный гул - словно два вулкана никак не решались извергнуть из своих недр высокий столб огня и сживающую все на своем пути лаву. Но, как уже говорилось, полковник Ротмэн заставил эти вулканы клокотать внутри себя. Не во избежание скандала, каким могло оказаться наказание этой наглой русской тетки, как скорее всего подумали два офицера в зеленых беретах. Нет - скорее в целях их собственной безопасности. Потому что полковник первым узнал Крупину...
   Афганистан. Февраль восемьдесят второго года. В горах было ощутимо холодно. Еще холодней было в глубокой яме, куда бросили избитого лейтенанта Алана Ротмэна. Он сидел, привалившись спиной к влажной стене зиндана, не в силах от нее оторваться. Лейтенант чувствовал, как эта стена буквально высасывает последние крохи энергии из тела, но расположиться поудобнее; найти уголок посуше в этой вонючей яме не было ни сил, ни - главное - желания. Потому что сейчас, в первые минуты, его заполняли жгучая обида и растерянность. Как же так - он, офицер Соединенных Штатов, с блеском окончивший Вест-Пойнт, летел как на крыльях, чтобы помочь несчастным моджахедам, изнывающим в неравной, но справедливой борьбе с русским монстром и оказался вдруг в этой яме. Не у русских, не у их приспешников, подло захвативших  власть в Кабуле. Нет! Его бросили сюда по приказу полевого командира Хашимулло, который дома, в Америке, считался одним из столпов сопротивления Советам. Таких "столпов", как оказалось, в этой горной стране было великое множество, что не могло не радовать душу американского офицера. Это с одной стороны. С другой - каждый из них, какую бы не нес благородную миссию, оставался диким горцем - своенравным, зачастую ставящим собственные прихоти и видение мира даже выше, чем законы шариата, которым на словах они истово следовали.
   Лейтенант не мог знать, что то отвратительное действо, свидетелем которого он стал пару часов назад, как раз этими законами предусматривались. Его заставил выскочить из каменной хижины, куда его определили на постой, девичий крик, полный муки и ожидания какой-то совершенно ужасной участи. До центра горного кишлака, в котором - как он уже знал - все жители так или иначе были родственниками, и жили по законам, установленным Хашимулло, который был главным в роде, он добрался в десяток огромных скачков. Он вылетел на площадь, оттолкнув по пути какого-то парня, одетого слишком легко для зимнего утра, и застыл на месте. Бэском не знал, на чем остановить взгляд - на искаженном от ярости лице бородатого Хашимулло, на поднятых кверху руках горцев, в которых были зажаты увесистые булыжники, или...
   Он словно споткнулся взглядом, остановив его на тоненькой фигурке, привязанной к столбу посреди площади. Это была совсем юная миловидная девушка; даже наверное красивая - если бы эту красоту не портила гримаса смертельного ужаса. Рядом, на истоптанной земле валялась какая-то тряпка. Совсем недавно она, как правильно понял лейтенант, покрывала эту голову с разметавшимися по плечам бесчисленными тонкими косичками. Что такого ужасного могла сотворить эта девчонка, которой наверное было не больше пятнадцати лет? Лейтенант не знал, и не хотел знать!
   Теоретически он представлял себе, что такой вид средневековой казни - избиение, а затем и умерщвление камнями, до сих пор существует. Но самому присутствовать при этом; практически участвовать - а он вдруг почувствовал себя палачом, лишь только заглянув в темные, заполненные мукой и вспыхнувшей внезапно надеждой, глаза - он не пожелал. А потому и подступил к вождю клана с горячей, путанной от гнева речью. Сейчас, стараясь не двигаться, утихомирить тем самым боль в побитом теле, он пытался вспомнить, о чем говорил; какие слова бросал в невозмутимое, заросшее черной бородой до самых глаз, лицо Хашимулло. Но не мог, сбивался на то самое лицо, которое вдруг дрогнуло и стало расплываться в злой, предвкушающей улыбке. Вождь бросил лишь одно короткое слово, которое лейтенант, усиленно практикующийся в пушту, не понял. Зато понял, а затем принял своим телом, одетым в камуфляж без всяких признаков принадлежности к какой-нибудь из армий мира, его смысл. Хашимулло словно скомандовал: "Пли!", - артиллерийской батарее, в котором вместо стальных снарядов были каменные ядра. И шквал таких снарядов тут же обрушился на лейтенанта. Алан  в отличие от несчастной жертвы, скорчившейся отв центре площади, не был лишен возможности сбежать от камней - в первые мгновения. Но удачно попавший в затылок камень бросил его наземь. И там ему оставалось лишь корчиться под градом увесистых снарядов. Или ползти в поисках защиты к сапогам Хашимулло, который не проронил больше ни одного слова. Делать последнего Бэском не пожелал и потому дергался на утоптанной земле все слабее и слабее. Пока наконец в его затуманенной от того самого удара голове, которую он старался защитить руками, не прозвучало еще одно слово вождя. Сознание само перевело: "Хватит!".
   Град, заставлявший тело дергаться уже инстинктивно, тут же прекратился, и лейтенант услышал, а скорее почувствовал, как неторопливо, по-хозяйски, подошел вождь. Он представил себе, как тот гнусно ухмыляется, возвышаясь над желторотым птенцом, который пытался учить его, Хашимулло, воевавшего всю сознательную жизнь, тактике боев в горной местности. А теперь еще и посмевшего вторгнуться в святое святых - его абсолютную власть над каждым членом рода.
   - Иншалла, - расслышал над собой Бэском еще одно короткое слово, и перевел его уже вполне сознательно: "На все воля аллаха, милостивого..."
   - Как же, милостивого! - успел усмехнуться он в израненной душе.
   В следующее мгновение на спину, уже покрытую множеством ушибов и синяков, обрушился милосердный удар камчи - горской плетки. Милосердный, потому что он пришелся на ребро, очевидно сломанное одним из ударов. Лейтенант провалился в темноту и уже не ощущал, как его волокли за ноги по кривой улице вдоль высокого глинобитного дувала, как сбросили в глубокую яму и как оборвался наконец последний, самый мучительный крик девчушки - казнь все-таки свершилась...
   Два дня лейтенанта не кормили - совсем. Спускали на веревке кувшин (по местному - кумган) с водой, восхитительно свежей для трясущегося в горячке американца. Внутренние повреждения не прошли даром. Что-то там воспалилось; да еще оказалось, что левая рука была сломана - скорее всего уже в яме, когда бессознательного Ротмэна сбросили вниз. Рука в локте распухла так, что едва умещалась в рукаве. Но кричать, требовать хотя бы элементарной медицинской помощь лейтенант не пытался. Он стал за эти два дня мудрее и осторожнее. А еще - понял, что вряд ли попадет когда-нибудь на родину. Если, конечно, не случится какого-нибудь чуда.
   Человек, которого скинули чуть ли не на голову  Ротмэну, на чудо никак не походил. Увидев его падение на глиняный пол, Алан невольно содрогнулся - представил, как сам летел вниз, словно куль с картошкой. Про картошку он подумал зря - в животе, сведенном от голода, тут же что-то засвербело. Но лейтенант уже научился бороться с такими приступами. Надо было просто отвлечься, переключить внимание на что-то неаппетитное. Таким был человек, лежащий, раскинув руки совсем рядом с углом, который американец определил под туалет. Пользовался он им не так часто - "диета" позволяла - но запашок оттуда был все-таки...
   Скорее всего этот запах и заставил прибывшего таким необычным способом незнакомца зашевелиться, а потом рывком сесть, привалиться к влажной стене зиндана точно так же, как лейтенант в первый день отсидки. Теперь, когда на незнакомца падал слабый свет от отверстия сверху, лейтенант разглядел его.
   - Русский, - невольно прошептал он, причем на языке Пушкина.
   Русский язык Алан знал довольно хорошо; специализировался в нем во время учебы в военном училище. Потому наверное и попал в Афганистан, где знание языка противника было чуть ли не определяющим.
   - Русский, русский, - зло проворчал новый сиделец, - кого ты еще мог увидеть здесь?
   Потом он зашевелил носом, пару раз чихнул и буквально возопил, подпрыгнув на месте на ягодицах:
   - Чем это тут воняет? Несет, словно из.., - он вдруг закашлялся, словно подавился миазмами, а потом, шустро передвигаясь - так же, на ягодицах - по стеночке подальше от "туалета", захохотал, - так мы в этом самом нужнике и оказались! С внутренней стороны.
   Американец невольно улыбнулся, а потом искренне позавидовал русскому. Сам он так раскатисто хохотать не смог бы - сломанные ребра не позволили бы. А русский уже был рядом - протягивал ему широкую ладонь.
   - Ну, давай знакомиться, что ли... Иван.... Старший лейтенант Иван Семенов.
   Лейтенант осторожно вложил в нее свою ладонь - левой, не поврежденной руки, и представился в свою очередь:
   - Алан. Лейтенант Алан Ротмэн... Армия Соединенных Штатов Америки.
   Русский протяжно просвистел. Но лица хмурить не стал, даже улыбнулся.
   - Ух ты, - воскликнул он, - американец! Живой американец.
   - Ты хочешь сказать, - тут же ощетинился Алан, - что хороший американец - это мертвый американец?
   - Ну... как-то так! - опять захохотал старший лейтенант; захохотал так неудержимо, что Ротмэн не удержался, захихикал вслед, не забывая о боли, что готова была взорваться внутри.
  Едва успокоившись, восстановив дыхание, русский стал допрашивать Алана - не очень профессионально, но весьма эмоционально:
   - А тебя-то за что сюда? Вы вроде как союзники душманам. Оружие поставляете, и все такое...
   Про "все такое" Ротмэн мог бы рассказать многое, но естественно не стал. Душманов - того же Хашимулло - он союзником теперь не считал, но от этого не перестал быть офицером американской армии, самой могучей в мире, несущей другим странам блага цивилизации и демократии. Он лишь скупо рассказал об истории с казнью, и о том, как сам оказался в зиндане. Русский оказался не намного разговорчивей. А при воспоминании о бое с душманами, когда его, контуженного, связали, словно барана, и привели сюда, вообще погрузился в такую черную меланхолию, что Алан не решился больше тревожить его расспросами. Но Семенов грустил не долго; больше того - тут же обвинил в этом грехе американца:
- Ты не грусти, парень, - он осторожно хлопнул по плечу Алана; по неповрежденному - уже зная, куда даже касаться нельзя, - недолго нам тут сидеть. Вытащат нас - русские своих не бросают.
    Вот эту фразу: "Русские своих не бросают!", - от и посчитал провозвестником того самого чуда, которое не могло не произойти.
   - Только вот дожить бы до него, - сморщился Алан от боли, которая вдруг стрельнула в распухшей руке.
   Он так и не решился посмотреть на эту рану, которая угрожающе выпирала сквозь грязный камуфляж; не дал посмотреть на нее и русскому. Больно уж решительной была физиономия у старшего лейтенанта; не принялся бы он тут же "лечить" сотоварища по зиндану. Ни американца, ни  русского так и не подняли наверх - для допроса, издевательств, или еще для чего. Их словно вычеркнули из жизни. Даже за помятым кумганом, в котором кончилась вода, никто не пришел. Ночью русский на удивление громко храпел. Алан не завидовал ему и не сердился - сил не было даже на такие естественные человеческие чувства. Скорее он был даже благодарен Ивану - за то, что тот своим храпом не давал Ротмэну провалиться в черное небытие. Из которого - подозревал сам американец - он мог уже не вынырнуть.
   А на рассвете, когда первый луч уже прополз половину расстояния до той точки, ниже которой никогда не опускался, наверху раздались глухие автоматные очереди. Лейтенанта уже откровенно трясло в сильнейшем ознобе; выстрелы эти заставили его трястись еще сильнее. Но русский не замечал его агонии; он мыслями был наверху, где разворачивался скоротечный бой. Еще он проворчал, заставив Алана открыть глаза:
   - Лишь бы не сообразили бросить сюда гранату.
   Кого он имел в виду - душманов, или тех, кто сейчас атаковал кишлак, Ротмэн не понял. Сам он думал сейчас о том, кто бросил его в зиндан - о Хашимулло. Сердце, которое бешено билось в груди, сейчас заполняла одна надежда, точнее одно нестерпимое желание - чтобы этот бородатый изувер не пережил его, Алана, чтобы...
   Чернобородая физиономия вождя вдруг привиделась ему настолько явственно, что лейтенант, лежавший на спине на сыром глиняном полу и не сводивший затуманенного взгляда со светлого пятна в четырех метрах наверху, невольно моргнул - раз, и два, и в третий раз. Но лицо не пропало - вождь действительно стоял сейчас наверху, и действительно держал в руке гранату. Алан даже успел рассмотреть, что последняя была готова к взрыву - оставалось только разжать ладонь, и отпустить ее вниз. Краем глаза американец отметил, как подобрался, стал похожим на большого, израненного, но все еще опасного, зверя, русский офицер. Семенов словно примеривался, готовился прыгнуть за гранатой; поймать ее и кинуть обратно - туда, где острые осколки могли добавить свою лепту в разгром душманского логова.
   Черная борода немного расплылась - это Хашимулло раздвинул губы в торжествующей улыбке. Так - с улыбкой - он и умер. Потому что живой человек - понял Алан - не мог иметь такие остекленевшие глаза. А еще - не мог выжить после того, как голова дернулась так резко, что громкий треск позвонков заставил и русского, и даже американца, уже долгое время совсем не двигавшегося, подскочить на месте. Потом картинка разделилась, и Ротмэн - непонятно как - наблюдал сразу и за тем, ка огромное тело начало было падать вниз, прямо на него; и как чья-то рука дернула его к себе и в сторону, в результате чего кряжистый душман упал не в яму, а рядом с ней. Упал так, что его голова, не удерживаемая очевидно больше ничем, безвольно свисала теперь вниз, все так же тараща пустые глаза на пленников.
   Вторая рука незнакомца, удивительно маленькая для такой быстрой и жестокой расправы с вождем, в это время перехватывала гранату, скользнувшую из безвольной ладони и швыряла ее в каком-то нужном направлении. Взрыв наверху еще не прогремел, не заставил Алана испуганно втянуть голову в плечи, а над ямой вдруг показался спаситель... Вернее спасительница - невысокая миленькая девушка в такой же форме, как у старшего лейтенанта Семенова. Только, конечно, не такой грязной и порванной, как у Ивана.
   Девушка заглянула вниз и - удивительное дело - Ротмэн вдруг уверился, что эта воительница (то самое чудо) сейчас не только рассматривает их, но и держит под контролем всю округу, где еще гремели редкие выстрелы. И даже видит, как вертится, падая в нужную ей точку, граната, которая все-таки глухо громыхнула, заставив стены зиндана чуть заметно вздрогнуть. Девушка наверху на взрыв никак не отреагировала. Она наклонилась над ямой, потопталась на месте, отчего безвольная голова Хашимулло дернулась, и Алан понял - именно на спине бывшего уже вождя сейчас утвердилась воительница. Райским голосом прозвучали для американца ее слова - как и предполагал Семенов - на русском языке:
   - Мальчики, вы тут живы?..
   ... Все это полковник Ротмэн конечно не смог бы вспомнить во всех подробностях за пару секунд, что он тупо разглядывал едва шевелящегося на асфальте сержанта Бэскома. Почему-то чернокожий здоровяк, приставленный к нему, к полковнику, против его воли, и напомнил ему тот кишлак, зиндан, и - главное - Хашимулло. Может потому, что на нем так же непринужденно, как восемнадцать лет назад, стояла, спокойно удерживая равновесие, девушка... нет - женщина, удивительно похожая на старшего лейтенанта Наташу Крупину. Именно так представилась когда-то ему спасительница. А эта женщина, вскинувшая знакомым жестом бровь в изумлении от вида двух военачальников, застывших в ступоре, вдруг улыбнулась - совершенно так же, как тогда, над зинданом:
   - Мальчики, вы тут живые?
   - Наташа, - прохрипел полковник первым.
   - Наташка, - еще более хриплым голосом воскликнул рядом генерал-майор, - ты живая?!
   - Семенов, - вздохнула Крупина тоном много повидавшей на своем веку  учительницы, - был дураком - дураком и остался. Конечно живая.
  Теперь - услышав про "дурака" - недовольно заворчал за спиной генерал-майора майор Рычков. Но этот вулкан тоже не проснулся. Потому что Наталья скорчила испуганную мину на лице и выпалила, словно только что разглядела большие звезды на погонах Семенова.
   - Извините, товарищ генерал-майор, - едва не бросила она к непокрытой голове руку, - разрешите представиться. Крупина Наталья Юрьевна; специальный представитель Правительства Российской Федерации.
   - Черт! - выдохнул Семенов.
   Об этом; точнее этой представительнице его предупредили. Заместитель министра обороны, сообщая ему этот прискорбный факт, как-то странно поглядел на него. "Прискорбный" - потому что с этой минуты командование переходило к этой женщине, давней...
   - Нет, - признался все-таки себе Семенов, - не недругу! Давней сослуживице. И человеку, что спас меня там, в Афгане. И тебя, кстати, тоже.
   Он скосил взгляд на американца, который сиял рядом лицом, не решаясь броситься вперед. Оба они, бывшие сидельцы в зиндане, последние полчаса, нарезая круги сначала вокруг состава, а потом и более широкий - вдоль цепи оцепления российских десантников - приглядывались друг к другу, не решаясь вспомнить тот день, закончившийся для них так удачно.
   А Наталья первой шагнула вперед, остро ощутив, как рада она крепким мужским объятиям. Сначала русскому - пахнувшему свежестиранным камуфляжем, чуть-чуть потом и - показалось ей - казармой родного Рязанского училища. А потом и американцем, в котором (Крупина незаметно сморщила носик) мужское начало заметно перебивал какой-то парфюм. Но все равно - она была рада и этому полковнику; ему персонально, а не тому тайному делу, с которым прилетел сюда на вертолете американский десант.
   - Ах да, - чуть не хлопнула она себя по лбу, уже шагнувшая было туда, где можно было начать разговор о деле, об "объекте", - чуть не забыла!
   Тут Наталья немного слукавила - она никогда и ничего не забывала; специально обучалась когда-то этому. Сейчас же она повернулась, и склонившись над громадным телом, шлепнула его по внушительной даже под форменными штанами ягодице; потом еще раз - по другой. Чернокожий сержант оба раза послушно подпрыгнул на месте, удивительным образом оторвавшись от асфальта ожившими мышцами могучего пресса. Потом он одним текучим движением, показывающим на годы тренировки у знающего сэнсея, оказался на том же асфальте, и на тех же ягодицах, которые буквально горели от таких несильных внешне ударов. А еще горели лицо и уши, что проявилось лишь в том, что кожа вместо иссиня-черной стала серой; горели от ярости. Но эту ярость вскочивший так же упруго на ноги сержант обрушить ни на кого не успел. Потому что раньше его официальным до скрежета в зубах тоном подполковник Крупина обратилась к старшему американскому офицеру:
   - Полковник Ротмэн!
   Американец невольно вытянулся.
   - Что полагается по вашим уставам низшему чину, поднявшему руку на старшего офицера?!
Ротмэн замешкался в мучительных сомнениях. Ответ был; и он - скорее всего - соответствовал положению в российском уставе. Но этот сержант напротив ("А может, и не сержант", - мелькнула мысль в голове) не был его подчиненным. Более того - он не был даже армейским. В этой операции Ник Бэском (будем называть его так) представлял вездесущее ЦРУ. И при определенных обстоятельствах имел право отдавать приказы даже ему, полковнику. Потому Ротмэн и вздохнул почти облегченно, когда русская скомандовала сама, как-то объяснив себе замешательство полковника:
   - Ну хорошо, пусть дует в вертолет и не высовывает из него своего носа. Иначе что? - она повернулась к Бэскому и мило улыбнулась - так, что сержант отскочил на безопасное, как он посчитал, расстояние от этой женщины, - иначе оторву твои... и не посмотрю, что на сегодня вы наши союзники..
   По дрогнувшим от ярости крыльям приплюснутого носа подполковник догадалась, что Бэском прекрасно понял ее слова, и что вся та пантомима, что разыгрывалась недавно у прилавка на ее глазах, была искусным спектаклем. В исполнении "сержанта", конечно. Лидка Кочергина свою партию играла совершенно искренне.
   - Кстати, насчет Кочергиной, - остановила она взгляд на торговке, уже не наблюдая, как Ник действительно улепетывает в вертолет, - что-то мне говорит, что ты, девочка, сегодня еще пригодишься...
   Слова эти вслух не прозвучали; но на лице Крупиной как-то отразились, потому что Лидка несмело улыбнулась ей с немым же вопросом:
   - Я тут подожду, ладно?
   И Наталья действительно сказала:
   - Подожди меня тут, Лида. Я скоро вернусь, поболтаем, хорошо?..
   - Но.., - попытался возразить генерал.
   - Правильно, - повернулась, прерывая его Крупина, - всех остальных отсюда вон. Прикажите очистить площадь от посторонних, товарищ генерал.
   Ее рука протянулась в сторону небольшой кучки зевак, что еще толпились меж прилавков. Рука эта не успела завершить полукруг, описывающий тех, кто подлежал немедленной эвакуации; она вдруг остановилась на нелепой фигуре, замершей метрах в трех от нее. Фигуре страшно изломанной; прежде всего это касалось его рук, которые паренек поднял, попытавшись заслониться от ее взгляда. Это ему удалось - не сразу, так что Наталья успела прочесть в его глазах узнавание, смешанное с ужасом. Она на мгновение замерла; тут же внутренне встряхнулась, определив по какому-то вбитому давным-давно в голову методу:
   - Этого человека я вижу в первый раз. А он  меня определенно узнал... Ну или принял за кого-то. Но совершенно определенно - испугался до усра.. , - Наталья сама устыдилась такого раньше простого и понятного в обиходе слова; теперь, для нее - "княгини Мышкиной" - совершенно не подходящего, даже кощунственного, - в общем, испугался. Чего?
   А паренек, двигаясь боком, словно краб, уже ввинтился в жиденькую толпу и сам себя эвакуировал с площади...
   В штаб, как уже назвали недостроенное здание вокзала, группу командиров повел майор Рычков. Генерал-майор успел уже шепнуть бравому десантнику, тоже, кстати выпускнику Рязанского десантного училища, кто идет рядом с ними в сером стильном костюмчике. Потому майор и оглядывался поминутно на женщину, чье имя до сих пор было легендой в стенах училища. Даже несмотря на то, что с доски лучших выпускников ее фотографию давно содрали с корнем.
   Наконец Рычков ввел их в большое помещение, которые когда-нибудь наверняка должно будет стать чем-то вроде зала ожидания. Никаких кресел и скамеек тут пока не было; зато были громадные застекленные окна, в которые были прекрасно видны и железнодорожные пути, и тот самый мост, на котором два года назад гражданин "Хреннарыло" устроил дорожно-транспортное происшествие с участием сразу трех автомобилей ГИБДД  и, наконец, ажурный пешеходный мост, под которым, кстати, и стоял на путях длинный "объект". Зал уже обрел почти обжитой вид.  В углу что-то бубнили, уставившись аппаратурой, связисты; двое офицеров не отрывали взглядов от ракетного состава, сереющего внизу молчаливой громадиной.
   К ним и подошли генерал-майор с американским полковником. Рычков и два других американца, решившихся все-таки снять зеленые береты в зале, душном из-за закрытых плотно окон и солнца, бившего прямо в глаза, стояли чуть позади. Но и им был прекрасно виден этот внешне совсем не зловещий "объект". А уж Наталье, которая прошлась с хозяйским видом вдоль всех окон, и смотреть на него не было никакой нужды - она, в отличие от всех остальных здесь, знала как выглядит этот состав не только снаружи, но и внутри. Потому что к этой поездке готовилась. И знала, что должно было произойти через пять минут - ровно в восемнадцать часов по московскому времени.


Глава 3. Ковровский вокзал.
Наталья Крупина и Лидка Кочергина. Ах какие женщины...
   - Ну что тут у вас, - генерал Семенов строго поглядел на подчиненных, что вытянулись перед ним, не отрывая, впрочем, взглядов от состава. Так же, скосив глаза за окно и вниз, старший из них, капитан, чью фамилию пока никто не назвал, доложил:
   - Все по-прежнему, товарищ генерал! Никаких звуков, никаких шевелений. Ни там, - его палец ткнулся в толстое стекло, - ни в эфире. Словно они все там попередохли.
   - Хорошо бы, - вздохнул Семенов; потом решился и повернулся к стоявшей уже рядом Наталье, - товарищ спецпредставитель...
   - Да ладно уж, - махнула рукой  Крупина, - давай по имени-отчеству (она скосила взгляд на офицеров, при которых просто по имени с генералом общаться было не очень удобно).
   - Ну тогда я Иван Михайлович, - улыбнулся Семенов.
   - А я просто Алан, - втиснулся между нимиамериканский полковник, - у нас как-то не принято по-отчеству.
   Только Наталья расслышала, как чуть слышно фыркнул Рычков; так же правильно она оценила его сарказм: "Все-то у вас, америкосов, не как у людей", - и тут же согласилась с ним.
   А Ротмэн тем временем продолжил:
   - А я ведь, Наталья, искал вас. Подлечился дома, и начал искать. И не только я.
   - В каком смысле: "Не только я?", - чуть ощетинилась Крупина.
   - Видите ли, уважаемая Наталья, - склонил в коротком кивке голову американец, - вас за спасение жизни американского офицера Конгресс Соединенных Штатов Америки наградил Почетной медалью. А вручить так и не вручили. На официальный запрос Конгресса ваш МИД ответил, что старший лейтенант Крупина в рядах Советской Армии не числится.
   - Во как! - не выдержал рядом Семенов.
   Он помнил ту отвратительную историю, в которую вляпалась Наталья Юрьевна, предполагал, что с ней поступили очень круто. Но чтобы вот так, отказаться от человека, офицера совсем...
   - И ведь не соврали, собаки, ни на грамм, - совершенно спокойно подумала Крупина, - в Советской Армии я к тому времени уже не числилась. Интересно, что бы Конгрессу ответили, если бы они догадались послать запрос в КГБ?
   - Ну что ж, - рассмеялась она совершенно искренне, - считайте, что награда нашла героя.
   - Это как? - озадачился Ротмэн.
   - Очень просто, -  она оторвала наконец взгляд от окна, - вот закончим с этой проблемой, и слетаю в Вашингтон. Надеюсь, мою медаль там не замылили?
   Последнее слово полковник понял только в контексте; моют ли в Конгрессе с мылом незатребованные награды, он не знал; точнее очень сомневался в этом. Но сказать не успел, потому что Крупина рядом подняла руку, привлекая всеобщее внимание, а потом ткнула ею в окно:
   - Смотрите, сейчас будет самое интересное.
   В ее голосе было столько уверенности и даже... торжественности, что и генерал, и полковник, и их свита, и даже связисты, привставшие со своих стульев, уставились вниз, на состав, практически не мигая. Зрелище внизу стоило того. Крыша одного из центральных вагонов вдруг дрогнула и стала делиться пополам, словно в мультфильме. Да и вся эта картина сейчас, предвещавшая кому-то апокалипсис, напоминала сейчас кадры кинокартины на экране. Не дожидаясь, пока створки разойдутся полностью, из нутра вагона выглянула острым носом ракета. Вертикального состояния она достигла невероятно быстро - или так это показалось большинству "зрителей". Лишь Крупина чуть заметно кивнула - все эти передвижения точно укладывались в нормативные сроки. Командовали ими опытные офицеры, обученные еще советской воинской школы. И ею же воспитанные. Что толкнуло эту элиту Советской, а ныне Российской армий встать на путь открытого неповиновения, даже измены? Крупина пока не знала.
  Она не стала сейчас командовать; видела, как цепи десантников стремительно разбегаются, прячутся в заранее намеченные укрытия.
   - Значит, - довольно кивнула она, -  вариант номер "Два" до тебя, Иван Михайлович, довели. Дай бог, чтобы дело не дошло до варианта "Три". Впрочем, для этого я сейчас здесь и нахожусь.
   Она покосилась на американцев - на двух офицеров из свиты - которые дернулись было подальше от стекол, таких хрупких, таких ненадежных перед грозным действом, что сейчас разворачивалось совсем рядом. Алан не шелохнулся, он зачарованно провожал взглядом поднимающуюся ракету. И офицеры не решились отскочить в безопасное место. А Крупина, еще раз усмехнувшись, теперь уже открыто, не стала успокаивать их; говорить, что надежность этих стекол была проверена - заранее. И специалистам, которые определили, что им сейчас ничего не грозит, можно было доверять. По крайней мере сама Наталья доверяла.
   Наконец ракета замерла. Все дружно вдохнули воздух в грудь и задержали дыхание, словно это могло остановить сумасшедшего, коснувшегося сейчас пальцем большой красной кнопки внутри изолированного помещения в составе. И палец этот не дрогнул; решительно нажал на пластик, олицетворявший собой смерть тысяч, а может и миллионов людей.
   - Ничего он не олицетворяет, - прикрыла глаза от ослепительной вспышки Наталья, - ни миллионов, ни тысяч, ни даже одного человека.
   Это она прошептала практически неслышно; гораздо громче выкрикнула, пытаясь перекрыть и грозный гул, замирающий вдали, и эхо от  него, соединившееся с где-то все-таки не выдержавшими воздушной волны стеклами, и общий горестный стон, что раздался в будущем зале ожидания:
   - Успокойтесь, товарищи... и господа! Ракета не несет ядерного заряда. Это простая болванка, которая должна упасть на остров в океане, - потом, помолчав, добавила, уже в наступившей тишине, - в Тихом океане. В двенадцати тысячах километрах отсюда.
   - И никого там не убьет? - вскричал первым Ротмэн.
   - Если только на голову свалится, - иронично прищурилась Наталья.
   - Значит это был спектакль, - отчеканил полковник, - значит вы все это время водили НАС (тут он явно имел в себя не себя, не даже собственное начальство, а ВСЮ АМЕРИКУ) за нос.
   - Ага, - теперь так же зло прищурилась Крупина, - за длинный нос, который вы суете в каждую дырку. Не беспокойтесь, спектакля тут чрезвычайно мало. И там, в составе, действительно сидят преступники. И там действительно есть ракеты с ядерными боеголовками. И нам надо остановить их - и преступников, и ракеты!
   - Но как?! - отшатнулся от ее порыва полковник.
   - Пока не знаю, - пожала плечами Крупина, - может, это нам подскажет?
   Она опять ткнула пальцем в стекло, достойно выдержавшее испытание. Там, внизу, открылись жалюзи одного из окон (длинный вагон, выпустивший ракету, сразу же захлопнул свои створки). В открытом окне никого не было видно - наверное команда, или командиры там опасались точного выстрела снайпера. Зато мелькнул какой-то белый конверт. Наталья повернулась было к Семенову, но генерал и сам уже отдавал приказ; совсем короткий, из одного слова:
   - Рычков!
   Понятливый майор тут же исчез, и появился  опять так быстро, что никто не успел сказать даже одного слова. Появился с конвертом, к которому протянулись сразу две руки. И Рычков, поколебавшись, сунул конверт Крупиной, к немалой досаде своего генерала, которую тот попытался скрыть. На майора Семенов серчать не стал. Сунул бы бравый десантник свернутую бумажку в ладонь собственному начальству, она тут же оказалась бы в руках специального представителя. Понятливый майор лишь отрезал лишнее звено в этой цепочке.
   - Но все же, - чуть ревниво подумал Семенов, - мог бы и мне отдать.
   Он уставился в лицо Натальи, которая по мере того, как глаза спецпредставителя пробегали по строчкам послания, меняло выражение с серьезного, даже сердитого на изумленное. Казалось, она сейчас расхохочется.  Но нет – она сдержалась; лишь с коротким смешком протянула развернутый листок генералу:
   - Читайте!
   Семенов не стал отмахиваться от американского полковника, засопевшего за его спиной, справедливо рассудив, что это разрешение во множественном числе относится и к союзникам тоже. Ротмэн наверное читал побыстрее русского генерала, потому что стал хмыкать раньше, чем тот продрался сквозь вязь основных требований ядерных террористов.
- В общем, - подвел совсем короткий итог Семенов, - если отбросить словесную шелуху насчет права свободного народа Чечни на самоопределение, да требований наказать всех, кто причастен к гибели «мирного населения свободной кавказской республики», террористы конкретно требовали одного – свободного пропуска состава в ту самую республику, желающую отгородиться от России не только горами, но и вполне официальной государственной границей.
   И этот состав, как пафосно заявляли составители требований, должен был влиться в могучую армию независимой Ичкерии.
   - Во как, - покрутил головой Семенов, - значит, решили еще одну ядерную державу на глобусе нарисовать. Ну-ну…
Последнее наверное относилась и к завершающей части послания, над которой успел похмыкать американец. Русский эту часть подытожил еще короче:
   -  Сто миллионов долларов наличными, вина, наркотиков и девочек. Даже количество указали. Где же мы столько девочек наберем? 
   Про миллионы и все остальное он  не спросил.
   - Вот именно, - улыбнулась рядом Крупина, словно словосочетание «ядерная держава» ее совсем не встревожили, - где наберем? Могу тебе подсказать - на Горьковской трассе; хоть сотню. Рычков сгоняет.Только кто им платить будет? Я - точно не буду. Хотя...
   А генерал, пребывая все в том же неторопливом раздумьи, ляпнул, не подумав:
   - Вообще-то, девочка у нас тут одна…
   Он тут же заткнулся, с видимым испугом бросив взгляд на Наталью. Семенов и сам вряд и мог припомнить, когда пугался чего-то в последний раз. А теперь по спине действительно потек холодный пот. Может потому, что Крупина сейчас так же, как много лет назад, могла играючи разбить репутацию непобедимого, самого лучшего рукопашника дивизии… В следующий момент он отказался верить своим глазам – Наталья глядела на него поощряюще: "Давай, продолжай!".
   Но Семенов продолжить не рискнул, и Крупина закончила его мысль сама:
   - А что, прогуляться, что ли; на мужичков поглядеть?
   И она сделала какое-то движение телом, что у мужиков, которых хватало и здесь в буквальном смысле отвисли челюсти. Точнее всего   нынешнюю позу, которую блудливо улыбающаяся сорокалетняя женщина не спешила менять, охарактеризовал генерал – мысленно, конечно:
   - Ну точно по-бл…ски.
  А у Крупиной в душе не то чтобы все пело; просто повод, как ей пробраться внутрь состава, который она без преувеличения могла разобрать и собрать по винтику с закрытыми глазами, нашелся сам собой.
   - Так ты серьезно?! – воскликнул генерал, невольно переходя на "ты", - одну я тебя не пущу!
   - Сам переоденешься? – чуть не расхохоталась Наталья, - тогда  давай в компанию того сержанта возьмем – чтобы "союзникам" не было обидно. Или господин полковник лично хочет убедиться, что никаких секретов у нас нет, и что все это (она обвела рукой пути за стеклом) никакой не спектакль.
   Американец ее смеха не поддержал; напротив, насупился. Он выдержал небольшую паузу, а потом все-таки признался:
   - Такая мысль была, Наталья … Юрьевна. Но вам я доверяю…. Нет, не так, -поправился он, -  вам я безусловно верю.
   - Ну  и зря, - подумала Крупина, очаровательно улыбаясь.
   И улыбке и тем самым позам ее учили специально; учили мастера своего дела. Другие мастера учили, что верить противнику нельзя. А сейчас напротив стоял враг; пусть временно не бряцающий оружием, пусть искренне верящий в светлое будущее американо-русских отношений.
   - Пошутили и хватит, - вернула она лицу серьезное выражение, а телу официальную осанку, - давайте сюда Лидию… Кочергину. Не зря же мы ее попросили остаться.
   И опять на лице Семенова появилось сомнение; да и во взгляде Ротмэна промелькнуло что-то такое, заставившее Наталью поверить, что у этого простоватого и непосредственного на вид вояки тоже были вполне квалифицированные инструкторы; и не только по физической подготовке…
   Когда чуть испуганную Кочергину доставили в "штаб", подполковника Крупину было не узнать. Бежать переодеваться в ближайший магазин она не стала. Побежал туда гонец на все руки (точнее ноги) майор Рычков. Побежал реквизировать несколько ящиков водки. Ну и закуску конечно – это велела специальный представитель, которая, как оказалось, сегодня даже не завтракала. Сама она тем временем удивительным образом преображалась. Под пиджачком, который был куплен в Милане за бешенные деньги, оказалась не менее эксклюзивная кофточка, которая тут же лишилась рукавов. Четырех верхних пуговиц Наталья отрывать не стала; просто расстегнула их, показав не только верхню ючасть упругой загорелой груди, но и половину бюстгальтера, узнав цену которого, побледнел бы не только генерал Семенов, но и его американский "коллега". Впрочем они, да и все другие вояки здесь старательно отворачивались; точнее старались отворачиваться, невольно возвращаясь  к этим мягким полукружиям, и к кружевам, подчеркивающим их, и…     Наталья не пожалела и нижней части гардероба. Из сумочки вслед за маникюрным несессером появился нож, которому, вроде бы, не было место в дамском аксессуаре. Ножик этот бойцы тоже оценили. А потом мысленно, а кто-то даже вслух, совсем негромко ахнули, когда острое лезвие поползло по брюкам, оставляя от них совсем немного. Генералу даже показалось, что только пояс, да еще чуть-чуть – в том месте, где самое сокровенное берегла молния.
   Крупина хитро улыбнулась и взялась было за язычок молнии – вроде как вжикнуть, попробовать, надежно ли работает этот оберег. Но это было просто небольшой шалостью; как и то обстоятельство, что от обрезков штанин она избавилась тут же, не прячась - наклонившись без всякого стеснения. Так что желающие могли увидеть сейчас, что трусики на этой женщине, которая, казалось, с каждым движением сбрасывала с плеч, и с остальных частей тела по году, составляли единый гарнитур с бюстгальтером. Подмигивать мужикам она не стала (хоть и хотелось – честно призналась Наталья себе); оставила этот маневр для других, которых надеялась сразить не только женскими чарами.
   Наконец пришла пора и для той самой косметички. Последние два года научили бывшего агента три нуля один многому. В том числе и наносить макияж – эту боевую раскраску – сотнями разных способов. Несколько мазков кисточкой с тушью, помадой и тональном кремом могли преобразить женщину до неузнаваемости. И Крупина сейчас доказала это, на глазах потрясенных служивых превращаясь из холеной представительницы высших московских кругов в путану; красивую, такую же холеную, но все же продажную женщину. Последним штрихом было вернуть на лицо ту блудливую улыбку, которую она уже испробовала на окружающих. Она и вернула ее, поворачиваясь к остановившейся посреди зала Кочергиной.
   Лидка давнюю знакомую не узнала. Довольная Крупина шагнула к ней, возвращая достаточно невинное выражение лицу, и Кочергина икнула, невольно сглотнув ком, который вдруг оказался в горле.
   - Наталья… Юрьевна – прошептала она, не решаясь броситься к Крупиной, – что они с вами сделали?
   - Это что я с ними сделала! – хотелось воскликнуть Наталье, окинувшей офицеров, и прежде всего Семенова с Ротмэном плотоядным взглядом.
   Вместо того она сделала лицо еще скучнее и ошарашила Лидку, теперь уже наповал:
   - Вот, Лида – товарищ генерал работу нам с тобой предлагает; высокооплачиваемую.
   Семенов рядом только крякнул, а спецпредставитель – сама Наталья чуть не расхохоталась сейчас, представив, как она входит в таком виде на заседание Правительства – так вот, спецпредставитель сунула руку все в ту же сумочку, и выудила из нее пачку стодолларовых купюр. Не тонкую, и не толстую – среднюю. Но, как определил бы остроглазый сосед Лидки по рынку, гораздо объемнее, чем в кармане американского сержанта.
   - Платит товарищ генерал наличными (Семенову теперь крякнуть не удалось – он этим самым кряхтением подавился) – держи.
   Кочергина машинально приняла на ладонь доллары, перетянутые такой родной резиночкой желтого цвета и только потом спросила:
   - А что надо делать?
   - Пустяки, - махнула рукой Крупина, - сходить со мной в гости. Вон в тот поезд.
   Лидка тут же оказалась рядом. Ладонь с купюрами была сжата так, что и Крупина, и Семенов, и даже полковник Ротмэн поняли – мысленно она уже вовсю тратит деньги; а может, уже и потратила.
   - Так там же это… ядерные ракеты! Одна уже и улетела!
   - Улетела, - согласилась Крупина, - а больше там и нет.
   - Правда? – уставилась ей в лицо Кочергина.
   - Абсолютно, - даже не моргнула глазом бывший агент три нуля первый.
   Она могла обмануть не только эту считавшую себя многоопытной, а на самом деле такую наивную женщину; любой детектор лжи сейчас  тоже  поверил бы  – в ракетном составе больше нет грозного оружия. Да Наталья и сама верила в это. Точнее в то, что ни ей, ни Лидке ядерные боеголовки  ничем не грозят – не будут же их расстреливать в упор межконтинентальными ракетами. Что касается людей, которые этими ракетами управляют, то у них кроме красной кнопки было другое оружие, смертельное в ближнем бою.
   - Но до перестрелки, девочка, не дойдет - это я тебе обещаю.
   Она отвернулась, чтобы не напугать Лидку мелькнувшей на губах зловещей улыбкой. Отвернулась к косметичке - делать из базарной торговки соратницу по ночному ремеслу. Впрочем, как надеялась сама Крупина, до ночи дело все-таки не дойдет - все кончится намного раньше. Через пару минут рядом стояла еще одна путана, и еще надо было постараться, чтобы определить – чья раскраска была сильнее готова к бою.
    "Девочек" и восемь ящиков водки, к которым совсем скромно, если не сказать жалко, прилагались два пакета с закуской, до состава проводил конечно же Рычков. Он же и постучал громко камнем, подобранным тут же, между железобетонными шпалами по стальной двери вагона. Это был четвертый вагон от  головы состава. Впрочем, с таким же основанием голову можно было назвать хвостом – ядерный поезд с одинаковым успехом мог передвигаться в обоих направлениях. Главное было не в названиях. Главное, что в этом вагоне находился командный пункт и те самые кнопки, к которым нужно было добраться в первую очередь. А еще – до того, кто отдавал команды начальнику спецсостава. Вот этот человек и интересовал больше всего и Наталью и того, кто послал ее в Ковров.
   Да – Наталья Крупина опять была на службе; совершенно добровольно приняв предложение еще прежнего премьер-министра. Он ушел с поста; точнее его ушли -  почти год назад. Но перед уходом успел назначить Крупину своим специальным представителем по кризисным ситуациям. В чем заключались ее обязанности, никто не знал; так же как никто не вел учета ее рабочего времени. На заседаниях правительства она присутствовала – сидела в самом дальнем ряду; даже не за длинным столом, где и принимались решения. Взгляд нового премьер-министра часто останавливался на ее лице. Самой Наталье было понятно, что ему мучительно хочется спросить:
   - А кто собственно, эта тетка в строгом деловом костюме? И что она делает здесь, ни разу за полгода даже не открыв рта? И – главное – почему влиятельные, очень влиятельные люди, которым никак нельзя отказать, просили не трогать эту таинственную… "специального представителя". Его представителя, между прочим, председателя правительства.
   И совсем уже беспомощным стало лицо премьера, когда в ходе обсуждения невероятного по своей чудовищности и невозможности происшествия – захвата террористами ядерного поезда – эта женщина встала и строго  (совсем так же, как его первая учительница) прервала председательствующего на середине длинной, полной общих слов фразы. Теперь ее сходство со строгой учительницей было полным. Премьер так и подумал, что она скажет что-то вроде:
   - Хватит болтать!
   И не ошибся. Конечно, так прямо специальный представитель не заявила; она просто и доходчиво объяснила, что столь специфичные дела не подлежат широкомуобсуждению (болтовне, иными словами) и что их должны решать люди, специально назначенные для этого. А поскольку она, Наталья Юрьевна Крупина и является специальным представителем, и именно по чрезвычайным ситуациям…
   Справедливости ради надо отметить, что и без облегченного кивка премьера Крупина выехала бы в Ковров.  Потому, что это все-таки был не чужой для нее город, и – главное – потому что почувствовала: кроется за этим захватом что-то другое, много опаснее и подлее, чем даже ядерный взрыв. Ей еще кое-что подсказали, подкинули – тот самый человек, что иногда позванивал премьеру…
   Дверь, под которой стояли на щебенке две девицы на вид ну очень легкого поведения, а еще майор российской армии и восемь десантников, каждый из которых в одиночку принес ящик водки, так и не открылась. Крупина про себя, чтобы не портить физиономии весьма легкомысленной девицы, одобрительно хмыкнула – неведомый пока противник распорядился открыть дверь в это вместилище адского оружия в самом центре состава – там, где располагалась жилая зона; где секретов было меньше всего.  Туда и понесли теперь ящики чертыхающиеся негромко парни в голубых беретах. Состав стоял на запасном пути, не у пассажирской платформы, так что девушкам на каблуках (не очень высоких, конечно, но все же!) пришлось спотыкаться по щебенке. Лидка даже негромко выматерилась, едва не подвернув лодыжку. А от открытой дверцы, до которой оставалось метров десять, или чуть поменьше, раздался первый приказ:
   - Стоять! Стоять, где стоите!
   Майор выполнил уже первый приказ; еще он поднял руки, и десантники с видимым удовольствием подчинились, опустили позвякивающий груз на ту же щебенку.
- Теперь только бабы! – командовавший в проем так и не выглянул, очевиднонаблюдая за ними с какой-то невидимой предполагаемому снайперу позиции.
   - Я это не понесу, - капризно заявила Крупина, несильно пнув носком туфельки ближайший ящик.
   Ящик отозвался чуть слышным звоном, который очевидно все-таки расслышали внутри вагона. Потому что до Крупиной, специально настроившейся на такие тихие звуки, донесся яростный шепот, а потом железный скрип – кто-то поднимал плиту, что освобождала путь к ступеням. Этот кто-то оказался рослым парнем; судя по погонам – прапорщиком из охраны поезда. Перекинутый за плечо автомат с укороченным прикладом тут же оказался в его руках, и это ощущение надежности, что придает оружие, заставило его напряженное злое лицо несколько расслабиться. Теперь на эту круглую веснушчатую физиономию никто бы не навесил ярлык террориста.
Рычков – согласно одного из сценариев, которые успели обыграть еще в "штабе" - резко задвинул за свою спину и Крупину, и  (сразу за ней)  Кочергину. Теперь он стоял перед двумя сверхсрочниками, спрыгнувшими вслед за прапорщиком. Стоял один – молодцеватый, стройный, готовый сразиться сразу с тремя противниками; и победить. Но эта победа не нужна была никому – ни самому майору, ни Наталье. А трем "террористам", двое из которых которые за внешней бравадой пытались спрятать панику в глазах, тем более. Наталья не исключала, что и эти парни, и сами они – с водкой, закуской и восьмеркой сопровождения – сейчас находятся под прицелом; особенности конструкции спецсостава позволяли. И что внутри его есть еще заложники, из-за которых сверхсрочники и боятся сейчас броситься  к майору, а может и дальше – хотя бы за тот состав, цистерны которого представляли собой замечательную защиту от пуль калибра семь шесть две.
   - Если только в них не залили по горлышко бензин, - бросила на товарный состав быстрый взгляд Крупина.
   На цистерне грязно-белого цвета было написано: "Серная кислота", - что подполковника тоже не обрадовало. Прапорщик, а за ним оба сержанта подхватили по ящику и потащили в открытую дверь. За третьим, особым, рейсом прапорщик подошел один. Он  опять постарался накинуть на лицо чувство собственной значимости, и даже вершителя судеб мира. На горца он ничем не походил; веснушчатое рыжебровое и толстогубое лицо сейчас смешно хмурилось. Он, очевидно и сам понимал, насколько уступает во всем майору-десантнику. Потому и спросил грубо, бесцеремонно выдергивая из-за спины последнего девчат:
   - Че так мало-то. Нам этих двоих.., - он хотел обозвать девушек как-то очень уж заковыристо, но наткнулся на лицо Натальи – испуганное и вульгарное, в то же время удивительно прекрасное, чем-то зацепившее душу.
   Наталье как-то  удалось сотворить такое со своим лицом, обычно совсем неприметным. Потому что ей нужно было не только попасть внутрь, а для этого она должна была на сто процентов выглядеть, как самая обычная проститутка – это во-первых. А во-вторых, ей нужно было добраться до главных действующих лиц, и значит, чем-то отодвинуть на задний план массовку – Лидку Кочергину.
   Прапорщик на время забыл обо всем, только таращился в спину Натальи, без всякой команды шагнувшей вперед. Она уже подняла ногу, чтобы утвердиться на нижней ступени вагона, когда он спохватился, и бросился было следом. Но тут же остановился, резко повернулся к Рычкову, вспомнив о главном:
   - А где деньги? Где наркота?!
   - Деньги будут, - поднял голову кверху майор; он словно высчитывал что-то, - часа через два. Из Москвы вертолетом доставят. В этом городе таких денег нет и никогда не будет. А наркотики… Насчет наркотиков приказ однозначный – в этот состав никакие наркотики не попадут. Кто хочет ширнуться – милости просим. Дозой до конца жизни обеспечим.
   - Ага, - проворчал прапорщик уже не бегу, - свинцовой дозой.
   Крупину между тем чьи-то крепкие руки буквально вдернули внутрь вагона; семенившую за ней Лидку злой прапорщик подсадил под крепкую задницу плечом – так что она наткнулась на спину Натальи. А та рассматривала сейчас человека, который вполне мог быть одним из ее целей. Кряжистый чернобородый кавказец в камуфляже без знаков различия рассматривал ее в упор; рассматривал с подозрением и легким недоумением. Он очевидно был уверен, что одна из этих девиц (его взгляд метнулся к Кочергиной и обратно) прислана сюда совсем не для того, чтобы послушно раздвигать ножки. Ну или не только для этого. Но сейчас его звериное чутье подсказывало – в этих русских девках нет никакой агрессии. Их глаза сейчас были заполнены страхом, и еще… Крупина решила подсказать ему:
   - Нам сказали, что вы заплатите… Щедро заплатите.
   Бородач вдруг захохотал, обнажив в темных волосах провал, в котором белели крепкие зубы. Наталья этот хохот для себя перевела так:
   - Ай, молодец командир! Ай, красавец. Денег не прислал, еще и за этих... хочет заставить заплатить.
   Губы же его сквозь  смех все-таки вытолкнули наружу;
   - Заплатим, красавица, обязательно заплатим. Пойдем со мной!
  Он рванул ее за собой в проем двери, ведущей в соседний вагон. Нужный Наталье четвертый находился именно в том направлении, потому она и не сопротивлялась; даже подтолкнула его - мысленно. Как оказалась, ее безмолвная команда нашла какого-то адресата; в кармане чернобородого, который успел оглянуться и сообщить: "Джамал меня зовут! Запомнишь?", - затрещала рация. Такая, знала Крупина, входила в комплект командного пункта. Еще она успела в тот короткий промежуток, что Джамал вынимал продолговатый ящичек с короткой антенной из узкого для него кармана и рявкал: "Да, слушаю!", - понять, что к Кавказу этот бородач никакого отношения не имеет. И дело было не в имени; точнее не только в имени.
   - Араб, - определила по акценту агент три нуля первый, - Ближний Восток; скорее всего саудит.
   Ее так и подмывало выдать какую-нибудь длиннющую цитату из Корана; даже пообещала себе огорошить Джамала этим, но потом.
   - Потом, - усмехнулась она где-то глубоко внутри себя, - все потом, а сейчас послушаем, что тебе говорит твой собрат. Очень горячий собрат.
   Араб, назвавшийся Джамалом, не поворачивал лица к Наталье; но она сейчас была уверена - его глаза сейчас горят гневом, а губы скривились в гримасе, обещающей немыслимые страдания тому, кто сейчас изливал на него грязные ругательства. Причем, если бы они разносились в тесных помещениях вагонов, которые эта пара, соединенная руками, пробегала не останавливаясь, ярости было бы скорее всего намного меньше. На арабском же Крупина, которая оказывается совсем не забыла язык пророка Мухаммеда, не могла даже себе представить, что такого страшного натворил ее провожатый, что вызвал на себя такой трехэтажный мат с поминанием родни до седьмого колена и всех домашних животных, начиная от ишака, и кончая... Нет - этот неслыханная, нестерпимая для ушей правоверного хула все изливалась и изливалась на несчастного Джамала, пока он наконец не ворвался, тяжело дыша от ярости и одышки, в тот самый четвертый вагон. Ворвался, чуть ли не отшвырнув от тяжелой бронированной двери соплеменника, вооруженного таким же автоматом, как у прапорщика. Наталья с Джамалом оказались посреди сравнительно большого помещения, главным в котором был конечно же рабочий стол с той самой кнопкой. Кнопки, правда, сейчас не было видно, а может  ее и вообще заменяли ключи замысловатой формы, лежащие посреди стола, да секретный код, который мог ввести человек, сидевший за столом.
   Этого человека подполковник Крупина знала - по фотографии, которую ей показали еще в Москве. Полковник Сорокин, Валерий Николаевич, был командиром ядерного поезда, и на фотографии в парадном кителе с целой россыпью наград выглядел пышущим здоровьем здоровяком с чуть заметными усиками. Теперь же у пульта сидел, безвольно повесив руки, едва не достающие до линолеумного пола, серый от усталости и отчаяния старик, которому полевая форма была на вид велика на несколько размеров. Задорно торчащие на фотографии усы сейчас свисали унылыми сосульками; на левом усе  повисла тяжелая капля.
    - Слеза, - поняла Наталья, - этот здоровый сильный человек плачет, потому что...
   Ее потемневший взгляд остановился на кожаном диванчике у боковой стенки, на котором сидела, скромно сжав коленки под длинной юбкой, женщина средних лет. С двух сторон к ней прижимались дети; две девочки, погодки, лет семи-восьми - поздние, и от того особо лелеемые, если только эта женщина была их матерью, а полковник Сорокин... отцом. Строки личного дела командира поезда промелькнули перед глазами быстрой, практически пулеметной очередью, и Крупина с острой жалостью в сердце кивнула:
   - Да, это их дети. И этот громила с кривым ножом, что стоит перед ними, совсем не шутит. И другой, что отнял наконец трубку рации от уха и уставился на них с Джамалом, тоже не шутил, богохульствуя на весь вагон и - через трубку - на бородатого араба.
   - Впрочем, - теперь она оглядела уже противников, - они все бородаты в разной степени. А этот, на крики которого меня приволокли - спасибо, кстати - орал совсем не на Джамала. Он  визжал, через слово поминая грязных животных...
   - Этого я делать не буду, - глухо, в пол, повторил - очевидно не в первый раз - полковник Сорокин.
   - Будешь, - одним мгновением успокоился Джамал, отпуская руку Крупиной, - еще как будешь.
   - Ийе, - удивился рядом бородач помоложе, - ты кого привел, Джамал?
   - Кого надо, - грубо оборвал его главарь, которым очевидно и был первый среди арабов знакомец Крупиной, - бери младшую девчонку; начнем с нее - по очереди.
   Парень закинул автомат за спину и шагнул к диванчику. Полковник арабского языка скорее всего не знал; но страшный смысл слов Джамала уловил. Он дернулся приваренном к полу стуле, к которому был притянут ремнями и уронил голову на металлическую столешницу, глухо завыв. И Крупина забыла и о своем обещании насчет цитаты из Корана, и о всяком милосердии. Словно безжалостный тайфун пронесся по вагону. Арабов было восемь - и семь из них упали уже мертвыми. И это было милосердием для них, потому что Джамал все-таки еще мог услышать священные строки в последний раз. Но перед этим ему предстояло пройти через такие муки, о которых он даже не подозревал. И выложить все тайны, что знал, и о которых давно позабыл.
   Этого длинного, но стремительного движения агента три нуля первый ни полковник, ни его жена с детьми не заметили и не могли заметить. А сама Крупина, которая остановилась за спиной Сорокина, замучилась бы объяснять, отчего у абрека, только что поигрывающего ножиком страшного вида, этот ножик торчит в груди - прямо напротив сердца. И почему у молодого, но уже достаточно бородатого, эта самая борода покорно торчит набок, вместе со свернутой головой. И почему не шевелятся все остальные, кроме мычащего в бессилии Джамала.
   На первый вопрос поднявшего наконец голову Сорокина  Наталья ответила, даже не дождавшись его:
   - Я - подполковник Крупина, Наталья Юрьевна; спецотдел.
   Чей это отдел, и какими делами он занимается, полковник спрашивать не стал. Он теперь по настоящему заплакал; беззвучно, и потому страшно. И Крупина отступила в сторону; она  поняла, что помочь этому человеку прийти в себя не сможет; что ему сейчас нужны не слова утешения, а родные объятия. Наталья легонько подтолкнула к отцу и мужу сразу троих, и к слезам тут же добавился общий женский плач.
   В очередной раз подивившись своему жестокосердию - эта картина если и заставила сжаться сердце, то лишь на несколько долгих мгновений - она продолжила работу "спецотдела". Спрашивать полковника о чем-то сейчас было бесполезно. Гораздо важнее было "зачистить" состав, а потом вдумчиво, хоть и безо всякого удовольствия допросить Джамала. Крупина лишь захватила со столешницы ту самую связку фигурных ключей, опустила из в собственный карман, которому оказывается нашлось место в остатках брюк и пошла - как сама себе призналась "веселиться". Потому что "под ноль" больше никого зачищать не собиралась - так, намять бока и обездвижить, пока "террористами" не займутся по подведомственности. Вообще-то, с зачисткой можно было подождать - запереться внутри бронированной капсулы, в сердце состава, и ждать помощи. Но  была еще одна проблема - Лидка.
    Ее злой визгливый голос Крупина услышала еще за два вагона. Она успела по ходу обезоружить и отправить в долгий сон всего двух охранников. Пленных солдатиков, которых заперли в собственных кубриках, тревожить пока не стала - пусть разбирается собственное командование. А остальные "террористы" сейчас столпились в том самом вагоне, где Лидию Кочергину прижал к углу прапорщик. Впрочем, сказать "прижал" было бы не совсем верно. Лидка как раз сейчас наступала на него из своего угла, готовая пустить в ход крепкие кулачки. И автомат, которым заслонился от нее прапорщик, совсем не смущал разбушевавшуюся торговку. Она кричала, как и было договорено в "штабе":
   - Я тебе  дам... Я тебе сейчас такой пи.., - тут она увидела стоящую с довольной физиономией Крупину и вроде как засмущалась, проглотила последнее слово; а потом заорала совсем оглушительно, - гони деньги вперед, паразит! Гони, как обещал!
   Под этот крик Наталья и уложила на пол безжалостными ударами еще четверых ренегатов во главе с прапорщиком. А потом, подмигнув Кочергиной: "Молодец, девка!", - унеслась в хвост состава, продолжать зачистку. Там нашелся лишь один арабчонок - тоже бородатый, но хилый. И этого, последнего живого соплеменника Джамала она пожалела, лишь сломала несколько очень важных костей, что гарантировало - этот человек больше в бандитских налетах участвовать не будет.
   Лидка так и стояла с открытым ртом и вытаращенными в ужасе глазами. Крупина помазала перед ее застывшим лицом ладонью:
- Ау, подруга, очнись, - и добавила, поняв причину такого ступора, - да живые они все, девочка, живые. Полежат немного, и встанут...
   Наталья открыла дверцу вагона, высунулась в вечернюю свежесть, и пробормотала, так, чтобы не услышала ни Кочергина, ни майор Рычков, уже готовый запрыгнуть на ступеньку впереди своих десантников:
    - Если им разрешат подняться. А про тех, в командирском вагоне, тебе знать совершенно не обязательно.
Крупина на мгновенье замерла, подставив лицо вынырнувшему из-за взявшейся непонятно откуда тучки солнцу.   И тут же  ее лицо - несколько мгновений удивительно благостное - сменило выражение, стало жестким, погнало от себя волну предостережения и холодной ярости к вершине серого здания, что нависало над привокзальной площадью - даже выше недостроя, где ждали ее русский генерал с американским полковником. Феноменальное чутье подсказало - ее кто-то буквально сверлит  взглядом, причем взглядом вооруженным. Что это было? Может, и прицел снайперской винтовки! И она шагнула назад, в полутьму тамбура, понимая, что в эту дверь она ни за что не выйдет.


























