Смерть Бонни и новая жизнь

         21 июля. Катя проснулась и вспомнила, что ровно год назад, именно в такую ночь впервые пришел к ней этот сон о далекой, затерявшейся в столетиях девушке с необыкновенной судьбой. И что тогда она находилась в больнице и готовилась совершить самое чудовищное, самое противоестественное деяние, которое может сделать женщина – она готовилась убить своих нерожденных детей. И именно этот провидческий сон отвратил её от зла. И спас от вечного проклятия душу. Словно кто-то свыше подключил её к космическому полю информации – она ясно увидела прошлое, словно сама жила две с половиной тысячи лет назад…
        Катя легко соскочила со своей кровати и подошла к тихо спящим и досматривающим последние перед пробуждением сновидения,
детям. Мальчик с темными, почти черными волосами и синими глазами: -  «Как у отца, - подумалось Кате, - а девочка – золотоволосый ангел, волоски такие тоненькие, такие светлые… Как у Русы!»
        Она отправилась на кухню и  быстро, пока еще не проснулись дети, сварила себе чашку кофе и, включив телевизор, стала смотреть новости.
        - В Нью-Йорке вызван на комиссию сената по антимонопольной  деятельности  глава корпорации «Технологии будущего» Стивен Спрингфилд.  Его жена Нина недавно давала благотворительный бал, на котором явилась перед гостями в  неподражаемой  изумрудной диадеме стоимостью в три миллиона долларов, которая, как мы подозреваем, была незаконно вывезена из России в середине восьмидесятых годов её дедом – Шубиным Константином Константиновичем.  Взгляните на фотографию из старинного журнала – здесь молодая прабабушка Нины красуется в этой самой диадеме, колье, серьгах и кольце, сделанных из одного огромного изумруда. Все компоненты комплекта были утеряны во время Революции и до конца восьмидесятых годов нигде, ни на одном ювелирном аукционе, не всплывали. Но сегодня и кольцо с огромным изумрудом и, главный предмет гарнитура – великолепная диадема, снова оказались в руках наследницы. Остаются потаенными колье и серьги, но как сказала недавно Нина Спрингфилд, существует семейная легенда, даже заклятие, что это уникальное,  поистине единственное в своем роде  в мире  украшение может принадлежать только потомкам  семьи Шубиных-Лавровых. И она надеется, что они к ней вернуться…
        - Как странно, - сказала себе Катя, -  Михал Михалыч всю свою жизнь ждал этого известия, и не дождался, но не успело остыть его тело,  как тут же и обнаружилась его внучатая племянница, да еще и с легендарной диадемой на голове… - Подумав, Катя добавила. - И с надеждой заполучить мои серьги! Почему она думает, что именно она одна в мире наследница? Она имеет информацию? Она знает о судьбе Михаила Михалыча Рейна? 
        Серьги мои! Но они мне не нужны. Если она уверена, что весь комплект вернется к ней, так тому и быть! Я расстанусь с серьгами. Мне их носить не придется, к ним нужна охрана. Так пусть их у меня выкупит! За ту чудовищную сумму,  в которую их оценивают там. Но как мне ей сообщить, что я владею серьгами? Телефона её я не знаю и не узнаю никогда. Написать на адрес головной компании её мужа? Но такие миллиарды за короткий срок честные и совестливые люди не делают. Не доверяю я миллиардерам! Мало ли какая комбинация придет в его изощренный мозг, миллиардеры, ходят слухи, феноменально жадны и не любят расставаться даже с самой малой толикой своих богатств.  Да и мое письмо запросто могут у нас вскрыть… 
        И, ни-че-го у тебя, девочка не получится – серьги либо отберут те, кто стоит сейчас у власти, как тебя предупреждал Михал Михалыч, едва ты с ними высунешься, либо эта самая Нина, через суд потребует задаром свои изумруды, ведь как ни крути, именно она является потомком родов Шубиных-Лавровых. (Катя не знала, что наше государство не отдает наследникам ничего!) А ты – ты всего лишь, если верить снам, потомок Александра Македонского, да и то, весьма, весьма сомнительный!  Разумеется, чушь всё это! Хотя расскажи я  Витьке, он поверит в этот бред сразу же! И с восторгом! Он как раз и занимается эпохой завоеваний Александра, историей и философией этой эпохи. Значит, бродит что-то в нашей крови – отголосок ушедших знаний, отдаленный след, как эхо эха!
        Катя внезапно вспомнила, что сегодня у неё день рождения – 21 год! По европейским меркам – совершеннолетие! Но никто об этом не вспомнит. Кроме  нуждающихся в ней детей, никто её не любит. Отец устал от своих отцовских обязанностей и пребывает в тепле и неге новой любви и жизни возле Адриатического моря. Изредка звонит. А брат и звонить не стал. Вычеркнул её из своей жизни. Она это переживет! Но её не любит и тот, кто дал  ей этих детей.
        Она вспомнила его руки и ласковые губы на своих губах, и его улыбку – забыть её невозможно – она обещание рая. Обещал Рай, А погрузил в Ад?
        Не смей, Катя, не смей! проклинать отца своих детей. Да, бросил, да, предал, да растоптал любовь, но он дал тебе самое лучшее, что мужчина может дать женщине  - дал ей здоровых, хороших, самых драгоценных в мире  детей.
        Она  вернулась в комнату и взяла в руки маленькую иконку в серебряном окладе – самый добрый и почитаемый православный святой взглянул на неё строго, по-отцовски, но рука была поднята в благословении.
        - Ради счастья моих детей, клянусь никогда, никогда не поминать злым или обиженным тоном их отца. Я его прощаю!
