Астафьев Виктор Петрович и его поклонники. Рассказ

Астафьев Виктор Петрович и его поклонники. По лесной дорожке от станции Сорокино до садовых участков общества «Вишенка» шли две женщины. Можно было бы, конечно, идти по проселочной дороге, утоптанной и заезженной, среди дачных домиков, но день был жаркий, дорога пыльная, а в лесу было всё не так. Там было прохладно. Тоненький ручеёк вился вдоль дорожки и позванивал чуть слышно. Солнце просвечивалось сквозь обильную листву и только ласкало, а не жарило и не палило. Поэтому в голову могли прийти только самые отрадные и разумные мысли. Не потому ли разговор между этими женщинами был очень интересен? Одна из них (её звали Лена, она работала в библиотеке известного в городе института) говорила своей подруге Кате, которая работала контролёром в Сбербанке: «Прочла я недавно роман Астафьева «Прокляты и убиты». Хожу теперь под впечатлением сама не своя. Тяжёлая книга. Я её читала три месяца. Почитаю немного и откладываю, опоминаюсь. Приду в себя и опять начинаю читать. Страшная книга о войне. Зачем он её написал? Теперь я понимаю – эта книга убила его. Такое вновь пережить.… Но ведь надо было написать. Надо! И так написать, так подвинуть читателей к тем событиям, чтоб никаких иллюзий насчет этой войны не осталось. Никаких! Раньше, в детстве, в юности война представлялась мне как нечто далёкое, а теперь вот всё это рядом, всё это моё, всё это со мной. Сильная книга».
Катя внимательно слушала свою попутчицу. Какая-то мысль волновала её. Она хотела было что-то возразить, но не решалась. Она только осторожно спросила:
– Лена, а ты много прочла у Астафьева?
– Да, но не всё, – ответила Лена. – К сожалению, не всё.
– Тебе нравится этот писатель?
– Да. Очень.
– А вот мой муж не любит Астафьева. Он даже имени его не хочет слышать. Он говорит, что это враг. Что это …. Очень плохой человек.
– Астафьев?
– Да, Астафьев.
Лена замолчала. Муж Кати – Петр Николаевич – был ей глубоко симпатичен. Он был трудолюбив, скромен, приветлив, отзывчив. Любил, правда, иногда пропустить рюмочку-другую, за что ему попадало каждый раз от его громогласной супруги. Должно быть, он был коммунистом, но не в этом дело. Пусть он будет кем угодно: коммунистом, монархистом, правдистом – это ничего. Главное, он был порядочным, хорошим человеком, и потому он никак не мог не любить Астафьева и его книги. И вдруг Лену осенило.
– Катя, да читал ли он что-нибудь из Астафьева?
– Нет, – ответила Катя. – И я не читала.
– Вот оно что! Ну, это можно поправить. Я дам тебе книгу «Царь-рыба». Пусть прочтёт.
– Ой! – воскликнула Катя. – Нет! Он её выбросит. Не будет читать. Я же говорю, он этой фамилии не выносит: Астафьев!
Лена задумалась. Некоторое время женщины шли молча.
А дорога и лес были изумительно красивы. Деревья в этой части их пути отступили в сторону, дав место высоким травам иван-чая и белоголовника. Травы были в цвету и благоухали, пронизанные солнцем. Тяжёлые неповоротливые шмели сонно гудели над ними. Всё вокруг купалось и нежилось в ослепительном солнечном мареве. Ручеёк, спрятавшись в густой траве, притих, будто испугавшись чего-то. Но это не мешало ему упорно проталкивать свежую, прохладную водичку вперёд и вперёд, к речке, что текла неподалёку. Женщины невольно остановились, захваченные новой красотой леса. Они смотрели и не могли насмотреться, вдыхали пьянящий аромат белоголовника и не могли надышаться.
Между тем, Лену опять осенила какая-то мысль. Она улыбнулась и заговорила снова.
– Катя, а что если помирить твоего мужа с Виктором Петровичем Астафьевым? Ну, я преклоняюсь перед Астафьевым и твоего мужа очень уважаю. Он хороший человек. Зачем им быть по разные стороны баррикад? Это же не нормально. Знаешь, что я придумала? Я пишу небольшие рассказы в газету. Ты знаешь об этом. Так вот, я перепишу от руки какой-нибудь рассказ Астафьева, а ты покажешь ему рукопись и скажешь, что это – мое творение. Посмотрим, как он отнесётся к рассказу.