Глава 4. Москва. Ресторан "Плакучая ива"
Шунт, Волчара и Серый
    Шунт развалился на диванчике с довольной улыбкой. В ладонях он грел высокий бокал  с пивом, на которое "подсел" в последнее время. Себя он успокаивал:
   - Не на наркоту же мне подсаживаться; я ее для других целей тоннами в Москву привожу.
   Да – Шунтиков действительно мог назвать себя теперь наркобароном, и ничуть не тяготился таким сомнительным достижением. Впрочем, сам он сомнительным его не считал. А всем недовольным мог показать этот самый бокал с пивом, которое ему специально привозили из Баварии.  И еще сказать:
   - Ничего личного – просто бизнес. Кто-то торгует пивом, кто-то прокладками с  крылышками, а я – афганским герычем.
Ближайшие помощники Шунта – Волчара с Серым, пиво не уважали. Они могли себе это позволить; точнее сам Шунтиков позволял им такое послабление. Серыйсидел за столом и неторопливо потягивал виски двадцатилетней выдержки. Волчара не пил совсем – из крепкого, конечно. После давнего ранения он осунулся; скулы теперь выпирали вперед так, что между них терялся хищный нос. Волчара теперь еще больше напоминал свирепого хищника. Здоровье он поправил очень быстро, а вот душевного равновесия так и не вернул. И не мог вернуть; по крайней мере до тех пор, пока в его руках не окажется красотка, самым бесцеремонным образом обобравшая – нет, не его! – Шунта. Но тот миллион был под охраной опытного бандита, и Волчару не успокаивало даже то обстоятельство, что босс не предъявил ему никаких претензий. Больше того – обеспечил своему главному боевику самое лучшее лечение. Даже лично пару раз приезжал в израильскую клинику, где раненый бандит проходил курс реабилитации.
   Впрочем, Волчара подозревал, что босс прилетал на Землю обетованную не только ради него; даже не столько ради него. Были у него, наверное какие-то делишки в Тель-Авиве. Да хотя бы  на знаменитом средиземноморском пляже косточки погреть.
Волчара внешне выглядел невозмутимым; он вяло ковырял вилкой в каком-то салате, полном морепродуктов, которые он откровенно не любил. Внутри же он был заполнен нетерпением – и сам он, и Шунт с  Серым ждали курьера из Коврова. Из города, про который босс, может и забыл, а самому Волчаре напоминала каждый вечер ноющая грудь, из которой хирурги два года назад вытащили пять пуль.
   Наконец в дверь осторожно постучали. Босс ответил сам:
   - Давай!
   Давай – в смысле запускай… сюрприз для самого доверенного помощника. И Волчара действительно вскочил, ощерившись как самый настоящий лесной четырехлапый разбойник. Он одним громадным скачком оказался у двери и навис над жалкой, какой-то изломанной в самых неожиданных местах фигуркой. Только голова у этого человека не претерпела никаких изменений. По ней Волчара и узнал Голову, которого теперь – вполне ожидаемо – называли Квазомодой; именно так, в женском роде.
   - Ты, - зарычал в гневе двуногий волк, - почему ты еще жив?!
   Он схватил несчастного за горло, от чего тот страшно захрипел, и повернул лицо к боссу, с той же претензией:
   - Почему он еще жив?!
   Шунт вяло махнул рукой, и железные пальцы тут же разжались; "волк" хоть и был свирепым, но достаточно дрессированным. А Шунт снизошел с объяснением, не вставая с дивана. Он допил последние глотки пива, посмотрел зачем-то в пустой бокал и сказал:
   - Пусть помучается еще немного. Отработает, как и обещал, каждый цент из того миллиона.
   Квазимода глухо закашлялся – и разминая гортань, едва не смятую сильными пальцами Волчары, и продолжая (про себя) слова босса – те самые слова, что Шунт произнес, стоя над скулящим от боли и ужаса Головой:
   - Принесешь мне голову этой девки и будем в расчете. Я еще и на лечение для тебя разорюсь.
   Шунт тоже вспомнил тот разговор; как оказалось не напрасный.
   - С чем пришел? – внешне так же лениво процедил он сквозь зубы.
   - Приехал, - не удержался от уточнения Квазимода, - из Коврова. Вот.
   Он испуганно втянул голову в кривые плечи, но не смог увернуться от звучного подзатыльника, которым все-таки наградил его Волчара, опять зарычавший от ненавистного названия. Правой рукой Квазимода протянул коробочку, которую тут же выхватил боевик. Он понял, что именно эта видеолента, а вовсе не бывший Голова является настоящим сюрпризом, обещанным ему боссом.
После небольшой заминки администрация "Плакучей ивы", которая с недавних пор стала очень уважать господина Шунтикова – после того, как он выкупил половину бизнеса у хозяина ресторана – нашла видеодвойку, на которой можно было просмотреть практический ушедшую в прошлое видеокассету. Первые кадры не сильно вдохновили Шунта и его помощников; боевики они видели и покруче, а на экране несколько российских десантников стояли спиной к анонимному пока оператору, тупо пялясь на закрытые двери вагона. День там – в непонятном пока явно документальном фильме – клонился к вечеру; потому и сам вагон, и площадка перед ним, и фигуры вояк, застывших в напряжении, были серыми, хотя видеодвойка, как и полагалось такому солидному заведения, была импортной, цветной.
   - Это что? – лениво, без всякой угрозы в голосе спросил Шунт, следя за цифрами в углу экрана, которые отсчитывали секунды, а потом и минуты.
   - Четыре минуты назад, - ответил Квазимода, тоже не отрывавший взгляда от этих цифр, - в этот вагон вошла та самая… Крупина, Наталья Юрьевна.
   Именно это имя было написано на обороте фотографии, что бросил на грудь покалеченного Головы босс; и именно ее инвалид, вынужденно влачивший жалкое существование в Коврове, ненавидел больше всего на свете – больше даже, чем босса, и тех ребят, что ломали ему кости.
   - Вот! – наконец воскликнул Квазимода.
   Дверь вагона медленно распахнулась – прямо навстречу лучам солнца, которые наверное пробились из-за невидных зрителям туч. На пороге на мгновение – на самое короткое мгновение показалась девушка; точнее женщина в откровенно завлекающем наряде. Она словно устремилась вся к этим лучам… А потом что-то случилось, и мечтательное выражение с ее лица словно смыло водопадом холодной воды. Оно стало таким же холодным, даже жестким, не предвещающим ничего хорошего зрителям. Крупина на экране словно тоже увидела их - и все, даже Волчара – невольно поежились от ее предостережения. А потом наваждение схлынуло; женщина кивнула кому-то внизу, явно приглашая в вагон и исчезла.
   Никто не сказал ни слова; действо на экране продолжалось – теперь уже совсем не скучное. Десантников на экране прибавилось; появились какие-то большезвездные командиры, среди которых зрители с изумлением узнали и иностранных; точнее американских. Всю эту толпу вагон врядли мог уместить.
   - Хотя.., - протянул вслух Шунт.
Квазимода понятливо подхватил:
   - Там двадцать четыре вагона. Ядерный поезд.
   - Так прямо и ядерный?! – хмыкнул босс.
   - Своими глазами видел, - горячо зашептал Квазимода, опасливо покосившись на Волчару, - как за полчаса до этого, до появления у поезда тетки, Крупиной, у одного вагона раскрылась крыша и взлетела ракета. Громадная – рядом даже дома дрожали.
   - А зачем ты вообще начал снимать все это? – теперь жестко и требовательно спрашивал Волчара, - кто информацию слил.. про НЕЕ?
   -  Никто не слил, - вынужденно сознался Квазимода, - случайно наткнулся на нее. Как раз, когда она вот с этой девкой разговаривала.
   Палец инвалида ткнулся в экран, на котором по ступеням вагона легко спрыгнула еще одна тетка – значительно моложе Крупиной, с простой толстощекой – какой-то деревенской – физиономией.
   - Хотя.., - протянул про себя Шунт, - если смыть с нее откровенно бл...кую штукатурку и нарисовать все в нормальном салоне, получилось бы что-то вроде одной голливудской актрисы. Как ее там?..
    Наряд на этой женщине был почти таким же откровенным и провоцирующим, как у Крупиной. А лицо – то самое, деревенское – растерянным. Но не испуганным; можно было рассмотреть как ее губы что-то шепчут, словно подсчитывают.
- Да хотя бы вот эти тела, трупы, накрытые какими-то покрывалами! - это уже Серый вступил в разговор.
   Мимо незнакомки одно за другим проплыли восемь мест страшного груза; потом провели несколько понурившихся парней в форме, с руками, скованными за спиной. Следом спрыгнули высшие офицеры – русские и американцы
   - А один даже генерал, - разглядел глазастый Серый.
   Только вот той, кого жаждали увидеть и наркобарон, и его боевики, они так и не увидели – до самого конца съемки. Экран осветился, заполнился серой рябью и три лица вопросительно уставились на Квазимоду. Тот пожал плечами, отчего стал совсем жалким:
   - Она так и не вышла. Я до ночи сидел на крыше многоэтажки; дождался, когда состав отгонят. Но ее больше не видел.
   - Осторожная тварь, - прокомментировал тут же Волчара, - что-то заметила, а скорее просто почуяла. Такое бывает.
   - А сам ты, - прищурился Шунт, наливая из огромной стеклянной колбы, наполовину заполненной янтарной жидкостью, еще один бокал пива, - сам сможешь вот так же, за сотню метров почуять западню.
   - Нет, - честно признался Волчара, - не смогу. А вот устроить западню, в которую она попадется, постараюсь. Вот с ее помощью.
   Он сейчас требовательно давил на кнопку пульта, заставляя кадры с бешеной скоростью сменять друг друга в обратном направлении. Как и ожидал почему-то Квазимода, с такой скоростью он пролетел мимо нужного кадра, и остановился как раз на том, с которого их о чем-то безмолвно предупреждала Наталья Крупина. Страшно выругавшись, Волчара погнал кадры опять по ходу действия, теперь уже много медленней. И остановился как раз, когда незнакомка в экране закончила счет телам, завернутым в темный покрывала.
   - Вот эта девка,  - почти кровожадно воскликнул Волчара, - кто она?
   Квазимода был безумно рад, что на этот вопрос у него оказался ответ, пусть неполный.
   - Да Лидка это, - осторожно махнул он рукой, - семечками у вокзала торгует.
   - Семечками? - недоуменно протянул босс, отхлебнувший очередной глоток пенного напитка, - как же она в поезде оказалась? И что там, в Коврове, все торгуют в таком виде. Я бы у этой не только семечки попробовал. Волчара, после всего привезешь ее сюда.
   Он захохотал, и вслед за ним несмело улыбнулся Квазимода, он же наполовину уже Голова. Улыбнулся, потому что на этот вопрос у него тоже был ответ.
   - Так они с этой Крупиной знакомы, - сообщил он, опасливо косясь на Волчару, - они еще до этой, до ракеты мило побеседовали. Лидка - это торговку так зовут, ее первой узнала. Так и назвала - Натальей Юрьевной.
   Волчара рук больше не распускал. Последнему факту он явно обрадовался, хотя и постарался не показать этого на своем угрюмом лице. Но босс его знал слишком хорошо; таким внутренне возбужденным Волчара не был давно; пожалуй после ранения - ни разу. И Шунт порадовал своего помощника, с которым начинал когда-то давно свой опасный, но невероятно прибыльный "бизнес".
   - Собирайся в Ковров, Волчара, - поставил он уже пустой бокал на стол, - и этого... Голову с собой возьми. Пригодится (он никак не отреагировал на отвергающий жест Волчары, скорчившего рожу в отвращении). Привезешь мне эту девку - я не торговку имею в виду, про нее отдельный разговор, а саму Крупину, получишь бабки, как и было обещано. И бойцам так скажешь. Сколько с собой возьмешь?
   - Десятка хватит, - ответил глухо Волчара; потом сморщился и добавил, покосившись на Квазимоду, - этого не считаю.
   - Хорошо.., - Шунтиков выдержал очень длинную паузу, словно что-то прикидывал, -  бабки, что я обещал - это за мертвую. За живую плачу вдвое.
   Волчара кивнул совсем безразлично; ему нужна была совсем другая награда, и ее он надеялся добыть собственными руками...









Глава 5. Ковров - Осипово
Лидка Кочергина. Еще ничего не кончилось
   Лидка летела домой словно на крыльях. Впрочем, у этих крыльев было вполне земное название - автомобиль УАЗ, полноприводный, в армейской комплектации. Кочергиной такие подробности были ни к чему; главное - это был генеральский автомобиль, и совсем скоро, как она надеялась, ее с триумфом проводит до калитки бравый капитан, которого генерал Семенов выделил ей в сопровождение. У соседней калитки, как она опять-таки надеялась, будут сидеть старушки-соседки, и среди них баба Клава, главная осиповская сплетница.
   - Эх, - вздохнула она полной грудью, сейчас прикрытой десантским камуфляжем (еще одна тема для сплетен!), - вот если бы вместо этого  капитана сейчас сидел тот сержант! Здоровый, черный; такой экзотичный. Баба Клава точно язык проглотила бы. А потом...
   Лидка сидела одна на заднем сидении, но оно сейчас  показалось тесным, когда Кочергина широко развела руки, и вдохнула грудью уже столько воздуха, что в кабине кажется стало нечем дышать. По крайней мере и капитан, и водитель резко обернулись назад и уставились на ее грудь, от которой с громким щелчком отлетела пуговица. Она чуть не попала в нос водителю, и он дернулся, поворачиваясь к рулю, к пустынной в вечерней полутьме дороге. Его еще подстегнул и окрик Кочергиной, мгновенно выдохнувшей воздух, и восстановив этим давление в салоне:
   - Чего уставился, солдатик?! На дорогу смотри - чуть в кювете не оказались. Да и поворот вон, не проскочи.
Солдатик-срочник, не успевший еще ни разу прыгнуть с парашютом, заметно покраснел, и  аккуратно вписался в поворот. Ровно через минуту он остановился у калитки, которую Лидка открывала с трудом. Покосившийся столб и был первопричиной разлада в семейных отношениях, который закончился грандиозным скандалом – под заинтересованным и даже одобрительным взглядом  все той же бабы Клавы. Потому что пик скандала пришелся на ухоженный тогда двор и выплеснулся за калитку – к большому удовольствию любителей бесплатных развлечений. А таких в древнем селе Осипове было большинство.
   В дом Колька – бывший муж – больше не вернулся. Как предполагала Кочергина, Колька такому решению супруги обрадовался не меньше, чем она сама. Он вернулся к маме, а Кочергина стала жить одна. С тех пор прошло почти два года. Лидка считалась завидной невестой со стабильным доходом, намного превышающим средний по селу – если бы кто взял на себя труд подчитать таковой. А двор, в который капитан так и не вошел, за эти годы пришел в запустение; зарос травой, которую никто не косил. Вот внутри дома – да, показать было не стыдно. Потому что в обустройство своего гнездышка Кочергина больше года вкладывала почти все, что давал семечковый бизнес. По сути это была квартира, какую редко можно было встретить даже в Коврове. Единственную проблему – с газом, которого не было и неизвестно когда должен был появиться - Лидка обошла элегантно и нагло. Запитала все от электричества – и отопление, и горячую воду. Мимо счетчика, конечно; нашла умельца, который гарантировал безопасность от любых проверок.
   Кочергина скользнула в никогда не закрывавшуюся до конца калитку, повернулась, чтобы улыбнуться на прощание капитану и солдатику, чье лицо маячило за ветровым стеклом УАЗика. На лице Володи, капитана, она прочла явное сожаление от такого скоротечного прощания. Но приказ генерала был предельно конкретным – доставить девушку до дома и тут же назад. Уже с высокого крыльца девушка увидела, как УАЗик лихо развернулся на щебенке, погнав облако пыли на тут же заругавшихся бабок, и умчался – навсегда, как предположила Лидия.
   Все – сказала она себе, с  глубоким вздохом перешагивая порог своего персонального рая, - приключения кончились.
 Генералы, ракеты, негры с пачками стодолларовых купюр – обо всем можно было забыть.
   - Стоп! – остановила она себя посреди коридора, в котором зеркал было больше, чем чего-либо другого, - про доллары я это зря. Вот они, родимые!
   Только теперь Кочергина пересчитала купюры, что ждали своего часа в большой, такой удобной сумочке.
   - Шесть тысяч! Шесть тысяч долларов за испорченное платье и несколько минут приставаний нахального прапорщика. Вот это я сегодня подкалымила! Жаль еще Наталья Юрьевна помешала этого шаромыжника раскрутить. Были у него деньжата - по глазам видела, были!
   Душа пела, а кто-то расчетливый внутри, контролировавший все и вся, стремительно подсчитывал, хватит ли этих денег вместе с заначкой, которая росла очень медленно, на иномарку – такую, чтобы не надо было каждый месяц гонять ее в сервис. По всему выходило, что хватит, и Кочергина, уже совсем счастливая, бросила испоганенное платье, и все, что было под ней, в корзину для белья и погрузилась в ванну. Последняя успела наполниться теплой водой, пока Лидка пробежала по комнатам, чтобы убедиться  -  идеальный порядок в них никто не нарушил. Ванна, и так огромная, какой не было больше ни у кого в селе (так утверждала баба Клава, хитростью проникшая однажды в уютное гнездышко Кочергиной), стала зрительно еще больше – когда и воду и белевшее в ней тело молодой женщины скрыла пушистая шапка мыльной пены. Из нее, словно в мифе об Афродите, вытянулась ножка, не менее стройная и белоснежная, чем у древнегреческой богини. И Лидке вдруг отчаянно захотелось, чтобы по ней, смахивая клочья пены, пробежалась крепкая и шаловливая ладонь.
   - Да хоть бы и черная, - вспомнила она опять американского сержанта, с опозданием приплюсовав к заветной сумме еще сотню баксов, - главное, чтобы была ласковая и надежная.
   Про ладони бывшего мужа Лидка, засыпая прямо в ванной, даже не вспомнила – этим критериям они никак не соответствовали..
   Следующий день у Кочергиной был выходным. У нее вообще график был свободный – потому, наверное, выходных она себе практически и не устраивала, а об отпуске даже не мечтала. Но тут наложилось сразу многое – и то, что она проснулась (не в ванне, а в кровати, аналогов которой в селе тоже не было) уже далеко за полдень; и то, что настроение было такое празднично-нерабочее. А главное – отсидеться хотя бы пару деньков дома ей посоветовала Наталья Юрьевна. Так что Кочергина еще повалялась еще немного в постели, заправила ее и устроила шикарный обед, словно ждала в гости кого-то. Увы – ни Ник Бэском, ни Крупина, ни генерал Семенов… да хотя бы тот же капитан, Володя, так и не появились. Так что Лидка, женщина сложения крепкого, но пока вполне стройного, даже без зачатков целлюлита, смогла себе позволить наесться до отвала. Была мысль сгонять в город, к знакомому пареньку, что гонял подержанные иномарки из Европы, но…
   В общем, вечер грозил закончиться так же, как вчера – опять ванна, в которую несколько раз пришлось добавлять горячую воду, затем огромное махровое полотенце. А потом – в отличие от вчерашней ночи, когда полусонная девушка даже не заметила, как перебралась из ванной в спальню, она повесила полотенце на изогнутые никелированные трубы сушилки, и потянулась, стоя обнаженной перед огромным зеркалом. Зрелище понравилось даже  самой; Лидка, чтобы уже совсем походить на русский вариант Кетрин Зэты-Джонс, приподняла тяжелые груди ладошками, почему-то представив опять, что ладони эти очень темные. От природы, а не загоревшие под беспощадны флоридским солнцем.
   Из-за спины действительно протянулась черная рука, а над головой Кочергиной, в которой росту было метр семьдесят шесть  - без обуви – в зеркале отразилось лицо сержанта Бэскома. Но радость и сладкая истома не успела заполнить распаренное тело. Потому что темное лицо сейчас, в отличие от вчерашнего полудня, не было ни любезным, не заинтересованным.
   - Нет, - отстраненно зафиксировал все тот же счетчик внутри, - заинтересованность как раз таки есть, но холодная, никак не связанная с соблазнительными девичьими формами. Хотя…
   Темная рука поползла по покрывшейся враз испариной бедру, животу; задели все-таки груди, и остановились на шее, подавляя крик, который готов был невольно вырваться из уст Кочергиной.
   - Тихо, - к великому удивлению Лидки на чистейшем русском, без всякого акцента, языке, прошептали толстые губы сержанта прямо в ее правое ухо, - тише, Литка. Все будет  с тобой хорошо. Ответишь на пару вопросов, и я так же незаметно исчезну. Договорились?
   Ответить Кочергина не могла – та самая рука, что не давала глотнуть  напоенного влагой воздуха ванной комнаты, не позволила сейчас вытолкнуть короткое: «Да!». Ничего другого сказать девушка не решилась бы; для этого ей хватило единственного взгляда в глаза негра – жесткие, заполненные какой-то безальтернативной решимостью. И эта решимость никак не относилась к роскошным Лидкины формам. Она лишь согласно кивнула, насколько это позволили те же ладони, и пошла впереди сержанта. Как ни странно – туда, куда сама собиралась, в спальню.
   Глухо стукнула дверь, отрезая этот уголок, предназначенный для неги и страсти, и Кочергина полетела, коротко вскрикнув, на собственную кровать. И там извернулась, спряталась сразу под покрывалом. Теперь Бэкхом видел лишь ее лицо, да разметавшиеся по подушке волосы. Ни то, ни другое сержанта не интересовало.
   - Мне нужны ответы на два вопроса, - холодно, так же безупречно по-русски отчеканил Бэском, - ответы исключительно правдивые и полные. А вопросы эти такие: "Что произошло в ядерном поезде?", -  и: "Кто такая… Наталья Юрьевна Крупина?". Можешь начать со второго вопроса.
   Лидка изображать из себя героическую партизанку не собиралась, но сержант очевидно решил подкрепить серьезность момента и те самые правдивость и полноту, что ждал от девушки, весьма необычно и болезненно. Его ладонь метнулась к покрывалу – туда, где под ним угадывались девичьи ступни. Глаза его стали в этот момент страшными, предостерегающими от необдуманных поступков. Крик Кочергиной застрял в ее горле, еще помнившим тепло черных ладоней. Хотя зародился он в то же мгновение, как большой палец правой ноги оказался в железных клещах, с которыми вполне могли соперничать руки Ника. Кочергиной даже показалось, что она услышала, как громко хрустнула, ломаясь, кость – ее собственная кость. Но провалиться в забытье ей не позволил все тот же предостерегающий взгляд и вопрос:
   - Итак, кто такая Наталья Юрьевна Крупина?
   - Вот именно, кто она такая? - этот вопрос отголоском донесся от двери, и негр буквально взвился в воздух, оказываясь лицом и к двери, и с человеку  с хищной физиономией, в которой звериной беспощадности было, пожалуй, побольше, чем в самом Бэскоме.
   - Да ты не мельтеши, Уголек, - так же бесстрастно успокоил сержанта незнакомец, - к тебе претензий нет. Ответишь, откуда взялся и зачем девке палец сломал, и свободен. А с ней мы и без тебя поговорим
Сержант опять взвился в воздух  - в прыжке, который должен был снести из проема незнакомца, втоптать его в мягкий ковер, радующий своим теплом и спокойными тонами в коридоре дома, построенного еще Лидкины дедом. Деда давно не было на свете, и дом, срубленный его собственными руками, он сейчас бы не узнал – по крайней мере внутри. Но об этом могла подумать разве что его внучка, которая с ужасом натянула на голову покрывало – как будто оно могло спасти от пуль. Еще тот самый счетчик, который не пропускал ничего, успел порадоваться необъятным размерам тела Ника Бэскома. Которое и приняло в себя три пули из негромко кашлянувшего пистолета. Оружие держал в руках человек, которого сержант просто не заметил за спиной Волчары. Звали этого человека Николаем, но в банде, которую Шунтиков называл просто: «мои парни», - его называли Стрелочником. Наверное потому, что он уже не одному десятку конкурентов наркобарона переправил стрелку; на тот свет.
   Не меняя бесстрастного тона, Волчара спросил:
   - Кончил что ли, Стрелочник.
   - Нет еще, - вывернулся из-под его плеча невысокий мужичок, выглядевший неожиданно франтовато, даже изысканно для своего рода занятий. Стрелочник склонился над упавшим прямо у кровати негром, и показал пальцем, чуть не касаясь заокеанского камуфляжа:
   - Коленка раздроблена – не убежит; правый локоть – это чтобы не размахивал зря своими граблями.
   - А третья? – остановился рядом Волчара; его место у двери тут же занял другой боевик.
   - Вот, - объянил Стрелочник, - застряла в загривке. Болевой шок минимум на полчаса обеспечен. Сейчас его никто не сможет "разбудить" - как не старайся.
   В этом стрелок бы уверен, а зря. Потому что  были такие обученные люди, которые моли поучить этого франта с пистолетом, готовым мгновенно выстрелить, куда укажет главарь, и приемам, способным привести в сознание человека в любом, даже коматозном состоянии. И даже – этого Стрелочник уже представить себе не мог – поучить его искусству стрельбы. Именно о таком человеке и спросил Волчара, повторив слово в слово вопрос Бэксома:
- Итак, кто такая Наталья Юрьевна Крупина? – и добавил от себя, - и как ее найти?
   Волчара поднял руку, словно вслед за негром собирался сломать еще одну косточку на ноге Кочергиной. Последняя, только что высунувшая нос из-под покрывала, в ужасе отдернула обе ноги. Она и сержанту, и этому страшному человеку была готова рассказать всю правду
   - Тем более, - подсказал все тот же счетчик, - сама Крупина и посоветовала это – не отказываться, вываливать все, что знает, и даже о чем только догадывается.
   Это старая знакомая говорила Кочергиной вчера, в Коврове, на прощание. Наталья Юрьевна еще посмотрела как-то оценивающе на Лидку, а потом вздохнула и махнула рукой, отпуская.
   - Наверное вот эту самую ситуацию и оценивала, - догадался внутренний советчик прежде, чем Волчара рядом гаркнул:
   - Ну! Будешь отвечать?!
   Свое излюбленное: "Не нукай, не запряг!", - Кочергина выпалить не решилась. Она сразу затараторила, глотая слова – и о том, как в первый день пришла в лесничество еще сопливой девчонкой, и на что потратила первую зарплату… Даже про мужа решила ввернуть, пожаловавшись на свою горькую долю. Но человек, опершийся на низкую спинку кровати, нервно дернул щекой, и Кочергина тут же перешла ко вчерашнем дню – с того самого момента, как она увидела первую колонну заморенных солдатиков.
   Волчара слушал, не перебивая, лишь кивнув на сержанта, когда тот с протяжным стоном попытался сесть на полу. Бэкхома тут же уволокли еще два подскочивших из коридора боевика, а их командир кивнул, когда Лидка наконец закрыла рот, и жестко потребовал.
   - А теперь ответ на второй вопрос – где ее найти?
   - Да откуда же я знаю?- всплеснула Лидка руками так, что груди вывалились на покрывало, и перед боевиками теперь лежала русская Зета-Джонс, - она мне не докладывала. И в доме я ее не прячу. Хотите – вон обыскивайте.
Она ткнула в громадный, на всю стену, встроенный шкаф, который заменял ей гардеробную.
   А Волчара, к ее удивлению, действительно подошел к шкафу, и сдвинул в сторону купейную дверцу, чтобы – к еще большему изумлению пораженной Кочергиной – тут же отлететь к противоположной стене и сползти по ней бесформенной грудой плоти. Взгляд Лидки метнулся следом и потому наверное не смог проследить, как метнувшаяся из шкафа, в котором она совсем недавно рылась, подбирая наряд на завтрашний день, тень оказалась рядом со стрелком. Так стремительно и беспощадно, что Стрелочник даже не успел поднять своего оружия. А без пистолета он против агента три нуля первый был словно комар на ладони человека, поднявшего вторую для фатального хлопка. "Ладонь" опустилась, и Стрелочник бесшумно упал, чтобы никогда больше не подняться. Крупина боевиков не жалела – успела оценить и их готовность убивать; и отпечатки ауры, написанной на лицах, что подсказывала – эти люди уже убивали себе подобных, и не раз.
   Екнув селезенкой, подпрыгнул от страшного удара и упал, такой же мертвый, как Стрелочник, боец, что опирался на косяк двери. Следом рухнули со свернутыми шеями те двое, что уволокли куда-то сержанта, и теперь возвращались за новым приказом. Такой приказ они получили от Натальи: "Умрите!", - и тут же послушно исполнили его. А Крупина безжалостным божеством смерти прошлась, точнее пронеслась по комнатам, заставляя подручных Шунта принимать смерть в самых разных позах и совершенно невероятными способами. Лишь один раз ее рука поднялась, но так и не опустилась, чтобы сломать очередную шею. Ту, что кто-то уже пытался когда-то сломать. В лицо застывшей на мгновение Крупину с ужасом и ненавистью  полыхнули глаза человека, которого она уже видела – не далее, как вчерашним днем. Это был тот самый несчастный инвалид, что терся рядом  Лидкиным прилавком, и унесся неровными скачками, лишь только увидел ее, Крупину. И снова – отправляя этого искалеченного человека в долгий, но не последний, сон - она задала себе вопрос:
   - Где и когда я могла видеть этого инвалида? – и тут же ответила, - нигде и никогда!
  Оглядывая "поле" битвы, а точнее избиения, она усмехнулась:
 – с Волчарой и этим… Квазимодо – ровно одиннадцать. Все здесь.
   Замок на двери, умело вскрытый кем-то из приспешников Волчары, уже ответившим сполна и за это, и за другие злодеяния, опять щелкнул. Наталья еще и цепочкой, которую хозяйка, Кочергина, сама никогда не накидывала, для страховки отделилась от остального мира. А потом пошла – не хвалиться или пугать Лидку своими успехами. Нет – сейчас ей надо было убедиться, что Джамал не врал в последние мгновения своей жизни, и что она вчера разрушила планы не только его, и его соплеменников, нанятых чеченскими полевыми командирами. План был совершенно другим. И поезд в Чечню не попал бы ни при каких условиях. Мятежная российская республика вообще была хитрым прикрытием для далеко идущих планов других, глобальных игроков.
   Итак, как буквально выплюнул сквозь выбитые зубы шипящий от боли Джамал, ракета с ядерной боеголовкой действительно должна была улететь. Куда – это саудиту не сообщили. А потом – после долгих переговоров – его команда должна была сдаться американцам, полковнику Ротмэну. А фактически – тому самому "сержанту", который на самом деле был одним из руководителей русского отдела ЦРУ. Настоящего имени Бэскома саудит не знал. Но имел гарантии, что всех их, подданных короля Абдаллы, вывезут в американском вертолете  в безопасное место, где они к тому же получат обещанное вознаграждение.
   Ни о количестве этих кровавых, поистине иудиных «сребренников», ни о гарантиях, в которых был уверен Джамал, Крупина узнать не успела – сердце саудита не выдержало. Да это ей было не интересно. Она лишь мимолетно пожалела тех, кто эти самые гарантии обеспечивал; обычно они оплачивались кровью, большой кровью. Главное для нее было - найти очередное звено в хитро сплетенной цепочке заговора. И такое звено сейчас  лежало перед ней. Наталья схватила за ворот камуфляжной куртки чернокожего американца, которого за какой-то надобностью отволокли в ванную, и потащила его назад, в спальню. О том, что предстоящий допрос может добавить кровавый оттенок тщательно сформированному интерьеру Лидкиного гнездышка она не думала. Точнее подумала, вспомнив к месту пачку долларов:
   - Извиняться не буду, Лида - за все заплачено, вперед.
   По пути она захватила еще одно недвижное, но еще живое тело - того самого изломанного жизнью и чьими-то злыми руками задохлика с большой головой. Лидка сидела на кровати, накинув на плечи свое покрывало и закутавшись в него на манер индийского сари. Она с не меньшим, чем прежде, ужасом смотрела, как Наталья Юрьевна, размерами уступавшая даже ей, с внешней легкостью заволокла, а потом опустила на ее ковер перед кроватью два тела. Причем в одном из них она узнала Ника Бэскома, в котором было никак не меньше ста килограммов.
   - А скорее всего намного больше, - опять проснулся внутри счетчик, - что она собирается с ними делать?
   Тут рядом - у стеночки - едва слышно простонал Волчара, и Крупина тут же оказалась около него. Легким касанием нужной точки на шее она отправила бандита опять в сон и кивнула Кочергиной.
   - Кажется, тебе еще раз не помешало бы принять ванну.
   Кочергина послушно поднялась, неловко сошла с кровати, едва не наступив на тело тщедушного боевика, что приволокла сюда Крупина, и направилась к двери. Незримый счетчик завопил во весь голос, пытаясь достучаться до равнодушного сейчас ко всему разуму Кочергиной:
   - Да ты хоть спроси у нее, как она попала в твой шкаф?!
   - Какая разница, наконец ответила самой себе Лидка, открывая краны в ванной, - главное, она сделала это очень вовремя...
   А в ее спальне в это время шел допрос. Если бы Лидия увидела его! То странное состояние, которое не смогли стряхнуть даже трупы, разбросанные по всему дому (ее дому!) в живописном беспорядке, наверное исчезло бы, и никогда больше бы не вернулось в ее голову - вместе с рассудком. Наталья и сама в такие моменты старалась не думать о том, что творят ее руки. Это была не она; она лишь кивала одобрительно, пока чернокожий верзила скулил и кололся до донышка. Казалось, эта громадина, обладавшая к тому же навыками рукопашного боя на весьма приличном уровне, может одним движением смахнуть и размазать по стенам хрупкую женщину, которая равнодушным голосом задавала вопрос за вопросом. Но он - такой большой и сильный - позволял себе лишь следить краем глаза за ее пальчиком, который готов был опять нырнуть в рану на загривке, или в локте, или в колене... Или в любом другом месте, где - пожелай только Крупина - тут же образовалась бы новая рана. Но ничего этого не требовалось. Бэском пел и пел, как самый сладкоголосый соловей, а лицо Серой Мышки становилось все скучнее и скучнее. "Сержант" подтвердил все слова Джамала; вывалил целую кучу подробностей, но не более того.
   Наконец, когда Наталья уже собиралась прекращать эти ненужные мучения - и американские физические, и свои - моральные - от такой скудной информации, с толстых губ сорвалось несколько слов, здесь, казалось, неуместных.
   - Как ты сказал, повтори!
   Палец все-таки коснулся раны, и Бэском взвыл:
   - Конгресс Соединенных Штатов. Человек оттуда - от него поступали все приказы.
   - Имя!
   - Не знаю, - зашептал горячо и искренне негр, и заплакал.
   - Спасибо, - задумчиво проговорила Наталья, нажимая пальцем уже на другое место на шее.
   Ноги американца лишь чуть дернулись, а губы тут же стали стремительно синеть. У Центрального разведывательного Управления США стало одним сотрудником меньше. А Крупина, не откладывая, ощущая, как время, неизвестно кем отмеренное, стремительно истекает, тут же приступила к другому, к Волчаре. Увы - холодная ярость, которой его глаза чуть ли не в прямом смысле полыхали, не позволили Наталье так же легко и непринужденно "расколоть" его. Время - чувствовала она - совсем заканчивалось. Старый бандит, который как настоящий волк выживал после страшных ран, вздохнул в последний раз и ярость в его глазах потухла; вместе с жизнью.
   - Ну и не надо, - совсем спокойно сказала Волчаре, уже не слышавшему ничего, - без тебя обойдемся.
   Обошлись. Вместе с изломанным человечком, которого когда-то звали Головой, а теперь - как правильно угадала Наталья - Квазимодой; почему-то женского рода. Этот говорил взахлеб, едва ли не быстрее американского шпиона. Он рассказал много интересного; но для Натальи, для той тяжеленной ноши, что она добровольно взвалила на себя, вся эта информация была абсолютно бесполезной.
   - Разве что имя - Иван Шунтиков, наркоделец и мой страстный "поклонник", прошептала она, ласково гладя по искалеченной шее, отчего Квазимода опять провалился в долгий сон, теперь лечебный, - эту проблему придется решать. Что бы не вылез какой-нибудь другой Волчара, в самый ненужный момент.
   Тем более, что все равно придется заезжать в Москву - поинтересоваться, не появился ли в последнее время у России какой-то особо ретивый друг из числа членов американского Конгресса?...
   Тут время, отмеренное кем-то, а может и самой Мышкой - подсознательно - закончилось. Полутемную комнату залил свет яркого прожектора, который пробил даже ткань занавесок и немного искаженный мегафоном, но все равно такой знакомый голос громко приказал:
   - Всем оставаться на своих местах. Выходить по команде, по одному - с поднятыми руками. При малейшем сопротивлении стреляю на поражение. Повторяю...
   По губам Серой Мышки поползла откровенно издевательская улыбка. 





















