Я вижу далеко

Цикл

Стрекозы над рекой
 угодны, видно, Богу.
 Врагов нажить легко –
 друзья же и помогут.

 Не трудно различить
 их, как стихи и прозу;
 из-под земли ключи
 бьют чистые, как слёзы.

 Потом впадают в муть
 воды пустопорожней,
 и, как ни баламуть, –
 враги друзей надёжней.

 Их чуешь, знаешь, ждёшь,
 предвидишь прохиндеев;
 предательство и ложь
 друзей – куда страшнее.

 Больнее, говорю,
 под корень боль косила!
 Простить могу ворью,
 предателей – не в силах.

 Когда душа штормит
 и злых обид метель в ней,
 мне чхать на динамит,
 предательство – смертельней.

 Я вижу далеко,
 шагаю с веком в ногу:
 друзей нажить легко –
 враги же и помогут.

 ПАМЯТЬ – ЭТО МИРАЖ

 Догорает закат,
 туч неброских полова;
 не вернётся назад
 ничего из былого.

 Память – это мираж,
 сны цветные ночами;
 предостаточный стаж
 у меня за плечами.

 В нём враги и друзья –
 всё и просто, и сложно,
 но разъять их нельзя
 и забыть невозможно.

 А на кладбище – тишь,
 вольно, муторно, строго,
 постоишь, помолчишь,
 повздыхаешь немного.

 Цифры горестных дат,
 крест, прощальное слово;
 не вернётся назад
 ничего из былого…

 ДОВОЕННЫЕ СНИМКИ

 Адриатики ветры,
 злой норд-ост, суховей,
 носят мальчики гетры
 из приличных семей.

 Все в коротких штанишках,
 носят скрипки они, –
 это прошлого фишки –
 довоенные дни.

 Это старые фото:
 на скрещенье дорог,
 всё предвидящий кто-то
 их зачем-то сберёг.

 Дуют ветры из детства:
 всё стоят у стены,
 мне от вздоха не деться,
 вот, мол, «дети войны».

 Где вы, Шурик и Витя?
 Где ваш дядька – солдат?
 Время горьких открытий.
 Время горьких утрат.

 Всё, что было – смешалось
 в ком из бед и борьбы,
 то ли времени шалость,
 то ли шутка судьбы.

 И погибшие скрипки,
 нелюбимые, – ах! –
 вызывают улыбки
 со слезами в глазах.