Катя подумала и рассмеялась.
– А что! Здорово! Давай разыграем мужика. Посмеёмся хоть.
Сказано-сделано. Через два дня Лена принесла Кате на квартиру несколько листков бумаги, выдранных из школьной тетради и исписанных чётким ровным почерком. На другой день Катя позвонила по телефону и сообщила Лене о том, что Петр Николаевич прочёл её рассказ и был просто потрясён до глубины души писательским мастерством Лены.
– Он говорит, что у тебя есть талант. Давай, напиши ещё что-нибудь, – говорила Катя, посмеиваясь в трубку. – Он просил ещё чего-нибудь твоего почитать.
– Да ради бога! – ответила Лена. – Сколько угодно.
На другой день она принесла Кате целую тетрадь в 18 листов с астафьевскими рассказами.
– Все, больше не могу! Слишком это затратная штука. Всю ночь переписывала. Аж руку заломило, – призналась она.
В тот же день вечером Пётр Николаевич позвонил Лене.
– Лена, дорогая, – говорил он своим доброжелательным размеренным голосом в телефонную трубку. – Вы знаете, что у вас талант? Большой талант! Я даже никак не ожидал. Вам надо печататься. Вам надо издать свои произведения. Вы где-нибудь печатаетесь?
– В газете иногда, – ответила Лена.
– А книгу? Книгу вы пробовали издать?
– Книгу? Да нет… Это же дорого. У меня на это денег нет. И… издательство – не моё дело. Я не знаю, как это делается. Я напишу, и всё, и до свидания. Если газета напечатает, то это всё. А если нет – то и ничего нет. На всякие хлопоты с изданием у меня нет ни сил, ни времени, ни желания, ни денег. Ничего. У меня же семья, работа. Они всё съедают. Ничего у меня нет. Ничего.
– Ах, Лена, Лена, – вздохнул Пётр Николаевич. – Российская душа – безалаберная и безответственная. Но ничего, я тебе помогу. Я посоветуюсь с товарищами. Что-нибудь придумаем.
И он положил трубку.
Вскоре к Лене прибежала Катя. Лицо её было бледно, глаза расширены.
– Ну что, подруга? – закричала она. – Вляпались мы с тобой и с твоими рассказами по самое никуда. Он же хочет показать их своим товарищам по партии. Ох! Зря я тебя послушала. Посмеяться захотела. Представляешь, какой скандал будет, когда они докопаются, чьи это рассказы! Да мне Пётр Николаевич никогда не простит этой проделки. Ты понимаешь, как мы его ударили? Каким дураком выставили. Он будет хлопотать, чтобы издать давно уже напечатанные рассказы ненавистного ему Астафьева. Что делать? Что делать?
Катя бегала по комнате, заламывая руки. Лена сидела за столом, опустив голову и о чём-то задумавшись.
– Ну, умница, ты что-нибудь придумала? – крикнула Катя, остановившись возле неё.
– А что тут можно придумать? – Лена кротко взглянула на Катю и слабо улыбнулась. – Каяться надо, и всё тут. Я позвоню Петру Николаевичу и объясню ему всё. Скажу ему, что ты ничего не знала, что я и тебя обманула. Повинную голову меч не сечёт, я надеюсь. Главного мы достигли. Он прочёл хоть немного из того, что написал Астафьев Виктор Петрович, и ему это очень понравилось. Хоть ценой обмана, но мы сдвинули его с мёртвой точки, к которой он так крепко приклеился.
Катя подскочила к Лене.
– Звони, звони ему сейчас же! Я же домой не смогу пойти, пока ты не позвонишь.
Лена поднялась из-за стола, подошла к телефону, набрала номер. Лицо её будто бы отвердело. Казалось, она знала, что нужно сказать Петру Николаевичу.
Петр Николаевич живо откликнулся на её звонок.
– Да, Лена, слушаю вас.