Глава 6. Москва - Осипово
Подполковник Николай Емельянов, он же Басмач. Прикомандированный
   Басмач исчез из криминального мира Москвы. Это прошло практически незаметно. Разве что лидеры преступного мира, лишившиеся кругленьких сумм в валюте, иногда вспоминали это имя. А сам Николай Емельянов, которого в деле похищения заместителя министра Стасова неповоротливая госпожа фортуна задела самым краешком, неожиданно для себя получил подполковника, и продвинулся по служебной лестнице на одну ступень. Теперь в его обязанности входило в том числе и обеспечение силовой поддержки операций московского управления по борьбе  с оборотом наркотиков.
   - Ну что ж, работа как работа, - пожал он широкими плечами, перебираясь в новый кабинет.
   Впрочем, он тут же поправил себя – новое назначение его больше, чем устраивало. Потому что позволяло вплотную приблизиться, а может быть, и разгромить быстро растущую империю Ивана Шунтикова. Сам Шунт Николаю был не интересен – таких бандюков в Москве хватало; были и позубастее. Но где-то в недрах этой преступной группировки бродила тайна, или тень тайны. Имя этой тайне было Наташка Крупина. Поэтому подполковник Емельянов скрупулезно собирал малейшие сведения, которыми могли поделиться коллеги из управления по борьбе с наркоторговцами.
   Сам Емельянов полагал – правильнее всего было ворваться в здание, где Шунт проводил большую часть своего времени; повязать всех и перерыть  "малину" снизу доверху. Да хотя бы и разобрать по кирпичику.
   - Что-нибудь да найдется, - сказал он, откидываясь на спинку стула.
   Подполковник сидел вместе с новым знакомым, майором Сергеем Андриановым, в тихом кафе, открывшемся недавно на окраине Балашихи – именно здесь жил и Николай, и майор, сотрудник того самого отдела, которому бойцы СОБРа теперь оказывали поддержку. Ему, как и ветерану афганской войны Емельянову, в самой Москве места для проживания не нашлось. Андрианов был полной противоположностью Николаю. Это был неприметный, какой-то весь серый, включая костюм, по случаю жаркого майского дня очень легкий, и даже  взгляд, который только на мгновение сверкнул, когда подполковник озвучил свое предложение. Николай здесь, в кафешке, с бокалом пива в руке, мог позволить себе пофантазировать. Выходной день, замечательная погода; девушка, прошедшая мимо веранды, на которой сидели они с Серегой и невольно скосившая взгляд на него, такого монументального, надежного… Девушка подняла голову, увидела, что ей улыбается лицо явно азиатской национальности, и поспешила пробежать мимо. А Николай – по паспорту русский с самого дня рождения - вздохнул и по привычке потер левое ухо, давно лишившееся мочки.
   - Помечтай, – так и сказал ему майор, возвращая на землю – мечтать не вредно. Знаешь, сколько  таких метателей у нас в управлении? А Шунт на всех них положил огромный прибор. И на нас с тобой тоже. Потому что у гражданина Шунтикова есть мохнатая лапа там (он показал рукой на низкий потолок). Такая лапа, что нашего начальника в Главке сношали с утра до вечера, когда мы  Шунта только в разработку попытались взять.
   - Значит, у него кто-то есть и в вашем управлении, - сделал резонный вывод подполковник.
   - Есть, - вздохнул Андрианов, заглядывая в пустой бокал и размышляя, заказывать ли ему еще один, - и не только в Управлении. Но!..
   Он все-таки щелкнул пальцами бармену в дальнем углу открытой площадки, показав на пустой бокал и склонился к самому уху товарища – тому самому, короткому. Булькающее в желудке пиво, а может, то самое чувство униженности, что не в первый раз ощутил этот профессионал, услышав имя Шунтикова, заставило его открыть тайну; не столько служебную, сколько личную. Впрочем, сам Андрианов личную холостяцкую жизнь от служебной не отделял. Он и жил большей частью в своем кабинете. Такой вот поход, да еще с алкоголем, пусть слабеньким, для него был явлением из ряда вон выходящим.
   - Но не только у него, - горячо зашептал он в смуглое ухо, - у меня тоже есть стукачок рядом с Шунтом. Пусть по зернышку, но приносит…
   Тут как раз важно подошел  молоденький официант с заложенной за спину рукой. В другой он нес запотевший бокал. Майор выпрямился в своем кресле; чересчур прямой и чересчур серьезный – такой, что Емельянов даже негромко засмеялся. Праздник продолжался. Теперь заговорили про девушек; точнее – в соответствие с возрастом (майор был немногим моложе сорокачетырехлетнего Николая) – про женщин. Погрустили в связи с полным отсутствием последних на жизненном горизонте обоих. Затем – заказав еще по одной – пришли к выводу, что все женщины – зло.
   Емельянов, опять вспомнив Крупину, немного помялся, но все-таки в душе признался себе, что есть среди женщин исключения. В кармане Сергея что-то негромко запиликало, и он, вытащив небольшую коробочку, на которой сразу же засветился экран, мгновенно протрезвел; выпрямился еще строже, чем прежде.
   - Зашевелился, - пробормотал он, - послал куда-то Волчару, да десяток бойцов в придачу. Только при чем тут Ковров? Вроде это не его территория…
   Николай, не подавая вида, насторожился уже при имени ближайшего помощника Шунта. А уж городок во Владимирской области поднял в груди такую бурю воспоминаний, что подполковник невольно поблагодарил Андрианова (опять-таки в душе), когда тот энергично вскочил и скорчил виноватую физиономию:
   - Прости, Николай Юрьевич. Дела. Ты празднуй тут, - озорная улыбка вдруг заменила виноватую, - может с кем познакомишься.
   Уже  с порога майор прокричал: "Бывай!", - и исчез.
   В голове подполковника тем временем алкоголь стремительно заменяли вполне трезвые мысли. Он понял, что сообщение пришло от того самого стукача, который рисковал жизнью рядом с главой мафиозной группировки. Николай с силой потер ладонями уши, изгоняя остатки пивного дурмана, и скептически улыбнулся:
   - Зря ты, Серега, подорвался. Сам же сказал – Шунта тронуть не дадут. Посидели бы еще; разошлись бы потом по домам и… И что потом?! – разозлился он теперь на себя, - будешь лежать на диване, таращится на телек, пока не заснешь?
  Он бросил на стол несколько смятых купюр и, не ожидая ни счета, ни сдачи с весьма щедрой платы, тоже вышел и быстрым упругим шагом почти помчался от кафе. Его сердитое лицо и упрямо сжатые губы показывали – он принял какое-то решение. Было одно препятствие – его желанию немедленно оказаться в Коврове, в месте, где непременно должно будет произойти что-то необычное мешал, пустячок – около двухсот километров, что разделяли Балашиху от этого города.
   - Часа три на "Эксплорере", - прикинул он, выходя на центральный проспект Балашихи, который на самом деле являлся часть федеральной трассы М-7.
    Движение здесь, в вечной пробке на пути из Москвы во Владимир, Нижний, и дальше, замерло. Николай, перебегая по переходу, рядом с которым светофор остановил сотни, если не тысячи железных коней в обе стороны, бросил злорадный взгляд направо - в сторону Москвы. Там вполне могли сидеть в своих иномарках боевики во главе с Волчарой.
   - Посидите, погрейтесь на солнышке, - он еще злорадней посмотрел вверх, на палившее без жалости майское светило и взбежал по бетонным ступеням в подъезд девятиэтажки. Там, на третьем этаже, подполковник жил в одиночестве уже который год.
   Ключи от гаража, где стоял "Форд Эксплорер" девяносто седьмого года выпуска - единственное приобретение на экспроприированные у бандитов деньги - были при нем. При желании можно было прыгнуть в автомобиль и встроиться в пробку, которая совсем недалеко отсюда заканчивалась – вместе с Балашихой. В квартиру же он забежал, чтобы переодеться, и принять средство от пива, которое булькало в животе, пока он, не дожидаясь лифта, забегал на третий этаж. Первое средство называлось холодным душем, под который он и влез, мгновенно покрывшись крупными пупырышками. И тут же заорал – такой холодной после жары на улице показалась ему вода. Второе средство было не таким радикальным, но не менее действенным – красная книжечка, утверждавшая, что Емельянов Николай Юрьевич является подполковником милиции, командиром подразделения московского СОБРа. Что делает так далеко от столицы подполковник, Николай никому объяснять не собирался. Кроме одного человека – начальника ковровской милиции. Емельянов совсем  недолго общался с  этим человеком, но почему-то был уверен – ковровский полковник не пройдет мимо сообщения, что в его город прибыла группа вооруженных бандитов.   С ним, с  полковником, Николай и связывал свое ощущение какой-то развязки; разгадки тех вопросов, что до их пор не давали ему спокойно спать по ночам.
   Мощный двигатель черного внедорожника обиженно ворчал, пока Николай, развалившийся в кожаном водительском кресле бежевого цвета, медленно катил в пробке.  Потом – совсем скоро – "Эксплорер" победно запел, проносясь мимо деревушек и городов. Владимир, областной центр, Емельянов проскочил по объездной – по той самой дороге, по которой когда-то тянулся тракт к восточным окраинам страны и за ее пределы, и которую до сих пор называли Пекинкой. Почти незаметно "Форд" домчал до поворота на Ковров; подполковник свернул  с трассы налево и почти сразу наткнулся на препятствие. Дорогу здесь перегородили  два автомобиля  с мигалками. Капитан, пробежавший глазами удостоверение и уважительно вернувший "корочки", козырнул:
   - Тоже по "тому" делу, товарищ подполковник?
   - По тому, - кивнул Емельянов, чувствуя, как сжимается сердце: "Неужели опоздал?".
   Ковровскому коллеге он, естественно, никаких вопросов задавать не стал; только прибавил ходу, чтобы быстрее промчать тот десяток километров, что отделял Ковров от горьковской трассы. Впрочем, промчаться не получилось, потому что почти сразу же начался длинный, километров на восемь, поселок Мелехово, в котором скорость пришло снизить. Сам город тоже был полон патрулей – не только милицейских, но и военных, что вообще ни в какие ворота не лезло. До самого управления доехать не удалось. Два ощетинившихся укороченными Калашниковыми сержанта тормознули "Эксплорер" метров за пятьдесят до проулка, где находила проходная милицейского управления. Опять в ход пошло удостоверение и на вопрос старшего из сержантов - с  какой целью московский подполковник оказался в Коврове именно в тот день, Николай ответил абсолютно искренне:
   - Мне нужен начальник управления. Вашего, городского.
   - Он вас ждет, товарищ подполковник?
   Этот сержант был гораздо подозрительней капитана на дороге, но Емельянову его въедливость даже понравилась.
   - Не ждет, - так же честно ответил он – но дело у меня к нему неотложное.
   - Хорошо – наконец кивнул ковровчанин, не отводя все-таки в сторону дула автомата, - Скворцов!
   Рядом тут же оказался еще один сержант. Николай успел удивиться про себя:
   – А где все офицеры? Обычно именно сержантский и рядовой состав редко можно увидеть; в Москве – особенно.
   Скворцов, - скомандовал старший возрастом сержант – отведешь товарища подполковника к дежурному. Пусть майор сам разбирается.
   "Экскплорер" остался здесь  же, под охраной не только собственной сигнализации, но и двух вооруженных милиционеров, которые уже подходили к следующей затормозившей по их приказу  легковушке.
   В фойе управления, которое ничуть не изменилось за пролетевшие два года, за толстым стеклом дежурного отдела что-то бубнил в трубку офицер – тот самый майор, как правильно догадался Николай. Сержант передал Емельянова по эстафете, а сам отступил назад, всем своим видом показывая – московский подполковник еще должен доказать свое право на присутствие здесь. А доказывать почти и не пришлось, потому что майор бросил трубку на аппарат, поднял голову и тут же узнал Емельянова. Видимо он присутствовал на том памятном совещании, когда в руки Николая попал снимок с улыбающейся Наташкой.   Майор так и сказал, ткнув пальцем в толстое стекло:
   - Я тебя помню, майор.
   - Подполковник, - поправил, улыбнувшись, Емельянов.
   Он был сейчас в камуфляже, таком удобном для задержания, или каких других активных действий, вплоть до боестолкновения; больших звезд, показывающих его новое звание, не было. Единственно, что не хватало ему сейчас  – оружия. И, как он справедливо предполагал, здесь тоже ему никто ствола не даст. Его глубокий вдох дежурный понял по своему:
   - Вы, товарищ подполковник, к начальнику тоже по вчерашнему происшествию?
   Емельянов неопределенно кивнул, подумав, что неведомое пока происшествие, о котором говорят все вокруг, вполне может быть как-то связано с Шунтом – с той поспешностью, с которой Волчара с бойцами помчался в Ковров. Он опять кивнул, теперь уже совсем решительно, и майор за стеклом взялся за трубку.
   - Товарищ полковник! – невольно выпрямился он по стойке "смирно", - к вам тут из Московского СОБРа, тот самый… Так точно, только он теперь подполковник.
   Емельянов обрадовался – по этой оговорке он понял, что начальник милиции в Коврове не поменялся.
   - Проводи! – кивнул сержанту дежурный.
   Дорогу до приемной Николай помнил, но от сопровождения отказываться не стал – и не зря! Потому что в двух местах пришлось дожидаться, пока со скрежетом откроются решетки, перегораживающие коридор от пола до потолка. С сержантом эта процедура прошла намного быстрее. Только в приемной, где Емельянову кивнула на закрытую дверь секретарша в погонах младшего сержанта, сопровождающий (конвоир, если быть точнее), повернулся и исчез; свою задачу он выполнил, передав живую эстафету пожилой труженице бумажных и чайно-кофейных дел.
   Чай, кстати, тут же заказали – начальник, знакомый Емельянову полковник, высунувший седую голову в дверь.
   - Или тебе кофе? – спросил он Николая, увлекая его внутрь кабинета.
   - Чай! Зеленый, если можно, - ответил Николай громко, чтобы секретарша тоже услышала.
   - Ну здравствуй, Николай Юрьевич, - продемонстрировал хорошую память полковник уже внутри, рядом со своим столом, протягивая ладонь.
   - Здравствуйте товарищ полковник.
   Емельянов осторожно пожал ладошку, не сравнимую с его собственной; потом много крепче – оценил, что рука полковника силу еще не потеряла. Сам Николай на память тоже не жаловался; имя-отчество начальника помнил. А тот еще и напомнил, улыбнувшись:
   - Илья Борисович – можно так. Ведь ты, как я понимаю, - глаза полковника теперь откровенно смеялись, сквозь какую-то озабоченность, - опять к нам с неофициальным визитом. Проездом так сказать, к бабушке.
   - Ну.., - примерно так, - кивнул Емельянов, усаживаясь напротив полковника за длинный стол, что был приставлен к другому, рабочему, полному всяких бумаг, - только не ожидал что у вас тут и без меня так весело!
   - Да уж, весело, - опять стал таким же предельно собранным Илья Борисович, - не каждый день в городе захватывают ядерные поезда.
   - Да вы что! – чуть не подскочил на стуле Николай – а я думал, что их давно в металлолом сдали.
   - Я тоже так думал, - буркнул полковник, кивая секретарше, которая внесла поднос, заполненный для нехитрой чайной церемонии; он дождался, когда дверь  закроется, и в кабинете опять останутся лишь два человека, офицера, и продолжил, -  оказалось, что еще не все продали. Так что вчера собственными глазами видел пуск баллистической ракет.
   - Ядерной? – опять подскочил на стуле Николай.
   - Сказали что учебной,-   пожал плечами хозяин кабинета,  - но утверждать не буду, сам не знаю. Да нас и не пустили к этому поезду, на вокзал – все перекрыли войсками. Не нашими новобранцами из учебки, а каким-то десантным спецназом. Еще и американский подогнали.
   Николай вслед за ним чуть поморщился, и отхлебнул из чашки глоток обжигающе горячего чая – заваренного именно так, как он любил – не жалея заварки.
   - Но что самое интересное, - хитрая улыбка опять вернулась и на губы, и в глаза полковника, - и наш спецназ, и американцы только смотрели, как террористов обезвреживает... Как ты думаешь - кто?
   У Емельянова с начальником управления был лишь один общий знакомый, точнее знакомая и он едва не выпалил ее имя. Как оказалось, полковник мыслил в одном с ним направлении.
   - Да, - кивнул он словно отвечая на вопрос, который застыл в глазах подполковника, - всех террористов положила какая-то тетка. Как мне сообщили (он помялся, явно не желая называть своего информатора)… их хорошо информированных источников, дама с весьма обширными; практически неограниченными полномочиями. Говорят генерал Семенов чуть ли не на цыпочках перед ней ходил.
   - Семенов – протянул Николай, вспомнив еще одного давнего знакомого, когда-то подчиненного – Ваня…
   Впрочем, генерал мог быть совсем другим Семеновым - мало ли  его однофамильцев можно встретить еще на российских просторах. Полковник на такие почти интимные воспоминания никак реагировать не стал; снова посуровел лицом.
   - Я сразу подумал, что ты сейчас, подполковник, прибыл в связи  со своей старой знакомой, - он махнул рукой, пресекая попытку Николая вскочить на ноги, - не надо, не хочешь – не говори. Только видел бы ты свое лицо, когда посмотрел на ту фотографию… На эту!
   И полковник как и два года назад, протянул Николая выцветшую фотографию с Наташкой Крупиной на переднем плане.
  - А почему вы думаете что и в поезде была именно она, Илья Борисович? Или у вас есть еще одна фотография, посвежее этой, - снимок упал на столешницу рядом с пустой чашкой.
   - Фотографии нет. А предчувствие есть. И есть еще факт. Взять террористов, в закрытом поезде!  Восемь трупов без единого выстрела! И еще кучу народа повязала. А потом исчезла, будто ее и не было. Тебе это ничего не напоминает?
   - Ну тогда вот вам, Илья Борисович, еще один факт. Точнее еще один неофициальный визит, – перешел уже к своей проблеме Емельянов, – сейчас сюда на всех парах мчится, а может уже примчался Волчара. Тот самый, что выжил в электричке – помните, два года назад А с ним – десять боевиков. Я думаю, вооруженных до зубов.
   - Так мы их сейчас перехватим, - теперь вкочил на ноги полковник, - обязаны перехватить!
   Видно было, что полковник загорелся - очень сильно очевидно его задел тот факт, что целый день в его городе, на его вокзале кто-то командовал, совершенно игнорирую городские власти. Именно такой реакции начальника управления и ожидал Емельянов; и такая реакция, уже воплощенная в действие, ему была не нужна.
   - Не все так просто, – покачал он головой, стоя напротив полковника, – сценарий дальнейших событий я могу описать вам прямо сейчас.
   - Давай, - прищурился начальник.
   - Возьмем… возьмете этих бандитов; помаринуете их пару часов в обезьяннике, а потом...
   - А потом?..
   - Дело даже не дойдет до следователя. Сразу же последует грозный приказ из Москвы; следом пришлют машины – я подозреваю,что не "воронок", а что-то более комфортабельное. И больше вы их никогда  не увидите.
   - А ты? – прямо в его лицо выпалил полковник.
   - А я увижу, - горько усмехнулся Емельянов, - спокойно прогуливающихся по Москве.
   - Что, все так запущено?
   - Да, - поднял Николай голову к потолку – точно так же как недавно майор Андрианов.
   Начальник управления внезапно упокоился и сел, показывая глазами столичному гостю на его стул.
   - Я так понимаю, что у тебя есть предложение?
   - Есть, - сел напротив подполковник Емельянов…
   Волчару Николай увидел уже поздно вечером. "Парни" Шунта пару часов кружили вокруг ничем непримечательного деревянного дома в селе Осипово Ковровского района. Впрочем, кружил лишь  один - явно натасканный и имевший способности к такому увлекательному занятию. Но капитан Дубов, который привел Емельянова на чердак дома напротив, навыков и таланта к слежке имел неизмеримо больше. Он вел банду от самого поворота  с трассы до этой бревенчатой избы, сложенной из почерневших бревен; потом, пробежавшись по окрестностям, он определил места для каждого из двух десятков бойцов ОМОНа. Конечно, сам Николай предпочел бы, чтобы рядом были его проверенные бойцы, но… Следовало сказать полковнику спасибо за то, что он вообще разрешил столичному подполковнику участвовать в операции; еще большее за то, что велел майору, который командовал омоновцами, прислушиваться в советам Емельянова.
   - Лучше бы, конечно, если бы сказал не к советам, а к приказам, - помечтал тогда Николай.
   Но мечтать, как правильно заметил днем майор Андрианов, не вредно. Теперь же витать в мечтах было тем более некогда. Потому что Дубов рядом чуть слышно крякнул – явно озадаченно. Николай успел разглядеть, как в заросший травой дворик прошмыгнула мощная, какая-то неестественно громадная в ночи фигура. И что у этой фигуры совсем не было головы.
  - Негр, то ли? - неверящим голосом прошептал рядом капитан.
Однако никакой отмашки – ни Емельянову, ни омоновскому майору, лежащему с другой стороны, ни бойцам, ждущих этой команды с рациями в руках, отдавать не стал. Лишь чуть слышно прошептал:
   - Зашевелились!
   Во дворе напротив действительно стало на несколько минут тесно. Потом толпа бандитов стала рассасываться – к изумлению капитана – полностью.
   - Одиннадцать, - досчитал он наконец едва слышно, и спросил, повернувшись не к собственному начальству,а к столичному подполковнику:
   - Они что там, совсем стыд потеряли? Ну хотя бы ради приличия одного человека на шухере оставили.
   - Они не только стыд потеряли, - ответил ему построжевший вдруг Емельянов, - и не только осторожность…
   Внезапно пришедшее озарение он озвучивать не стал даже шепотом. Почему-то сейчас ему представилось, что люди внизу идут навстречу чему-то ужасному, может быть, смерти. Минуты томительно тянулись, но ничего в доме, в котором на глазах Николая исчезли уже двенадцать человек, вроде бы не происходило. Подполковник на пределе слышимости вроде бы даже не распознал, а угадал какой-то вскрик; рядом дернулся капитан. А майор, тоже очевидно замучившийся ждать, посмотрел поверх него на Николая.
   - Начинаем, - прошептали они почти одновременно и оба непроизвольно улыбнулись; подполковник тут же добавил, - предлагаю по плану "Б".
План этот предусматривал не горячий стремительный штурм дома, в котором быть может, могут оказаться заложники, а громкое – с прожекторами и матюгальником, настроенным на полную мощность – предложение бандитам сдаться. Майор, чуть помедлив, кивнул. Он несильно прижал плечо, а с ним вместе и все туловище капитана к сену, на котором лежали все трое - тем самым приказывая ему оставаться здесь - и зашуршал, отползая к открытому люку. Подполковник оказался там даже раньше. Он и подхватил первым небольшой, но очень мощный мегафон, который они опробовали далеко от села. Майор возражать не стал.
   Николай еще расслышал, как наверху забубнил капитан, очевидно командующий сейчас бойцами; затем ощутил какое-то движение в темноте – дом явно брали в плотное кольцо. А потом – совершенно неожиданно для Николая – вокруг стало светлее, чем днем. Потому что  все окна и двери; больше того – все стены избы залили ослепительные, бьющие почти физически, лучи прожекторов. Емельянов от этого даже замешкался; не сразу рявкнул в матюгальник:
   - Всем оставаться на своих местах! По команде выходить по одному с поднятыми руками. При малейшем сопротивлении стреляю на поражение. Повторяю…
   Он действительно повторил все и не глядя сунул мегафон в руки стоящему рядом майору. Два офицера, не видные из дома, стояли совершенно не страшась очередей и взрывов; почему-то уверенные в то, что последних  не будет. А еще – в груди Николая Емельянова, Басмача, зрела уверенность, что в этом спектакле, который разбудил наверное все село, и он, и майор, и все остальные вокруг были лишь актерами; и что настоящий режиссер стоит где-то в сторонке, и хмурит недовольно губы от их не очень профессиональной игры. И что сейчас на сцене появится новое действующее лицо.
   Действительно – чуть слышно заскрипела дверь, и на крыльцо под мощные струи света, бьющего из прожекторов, вышла девушка, или женщина, кутавшаяся во что-то непонятное. В такое, под чем можно было спрятать тот же Калашников с нормальным, не укороченным прикладом. Очевидно, такая мысль пришла и в голову майора, потому что он гаркнул; тоже в мегафон – явно отложившееся в памяти из команды Емельянова:
   - Руки поднять!
   И девушка послушно вздернула кверху руки, заставив тряпку, в которую куталась, медленно скользнуть на крашенные доски крыльца. Никакого автомата там, конечно же не было. Зато было не менее убойное оружие, от которого по рядам таившихся в темноте омоновцев прокатился восхищенный стон. На крыльце, сейчас освещенном лучше самого шикарного подиума, замерла с грациозно поднятыми руками красавица. Николаю даже померещилось, что он действительно сейчас на съемках – больно уж девушка рядом, ничуть не смутившаяся невольной до предела откровенной фотосессии, где объективами служили глаза молодых вооруженных парней, была похожа на известную голливудскую актрису. Только та была жгучей латиноамериканкой, а эта – не менее прекрасная и притягательная – олицетворяла красоту и непокорство русской женщины.
   Майор – к явному неудовольствию бойцов, а может и своему, и даже (почему даже?!) огромному сожалению московского гостя скомандовал; опять в матюгальник:
   - Прикройся… что ли…
   Бойцы еще раз выдохнули одной большой могучей грудью, а у Николая в горле застрял и никак не хотел проталкиваться ни вверх, ни вниз тугой комок. Потому что девушка на крыльце нагнуласьза за своим покрывалом так, что мужское естество не могло не взбунтоваться. Емельянов едва сдержал себя, чтобы не броситься вперед, не помочь ей поднять накидку, и не коснуться словно случайно этого божественного тела, на котором почему-то сверкали мелкие капельки воды. Словно это была богиня, явившаяся к ним из морских глубин. И это он – мужик на пятом десятке лет! А как удержались мальчишки, многие из которых совсем недавно  пришли из армии?
   Но – удержались. А майор, после длинной, очень длинной паузы – может, тоже глотал комок в горле, а может, не хотел разрушать очарования живой картины, в которой красавица нарочито медленно закрывала свои прелести – наконец скомандовал, откашлявшись в сторону, не в мегафон:
   - Теперь иди сюда… красавица.
   - Нет, - мотнула головой девушка так резко, что покрывало едва опять не оказалось на полу, - не могу. Под прицелом меня держат. И всех вас тоже.
   Она повела рукой широким полукругом, словно видела сейчас каждого бойца. Под накидкой белым мрамором мелькнуло левое полукружие груди. А девушка, словно не заметив, добавила.
   - Требуют вас к себе.
   У нее не было никаких подручных средств, но в ночном воздухе слова разносились почти так же громко, как из широкого жерла мегафона. И Емельянов не выдержал, спросил так же зычно, не дожидаясь, пока майор рядом нажмет на нужную кнопку:
   - Кого "вас"?
    - А вот вас и требуют, - на голос Николая протянулась уже правая рука, оголив на мгновение теперь правое же, тоже безупречное полукружие, - того, кто первым орал.
   - Что значит орал, - непритворно обиделся подполковник, - я отдавал команды.
   Он сделал шаг вперед и тут же ощутил на плече тяжелую руку майора. Николай стряхнул ее – не резким движением, а своим спокойствием, той уверенностью, с которой прозвучали его слова:
   - Не беспокойся майор, я знаю, что делаю. И поверь – мне там ничего не грозит.
   Жесткие пальцы действительно ослабли и даже – как показалось Емельянову – чуть подтолкнули его вперед, к дому. Уже на крыльце, проходя мимо совсем уже запахнувшейся покрывалом девушки (только голова задорно – за счет блестящих от возбуждения глаз – торчала теперь), Емельянов понял, что зрение не обмануло его. Девушка действительно недавно вышла из душа, или из ванны. Так вкусно и по-домашнему пахло ее недавно распаренное тело. И он, добродушно – тоже как-то по-родственному - проворчал:
   - Зайди в дом, простудишься.
   Девушка послушалась – как показалось Николаю – с удовольствием. Ее легкое дыхание тоже было родным, словно вслед за мужиком в коридор вошла жена, которой, кстати, у Николая никогда не было.
   - Направо, - совершенно спокойно скомандовала незнакомка, и Емельянов, отстраненно удивившийся обилию зеркал в коридоре, послушно шагнул в комнату, залитую даже сквозь занавескисветом прожекторов. Он инстинктивно поднял руку, закрывая глаза и со сладки ужасом понял, что не может двинуть ни единым своим членом. Что его тело не падает сейчас вперед лишь потому, что сзади к нему прильнула, удерживая от падения, чья-то фигурка. Он скорее понял, чем почувствовал, как кто-то много ниже его, поднялся на носочки, вытянулся и все-таки достал, точнее достала своим жарким дыханием правого, целого уха.
   Чей-то знакомый до боли голос прошептал:
   - Ну здравствуй, Басмач! Не забыл еще меня?
   Шаловливый язычок пробежался по самой кромке мочки, зубки чуть куснули, и Николай чуть не застонал – не желая, и одновременно почему-то остро желая, чтобы эти зубки впились в его плоть. Никогда раньше Емельянов на замечал за собой склонности к мазохизму, а теперь...
   - Не бойся, - засмеялась сзади Наташка, - симметрию наводить не собираюсь. Просто проверила, какой арсенал захватил с собой. Надо же, ничего!
   Удивления в этих словах подполковник не заметил; голос пока невидимой Крупиной оставался на удивление ровным, и таким родным. На Емельянова друг потянуло запахом щей и компота, которыми так славилась их детдомовская столовка. Об одном сейчас он остро жалел - что не может повернуться и сграбастать в руки женское тело, а вместе с ним воспоминания; целый пласт жизни, который несмотря ни на что вспоминал с откровенной радостью. А женские руки за спиной тем временем пробежали по всему телу, и в него вернулась чувствительность - без всяких признаков онемения. Тело все-таки дернулось вперед, а Наташка сзади еще добавила - так что Николай без сопротивления упал на кровать, почему-то представив себе, как рядом падает... Нет, не Крупина - она была сестренкой, которую он примчался выручать, а та самая красавица, что привела его сюда. Которая стояла у двери и с жадным вниманием, без всякого удивления смотрела, как подполковник действительно развернулся, шагнул к застывшей перед ним Наталье и все-таки заграбастал женщину в объятия. И почувствовал, как расслабилось и прильнуло - на самое краткое мгновение - женское тело.
   Крупина тут же ловко вывернулась из кольца сильных мужских рук и предложила, словно виделась с Басмачом только вчера:
   - А давай, обниматься и все такое...будем потом. Сейчас надо решать, куда девать Лидию, и как ты из всего этого будешь выпутываться.
   Николай сначала покатал это имя, сразу ставшее родным, на губах; довольно кивнул и только потом изумился:
   - Я?! Это мне нужно выпутываться?!
   - Ну да, - Наталья словно не заметила его удивления, - представляешь такую картину - заходишь ты в дом к террористам, вслед за заложницей. И что тут видишь - куча трупов, и ни одного живого бандита. Кто тогда всех тут поубивал? Ты? Она?
   Оба - и Николай, и Лидка дружно замотали головами.
   - А у меня тут не было, - улыбнулась Наталья, - вы ведь меня тут не видели?
   - А?.. - начал было Емельянов, вспомнивший про сплошную цепь омоновцев вокруг дома.
   - Меня - тут - не  - было! - отчеканила почти по слогам Крупина, и Николай вдруг сам чуть не поверил, что Наташка ему просто приснилась, что они тут вдвоем с Лидкой рядом с разобранной кроватью (вот откуда покрывало на ее плечах), и что трупы, которые были щедро навалены рядом - это такая мелочь по сравнению...
   Он еще раз резко помотал головой, с уже  испробованным раз мистическим ужасом убеждаясь, что для стоящей перед ним женщины нет ничего невозможного, что она с легкостью проскользнет мимо опытных вояк, и что...
   - А как же Лидия!? - воскликнул он, начиная с самой незначительной, на первый взгляд, проблемы.
   Это на чужой взгляд. А на его собственный - безопасность молодой женщины, которая вряд ли могла позаботиться о себе - была сейчас превыше всего. И Николай рассказал внимательно слушавшей его Крупиной про Волчару, про Шунта, который теперь точно озвереет, будет рвать и метать. И если в его руки попадет Кочергина...
   - Понятно, - остановила его Крупина.
   Обо всем этом она знала, или догадывалась. А чего не знала - надеялась вытрясти из Квазимоды. Да - она еще и этого человека, которого  язык не поворачивался назвать бандитом - хотела прихватить с собой.
   - Обещала, - сказала она себе, - вот и надо выполнять обещание.
   Вслух же она сказала:
   - Слушайте внимательно, - две головы тут же наклонились к ней, едва не столкнувшись, - значит, омоновцы знают, сколько сюда вошло людей?..
   - Знают, подсчитали, - кивнул еще раз Николай, все-таки коснувшись прически Лидии.
   - Сейчас я тут пробегусь, - продолжила Наталья, - изображу всеобщую потасовку. Причину знать никому не обязательно - они унесли ее с собой в могилу (женская ножка слегка пнула ближайший труп в бок). А самый опытный и удачливый сбежал.
   - Ты? – тут же спросил Николай.
   - Повторяю еще раз для непонятливых - меня тут не было!  - тяжело вздохнула Наталья и вышла – совсем ненадолго – в коридор.
   Назад она вернулась, волоча по полу тело маленького, какого-то несуразного человека.
   - Вот, - отпустила она ногу, за которую и волокла мелкого бандита, - рекомендую: Квазимода – отсамый страшный махальщик руками и ногами, который всех тут и положил.
- Какой-то он мелковатый для учиненного злодейства, - Емельянов показал пальцем на американского сержанта, лежащего бесформенной, но от этого не менее громадной кучей у стены, - как он такого быка мог завалить?
  Наталья тоже показала – на Квазимоду, который мерно сопел, не приходя в сознание даже после бесцеремонной транспортировки:
   - Ну, не мельче меня. К тому же, кто его видел, кроме вас двоих? Так что слушайте дальше… Лидию этот бык (она тоже ткнула в тело Бэскома), сразу запер в ванной, предварительно сломав палец на ноге.
   - Где?! – всполошился подполковник, чей взгляд, пробегавший по телу девушки множество раз, ни разу не опустился ниже… - понятно чего, - действительно сломал?
   - Там все будет хорошо, - с улыбкой успокоила Емельянова Наталья, и Кочергина кивком подтвердила, - рану я обработала, кость зафиксировала. Дальше ты уж сам. Не забыл еще, как в Афгане раненых под пулями перевязывал?
   Николай кивнул, не отрывая взгляда от перевязанного мизинца на левой ноге девушки. Его мысль сейчас витала вокруг сладостной картины – изнемогающую от боли в ноге красавицу бережно подхватывает на руки…
   - Потом – после разборок, - вернула его нагрешную землю Наталья, - тебя, Лида, Квазимода заставил выйти на крыльцо и вызвать на переговоры самого главного… Или самого крикливого.Скажешь, угрожал оружием. Вот таким (она развела руки как можно шире и еще раз улыбнулась).
   Басмач на "крикливого" не обиделся; теперь была его очередь внимать инструкциям.
   - Теперь с тобой, - повернулась к нему Крупина, - переговоры не удались. Бандит, которого ты так и не увидел, потому что, он стоял за твоей спиной, угрожая оружием (она опять развела руки и Лидка рядом хихикнула), потребовал что-то несусветное.
   -  Например?
   - Ну, поработай фантазией – тебе же выкручиваться в ментовке, не мне. Ну например скажи, что этот Квазимода потребовал на переговоры самого президента Ельцина.
   - Так он тебе и придет, - засмеялся Николай.
   - Вот так ты ему и ответил, - довольно кивнула Крупина.
   - А он? – теперь тушку Квазимоды пнул Емельянов.
   - А он грязно выругался – это ты в протокол продиктуешь; и вырубил тебя.
   - Как!?
   Николай по-прежнему с интересом рассматривал предполагаемого переговорщика и разрушителя, потому не заметил, как взметнулась рука подполковника Крупиной. Впрочем, этого движения не заметила, и не могла заметить даже Кочергина, которая не открывала глаз от двух подполковников. Она только коротко вскрикнула, когда Емельянов беззвучно стал падать на пол; точнее прямо на руки Натальи Юрьевны, которые бережно опустили его на ковер, рядом с Квазимодой.

















Глава 7. Москва. Ресторан «Плакучая ива».
Иван Шунтиков, он же Шунт. В конце тоннеля света нет
   - Не верю!
   Шунт вскочил и нервно забегал по роскошному номеру на втором этаже «Плакучей ивы», который никто не смел занимать. Здесь было все, чтобы прожить, ни в чем себе не отказывая – и день, и неделю, и год. По сути, это были жилые трехкомнатные апартаменты, в которых Шунтиков проводил теперь большую часть времени. Здесь он принимал помощников и гостей - иногда не отрываясь от обнаженных красавиц. Власть и деньги, как известно, развращают. У Шунта было много денег;  в последнее время он, к тому же, прикоснулся к власти - к самому ее краешку. Но и этого хватило, чтобы он почувствовал себя в этом номере чуть ли не на Олимпе - не только всесильным, но и неприкасаемым.
   А тут такой щелчок по носу! Да еще от кого? От ничтожества, от червя, которого по милости, или недоразумению не растоптали в кровавую грязь два года назад.
- Не верю! - наконец остановился он перед Рэмбо и Серым - последними, кто остался рядом с ним из первых, настоящих дружбанов.
Из тех, с кем он начинал свое дело. Сейчас были новые помощники - и умнее, и образованней. Один даже закончил Гарвард, другой... Нет - полностью доверять он мог только этим. Один, Рэмбо - боец со зверовидным лицом и такой же фигурой, заполненной дикой силой, сейчас низко склонил голову. Именно он принес весть о смерти Волчары и всей его группы. А еще - просто невероятное известие, что все это - катастрофу в проклятом Коврове - устроил Квазимода.
   Шунт внезапно успокоился, остановил руку, которая тянулась к вороту куртки Рэмбо.
   - Значит, кто-то стоял за ним, - отрезал он, тяжело дыша, - скорее всего та тварь, которую надо было поймать и кончить еще в прошлый раз.
   Серый, статью уступавший Рэмбо, но гораздо умнее и изворотливей гориллоподобного дружка, кашлянул.
   - Что?! - резко повернулся к нему босс.
   - Она ведь не остановится, босс, - не отвел взгляда Серый, - теперь у нее другая цель. Ты!
   - Почему это?
   Шунтиков и сам пришел к такому выводу, но ждал сейчас - проверял, так ли мыслил его ближайший помощник. И утвердительно кивнул, когда тот озвучил мысль, которая крутилась в голове Шунта:
   - Так ведь тоже не дура. Понимает, что ты... мы от нее теперь не отцепимся. Будем искать и гнать по следу - пока не поймаем.
   - Или пока она не поймает меня, - громко проворчал Шунтиков.
   - А что тебя ловить? - хитро, с большой долей злорадного предвкушения, ухмыльнулся Серый, - ты ведь не прячешься. Пусть приходит.
- Засада? - понял его мысль Шунт, - точно такая же, какую она сама устроила в этом самом...
   Он резко повернулся к Рэмбо, и тот, вздрогнув всем телом, поспешно подсказал:
   - В Осипове!
   - Вот-вот. Только.., - босс скептически оглядел пару, стоящую перед ним, - кишка тонка у вас... у нас всех - ловушку для такого зверя устроить.
   - Значит, надо пригласить специалиста, - заявил Серый, - не пожалеть бабок. И премию пообещать - за результат.
   - Ладно, - дал добро Шунт, - вот ты этим и займись. А я пока запрусь тут, и шагу отсюда не сделаю!
   Увы - поговорка про то, что зарекаться не надо, на наркобаронов тоже действует - подтвердилась почти сразу. В дверь негромко и как-то подозрительно постучали, и все трое подскочили на месте; и Шунт, и его бойцы вдруг уверились, что прямо сейчас в дверь ворвется Крупина и начнет все и всех рвать в мелкие клочья. Шунт застыл, не в силах отозваться. По толстому дереву, в толще которого был спрятан еще и броневой лист, опять постучали; наконец Рэмбо, взглядом испросив разрешения у босса, мягко прыгнул к двери и распахнул ее. Через мгновение он втянул внутрь жалобно пискнувшего прислужника, который уже давно был закреплен за этим номером - заслужил безупречной службой.
   - Тебе чего? - Шунтиков сейчас злился на себя - за минутную слабость - но злобу эту излил на слугу.
   - Вот! - дрожащая рука протянула глянцевый кусочек картона, на котором был лишь нанесенный золотом вензель - сложный, в котором  знающий человек мог прочесть две буквы  -"И" и "Н".
   Шунтиков шумно выдохнул. Он только сейчас вспомнил, что есть другая возможность устроить засаду - да хоть тысячу засад на тысячу Крупиных. И возможность эту мог предоставить хозяин визитки. Тот самый человек, с помощью которого обычный - каких в стране было десятки - наркобарон прикоснулся в наркотику настоящей власти. Этого человека звали Игорем Николаевичем. Он не был олигархом, не был депутатом или министром. Это олигархи стояли в очереди к нему на прием; он визировал назначение министров и мог устроить так, что никому неизвестного человека могли избрать в Государственную думу. Он не был - и имя подтверждало это - Президентом России; он лишь стоял рядом с ним, и имел возможность сказать ему пару слов. Главное - Президент ему доверял. А Игорь Николаевич пригрел и доверял Шунтикову. По крайней мере Шунт так понимал ту близость, которую Игорь Николаевич позволил ему, Шунту, в отношениях с собой.
   - Хотя, - не первый раз мелькнула мысль в голове босса, - кто он, и кто я! Таких как я у него быть может десятки. И каждый тешит себя надеждой, что он самый нужный, самый доверенный.
   Визитка эта заставляла спешить. Большой босс вызывал его срочно; такой вызов на памяти Шунтикова был всего один раз. Тогда он круто повернул жизнь Шунта. Что теперь могла принести неплановая встреча с покровителем?..
   Серый, который один сопровождал босса (не считая водителя, конечно), остался на втором посту охраны. Дальше Шунтикова везли уже на другом автомобиле, за рулем которого сидел неразговорчивый тип в сером костюме размера не меньше шестидесятого. Самый последний отрезок - по тропинке меж деревьев векового бора - его провели уже пешком. Два таких же квадратных и молчаливых охранника не мешали Шунту озираться по сторонам. Здесь все дышало спокойствием и незыблемой силой настоящей власти. Казалось каждый ствол тут стоял на страже тех, кто управлял огромной страной. А еще - появись такая необходимость - из-за каждой сосны мог выступить такой же, а может, еще мощнее специалист по дроблению костей и вытягиванию жил.
   - Или, - невольно вздрогнул Шунтиков, - Наталья Крупина - если только все, что удалось узнать о ней, действительно правда.
  Потому он и замер пораженный, когда после короткого приветствия, в котором Игорь Николаевич, не вставший из плетеного кресла и не предложил гостю сесть в другое, свободное, лишь чуть кивнул головой, хозяин протянул задумчиво:
   - Крупина Наталья Юрьевна...
   - Как! - невольно вскричал Шунт, - вы уже знаете?!
   Легкую небрежность, с которой сидел в кресле хозяин рублевского поместья, смыло словно горным ручьем. Он стремительно выпрямился и вонзил в Шунтикова взгляд, заполненный и неподдельным интересом, и - больше того - какой-то непонятной угрозой. С последним чувством он и спросил, повысив голос:
   - О чем я должен знать. Отвечай - если это касается Крупиной.
   А потом молчал, лишь иногда прерывая рассказ Шунта короткими уточняющими вопросами. Он дослушал сначала короткую историю о разгроме группы Волчары; потом, после небольшой паузы, заставил рассказать все с самого начала - с дурной мысли, которая пришла в голову Голове. В устах наркобарона последнее  не прозвучало шуткой; Игорь Николаевич не улыбнулся ни теперь, ни потом, когда по ходу рассказа Голова трансформировался в Квазимоду.
   - Квазимода, - говоришь? - хозяин ненадолго задумался, а потом наконец улыбнулся, - засада? Это вы молодцы. Устроить нападение на советника премьер-министра России. И где - в центре Москвы! Храбрые ребята, уважаю.
   Впрочем, по его лицу, по ироничной улыбке на губах Шунт понял, что ни его самого, ни  их общий с Серым и Рэмбо замысел он совсем не уважает. Хотя намерения поддерживает. Игорь Николаевич не удержался, пояснил:
   - Вот так. Действительно советник. Причем из таких, кого даже я не смог сковырнуть, хоть и пытался. Кстати, зовут ее сейчас действительно Натальей Юрьевной, но фамилия  - Мышкина. В особо торжественных случаях подчеркивает, что является княгиней из очень древнего рода - из тех, о ком писали классики.
    Шунтиков даже прикрыл глаза, вспоминая старую фотографию. Женщина на ней, сидевшая на бревне, никак не напоминала аристократку. И еще... Шунтиков все так же редко смотрел телевизор; НТВ не включал совсем. Но все же - случайно, или по какой-то редкой надобности,  ему все-таки  приходилось смотреть новости. И ни разу на фоне бесчисленных чиновников и политиков всех рангов, которые чуть ли не лезли своими наглыми физиономиями в объектив камеры, он не видел знакомое до зубовного скрежета лицо. Этот вопрос он тоже задал хозяину.
   И тот на удивление серьезно кивнул:
   - Это тоже большое искусство - оставаться незамеченным там, где вроде бы все проглядывается. Я много раз был на заседании правительства. Видел ее фигурку в углу. Сидит тихо, незаметно - как мышка. И что удивительно - это я только сейчас осознал - сколько раз не пытался рассмотреть ее повнимательней, всегда словно что-то отводило взгляд. Мистика какая-то.
    Шунт поежился; по спине пробежал холодок - точно так же, как  на недавно на тропе, петлявшей меж сосен, за которой может быть, таился враг. Он инстинктивно сунул руку в карман, и медленно - под взглядами встрепенувшихся охранников - вытянул фотографию, которую словно специально захватил с собой.
   - Она?
   - Она, - всмотрелся в снимок Игорь Николаевич, - не такая ухоженная, но определенно она. Та самая, что влезла в комбинацию, которая могла принести мне...
   Хозяин замолчал, и по спине гостя теперь потек холодный пот. Он понял, что прикоснулся к тайне, в которой не жалеют никого. Игорь Николаевич долго смотрел на него, а потом кивнул, очевидно приняв какое-то решение. Очевидно вполне благоприятное для Шунтикова, потому что кивнул наконец на кресло, предлагая присесть и крикнул, а точнее чуть громче, чем обычно, приказал накрыть маленький столик. Тут, за чашкой крепчайшего чая с малиновым вареньем и родился план, который сам Игорь Николаевич не очень оригинально назвал "Мышеловкой"...
   Лидка оглядывалась в большой комнате и невольно кривила губы. Сравнивать эту подмосковную квартиру с ее уютным гнездышком в глухом селе Владимирской области было просто смешно. Причем, Балашихинское жилье проигрывала во всем. Но Кочергина  вдруг прогнала усмешку с губ; ее лицо стало все больше приобретать выражение задумчивости, и даже мечтательности. Емельянов, вышедший как раз из кухни,  уставился на Лидию, застывшую посреди комнаты и скользнувшую по нему взглядом, словно по неживому предмету обстановки, с легким недоумением. Это он еще не догадывался, о чем сейчас мечтала Кочергина! А девушка - совершенно бессознательно - занималась дизайном; перед ее взором длинной чередой проносились шкафы, диваны, телевизоры и многое другое. То, что она долгими месяцами придирчиво выбирала, прежде чем купить и торжественно отвезти в свое гнездышко.
   - Какое гнездышко?! - словно проснулась она, - это чужое  гнездо, в котором живет старый нелюдимый дятел - мент по должности и призванию, у которого денег, наверное, не хватит на самый дешевый диванчик. Он еще и старше меня в два раза!
   Кочергина рассердилась на себя по-настоящему. Рассердилась, потому что разрешила себе сейчас представить подполковника рядом с собой, как близкого человека - как будто он ей уже признался в чем-то. И тут же, упрямо тряхнув головой, возразила себе  - конечно признался! Признался, не сказав ни слова; женщины это понимают без слов. К тому же он уже вполне по-семейному начал распоряжаться ее судьбой. Присутствовал на длинных, изматывающих допросах в милицейском управлении. А потом схватился (в споре конечно, не на кулачках - хотя  Кочергина не отказалась бы посмотреть на схватку самцов за нее, такую красивую); схватился с самим начальником милиции, и убедил его - точнее просто взял и увез ее.
   Губы Кочергиной опять скривились в легком разочаровании:
   - Обещал в Москву, а привез...
   - В Балашиху, - опять вошел в комнату Николай, - а Москва - вот!
   Он мягко обхватил Лидку за плечи, и повернул ее к окну, откуда действительно открывался захватывающий вид на бесчисленные ряды высоток, терявшихся в дымке. На уровне третьего-четвертого этажей их перечеркивала толстая серая линия. Она была словно живая, по крайней мере в своей верхней части.
   - Московская кольцевая автодорога, - подсказал Емельянов, - так что до Москвы тут... А если хочешь жить в самой Москве - ты только скажи.
   И Кочергина, ощутив, как чуть сильнее сжались на ее плечах крепкие мужские ладони, поняла - стоит ей кивнуть, и этот мужчина рядом в лепешку разобьется, но выполнит ее желание.
   - Ладно уж.., москвич, - ловко вывернулась она из рук подполковника, - показывай, где тут у тебя холодильник. Ужином тебя кормить буду.
   Солнце действительно садилось, буквально залив, расплавив в одной точке МКАД. Николаю пришлось срочно бежать в магазин, который работал круглосуточно. Лидка тут вздохнула почти счастливо, и немного завистливо - в Осипове после шести можно было купить  разве что бутылку самогона. Потом был ужин, который Николай нахваливал, не переставая жевать жадно и торопливо.
   - И куда ты торопишься, - задавала ему про себя вопрос Кочергина, и сама же отвечала; тоже себе, - понятно куда.
   Ее тоже начала бить какая-то пока внешне незаметная дрожь. Она с трудом допила чашку чая, который заварил хозяин квартиры - единственное блюдо, которое он умел готовить. Это он сам заявил с нервным смешком. А потом первым пошел в ванную, которую Кочергина раньше осмотрела тоже с глубоким вздохом - вспомнила свою, такую большую, удобную, в которой вполне комфортно было нежиться вдвоем. Он лежал, на кровати, укрывшись лишь простыней и гадал - куда пойдет Лидия, которая долго, очень долго принимала водные процедуры. И то сказать - пережить все, что выпало на плечи этой девчонки за один день, не сломавшись, не замкнувшись в персональной раковине страха и одиночества - смог бы не каждый мужик, видевший в глаза мучения и смерть - свою и чужие. А Лидка Кочергина сегодня успела повидать такое...
   Она шмыгнула белой тенью, в которой невозможно было понять,  что светлее сейчас - ее роскошное тело, или огромное махровое полотенце, в которое она куталась. До кровати - тут полотенце словно само сползло с девичьих плеч; совершенно так же, как покрывало на крыльце родного дома. Только тут не было слепящих лучей прожекторов, лишь мягкий полумрак, который создавала пробивавшая жидкие занавески луна. И главное - жаркие и сильные объятия Николая, в которые Лидия нырнула с чуть испуганным и одновременно восторженным писком...
   Утром Николай долго лежал, опираясь на локоть и смотрел на улыбающуюся во сне девушку. Он понимал, что в его жизни началась какая-то новая полоса. Емельянов надеялся, очень сильно надеялся, что эта полоса будет белой; что черная, и даже "зебра" - это не для них. А потом, когда он в своем кабинете погрузился в бумаги, которых за праздничные дни накопилось на полстола, он понял, что белая полоса наступила во всем.
  В кабинет - даже не постучавшись - ворвался майор Андрианов. Он так же без спроса уселся на стул, напротив хозяина кабинета и вывалил на него последние новости; точнее одну, стоящую многих:
   - Все, Николай Юрьич, пришел праздник и на нашу улицу.
   - Так праздники вроде бы кончились, - попытался пошутить Емельянов.
   - Нет, - понизил голос майор, - наш праздник только начинается. Я только что от начальство. Получил команду - взять в разработку Шунта. В самую плотную разработку. Докладывать велено ежедневно. И помощь, какая нужна, сразу будет предоставлена. Так что готовьтесь, товарищ подполковник...
   - А я всегда готов - как пионер, - Емельянов даже вскочил.
   - Не-е-ет, - протянул Андрианов, - эту заразу надо выдергивать аккуратно; так, чтобы даже самого мелкого корешка не осталось. Но обещаю - как только станет вопрос о силовом захвате, ты узнаешь первым. А теперь давай, колись - с кем это вчера вечером тебя видели у подъезда. Специально не следил (махнул он рукой), но агентуру в лице бабушек имею. Тетушка моя родная с тобой в одном подъезде живет.
   Николай хотел отмахнуться, мол: "Да, одна там...". Но не смог, понял, что не простит, себе в первую очередь, если будет так пренебрежительно говорить о Лидии. Он лишь глубоко вздохнул и признался, улыбнувшись как мальчик, получивший самый долгожданный подарок в своей жизни.
   - А я решил последовать твоему совету, и нашел все-таки девушку. Даже двух. Но одна это... просто воспоминание о детстве, - он невольно потрогал короткую мочку левого уха. А вторая... В общем, я теперь живу не один. Так и скажи своей тетушке - пусть не удивляется...
   Два года службы - без каких-то определенных обязанностей, графика работы, даже табеля и заработной платы, сделали Наталью Юрьевну Мышкину старожилом в кабинете министров. Она вполне могла теперь делать выводы по незаметным, или непонятным другим моментам, небольшим штришкам в работе кабинета. Одним из таких было появление на заседании неприметного чиновника из администрации Президента. Его никто не представлял; он ни разу не выступил. Только сидел и оглядывал равнодушным взглядом присутствующих - словно приценивался к ним. А потом следовали кадровые перемены. Впрочем, дух перемен витал в большом зале заседаний и без него. Судя по тому, как нервничал премьер, он уже что-то знал. Или предполагал.
   Заседание катилось своим чередом; Наталья слушала вполуха, потому что вдруг поняла - это чиновник сегодня сидит в том числе и ради нее.
   - Ну, ради меня мог бы и не приходить, - усмехнулась она, внешне оставаясь невозмутимой, - я к кадрам отношусь постольку - поскольку. Отобрали удостоверение, предупредили охрану и все - даже  "До свидания" можно не говорить. Нет, дружок, ты ко мне имеешь определенный интерес. И связан он может быть только с моей последней "командировкой". Может, еще одно поручение приготовил?
   Она равнодушно встретила еще один взгляд чиновника, который уже в который раз пробежался глазами по ее лицу; вроде бы так же равнодушно. Но с Крупиной, княгиней Мышкиной, ему соперничать было бесполезно. Лицедейству подполковника Наталью Крупину учили лучшие мастера театрального искусства; они же когда-то качали головой: "Какой мастер перевоплощения пропадает!". Впрочем, сама Наталья не считала себя ущемленной. Это мастерство было не целью, а средством.
   Заседание наконец закончилось, и советник премьера, как обычно, хотела скользнуть первой за дверь, к которой сидела ближе всех. Но на этот раз ее остановил голос пожилого председателя правительства - точно так же, как в классике советского кино:
   - Наталья Юрьевна! А вас я попрошу остаться.
   Крупина внутренне усмехнулась. Кажется сбывались ее предположения. Второе - насчет интереса к ее скромной особе, точно. Как оказалось, и первое тоже. Потому что пригласив советника подсесть поближе - на место, которое обычно занимал первый заместитель, всесильный финансовый бог правительства, он неожиданно заявил:
   - Не знаю, почему я это говорю, Наталья Юрьевна, но скорее всего через пару дней в моем кресле будет сидеть другой человек.
   Он немного подождал, словно ожидая реакции Крупиной. Та молчала, продолжая хранить на лице внимательную - но не более того - улыбку. Премьер, вздохнув, продолжил:
   - Но за эти два дня я бы предложил вам написать заявление... по собственному желанию.
   Теперь улыбка Натальи чуть дрогнула, стала саркастической.
   - Написать не проблема, - ответила она наконец, - только кому и о чем? На работу меня никто не принимал; резолюцию на моем заявлении ваш предшественник не ставил. Да я и заявления-то не писала. Так что могу сейчас выйти в двери и больше сюда не возвращаться. Вопрос только в том - почему именно сейчас. Или это тайна?
   - Никакая это не тайна, Наталья Юрьевна, - чуть поморщился премьер, - просто определенные круги... там (он поднял голову кверху, что было не совсем обычно, потому что "там" располагались только два-три лица в стране - если только, конечно, премьер не имел в виду господа бога)... Так вот определенные круги очень впечатлились той быстротой и эффективностью, с какой вы решили проблему ядерного поезда. И решили дать вам еще одно поручение. Почему именно вам, я не имею ни малейшего представления. По-моему, это дело для специальных служб. Уж во всяком случае до уровня правительства оно никак не дотягивает. И на судьбах страны если и отразится, то совсем не определяюще. Да вот - читайте сами.
   Он подвинул через стол красную папку с золотым теснением, в котором сиротливо ждал своего часа единственный листок. В нем неизвестный доброжелатель сообщал Президенту страны, что через две недели в столицу прибудет автоколонна из шести фур с очень необычным грузом - они будут под завязку забиты афганским опиумом. Значился и адресат - некто Шунт, крупный торговец наркотиками, задумавший подмять под себя всю Москву. В своей области, конечно.
   - Вот это уже интересно, - подумала Наталья, вроде бы продолжая изучать анонимку - теперь уже снизу вверх и справа налево, - интересно прежде всего - смогут ли афганские крестьяне вырастить за сезон столько мака, чтобы забить опиумом шесть фур? Во вторых интересно - почему этот листок лежит на этом столе, а не в управлении по борьбе с оборотом наркотиков. Здесь премьер прав - даже если насчет шести фур все сойдется, причем тут правительство? Ловушка? Для меня? Глупо - раз уж знают про меня, могли бы попытаться взять, не предупреждая. Значит - если ловушка, есть второе дно, а может и третье, и...
   Она встала и, поймав себя на желании одернуть форменный мундир, который не носила уже очень давно, отчеканила:
   - Я готова взяться за эту работу. Постараюсь не подвести, - и - уже совсем негромко, с теплотой в голосе, - спасибо... за предупреждение.
   Уже на следующий день президент принял отставку председателя правительства. Новый исполняющий обязанности главы кабинета министров у страны появился только через пять дней. Но эти события прошли без участия Натальи - даже пассивного. Потому что на заседаниях правительства ее больше не видели.












                Глава 8. Москва, Мюнхен, Тель-Авив и дальше
Наталья Крупина. Ищите ветер в… океане
   Наталья понимала, что возможности у нее - по сравнению с могущественным противником - практически нулевые. А чутье подсказывало, просто выло, что ее сейчас будут аккуратно загонять в ловушку. И каждое ее действие скорее всего просчитали и соответствующим образом к нему подготовились.
   - Кроме одного, - подумала она, сбегая по высокой лестнице Белого дома, - что я могу на все их ухищрения начхать, если не сказать грубее. Значит что? Надо исчезнуть на какое-то время. Причем исчезнуть поэффектней - пусть ребятки побегают, понервничают.
   "Ребятки" между тем уже нарисовались. Ее белоснежный "Мерседес" плотно вели - с передачей автомобиля подобно эстафете от одного неприметного внедорожника к другому.
   - Это на случай того, что я на своей ласточке рвану в лес, или по непаханному полю, - чуть не расхохоталась в голос Крупина.
   Она как раз вывернула на МКАД, и помчалась в направление Шереметьева. Улыбка стала чуть злорадной. Вряд ли у топтунов, теперь даже не скрывавшихся на очередном компактном кроссовере, на "Ниссане" серого цвета, были с собой заграничные паспорта и столько денег, которые позволили бы улететь в любую точку земного шара - где есть международный аэропорт, естественно. А у Крупиной были. И  деньги, и британское гражданство, о чем заявлял паспорт Соединенного королевства с ее фотографией. Имя Мария Стюарт в современной России не слишком резало слух, в комплекте с паспортом. А вот в самой Англии Наталья нередко читала в глазах флегматичных обычно "соотечественников", жгучий вопрос: "А не из тех ли самых Стюартов вы, мисс?". В таких случаях подполковник Крупина загадочно улыбалась;  эта улыбка словно заменяла кивок: "Очень может быть"...
   Ближайший билет для гражданки Соединенного королевства был на Мюнхен, и это Наталью вполне устроило. О том, что ради ее скромной персоны задержат, а может быть и совсем отменят рейс, она не волновалась - знала, что за тот час, что прошел от момента, когда служащий ВИП-парковки с поклоном принял ключи от "Мерседеса", до легкого сотрясения корпуса "Боинга", означавшего, что последняя дверь закрылась, отрезая ее, и всех остальных пассажиров от российской земли, вряд ли сигнал службы наблюдения дойдет до самого верха и обратно. Но в том, что в главном аэропорту Баварии ее будут встречать, она не сомневалась.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась она, определив "хвост" еще в здании аэровокзала, - не все же вам пиво баварское пить да сосиски с тушеной капустой трескать. Побегайте, порастрясите жирок.
   Это она мысленно обращалась, повернувшись с той же улыбкой к толстощекому соотечественнику, который безуспешно пытался замаскироваться под местного бюргера. Но подмигивать, совсем вводить в конфуз дилетанта - а именно так можно следовало оценить мастерство этого "топтуна" рядом с агентом три нуля первым - она не стала. Вместо этого  Серая Мышка, сейчас элегантная английская леди, изобразила рукой замысловатый жест, на который тут же вырулило такси. Наталья достаточно громко - чтобы услышал ее персональный "хвост" - скомандовала по-английски:
   - Отель "Хилтон", пожалуйста...
   В отеле - и это тоже мог видеть "хвост" - ее проводили, даже не подводя на ресепшен, прямо к двери уже открытого, ждущего ее лифта. А потом дальше, в номер, в котором она несколько раз уже останавливалась. Причем никакого предварительного звонка не было. Информация о частой, и необычайно щедрой постоялице словно волной растекалась впереди Натальи, подтверждая высочайший статус заведения. В номере, точнее рядом с ним, ее уже ждала  улыбчивая горничная, выпорхнувшая прямо перед ней, словно подчеркнув - все тут в полном порядке: только что перестелено, полы и ковры пропылесосены и несуществующая пыль смахнута влажной тряпкой (если тут вообще в ходу были тряпки). А внутри еще даже не начал таять лед в серебряном ведерке, где гостью ждала бутылка ее любимого шампанского. Рядом с горничной застыл еще один служитель отеля - важный и одновременно предупредительный. Он явно готов был проследовать за Крупиной внутрь, чтобы продолжить радовать ее взгляд и душу мгновенным исполнением желаний - да хотя бы мастерски откупорить ту самую бутылку и налить божественный напиток, стоимость которого превышала его месячную зарплату, в высокий бокал. Налить так, чтобы взрывающаяся пузырьками и тонким ароматом шампанское поднялось до самого верха и там остановилось, не в силах преодолеть силу поверхностного натяжения.
   Но Наталье знаков внимания, подчеркивающих ее высокий статус, было больше чем достаточно. Чуть заметным, но вполне уважительным жестом она отпустила служителей и захлопнула за собой дверь. Этот вечер она желала провести в одиночестве. До банального сования в карман свернутых стодолларовых (или стофунтовых) бумажек дело не дошло; все тут, в том числе и премиальные отличившимся сотрудникам, шло из официального счета. Крупина невольно засмеялась, представив себе лицо "бюргера", когда - или если - он будет изучать этот счет.
  - Дойдет и до тебя дело, крошка, - это она обращалась сейчас к бутылке шампанского, - и ужин прямо сюда закажем. Пусть бюргер ждет. Сегодня я для всех устала. Скажем так - от государственных дел.
   Она вспомнила вдруг фильм, как вот так же оставшаяся одна в номере красотка идет в ванную, роняя по пути на ковер, а потом теплый кафельный пол  одну за другой детали туалета. Фигура у нее, сорокалетней уже женщины, мастера боевых единоборств и многих еще искусств, была не хуже чем у голливудской кинодивы; и пройти она могла "от бедра", не менее завлекательно. Но - и это главное - та актриса не училась в Рязанском десантном училище, а Наталью приучали там к порядку долгие и счастливые четыре года.
   Вот и теперь она не торопясь разделась под тихое журчание бившей в огромную ванну теплой воды и аккуратно сложила одежду... на стул, который пришлось нести из залы. А потом было два часа неги и удовольствия. Наталья запретила себе даже думать о делах, о Шунте и его таинственном покровителе. Даже о безопасности сейчас заботился внутренний сторож, принятый на работу очень давно - в подмосковной базе - и с тех пор исправно служивший не за страх, а на совесть.
   Прямо отсюда, из ванны, Крупина продиктовала меню, описывая в телефонную трубку, которую наверное изготовили вместе с остальным интерьером ванной, то, что она желала видеть на своем столе. Описывала так сочно и красочно, что на другом конце провода кто-то явственно, с откровенной завистью, вздохнул. Уже через полчаса прозвенел совсем негромкий звонок в дверь, на который Наталья ответила, опять-таки не выходя из приятной теплой воды, температура которой поддерживалась автоматически.
   - Конечно, - подумала она, выходя наконец из ванной в длинном мягком халате, - к такому столу надо присаживаться при полном "боевом наряде" - в платье с декольте, и прилагающимся слугой за плечом - чтобы подливал ненавязчиво шампанское и убирал незаметно пустые тарелки. Но!
   Она опять засмеялась, совершенно счастливо (Шунт и все остальные были сейчас в невообразимой дали, в мире, откуда сюда ходу не было) и безрассудно - это она сейчас вспомнила, как дрессировала здешнюю прислугу в первый раз. Тогда она тоже почему-то вспомнила родное училище, а точнее - выпускной бал. Вот что-то подобное она и организовала в тот памятный вечер. Единственное, чего не хватило и ей, и перепуганному персоналу - голубых беретов. Наталья так и не узнала - сломала ли она тогда кому-то кости, или нет. Но начало курса молодого бойца Гансы и Магды у нее тогда прошли. Ускоренное...
   Сегодня настроение было скорее лирическое. Негромко играла музыка какого-то неизвестного композитора; чуть громче хлопнула пробка. Крупина неторопливо, растягивая удовольствие, ужинала. И ничто не могло ей помешать сегодня полностью уйти от проблем жестокого мира, который она в силу своего понимания и возможностей чистила от всякой пакости. Жестоко - да! Нарушая законы, которые были писаны не справедливостью, а людьми - несомненно!
   - Ну и пусть, - легкая тень все-таки чуть омрачила лоб, - кусок хлеба у голодного ребенка не отнимаю! А тех, кого отправила на тот свет - начиная от Горелого и кончая Волчарой - приговорила не я, а высший суд.
   С этой мыслью, вполне успокоившаяся, она перешла в другую комнату - в спальню - предварительно нажав на кнопку звонка. Входная дверь открылась. Наталья, отгородившаяся другой, ведущей в спальню, кивнула:
   - Это пришли убирать остатки моего пиршества. Богатые остатки - в Афгане нам бы на целый взвод хватило. Только... почему не слышно ни стука, ни звяканья посуды? Неужели в "Хилтоне" появился прислужник, который может передвигаться так, что не слышу даже я?
  Она огляделась. В спальне - кроме огромной кровати и двух тумбочек с торшерами, да огромным телевизором  на противоположной от ложа стене больше ничего не было. Сейчас Наталье нужен был минимум - хотя бы трусики с лифчиком. Потому что в огромном, таком теплом и мягком халате размахивать руками и ногами было не очень комфортно, а совершенно обнаженной... Теперь ее улыбка стала не только страшной, но еще и предвкушающе-злорадной. Халат свернулся в достаточно большой комок, и перед двумя парнями в черном английская леди предстала именно в том виде, о каком обычные мужики мечтают. Эти не были обычными, но и они застыли, вместе со своими пистолетами, когда Мышка подняла руки, представая теперь уже совсем обнаженной, в позе древнегреческой богине, поднявшей над головой амфору с амброзией, которая... Полетела в лица налетчикам, расправляя на лету полы и рукава и укутывая обоих пушистым покрывалом.
   Один из незнакомцев, тот что стоял справа и отличался высоким ростом, сразу начал палить,  веером, стараясь охватить все пространство перед собой. Выстрелы были чуть слышны, но Наталья ухитрялась считать каждый патрон, что жадно глотал затвор автоматического пистолета. Второй, пониже, попытался сорвать и с себя и с напарника халат. Этим он невольно помешал и стрелку, сбивая прицел, и Наталье, которая от расчетливой очереди  ускользнула бы без труда, а вот от непредсказуемой траектории могла уцелеть только выше или ниже полукружья, которое буквально прочертила "Беретта" на стене за спиной обнаженной валькирии.
   Наталья выбрала пол. Она рухнула так, что ее руки достали до штанин, а затем плоти налетчиков прежде, чем "Беретта" выплюнула последнюю из двух десятков пуль. А потом оба - и высокий, и низкий - взвыли и дернулись назад - инстинктивно; шагнуть, или отпрыгнуть возможности уже не было; со сломанными берцовыми костями далеко не прыгнешь. Руки агента три нуля первый дальше работали сами, на автомате - прерывая и короткие стоны, и (временно) сознание незнакомцев. А глаза обшаривали большую комнату - стол, на котором никто не начинал уборку, лежавшее рядом с ним тело официанта, жалкое и явно бездыханное; наконец закрытую дверь, за которой пока не было слышно тревожных звуков. Там, в коридоре - это Наталья знала точно - все "простреливалось" видеокамерами.
   - Значит, - поняла она, - эти ребята тут легально. Или прикинулись легальными. Халат тут же полетел в сторону, и перед взглядом поднявшейся на ноги Крупиной действительно предстали еще два официанта; только они, в отличие от первого, дышали.
   - Пока, - усмехнулась она, наклоняясь над стрелком...
   Допрос - и первого, а потом, для контроля, второго налетчика - несколько успокоил Наталью. Это действительно был налет - наглый, дурно подготовленный, но имевший все основания закончиться благополучно для пары дружков, специально устроившихся в отель. Они подбирали жертву долго и вдумчиво. Почему выбрали именно ее, Мышку? Да потому что о ее феноменальной щедрости среди персонала ходили легенды.
   - Вот тебе урок, - пробормотала Наталья по-русски, совсем не пытаясь скрыть знание языка,  не подходящего английской леди, - расслабилась; дорвалась до бесплатного. И что теперь делать? Скандала не избежать. Леди Стюарт, конечно, постаралась бы избежать огласки. А полковнику Крупиной, точнее спецпредставителю премьер-министра оно надо? Будем считать, что повод исчезнуть из отеля, а заодно избавиться от слежки нашелся сам собой...
   Свидетелями она двух бывших турецкоподданных, а ныне граждан Федеративной республики не считала. Они и живы были только до тех пор, пока Наталья отчитывала себя за легкомысленность. Впрочем казнила она себя как-то лениво, потому что миссис Стюарт по легенде и была такой - взбаламошной красоткой средних лет, не знавшей, куда девать деньги, доставшиеся после безвременной кончины лорда Стюарта, ее мужа.
   Она нагнулась поочередно над налетчиками, которые таращились на нее, словно кролики на удава, не в силах вымолвить ни слова без ее разрешения. Два легких касания к сонным артериям, и вот у ее ног лежат два безжизненных тела.
   - Не знаю, как там насчет гурий в вашем мусульманском раю, - проворчала Наталя, освобождая мелкого из грабителей от  форменной одежды, - а я проводила вас туда по высшему разряду; искупалась, разделась догола. Разве что танец живота не исполнила.
   Наконец перед столом, а точнее перед тележкой, на которой не уместились все столовые приборы, встал официант, отличавшийся от того, что вошел недавно в этот номер, а теперь лежал, раздетый до трусов, лишь прической да более европейским разрезом глаз. Все остальную разницу легкий макияж, нанесенный с помощью спецсредств, которые всегда лежали в ее дамской сумочке, практически скрыл.
   Наталья огляделась, понимая, что в этот номер скорее всего не вернется никогда. Еще она прекрасно знала, что спецслужбы - полиция, или кто посерьезней - обязательно найдет здесь отпечатки ее пальцев, и другие следы; как их не скрывай. Единственным доступным способом обрубить "все концы" был локальный катаклизм, хотя бы в виде пожара. Но найти столько горючего материала, да еще действительно обеспечить локальность совсем не стихийного бедствия, было нереально. А сжечь за собой весь отель... На это рука Крупиной не поднялась.
   Прежде чем заселиться в этот отель впервые, полтора года назад, Наталья вдумчиво изучила планы, чертежи, схемы аварийных выходов - все, что могла найти об этом девятиэтажном здании в центре Мюнхена. Поэтому она сейчас без всякой робости выкатила тележку в коридор, и покатила ее по ковровой дорожке к служебному лифту. Наталья не прятала лицо - обмануть технику было невозможно; а вот охранника, что сидел сейчас перед экранами видеокамер - безо всякого труда. Надо было только вести себя естественно; так, как делали это встречавшиеся раньше ей в коридоре официанты. Живые, естественно. Чуть улыбаться и даже позволить себе помурлыкать под нос что-то восточное, пока ждала лифт. В просторной кабинке, куда спокойно заехали бы четыре такие тележки, как у лжеофицианта, тоже могли быть скрытые камеры. Они зафиксировали лишь чуть шевелящиеся губы официанта, продолжавшего напевать бесконечную песенку, да то, как он выкатил тележку в открывшиеся двери.
   В огромном подсобном помещении цокольного этажа ее встретил несмолкаемый шум кастрюль и льющейся воды. Работа тут, на кухне и в подсобных помещениях, не заканчивалась никогда. Здесь же, через двери черного хода, входил и выходил персонал отеля. У дверей тоже скучал охранник. Но именно скучал - он даже не скользнул взглядом по фигуре сутулившегося официанта, который прошел мимо него с сосредоточенным выражением лица. Официант этот явно спешил со срочным заданием; только вот ни в эту ночь и никогда больше он в  отель не вернулся...
   Зрелище прогуливающегося по центральным улица официанта престижного отеля было конечно не из ряда вон выходящим, но… В общем, Наталье нужно было срочно менять все – имя, фамилию, внешний облик и, главное, паспорт. Документы нужны были железные; потому что страна, в которую она собиралась, славилась как раз жестким контролем своих границ. Израиль, Земля обетованная… Там у Натальи был и дом, и документы  с гражданством, из которых следовало, что Ирина Руфимчик еще в восемьдесят шестом году выехала с родителями из Рязани на историческую родину и  с тех пор мотается по миру, зарабатывая себе состояние, а Израилю – нешуточные налоги. На самом деле никакого бизнеса ни у Руфимчик, ни у Крупиной не было; она не успевала тратить проценты с вкладов, размещенных в самых надежных банках мира.
   Месяц – столько определила себе Крупина для паузы. По ее мнению, именно столько времени должно было хватит и Шунту и его покровителям, чтобы заполниться и переполнится нетерпением. Сама же Наталья эти тридцать дней, из которых один уже пролетел, собиралась посвятить давней мечте. Подполковник КГБ Крупина – кто бы мог подумать – хотела иметь свой  остров. В бескрайнем океане, с пальмами и кристально-чистой теплой лагуной, в которой ее всегда ждал бы парусник. В последнее время, когда денег у нее хватало, чтобы купить десяток таких островов, эта мечта обретала реальные черты и конкретные пожелания. Наталья не хотела становиться затворницей – ей нужны былии возможность в любое время добраться до центров цивилизации; и обеспечить такие же условия на самом острове и многое-многое другое…
   Такой остров ждал ее уже два месяца. Совсем  рядом с Калимантаном – меньше, чем в двадцати морских милях от международного аэропорта – он ждал свою новую хозяйку со штатом прислуги, всем необходимым для комфортной жизни, включая дикие, нетронутые джунгли и ту самую лагуну с катером. Если, конечно, Ирине Руфимчик он понравится…
   Официант - внешне задумавшийся - на самом деле сортировал прохожих женского пола. Наталье нужна была собственная копия, или хотя бы особь, не сильно отличавшаяся от нее. Британский паспорт по прежнему оставался при ней, в кармане фирменного пиджака, но взяла его с собой Крупина по единственной причине – пусть полиция, уже наверняка обнаружившая погром и трупы в люксе «Хилтона», ищет именно миссис Старт. И ищет подольше. По той же причине следовало поторопиться и официанту. Наконец объект, внешне подходивший по всем параметрам, буквально уставился в лицо официанту. Вернее, уставилась.
   - Ик, - икнула незнакомка (пока), - обдав Наталью запахом смеси, который сама Крупина называла баварским – пиво плюс айсбан с приличной порцией чеснока, плюс.., - ты за мной, парень?
   Нидерландский язык, имевший много общего с немецким, Наталья с грехом пополам понимала. Она кивнула и, попытавшись придать голосу как можно больше ноток почтительной вежливости, ответила все-таки по-английски:
   - Да, миссис.
   - Берта, - засмеялась голландка, заметно пошатнувшись, - просто Берта, мальчик. Идем!
   И сама повела Крупину, сейчас смазливого официанта, бесцеремонно расталкивая толпу. Крупина не возражала; больше того – задумай пьяная почти до невменяемости туристка отпустить руку "парня" - вряд ли бы это ей удалось. Как оказалось, Берта очень хорошо знала эту часть города. Потому что в маленький ресторанчик, вывеску которого сама Крупина не раз видела, проезжая по Людвигштрассе, они попали через какую-то подворотню. И сразу оказали на втором этаже перед дверью, ключи от которой  вручил голландке неразговорчивый портье. Наталья по ей одной понятным признакам определила, то Берте этот номер был хорошо знаком. Да и не такой опытный человек скорее всего отметил бы, как женщина естественно, даже не глядя, нажала на клавишу выключателя (точнее включателя – по-европейски). А потом так же небрежно, давно выверенным жестом, сняла длинную легкую кофту и бросила ее за спину, попав точно в кресло.
   Женщиной Берта очевидно была решительной и опытной в определенных делах. А еще – очень нетерпеливой. Потому что сразу зашла в ванную комнату, откуда через неприкрытую дверь до Крупиной донеслось сначала достаточно громкое журчание, потом звук спускаемой из унитаза воды, и наконец ударившая в дно ванны тугая струя из душа.
   - Парень… как тебя там, - громко выкрикнула голландка, - иди сюда.
   Наталья уже обследовала скудно оставленный номер, в котором главная роль очевидно отводилась большой, свежезастеленной кровати. Она остановилась в дверях ванны, прямо за спиной Греты, в этот момент нагнувшейся, чтобы стянуть кружевные черные трусики.
   - Клаус, - на ходу придумала Наталья, на которую достаточно потрепанные жизнью женские прелести не произвели никакого впечатления.
   - Помоги, Клаус, - женщина в метре от Крупиной наконец выпрямилась и нетерпеливо передернула плечами, явно намекая на лифчик – единственное, что оставалось на ней из одежды.
   "Клаус" послушно взялся за крючки, опустил кружевную пару к трусикам на кафельном полу и… не удержался от шалости. Наталья прижалась – прямо в костюме – к обнаженной спине голландки; ее руки словно сами поползли по грудям, нащупывая мгновенно затвердевшие соски. Берта негромко застонала, откидываясь телом назад так, что Крупиной пришлось отступить одной ногой, принимая более устойчивое положение. А руки – словно сами, без команды хозяйки – сжали все, что смогли уместить в ладонях. Берта теперь чуть ли не взвыла. Но не дернулась, когда правая рука "Клауса" поползла наверх, к шее, где нащупала нужную точку. Так, с открытым в начинающемся экстазе ртом, голландка и провалилась в забытье. Через полминуты она лежала на кровати.
   - Потерпишь, милая, - вроде бы пожалела ее Наталья, - примешь душ попозже. А пока поспи, красавица.
   На красавицу Берта никак не тянула; слово это вырвалось у Крупиной непроизвольно, вместе со вздохом облегчения. Так Наталья отреагировала на быстрый обыск дамской сумочки, которую голландка оставила на кресле вместе с кофтой. Чуть позже, когда более вдумчивое изучение документов гражданки Королевства Нидерландов показало, что план, задуманный подполковником Крупиной, вполне осуществим, она была готова расцеловать "спящую красавицу".
   - Впрочем, - задумалась она на мгновение, - за такой подарок не грех и отблагодарить.
   Она уложила Берту на кровати поудобнее. И пробежалась по ней пальцами – от головы до кончиков пальцев на ногах; чуть дольше задержавшись в глубине черного треугольника курчавых волос. И вслед движению ее пальцев по женской плоти двигалась волна дрожи, сопровождаемая растущим с каждым мгновением сладострастным стоном. Сама Наталья никогда не испытывалана на себе это древнее искусство эротических прикосновений – как-то не было желания. Но если верить словам учителя Ню-Го-Лая,  в теле голландки сейчас бурно шел процесс воплощения ее самых заветных, самых изощренных желаний.
   - Да, девочка, - невольно пожалела Берту Крупина, глядя, как извивается женское тело, и открывается рот, готовы исторгнуть что-то победное и очень громкое, - так наверное тебя никто никогда не имел. Или не имели - сразу несколько жеребцов. Кажется твои фантазии еще изощренней, чем я могу себе даже представить.
   Жесткие и умелые, а сейчас такие ласковые пальцы опять пробежались по уже потному телу, которое изогнулось в какой-то немыслимой даже для Камасутры позе. Тело резко опало на простыню, и мелко задрожало. А лицо Берты, только что вмещавшее в себя и страсть, и муку, и ожидание еще более невероятных ощущений, разгладилось. Теперь оно выражало лишь безмерное безмолвное блаженство.
   - Вот как-то так, - довольно улыбнулась Наталья, - думаю, ты бы согласилась  таким образом "терять" документы хоть каждый день.
   Полковник Николаев, который когда-то учил Наталью древнему искусству, хитро улыбался тогда; он гарантировал, что эта сладостная мука не позволит подопытному объекту очнуться раньше, чем через сутки. Это Наталья и заявила портье, такому же безмолвному и неподвижному.
   - Фрау Берта просила до завтрашнего полудня не беспокоить ее, - сообщила она, нахально улыбнувшись гостиничному служителю  лицом, в котором не было ничего ни от подполковника Крупиной, ни от миссис Стюарт, ни от будущей фрау Берты ван Бек.
   Наталья даже не закрыла дверь в номер на ключ; да и сам ключ на тяжелом деревянном брелоке оставила на столике. Он не сомневалась, что портье сбросит маску безразличия и  обязательно заглянет в номер – быть может сразу же, как только за спиной Крупиной закроется дверь, ведущая в темный проулок.
   - И что он там увидит? – задала она себе вопрос, закрывая эту дверь, - живую и невредимую женщину, которая спит со счастливой улыбкой на кровати, заботливо укрытая простыней. Не думаю, что он ринется искать ее одежду, а тем более паспорт.
В фрау ван Бек Наталья "превратилась" в туалете небольшого кафе, куда вошла будто по надобности. Надобность действительно была, но совсем не та, про которую подумал молоденький кельнер-араб, двусмысленно улыбнувшийся собрату по профессии. Для той надобности Наталья использовала другой туалет - в номере, где оставила Берту. А здесь она быстро и аккуратно переоделась, свернув костюмчик, из карманов которого все выгребла, в маленький тючок. Так что улыбка, которую скучающий арабчонок так и не согнал с лица, сменилась изумлением, а затем и откровенным ужасом, когда вместо приятного на вид официанта известного отеля (и что он тут делает в два часа ночи?!) вышла старая карга, скорчившая ему такую рожу, что бедный кельнер едва не сполз под прилавок.
   В такси садилась уже Берта. Даже улыбка была по-голландски блудливая. Разве что "баварского" запаха Наталья еще не обрела и, надеялась, должна была обойтись без него. В аэропорту Крупина ожидаемо увидела сразу несколько подозрительных личностей, никакого отношения к германским спецслужбам не имевшим. Из них только один имел ярко выраженный славянский тип лица. Остальных, шнырявших взглядами по толпе и безразлично пропустивших ее – немного помятую и вызывающе политкорректную – трудно было отличить от шнырявших тут же со скучными лицами сотрудников службы безопасности аэропорта. Но Наталья соотечественников узнала бы, даже если бы тех родили мама-негритянка и папа-негр – бывает и такое.
   Так что первый, не самый простой досмотр фрау ван Бек прошла быстро и без всяких замечаний. Второй, устроенный уже той самой германской службой и металлодетектором, завершился еще быстрее. Здесь Мышка не волновалась. Раздень ее те же таможенники, или пограничники хоть догола – что они могли обнаружить кроме самой фрау и ее дорогой, хоть и не самой стильной одежды? Паспорт и другие бумаги миссис Стюарт, порванные на мелкие кусочки, унес водоворот в унитазе кафе; единственной памятью об эксцентричной и щедрой британке была сейчас пачка стофунтовых купюр в сумочке Берты. Наличность самой голландки Крупина трогать не стала – оставила под той самой простыней, что сейчас грела улыбавшуюся во сне голландку.
   В аэропорту имени Бен-Гуриона досмотр был много строже, хотя неопытный взгляд этого и не отметил бы. Мышка тоже прикинулась такой неопытной; нет – она на эти минуты и стала совсем  обыкновенной женщиной, голландкой, которой наскучило обжираться сосисками и  пивом в Германии и приспичило погреться в теплых водах Средиземного моря
   - Хотя, - подумала Наталья, улыбнувшись со скукой на лице пожилой еврейке, которая буравила ее взглядом из стеклянной будки паспортного контроля, - море как раз еще холодное. Раньше июля в воду соваться не очень комфортно. Здесь! А на моем острове…
   И она улыбнулась теперь израильтянке настолько открыто и радостно, что та без слов хлопнула штампиком по открытой странице в паспорте и кивнула головой с ответной улыбкой: "Проходите, мефрау – будьте желанной гостьей на Земле обетованной!".
До Бат-Яма, пригорода Тель-Авива – туда, где в стороне от неодобрительных  взглядов израильской общественности выросли виллы местных нуворишей – Наталья доехала на такси, отстегнув сотенную купюру британского банка. Она не добралась до собственного дома метров пятьсот. Но и их не прошла, отправившись куда-то в сторону. Она уходила прочь от теплого душа, еще более теплой постели, которую даже ее железный организм уже требовал – уходила, чтобы сделать круг общей протяженностью в два километра и оказаться опять у своего дома, но уже перед задней калиткой. С этой стороны никаких дверей и ворот больше не было; прохожих в этот утренний час – а на тяжелом брегете Берты было уже половина девятого утра – тоже не наблюдалось. Но все равно – медленно бредущая по улочке женщина вдруг метнулась и перемахнула через высокий забор так стремительно, что даже специально наблюдающий за ней человек скорее всего изумленно моргнул бы: "Вот она была и нет!".
   Дома Наталью встретил полумрак, который жаркое утреннее солнце не смогло разогнать из-за тяжелых портьер, да негромкое бормотание Инессы Яковлевны. Кем была для Крупиной  старушка, которая несла на своих хрупких плечах все заботы об этом уютном доме – рачительной экономкой; старшей подругой, просто соотечественницей, которую судьба занесла в такой чуждый для нее мир? Сама Инесса Яковлевна, как подозревала Наталья, хозяйку дома давно считала родной дочерью. И Крупиной это нравилось. Вот и сейчас старушка буквально закудахтала вокруг "дочки"; погнала ее сначала в ванную, а потом не дала заснуть, заставив и позавтракать, и пообедать, и может быть даже поужинать – отсыпаться Наталья собиралась до упора.
   Однако то нетерпение, что гнало ее сюда - в скромную, по сравнению с соседними, виллу - заставило ее соскочить  с кровати задолго до вечера. Деловой костюм – удобный, строгого покроя; легкий макияж, и то самое нетерпение, умело скрываемое, заставило Наталью не дожидаться такси. Она выгнала из гаража небольшой, но очень мощный, непривычный для прижимистых израильтян «Мерседес» - тоже белый, как и несколько других, ждущих ее в любое время в разных частях планеты. Он помчал ее по идеальной дороге, что связывала деловую столицу Израиля с ее пригородом. По сторонам уже зажигались огни фонарей, и Наталья с гордостью – как самая настоящая еврейка, кем она сейчас и была по паспорту – оглядела их длинный нескончаемый ряд, стремительно убегающий назад. Она знала, что такие столбы скоро будут стоять на всех – абсолютно на всех автомагистралях страны. Что Израиль без всякой помпы станет первым государством, где каждый сантиметр дорожного полотна скоро будет освещен.
   - Зато мы в области балета.., - внезапно вспомнилось ей, и она зло усмехнулась.
   Если бы в этот момент ее лицо видел тот же Шунт, или Игорь Николаевич…
   Никаких пробок в Тель-Авиве не было. Наталья лихо, но с соблюдением всех правил дорожного движения, которые ей пришлось учить параллельно с ивритом, и еще многими другими правилами, подкатила к скромной конторе на улице Бен-Иегуды. Даже тут – в двух кварталах от берега моря - чувствовалось его дыхание и неповторимый привкус соли на губах. Улица – одна из центральных в Тель-Авиве – была залита светом. Так что никто не смог бы сказать, который час сейчас показывают крошечные – в отличие от голландских, тяжеленных – часики Ирины Руфимчик. Это было не важно – она, а вместе с ней и подполковник Крупина, знали, что хозяин конторы будет ждать ее и в полночь, и много позже. Потому что комиссионные, которые этот всегда улыбающийся еврей, который лет пятнадцать назад тоже считал себя русским, были такими, что работать ему больше не было никакой нужды – до самой смерти. Это если бы он оставался русским. А израильтянин, который сейчас глубоко поклонился богатой клиентке, конечно же считал, что денег много не бывает.
   - Жду, с нетерпением жду, - еще раз поклонился Николай, он же Барух.
   - Как же, - мило улыбнулась ему Наталья, тоже по-русски, но в глубине души ответив, - меня он ждет! Денежки тебе нужны, милый друг.
   А Николай, бережно поддерживая под локоток, уже вел ее к креслу перед компьютером, на экране которого застыла красочная заставка.
   - Нет, - поправила себя Наталья, - это не заставка. Это мой остров!
   Снятый неизвестным, но весьма талантливым фотографом с высоты птичьего полета, он открылся наяву перед будущей владелицей уже через два дня. Наталья не пожалела денег и заказала заранее легкий двухмоторный аэроплан, и сейчас наслаждалась и бескрайней ширью океана, в котором темная бирюза многокилометровой толщи воды соперничала с золотом, которым щедро делилось солнце; и самим островом, застывшей изумрудной подковой прямо по курсу самолета. Чуть позже этот изумруд разбился на мелкие детали – белоснежный пляж вдоль внутренней, мелкой, и от того более светлой заводи; темно-серые скалы, которыми была окаймлена собственно жилая зона, где домики проглядывали сквозь пальмовые листья и те самые джунгли, в которых – как утверждал продавец – можно было легко заблудиться.
   Самолет сделал несколько кругов над островом и даже помахал крыльями высыпавшим на пляж аборигенам, будущим подданным Ирины Руфимчик. Николай при этом резко побледнел, а потом с трудом сглотнул – может быть комок, подступивший к горлу, а может и вообще содержимое желудка, которое едва сумел удержать в себе.
   - Это ты еще на кукурузнике не летал, - злорадно усмехнулась Наталья.
   Самолет улетел вместе с пассажирами; теперь к острову помчалась яхта - крошечная, но обладавшая всеми признаками этого статусного плавучего средства. Яхту встречали так же бурно, как и самолет. Впрочем Наталья, первой выскочившая на пристань, которая плавно переходила в мелкий чистый песок необычайной белизны, отметила, что вся их дикость скорее напускная; что карнавал, в котором они жили по прихоти прежнего хозяина, не больше, чем антураж. И что будь их воля  и возможности - главным образом финансовые - половина обитателей райского острова тут же уехала бы подальше; в места не такие благословенные, но более оживленные и дающие возможности вырасти и над собой, и над окружающими.
   - Здесь же, - отметила она, оглядываю пеструю толпу, встречавшую новую хозяйку, - никакого роста нет и быть не может. Потому что есть одна полновластная хозяйка, и слово мое - закон.
    Она еще не подписала бумаги; не оплатила свою покупку, но чувствовала, даже знала - никто и ничто не отнимет у нее этот уголок земной тверди.
   - И кусочек мирового океана - внутри острова и за его пределами, - подсказал Николай, семенивший следом.
   На пути хозяйки оказался огромный пузатый парень. Улыбка его была вроде бы приветливой, и в то же время какой-то втайне озлобленной.
   - Ага, - поняла Крупина, - ты здесь и командовал, пока хозяев не было.
   Хозяев не было уже почти два года - именно столько остров ждал своего покупателя. Не удивительно, что кто-то из обслуги, успешно игравшей роль аборигенов, расслабился.
   - Это мы быстро исправим, - она шагнула мимо толстяка, обнаженного по пояс и вроде бы несильно хлопнула того по объемистому брюху.
   Пузо шоколадного цвета мгновенно сдулось, словно это был воздушный шарик, а в ладошке Натальи пряталась иголка. На лице  негра, или полинезийца, а может филиппинца - Крупина пока не знала - попеременно сменились боль, задумчивость, а потом величайшее почтение; последнее уже в спину хозяйки. Наталья спешила обойти свои новые владения - и дом, в котором тоже нужно было наводить порядок, и пляж, за которым следили ласковые приливы и отливы.
   - И, - подняла она голову вверх, к вершине горы, с которой как раз сорвался какой-то пернатый хищник, - до вас доберусь; проверю, может там какой-то клад пиратский завалялся...