– Пётр Николаевич, – с усилием, почти по складам заговорила Лена. – Простите меня, ради бога. Я не должна была этого делать. Рассказы, которые вам показала ваша жена, написала не я. Автор – Виктор Петрович Астафьев. Катя не виновата. Я обманула её. Простите меня. Я разыграла вас… Пошутила…
Пётр Николаевич не ответил. Немного помедлив, он положил трубку. Лена повернулась к Кате.
– Всё, – сказала она ей. – Можешь смело идти домой. А он будет теперь презирать меня.
– Вот горе-то! – воскликнула Катя и расхохоталась. – Хотела бы я, чтобы он презирал меня так же, как тебя. А то ведь нет. Вцепился, как клещ в задницу, и не оторвать. Это тебе: здравствуйте и до свидания. А мне так: подай, унеси, приготовь, зашей… Ну, ладно. Не думай и не расстраивайся. Он отходчивый. Всё будет хорошо.
Но хорошо не было. Лена перестала бывать у Кати, а в Сорокино тщательно избегала встреч с Петром Николаевичем. До поры до времени её это удавалось.
Был конец августа. Осень неслышными шагами прокрадывалась сквозь лесные заросли к дачным посёлкам. Электричка полным ходом мчалась к станции Сорокино. Лена неотрывно смотрела в окно. Там, за окном, творилось нечто невыразимо прекрасное. С каждым поворотом колеса поезда всё новые и новые красоты открывались её взору. Представьте себе: серо-розовый клубящийся туман, пронизанный лучами восходящего светила, клочками поднимался к синему небу. Солнечные лучи, достигнув поверхности земли, зажигали на ней мириады разноцветных блестков. Желтизна и багрянец кое-где чуть тронули ещё непобедимую зелень леса, а угрюмые, темные ели и сосны уже нахально заявили о себе, выделившись на фоне летнего разноцветья. Склоны невысоких гор, возвышавшиеся вдоль железнодорожных путей, небольшие пространства между ними, всё ещё окутанные полупрозрачным туманом, тотчас же вступали в игру красок и света, едва только солнце касалось их своим сиянием. Белоголовник и кипрей уже отцвели. Белоголовник поник, съёжился, стал незаметным, а кипрей ещё обозначивал себя серебристо-белыми венчиками, устремлёнными к небу. Ещё совсем недавно эти венчики были нежно-розовыми цветами, а теперь цветы были уже не цветы, а седые венчики.
Лена невольно вздыхала, глядя в окно. Было очень грустно от мысли, что всё, в конце концов, заканчивается на белом свете.
– Разрешите присесть? – прозвучал над ней мужской голос.
Лена подвинулась ближе к окну, но, уловив в голосе мужчины знакомые нотки, оглянулась. Это был Пётр Николаевич. Пламя полоснуло её щёки. Она отвернулась к окну, но ничего там уже не увидела.
– Лена, – заговорил Пётр Николаевич. – Почему вы перестали бывать у нас?
Лена не ответила.
– Вы думаете, что я обижен? Сержусь на вас? Вовсе нет. Я благодарен вам. Урок был жестоким, надо правду сказать. Но… Да повернитесь же вы ко мне лицом! В конце концов, с кем я разговариваю? Не с самим же собой!
Лена повернулась к нему, и боязливая улыбка осветила её глаза.
– Вот так-то лучше. Конечно, я был сердит, но я задумался о том, что побудило вас поступить так не деликатно. Что это за писатель такой – Астафьев, если вы, ходячая скромность и интеллигентность, совершили такой беспардонный поступок. – Пётр Николаевич улыбался. – Там мне дали повесть «Сон о белых горах». Я начал читать и понял всё. Я перечитал эту повесть дважды. Потом были «Царь-рыба», «Последний поклон»… Я благодарен вам, многое пришлось понять и переоценить. Только напрасно вы выгораживали мою жену. Я уверен, что Катерина была в курсе вашей проделки. Возможно, она и надоумила вас сделать это. Но как бы там ни было, спасибо вам, от всей души спасибо. А свои рассказы вы мне всё-таки принесите. Я думаю, что они неплохие. Человек с таким воображением, с такой непреклонной волей не может быть не интересен. Правда ведь?
И Пётр Николаевич близко взглянул в глаза Лены.