Глава 9. Июнь1999 года. Москва - Красногорк
Подполковник Крупина. Незримое дыхание смерти
   Игорь Николаевич с глубокой задумчивостью перекладывал документы, которые внушительной кипой громоздились по правую руку хозяина кабинета. За этой кипой едва можно было разглядеть бледное лицо господина Шунтикова. Еще месяц назад ни он сам, ни тем более господин заместитель руководителя кремлевской администрации даже не предполагали, что будут встречаться вот так - в кабинете. Но месячная пауза, которую Наталья Юрьевна Крупина, она же княгиня Мышкина, советник премьера, который пока даже в глаза ее не видел - после назначения на высокий пост чуть меньше месяца назад - оказала разительное влияние на двух заговорщиков. Они словно чувствовали, как с каждым днем натягивается невидимая тонкая, но неразрывная струна. Только вот на чьей шее?
   Шунт невольно потер собственную шею, и мысли Игоря Николаевича резко скакнули в сторону. Он отложил протокол мюнхенской полиции с переводом на русский язык. Этот документ можно было читать как захватывающий детектив - в нем была и кровь, и бесшумные выстрелы. И даже красавица-голландка ("Ну не такая уж и красавица", - вернулся опять к фотографии Игорь Николаевич), которая на видеозаписи допроса билась в истерике, требуя отыскать смазливого официанта - того самого, который по ее словам был переодетым в земную одежду богом любви и плотских утех.
   Игорь Николаевич еще раз оценил "красоту" голландской истерички и повернулся наконец к скромно сидевшему на диванчике Шунту.
   - Ну что, Ваня, - по свойски, по-заговорщицки обратился чиновник к наркобарону, - что делать будем? Упорхнула жар-птица от нас. Пустая клетка-то, Ваня.
   Шунт упрямо наклонил голову:
   - Вернется, Игорь Николаевич, - возразил он со всей убежденностью, которую смог собрать в эти несколько слов, - нутром чувствую, что вернется.
   - Может и вернется, - покладисто согласился чиновник, - только не было бы поздно. Сроки нас поджимают, Ваня, сроки.
   Шунтиков не имел никакого понятия о сроках, и о том, чего Игорь Николаевич не договаривает - о тех, кто подгонял кремлевского чиновника пуще этих самых сроков. У Игоря Николаевича тоже были хозяева, и спрашивали они за "работу" еще строже, чем он сам у подчиненных.
   - Ладно, - хлопнул он наконец ладонью по столу, отчего пара бумажек слетела на пол, - ждем еще три дня. Не появится - проводим акцию без нее. Крупина все-таки второстепенная цель...
   Шунт дернулся; он осунулся за этот месяц, практически забросил все дела, переложив их на плечи помощников. В солидном бизнесе – а он считал себя бизнесменом, и никем иным – такое обычно заканчивается появлением нового хозяина. Среди бандитов и иных преступников, кем на самом деле и был Шунт, такой процесс протекал обычно еще быстрее. У Шунтикова был теперь только один козырь – человек, вольготно раскинувшийся в кресле за столом и ожидавший его реакции:
   - Появится, - заявил Шунт решительно, - не может не появиться…
   Николай Емельянов был на седьмом небе от счастья – вот уже целый месяц. Ему нравилось в новой жизни, в которую так неожиданно появилась Лидия, все. И теплые вечерние, по настоящему семейные веера о вкусным ужином и Кочергиной, с удовольствием наблюдавшей, как усталый, набегавшийся на работе за день мужик жадно поглощает и нахваливает ее стряпню; и жаркие ночи; и то нетерпение с которым он спешил домой, чего раньше за собой не замечал.
   Только вот на работе все шло как-то не так. Внешне ничего не изменилось. Но в коридорах управления, к которому был прикомандирован его отдел и в котором он проводил времени больше, чем в своем кабинете, поселилось какое-то напряжение. Оно росло и грозило прорваться чем-то страшным. Емельянов не был провидцем; но теперь не только он, но и майор Андрианов, и его собственные подчиненные признавались, что чувствуют – что-то грядет. Может, это "что-то" было связано с наркоторговцем Шунтом? С тем, что он в последнее время вел себя на удивление законопослушно? Даже стукачок из его окружения, который пусть редко, но выходил на связь, докладывал, что все дела теперь ведут его доверенные люди. Что сам он почти все время сидит в своих апартаментах в "Плакучей иве", и лишь изредка выезжает оттуда. Куда? Наружку в тот район, где Ивана Шунтикова кто-то ждал, даже близко не подпустили суровые ребята  с автоматами. Но судя по району, куда вела гладкая, недавно отремонтированная дорога, ждал его там человек с самых вершин политического Олимпа.
    Николай открыл глаза и улыбнулся, ощутив рядом теплый бок Кочергиной. И тут же вскочил, точнее сел на кровати, обнажив до пояса и собственное тело, и Лидию, разметавшуюся во сне на своей половине – тоже без всяких признаков ночного одеяния. Емельянов дернулся было к ней, чтобы прикрыть обнаженное женское тело, но смешок, который разбудил его в это позднее воскресное утро, стал громче; это был женский смех, и Николай, скомкав в руки краешек простыни,повернулся к окну, где на фоне яркого солнца было не так-то просто разглядеть нежданную гостью.
   - Наташка, – почти растерянно прошептал он, – как ты сюда попала?
   - Это ты про замок? – Крупина чуть двинулась и стало видно ее лицо – со смеющимися глазами, ехидной улыбкой на губах и загаром.
   Загаром ровным, густым и каким-то таким естественным, живым, что думать о солярии даже не хотелось. Улыбка на лице Натальи стала еще шире, и Николай разглядел еще и ровные зубки, которые отхватили когда-то… Он потермашинально короткое ухо, а Крупина уже совсем откровенно рассмеялась – она явно не боялась разбудить Кочергину.
   - Твой замок даже десятилетний мальчишка вскроет на раз. Где ты только такой достал?
   - Так у меня все равно красть нечего, - много тише проворчал Емельянов, все-таки прикрывая простыней Лидии и мягкий живот, открытый до самого пупка, и роскошные груди, и плечи, и..
   Его старания тут же пошли насмарку, потому что Лидка – так же резко, как он сам недавно – села на кровати, и все ее прелести опять вывалились наружу. Она отреагировала быстрее Николая.
   - Ой! Наталья Юрьевна, миленькая!
   Кочергина ринулась было к гостье, совсем позабыв, что эта простыня, в которой она хотела вскочить  кровати, была сейчас одновременно единственным одеянием Николая.
   - Да ладно, - захохотала еще громче Крупина, наблюдая за судорожными движениями подполковника СОБРа, - что ты там прячешь? Что-то новенькое, чего ни у кого больше нет?.. А насчет того, что красть нечего – а это что? Такую красавицу грех не украсть!
   Теперь уже Лидка густо покраснела, потянув на свою сторону простынку.
   - Ну ладно, - встала со стула Крупина, - не буду вам мешать. Пойду чай поставлю.
   Уже у двери она повернулась, подмигнув:
   - Смотрите простыню не порвите!
   В собственную кухню Николай заходил осторожно; знал, что от Крупиной можно было ожидать любого сюрприза. И не ошибся. Сюрприз был на столе – гроздья, полные чашки, связки каких-то никогда не виданных фруктов, которые так и просились в руки, или разу в рот.
    - Ой! – опять воскликнула Лидка из-за спины Николая, протискиваясь вперед, - Наталья Юрьевна, это все ваше?
   - Гостинцы, - смутилась Наталья, подумав, насколько права была сейчас Кочергина, сама того не подозревая.
   Потому что этот кусочек тропического рая был выращен, бережно собран и еще более аккуратно сложен в корзины на собственном острове подполковника Крупиной. В то его части, где – как утверждал толстый Марилио, оказавшийся умелым садовником – когда-то жили Адам и Ева; пока их не выгнали в большой мир. Наталье в этот самый большой мир тоже не хотелось. Жизнь в тропическом раю расслабляла; делала всех вокруг благодушными и умиротворенными. Крупина, она же для своих подданных донья Ирина, первые дни ходила, плавала, загорала как в тумане – густом сладостном тумане, за пределами которого, казалось, не было жестокого кровавого большого мира. А потом она пошла в горы; невысокие, но заросшие густой колючей растительность так, что низенький юркий абориген, которого Наталья согласно должности назвала лесником, начал поглядывать назад, на госпожу, с лукавством и нетерпением – когда же она запросит пощады, заставит повернутся назад, к благословенному побережью. Но хозяйка, к его великому изумлению, скользила меж колючих кустарников и свисающих почти сплошной сетью лиан ничуть не хуже, чем он. А потом и вовсе исчезла, оставив вместо себя тень веселой усмешки, которой одарила проводника.
   Наталья, скользя по джунглям, в которых – как уверял тот же лесник – не было никаких хищников, внезапно поймала себяа мысли, что вон в том месте можно устроить неплохую засаду; а вот этот выворотень идеально подходит для схрона, а… К крутому скальному откосу, с которого открывался ошеломляюще прекрасный вид на безбрежный океан, сегодня удивительно спокойный, вышла уже подполковник, агент три нуля первый. Женщина, которая находилась здесь с  заданием, которое определила сама – выдержать паузу, вернуться домой для битвы с неведомым пока врагом полной сил и выдержки.
   Сзади с шумом, отдуваясь и смахивая со лба крупные капли пота, вывалился из кустов лесник. С опаской подойдя к хозяйке, которая безбоязненно стояла на самом краю уступа и смотрела вниз, в темную воду глубокого здесь провала, он спросил, восхищенно и совсем непосредственно:
   - Я еще не видел таких специалистов, донья Ирина! Так по джунглям не могут ходить даже дикие кошки. И где вы только научилисьэтому?!
   Наталья как раз прикидывала, как половчее можно тут спрыгнуть вниз, в ласковые объятия океана.
   - Метров сорок, - оценила она расстояние и, обернувшись, добавила вслух, - лучше бы тебе в те места не попадать, Пепе.
   Лесник, заглянув в глаза хозяйки, отшатнулся в страхе; почтения к ней у него явно прибавилось…
   Всего этого Наталья рассказывать не стала. Она с улыбкой взяла со стола первый фрукт, и начала подробно рассказывать, как его едят и с чем. Ее руки тем временем ловко орудовали ножом, снимая тонкую шкурку и нарезая заморскую диковину на тонкие равные дольки. Кухню заполнил божественный аромат. Крупина чуть грустно вздохнула:
   - К нему бы еще не черный хлебушек, а лепешку из тандыра…
   - А у нас тут рядом один Джамшуд торгует. Я мигом принесу, - подхватилась Лидка.
   Громко хлопнула дверь, и Николай с подозрением прищурился:
   - Это ты специально – про лепешку?
   - Согласно инструкции, - прищурилась в ответ, но уже хитро, Наталья, - использую подручные средства и складки местности. В нашем случае – будку с лепешками и другой восточной вкуснятиной, которую этот самый Джамшуд открыл минут пятнадцать назад. Но с лепешкой это действительно вкуснее.
   Она протянула Николаю тарелку, на которой истекало соком угощение и разом смахнула с губ улыбку:
   - А теперь о деле.
   - А никаких дел и нет, - бросил в рот дольку Николай, - ждем-с, товарищ…
   - Подполковник, - подсказала Крупина.
   - Ага, - обрадовался отчего-то (понятно почему – не переросла его званием Наташка!), - товарищ подполковник. Шунт затаился. Тоже чего-то ждет. Или кого-то.
   - Известно кого, - протянула задумчиво Крупина, - меня.
   - Тебя?! – поползли на лоб густые брови Емельянова.
   - Меня, - кивнула Мышка, - целый месяц ждет. Одновременно гоняет по ближнему Подмосковью, или там же где-то заныкал шесть фур с опиумом.
   - Шесть фур!? – теперь брови подполковника Емельянова сложились домиком
   - Шесть, – еще раз кивнула Крупина, - только вот опиум, я чувствую, будет в них какой-то особенный. А главное – меня должны пригласить на торжественную разгрузку.
   -  Куда? – воскликнул весь подобравшийся Николай.
   - Знать бы заранее, - вздохнула Наталья, только думаю, что сообщат мне о этом - так, ненароком - в самый последний момент.
   - Ну, "последний момент" штука растяжимая. Я своих ребят мигом…
   - Не сомневаюсь, - улыбнулась Крупина; улыбнулась скупо, потому что перешла к главной, нелегкой задаче, - но сейчас нужно не гадать, куда придут эти фуры…
   -  А оцепить там все и не выпускать никого – чтобы муха не пролетела.
   - Ага, - немного разозлилась на его поспешность и недогадливость Крупина, - оцепишь. А если в этих фурах вместо наркотика взрывчатка? Да еще с поражающими элементами. Мух, может быть, и не останется, а мы с тобой, и с твоими бойцами, точно полетим – прямиком к господу богу. Так что слушайте приказ, товарищ подполковник!
 Емельянов невольно вытянулся.
- Надо осторожно, не привлекая чужого внимания – силами надежного на сто процентов личного состава найти эти фуры. До того, как я появлюсь в Москве.
   - А это тебе не Москва?! – вскинулся было Николай, а потом – как-то потерянно, - это же легче иголку в стоге сена найти. Знаешь, сколько фур по Подмосковью каждый день проезжают?
   - Так то проезжают, - Наталья едва не подняла кверху палец перед носом товарища – как перед первоклашкой, - а тут шесть фур. Скорее всего одинаковые. И целый месяц стоят, ждут чего-то. Причем груженые. У них же водители там, экспедиторы. Охрана какая-никакая.
    - Так ты поэтому исчезла на целый месяц.
    - Поэтому, - кивнула Крупина, - ну, еще немного нервишки потрепать Шунту и его подельникам… А еще позагорать. Как тебе мой загар, Лида?
   Николай круто повернулся. Он, боевой офицер, так был поражен нехитрыми рассуждениями Натальи, что не услышал, как скрипнула, а потом хлопнула дверь. На пороге стояла Кочергина с пакетиком, в тонкий пластик которых просвечивали лепешки.
   - Обалдеть, не встать, - дотронулась Кочергина до шоколадного плеча Крупиной, - так и хочется откусить.
   - Вы лучше вот это кусайте, - засмеялась Наталья, показывая на стол, - только без меня. Я этих деликатесов наелась вот, по самое горло. А в сумках еще и морские всякие штучки – омары там, рыба копченая. Сама ловила.
   - Я тоже хочу, - чуть не запрыгала на месте Лидка, хитро косясь при этом на Емельянова.
   Подполковник глубоко вздохнул, в душе радостно улыбаясь. Потому что рядом с ним стояли две женщины, ради которых он был готов разбиться в лепешку.
   - М-м-м! – промычал он через пару минут, - с лепешкой это действительно божественно вкусно…
   Автомобили нашли через два дня. Наталья сама обследовала дальние, а потом и ближние окрестности небольшой заброшенной автобазы, которую наняла фирма-однодневка в окрестностях Красногорска. Она бы и внутрь пробралась бы, может даже и в сами фуры нос бы засунула, но что-то остановило ее. Не парный патруль, передвигавшийся бдительно и очень профессионально; не собака, потянувшаяся было носом в сторону Натальи, схоронившейся в развалинах бывшей автобусной остановки. И даже не острые лучи прожекторов, которые просвечивали весь периметр базы, оставляя ее содержимое, включая грузовики, в непроглядной тьме. Что-то непонятное, но смертельно опасное словно дохнуло навстречу ей с базы, и она поспешила убраться подальше, чтобы уже там задать себе вопрос:
   - Где меня могло обдать вот так же ветром невидимой смерти?
   И, задумавшись совсем ненадолго, ответила на него:
   - Только в том поезде – когда я проходила мимо спрятанных даже от охраны ракет с ядерными боеголовками.
   Наталья знала, что человеческий организм никак не реагирует на избыточную радиацию, если только, конечно, она не зашкаливает. Но вот именно здесь она на подсознательном уровне чувствовала – даже наверное видела, непонятным для себя образом – как растекаются из мрака волны мельчайших частиц, пронизывая насквозь и немногие деревья, и охранников с собакой… и ее саму.
   - Впрочем, - подумала она, удаляясь от источника зла по-прежнему невидимо, но теперь стремительно, - это ведь элементарно проверяется.
   Следующей ночью Наталья взяла с собой Николая. Ей не нужно было никаких свидетелей, но вот это вытянувшееся в изумлении, а потом в неподдельном ужасе лицо, наполовину скрытое черной вязанной шапочкой, заполнило ее холодной злостью и решимостью. На радиометре военного, еще старого, советского образца стрелка так заполошно заметалась, что подполковник даже пригнулся - словно готов был рвануть отсюда с низкого старта. Ждать еще одной ночи, чтобы привезти сюда человека, разбирающегося в вопросах ядерной безопасности, или наоборот, опасности, не было времени и особого смысла. Знаний самой Крупиной вполне хватило, чтобы чуть позже, действительно рванув вместе с Емельяновым на безопасное расстояние, вытолкнуть из себя страшное словосочетание:
   - Грязная бомба! - и потом, словно отдышавшись, хотя на самом деле дыхание она ничуть не сбила, - бомба весом не меньше двухсот тонн, если считать еще и взрывчатку.
   - Это что, - побледнел в свете салонного фонаря автомобиля, до которого наконец добрались два подполковника, - может получиться что-то вроде Хиросимы?
   - Не знаю, - честно призналась Мышка, - нам о таких зарядах рассказывали, но без подробностей. Тут ведь надо еще рельеф учитывать, силу и направление ветра. Да и ядерная начинка неизвестно какая. Может такую нашли, что и почище Хиросимы получится.  А если...
   - Что? - нетерпеливо выкрикнул Николай, отметив, что теперь и Крупина начала бледнеть.
   - Если эти фуры пробьются в центру Москвы, и там их рванут...
   - То?..
   - То России придется искать новую столицу. А там, - она махнула в сторону Москвы, которую они обогнули по кольцевой автодороге, - будет город-призрак. Что-то вроде Припяти. Не доводилось бывать?
   - Нет, - чуть не замахал на нее руками Емельянов, - а тебе?
   - Приходилось, уже после взрыва, - помрачнела Наталья.
   - Постой, - воскликнул Николай, только сейчас сообразив, - а как же там эти... шофера, охранники; собаки тоже. Они что, смертники? Как же они согласились?
   - Смертники, - кивнула Крупина, - только вряд ли добровольные. Скорее всего они ничего не знают. Радуются наверное задержке. Месяц  сидят, а денежка капает. И неплохая, скорее всего, денежка. Только вот увидят ли они ее?
   - Так может...
   - Нет, - поняла недосказанную мысль Наталья, - подойти к ним конечно можно. И они даже может поверят нам - не дураки ведь. И что? Рванут отсюда, хотя по-моему удирать им как раз поздно; радиации нахватались по самое горло. А вот какой-нибудь наблюдатель на стороне и нас с тобой, и их дружный драп отметят. И кто-то ждать не станет; нажмет красную кнопку.
   - И что теперь делать, - Емельянов уже оправился от первых, самых страшных минут, и сейчас наполнялся энтузиазмом.
   Он уже безоговорочно воспринял первенство младшей "сестренки", какой он с недавних пор стал считать Крупину.
   - Искать, - пожала плечами Наталья, заводя автомобиль, - опять искать. Того самого мерзавца, который носит с собой эту самую красную кнопку.
   "Мерседес", цвет которого Крупина не поменяла даже ради маскировки, мягко тронул с места и помчался навстречу зареву, которое показывало, в какой стороне бодрствует ночная Москва. А Николая, удобно устроившегося в соседнем кресле, опять осенило:
   - Слушай, а почему именно тебе нужно было встречать этот автопоезд. Где наркотики, под которые замаскировали груз и где ты?
   - Это ты хорошо сказал: "Замаскировать под наркотики", - словно про помидоры или огурцы говоришь, - засмеялась Наталья; она уже тоже вполне владела собой, - а почему я?.. Ну, во-первых, Шунт наверное так отомстить хочет. Я думаю, рядом с фурами и взрывной волны хватит, и железа покореженного от автомобилей. А во-вторых...
  Она нахмурилась, словно что-то вспомнила, или свела воедино раньше не замечаемые мелочи.
   - Может быть, - медленно проговорила она, - кому-то надо, чтобы рядом с местом взрыва нашли мою тушку?
   - Чем же ты так интересна кому-то?
   - Не "кому-то", а мировой общественности, - подняла Наталья с некоторой долей гордости палец кверху, не отрывая взгляд от пустынной трассы, - представляешь, какой крик поднимется, если в газетах, на первых полосах, разместят мою фотографию и доказательства моей вины в катастрофе. А рядом – документы, где сказано, что я была подполковником кагэбэ?
   - И что я о тебе еще не знаю?
   - Много Коля, много. И поверь - лучше тебе этого не знать.
   - Хорошо, - кивнул Николай, - и кому все это надо?
   - А вот это главный вопрос, – протянула задумчиво Наталья, - и я кажется знаю, кто поможет на  него ответить.



























Глава 10. Москва – ближнее Подмосковье
Шунт, Рэмбо и Серый. В конце туннеля света нет
Серый ворвался в апартаменты без спроса. Шунт, который с последнее время с пива перешел на коньяк, вяло махнул рукой: "Проходи". Раньше за такое самовольное вторжение помощник Шунтикова мог лишится должности, а может и чего посерьезнее. Однако с начала мая вокруг Шунта творило что-то неладное. Шакалье, что раньше сидело по углам, преданно заглядывало в глаза и покорно ждало подачки, начало показывать зубки и даже – такая мысль иногда проскальзывала в затуманенной алкоголем голове – искала возможность подачку заменить собственным заработком. Из закромов Шунта, естественно. А Шунтиков все это безмолвно терпел. 
   Вот и сейчас он чуть приподнялся на диване, чтобы плеснуть в бокал еще одну порцию "Хеннесси". Мутные глаза остановились на Сером.
   - Нет, - вместе с ласково обжигающим глотком внутрь Шунтикова провалилась волна теплого чувства к этому человеку, чуть ли не единственному, кто служил ему не ради денег, а в память о годах, пройденных вмести сквозь невзгоды и смертельные опасности, - это не шакал. Это верный пес, который вцепится в любую глотку по моему приказу.
   Он опять шевельнул ладонью, что теперь означало: "Говори!".
   - Голова, - вытолкнул из себя единственное слово помощник.
   - Что голова? – принялся ощупывать собственную нечесаную макушку Шунт, - почти не болит. Еще бы ей болеть (усмехнулся босс) – от коньяка по две тыщи евро за бутылку.
   - Нет, - мотнул собственной головой, в отличие от начальственной, идеально  причесанной, - я про голову, который Квазимода.
   Вот теперь в ушах Шунта зашумело – но не от коньяка, а от проснувшейся ярости, которая никогда не покидала босса. Она тихо дремала внутри, готовая вырваться наружу, чтобы разить наотмашь.
   - Где он? – зашипел сквозь зубы мгновенно протрезвевший Шунт.
   Серый даже не заметил, как босс вскочил на ноги и оказался напротив него. Руки Шунтикова потянулись к вороту отутюженного пиджака Серого; но тот испуганно отступил не от них, а от звериной злобы, которая толчками изливалась из глаз босса.
   - Там, - задрожавший палец бандита, повидавшего в своей жизни многое, уперся в пол – туда, где под толстым слоем межэтажного перекрытия находился собственно ресторан.
   Оттуда никогда - даже в самые буйные вечера, не доносилось ни единого звука. Танцпол, гремевший музыкой и стуком каблуков по вечерам, тоже не беспокоил хозяина. Именно там, как казалось, и объявился ренегат, которого разыскивали многие; очень многие. Потому что награда за голову Головы(!) была такой, словно эта самая голова была сделана из золота самой высокой пробы.
   - Завалился, - словно жаловался Седой, - как к себе на хату. Еще и пива заказал.
   - Он раньше совсем не пил, - заметил босс как-то отстраненно.
   Зверь, который только что внутри задыхался от ярости, вдруг насторожился. Очень уж неожиданным было появление здесь головастого хмыря.
   - Значит, - подумал Шунт успокаивая этого зверя, - у него в рукаве есть какой-то козырь. Может, хочет что-то предложить?
   Последнюю мысль босс очевидно процедил вслух, потому что Седой вскинул подбородок, и в свою очередь озлился:
   - Один раз уже предложил!
   - Два раза – поправил его босс, - и каждый раз мы не досчитывались…
   Оба помолчали, вспоминая всех кого босс отправил на свою голову; точнее на головы Волчары, Рожи…
   - Тьфу ты! – Шунтиков не пожалел ковер, плюнул на него, – опять "голова". Скоро мне эти головы сниться будут. Тащи его сюда, пока не сбежал!
   - Не сбежит, - успокоил босса Серый, - за ним Рэмбо приглядывает…
   Рэмбо и приволок закатившего в ужасе глаза Квазимоду. Точнее притащил, неся на вытянутой руке, как Карабас-Барабас Буратино. Бороды у Рэмбо не было, но увидь сейчас его лицо детишки – описались бы от страха. Потому что это лицо,  в обычное время являвшее собой что-то среднее между физиономиями Шварценеггера и Николая Валуева, сейчас исказилось от гнева ничуть не меньше, чем недавно у босса. Рожа, не  переживший поездки в Ковров, был его закадычным дружком. Да и Волчара… Фигура, кстати, у Рэмбо была под стать американскому актеру, одновременно губернатору Калифорнии и российскому боксеру. Поэтому ему не составило особого труда зашвырнуть изломанную фигуру Квазимоды в дальний угол гостиной. Квазимода пискнул и замер в этом углу, лишь поблескивая глазками из-под искалеченной руки. Кости в ней срослись так жутко, что Шунт чуть не пожалел этого человека, которому до конца жизни придется носить такую страшную оболочку.
   - А сколько той жизни осталось? – смыл он с души всякую жалость, опять вспомнив про Ковров, про Волчару и… почему-то про Наталью Крупину.
   Он подошел к углу, который занял своей персоной Квазимода и легонько пнул его в бок:
   - Ну, рассказывай!  Зачем пришел?
   - А тут прослушки нет? – плаксивым голосом спросил Голова.
   Этот голос был еще и каким-то… ну, свойским что ли – таким, на который хотелось ответить, причем чистую правду.
   - Нет, - послушно кивнул Шунтиков.
   Он не успел ни удивиться, ни возмутиться таким панибратским к себе отношением. Квазимода отнял наконец руку от лица, улыбнулся Шунту и теперь почти весело кивнул в ответ:
   - Не врешь, собака!
   А потом какая-то сила швырнула босса на диван, и уже оттуда он сначала с удивлением, а потом с бессильной злобой наблюдал, как изломанный во многих местах человечек легко вскочил на ноги, и еще легче – почти танцуя – подступил к Рэмбо. Последний обладал отменной реакцией. Вот так – не на ринге, а в уличной драке, с подлыми приемами и ударами сзади – сам Шунт поставил бы не на того же Валуева, а на своего боевика. Но сейчас Рэмбо успел только протянуть вперед толстую и узловатую, словно корневище дуба, руку. И тут же коротко вскрикнул, когда эта рука сломалась сразу в нескольких местах с противным треском. Глаза гиганта начали закатываться, а из чудовищно вздувшейся от глубокого вдоха груди с какими-то всхлипываниями стало извергаться рычание.
   Другая, совсем крошечная по сравнению со сломанной, ручка метнулась к горлу и кадык Рэмбо дернулся, глотая внутрь и этот грозный рык, и вопль невыносимой боли.
   - Эй-эй!  - произнес Голова голосом Натальи Крупиной, - не засыпай. Тебе еще надо прочувствовать, как ты ломал мне остальные кости – каждую по отдельности. А ты следи, чтобы ни одной не пропустили.
   Голова повернулся, вернее повернулась к Шунту и тот, не смевший и не имевший возможности шевельнуть членами, судорожно кивнул. Шунтиков уже понял, почему вдруг выпрямились изломанные конечности Квазимоды и кто это под видом его бывшего аналитика проник в хорошо охраняемые, практически неприступные апартаменты.    Его еще не тронули – не считая броска через всю комнату на мягкий диван – а зверь внутри уже выл и бился, не в силах прорваться сквозь телесную оболочку и прыгнуть на спину Крупиной, склонившейся перед упавшим наконец на ковер Рэмбо. Сознание Шунтикова раздвоилось; даже растроилось. Один послушно кивал, когда Наталья словно в сомнении спрашивала: "А это что у нас за косточка? Ломаем?", - и с ужасом ждал, когда раздастся хруст, а затем чуть слышный рев, полный муки; второй Шунт сейчас безуспешно пытался ответить на совсем бесполезный, казалось бы, вопрос:
   - Ну ладно – руки и ноги; ладно лицо – можно намазать, нарисовать; есть специалисты. Но голова! Как эта тетка могла раздуть свою голову до шестьдесят последнего размера?!
   Сейчас голова экзекуторши, то и дела поворачивающаяся к нему, была обычных размеров, вполне пропорциональной не такому крупному телу.
   И третий – самый главный на взгляд Шунта - вопрос: "А где Седой, и почему он не прыгает на спину тетки вместо зверя, что теперь уже скулит от безысходности?", - никак не находил ответа. Пока Крупина, шагнувшая к нему, не посадила Шунта рывком поудобнее. Седой валялся жалкой кучкой в другом углу комнаты, но – к облегчению Шунтикова – дышал. Босс с трудом перевел зрачки (больше ничего в теле не двигалось) на другую жалкую кучку – на Рэмбо.
   - Отмучался, - проследила его взгляд Крупина, - царствия небесного не желаю – не заслужил.
   - Зачем?! – кричали ей глаза Шунта, - зачем надо было мучить? Все равно ведь кончила! Ведьма!
   Последнее слово мелькнуло в голове молнией, сжигающей остатки воли. Потому что Крупина действительно поняла этот вопрос и ответила, совсем ненадолго задумавшись:
   - Зачем, спрашиваешь? А как насчет справедливости? Или ты только в свою сторону ее принимаешь. Так вот – справедливости не было и нет. Во всяком случае, для тебя. Потому что сейчас настала твоя очередь. И по справедливости ты должен ощутить все те прелести, которые испытывали тысячи наркоманов, во время ломки. Жаль что это невозможно. Но я буду стараться, Шунтик, я  буду очень стараться…
   На самом деле подполковник Крупина никогда не была маньяком. И времени сейчас у нее – она это чувствовала – было в обрез. Кто-то словно подгонял ее; не в первый раз в жизни, кстати. И никогда этот "кто-то" не ошибался. Теперь же ей нужна была железная уверенность, что и Шунт, и его помощник Серый сделают именно то, что им велит им Наталья; ни отступят ни на шаг от прописанных для них ролей. Следующие десять минут растянулись для Шунта на часы, дни, а может годы. Не отпускающая ни на мгновение мука должна была давно разорвать сердце; по крайней мере выбросить в спасительное забытье. Но этот мрачный талант Крупиной, поддержанный давно забытым искусством вьетнамских палачей древности, держал его на грани – безумия, жизни и… как не  странно, надежды. Потому что так уж устроен человек – пока он жив, он надеется. А за всем этим практически безмолвным ужасом наблюдал Серый. Наталья недовольно повела носом в его сторону. Совсем скоро ей предстояло переодеваться. Как оказалось – Серому теперь тоже предстояла эта процедура. Она чуть фыркнула, представив себе, как он выходит на высокое крыльцо "Плакучей ивы" враскоряку, но тут же смахнула игривую усмешку с лица – когда до нее от Серого донеслось совсем уж отвратное облако. Поэтому она смилостивилась – прекратила пытку. И сразу же пробежалась пальцами по шее, а потом позвоночному столбу Шунта. Когда последнего позвонка – на кобчике – коснулся ее мизинец, тело наркобарона дрогнуло; по нему теперь поплыла – от шеи и вниз – благодатная волна холода. Она словно смывала оглушительную боль - как самая настоящая морская волна смывает скабрезные надписи на песке.
   Шунт несмело пошевелил рукой. Ничего – ни боли, ни онемения  - она не чувствовала. Пальцы сжались в кулак и разжались, показывая, что Шунтиков готов к действию. Физически. Внутри это был уже не наркобарон, а послушная кукла; не озорник Буратино, который пришел ему на память каких-то десять минут назад, а сломанный, готовый на все по кивку хозяина Пьеро. И эта кукла встала и направилась к телефону, когда Наталья скомандовала:
   - А теперь звони и договаривайся о встрече. Да так договаривайся, чтобы твой визит не отменили.
   Рука над телефоном замерла; всей своей позой Шунт словно спрашивал:
   - А с кем договариваться-то?
   "Ведьма" и этот вопрос поняла:
   - С Игорем Николаевичем, Шунтик.
   Рука бывшего наркобарона дрогнула – в последний раз. Если у него и оставалась хоть какая-то, самая микроскопическая надежда на то, что весь этот кошмар кончится для него хорошо, то имя покровителя – даже не названное им – эту надежду окончательно похоронило. Потому что никто даже спрашивать не будет, откуда Крупина узнала про покровителя – открутят голову и все.
   Рука все-таки подняла трубку. Теперь перед Натальей и до сих пор пребывавшим в прострации Серым стоял Шунт – такой, каким его привык видеть помощник. Это была пустая оболочка, но она смогла обычным, уверенным голосом договориться о встрече. Разговор благодаря громкой связи слышали и Крупина, и – особенно внимательно – Серый. Потому что внутри него персональный зверек тоже был; и он сейчас буквально умолял – делай все, что скажет та страшная женщина. А она могла, к примеру, заставить его повторить телефонный разговор. И Серый повторил бы – слово в слово. Когда ему позволили бы сделать это. Потому что сейчас помощник Шунта был так же недвижен в кресле, куда его легко, словно ребенка, швырнула Наталья, как прежде его босса.
   А "босс", закончив разговор и положив трубку на место, заискивающе улыбнулся Наталье:
   - Что еще, босс?
   - А ничего больше не надо, - Крупиной совсем не хотелось улыбаться в ответ.
  Больше того – те муки, которые перенес недавно наркоторговец, она считала недостаточными. Потому и решила проводить его в самую последнюю дорогу со словами, ничуть не обещающими какую-то участь в ином, не здешнем мире. Она считала, что такому человеку, как Иван Шунтиков, места нет нигде. Наталья так и сказала:
   - Если ты рассчитываешь,Шунтик, что в конце туннеля тебя ждет свет, то глубоко заблуждаешься. Для тебя там никакого света нет. Один тупик – окончательный и бесповоротный.
   Шунт мелко задрожал и с трудом выдавил из себя вопрос, последний в жизни:
   - К... какого туннеля?
   - А вот этого, - маленькие, но удивительно крепкие ладошки резко повернули шею Шунтикова направо - к девственно чистой стене.
   Но Шунт этого уже не увидел. Он упал лицом в столешницу, как только Крупина отняла ладошки от шеи. Пустые, остекленевшие глаза, которые не выражали больше ничего, уставились в полировку столешницы. А сама Наталья повернула к Серому.
   Теперь этот бандит задрожал. Свидетель двух безжалостных расправ не хотел становиться третьей жертвой. Поэтому послушно закивал, часто-часто, хотя только что не мог даже двинуть головой. Закивал, когда Наталя задала вопрос:
   - Жить хочешь? Молодец – вижу, что хочешь. Значит, готов слушаться?
   Кивки Серого стали еще более интенсивными – так что Наталья невольно пожалела его шею, готовую переломиться без ее участия.
   - Верю, - порадовала мужика Крупина – можешь встать и сходить переодеться. Куда?! - она выросла на пути Серого, ринувшегося к двери, ведущей в коридор, - поищи там.
   Наталья кивнула на соседнюю комнату, где – это тоже выложил бывший хозяин апартаментов – была спальня и встроенная гардеробная.
   - Размерчик, конечно, не  совсем твой, да кто к тебе будет присматриваться? А Шунтику его одежка больше не понадобится.
   Серый и сам знал, что и  где лежит в апартаментах. Вкусы Шунта с его собственными не совпадали очень сильно. Но Серый, лихорадочно перебирая длинный ряд плечиков, на которых висели костюмы самых разных фасонов и расцветок, думал лишь о том, чтобы не вызвать неудовольствие Крупиной, которая – сама того не подозревая – заняла внутри бандита только то освободившееся место хозяина; или хозяйки, если быть совсем точным.
   - Как бы не подумала, что я надумал бежать отсюда? -  метнул он взгляд сначала на зашторенное окно, а потом на дверь, за которой "хозяйка" что-то негромко напевала.
   Он заторопился, схватил серый, самый неприметный костюм и метнулся в ванную. Там окна, а значит возможности побега не было
   - И слава богу – чуть не перекрестился Серый, подставляя голову, а потом и все остальное под тугие струи теплой воды.
   В комнату, где по-прежнему воздух был напоен страданиями и смертью, он шагнул чистый и нарядный – и тут же отпрыгнул назад в спальню. Потому что Наталья стояла к нему спиной, совершенно голая.
   - Нет, - заглянул он опять, переводя дух, и разглядывая совсем невидные на загорелом теле, подобранные по цвету совсем крошеные трусики и лифчик.
   Никаких тонких полосок незагоревшей кожи его взгляд не отметил, и Серый подумал, что загорала-то "хозяйка"…
   - Ничего я не подумал; какое мое собачье дело, где и как она загорала, - рассердился он на себя и вздрогнул.
   Крупина словно действительно обладала какими-то сверхестественными способностями, вроде пресловутого глаза на затылке, потому что, не поворачиваясь, заметила и самого Серого, и его мучительные метания, в том числе и в душе.
   - Чего мнешься, заходи, - ровным тоном приказала она и нагнулась – так соблазнительно и естественно, словно сделала это на пляже за полотенцем, а не над трупом, – помогай.
Серый бросился вперед и практически в одиночку разоблачил бывшего босса. Схватился даже за трусы, но Наталья, чье лицо уже было полностью женским, лишенным всяких остатков грима, остановила его:
   - Не надо, у меня свои.
   Она оттянула резинку и хлопнула ею по плоскому животу, словно давая "помощнику" убедиться, что там - внутри - с загаром тоже все в полном порядке. Но Серый уже отвел глаза и топтался так, явно смущенный – в кои-то веки – пока рядом не хмыкнули громко и разрешающе. Подпрыгивать на месте Серый не стал, хотя удивляться было чему. Костюм Шунта, который габаритами был больше женщины, надевшей его, на несколько размеров, сидел на ней ладно -  не свисая ни в плечах, ни где в другом месте. Да и сама Наталья стала кажется выше. Только вот лицо…
   Подполковник Крупина опять нагнулась – теперь уже не так соблазнительно в мужском костюме – над жалкой кучкой тряпья, которую она недавно реквизировала у настоящего Квазимоды. Несчастный инвалид ждал своего часа, и дождался. Наталья обещала ему полное выздоровление – за помощь. Весьма своеобразную помощь, надо отметить. Он посидел полчаса перед Крупиной, которая попеременно вглядывалась в его лицо и в рядом стоящее большое зеркала и превращалась – к ужасу и восторгу оригинала – в его точную копию. И все – лечение в лучшей американской клинике он заработал.
   Теперь такую же задачу "выполнял" Шунт – посредством зеркала и большой косметички, которую Лжеголова ухитрился спрятать в костюме.Только вот Шунтикову никакая, даже американская клиника помочь уже не могла. А вместо Квазимоды бледнел и  безмолвно восхищался Серый. На его глазах Наталья превращалась в наркобарона; живого и самоуверенного, как прежде. А когда она повернулась к застывшему у стола "помощнику" и голосом Шунта сказала: "Все, я готова", - Серый рухнул в то самое кресло, из которого он наблюдал за двумя казнями. Уже не Крупина, а Шунт довольно засмеялся и потер руки  до боли знакомым Серому жестом.
   - Едем, – кивнул на дверь таким же привычным жестом "Шунт", и помощник понесся вперед; даже быстрее, чем это было при настоящем боссе.
   В ресторане в этот утренний час народу почти не было. Но и немногие посетители, и особенно официанты, постарались вжаться в свои стулья или стеночку, стать маленькими и незаметными - когда по центральному проходу прошел, грозно нахмурив брови, Хозяин. Вот так он и ходил тут раньше. "Шунтиков" резко затормозил и остановил тяжелый взгляд на халдее, посмевшем подумать о нем как-то… Этот взгляд не обещал ничего хорошего и несчастный официант с испуга уронил поднос с посудой. Под этот веселый перезвон и брызги стеклянных осколков Крупина вышла из ресторана, оставив халдея в полной прострации.
   А у высокого крыльца уже ждал автомобиль – это Серый как-то подсуетился.
   - Садись сам за руль, - кивнул ему Наталья.
   - А?..
   - А водила останется здесь, - ровно приказал "Шунт", и Серый – в который раз за последние минуты – зарекся даже в мелочах перечить хозяйке.
   Черный "Гелендваген" легко тронулся с места, но затормозил уже за первым же поворотом. По команде "Шунта" он прижался к обочине и остановился прямо за белоснежным "Мерседесом". Стекло на дверце со стороны пассажирского сидения поползло вниз и Наталья высунулась, махнув рукой, явно с каким-то условным знаком. На рязанском детдомовском это означало: "Все чисто, можно подходить".
   Из "Мерседеса" тут же выскочил  Емельянов. Белоснежная иномарка мигнула огнями, словно показывая окружающим – я на сигнализации, близко не подходить. А "Гелендваген" в свою очередь жалобно скрипнул подвеской, когда на заднее сидение с разбега упал мало уступающий габаритами тому же Рэмбо подполковник СОБРа.
   - Ну-ка повернись, - потребовал он от Лжешунта так по-свойски, почти запанибрата, что Седой за рулем неодобрительно покосился на него.
   Подполковник тут же протяжно засвистел – то ли в восхищении, то ли в мистическом ужасе. Сейчас на него смотрел самый настоящий Шунт. Ладони Николая стали непроизвольно сжиматься и разжиматься – шею именно этого человека страстно желал он помять своими железными пальцами. А Крупина, улыбнувшись губами Шунта, надолго замолчала. Все было оговорено заранее; в том числе и вызвавшая страстное негодование роль подполковника Емельянова; совсем скромная. Роль эта была совсем не сложной – охранять Серого и ждать Наталью
   - Ждать, и не делать никаких глупостей, - повторила ему строго Крупина по дороге в "Плакучую иву".
   - А если?..
   - Никаких если быть не может, – сказала тогда Наталья и Емельянов, заглянув в ее спокойные глаза, поверил, успокоился.
   Но сейчас, с каждым километром, что жадно пожирали широкие шины "Гелендвагена", беспокойство снова заполняло его. Наконец, когда автомобиль остановился у шлагбаума и перед бампером с сытой вальяжностью остановился вооруженный укороченным Калашниковым охранник, это беспокойство переполнило Николая. Но выплеснуться оно наружу не успело. Потому что Крупина повернулась  к нему раньше, и своим родным, женским голосом сказала, подмигнув озорно и весело:
   - Не беспокойся, Коля, все будет в порядке, - а потом повернувшись к Серому, - отгоняй на парковку. Я быстро.
   Была ли она сама уверена в своих словах?  Наталья о этом не думала. Потому что в дверцу замершего на обочине "Гелендвагена" неторопливо и солидно вылез Шунт – сейчас не только внешностью и в движениях, но даже в мыслях и настроении. Потому что подполковник Крупина знала – сейчас ее физиономию, ее походку и то,  с какой непосредственностью и легкой небрежностью она кивнула охраннику… Нет – это ОН кивнул, и ЕГО физиономию внимательно изучали на экране, к которому тянулись провода от тщательно скрытых видеокамер.
   - Ну, не очень-то и тщательно, - усмехнулась на самом донышке души Крупина, - на Базе за такое "тщание" руки бы поотрывали.
   Вот так – под конвоем двух других секьюрити и под прицелами камер, которыми были буквально напичканы заросли, она вошла на территорию, где в глубине векового сосняка скрывалось поместье Игоря Николаевича.


Глава 11. Подмосковное имение
Наталья Крупина. Еще одна тень прошлого
   Почти забытая за событиями последних дней База вспомнилась не даром. Наталья шла, и подмечала, что именно так, быть может чуть попроще, но в то же время и хитрее прятала бы и маскировала систему наблюдения она сама. Словно мастера, приложившего руки к этому достаточно сложному занятию, учили те же инструкторы, что и саму Крупину. А еще она - по вбитой раз и навсегда привычке - намечала пути отхода. Такой намечался пока один. И опять в голове тревожно звякнул звоночек. Этот путь был не случайным - его специально оставил для кого-то мастер.
   - Что значит для кого-то, - рассердилась на собственную минутную несообразительность Наталья, - для себя и оставлял, естественно. Кто еще смог бы пробежаться по этой тропке, чуть не задевая перекрываемые камерами участки? Как говорится - по лезвию бритвы.
   Она прошла еще немного, независимо поглядывая на провожатых, которые не скрывали, что готовы в любой момент выхватить из расстегнутых подплечных кобур пистолеты.
   - Герои, - почти сочувственно поглядывала она на них теперь, - кто же так держит дистанцию? А насчет тропки - я бы смогла, пробежалась. Но на то я и мышка, Серая Мышка...
   Это старое прозвище, которое вспоминалось ей все реже и реже, заставило выползти и утвердиться чувству, уже созревшему в глубине души – человек, создавший практически непроходимую сеть наблюдения и засад, был одной квалификации с ней, а может…
   - Нет, не может, а точно является специалистом уровня выше моего, - вынуждена была признать она, - в этой самой области безопасности. Потому что мне не хватило бы терпения вот так – как паук – плети паутину день за днем, и год за годом. Я бы тоже решила проблему безопасности, но по-своему, попроще. А здесь словно подманивают спеца высокого уровня: "Давай, попробуй!". Только у этого паука я уже сейчас вижу просчет. Я бы лично не стала бросаться очертя голову в дебри липкой паутины; сначала раздавила бы самого паука.
   Тропинка тем временем круто повернула и закончилась на милой полянке, которую тайная лазейка обогнула стороной. Столик и четыре  кресла рядом не отличались какой-то особой изысканностью; такие можно было увидеть на самом обычном дачном участке. И накрыт столик был весьма скромно – самовар, пыхтевший паром, розетка с медом и чашка. Одна, что означало – гостя таковым не считают; встречают по принципу: "Выкладывай, что там у тебя. И проваливай".
   Игорь Николаевич взял со стола чашку, с шумом отхлебнул, даже не глядя пока на "Шунта". А тот, как и полагалось, стоял и молчал – ждал, когда на него обратят внимание. Неизвестно, сколько продлилось бы это молчание, если бы Крупина внутри наркобарона не решила, что обычный рисунок разговора, а точнее поучения высокого начальства, а затем ожидание конкретного приказа и небрежного жеста ладонью: "Свободен!", - ей не подходит. Прежде всего из-за отсутствия времени, которое недавно начало обратный отсчет. Конечная точка этого отсчета была Наталье неизвестна, но главное – в чем она совершенно не сомневалась – такой отсчет был, и связан он был с автобазой под Красногорском.
   Поэтому "Шунт", ломая привычный алгоритм встреч, нахально выдвинул стул (таких легких, с плетеной из лозы спинкой, было вокруг стола четыре) и уселся напротив хозяина. Игорь Николаевич внешне никак не отреагировал на самоуправство гостя; лишь по тому, как вдруг дернулся кадык над галстуком, пропуская чересчур большой глоток горячего чая, Наталья поняла – хозяин к такому поведению подчиненных не привык. Но сдержался; допил в несколько таких же длинных глотков чай, и только потом спросил:
   - Кажется мы договаривались, Ваня, что инициатива наших встреч будет исходить от меня. Исключительно от меня.
   - Времена меняются, Игорь Николаевич, - глухо возразил ему "Шунт", - и обстоятельства тоже. Изменились настолько, что о них нужно говорить где-нибудь в другом месте. Там, где нас никто не услышит.
   - Даже так? – чуть приподнял уголок брови чиновник
   - Именно так, - твердо заявила Крупина голосом Шунтикова.
   Она была сейчас абсолютно искренней. Как подполковник Крупина, естественно. И свидетели ей были не нужны, и время поджимало. Игорь Николаевич наверное прочувствовал эту искренность, потому что вздернул уже и вторую бровь  в легком изумлении. А потом решительно встал.
   - Хорошо,- кивнул он, - пойдем.
   За спиной "Шунта" тут же оказались все те же парни с широченными плечами. Но Наталья не оглядывалась на них. На коротком пути к  возникшему метрах в трехстах от полянки дворцу – просто домом назватьэто сооружение язык не поворачивался – она искала кончик той самой ниточки, тайной тропы, которая исчезла недалеко от полянки. Ее, а точнее Лжешунтикова, искренний неприкрытый интерес к окружающему ландшафту, а особенно к жилищу Игоря Николаевича был вполне объясним. Настоящего Шунта в эту часть огромного поместья никогда не пускали.
  - Да, - протянула про себя Наталья, - пройдет лет пятьдесят, и это будет родовая усадьба. Со своей историей и прилагающимися к нему княжескому или графскому титулу. Была бы – если бы сюда сегодня не затащило меня. Так что, любезный Игорь Николаевич, не быть твоим детям и внукам сиятельствами. Хотя… свято место пусто не бывает. Усадьба есть, а графья найдутся.
   Она вдруг улыбнулась – вместе с "Шунтом". Сначала тому обстоятельству, что сама по всем документам была той самой "сиятельством", княгиней Мышкиной. И почти сразу же тому, что поймала наконец кончик  нитки-тропочки. Поймала почти рядом со дворцом, в окошке которого на цокольном этаже эта невидимая никому дорожка и исчезала. Игорь Николаевич улыбку каким-то образом заметил, потому что остановился перед парадной лестницей и повернулся к "Шунту".
   - Нравится, Ваня?
   Гость кивнул, все так же сияя улыбкой.
   - Восемь лет строил, - с понятной гордостью похвалился чиновник, - архитектора из Италии выписал; строители из Германии. Наши только "подай-принеси". Ну об обстановке говорить не буду – сам увидишь.
   Крупина про себя язвить на тему: "Откуда деньжата на такую красоту у слуги народа?",  - не стала; сама была не из самых бедных. Но за свои капиталы, нажитые тоже не совсем честным трудом, ей впору было краснеть перед японскими, американскими, ну еще какими-то из арабских налогоплательщиков.  Наталья, естественно, делать этого не собиралась.
   - Тем более, что сквозь грим все равно никто не увидит, - развеселилась она.
   Эту вспышку хорошего настроения хозяин дворца принял на счет внутреннего убранства огромного, явно не на одну тысячу квадратных метров, дома. Игорь Николаевич широко развел уже в холле - громадном, с фонтаном посредине и живыми экзотическими птицами, принявшимися что-то стрекотать при виде хозяина и его гостя. Наталья подивилась на такое изощренное чувство собственника.
   - Ведь ни на грамм не уважаешь меня, - думала она, следуя за Игорем Николаевичем, поминутно оглядывающимся к ней, - а хвалищься, словно специально привел меня сюда, на экскурсию.
   Экскурсия оказалась не очень длительной. Радушный сейчас внешне хозяин не покатал на бесшумных лифтах, сравнимых надежностью механизмов с космическими кораблями; не показал столовую, в которой конечно же была не одна чашка. Нет – он повел "Шунта" сразу по коридору и вниз, в тот самый цокольный этаж, тоже отделанный с ненавязчивой роскошью. Крупина такому совпадению не удивилась. Она и так – только услышав за своей спиной шумное дыхание охранников - стала предельно внимательной; теперь же подключила к пяти основным функциям контроля окружающего мира все резервы организма, без остатка. А сейчас включилось и шестое, и седьмое, и все остальные органы чувств, которые завопили:
   - Вот сейчас – за этой дверью на тебя и набросится паук, который искусно сплел свою паутину.
   Игорь Николаевич толкнул дверь, в которой Наталья распознала за обычным дубовым шпоном толстую броневую плиту и кивнул гостю: "Проходи". Наталья чиниться не стала; она шагнула в комнату, погруженную в полумрак, уже готовая ко всему. Даже к мастерски нанесенному захвату. Шея Лжешунтикова оказалась в стальных тисках чьих-то рук, которые сжались с тем самым усилием, что должно было заставить любого – и Крупина не была исключением – провалиться в короткое забытье. Она действительно обвисла в чужих объятиях, а потом сползла на пол, у ног незнакомца. Еще пару секунд он оставался незнакомцем, а потом до боли знакомый, родной голос чуть не заставил ее вскочить, прервать свой мнимый обморок.
   Семнадцать лет назад учитель Ню Го Лай, он же полковник КГБ Николаев, показывал этот удушающий прием, от которого действительно не было защиты, пятерым офицерам, будущим агентам три нуля. А потом – на дополнительных занятиях - объяснял Наталье, тогда еще старшему лейтенанту, что только ей, бойцу с уникальными способностями, можно свершить маленькое чудо; противопоставить свой контрприем, способный обмануть самого опытного соперника.
  - Сам я такое сделать не смогу, - улыбнулся он тогда, - а ты, дочка, попробуй.
   И "дочка" попробовала – раз, второй, десятый, тысячный… Пока у нее не получилось – вот как сейчас. А над головой "Шунта", мерно сопевшего якобы в отключке, прозвучал недовольный вопрос:
   - Обязательно было тащить его сюда?
   Вопрос самый обычный, даже логичный – учитывая, что здесь действительно находилось логово "паука", в окно которого и тянулась заветная тропка. Только вот паук оказался Валерой, полковником и агентом три нуля два. Человеком, который стал для нее когда-то старшим братом, и которого она в тот страшный год заочно похоронила.
   - И даже успела отомстить, - вспомнила она прошлое, - а ты, Валера и не думал умирать, оказывается. Кого же тогда похоронил вместо тебя Летунов?
   Пауза, которую взял для ответа Игорь Николаевич, затянулась. Чиновник и сам не находил ответа на вопрос Валеры.
   - Но, мистер Джейкобс..,  - протянул он, и тут же замолк, явно остановленный собеседником.
   - Договаривались ведь – никаких имен, - ровно и очень спокойно напомнил "паук" хозяину дворца.
   - Слишком спокойно, мастерски – почти неотличимо от настоящего спокойствия, - отметила Наталья, вспоминая их долгие разговоры с Валерой.
   Сейчас она в этом спокойствии, чуть ли не равнодушии, прочла и тщательно скрываемый гнев, и постоянно подавляемое бешенство от таких вот необязательных и недалеких русских, и  еще более глубокое удовлетворение  от осознания того, что придет время, и от напыщенного индюка под именем Игорь Николаевич можно будет избавиться. Крупиной даже представилось, что она уловила почти материальную мысль бывшего агента  - Валера со злорадной улыбкой бросает в огромную кастрюлю с кипящей водой ощипанную тушку индейки с головой Игоря Николаевича.
   - Ну ладно, - вздохнул "паук", - раз уж пришли, располагайтесь.
   К Наталье эта команда тоже относилась – ее расслабленное тело сильные руки подхватили и переместили на диванчик, утвердив в сидячем положении. Пальцы пробежали по нужным точкам; Крупина сейчас словно читала книгу с очень крупным шрифтом, в которой было по секундам расписано, когда она должна будет вздрогнуть, потом чуть слышно промычать от остаточной боли в горле и наконец вскочить на ноги с вполне объяснимым возмущением.
   - Которое тут же прервут новым приемчиком, - догадалась она.
   Как бы не изменился за эти годы Валера, какие бы причины не заставили его стать мистером Джейкобсом – Майком Джейкобсом - вбитые в него на Базе рефлексы полковник совсем вытравить не мог. И их хорошо знала Наталья.
   - Через три минуты он очнется, - подтвердил расчеты Крупиной Джейкобс, он же бывший Валера, - объясните мне наконец, какой черт надо было показывать меня этому недоумку. Он ведь должен был попасть в руки органов целеньким и невредимым.
   - Вот тот пункт вашего плана меня больше всего и беспокоит – нашел все таки объяснение Игорь Николаевич, - он же на первом допросе выложил бы мое имя.
   - Не выложил бы, -  с чуть заметной заминкой ответил Валера.
   Наталье именно так было привычнее называть давнего знакомого. Тем более, что именно применительно к нему, к агенту три нуля второму, эта заминка объяснялась предельно четко – этот человек врет. И все те чувства, то уже успела прочесть в нем Крупина, связаны именно с этой ложью. Имя кремлевского чиновника будет произнесено – во всеуслышание. Но ему-то будет уже безразлично. Потому что мертвым на все обвинения – даже связанным с  ядерным апокалипсисом – глубоко наплевать.
  - А заварушку ребята утроить решили интересную. Тут тебе и происки вроде бы канувшего в лету кагэбе, и наркомафия, и кремлевский чиновник, устами которого озвучивает многие свои решения Президент. А надо всем этим облако атомной пыли, окутавшее Москву. Я сейчас даже не решусь угадать, что из всего этого получится и кто и что от того поимеет. Да, Валера, заварил ты кашу. Только кто вот хозяин того "ресторана", в котором ты работаешь поваром?
   Секунды тем временем отсчитали уже первую минуту из отпущенных "Шунту" трех, и Игорь Николаевич наконец спросил:
   - Ну и то теперь  с ним делать?
   - С "ним" - это со мной, - поняла Наталья, незаметно напрягаясь.
   Потому что в характере Валеры было и ответить, и показать одновременно: "А вот что!". И свернуть при этом шею нежелательному свидетелю. Но Майк Джейкобс ответил иначе:
   - Сначала узнаем, с чего он решил нанести вам… а теперь уже нам визит. И с какой радости ему приспичило наносить на физиономию грим?
   Наталья открыла глаза раньше намеченного времени – потому что дальше притворяться смысла не было. Через пару секунд Валера и сам догадался бы, кто проник в этот дворец под маской Шунта.
   Игорь Николаевич сидел за столом – метрах в двух от диванчика, который оккупировала Мышка.  За его спиной, занимая самую выигрышную позицию, стоял полковник Валера. Он заметно постарел, сильно раздался вширь, но был вполне узнаваемым.
   - На улице мимо бы не прошла, – оценила моложавое лицо пятидесятилетнего полковника Наталья, - а он? Помнит еще Серую Мышку?
   Совершенно непроизвольно, но чувствуя, что не делает сейчас фатальной ошибки, она ответила – голосом Натальи Крупиной:
   - С той самой, с  которой ты поменял фамилию, Валера!
   Чиновник подскочил на своем стуле, пробормотав изумленно что-то вроде: "Твою ж мать, баба!". А Валера на секунду растерялся, вызвав этой такой человечной реакцией острую боль в груди Крупиной. Но возглас, которым он перекрыл бормотание Игоря Николаевича, хоть и представлялся взволнованным и даже радостным, таковым не был.
   В этом: "Наталья! Мышка!", - Крупина не прочувствовала ни грамма радости или хотя бы ностальгии. Только изумление от появления ее тут, в логове паука, и лихорадочное перечисление тех комбинаций, которые можно было разыграть в свете свалившихся на голову новых обстоятельствах. Голова у Валеры работала почище любого компьютера – это Наталья помнила очень хорошо. Так же хорошо Валера должен был помнить,что в равной схватке против Мышки у него нет ни одного шанса. Поэтому на свет появился пистолет, чей черный зрачок дула нацелился Наталье прямо в лицо.
   - Ну давай стреляй, - чуть не выкрикнула Крупина, уже рассчитавшая траектории сразу нескольких прыжков, каждый из которых спасал от града пуль.
   Но не выкрикнула, потому что поняла  -Майк Джейкобс тоже знает о этих траекториях. Он чуть кивнул, показывая, что дуэль нервов, а потом уже мастерства и удачи началась. Еще этот кивок означал: "Начинай, твоя подача!". Когда-то они баловались такими вот интеллектуальными дуэлями, заканчивающимися неожиданными бросками. Обычно выигрывала Мышка.
   - Грязная бомба, - начала Крупина, - зачем это, Валера? Тут же люди, миллионы людей. Дети… Ты же сам раньше так красиво говорил.
   - Это не я говорил, - дуло чуть дернулось и Наталья покачала головой: "Вижу!", - это говорил Валера, которого вы все знали.
   - И когда ты стал этим самым Валерой? – вопрос был с подковыркой и теперь  улыбнулся Майк.
   Но все таки ответил  - и по этому ответу, под таким явным подтекстом Наталья поняла – ее Майк Джейкобс тоже вычеркнул из списков живых.
   - В двадцать лет, - ответил он, вполне возможно, чистую правду и, опережая следующий вопрос, - – а Джейкобсом я был  с самого рождения.
   - Понятно, - кивнула Наталья, не отводя глаз  от пальца, замершего на курке, - засланный казачок. Выходит ты и там, на Базе, играл свою игру.
   - Ну да, - продолжал откровенничать Майк, - по мере сил и возможностей трудился на благо родины. Своей настоящей Родины. Приближал, так сказать, полный и окончательный разгром главного врага.
   - А мы значит - агенты номер первый,  третий и пятый, по твоей наводке ликвидировали… не тех?
   - Было и такое, -  с чуть заметно ноткой злорадства ответил Валера, - на этом меня полковник Сазонов и подловил.
   - Так это ты его убил?! – Наталья подскочила – не перед, а вправо - оказавшись на самом краешке диванчика.
   Кожаную спинку в том месте, где только что сидела Крупина, разорвали две пули.
   Джейкобс  - а для Натальи сейчас Валера окончательно умер – одобрительно хмыкнул. Выстрелы над головой, а может быть черные дыры, появившиеся на его имуществе, заставили Игоря Николаевича опять подпрыгнуть на месте и выпалить, вклинившись неучтенным фактором в смертельную игру.
  - Вы что себе позволяете, Майк? Мистер Левин прислал вас в помощь мне, а не…
   - Крак! – противный звук ломающейся в самом слабом месте шеи показал, что господина чиновника принесли в жертву - намного раньше назначенного времени.
   - Намного ли, - с тревогой прислушалась к тому самому хронометру, что отсчитывал секунды и минуты в груди, -  почему именно теперь Игорю Николаевичу пришел конец?
   Ответ лежал на поверхности. Губы Натальи поползли, складываясь в предвкушающую улыбку, а Джейкобс помрачнел. Имя, точнее фамилия – Левин – не должна было звучать ни здесь, и нигде в контексте предстоящего катаклизма. А оно прозвучало! И теперь Наталья становилась дважды, трижды нежеланным свидетелем.
   - Что, мистер Джейкобс, очко заиграло, - усмешка так и не сходила с лица Натальи, - как отчитываться-то будешь перед господином Левиным?
   - Отчитаюсь, – отмахнулся пистолетом Майк, продырявив диванчик еще в трех местах, - вот Москву за пределы области выкурю и отчитаюсь.
   - Чем выкуривать-то будешь? – усмехнулась Наталья, готовая прыгнуть в сторону от нового роя злых пулек, - если ты имеешь в виду фуры, которые в Красногорске стояли, так их уже там нет.
   Вот теперь  Майка задело по настоящему. Он дернул головой, словно прогоняя секундное потемнение в глазах, а потом нажал на курок, выпуская остаток обоймы автоматического пистолета веером. Увы – широкого веера не получилось, потому что Серая Мышка своего шанса не упустила;  была уже рядом. Джейкобса прошило болью – сначала в сломанном пальце, а потом в животе, куда и пришелся весь остаток очереди. По сути, он сам застрелил себя; Наталья только чуть помогла судьбе.
   - Нет, - чуть не зарычала Наталья, выдергивая тяжелое тело из-за стола на ковер перед ним – так просто ты не уйдешь. Ты еще мне много расскажешь.
   Увы – на многое рассчитывать не приходилось. Жизнь истекала из большого тренированного тела толчками с  каждым вздохом. Казалось, что в рваные пулевые отверстия вместе с кровавыми пузырями воздуха выходило еще больше. В одно из этих отверстий и нацелила длинное дуло Наталья. В пистолете не оставалось ни одного патрона, но она не собиралась стрелять. Тяжелая черная железяка была теперь орудием пытки, способным заставить прийти в себя даже смертельно раненого человека. Без всякого сострадания Крупина ткнула ствол вперед, заставив его втиснуться в  крохотную дырочку, и там повернула его. Не наугад, не для того, чтобы просто доставить нетерпимую боль врагу и натешиться его страданиями. Ее движения были как всегда выверенными. И сейчас это нежное  прикосновение к нервному узлу заставило тело Майка сначала выгнуться дугой, а потом даже сесть, прислониться к столу. Дыхание раненого сразу стало чище, ровнее. Он открыл глаза и даже заставил себя улыбнуться и зашептать:
   - Обманула, Мышка…
   Точно так же он признавал поражения раньше. Но специальный представитель премьера (знать бы еще, кто сейчас занимает эту должность) сейчасбыла далека от сантиментов. Пистолет ткнулся чуть сильнее, и Майк взвыл.  Мышка схватила раненого за подбородок и вздернула его кверху, уставившись в глаза напротив немигающим взглядом. На Майка Джейкобса сейчас смотрела не мышь, а смертельно опасная змея, которая прошипела:
   - Ну рассказывай, тварь, если хочешь уйти в ад к чертям быстро и без боли.
   - О чем? – прохрипел со свистом Майк.
   Наталье  много нужно было узнать – и о полковнике Сазонове, и таинственном Левине, и о том,  на какой крючок поймали Игоря Николаевича, и даже – не был ли тот крючок со многими острыми жалами и не болтались ли где-то на нем другие "рыбки", такие же высокопоставленные. Но главное сейчас было – Красногорск.
   На прямой вопрос Крупиной о грязной бомбе Джейкобс чуть  не взвыл: "И тут обманула!". А потом,  не в силах сопротивляться оглушительной боли от дула, которое все глубже и глубже погружалось в плоть, он все таки вытолкнул из себя  с нескрываемым торжеством:
  - Там механизм самоподрыва. Каждую полночь надо подтверждать отбой по мобильному телефону. Нет звонка – тут же будет: "Бум!".
    Он закашлялся, а потом согнулся в дугу, когда дуло влезло в рану до самого курка. Его лицо стало строгим, почти торжественным; Майк словно увидел что-то впереди; что-то недоступное живым.  А потом не сдержался и сложил губы в торжествующей улыбке:
   - А код знал только он!
   Сил кивнуть на труп Игоря Николаевича ему не хватился. Обратно к ножке стола откинулся уже труп. Наталья оцепенела лишь на пару секунд. Никаких эпитафий над прошлым, над собственной молодостью, в которой, как оказалось, было не все так однозначно правильным, не было. Был лишь быстрый взгляд в угол - на большие напольные часы в корпусе красного дерева - который показывали без десяти три.
   - Девять часов десять минут, - автоматически подсчитала она, давая новый ориентир хронометру внутри, - минус дорога до Красногорска, минус штурм... Еще и водителей надо найти, маршрут проложить - согласовывать с гаишниками, железнодорожниками... с кем еще? Нет, одной никак не справиться. Николай?
   Тут ее взгляд остановился на столешнице, на длинной линейке телефонов. Эти аппараты резко диссонировали с утонченной обстановкой; в этой комнате смотрелись нужными, но бедными родственниками. А вот надписи на них, сооруженные весьма примитивным, почти дедовским способом...
   На узеньких полосках лейкопластыря обычной шариковой ручкой было нацарапано: "Президент", "Премьер", и так далее - десятка полтора лиц, или должностей, которые решали все в стране.
   - Нет, - поправила она себя, - они только исполнители. Не зря же их называют исполнительной властью. А настоящие хозяева вот здесь!
   На другом конце стола громоздилось еще семь аппаратов. Фамилии здесь были не менее известными, чем на правительственных аппаратах, хотя никаких должностей они не занимали. И опять Наталья поправила себя - один из олигархов занимал - подвизался кем-то в Совете Безопасности страны.
   - Совет Безопасности, - словно попробовала она на язык и поморщилась; тут же отбросила все эмоции и нахмурила лоб, уже напрягая память, - где-то я это видела только что. Ага.
  В первой группе телефонов один - зеленый, спаренный с соседним красным - имел такую же краткую надпись: "Совбез". Наталья сначала подивилась такому безобразию - для связи с высшим руководством страны Игорь Николаевич собирал аппараты чуть ли не по барахолкам. Тут же сообразила - где-то есть солидные, выстроенные аккуратными рядами скорее всего на эксклюзивном столе, за которым работал высокопоставленный чиновник кремлевской администрации. А эти - собранные с бору по сосенки - Майк Джейкобс приспособил для самого банального подслушивания.
   - И соответственно для того, чтобы не только передавать их содержание хозяевам за океан, но и как-то влиять на ход событий; плести сразу несколько паутин - в этом "Валера" был великим мастером.
   Красный телефон на своей полоске лейкопластыря имел тоже три буковки; "ФСБ". И Наталья без колебания подняла трубку именно этого аппарата. Перед глазами тут же возникло лицо моложавого энергичного политика, который когда-то - и это сейчас для Мышки было определяющим - был полковником КГБ. Руководитель столь солидного учреждения на заседаниях говорил мало; обычно выступал только по вопросам, касающихся безопасности. А такие - как уже давно поняла Мышка - решались совсем в других кабинетах. Но в блокноте что-то исправно черкал, перелистывая страницы достаточно часто.
   - Берет на карандаш, - усмехнулась тогда княгиня Мышкина.
   Теперь же она неожиданно порадовалась, когда расслышала в усталом голосе плохо скрываемое раздражение, если не сказать злость. Хозяина поместья, который имел прямую связь с главным кабинетом на Лубянке, на другом конце провода откровенно не любили.
   - Так что я с помощью Майка сделала вам "подарок", - успела подумать Наталья до начала разговора, оглянувшись на трупы, - Игорь Николаевич такого отношения к себе долго терпеть бы не стал...
   - Слушаю, - собеседник даже не счел нужным назвать чиновника по имени-отчеству.
   А Крупина уточнила:
   - Это не Игорь Николаевич.
   - А кто?
   - Подполковник Крупина, отдел три нуля центрального управления КГБ СССР, товарищ полковник.
   У человека, который шумно дохнул в трубку, наверняка сейчас было другое звание, с большими звездами на погонах, но Наталье было и удобней, и - честно говоря - приятней обращаться именно так.
   - Отдела такого не помню, а голос знаком, - хмыкнул собеседник в трубку, - а где все-таки Игорь Николаевич?
   - Такого человека больше не существует, товарищ полковник. Вопросами гражданской панихиды наверное будут заниматься совсем другие люди. У нас сейчас гораздо более важная задача. Да, - вроде бы спохватилась Наталья, - меня вы можете знать по другой фамилии - Мышкина. На заседания правительства я обычно сижу недалеко от вас, в самом углу.
   - Вспомнил... Так какая у нас с вами задача, Наталья Юрьевна.
   Крупина зримо представила себе, как этот человек открывает свой блокнот на чистой странице и готовится записать все, что она сейчас вывалит - про Красногорск, про грязную бомбу, и про два десятка человек, которые могут вспыхнуть сотоворить непоправимое  - когда узнают, что целый месяц копят в себе смертельную радиацию. Что они, по сути, ходячие трупы, и что они уже сами должны были понять - что-то вокруг неладно. И малейший повод может заставить их вспыхнуть как порох. А вместе с ними - и шесть фур, готовых обрушить на окрестности смерть.
   Пауза на осмысление на другом конце провода была на удивление короткой. По первым словам Наталья поняла, что ей поверили и вздохнула с облегчением. А потом невольно сгорбилась, словно взвалила на плечи непосильную ношу. Потому что поняла и другое - ничего еще не кончилось; переложить эту ношу на другие плечи не получится. Косвенно это подтвердил и собеседник.
   - У вас есть предложения, Наталья Юрьевна? Я так понимаю, что у вас было время обдумать все варианты развития ситуации.
   - Было, - вздохнула Крупина, - и варианты есть. Самый надежный - это сделать все самой.
   - Самой? -  с сомнением спросили в трубку, - шесть грузовиков?
   - Попробую, товарищ полковник.
   Об ответственности, которую сейчас этим решением может возложить на свои плечи; практически на всю свою будущую судьбу, говорить не стали ни он, ни она. Потому что оба понимали - если у Натальи не получится что-то даже в самой малости, ей самой отвечать придется уже перед другим судом, перед высшим.
   - Кое что надо сделать еще, - наконец одобрил план Натальи собеседник.
   - Да, пожалуй, - задумалась на мгновение Крупина., - заблокировать базу - чтобы ни один человек не удрал оттуда, как заяц. Проработать маршрут - с запасом времени - с учетом того, что рвануть должно ровно в полночь. НУ и обеспечить наше продвижение: на всякий случай заправку. Всех на пути следования колонны гнать к чертовой матери. Получится?
   - Получится, - твердо пообещали ей.
   - И последнее, - Наталья еще на мгновение задержала в руке согретую трубку, - запомните фамилию - Левин, мистер Левин. Не знаю, кто это такой, но именно он стоял у истоков всего этого безобразия.
   Она еще раз словно воочию увидела руку, черкавшую что-то в блокноте и, не прощаясь, направилась к окошку. Из этого кабинета, из всего дворца Мышка уносила единственную вещь - мобильный телефон, который был совершенно бесполезен в плане отмены фатального взрыва. Зато в ближайшем будущем он был совершенно необходим. Именно посредством этого мобильного средства Серая Мышка собиралась координировать свои действия с высоким руководством.















Глава 12. Красногорск - Торжок
Алексей Сабуров. Караван смерти
   В гарнизоне творилось что-то неладное. Гарнизоном Сабуров называл заброшенную автобазу, где уже целый месяц ждали чего-то шесть громадных МАНов с опечатанными фурами. До Красногорска, районного центра Московской области, было рукой подать, добраться до него на УАЗике-буханке, в которой вместе с фурами приехала охрана, было раз плюнуть. Но для того и был здесь поставлен Алексей, командир восьмерки бойцов-профессионалов, чтобы выполнять распоряжение заказчика - за пределы базы не ногой. Ни водители, а их на каждый красавец-грузовик было по два человека, ни охранники, ни сам командир. Да - еще собаки. Две овчарки, дрессированные не хуже, чем его, Алексея "волкодавы". Так Алексей Сабуров, бывший капитан и бывший командир десантно-штурмовой роты, называл своих бойцов. Это была маленькая, но заслужившая авторитет в определенных кругах, "армия". Личная армия Сабурова, которую он сдавал внаем - за очень хорошие деньги. Но в этот раз оплата была просто фантастическая. Хотя и работа была - врагу не пожелаешь. Пока все шло спокойно и без эксцессов. Раз в день - ровно в двенадцать ноль-ноль по московскому времени подъезжала еще одна буханка защитного цвета, и молчаливый водитель выгружал продукты и воду в пятилитровых пластиковых бутылях. Пустых скопилось в гараже уже целый угол, но наниматель сразу поставил условие - из пределов базы не должно было пропасть даже клочка использованной бумаги. В противном случае - громадный штраф, который сразу уполовинивал вознаграждение.
   Сейчас к неясным предчувствиям бывшего капитана прибавилась еще одна проблема. Сбежал Верный, один из двух громадных кобелей, что попеременно с Рексом, вторым четвероногим сторожем, нес вахту по периметру базы. Посчитает ли это нарушением наниматель, которого Алексей в глаза не видел, командир гарнизона не знал. Он сокрушенно покачал головой, вспомнив еще один, и самый поганый пункт договора. "Армия" Сабурова не должна была допустить на базу, а значит, к фурам с неведомым грузом, никого. В договоре, который на подпись принес плюгавый юрист, представитель заказчика, так и было прописано, большими буквами: "НИКОГО"! Бойцы должны были встретить любого оружием - а по контракту им выдали, причем со всеми разрешительными документами - даже восемь Калашниковых с тройным боекомплектом. Так что сейчас, в который уже раз за сегодняшний день, он тоскливо представил себе, как будет отдавать команду: "Огонь!", - если, к примеру, перед воротами базы остановится милицейский "луноход".
   Сабуров сидел на лавочке, прислонившись к прохладной кирпичной стене и прикрыв глаза от ярко палящего солнца. Подвинуться вместе с лавочкой на пару метров вправо, в тень, не было ни желания, ни, странно, сил. Никогда прежде капитана не давило к земле с такой силой, что хотелось сползти со скамьи на землю, и там свернуться, словно ребенку в люльке.
   - Или собаке, - вспомнил он опять сбежавшего Верного.
   Тяжелые шаги он услышал издали, но глаза, в которые с утра словно насыпали песок, открыл, только когда на него упала тень. Перед капитаном стоял, покачиваясь, Соловей-разбойник. Так звали Витьку Неелова, озорника, балагура и бабника, постоянно насвистывающего себе под нос что-то веселенькое. Только вот - подумал Алексей - пару дней он никакого художественного свиста не слышал. Так же, как и постоянного нытья этого верзилы, умелого и опасного бойца, насчет скрытного набега на мирный городок Красногорск.
   - Насчет чего? - спрашивал в шутку командир, прекрасно зная ответ.
   - Насчет взятия в плен особей слабого пола, - щурил глаза Соловей-разбойник, - длинноногих, блондинистых и готовых на все...
   Сейчас на лице Неелова ни шуток, ни той самой тяги к слабому полу прочесть было невозможно. Командир все-таки разлепил губы, чтобы подначить бойца, напомнить ему, кто больше других доставал его в этот месяц.
   - Что, Витек, - слабо улыбнулся он, - опять в самоволку собрался, по девочкам?
   - Отбегался я по ним, командир, - Неелов тяжело вздохнул.
   - Что так? - Сабуров даже выпрямился и прикрыл глаза козырьком из собственной ладони, чтобы повнимательнее рассмотреть печальное, даже страдальческое лицо Соловья.
   - Вот так, - вздохнул Витек, - девки больше не снятся. А если совсем точно, уже и не стоит совсем. А сегодня... вот.
   Соловей-разбойник оглянулся, словно собирался сотворить что-то постыдное, и действительно полез рукой вглубь штанов - там, где пряталась его "гордость". Назад ладонь вернулась сомкнутой в кулак. А когда она разжалась - прямо перед носом Сабурова - на ней лежал спутанный комок курчавых волос.
   - Вот, - совсем понурился Витек, - последние наверное выдрал.
   - А Колька на голову жаловался, - с ужасом уставился на жидкую курчавую прядку командир, - и болит, говорит, и волосы недуром лезут.
   Соловей-разбойник потянулся к собственной голове, чтобы проверить и там наличие волос, и так и замер, со схваченной в ладонь светлой прядью. Потому что на базу накатился, с каждой секундой заполняя пространство, грозный гул. Сабуров вскочил навстречу этому грому, который обрушили на землю сразу несколько военных вертолетов, с привычной бодростью и непонятной радостью. Словно он опять был в Афгане, в горах. Вокруг не давали поднять голову от камней душманы, а издали подарком с небес нарастал точно такой же гул - летела помощь.
   Увы - поникли плечи капитана - вертолеты тоже были теми самыми неизвестными, от которых следовало отбиваться. Хотя даже сравнивать их Калашниковы с пулеметами и управляемыми ракетами "Черных акул" было просто смешно. За первой грозной четверкой показались громадные МИ-24, что для опытного вояки означало - через несколько минут все подходы к базе будут перекрыты.
   - И выходы тоже, - командир почему-то посмотрел на Витька, - не суждено тебе, парень, попасть в Красногорск.
   Он тут же опомнился, зло усмехнулся и крикнул, почти перебивая рев турбин:
   - Занять позиции, твою мать!
   Неелов рядом дернулся, но вдруг замер, остановил обвиняющий и какой-то беззащитный взгляд на Алексее:
   - Командир...
   - На позицию! - заорал еще громче капитан.
   Соловей-разбойник посмотрел на него теперь с заметным ужасом, и убежал - быстро, словно в него тоже кто-то влил добрую порцию силы. А Сабуров вдруг согнулся от разрывающего легкие безудержного кашля. Когда он все-таки выпрямился и оттер рукой губы, на тыльной стороне ладони Алексей увидел ярко-красную полосу - кашель что-то порвал внутри. Так, с запачканной кровью рукой он и пошел к воротам, один встречая нежданных гостей.
   Вертолеты увеличили радиус круга; теперь ушам было вполне терпимо слушать их. Громадные туши транспортников вообще умолкли, очевидно приземлившись где-то неподалеку. Перед глазами Сабурова вместе с цветными кругами, свидетельствующими о вновь подступившей  слабости, сейчас разворачивалась такая памятная картинка - из огромных кабин выскакивают и рассыпаются цепью ладные фигурки с оружием. И капитану так захотелось оказаться рядом с ними, упасть в сухую траву там, за пределами базы и целить автомат в...
   - Это в меня целят, - горько усмехнулся он, глядя, как перед воротами - метрах в пятнадцати - останавливается черный "Гелендваген", а за ним почти впритирку белоснежный "Мерседес".
   Никаких переговоров Сабуров вести не собирался. Совершенно не желая отдавать команды "Огонь!", он все же был уверен - не дрогнет, выкрикнет именно это слово; кто бы не появился из этих шикарных иномарок.
   - Да хоть сам президент, - зло прошептал он, и тут же снова поперхнулся - и собственной злостью, и вкусов крови во рту, и...
   И больше всего совершенно невероятным видением. Правая дверца черного внедорожника распахнулась и в нее скользнула на землю небесное создания.
   - Ангел, - прошептал невольно капитан, - я что, уже в раю? Или Витькины мечты начали сбываться?
   К воротам шла совершенно обнаженная... нет - прикрытая в самых сокровенных места тряпочками в тон загорелому телу девушка; точнее женщина с приветливой, даже какой-то скучающей улыбкой. Сабуров, совершенно  забывший  о своих злых, только что непреклонных намерениях, смотрел, как эта незнакомка открывает калитку и ступает на запретную территорию. И как она останавливается перед ним, а потом машет рукой и с командирскими нотками, каких он никогда не мог изобразить сам, приказывает всем - и его людям, и водителям:
   - Выходите уж, насиделись.
   А потом, обращаясь уже только к нему, поправляет рукой челку таким движением, что в груди, где только что клокотала боль, сладко заныло:
   - Ты что ли, командиром будешь? Ну давай знакомиться, - а потом, прищурившись и замерев на мгновение, продолжает, - где-то я тебя видела, солдат.
   - Капитан, - невольно пробурчал Сабуров, - бывший капитан, командир десантно- штурмовой роты.
   - Точно, видела, - вроде как обрадовалась незнакомка, - только ты тогда был желторотым лейтенантом. Сабиров, кажется, твоя фамилия?
   - Сабуров, - уже приветливей проворчал капитан, чувствуя, как за спиной собирается его команда; даже собака села у ноги, высунув язык и уставившись на женщину.
   Он мучительно, до боли в затылке, пытался в свою очередь вспомнить, где же он мог видеть это лицо. А потом пришла мысль - такая простая и естественная - в Афгане, в те страшные, и как сегодня показалось, благословенные времена была лишь одна женщина, которая вот так могла командовать тертыми, повидавшими все мужиками. И он выдохнул:
   - Шайтанкыз!
   - Ну вот, - улыбнулась Наталья, - признал. Можно одеваться?
   Капитан только сейчас отметил, что в руке давней знакомой (ну как знакомой - показывали ему как-то эту живую легенду) был зажат крохотный сверток. И тот распался на две неравный части, одна из которых - меньшая - оказалась платьем. Крупина ловко и молниеносно - мужики даже глазом не успели моргнуть; только охнули - в восхищении и каком-то запоздалом огорчении - когда ладная дразнящая фигурка вдруг скрылась в простеньком на первый взгляд платье. Капитан Сабуров один из немногих мог оценить, что в этом свободном одеянии, чуть не доходящим до колен, можно было этими самыми ногами махать. На что - опять таки из присутствующих знал только он - стоящая напротив тетка была великой мастерицей. Ну а уж о цене этой простенькой на вид тряпочке светло-голубого цвета с чуть более темными стежками не догадывался никто. Кроме самой Натальи, конечно, которая с огорчением подумала, что это платье придется выкидывать.
   Позади Алексея прошептал Соловей-разбойник, явно забывший и о своей необъяснимой слабости, и том, что он недавно вытащил в кулаке из своей камуфляжной мотни:
   - Видел один раз, командир, как змея вылезает из своей шкуры. Медленно, но так же красиво и грациозно, как эта. Только эта оделась так, словно перед ней старшина с секундомером стоял.
   Сабурову показалось, что во взгляде "этой" проскользнуло что-то ностальгическое: связанное скорее всего с каким-то старшиной из прежних лет. А потом ему тоже представилась змея - когда Наталья уставилась прямо в его лицо немигающим взглядом. А слова, которые она адресовала всем, обволакивали липким, проникающим в душу страхом. Потому что и капитан, и все его люди и сами уже понимали, что вляпались во что-то отвратительное. Крупина так и начала:
   - Вляпались вы, мужики, по самое не могу. Так вляпались, что  никто вам в целом мире помочь не сможет, - а потом, выдержав очень короткую паузу, добавила, словно молотком по крышке гроба, - кроме меня.
   - А кто ты такая за фифа?
   Сабуров не успел остановить Степана - огромного водилу, который почти все время молчал, но уж если высказывался, то всегда по делу. Капитану и самому интересно было знать, как здесь оказалась Шайтанкыз, которую, как шептались в бригаде, судили особым трибуналом после какой-то грязной истории.
   - А вот это ты зря, - почему-то весело подумал Сабуров, опять таки не мешая Степану.
   Тот шагнул вперед, едва не оттолкнув каменным плечом начальника гарнизона и положил свою ладонь, в которой рулевое колесо МАНа казалось игрушечным, на плечо Крупиной. Попытался. Потому что через мгновение он уже стоял, сравнявшись с капитаном, выше которого был на полторы головы, и тихо выл. Стоял на коленях, с вывернутой за спину рукой. Как женщине удалось обхватить своими ручками толстенную ладонь, было непонятно; так же, как она могла удерживать это громадное тело в полусогнутом состоянии без всякого, казалось, усилия? Это длилось всего миг - а потом Степан, вскрикнув чуть погромче,  повалился куда-то за спину капитана, опять таки от не замеченного последним, но весьма эффективного толчка.
   - Я так понимаю, что этот парень водитель?
    Сабуров машинально кивнул.
   - Его счастье, - жестко усмехнулась Крупина, - иначе он бы на всю жизнь запомнил, как поднимать руку на беззащитную женщину.
   Сабуров на это "беззащитную" не успел ни улыбнуться, ни отреагировать как-то иначе. Потому что женщина напротив протягивала ему вторую часть своего узелка, которая оказалась прибором, хорошо знакомым капитану. Настолько хорошо, что он переменился в лице от нахлынувшей тоски и опять ощутил во рту вкус крови - только теперь с какой-то горчиной. Словно она уже начала разлагаться внутри живого организма.
   - Умеешь пользоваться, капитан? - спросила Крупина, ничуть не сомневаясь в ответе.
   - Да, - все таки вытолкнул из себя Сабуров, принимая сразу обоими руками черную коробочку радиометра.
   Прибор уже был включен, и капитану стало еще хуже; так что он не решился повернуться к подчиненным, чтобы поделиться с ними новостью.
   - Все мы, - понял он, внезапно успокаиваясь, - мертвецы, ходячие мертвецы. И я, и ребята, и водилы, и  даже собака. А вторая наверное уже сдохла. Ведь они кажется так и делают - перед смертью уходят из дома, ищут какую-нибуди нору, забиваются в нее и...
   Он все-таки повернулся, уже владея своим лицом и той пустотой, что поселилась внутри тела и души.
   - Дом, - хрипло засмеялся он, - это и есть наш дом; последнее пристанище? Потому что жить с такой дозой радиации можно... сколько?
   Этот вопрос он не стал озвучивать, но Крупина явно поняла его.
   - Да, мужики, - вынула она из рук капитана радиометр, - скрывать не буду, - жить вам осталось всего ничего. Эти фуры (она кивнула на закрытые ворота длинного гаража) набиты  ураном так, что его хватит на всю Московскую область. Еще и на соседние останется. Скорее всего там есть какая-то защита - свинцовая, или еще какая. Иначе бы от вас уже остались бы кучки дымящегося пепла.
   -  Хлопцы, валить отсюда надо, - отреагировал первым тот же Степан, который до сих пор сидел на асфальте, потирая поврежденную ладонь.
   - Никто вас отсюда не выпустит, - жестко ответила ему Наталья, - у снайперов приказ - стрелять на поражение; наглухо.
   - А если мы сейчас заложницу возьмем? - рядом с Сабуровым встал Соловей-разбойник.
   - Попробуйте, - усмехнулась Крупина, и Витька Неелов невольно отступил на шаг, - к тому же это вам ничего не даст. Ну прорвете вы оцепление; скроетесь. И куда пойдете? Домой - к женам и детям? Вот вам, родненькие подарочек - доза?
   Позади капитана грозно, а большей частью подавленно заворчали мужики. Но Сабуров не реагировал; он ждал того самого предложения, к которому уже должна была подойти эта храбрая до безумия переговорщица. Сам Алексей вряд ли решился бы пойти вот так, смело и без всякой гарантии,  под пули, а главное - навстречу невидимым, убивающим все живое лучам. И Крупина наконец сказала, выпрямившись:
   - Я подполковник Наталья Юрьевна Крупина, специальный представитель российского правительства. Как я ею стала? - усмехнулась она, останавливая невольное движение капитана, и остальных, - можно сказать, купила эту должность, которая ничего кроме лишней порции адреналина не приносит. Так вот у меня есть право отдавать здесь приказы. А еще - у меня есть деньги, много денег. Их хватит, чтобы нанять самолет и увезти вас всех... ну хотя бы в Японию - так с лучевой болезнью знакомы лучше других.
   - А что мы должны сделать взамен? - задал свой самый правильный сегодня вопрос Витя Неелов.
   - Совсем немного, - улыбнулась Крупина, опять превращаясь в милую, такую обычную женщину, - отогнать фуры в место, которое я укажу.
   - А иначе? - тяжело, неповоротливо - видимо его тоже изнутри подтачивала болезнь - утвердился на ногах Степан, - что будет с нами, если мы откажемся.
   - Ничего, - пожала плечами Наталья, - я вас тут вас всех положу, без всяких выстрелов. А за руль сядут ребята-контрактники. И в Японию тоже полетят они. Хотя думаю, что за восемь часов ничего страшного с ними не случится. И это - прошу учесть - самый лучший вариант. Вы же медленно догниете в какой-нибудь секретной лаборатории. Послужите, так сказать, на пользу отечественной науки.
   - Почему восемь? - капитан не стал спрашивать, почему второй вариант самый лучший - итак понятно.
   - Потому что ровно в полночь все здесь рванет, - Наталья опять показала на ворота гаража, - и ваша судьба будет никому уже не интересна. Мне в том числе. Будем спасать Москву. Так что через пять минут первая фура должна выехать в ворота и двинуться вон за той черненькой машинкой, в которой буду сидеть я.
   - А в кабине со мной слабо? - попытался даже пошутить кто-то из водителей, сразу же мучительно закашлявшись.
   Капитан не успел одернуть парня; кто-то за него отвесил шустряку звучную затрещину.
   - Осталось  четыре минуты, - невозмутимо проинформировала Наталья, доставая неведомо откуда мобильный телефон.
   У капитана тоже был такой же - даже модель была один в один. В память там был забит всего один номер, и Сабуров не удивился бы, если бы зазвонил телефон в руках женщины - задумай он вытащить свой и нажать на кнопку. Вместо этого он резко повернулся к своей команде и заорал, насколько позволяли это больные легкие:
   - По машинам...
   Наталья совсем не удивилась, когда увидела, как рядом с "Гелендвагеном" обнимаются, похлопывая друг друга по спинам  и плечам Басмач и генерал Семенов. Когда-то очень давно сержант Емельянов наверное очень хорошо гонял своего подчиненного. Поэтому наверное генерал-майор, наконец отодвинув от себя Николая на вытянутые руки, радостно захохотал:
   - Жив, чертяка! Жив, командир.
   Майор Рычков, застывший чуть позади и наблюдавший за этой сценой с каменным выражением лица, теперь превратился в столб - прямой, имеющий глаза, которыми надо было "есть" начальство, уши - чтобы слышать команды; и ноги, чтобы бежать их выполнять. О том, что Семенов давно обогнал по служебной лестнице своего бывшего командира, майор конечно же не знал. Сегодня подполковник Емельянов был в обычном камуфляже, без погон.
   - Все, наобнимались? - в голосе Крупиной совсем не было ни сарказма, ни издевательских ноток.
   Было лишь нетерпение и нешуточная озабоченность. За открытыми воротами базы уже слышалось рычание моторов и крики капитана Сабурова. До назначенного ей самой срока оставалось полторы минуты, а пункта назначения ни водители, ни капитан, ни сама Наталья пока не знали.
   - Хотя первый отрезок пути известен, - подумала Крупина, открывая дверцу переднего пассажирского кресла внедорожника, - подальше от Москвы.
   Карта Подмосковья была вбита в голову подполковника Крупиной давно - еще на Базе. Не во всех подробностях, конечно. Но именно эту вот часть - вокруг Красногорска - она знала досконально. Потому что не раз проводила тут операции. Это было давно, еще когда Союз был сильной и, казалось, несокрушимой державой.
   - Но трассу М-9 вряд ли с тех пор закрыли, - резонно подумала она, приглашая в автомобиль, за рулем которого так и сидел Серый, генерала Семенова.
   - Садись, Ваня, прокатим с ветерком. Заодно и со старым другом пообщаетесь.
   - Ну не такой уж я и старый, - проворчал Николай, ныряя на задний ряд сидений.
   - Ага, даже жениться собрался, - чуть улыбнулась Наталья.
    А генерал Семенов воспринял слова подполковника Крупиной как приказ очень высокого начальства. После ковровских событий он воспринимал специального представителя правительства с большим уважением. Он так и ответил:
   - Слушаюсь, Наталья Юрьевна, - и полез в салон след за Николаем, обращаясь уже к нему, - ну-ка, рассказывай, что там насчет женитьбы.
   Дверца за ним еще не захлопнулась, а Крупина уже скомандовала: "Трогай!". Так что  огромная кабина МАНа, за рулем которого сидел Степан, даже не дернулась, проезжая через ворота. Махина фуры мягко устремилась за "Гелендвагеном", едва не задев белый "Мерседес".
   - Вообще-то это моя машина, - проворчала Крупина, - Семенов, дай команду, чтобы захватили. На чем я домой поеду?
   Она сама засмеялась - негромко; пока генерал бубнил что-то  рацию, поминая того же Рычкова. Бубнил долго; отдавая распоряжения не только насчет белоснежного красавца германской сборки, но и по служебным делам - по сопровождению колонны. Наталья в этот бубнеж не вмешивалась; профессионалам привыкла доверять. Сейчас, ожидая звонка, она вспоминала свой остров, о котором подумала сразу, как только произнесла слово "дом".
   - Да, - потянулась она в кресле, вспомнив еще, что сегодня не спала, и скорее всего, спать не будет, - на "Мерседесе" до него не доберешься.
   Телефон зазвонил почему-то звуками свадебного марша Мендельсона, и Семенов на заднем сидении тут же ткнул в бок Николая, готовый опять отпустить какую-то шутку.
   - Тихо! - подняла свободную руку Наталья, сама удивленная таким неожиданным вкусом покойного чиновника.
   Генерал и подполковник дисциплинированно замерли, а Крупина нажала на кнопку и приложила серебристую кнопку к уху.
   - Добрый день, Наталья Юрьевна, - прозвучал в ней знакомый голос; Наталье даже показалось, что она прочла в этом голосе, в его спокойной уверенности ту гигантскую работу, что пришлось провести бесчисленным помощникам, прежде чем в салоне прозвучал марш Мендельсона, - как ситуация?
   - Выехали, товарищ... полковник.
   Эта совсем короткая пауза заставила двух офицеров на заднем сидении насторожиться, а потом замереть, изобразить "смирно" сидя. Крупина впереди только кивала, да коротко оглашалась: "Да!", "Понятно!", "Слушаюсь, товарищ полковник!".
   - Кто это был? – наконец решился задать вопрос Николай.
   Наталья поворачиваться не стала, но ответила:
   - Человек, который не боится принимать решения, - а потом, после небольшой паузы, - сейчас еще один позвонит; уже из тех, кто эти решения умеет выполнять. Точнее, заставлять других выполнять.
   Между тем  перед "Гелендвагеном" откуда-то выскочила боевая машина.
   - Третий БРДМ, - выдохнул Семенов, и тут же невольно пригнулся, когда низко, чуть не задевая столбы с рекламными щитами, над головами грозно пророкотал вертолет. Он не умчался вперед – пошел чуть впереди колонны, как впередсмотрящий. Еще две винтокрылые машины немного отстали от первого,  прикрывая фуры сбоку. А позади – была уверена Наталья – грохотал, прикрывая хвост, четвертый.
   - Это что же вы такое везете, ребята, что вас охранят лучше, чем Президента?
   - Лучше тебе не знать, Семенов – грустно усмехнулась Крупина и тут же схватилась опять за телефон.
   Теперьк невидимому соебеднику она обращалась "товарищ генерал-полковник". Но обращалась на равных; пару раз даже повысила голос, не соглашаясь со сроками и расстояниями.
   - Нет – наконец отрезала она, - ищите в пределах четырехсот километров.  С учетом того, что мы сейчас выходим на эм-девять. И там уже можем прибавить в скорости. Все.
   Последнее слово прозвучало как: "Выполняйте!".
   Генерал Семенов позади только покрутил головой…
   В УАЗике-буханке защитного цвета, который бодро мчался за последней фурой – прямо перед второй разведывательно-диверсионной машиной, грозно целившей перед собой пушку тридцатого калибра, царило совсем не похоронное настроение. И дело было совсем не в том, что бойцы безоговорочно поверили подполковнику Крупиной. И не в паре историй о ее подвигах в Афганской войне, которые успел вспомнить и озвучить капитан Сабуров. Всех вдруг охватила какое-то чувство причастности в большому нужному делу. И БРДМ сзади воспринимался не как конвоир, а как соратник, прикрывающий тыл. И вертолеты наверху заставили многих в салоне вспомнить былое, горячие точки. Всего в УАЗике сидело вместе  водителем восемь человек. И ни один не шикнул, когда Соловей-разбойник, немилосердно фальшивя, засвистел мелодию "Варяга".
   Впрочем, он не успел "порадовать" команду даже одним куплетом. Фура, которая мчалась впереди метрах в двадцати команды охранников, вдруг мигнула красными тормозными огнями и приняла вправо, выезжая на обочину. Из остановившейся следом "буханки" выпрыгнул Сабуров, сам  удивившийся, насколько ловко это у него получилось. Он словно опять был на войне, и силы, которые казалось навсегда покинули тренированное тело, опять бурлили в нем.
   - Надолго ли? – остановился он, чтобы прокричать команду водителю.
МАН впереди не заглушил двигателя; БРДМ сзади ревел еще громче, и Алексей сунулся головой в открытое окно, обращаясь уже не только к водителю, но и ко всем сразу:
   - Сбегаю вперед – там кажется народ собирается. Если тронутся, подберете меня впереди.
   Уже на бегу он ответил на собственный вопрос – насчет запаса сил и энергии:
   - На восемь часов хватит.., - потом, глянув на солнце, уже начавшее клониться к западу, - нет… часов семь осталось, не больше.
   Наталья встретила капитана кивком головы. Рядом стояли Николаев с Семеновым; лихо зарулил по обочине, поняв клубы пыли, генеральский УАЗик, из которого выскочил Рычков. Однако команды ни ему, ни кому другому не поступило..
   - Ждем, - ограничилась одним словом Наталья; потом, увидев вытянувшиеся от нетерпения лица мужчин, пояснила, - впереди Новопетровское. Там мы еще можем повернуть на  другую трассу. Иначе придется мчаться до Ярославля, а потом – куда скажут. Или возвращаться..
   - Сколько ждать-то? - невольно вырвалось у капитана.
   Сабуров хорошо знал, что война это не только кровавые бои и марш-броски; атаки и контратаки. Что ждать зачастую не менее выгодно и полезно, чем очертя голову рваться в пекло. Но сейчас для него и для его бойцов важным было  другое – сохранить настрой, позволявший им ощущать и ту самую причастность к большому общему делу, и бодрость, эту самую причастность обеспечивавшую. Пританцовывал он от нетерпения совсем недолго. Марш Мендельсона заставил удивиться теперь и его, и Степана, который рулил передней фурой. Здоровяк тоже вышел из кабины и остановился чуть в стороне от большого начальства. Майор, застывший за спиной генерала-десантника, торжественную мелодию – ее первые такты – выслушал с невозмутимой физиономией.
   По мере того, как Наталья все чаще кивала, соглашаясь с невидимым собеседником – тем самым генерал-полковником, что уже звонил ей - тем светлее становились лица офицеров. Она еще не отключила мобильник, а все уже поняли, то конечный пункт следования колонны определен и что там уже начали подготовительные работы; то есть их ждут.
   А капитан Сабуров как в тумане слышал короткие пояснения Натальи – о том, что впереди их ждет заброшенная шахта в Тверской области; что к шахтному стволу  глубиной  больше четырехсот метров и диаметром такого размера, что в него разом провалились бы три фуры, не задевая друг друга, уже готовят подъезд, и что...
   - Торжок, - прошептали его губы, - вот я и узнал конечный пункт назначения... Самый конечный.
   - Триста шестьдесят километров, - озвучила тем временем Наталья, - успеваем с большим запасом. Но времени терять все равно нельзя. Сейчас нам устроят "зеленую" улицу до самого Торжка. Тебе Степан, и всем остальным твоим коллегам по пути не спать, а думать думу.
   - Какую? - прогудел, шагнув поближе, водитель.
   - Простую, и одновременно очень сложную. Надо будет устроить так, что бы все шесть грузовиков ухнули вниз, в шахту вместе - как привязанные веревочкой. Иначе - если будет большой временной зазор - последние фуры может выбросить назад, на поверхность взрывной волной. Тогда уже там, под Торжком, появится зона почище Чернобыльской. На годы, а может, на века, - она подступила к водителю, - ты знаешь, какой период полураспада у радиоактивного урана, Степан?
   Громадный парень в испуге отступил от миниатюрной по сравнению с ним Мышки и затряс головой.
   - Вот и я не знаю, - догнал его жесткий голос Крупиной, - и не хочу знать. Так что думайте, ребята.
   Степан вдоль длинного ряда фур не побежал; задачу перед водителями ставил Сабуров, который успел усесться в переднее командирское кресло в УАЗике прежде, чем тронулся последний, шестой МАН.
   - Ты ничего не хочешь рассказать нам, Наталья? - спросил Николай, как только "Гелендваген" вырулил с обочины на пустынное шоссе.
   - А что вы еще не знаете?
   - Ну хотя бы как ты умудрилась унести ноги из усадьбы, в котором охранников было больше, чем деревьев. И охранников серьезных, можешь мне поверить.
   Крупина вспомнила свой рейд по светлому, простреливаемому солнечными лучами сосняку насквозь так, что казалось - там не проскользнет незамеченной даже мышь. Но Серая Мышка не просто скользила подобно тени под носом бдительных охранников, чудом избегая внимательных "глаз" видеокамер. Она делала это по строго выверенному маршруту, проложенному Майком Джейкобсом, которого она в лучшие годы своей жизни знала как Валеру, агента три нуля второго. И возникла у дверцы черного внедорожника так, что даже бдительный часовой у шлагбаума ничего не заметил. А потом события закрутились каруселью; Наталья гнала и гнала Серого вперед - к Красногорску, и сюда, к точке, где фактически от них уже ничего не зависело.
   И опять Наталья отговорилась: "Потом!", - только заметила, вздохнув:
   - Помогли... Старый знакомый...
 Караван шел теперь, подчиняясь команде сверху. Чья-то умная голова, а может, несколько голов проложили маршрут, по которому колонна следовала с точностью до минут. Успели даже заехать на заправочную станцию ЛУКОЙЛа, где суровый на вид усатый прапорщик не разрешил никому даже выйти из автомобилей размять ноги. Его помощники - явно не срочники; мужики в возрасте - шустрые и немногословные - заправили все автомобили под завязку. Даже БРДМ.
   А потом под колеса опять ложился мокрый из-за начавшегося мелкого дождика асфальт. До самой Твери им не встретилась ни одна автомашина. Окружная дорога вокруг областного центра тоже была пустынна; однако распихать все машины за пределы видимости просто не успели. Грузовики и легковушки стояли даже не на встречке, а далеко на обочине - с водителями и пассажирами в салонах. Длинная цепь милиционеров в плащах-накидках по случаю дождя отрезала любопытных от каравана. Да и что они могли увидеть? Шесть заграничных фур одинаковой светлой расцветки? Грозно ревущие БРДМ, которые словно специально повернули башни с орудиями и пулеметами в сторону вереницы мирных автомобилей. Секрет каравана умчался вместе с ним самим, оставив жителям и гостям древнего города лишь слухи и домыслы.
   Колонна вышла на финишную прямую. И по-прежнему не спешила, выдерживая скорость не больше восьмидесяти километров в час. К девяти часам вечера начало смеркаться. Солнца давно не было видно из-за низко висевших туч; куда-то улетели вертолеты. А впереди - после трех километров проселочной дороги, где скорость упала до минимума - их ждало другое, рукотворное солнце. Казалось, прожектора здесь собрали со всех складов Российской армии. Натужно пыхтящие бульдозеры - японские "Кавасаки" -  мощные, красивые в своей агрессивной мощи, можно было рассмотреть в мельчайших деталях.
   На пригорке метрах в сорока от темнеющего провала стояла группа военных, среди которых особняком застыл высокий мужчина в камуфляже с огромными звездами на погонах. Именно к нему и направилась Крупина, а вслед за ней и Николай с генералом Семеновым. Чуть отставал Рычков. Остальные - капитан Сабуров и несколько водителей - остановились так далеко, что слышать могли разве что громкие команды. Именно так - командами, разносившимися далеко вокруг - и говорил генерал-полковник.
   - Иван Александрович? - остановилась рядом с ним Наталья.
   Ее голос был много тише, но его тоже услышали все. Может потому, что с появлением новой группы на площадке стало тише; казалось даже бульдозеры-"японцы" приглушили свои тысячесильные двигатели.
   - Здравствуйте, Наталья Юрьевна, - генерал протянул руку и осторожно пожал женскую ладошку, оглядывая спокойным, чуть недоуменным взглядом хрупкую фигурку.
   - Ага, - улыбнулась Крупина, - думаешь, наверное, почему это этой пигалице поручили тут командовать всем - в том числе и самим генерал-полковником? Сделать тебе, что ли, товарищ генерал, как пел Высоцкий: "бросок через бедро"?
   Вместо этого она достала мобильник, посмотрела на высветившиеся цифры, и довольно кивнула: до назначенного времени было почти два часа. Генерал кивок очевидно принял за команду: "Докладывайте!", - и начал рассказывать. Поначалу медленно, словно нехотя, а потом все быстрее - явно гордясь и самим планом, и тем, как его выполняли.
   - Решили не ждать контрольного времени, - доложил он, - чтобы исключить какой-то случайности. Начнем, как только закончат готовить съезд. Команда подрывников свою задачу уже выполнила. Сейчас проверяет надежность системы во второй раз.
   - Задачу? Надежность системы? - переспросила Наталья.
   - Совершенно верно, - чуть улыбнулся генерал-полковник, - всю верхнюю половину шахты - двести метров - заложили взрывчаткой. В таком количестве, что вниз рухнут миллионы тонн скального грунта. После того, конечно, как внизу окажется груз.
   Он кивнул на группу людей, что пришли с Крупиной; а точнее - на фуры, которые виднелись темными громадами за ними.
   - Вот это и проблема, - вздохнула  Наталья, - как сделать так, чтобы "груз" оказался внизу - практически одновременно. Не исключено ведь, что фуры могут рвануть - как только первая разобьется о дно шахты. Где в это время будет последняя?
   - Никакой проблемы нет – генерал улыбнулся теперь шире – вопрос для решения на уровне командира инженерно-технического взвода. Или автомобильного – разницы особой нет. Если коротко и схематично, то будем действовать так. Сейчас бульдозеры заканчивают; там устраивают настоящий пандус – с заметным уклоном в шахту. Потом подгоняем фуры, сцепляем их жесткой сцепкой и толкаем сзади – да хоть тем же БРДМ. Устраивает?
   - Вполне, – кивнула Мышка, - только небольшое уточнение, точнее дополнение. Надо вниз и «буханку» сбросить, и людей раздеть – догола. Одежду, оружие – все вниз.
   - Сами проконтролируете, Наталья Юрьевна? – позволил себе шутку генерал.
   Но Крупина кивнула вполне серьезно:
   - Обязательно! Чтобы никаких личных вещей, памятных безделушек…
   В душе она все-таки хохотнула; не то чтобы ее мог позабавить вид двух десятков голых мужиков – нет, просто вспомнила, что сама недавно продефилировала практически обнаженной перед ними – вот пусть в свою очередь и продемонстрируют мужские "прелести". Наталья действительно проконтролировала этот процесс, пока ловкие парни – тоже в возрасте далеко за тридцать - готовили гигантскую сцепку. Сабуровские бойцы и водители раздевались без споров, с шуточками; то и дело косясь на застывшую поодаль женщину. Единственный инцидент возник со Степаном. Водитель переднего грузовика никак не хотел расставаться с фотографией, на которой был изображен сам с миловидной женщиной и двумя детишками-близняшками на руках.
   - Да как же так, – с мукой в голосе пробормотал полураздетый огромный парень, - поворачиваясь к подскочившей тут же Наталье, - я ведь обещал себе – что она будет со мной – до самой смерти.
   - Не каркай, - шикнула на него Наталья, - поживешь еще. И все мы поживем. Держи поровнее.
   В ее руках уже был мобильник с нацеленным в цветной снимок глазком фотокамеры. Яркая вспышка озарила все вокруг два раза и Степан со вздохом положил фотографию на сиденье УАЗика. Так – полная вороха камуфляжной одежды, автоматов, и многого чего еще (мужики оказались настоящими барахольщиками) –автомобиль и столкнули вниз, в темное жерло шахты. "Пробный шар" влетел в лузу идеально, не задев бетонных краешков. А солдаты уже оттесняли назад, за пределы черты безопасности, проложенной каким-то неизвестным начальником, всех, кроме горстки командиров, которые сами решали, откуда им наблюдать за операцией.
   Тот самый пригорок, где раньше генерал-полковник единолично руководил подготовительными работами, теперь оккупировал целый штаб, в котором со стороны спецпредставителя правительства кроме нее самой оказались генерал-майор Семенов и подполковник Емельянов. Наконец двигатель БРДМ натужно взревел и длинная, смертельно опасная "гусеница" поползла вперед.
   - Да кто же так рулит?! - выругался в сердцах Степан.
   Каким-то чудом он тоже оказался здесь, рядом с высоким начальством; вместе с капитаном Сабуровым. Выругался, а потом сплюнул на камни он не напрасно. Та самая "гусеница", все сочленения которой казалось были намертво скреплены, превращая ее в длинный стальной стержень, подчиняться давлению сзади отказалась. Что-то хрустнуло в самой голове сцепки,  и перед провалом медленно, но неотвратимо начал образовываться затор. Тут же забубнил в рацию один из камуфлированных начальников рядом с генерал-полковником; броневая машина послушно остановилась, но автопоезд продолжал ползти вперед, и чуть в сторону, грозя уложить переднюю машину, а может быть и несколько следующих набок. Скорее всего этим бы все и ограничилось; в реальной жизни – не то что в красивом голливудском боевике – до взрыва оставались не секунды, а больше часа. Хватило бы времени  и разобрать затор, и выстроить новую, более прочную "гусеницу". Но вперед уже шагнул Степан – босой, в камуфляжной куртке, рукава на которой пришлось надрезать – иначе не пролезали руки. А пара ботинок-берцев так и осталась сиротливо на камнях; они явно не налезли на широкие ступни водителя.
   Лишь первый шаг был медленным, нерешительным. Потом он помчался по острым камням, очевидно совсем не ощущая боль. Потому что перед ним была великая цель. И Наталья, которая могла и догнать его, и уложить на камни, обездвижить и… не тронулась  места. Это был выбор самого Степана; Крупина была уверена, что сейчас парень видит перед собой лица с фотографии – и именно ради них он мчался сейчас к своей фуре.
   - У него же ключей нет, - нерешительно протянул позади капитан Сабуров; и сам же продолжил, отвечая на недоказанный вопрос, - о чем это я? Он же собственный МАН не то что без ключа – без солярки, с сухими баками заведет!
   Степан между тем огромными прыжками достиг уже опасно кренившийся кабины. И рывком забросил свое тело внутрь. Дверца кабины осталась открытой, так что Наталья хорошо разглядела в свете прожекторов, как мощные, и одновременно ловкие руки рванули на себя приборную панель. Ни металл, ни пластмасса не выдержали.  В руках водителя оказалась длинный плоский обломок, от которого вглубь, к двигателю, тянулись разноцветные провода.  Какие из них соединил между собой Степан, Наталья не увидела. Она не спускала глаз с профиля его лица в уверенности, то тот повернется, крикнет что-то на прощание.
   Но раньше глухо заворчал, выплюнув через выхлопную трубу черный клок дыма, двигатель. Автомобиль резко дернулся вперед, и в этот момент Степан действительно обернулся. Мышке показалось, что он прокричал что-то именно ей. И она ответила ему - про себя, но в полной уверенности, что сердцем Степан услышит:
   - Не забуду, Степа! Ни жену, ни детей, - рука Наталье сильнее стиснула мобильный телефон, в котором памятью об этой ночи останутся две копии цветного снимка.
   Потом Степан махнул – уже всем – утвердил ладони на руле и Наталья даже отсюда, за полсотни метров увидела, как напряглось в нем все – и шея, и плечи, и руки, которые направили взревевший от непомерной нагрузки автомобиль вперед, в провал. Поезд из шести фур дрогнул и медленно пополз вперед. Была ли возможность у водителя выскочить из кабины в последний момент?
   - Скорее всего была, - поняла Наталья, - он сам этого не захотел.
   А рядом что-то опять бубнил в рацию сосед генерала - как оказалось, главный над взрывотехниками. Но никто – кроме того,  с кем он связался, не слушал это бормотание. Сейчас для всех главными были другие звуки – победно рычавший двигатель МАНа, успевшего набрать нужную скорость; потом какой-то треск – это лопались металлические конструкции, когда автомобиль пополз в нутро пропасти и внезапно замолк; он словно потерял сознание, оказавшись в шахте вниз "головой", которой бился сейчас об камни, уже невидимый для всех. Его вес пересилил силу трения колес о каменное ложе, подготовленное бульдозерами. Следом перевалился через сглаженный край пропасти второй автомобиль и остатки каравана поползли быстрее. Наконец последний, шестой автомобиль скрылся с глаз зрителей этой настоящей, не киношной драмы, и теперь только неторопливый счет минера нарушал ночную тишину.
   Он не успел сказать: "Десять!", - когда земля под ногами дрогнула, и раздался глухой взрыв, поднявший над жерлом шахты высоченный столб пыли. А потом – когда уже никто не считал – земля дрогнула еще раз; теперь уже не так ощутимо. Но Наталье, а может быть не только ей одной, показалось, что этот, не такой сильный по ощущениям взрыв сопровождался длинным мучительным стоном. Словно землю в этот момент ранили в самое сердце.
   - Ну вот, Наталья Юрьевна, - довольно казал рядом генерал-полковник, - можете докладывать в правительство, что поставленная задача выполнена.
   Наталья машинально кивнула. Ни в какое правительство она докладывать не обиралась. Ну разве что позвонить только одному человеку в нем – тому, кого она  с теплотой называла товарищем полковником.
   А рядом грязно и как-то обреченно выругался капитан Сабуров.













Глава 14. Август 1999 года. Остров Зеленой Лагуны – Воронеж
Наталья Крупина, полковник Ротмэн. Третий раунд
    - Это все ваше, тетя Наташа?!
   Лидка Кочергина бесстрашно стояла в том самом месте, откуда Крупина в первый раз полностью увидела свой остров, утвердившись ногами в самой высокой его части. Внизу лаково рокотал не такой спокойный, как обычно, океан, и Наталья засмеялась, очерчивая рукой вслед за Лидией широкую окружность.
   - Не все, Лида, океан не продавался.
   - Да, - рядом оказалась еще одна фигура – мужская, широкоплечая, - представляю,  сколько денег ты за него отвалила. Вряд ли того чемоданчика хватило.
   Наталья могла бы сказать откровенно, что не хватило бы и десятка таких чемоданчиков. Но вместо этого она чуть нахмурила брови и ответила – совсем не так, как ожидал Емельянов.
   - Из того чемодана  я ни одного цента на себя не потратила, Коля. Все до последнего цента домой отправила.
   Николай кивнул, показывая, что понял, о каком доме вспомнила сейчас Крупина. Ведь дом этот был общим для них, да и для сотен других мальчишек и девчонок, ныне взрослых тетушек и дядюшек.
   - Вот тут вы пока и поживете, - продолжила Наталья, - если понравится, конечно.
   - Понравится! Уже понравилось, - едва не запрыгала Кочергина на краю обрыва, с  которого до такого ласковой  и мягкой на вид поверхности океана было лететь не меньше сорока метров.
   Емельянов поспешил оттащить подругу на безопасное место, и задал вопрос, уловив в словах Натальи скрытый подтекст:
    - Да, нравится, - не стал отрицать он, - а ты? Что значит: "Поживете"? Без тебя?
   - Без меня, - не стала отрицать Наталья, - поживу, конечно тоже немного здесь. Загар подновлю, да  фруктами ту заразу, что в Красногорске едва не подцепила, окончательно из себя выжму. А потом… Не знаю когда, но думаю, что еще ничего не кончилось.
   - Поэтому ты Ваньку Семенова пытала насчет американского дружка.
   - Поэтому, - опять согласилась с  ним Мышка, - удивительно было, что наш бывший друг, полковник Ротмэн – или кто другой из его соотечественников – не явился полюбоваться на Апокалипсис. Хотя кто их знает - может как-то за нашим"ралли" Красногорск-Торжок наблюдали. И что-то мне подсказывает, что эта попытка не последняя. Понять бы еще зачем они все это затеяли.
   - На вшивость проверяют, - проворчал Николай.
   - Ага, - засмеялась Крупина, - как Анна Ивановна.
    Анной Ивановной  в их далеком детстве звали худенькую пожилую женщину, которая долгие годы была бессменным доктором детского дома. Николай тоже вспомнил маниакальную тягу Анны Ивановны к чистоте и порядку; ежедневные осмотры на ту самую вшивость, и оглушительно захохотал. Так, в прекрасном настроении они и пошли вниз по узкой тропке. Почти сразу Николайстал серьезным, что-то прикидывающим. Он вертел головой по сторонам и пришептывал себе под нос - пока Крупина не пихнула ему в бок острым  локотком:
   - Что, ты тоже "строишь" тут оборону от превосходящих сил противника?
   - Да, - на ходу задумчиво кивнул Емельянов, потирая ушибленный бок, - вон под тем выворотнем хорошая лежка получилась бы для засады.
   Наталья невольно поежилась плечами; она тоже приметила когда-то это место - и именно в этом качестве. А Николай сам вдруг понял, насколько чудовищны его мысли здесь и сейчас – в этом райском уголке и первым захохотал. Женщины подхватили его смех, а потом ринулись вниз наперегонки, чтобы почти сразу же вырваться на открытое место, где за пальмами их  ждала теплая ласковая вода, шезлонги и накрытый к их появлению легкий… В общем к их появлению всегда был накрыт стол – в любое время суток.
    Этот бесконечный отпуск затянулся надолго. Басмач, которому в Россию после явки Серого с повинной возврата в Россию не было, все таки оборудовал в горах несколько схронов, взяв в помощь  местных мальчишек – от скуки, как сам объяснил. Лидия с разрешения Крупиной круто взялась за хозяйство, взбаламутив и заставив бежать словно горному ручью прежнее медленное течение жизни. Впрочем как предполагала Наталья, здесь, в благодатном раю, скоро все вернется на круги своя - к медленной, почти не меняющейся жизни. Только ее, Серой Мышки, это не касалось.
   Первым звоночком с Родины, которая, казалось забыла двух своих дочерей и одного сына, прозвенел, когда в начале августа опять разгорелся чеченский конфликт. Теперь беда выплеснулась за пределы горской республики в соседний Дагестан. А еще через несколько дней, в середине августа, в очередной раз сменился глава правительства. Были ли эти события связаны между собой? По мнению подполковника Крупиной – самым непосредственным образом. И она совсем не удивилась тому, что новым премьером  стал "товарищ полковник". Точнее удивилась – но только тому, что там, наверху, хватило смелости и здравого смысла принять такое непопулярное решение. Она даже в первый момент надумала послать поздравление новому главе правительства. Но потом вспомнила толстые загривки министров, склонившихся за столом перед ней и полные равнодушия взгляды их коллег напротив - даже в те мгновения, когда правительство действительно решало вопросы, судьбоносные для страны.
   - Поздравлять лучше лично – наконец решила она.
   Подполковник Крупина была готова к бою – только пока неизвестно  с кем. Наталья сильно удивилась, когда перемену в ней заметил Николай, а затем и Кочергина.
   - Старею, наверное, - хмыкнула она про себя, а потом призналась - в ее жизни опять появились родные люди, которым не безразлична она сама и то, что с ней будет через день, месяц или год; и которые в состоянии заметить мельчайшие изменения в ее настроении.
   Теперь, как это не удивительно, Серую Мышку начала охватывать какая-то предстартовая лихорадка; азарт, какой она испытывала раньше в Афгане, или на базе – получая очередное задание.
   - Ну и когда? – спросил ее Емельянов шестнадцатого августа – в свой официальный день рождения  - имея в виду неминуемый отъезд хозяйки острова.
   - Вот сегодня отпразднуем, а завтра с утра на самолет и …
   - "И вечный бой…", - напомнил ей слова классика Николай.
   - Как-то так – не стала отрицать Наталья…
   Удостоверения, которое позволяли свободно проходить в Белый дом, новый премьер не отменил. Не поменял, как оказалось, и министров.
   - Пока не уволил, надеюсь, – с непонятным весельем уставилась она на склоненные к столу затылки.
   Ничего интересного для себя она на заседании так и не услышала. Вопросы скорее всего решались очень важные, но слова текли мимо ее сознания. Кроме последних, которые опять напомнили Наталье фильм о Штирлице.
   - Наталья Юрьевна, – так подвел итоги премьер, - попрошу вас задержаться.
   Чего-то подобного Крупина и ожидала. Потому она продолжала сидеть в своем углу, когда все остальные оторвали от своих стульев зады – не менее массивные, чем затылки. Редкое исключение тут составлял сам премьер  со своей спортивной, не испорченной кабинетной работой последних лет фигурой.
   Два бывших офицера почти забытого всеми Комитета уселись за другой столик, в противоположном от Мышкиного углу кабинета. Там можно было смотреть собеседнику прямо в глаза и видеть, насколько искренен он и что ждет от тебя. Они дождались, пока девушка в строгом костюме расставит на столике чайные приборы и розетки с вареньем. Премьер сам наполнил чашки чаем, заставив Наталью непритворно закрыть в блаженстве глаза - такой родной запах из тех, советских еще времен, заполнил кабинет.
   - Так чего вы, товарищ полковник, ждете от меня. Во всяком случае не поздравлений, - усмехнулась Наталья, но все же сказала вслух, - вас можно поздравить, товарищ полковник?
   - Можно, - кивнул, улыбнувшись в ответ премьер – но не нужно. Так, как я сейчас здесь пашу, наверное даже рабы на галерах свои весла не ворочали. Так там результат хоть был виден. Корабль двигался вперед. А здесь… Ну ничего и не таких ломали... Теперь с вами, товарищ подполковник. Звание вам вернем, точнее восстановим. Государственные награды и соответствующее денежное содержание тоже.  Хотя я так понимаю, этот вопрос для вас не очень актуален?
   Он хитро прищурился и Наталья так же с улыбкой кивнула.
   - А вот что касается вашей работы… Мне нашли материалы отдела три нуля… материалы серьезные… Впечатлили. Но меня такие методы категорически не устраивают – ни  в части законности, ни – самое главное – по моральным соображениям. Но это вопрос не к вам, а к вашему бывшему начальству. Что касается сегодняшней ситуации. Вашу работу по ядерному поезду и красногорской операции считаю выполненной на высочайшем профессиональном уровне. Особенно (усталую складку в уголках губ премьера сменила лукавая усмешка) отвлекающие маневры.
   - Это он насчет моих дефиле в образе распутных девиц, - поняла Наталья, улыбнувшись в ответ.
   А человек напротив опять нахмурился и стал предельно серьезным.
- Но награды и разборки будут потом, когда разберемся с очередным ЧП, Наталья Юрьевна. Вот что-то подобное правительство опять ждет от вас.
   - Скромный, - мелькнула еще одна ироничная мысль в голове подполковника Крупиной, - не сказал: "Я жду от тебя".
   Она поняла, что это самое ЧП уже случилось и ей нужно спешить – туда где ждет…
   - Генерал Семенов – подсказал премьер-министр – вы уже работали  с ним. Он сейчас наглухо блокирует Нововоронежскую атомнуюстанцию.
   - Опять атомная, - словно случайно вырвалось у Натальи.
   И премьер отреагировал – именно так, как она и ожидала.
   - Это действительно наводит на определенные размышления – кивнул он, - компетентные люди уже занимаются. И таинственным мистером Левиным тоже. Так что к вашему возвращению, Наталья Юрьевна, может быть будет готово новое задание, не менее трудное, чем все остальные. Кстати, ваш американский знакомый тоже уже в Воронеже. Поспешите, Наталья Юрьевна – как бы он не опередил вас. Террористы - они тоже не дураки. Знают, кому сдаваться.
   Вот с таким напутствием, подкрепленным крепким рукопожатием, подполковник Крупина вышла за дверь кабинета. Она сбежала – как много раз прежде – к белоснежному "Мерседесу", от которого пара сотрудников ГИБДД старательно отводили глаза. Легенда о том, как хрупкая на вид женщина   отбивала интерес у вальяжных постовых, пытавшихся когда-то давно отогнать иномарку без правительственных номеров  с места, где могли останавливаться чиновники ранга не ниже заместителя председателя правительства, давно обросла такими ужасными подробностями, что… В общем два старших лейтенанта сделали вид, что даже не заметили, как женщина, открывшая дверцу "Мерседеса", мило улыбнулась им.
   Наталья не помчалась в Кубинку, где ее ждал военный борт; не свернула и в один из гражданских аэропортов, откуда до Воронежа было около часа лету.
   - Плюс еще в зале ожидания прождешь несколько часов – если билет достанешь.
  Но главное было не в этом. Мышка ни на минуту не сомневалась, что от ее беседы с  премьером тет-а-тет пошли такие широкие круги, в том числе по пространству, разделяющему Евразию от американского континента, что уже сейчас за специальным представителем правительства могли следить.
   - Ну точно, - Наталья заметила мелькнувший далеко позади автомобиль, который уже видела пару раз, - а есть еще другие, которые ждут своей очереди. А мы ждать не будем.
   Мы – это Серая Мышка и ее автомобиль, который резко свернул в подворотню, хотя все говорило о том, что "Мерседес" вот-вот должен вырваться на оперативный простор, ограниченный бетонными заграждениями московской кольцевой автодороги. В одном из дворов Наталья без сожаления оставила иномарку, которая на прощание мигнула ей огоньком сигнализации. Почему-то Наталья была уверена, что там, где ее ждали как специалиста по нештатным ситуациям, она должна появиться инкогнито. Сыграть подобно такому же невидимому противнику.
   Уже через двадцать минут на стоянке такси у Белорусского вокзала появился молодой человек с дипломатом. Он заметно прихрамывал и имел четко выраженный нездешний, не московский акцент. Окая, словно вырос на вологодском молоке, он спросил у водителя, который встрепенулся, непостижимым таксистским чутьем определив очень денежного клиента:
   - В Воронеж доедем?
   - Доедем, отчего не доедем, - так же протянул, словно передразнивая, водитель, - оплачиваем дорогу в оба конца и едем.
   - Годится, - пассажир забросил кожаный чемоданчик на заднее сиденье и тяжело шагнул следом.
   Наталья не стала предлагать премиальных за скорость – перестраховалась  даже в такой малости. Таксист и сам был заинтересован в скорости. Такая уж у них была работа – довезти пассажира до места, содрать денежку, как можно больше, и искать нового клиента.
  - Я, пожалуй, посплю, - сообщила она все с тем же непередаваемым оканьем, и действительно откинулась на сиденье, закрыв глаза.
   Через пару минут Наталья спала. Этому – набираться сил и бодрости впрок, словно верблюд воды – ее тоже когда-то учили. Так что красоту увядающей русской природы, когда лесная зона постепенно перешла в лесостепь, от которой трассу "Дон" отделяли широкие полосы искусственных насаждений, она не увидела. Проснулась от негромкого слова таксиста: "Воронеж", - только тогда, когда Задонское шоссе как раз пересекло невидимую городскую границу, о чем свидетельствовал скромный дорожный знак. Наталья не была заядлой путешественницей, хотя побывала во многих областях России; в ближнем и дальнем зарубежье. Профессиональный взгляд агента три нуля один прежде всего фиксировал пути отхода, места возможных засад и  способы этих засад избежать. А здесь – как она надеялась – в самом Воронеже ей делать было нечего. Разве что нанять другое такси – уже до Нововоронежа, города-спутника атомной электростанции.Такой нашелся на привокзальной площади. Крупина расплатилась с москвичом и кивнула местному, воронежскому таксисту, который в отличие от столичного не только вышел из салона, но и помог инвалиду забраться на заднее сидение.
   Саша –так назвался молоденький водитель – оказался парнем словоохотливым, но увы, малоинформированным. В Нововоронеже он был пару раз – вот так же подвозил пассажиров.
   - Сорок пять километров – сообщил он, - за час домчимся. Главное – в городе в пробку не попасть. Через мост перескочим, а там – только дави на газ.
   Мост проскочили, успев совсем недолго полюбоваться на водную ширь, которую Саша с гордостью назвал Воронежским морем. Наталья хмыкнула – про себя, чтобы не обижать парня. Она сейчас вспомнила другой вид, с собственного утеса на бескрайний океан. Вспомнила с легкой грустью и предвкушением встречи с островом. О гостях на нем – Лидии с Николаем – Крупина вспомнила вскользь. Ностальгией она тоже не отличалась. А вот хорошую шутку понимала и принимала. Особенно если эта шутка шла на пользу делу. Потому и улыбнулась широко и предвкушающе, наконец решив, как она попадет в воинский лагерь, который построил вокруг атомной электростанции генерал Семенов. Как и в каком качестве…
   - Рычков! – генерал-майор Семенов недовольно оглянулся.
   Майор, который обычно следовал за спиной генерала, как хвост за собакой, сейчас отсутствовал. Но – всего пару секунд. Он тут же возник на привычном месте, с привычными же словами:
   - Слушаю, товарищ генерал.
   - Никаких сообщений из Москвы не было?
   Он задавал этот вопрос каждые пятнадцать минут, и неизменно получал в ответ: "Никак нет! Не было, товарищ генерал". Сейчас ответ был таким же – по сути; но вот по форме...
   - Нет Ваня, не звонили.
   Генерал-майор подпрыгнул на месте, разворачиваясь к адьютанту.
   - Майор!!!
  Понимание запоздало. Лишь после гневного выкрика вместе с голосом он узнал и озорную улыбку Крупиной, которая каким-то чудом не только ухитрилась на мгновение сверкнуть своей улыбкой на губах майора Рычкова, но еще и подрасти на пару десятков сантиметров – догнав в росте офицера-десантника.
   - Хотя.., - протянул мысленно Семенов, оценивая рост "Рычкова" более внимательно, - если встанет рядом со мной, эти сантиметры тут же проявятся.
   Он не успел восхититься актерским мастерством Натальи, так же как и задать вполне уместный вопрос: "А где сейчас настоящий Рычков?". Мышка его опередила:
    - Рычков путь отдохнет немного, Иван Михайлович. Заслужил, я думаю. А о том, что я уже здесь, знать никому не обязательно.
   - Особенно наши американским друзьям, - догадался Семенов.
   - Особенно им, - кивнул "Рычков", - где они, кстати?
   - Вон, - махнул рукой генерал, - спешат сюда. Словно чуют горячее.
   Он показал  вниз  холмика, на котором расположился сам - словно Наполеон перед Бородинской битвой.
   Расположился тут не случайно – с пригорка открывался прекрасный вид на широкую пойму реки; на шесть громадных градирен, которые истаивали в вышине светлым паром избыточного тепла, наконец громадным комплексом зданий самой станции, которая обеспечивала электроэнергией практически всю Воронежскую область.
   - Как бы не обжегся, - зловещим предсказанием Наталья предварила совсем не торжественную встречу с тройкой американцев – полковником Ротмэном и его свитой – плечистой, белозубой и даже в чем-то беспечной; словно этим крепким ребятам в заломленных набекрень зеленых беретах уже сообщили, что все будет хорошо – все идет по плану.
   Наталью словно кольнуло в бок понимание того, что такой план действительно существует, и что к нему самое непосредственное отношение имеет еще один соотечественник полковника. Этот человек среднего роста в камуфляже, ничем не отличимым от российского, даже для нее, агента три нуля один, затерялся в такой крошеной свите Ротмэна. Мышка встречала таких умельцев, одаренных от природы и натренированных кудесниками маскировки; сама была такой. Шагни сейчас этот человек назад на несколько шагов, и в десятке российских десантников, которые почетным караулом не давали соваться американцам куда не следовало,  он совсем затерялся бы, стал частью русского монолита.
   - Да.., - протянул мысленно "Рычков", - оставаясь внешне абсолютно невозмутимым - даже когда по его лицу мазнул взгляд неприметного противника, - с Ником, чернокожим цэрэушником – тебя даже рядом поставить нельзя. В смысле его рядом с тобой. Уровень у тебя, парень, тоже не ниже трех нулей. Так тебя и буду звать – Нулем, пока окончательно в него не превратишься.
   Незнакомца в камуфляже никто представлять не стал. Все остальные были уже знакомы. Разве что Мышка впервые видела единственного тут штатского, которого тот самый монолит исторг из своих рядов вместе с рапортом еще одного майора, не менее бравого, чем настоящий Рычков.
   - Вот, товарищ генерал, - отбарабанил он словно на плаце, – доставили. Главный спец тут по науке.
   - Заместитель директора Курганцев Никита Сергеевич, профессор, доктор физико-математических наук, - с  достоинством представился человек в слегка помятом дорогмо костюме. Не знаю, чем могу помочь вам, э…
   - Товарищ генерал, – подсказала Мышка голосом Рычкова.
   Этот  экзамен прошел удачно – никто даже не обернулся вего сторону. Лишь Курганцев благодарно кивнул и уставился в лицо Семенову, очевидно ожидаяЮ, что его тут же отпустят из компании, где ему было совсем не уютно.
   - Очень даже поможете, Никита Сергеевич, - улыбнулся Семенов, - подскажете нам как показать тварям, что засели на вашей станции, кузькину  мать.
   Профессор тоже улыбнулся; потом повернулся к АЭС и улыбка на губах потухла – как раз после очередного вопроса генерала:
   - Для начала просветите нас, товарищ профессор, что это за станция; как много тут… поражающего элемента; ну и что будет, если все это взлетит на воздух?
   - Ничего хорошего не будет, - еще сильнее помрачнел Курганцев, начиная отвечать с последнего вопроса, – три действующих реактора общей мощностью почти две тысячи мегаватт. Больше ста шестидесяти тонн диоксида урана только в реакторах. Сколько еще там, в запасных элементах, не знаю даже я – не моя епархия. И если все это, как вы говорите, взлетит на воздух, у России не останется больше чернозема, лучшего в мире, эталонного.  В смысле чернозем будет и расти на нем скорее всего что-то будет - может еще и лучше прежнего. Только вот все это будет смертельно опасным.  Но для нас лично будет уже все равно  - здесь мы ничего даже не почувствуем. Станем частью  того самого радиоактивного  облака, которое любят изображать в виде гигантского гриба.
   - Вот тут ты и прокололся -  Наталья с  удовлетворением отметила, как дернулся уголок рта у Нуля – что ты знаешь русский, было вполне предсказуемым. А вот то, что террористам ты на все сто довериться не можешь – теперь даже ежу понятно.
   В том, что этот человек ведет здесь свою игру и что в этой игре боевики, захватившие станцию, играют свою строго определенную роль, она не сомневалась и раньше. Так же как и в том, что плох тот режиссер, который берет в труппу актеров-алкоголиков, или – хуже того – склонных к неожиданным импровизациям. Вот этого – непредсказуемости боевиков – и опасался больше всего "союзник".
   - Я уже не говорю о тысячах жертв прямого воздействия ядерной катастрофы, о сотнях тысяч, а может быть и миллионах смертей в отдаленно перспективе. Об экономических последствиях даже не вспоминаю – думаю, что Россия их просто не выдержит. Так что мой совет, э…
   - Товарищ генерал, - опять дипломатично напомнила Наталья.
   - Вот именно, - с благодарностью кивнул ей, а точнее незнакомому офицеру с погонами, на которых тускло блеснули по одной звездочке средних размеров, Никита Сергеевич, - так вот, мой совет – если условия, которые поставят террористы, будут хоть в чем-то приемлемы, надо их принимать.
   Наталья могла бы ему ответить, что условия террористов нельзя принимать – нигде и никогда. Но сейчас "майору Рычкову" никто слова не дал и ответил профессору генерал – не совсем так, как это сделала бы подполковник Крупина, но вполне приемлемо. Этот ответ даже заработал мысленную похвалу спецпредставителя премьера:
   - Давайте сначала выслушаем эти условия. Кажется, нам их сейчас предъявят. Посмотрим, насколько большой аппетит у этих детей гор?
   Генерал стоял прямо напротив въездных ворот на территорию станции, сейчас занятой отрядом в полсотни боевиков. Он первым (точнее чуть позже Натальи, невозмутимо отметившей этот факт) заметил белую тряпку, оказавшуюся парламентерским флажком, высунувшимся в приоткрытые ворота. Следом неторопливо показалась тройка боевиков, один из которых нес подмышкой какой-то длинный верток.
   - Ну что ж, – вздохнул генерал-майор, – пойдем торговаться, как советует Никита Сергеич. Вы с нами, господа?
   Он повернулся к американцам, бросив быстрый, ничего не выражающий взгляд на ординарца. Тот стоял невозмутимо, всем своим видом показывая, что готов за командиром и в огонь, и в воду, и сквозь медные трубы. И не более того. Эту невозмутимость Семенов понял совершенно правильно – его действия спецпредставитель пока одобряет. Генерал и пошел первым, нетерпеливым движением плеча заставив "Рычкова" занять привычное место за плечо. Очевидно для него, боевого генерала, эта сотня шагов была той самой атакой, в которую, как советовал легендарный Чапаев, командир должен быть впереди.
   - На лихом коне, на битюге - кажется их где-то тут разводят, – усмехнулась Наталья собственной шутке, отстав от Семенова – чтобы не было видно разницы в росте.
   Главный противник – не тройка боевиков, вооруженных автоматами Калашникова старой, еще советской модификации, принятой на вооружение в далеком пятьдесят девятом  году – а Нуль, сейчас был явно занят своими мыслями. Может тем, что - как и Наталья - не мог принять активного участия в первом контакте с боевиками.
   - Что значит не могу? - рассердилась она на себя, приводя в состояние, когда все чувства, включая не учтенные наукой, обострились до предела, установленного ей самой, - очень даже могу. Надо только выждать нужный момент... Ну или создать его.
  Вблизи боевики, точнее один из них, главный, на "грозного чечена" никак не походил. Внешне, включая чуть карикатурную иссиня-черную бороду лопатой, очень даже был похож, а вот своей речью - правильной, с уместно включаемой агрессией, или наоборот миролюбивыми полутонами - Наталья стопроцентно решила, что этот человек большую часть жизни провел в цивилизованном обществе. Даже не в Москве, или Питере, а в более "просвещенных Европах". Он и проявил первым ту самую агрессию. Но на первые его выпады – чуть ли не с пеной изо рта и хрипением о неверных, которых он рэзал, рэжэт и будэт рэзать, Крупина не обратила никакого внимания. Ей интереснее было наблюдать за реакцией Нуля. И она уловила момент, когда тот чуть заметно поморщился – бородач явно переигрывал. А тот и сам словно понял. Что играет не очень убедительно. Он оборвал горячую фразу на полуслове и заговорил уже другим – совсем спокойным, даже каким-то деловым тоном. Словно действительно собирался торговаться.
   - Давай, Махмуд, - кивнул он соплеменнику, или вернее сказать, собрату по разбойному ремеслу.
   Тот с готовностью кивнул и резко поднял руки с каким-то свернутыи рулоном кверху. Перед переговорщиками, во главе которых невозмутимой глыбой стоял генерал Семенов, раскатилась карта. Самая обычная шольная карта России. Наталья, краем глаза не выпуская из вида Нуля, нашла на ней Чечню – такую крошечную в масштабах всей страны. Как оказалось, главарь переговорщиков с другой стороны мыслил в одном с ней направлении.
   - Видишь, какая большая Россия, и какая маленькая Чечня? - спросил он, обрщаясь теперь к одному лишь Семенову.
   Генералу бы ответить, что не стоит никому делить Россию и ее часть Чечню. Тогда и сравнивать было бы незачем. Но Семенов  вообще бы не подошел сюда, если бы не молчаливое одобрение специального представителя правительства. И он промолчал. А бородач словно обрадовался:
   - Вот видишь, несправедливо. Поэтому мы здесь. Вот смотри, - он повел маркером, который подали ему из-за карты, толстую линию черного цвета.
   Эта линия была почти ровной и пересекала всю территорию Российской Федерации внизу – от границы с Украиной и вдоль автомобильных дорог, соединяющих Курск, Воронеж, Саратов. И упиралась в границу с Казахстаном, даже немного залезла вутрь ныне суверенного государства. Если Мышке не изменяла память, именно так когда-то пролегала первая линия обороны Московского царства от набегов крымчаков.
   - Вот, - удовлетворенно закрыл колпачком маркер террорист, показывая, что никаких других линий на карте он не приемлет, - вот так будет теперь располагаться граница между Россией и великой Ичкерией. И знаешь почему это хорошо и для Ичкерии и для России? Знаешь?
   - Почему? - невольно выдавил из себя Семенов.
   - Потому что, - захохотал бородач, - эта станция – он махнул за спину – уже не будет для России головной болью. Это будет проблемой Чечни. А у Великой Ичкерии атомную электростанцию никто захватить не сможет. Даже вот эти господа.
   Он ткнул пальцем в сторону американцев, сгрудившихся отдельной группой. И тут же замолчал, потому что даже сквозь его смех прозвучал негромкий, полный насмешки и презрения возглас «майора Рычкова»:
   - А задница не треснет? Большая волосатая задница – когда выселять будешь русских отсюда...
   Бородач пару минут беззвучно похватал широко раскрытым ртом воздух, явно задохнувшись от такой наглости, а потом разразился целым водопадом ругательств; на всех языках, которые знал - а знал он их немало. Но Крупина не слушала опять заверения про "рэзать" и "большие белые мягкие задницы, на которых волосы не растут, потому что они совсем как бабские, и их нужно...". Она следила - опять таки краем глаза - за той гаммой чувств, которые все-таки прорвались на лицо Нуля, вместе с неожиданным вступлением в переговоры "майора". На этом лице легкое недоумение, а потом изумление сменила откровенная радость - словно Наталья, не чая того, сыграла на руку американцу.
   - Ну да, - ухмыльнулась она, обращаясь мысленно к противнику, - сыграла. Или у вас в Америке не играют в поддавки?
   Старший террорист между тем исчерпал и запас ругательств, и воздуха в груди. Он скрипнул зубами, а потом повернулся к полковнику Ротмэну, теперь игнорируя российского генерала.
   - С русскими переговоры не ведем. С американцами, англичанами, французами - хоть с папуасами - пожалуйста. А с русскими - ни за что! Впрочем нет, - улыбнулся он криво, - пусть придет президент Ельцин - своими ножками. С ним говорить буду.
   Он резко развернулся и шагнул в сторону ворот, по ходу выдернув из рук соплеменника, до сих пор изображавшего из себя штатив для карты, большой ламинированный лист и бросил его себе под ноги. А российско-американская сторона проводила  эту тройку, пока спина последнего не скрылась за скрипнувшими воротами.
   - Ну что, пойдем, - повернулся генерал,  укоризненно посмотрев на "Рычкова", - устроим разбор полетов.
   - Вы слышали,- догнал его Ротмэн, - эти люди готовы говорить с нами. Поверьте, генерал, среди нас есть опытные переговорщики. И мы готовы сделать все, чтобы заставить этих людей очистить станцию.
   - Верю, - вполне искренне ответил Семенов, - но дать разрешения сам не могу, - буду докладывать начальству.
   И опять довольно сверкнули глаза тайного агента с псевдонимом Нуль, о котором он даже не подозревал. Будто он был уверен - там, "наверху", скомандуют именно так, как нужно ему.
   Американцы, вышагивая по траве высоко поднимая ноги, еще успели насладиться картинкой, в которой генерал начал выговаривать не в меру разговорчивому адьютанту. Потом два россиянина скрылись в палатки, но и там продолжился разнос, на который Наталья, скрывшаяся от внимательных глаз Нуля, одобрительно кивала головой. А между ней и генералом - на походной койке - вращал глазами связанный Рычков, который никак не мог понять, почему начальство поливает чуть ли не площадной бранью его, а обращается к какому-то...
   - Тоже ко мне, - обреченно вздохнул майор, увидев самого себя перед кроватью, одобрительно кивающему генералу Семенову. И майор Рычков в смятении опять закрыл глаза, продолжив свой вынужденный отдых...
   - Мне хоть что-нибудь объяснят, - почти обиженно спросил генерал у Натальи, когда та кивнула: "Хватит, Иван Михайлович, заканчивай спектакль", - зачем надо было трясти красной тряпкой перед этим бородатым быком?
   - Про быка я не сообразила, - улыбнулась Наталья, возвращая вместе с собственным голосом насмешливую манеру поведения.
   Именно к такой привык Иван Семенов. Он опять вздохнул и приготовился слушать. А Крупина села на койку, практически не потеснив майора, - кивнула генералу, приглашая размещаться рядом, и начала объяснять:
   - Голову даю на отсечение, что американцы - по крайней мере тот, в камуфляже - как то замешаны в нападении на станцию.
   - И сейчас вы, Наталья Юрьевна...
   - И сейчас я дала им возможность поговорить наедине, без свидетелей.
   - Может вы знаете, о чем они будут договариваться?
   - А, - махнула рукой Наталья, - все уже обговорено. Так, может какие-нибудь детали мелкие согласуют. Им другое главное - сделать вид, что переговоры действительно прошли, и что террористы согласились на все условия наших американских "друзей".
- И зачем им это надо? - не понял генерал, - наши веди не согласятся на новые границы.
   - Туфта все это, Иван Михайлович. Специально предъявленные условия, которые конечно же никто и никогда не принял бы. Они и торговались бы, и предъявляли еще какой-нибудь бред, пока все не кончилось бы тем, чем кончилось сегодня за несколько минут.Так что цени - в казармы вернетесь совсем скоро.
   - Не понимаю, - искренне выпалил Семенов, - чему вы радуетесь? Получается, что все планы и террористов, и америкосов пока исполняются?
   - Исполняются, - кивнула Мышка, за исключением одного маленького пунктика. Им нужно, чтобы "переговоры" прошли без лишних ушей - я об этом уже говорила. А наша задача - чтобы эти уши оказались там, где нам надо.
   Она потрепала себя за мочку левого уха, невольно вспомнив Басмача. Генерал очевидно тоже вспомнил этот жест своего бывшего командира и присоединился к ней. Сквозь негромкий смех он спросил, в шутку естественно:
   - И кто же свои уши понесет туда, - он махнул в сторону станции, которую сквозь брезент палатки не было видно, - президент Ельцин?
   - Очень даже может быть, - задумчиво протянула подполковник Крупина...








Глава 15. Нововоронежская АЭС
Подполковник Крупина. Тень президента
   Мавлади когда-то давно, в юности, баловался анашой. Потом надо было строить дом, растить детей… Стало не до баловства. Дети выросли. И пошли вместе с ним, как настоящие горцы, на войну. Теперь это была война с русскими, за независимость Ичкерии. Кровавые стычки, первые победы и кружение головы от запаха крови; от безраздельной власти над захваченными пленниками было круче всякого наркотика. Потом был разгром их отряда, в котором не меньше половины составляли родственники Мавлади. И долгие скитания по горам, где отряд безжалостно били и гоняли с места на место научившиеся воевать не хуже их русские.
   Отряд должен был неминуемо развалиться; разбежаться или сдаться в плен федералам. Но помощь пришла откуда уже не ждали. В отряд влилось несколько мужчин, говоривших на родном языке с заметным акцентом. Один из них стал командиром – взамен дальнего родственника Мавлади, пропавшего неведомо куда. Отряд попал на хорошо оборудованную базу на границе с Грузией. Здесь была крыша над головой, было тепло и сытно. Еще было очень тревожно – их явно готовили для какой-то особой миссии. Потому что таких тренировок по физической подготовке и навыкам владения оружием Мавлади не видел даже во время срочной службы. А служил он в очень серьезных войсках. И там – чего греха таить – у него было несколько хороших друзей, о которых он до сих пор вспоминал только  добрыми словами. Русских, между прочим.
   А новый командир… Свой, чеченец, никаких симпатий не вызывал. Вот и вечером он, сам обходя посты, обжег Мавлади злым взглядом. Обычно он таким взглядом и ограничивался, без слов обещая самые суровые кары тому, кто заснет с оружием в руках или, к примеру, решит на время вознестись поближе к аллаху – хотя бы при помощи той же анаши. Основания у него были – наркотики в отряде водились, каким бы каленым железом не выжигалось их употреление и даже хранение. На этот раз бородатый командир задержался у поста. Постоял, поглядел через узкую щель на русских, которые плотной цепью обложили атомную станцию. Да – Мавлади вместе с отрядом стоял на посту внутри атомной электростанции. Гордость это вызывало нешуточную – на словах, которыми бравировали все. А внутри все внутренности  словно кто-то  скрутил судорогой, да еще сверху щедро полил желчью. Мавлади знал, что когда-то умрет и даже может быть попадет в райские ущи, где его будут ублажать гурии, но…
   - Но не так же – сгоревший, а потом разнесенный по чужой земле мелкой пылью атомным взрывом! – он с ненавитью посмотел на затылок командира, никак не отрывающегося от щели в железной двери.
    Что он там надеялся разглядеть в темноте? Может быть, какой-то условный знак? Во вяком случае бородатый соплеменник, который явно большую часть жизни провел вдали от Ичкерии, довольно хмыкнул и повернулся к Мавлади повеселевший. И даже упел отпустить шутку, прежде чем ушел – стремительный и ловкий, как барс – к следущему посту:
   - Никого не пускать – помнишь, да? Хотя.., - командир расмеялся, - если придет президент Ельцин, впусти и проводи ко  мне.
   Бородач ушел, весте со своим неуместным смехом. А Мавлади совсем не было смешно. Так же как и сейчас, через два часа - когда он непроизвольно вспомнил про анашу. Потому что перед ним, за железной дверью, стоял призрак. Только если в юности в горячечном бреду к нему приходили те самые гурии – обнаженные и распутные, то теперь перед дверью стоял президент Ельцин. Стоял и злорадно улыбаля – прямо как в телевизоре. А потом открыл рот и сказал, тоже вполне узнаваемым голосом:
   - Ну шта уставился? Открывай давай, да к командиру веди. Шта он тебе велел?
   Это не Мавлади – это его дух дрожащими руками отворил тяжеленную дверь, впустил внутрь нежданного гостя ("А может хозяина?", – мелькнула мысль). Засов громко стукнул, возвращаясь на место и воин аллаха повернулся, чтобы выполнить вторую часть приказа – отконвоировать президента в штаб, который бородач устроил рядом с главным диспетчерским пунктом атомной станции. Но за спиной никого не было! Только большая асфальтированная площадка, на которой не смог бы спрятаться даже таракан. Мысль об анаше опять стала заползать в голову, но воин упрямо мотнул ею – время было не предаваться грезам и сомнениям, а решать очень важный вопрос – бежать ли сейчас в штаб, поднимая тревогу на вю погрузившуся в тревожный ночной сон станцию, или.. моргнуть пару раз и посчитать, что все это - и российский президент в первую очередь – ему просто привиделись.
   Мавлади выбрал второе – мигнул не два, а два десятка раз, и постарался выбросить президента Ельцина из головы. Через два часа его сменили. Сменщику он о своем призрачном госте ничего не сказал; даже приказ бородатого командира про президента не передал…
   Наталья Крупина эти два часа провела с пользой. Она выспалась по дороге в Воронеж и теперь спать не собиралась – ни в палатке, где внмательно штудировала планы и схемы атомной станции; ни потом - когда  попала на АЭС под видом призрака российского президента. Менять столь удачный – как она считала сама – внешний вид она пока не собиралась. Потому сейчас в хитросплетниях громадных труб к сердцу станции крался президент – удивительно ловкий и стремительный. Тут Мавлади – увидь он сейчас случайного знакомого, проживающего по адресу: "Москва,Кремль", - вспомнил бы сейчас не барса, а какого-нибудь другого зверя; более мелкого и незаметного. Мышку, например. Но мышку опасную, разящую насмерть. Только вот разить Серая Мышка пока никого не собиралась.
   - Во-первых, – поставила Наталья для себя ограничения, - рано поднимать шум. Один горский воин со свернутой шеей - и вся операция летит намарку. Во-вторых, и это главое, хочется "президенту Ельцину" поприсутствовать на чечено-американских переговорах – хотя бы в виде незримой тени. И наконец третье. Ничего я товарищу полковнику не  обещала, но его слова о "не наших методах" надо уважить. Будем считать, что в конфликте сейчас три стороны – российская, американская и горская; чеченской ее называть не буду, потому что интересы она выражает явно чужие. И если российской стороне, то есть мне, в праве на массовые казни отказано, значит… этим займутся две другие стороны. Как их подтолкнуть к этому?
   Наталья зловеще улынулась и остановила свое бесшумное скольжение вдоль труб. Внизу, в вентиляционное отвертие, замечательно проглядывался зал, оборудованный для деловых втреч.
   - Скорее всего начальство проводило здесь планерки – подумала Наталья, прикидывая, где тут можно разместить видеокамеры.
   Кроме подглядывающей и подслушивающей техники в рюкзачке подполковника было много еще чего; не было только оружия – Наталья посчитала, что на станции его и так слишко много. А чужая, неизвестно откуда появившаяся пуля могла навести следствие на лишние мысли. В том, что следствие будет, она не сомневалась.
- Только не родился еще следователь, - усмехулась Крупина еще шире, - который сможет обнаружить следы тени. Даже если это тень президента.
   До самого утра Нталья исследавала металлические и бетонные катакомбы. Разве что внутри реактора не побывала. Прежде всего Крупина убедилась, что в самых уязвимых местах никакой взрывчатки нет. И что взятый в заложники персонал исправно несет вахту. К восьми часам утра она уже знала точное число боевиков – пятьдеят четыре – их расположение, и даже все варианты их действий на случай штатных и чрезвычайных ситцуаций. Потому что поняла – командиры здесь были обученные, грамотные; в этом была их уязвимоть. Все действия отряда Мышка легко читала наперед. Это если она с началом активной фазы операции просто будет налюдать со стороны. А если вмешается – пусть даже в виде тени президента – тогда приказы командиров можно будет направлять исключительно в одну сторону – нужную Крупиной.
   Еще Наталья представляла себе, что творится сейчас в расположении российского десанта. Именно сейчас - в восемь ноль-ноль - генерал Семенов должен взять  в руки телефонограмму.  С разрешением на переговоры американского полковника с террористами. Она сама диктовала этот текст в Москву; так же как и несколько последущих. Причем попади эти тексты в руки "западных друзей", никакого удивления они бы не вызвали. Телефонограммы вполне логично вытекали из хода переговоров, который тоже был вполне предсказуемым.  Не учитывался в них только один фактор – та самая тень.
    С местом переговоров Наталья тоже угадала; а вот состав участников оказался весьма узким. Полковик Ротмэн топтался со своей неизменной свитой – двумя "зелеными беретами" - в бывшей приемной, где вместо длинноногой секретарши на американцев сурово взирали два "злых чечена" с  автоматами. А в просторном кабинете, где за большим столом могли разместиться три десятка человек, беседовали двое – Нуль и Бородач (именно так прозвала командира террористов Наталья, и тому были свои особые причины). Причем  и не такому опытому человеку, как спецагент три нуля первый, было бы понятно – эти двое хорошо знают друг друга. Они конечно же не стали бросаться в объятия друг друга, но рукопожатием обменялись крепким; и называть стали сразу  по именам – Джим и Надир.  Джимом – как ни странно – оказался именно Бородач.
   - Как долетели? – первым улыбнуля Бородач, он же Джим.
   - Как доехали? – чуть запоздал со встречным вопросом Надир.
  И первым же издевательски засмеялся. Наталья поняла почему – боевики действительно доехали до Нововоронежа; с ветерком как говорится, а не с  боем.  С этим тоже надо будет разобраться, но потом, все потом…
   Между тем два главаря внизу – а Надир в этой операции был явно главнее полковника Ротмэна – обкатывали, не в первый раз очевидно, план "освобождения" АЭС силами ограниченного контингената американского спецназа. А точнее – сдачи американцам станции без единого выстрела. И последующей эвакуации всех пятидесяти четырех боевиков ("Не ошиблась!", - умехнулась Наталья) на транспортных вертолетах для начала в соседнюю Украину, а дальше…
   Дальше было интересно только для видеокамер. Сама Наталья решила, что никакого "дальше" ни для террористов, ни для Нуля не будет. Выпускать из России пятьдесят четыре обученных бойца, окрыленных такой важной, можно сказать стратегической победой… Пусть никаких условий террористов никто выполнять не собирался - их чудовищные территориальные притязания были обычным блефом, способом развязать скандал, в который так удачно "вляпался" майор Рычков. Главная же задача - показать всему миру, что только Америка с его непререкаемым автопритетом и могучими вооруженными силами, может диктовать свою волю - даже террористам. Вполне вероятно, что эти пятьдесят четыре человека станут героями не только для Чечни...
   - Минимум пятьдесят пять, – мрачно помотрела на лицо оживившегоя Нуля Крупина, - а там как получится. Только героев из вас не получится, ребята.
   Разговор внизу велся на английском языке. Он не был предназначен для широкого круга зрителей, а вот сама процедура капитуляции боевиков, как оказалось, должна была транслироватся на весь мир.
   - Пиар… ничего не поделаешь, - вроде бы жалеючи вздохнула  Мышка, а потом зло добавила, - будет вам пиар…
   Первыми из вертолета, грузно приземлившегося метрах в пятидесяти от центральных ворот станции, выскочили как раз журналисты. Они и были, как задумывалось составителями плана (американскими составителями; были еще и другие, но их время пока не пришло) главными гарантами выполнения условий сдачи.
   Их было много, ничуть не меньше, чем американских спецназовцев, которые сразу же оцепили и вертолеты, и всю эту пишущую братию. Генерал Семенов, который стоял на привычном уже пригорке, разобрал лишь логотип CNN; Бородачу, что первым вышел в широко раскрытые ворота, было видно много лучше и больше – сразу  десяток микрофонов ткнулось ему в густую черную бороду. Но задать вопрос не успел задать ни шустрый сиэнэнщик, ни еще более юркий низенький японец, оказавшийся впереди своего  американского коллеги. Потому что Бородач, он же Джим, шагнул вправо от них, оказавшись рядом со старым знакомым, Надиром. Под прицелами камер он взмахнул рукой, в которой был зажат очень скромный по размерам нож и выкрикнул – опять-таки в объективы, а значит практичеки на весь мир:
   - Аллах акбар!
   А потом взмахнул своим крошечным клинком и… голова Нуля, продолжавшего широко улыбаться, полетела в сторону коррепондентов, чуть ли не в руки японцу. Генерал Семенов потом видел в записи этот медленный полет; даже ему, боевому офицеру, стало тогда не по ебе. А журналистская братия, и даже обляпанный кровью японец,словно ничего не случилось, продолжала снимать, как бородатый боевик шагнул к другому офицеру – к полковнику Ротмэну. Тот жертвенным ягненком становиться не пожелал; попыталя снести террориста, внешне уступавшему ему по всем статьям,  с ног. И у него получилось! Полковник навалился на Бородача, выворачивая из его рук уже не нож, а автомат Калашникова, который успел полоснуть длинной - на весь магазин - очередью по людям, толпившимся у вертолетов.
    Нет! В последний момент Ротмэн все-таки успел ударить по холодному стволу Калашникова и вся очередь ушла в толпу боевиков. Воины аллаха начали падать как оловянные солдатики – неустойчивые, но очень опасные. Кто-то из них оказался таким же шутрым, как их командир и невидимая смерть пролетела над головами журналистов, заставив их повалиться на асфальт, но не отпустить камеры. Холодный утренний воздух теперь разорвали крики боли  и с той стороны противотояния, в толпе боевиков – и среди журналистов, и в ощетинившемся автоматическими винтовками строе "зеленых беретов". Спецназовцы ариии США открыли огонь без команды. Их было не меньше, чем боевиков; на их стороне была выучка и один длинный слитный залп, которым все и кончилось.
   Полковник Ротмэн был там – где все простреливалоь пулями из М-16; но ни одна из них не попала в него. Он лежал на афальте, прижатый и прикрытый телом Бородача. Ротмэн чувствовал, как вздрагивает, принимая в спину злые оереди, тело боевика. Казалось, от густого свинцового града нет никакой пощады. Но как только выстрелы закончились и бессильно лязгнули затворы винтовок, ставших сейчас ничуть не опаснее дубинок равного веса и длины, полковнику стало легче. Напичканный пулями командир террористов вскочил на ноги и быстро, хоть и покачиваясь из стороны в сторону, бросился к воротам, оставляя за собой кровавые отпечатки подошв.
   - Не стрелять!  - закричал во все горло полковник, - брать живым!
   Первыми бросились за Бородачом две его "тени" в зеленых беретах, которые в нужный момент оказались совсем не в нужном месте. Увы – за распахнутыми воротами они обнаружили лишь труп террориста, который лежал, уставившиь в низкое августовское небо открытыми мертвыми глазами и задранной кверху бородой. Объектив японского журналиста, первым вскочившего на ноги, обвел широким кругом место бойни и остановился на потрясенном лице полковника Ротмэна. Американец так и сидел на асфальте, мучительно стараясь понять, не почудились ли ему последние слова Бородача, произнесенные почему-то на русском языке голосом Натальи Крупиной:
- Еще один должок за тобой, лейтенант…









Глава 16. Октярь 1999 года. Москва – Вашингтон
Наталья Крупина. Короткое замыкание на Капитолийском холме
   - Ну и где здесь специальный представитель российского правительства? – "товарищ полковник" оторвал взгляд от большого экрана, на котором только что было прокручено три  ролика.
   Снимали с разных камер, но одну картинку – бойню перед воротами Нововоронежской АЭС. Все три останавливались на последнем кадре – на растерянном лице полковника Ротмэна, шепчущего что-то непонятное. Наталья, которая сидела сейчас напротив премьера как примерная школьница – даже коленки вместе свела – подозревала; даже была уверена – эти шепущие губы изучали не один десяток разведок и контрразведок. Но то обстоятельство, что они могли достаточно явственно шептать ее имя, аболютно не напрягало Мышку.
   - Может, он влюбился в меня – еще там, в Афгане. А может, в Коврове.., - отвечала она на предполагаемые вопросы, - и вообще! Не видите – полковник в шоке; можно сказать, заново родился. Мало ли что взбрело ему в голову, пока по нему стреляли свои же солдаты?
   Но премьер ждал ответа на другой вопрос, и Мышка, продолжая играть роль прилежной ученицы, ответила:
   - А не было там никакого спецпредтавителя, товарищ полковник. Вы же сами сказали – это не наши методы. Вот американцы  с террористами без нас и разобрались.
   А потом добавила – зло, с внутренней убежденностью:
   - Только пусть разбираются в следующий раз подальше от России. И разбираются получше. Чтобы не пришлоь воевать уже у себя дома.
   - Как-то слишком убежденно вы об этом говорите, Наталья Юрьевна, аж страшно становится, - вскинул голову к ней премьер, - или у вас есть какие-то факты?
   - Фактов у меня нет, одни предположения, - покачала головой Крупина, - а еще уверенность. Твердая уверенность, товарищ полковник - с террористами заигрывать нельзя. И использовать их в своих целях тоже. Потому что эти звери рано или поздно вцепятся в глотку своему хозяину. Договор с террористами – это договор со смертью. Своей собственной.
   - Хорошо сказано, - согласился премьер, - и правильно. Вы сейчас не другой ролик имеете в виду?
   Мужчина в кресле напротив Мышки улыбнулся - широко и почти счастливо.
   Он как профессионал оценил  тот скандал, что разгорелся после удачно подброшенной пленки со съемкой встречи Бородача с Нулем. Аналитики на другом конце земного шара наверное до сих пор ломают головы – зачем Бородач, который оказался опытным, высокооплачиваемым агентом ЦРУ, примерил на себя вериги мученика за веру?
   -  Флаг вам в руки, и барабан на шею, ребята - ищите и обрящете, - Мышка усмехнулась, но тут же снова стала предельно серьезной, потому что услышала знакомое имя:
   - Левин, - проговорил задумчиво премьер, - мы выяснили, кто это такой. Конгресмен от штата Алабама Менахем Левин. Член палаты представителей - не в первый уже раз. Ни в чем таком… русофобском отмечен не был. Но имеет какой-то интерес к наше нефтянке. А может, не только к ней. У вас нет знакомых в Конгрессе Соединенных Штатов Америки, Наталья Юрьевна?
   Вопрос был задан шутливо; так же, с  улыбкой, Мышка ответила:
   - Есть, товарищ полковник. Только не человек, а медаль. Бронзовая медаль Конгресса за спасение жизни американского офицера. Награждена старший лейтенант Крупина – еще в восемьдесят первом году. До сих пор не получила.
  Два офицера бывшего Комитета переглянулись и расхохотались.
   - Наверное пришла пора получить ее, - отдал приказ старший по званию…
   Наталья не была раньше в Вашингтоне. И в общем-то не стремилась попасть в этот город американской славы. Подсознательно она воспринимало этот город как вражье гнездо. Но теперь, на задании, она полностью отринула все свои предубеждения; даже не загнала их в подкорку, а оставила дома – пригодятся, когда вернется. Теперь же она наслаждалаь видами не такого крупного по современным меркам города. Она успела оценить и удобное расположение столицы, и причудливое, но такое удачное чередование зданий самых разных стилей и огромных пространств, занятых деревьями и кустарниками. Субтропический климат позволял здесь садовникам и дизайнерам творить чудеса.
   Все это она видела из окна такси, которое наняла сразу на несколько часов. По легенде - и для таксиста, и для служащих Капитолия - Наталья сейчас была чуть испуганной сорокалетней бабой из российской глубинки, которой каким-то чудом удалось выручить из плена американского офицера. Правда на языке жителей американской столицы она говорила весьма прилично, но... Наталья разрешила себе такой допуск. Все-таки экскурсия захватила ее - интересно было и с эстетической стороны (даже Пентагон, вокруг которого такси крутнулось три раза, был по-своему прекрасен своим мрачным великолепием) и с вполне практической - кто знает, не придется ли Серой Мышке показывать свое умение на этих улицах. Так что три круга вокруг оплота американской военщины были совсем не лишними.
   Потом был длинный рывок вдоль набережной Потомака, и долгие круги по центральным улицам, которые приближали и приближали Наталью к цели - Капитолийскому холму. Здание Конгресса, вернее целый комплекс зданий, в котором, как уже знала практичная Мышка, была даже своя электростанция ("Хорошо, что не атомная", - усмехнулась она) вырастало на глазах. Его вершина, увенчанная статуей Свободы, или как правильней называлась фигура, насаженная на огромный купол здания - "Вооруженная свобода" - была видна издалека, и служила ориентиром Наталье. Так что она остановила такси за несколько кругов до Капитолия. Тем более, что к самому зданию автомобиль все равно не пустили бы.
   Мышка легко выскользнула на асфальт, и пошла - все по тем же кругам, здесь уже совсем коротким. Было без четверти два пополудни (по вашингтонскому времени, разумеется), а ждали ее ровно в четырнадцать. Ждали у входа, точнее у подножия широкой белоснежной лестницы.
   - Хороша, - оценила это мраморное чудо Наталья, пока не поднимая глаз к самому зданию, тоже великолепному, казавшемуся свежим, несмотря на долгую, более чем двухвековую историю, - хороша, но с... той же Потемкинской в Одессе не сравнить. Да и что это за взраст - двести лет? Мрамор даже пожелтеть не успел.
   Так, подтрунивая над собственной иронией, она подошла к парню в строгом костюме, который сиротливо стоял с левого края, на нижней ступени лестницы с табличкой в руке.   Не очень густой поток людей обтекал его, безразлично скользя взглядами по буквам фамилии и имени, которые никому и ничего в этом городе не говорили. Кроме Мышки, разумеется. Потому что на табличке латиницей было аккуратно написано: "Мисс Наталья Крупина". Наталья остановилась прямо напротив паренька и улыбнулась ему - не снисходительно, как умела и обычно делала в последнее время, а как-то жалко, потеряно.
   - Это я, - дотронулась она до таблички пальцем.
   Парень расцвел - как раз-таки снисходительной улыбкой. С первых шагов по лестнице, с первых слов было понятно - этому мелкому клерку сейчас очень приятно изображать из себя важную, все знающую особу, по какой-то непонятной случайности выполнявшую такое несерьезное поручение. Впрочем, к поручению он отнесся как раз таки серьезно. Как оказалось, прием в палате представителей - в узком ее составе - был назначен на шестнадцать часов. А два часа было отведено на экскурсию. Наталья не возражала. Она чуть раньше успела перекусить в симпатичном ресторанчике - пока таксист терпеливо ждал в автомобиле - и сейчас готова было продолжать и экскурсионную, и вполне рабочую программу. Более того - не будь этих двух часов, она сама бы напросилась на променад, к которому стремятся многие туристы.
   Здесь действительно было на что посмотреть. И что послушать. Молоденький гид, назвавшийся Джоном и успевший подевать куда-то свою табличку, трещал не переставая. Начал с истории - с первого камня, который заложил в основание здания сам Джордж Вашингтон еще в тысяча семьсот девяносто третьем году.
- Вот здесь, - топнул ногой Джон у дальнем от входа углу колонного зала, - этот камень и лежит. А уже в восьмисотом году здесь уже состоялось первое заседание Конгресса! И это было самым великим событием мирового значения на полсотни лет вперед и назад!
   - Ага! - отвлеклась на несколько секунд Наталья от осмотра, который проводила под собственным, особым углом зрения, - а о победе в войне с Наполеоном ты ничего не слышал? Это потому что казаки тогда до Капитолия не доскакали...
   - А еще, - заливался соловьем Джон, - в соседнем здании находится библиотека Конгресса – крупнейшая в мире.
   Он критично оглядел русскую; решил очевидно что по библиотекам эта тетка ходить не привыкла и повел ее в ботанический сад, который тоже входил в коплекс Капитолия. Заросли – очень красивые, но не дремучие, Наталью заинтересовали мало – таких она уже насмотрелапсь в самом городе. А вот укромых уголков, где можно было уединитья с мужичком, в уверенности, что никто не будет подслушивать и подглядывать, практически не было. Мужичком, естественно, был конгрессмен     Левин, и пока Наталья не знала – будет ли сегодня  этот господин на заседании. Так что и прогулка и сама церемония награждения для Серой Мышки была рекогноцировкой; возможностью оглядеться и хотя бы вчерне набросать план операции.
   Что касается укромных местечек, то экскурсия прошла не зря. В качестве последних Наталья выбрала два варианта – мужской туалет и кабину  лифта.
   - Чем черт не шутит, - подумала она, якобы устало перебирая ножками к концу второго часа, - может сегодня и закончу все. Должна же быть у этого Левина хоть капелька любопытства? Может, получится, как у Цезаря: "Пришел, увидел победил!"? Может смогу затащить этого зловредного старикана в тот же лифт или шыгнуть мышкой следом за ним в туалет. Главное, чтобы не подал потом в суд за сексуальное домогателство.
   Она развеселилась.  Джон принял это на счет того, что экскурсия наконец закончилась и они остановились у дверей зала, куда затекал хилый ручеек конгрессменов – в основном благообразных  старцев и немногих мужчин и женщин среднего возраста, как правило страдающих от избытка веса.
   - Да, - протянула Мышка, - и эти люди принимают законы, по которым живет "лучшая" половина человечества. Впрочем (одернула она себя), может, за отвисшими животами и обрюзгшими лицами вскрываются выдающиеся мыслитеели и острые аналитики. Как вот этот, например.
   Ее взгляд остановился на еще одном благообразном старичке - том самом мистере Левине. Любопытство действительно пересилило осторожность. А может, он имел на уме и какой-то свой план, связанный с русской. Именно с ней, а не с теми вопросами, которые конгрессмены собирались обсуждать после того, как отпустят Крупину. И Левину в этой дискуссии место не было – это Мышка поняла по недоуменным и заинтересованным взглядам, которые бросали на него другие старички и старушки.
    Зал, в который она вошла уже без Джона, был небольшим. Четыреста тридцать пять представителей американских штатов поместиться здесь никак не могли.
   - Значит, - сделала вывод Наталья, - здесь заседает какой-то комитет или комиссия, которая в том числе  вручает награды Конгресса. И человек, на которого я успела налюбоваться на фотографиях, а сейчас увидела воочию, в этот комитет не входит.
   К Крупиной подошел еще один служащий – уже внутренней службы Конгресса. Он кисло улыбнулся Наталье и спросил, возможно ожидая отрицательного ответа:
    - Вы говорите по английски, мисс?
    - Говорю, - почти ласково улыбнулась ему Мышка, и добавила – про себя, - и еще на восьми языках свободно.
   На лице служителя теперь проявилось облегчение; очевидно церемония награждения была тут жестко прописана, только вот русских здесь награждали не часто.
   Сам процесс прошел на удивление быстро и буднично. Сухонький старичок – из бывших военных, как определила Мышка – лишь однажды споткнулся в своей давно отрепетированной речи. Ему подали на какой-то подушечке, на каких в России несут ордена за усопшими военачальниками, награду, и ветеран армии Соединенных Штатов Америи в удивлении вздернул остатки седых бровей. На ленте, представлявшей собой широкую красную полосу, которую делила пополам  узкая синяя полоска, был прикреплен знак победы, виктории – латинская "V". Наталья знала, что он означал – свой "героический или похвальный поступок" (именно так было дословно выбито по кругу звезды, которая представляла собой  медаль), награждаемый, то есть она, свершила на поле боя. Это старичка явно заинтересовало, и он тряс руку героине дольше обычного. Так, по крайней мере, представилось самой Крупиной. А Наталья с вполне понятным чувством, которое в книжках называют щемлением сердца, смотрела на эту негаданную награду. Очень уж эта бронзовая медаль была похожа на Золотую Звезду  Героя Советского Союза.
   - Только наша поярче - золото все же...
   Отшелестели жидкие аплодимнты, и Наталья сама – уже без всяких команд и соспровождащих – направилась по короткому проходу меж кресел на выход. Она заметила, как дернулся следом "объект", то есть мистер Левин, и потому совсем не удивилась, когда уже за дверью ее догнал негромкий, чуть глуховатый возглас:
   - Наталия Юрьевна!
   Даже по этим двум словам можно было понять – человек, догонящий сейчас Крупину, прекрасно знал русский язык. Иключительно англоязычный гражданин вряд ли бы так чисто, с каким-то старомодным, как раньше говорили "дореволюционным" оттенком смог бы заставить Наталью повернуься и улыбнуться врагу беззаботно, и даже – как надеялась сама Мышка – беззащитно. Ведь именно она сейчас была в логове врага. И пусть перед ней стоял человек глубокого пенсионного возраста (интересно – дают конгрессменам какие-то особые пенсии?), а за его плечами не подпирали стены плечистые молодцы, все в довольном лице Левина словно кричало: «Вот ты и попала, птичка!».
   - Не птичка, а мышка, - поправила себя Наталья, - давай, Серый волк, веди девочку в свое логово.
   В том, что такое логово здесь было, и что там ее ждут сюрпризы, вряд ли приятные, она не сомневалась.
   - Позвольте поздравить вас, Наталия Юрьевна, - Левин действительно говорил по-русски очень чисто, - не согласитесь ли проследовать со мной в кабинет, чтобы обсудить программу вашего дальнешего пребывания в Вашингтоне?
   - А что, такая есть? - русская округлила глаза в надежде, что старикан не прочтет в них насмешки.
   У самой Наталья такая программа уже была, но об этом она, естественно, говорить не стала. Она лишь облегченно, с какой-то доверчивой улыбкой протянула ладонь конгрессмену: "Давай, поздравляй!". Это означало одновременно и согласием на  приглашение. Левин мягкую сейчас, очень женственную ладошку поднес сначала к сухим губам - совсем не по-американски -  а потом долго тряс ее в своих руках; даже энергичней, чем ветеран в зале.
   - Наверное, никак не можешь поверит, что эта ладонь может свернуть шею… да хоть вот этому бугаю.
   Мимо них по коридору прошел чернокожий охранник с очень мощной шеей и остальными частями тела. Он посмотрел на парочку с какой-то мрачной нерасположенностью, и Левин поспешно отпустил женскую руку.
   - Ага, - злорадно подумала Мышка, - теперь ты вспомнил о статье про домогательства…
   В кабинет, куда так настойчиво приглашал Наталью конгрессмен, она идти не собиралась, как бы не любопытно было посмотреть на те сюрпризы, что приготовил для агента три нуля один этот хитромудрый стратег. Потому что имела  с давних времен одно железное правило – играть по своим правилам; даже если противник думает обратное. Крупина пошла рядом с Левиным, который предложил  называть его уже вполне по-американски, по простому – Менахем. Наталья совсем развеселилась, вспомнив о своих изысканиях в бечисленных коридорах Капитолия.
   - Вряд ли он пригласит меня в мужской туалет, - окинула она взглядом тщедушную фигурку Менахема, - так что остается вариант номер два – лифт. Если только конечно пресловутый кабинет расположен на другом таже. Да – еще свидетели! Ни за что не зайду в лифт вдвоем с мужчиной, который сам напросился на знакомство…
   Свидетелей перед дверцей; вернее дверцами - их здесь было сразу четыре - оказалось немало. В очереди стояло пять человек; все в строгих деловых костюмах, что в жарком климате означало сорочку с короткими рукавами и неизменным галстуком очень скромных расцветок. А сзади восьмым - вместе с Натальей и Левиным - остановился тот самый охранник. Этот был в форменной одежде; тоже с короткими рукавами. Так они и вошли в лифт; причем Наталья практически втолкнула конгрессмена в кабину, вызвав  какой-то непонятный рык у чернокожего здоровяка.
    Все очень демократично, не перебивая друг друга, начали называть свои этажи, и первым - наверное по старшинству в возрасте, по-английски прошелестел чуть слышно Менахем: "На четвертый, пожалуйста". Лифту, конечно, не было двухсот лет; это был современный высокоскоростной механизм, внутри которого не хватало времени, чтобы задохнуться от мгновеного набора высоты, или наоборот - резкого падения в пропасть. Но даже тех нескольких секунд, что необходимо было промчаться кабине в шахте до четвертого этажа, ему не хватило.
   Наталья развернулась к Левину, словно продолжая неоконченнный разговор и махнула рукой. Рука эта была вооружена, но что это было за оружие?! Обычная на первый взгляд пилка для ногтей. Может быть, уже, чем обычные, но не более того. Конечно, при желании агент три нуля первый могла заколоть самыми различными способами и Левина, и охранника, до сих пор зло хмурившего брови, и всех остальных в лифте. Но зачем? Пилка изготавливалась совсем для других целей. Сейчас она молниеносно, а главное точно вошла в практически невидимое отверстие на панели управления лифтом. Что-то внутри исторгло снов искр и совсем немного вонючего дыма горящей изоляции. В наступившей темноте и тишине его можно было различить разве что по запаху. Но сделать это могла лишь сама Мышка, да Левин, который испуганно ойкнул, когда лифт с каким-то скрежетом остановился.
   Времени было катастрофически мало, и Серая Мышка, которая тоже не умела видеть в темноте, но зато обладала тренированной способностью фиксировать все и всех, скользнув по кабине, не наткнувшись ни на одного пассажира, но каждого одарив усыпляющим касанием. Дольше всех простоял, но все-таки грохнулся с каким-то мягким - явно не на пол, а на чье-то уже лежащее тело - темнокожий охранник. А Менахема какая-то сила подхватила, вздернула высоко кверху, а потом опустила уже в свободном углу лифта. В ухо перепуганного насмерть конгрессмена чей-то голос - явно не русской шпионки - прохрипел по-английски:
   - Рассказывай, Менахем, рассказывай все, что знаешь о ядерных провокациях в России. Кто за этим стоит и главное - зачем все это организовано?
   Левин попытался мужественно возмутиться, воскликнуть дрожащим голосом что-то вроде... Его горло исторгло лиши короткий, полный муки крик, который тут же остановила жесткая рука, хлопнувшая по горлу. Менахем не понимал сейчас, где его истязают - болело везде. И болело так, что он сейчас с радостью оказался бы в аду, в кипящем масле.
   А незнакомец со стальными пальцами, не позволяющими слабо дергающемуся телу сползти на пол, словно мог читать его мысли, потому что прошептал еще более зловеще:
   - Не переживай, еще попадешь. А теперь рассказывай, и побыстрей.
   "Дьявол" тут же превратился в "ангела", который принялся поглаживать грудь Левина так ласково и животворяще, что боль, только что терзавшая тело, мгновенно ушла, и Менахем "запел" - именно то. что нужно было страшному незнакомцу.
   - Бизнес, еще раз бизнес, и ничего кроме бизнеса, - громко шептал он, - знаете, как хочется жить, когда у тебя есть все. Ты можешь распоряжаться жизнью и смертью миллионов, позволить себе немыслимые удовольствия и вообще - все, что пожелаешь. А рядом - на шестой части суши - сидят злобные коммунисты и держат палец на ядерной кнопке. Что должен сделать цивилизованный мир?
   Наталья могла бы ответить этому бывшему соотечественнику - только бывший гражданин СССР мог по прежнему называть свою, пусть бывшую, страну шестой частью суши; пусть даже теперь это была только седьмая часть - что ядерную кнопку у коммунистов давно отобрали. Что:  "Надо договариваться!"; или еще понятней: "Не надо нарываться!". Но она задала лишь вопрос, на который уже знала примерный ответ:
   - И вы надеялись, что такой примитивный шантаж заставит Россию отдать контроль за ядерным арсеналом?
   - Россия Сталина не отдала бы, - немного приободрился Левин, - и Хрущева тоже, и Брежнева. Горбачеву просто не позволили бы. А с Ельциным вполне можно договориться. Даже не договориться, а убедить.
    - В чем?!
   - В том, что он, а в его лице Россия, есть часть мировой цивилизации. И что безопасность для нас общая....
   - И что обеспечить ее сможет только одна сила - ваша, - подсказала ему зло Наталья.
   - Не моя, - скромно потупился в темноте Менахем, - я тут только посредник. Или, если хотите - исполнитель. Бизнес - я уже говорил. Наша корпорация обеспечивает передачу всего ядерного арсенала России в нужные руки, а взамен получает в концессию четверть территории бывшей страны - по своему выбору. Очень хороший бизнес! А если не получится убедить - можно купить.
   - Президента?
   - Ну, окружение его ведь купили...
   С этими словами он и умер - помчался навстречу тем самым котлам от короткого смертельного тычка в грудину.
   - Инфаркт миокарда - штука срьезная,- прошептала Наталья, укладывая свое тело среди остальных, - а ты говоришь: "бывшая страна, четверть территории...". Хрен тебе без масла и майонеза...
  Но прежде она вынула пилку из панели управления лифтом, пристроила ее на место - в дамской сумочке, носить которую тоже пришлось учиться - и немножко пошутила, чтобы прогнать гнев и вернуть обычное равновесие. Она пристроила Левина, бывшего конгрессмена и бизнесмена, в объятия чернокожего секьюрити. Здоровяк первым и очнулся, когда кабину залил свет из открытых примчавшимися к месту аварии  ремонтниками. Здоровяк сел, оперевшись на стенку кабины, с недоумением посмотрел на тело, которое только что сжимал в руках, и немного побледнел. Наталья, которая читала происходившее все вокруг с закрытыми глазами даже подумала, что он сейчас в отвращении плюнет - хотя бы в лицо Левина. Но охранник наверное понял, а может почувствовал, что держит в руках труп; он положил его рядом бережно, насколько это возможно в сидячем положении, да еще с трещавшей от боли головой и принялся командовать.
   Тут же откуда-то появились носилки и люди из службы спасения; процессия из семи носилок направилась на выход, к уже спешившим сюда с воем каретам скорой помощи. Серая Мышка, лежащая на носилках недвижно и неслышимо (как самая настоящая мышка) представляла себе, что сейчас будет происходить в Капитолии, у сломанного лифта. Совсем скоро туда примчатся персонажи "сюрприза", который ей обещал Менахем; они начнут "колоть" охранника, несмотря на его бедственное положение. Потом пойдут звонки - службе охраны, в диспетчерскую скорой, наконец в ту самую машину, которая любезно везла ее в центр города.
   Последнего звонка Наталья ждать не стала. Когда доктор в голубой униформе (тоже с короткими рукавами) действительно поговорил по телефону с требующим что-то начальством и повернулся к носилкам, они были пустыми. Как находящаяся без сознания женщина умудрилась исчезнуть из мчащегося с бешенной скоростью автомобиля, да еще практически перед глазами врача и его помощника? Об этом история умалчивает. Сама Мышка секреты выдавать не собиралась.
   Официально из США Наталья Юрьевна Крупина, бывший старший лейтенант Советской Армии и кавалер бронзовой медали Конгресс так и не выехала.





























Глава 17. Новый, 2000 год. Остров Зеленой Лагуны - Москва
Наталья Крупина, президент и дети
   - Тетя Наташа, - у криком бросилась на шею Крупиной, сидевшей на белоснежном песке Ксюша - одна из близняшек, гостивших вместе с матерью на острове Зеленой лагуны, - это правда, что мы поедем на елку в Кремль?!
   Девочке, как и ее сестричке Аленке было всего пять лет, и она искренне радовалась и ласковому солнцу, и этому песку, который лениво поглаживали теплые волны, и многому еще чему на этом удивительном острове, куда их пригласила тетя Наташа. Она еще не понимала, что ее детство уже не будет прежним, как бы не старались и эта тетя, и другая - шумная и веселая тетя Лида, и мама...   Потому что у нее никогда уже не будет папки - Степана - отнятого злыми дядями навсегда. Зато это хорошо понимала Жанна, ее мама, которая спешила следом вместе со второй дочерью. У женщины, чье тело уже успел покрыть густой загар, было грустное лицо и постоянный вопрос в глазах: "За что?!".
    Наталья на этот вопрос не могла ответить при всем желании. Не могла и утешить молодую вдову тем, что убийцы и ее мужа, и еще многих и многих невинных жертв понесли наказание; и корчатся сейчас - если высшая справедливость существует - на раскаленных сковородках.
   - Да, дочка, - Мышка обхватила ребенка руками, не вставая с песка, и даже повалилась вместе с ней на спину - словно этот живой крохотный ураган снес ее, - поедем в Мескву. Вот сегодня и полетим. А еще через два дня нас будет ждать настоящий Дед Мороз - на главной елке страны.
   - А мы всегда Новый год встречали с родителями, - это более рассудительная и серьезная Аленка внесла немного грустную нотку в разговор, - не спали и до двенадцати часов и потом. Напьемся детского шампанского и веселимся. Даже президента слушали. Вот.
   - Ну и в этом году послушаете, - улыбнулась ей Наталья, опять садясь на песок, с Ксюшкой в руках...
   Президент России устало шагнул в комнату. В ней в этот вечерний час царил полумрак, какой президент любил. Сейчас он мог посидеть немного в кресле, ничего не делая и не думая ни о чем. В эти минуты - перед сном, а может быть и перед очередной, не запланированнной встречей, которые у главы государства не часто, но случались - его старались не тревожить; ни начальник охраны, который всегда был рядом, ни жена, ни...
   Брови президента в изумлении поползли вверх - его любимое кресло было занято. А на память пришла вдруг картинка из старой комедии, "Кавказской пленницы" - та самя, где суровая обличительница сидит в кресле, поджидая похитителя юной девушки с суровым видом и кинжалом в руке.
   - Или это был не кинжал? - такая неуместная мысль не успела еще покинуть его седую голову, когда свет от лампы, что стояла на столике у кресла, очертил все вокруг.
   И сам столик с двумя креслами, одно из которых было занято незнакомкой, и газету в ее руке, скрученную так, что ее немудрено было принять за клинок, и самого президента, который топтался перед этой женщиной, как... В общем так, как обычно топтались перед ним другие, опасающиеся вызвать на себя его державный гнев. Он рассердился - и на себя, и на дерзкую незнакомку, которая продолжала молча буравить его взглядом. Не просто с восторженностью или страхом, к которым он давно привык, а с каким-то любопытством и оценкой - словно диковинное насекомое в микроскоп или...
   - Или в прицел снайперской винтовки, - наконец подобрал нужное сравнение президент и сделал неспешную попытку повернуться, чтобы позвать начальника охраны. Последний постоянно надоедал ему своим пыхтением за плечом, а теперь - в нужный момент - куда-то подевался.
   Попытка удалась, по вместо полузакрытой двери, за которой должен был стоять верный пес, он увидел все то же женское лицо, теперь ужу не изучающее, а предостерегающее. Незнакомка покачала головой и кивнула на кресло, которое успела согреть к приходу хозяина.
   - Садитесь, господин президент, - махнула она газеткой, и в ее голосе, в первых словах этой женщины он опять ощутил какие-то нотки, которые никак не желал примерять к себе.
   - Да ты меня совсем не уважаешь; и не боишься,  - понял он, - тяжело усаживаясь в кресло, которое сейчас показалось совсем не удобным; жестким и угловатым
   Незнакомка села в другое, улыбнулась и опять застыла, продолжив изучить лицо, знакомое миллионам, если не миллиардам. А президент вдруг понял, что где-то уже видел эту женщину; где-то на втором плане - среди тех. кто ничего не решает, а только аплодирует и безмолвно со всем соглашается. Но эта... аплодировать, а тем более соглашаться с чем-то, что ей не нравилось, явно не привыкла. Но сейчас молчала, отдавая право задать первый вопрос ему. И президент спросил, грубо и бесцеремонно, как привык:
   - Кто ты, черт бы тебя побрал. И шта ты здесь делаешь?
   - Ты еще не спросил: "Как ты сюда попала?", - с явным сарказмом и отсутствием всякого уважения парировала его вопросы незнакомка.
   Президент уже отвык. что его называют на "ты". Жена, да дети, ну еще несколько "друзей" - Билл, Гельмут - могли себе это позволить. Но возмутиться не успел. Незнакомка тут же сообщила:
   - Можешь называть меня товарищем подполковником.
   И он вдруг ощутил какое-то стеснение в груди - совершенно такое же, как очень давно, когда опасался, что вот такой, или такая "товарищ подполковник", не привыкшая ходить в форме, войдет в кабинет и начнет задавать неудобные вопросы. Эта вместо вопроса медленно развернула газету и разгладила ее прямо под лампой. С газетного лица на президента глянул он сам - черно-белый, молодой и напряженно-веселый. Именно таким он был в судьбоносном девяносто первом году, когда решалось все - в том числе его личная судьба. Об этом свидетельствовала и дата на первой странице "Комсомолки" - двадцать первая августа девяносто первого года.
   - Августовский путч, - опять закололо в груди.
   А незнакомка, товарищ подполковник, утвердительно кивнула, поняв, что мужчина напротив узнал и газету, и самого себя на ней, и ту самую дату,   и наконец заговорила; по делу, как надеялся президент:
   - В тот день я тоже была в Москве. Прибыла после задания. И тут же получила новое, вот это,  - она постучала пальчиком по газете, по самому носу президента.
   Она взглянула на реальное, не газетное лицо, ставшее каким-то беспомощным и вопрошающим, и негромко засмеялась, очевидно прочитав в его глазах невысказанный вопрос.
   - С какого задания? - продолжила она, - с обычного, каких выполнила немало.
   И она начала диктовать фамилии, хорошо известные ему. Перед этими людьми, никого из которых сейчас не было в живых, он когда-то тянулся и гнул спину в угодливых поклонах, хотя и сам занимал немалый в стране пост. Все эти люди ушли из жизни - вполне естественно, но... Президент, шептавший вслед за женщиной громкие фамилии, вдруг понял - они ушли более чем своевременно - все, как один. И он прохрипел, сквозь ставшее вдруг непроходимым даже для воздуха горло:
   - Так это ты всех их?..
   - Я, - коротко и страшно кивнула собеседница.
   В ее руках громко треснул карандаш - один из тех, что всегда стояли остро отточенными в деревянном стакане с причудливой резьбой там же, на столике, под лампой. Президент уставился на тот обломок, который грозил черным жалом грифеля. А "товарищ подполковник" усмехнулась в который раз. Обломок завертелся в ее пальцах с удивительной скоростью, показывая, что в этих самых пальцах он является грозным оружием, и что очень может быть...
   - Тогда, в девяносто первом, - оторвала его внимание от обломка Наталья  (именно она сидела сейчас перед президентом России) я получила приказ - ликвидировать этого человека.
   Она опять постучала, теперь уже карандашом по носу на газетном листке, и выдержала небольшую паузу.
   - Но не выполнила его, - наконец продолжила она, - почему, сама не отвечу сейчас. И - честно скажу - не раз потом об этом жалела.
   - А теперь пришла выполнить, - в голосе президента не было страха; только сарказм и какая-то насмешка - может над тем, что могло сейчас произойти?
   - Нет, - к его удивлению ответила подполковник Крупина, - только сказать, что по-прежнему готова выполнить его. Чтобы президент России не стал ее предателем.
   - Ну ты говори, да не заговаривайся, - рассердился президент, - хочешь - делай свое дело.  А оскорблять себя не позволю.
   - Я не оскорбляю, - теперь голос Крупиной был ровен и деловит; она готова была доказывать свои страшные слова, - последние события в России... связанные с ядерными происшествия - нужно напоминать?
   - Не надо, - мотнул головой президент; он вдруг понял, откуда он пог помнить эту женщину - именно в связи с одним из последних чрезвычайных происшествий ему и попалось на глаза это лицо; на фотографии.
   Но там оно было совершенно спокойным, а сейчас, в свете настольной лампы - изобличающим.
   - Так вот, - продолжила Наталья, - единственная цель,  которую преследовали террористы - это подтолкнуть Россию к уничтожению своего ядерного оружия. Или к передаче его нашим "новым стратегическим партнерам".
   - Это американцам, шта ли?
   - Тебе виднее. Я с ними не обнимаюсь...
   Президент готов был поклясться, что она не договорила: "Я их уничтожаю!". Он выпалил, со всей возможной убедительностью:
   - Никакого контроля над ядерным оружием ни американцы, и никто другой не получат!
   - Верю, - опять кивнула, к его удивлению подполковник, - я - ВЕРЮ! А американцы нет. И будут прододжать свой ядерный шантаж. А может, придумают и еще что похуже. Потому что уверены - нынешний президент пойдет на такой шаг. Внутренне он к этому готов.
   - Нет! - хотелось закричать глубокому старику, который нес на себе тяжеленный груз ответственности за страну. А теперь эта тетка, бесцеремонно вторгшаяся в его кабинет и его жизнь, придавила его совсем уж неподъемной тягой.
   - В общем,  - Наталья выпрямилась в кресле, словно готовилась огласить приговор, - я тебя предупредила. Выводы делай сам. Со своей стороны могу пообещать только одно. Если повторится еще одна попытка шантажа, то  тот приказ подполковник КГБ выполнит.
   Ее рука повела обломком карандаша по газете, рисуя на отчаянно-веселом лице окружность прицела. А потом поднялась и с размаху ткнула острием обломыша прямо в нос. Карандаш сломался еще раз, теперь на несколько кусков. Рука, только что очертившая страшную окружность на тонком пожелтевшем листке так осторожно, что ни разу не вспорола его острым грифелем, аккуратно подобрала обломки. И высыпала их, как-то разместив в стакане, который был полон других карандашей, таких же острых. Они сейчас напомнили президенту острия пуль, что вылетают из автоматического оружия. Он остановил завороженный взгляд на этих черных остриях. А когда перевел его на кресло напротив, оно было пустым...
   - Тетя Наташа! - это уже Аленка забралась на коленки Крупиной.
   Последняя поспешила чуть  отодвинуть стул от праздничного стола, чтобы посместиться за ним уже вдвоем. Стол этот - в большой зале специально снятого особняка - еще недавно радовал глаз строгой роскошью блюд, накрытых приезжими официантами. Потом эти люди в нарядных ливреях с профессионально-улыбчивыми лицами были изгнаны из дома, и праздник начался. Точнее продолжился; начался он в Большом кремлевском дворце, куда все четверо - Мышка с Жанной и две малолетние озорницы попали в самый нужный момент - тридцать первого декабря. Теперь - за пять минут до Нового года, когда календарь был готов сменить первую букву даты с единицы на двойку, стол не был таким безупречным. Зато приобрел вид настоящего домашнего пиршества.
   - Тетя Наташа, - опять затеребила ее малышка, - а тебе на Новый год какой подарок сделали?
    Сама она, как и ее сестернка, уже успела нарадоваться и наиграться нарядными куклами. Наталья на мгновение опешила, а потом приняла из рук девочки рисунок. На обычном листке одиннадцатого формата была старательно нарисована елка с хороводом, в котором Крупина вместе с девочками принялась узнавать - себя, самих девочек, их маму...
   - А это кто? - ткнула она пальцем в дядьку с большим носом и короткими ногами.
   За спиной этот уродец, старательно вырисованный детской ладошкой, держал большой мешок. Наталья выдвинула гипотезу:
   - Это Дед Мороз?    -
   - Ну что вы, тетя Наташа, - засмеялись сразу обе близняшки (Ксюша забралась на другое колено Крупиной), - Дед Мороз на елке остался. А это президент.
   - С подарками?!
   - Конечно, - крохотный пальчик ткнулся в телевизор, который по случаю праздника не выключили после передачи "Спокойной ночи, малыши". Теперь - за пять минут до Нового, двухтысячного года, на экране появился недавний собеседник Серой Мышки. Лицо президента было торжественным и одновременно каким-то грустным. Он поднял глаза от листков, что очевидно лежали перед ним, и начал говорить:
   - Доргие россияне...
   Он говорил, не заглядывая в шпаргалку, делая долгие паузы и заметно волнуясь, а Крупиной представлялось, что он продолжает их разговор. Что это именно ей он сказал, запнувшись на мгновение:
   - Я ухожу!
   Мышка прижала теплые худенькие тельца к себе и прошептала, уткнувшись лицом в одну из светлых головок:
   - Во и мне подарок сделали, родные мои...

 


Рецензии
Интересно...мне понравилось,хоть и не все подряд прочла,надеюсь как времени будет больше -уткнусь в Вашу прозу.Спасибо,что посетили мою страницу.Вирджиния.

Вирджиния Домарк   18.02.2017 19:55     Заявить о нарушении
Большое спасибо. Кстати, это вторая книга. Первая тоже есть на "Прозе". Третья и четвертая написаны; сейчас завершаю пятую, последнюю. Приглашаю. Василий Лягоскин.

Василий Лягоскин   18.02.2017 20:54   Заявить о нарушении
Да,спасибо. Василий,Вы не могли бы оформить немного иначе текст. Я понимаю ,что Вы пишите в Ворде и вставляете на " прозу.ру" -у меня такой тоже есть-,но это затрудняет чтение.
Интересно было бы с Вами пообщаться.

С уважением В.


Вирджиния Домарк   19.02.2017 01:17   Заявить о нарушении
Добрый вечер. В других форматах эта книга (как и многие другие) выставлена в интернет-магазинах. Но там, как понимаете, платно. Хотя, говорят, можно где-то поискать и бесплатные варианты. Не знаю - не искал. Я сейчас нахожусь на том этапе, когда интересно писать, а не читать. Надеюсь оставаться в таком формате подольше. С интересом и уважением приму ваше мнение. Василий Лягоскин.

Василий Лягоскин   19.02.2017 19:16   Заявить о нарушении
Спасибо,Василий. Я тоже так поняла,что время поджимает,а успеть хочется. Я согласна в том,что писать интереснее,чем читать,когда всего начитался.Бывают остановки на пути. Взялась читать Вашу первую книгу.Мне нра,подумала,что Вы скорее всего профессионал...

Удачи.Позже еще заскочу к Вам

С уважением Вирджиния.

Вирджиния Домарк   19.02.2017 21:12   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.