      Избави меня от волшебства лукавого, от соблазнов, от искуса… дай силы, укрепи в вере. – Прошептав самодельную молитву, Катя оглянулась, её внимание привлекли странные, хрипящие звуки.
        Собаки, как всегда утром, расположились у её ног, и терпеливо дожидались, когда она выпьет чашку утреннего кофе, а потом поведет их на прогулку. Но сегодня Катя увидела, что Бонита  лежала на полу совершенно безучастная, и тяжело, со свистом дышала, иногда всхрапывая. Её глаза затянулись темной, предсмертной пленкой.
        - Не делай этого, Бонни, – прошептала Катя, опускаясь рядом со страдающей собакой на колени. – Живи! Ты еще можешь прожить несколько лет, тебе всего-то двенадцать-тринадцать, если я не ошибаюсь, и болезней нет у тебя необратимых.
        - «У меня есть одна болезнь, - хотела ответить собака, - тоска по хозяину! И сейчас я пойду к нему навстречу, побегу по вот этому золотому лучу, что лег у моих ног! По радужному мосту, в страну вечной охоты.
        Прощай, - крикнула она на прощание, - и будь счастлива!»
        Но, конечно, этих слов Катя не услышала. Она заплакала, увидев, что глаза собаки застыли, и из её рта побежала маленькая струйка крови, тело Бонни дернулось, в агонии она еще несколько раз перебрала лапами, словно куда-то пошла, и затихла.

        Катя долго бродила по улицам с коляской, и  не знала, как ей поступить с телом собаки. Наконец, она приняла решение, вернулась в свой двор, разыскала дворника – студента, по совместительству метущего асфальт,  и сказала ему о своей беде.
        - Что-то часто стали умирать у вас собаки, - поворчал студент, - в прошлом году, кажется, уже  хоронили. Ладно, я понял, что надо делать… Но это обойдется папаше Дорсету в лишних пятьсот долларов.
        - Сколько? – Опешила Катя.
        - Не боись! С тебя – лично пятьсот рублей, поняла. 
         Он забрал тело животного, завернул в байковое одеяло и унес. Катя осталась сидеть со смущенной душой. То, что она задумала сделать, было грехом. Но она понимала, что это – правильно!
        Дворник-студент сначала тоже долго не мог понять, зачем жечь тело собаки, если можно отправиться прямиком в Лосиный остров, в смысле в Сокольники в районе Малинковки, и закопать там собаку под каким-нибудь деревом. Но женщина настаивала, чтобы он сжег её и принес назад пепел в глиняном горшке.   
        - Я, мать, чего-то не врубаюсь. Зачем тебе пепел?
        - Не важно! Но нужен обязательно.
        - Колдовать-привораживать? Но я краем уха слышал, что в этом вареве сушеные жабы и пауки используются.
        Дожидаясь возвращения дворника и вспоминая, как едва оправившись от родов она бросилась искать тело Михал Михалыча по моргам и не нашла! Его, как и предсказывала соседка с голубыми волосами, быстро, по-воровски, сожгли и прах высыпали в общую могилу.
        Как страшно! Ведь он больше всего на свете, просто панически-иррационально  боялся превратиться в лагерную пыль. Прошло несколько десятков лет и вот ему, безобиднейшему, добрейшей души человеку отказано иметь такую малость – свою собственную могилу. Покоиться рядом с отцом и мамой в тихой прохладе земли под высоким кленом.
        И Катя решилась на кощунственный поступок – закопать горшок с пеплом собаки в ограде могилы. Пусть говорят что угодно – Катя внутренним своим чувством знала, что это её решение Михал Михалыч одобряет. Пусть,  если не он сам, то  прах его собаки –  существа, которое он любил и которое самозабвенно любило его, лежит рядом с  косточками его родителей.
        Вернувшись, студент сообщил:
        - Я по дороге немного выпил, напряг извилину, и в горнем наитии понял, зачем тебе этот горшок!
        - Любопытно будет узнать? – Подняла брови Катя.
        - Случилась в моей жизни однажды история. Одна моя знакомая алкоголичка как-то встретила меня у винного на Чаплыгина и радостно сообщила, что нашла Васю.
        - Какого Васю? Такого же алкоголика, себе под стать?
        - Вот именно! Я тоже так сначала подумал, но она, оказывается, трепетно прижимала к груди урночку с Васиным пеплом. Оказывается, сожгла она покойного мужа Васю еще пару лет назад, но похоронить забыла, и однажды, ненадолго протрезвев, решила навести порядок в квартире, и обнаружила на шкафу среди пыли и старых газет вот этот чудный предмет. И так стала счастлива, что Вася нашелся, что моментально  побежала за пузырем. И теперь пятый месяц подряд квасит в обществе своего незабвенного Васи.  Ты тоже украсишь этим горшком свой интерьер?
         - Бред!
         - Жизнь и интересна вот такими деталями. – Назидательно сказал дворник. - Так что признавайся, зачем тебе эти изыски? Похоронила бы животное как положено, по рабоче-крестьянски, в лесу и … адью!
         - Как вас зовут?
         - Вася.
         - Как?
         - Ну – Вася, Вася меня зовут. Но я, как видишь, жив. А тебя зовут – Катя, я знаю. Давай дружить? Или ты с дворниками не дружишь? Если ты такая снобка, то сообщаю, что учусь во ВГИКе на сценарном. Хочешь, сделаю тебя актрисой?
        - Хочу, но сомневаюсь, что вам это по силам, Вася. Актрисой может сделать меня режиссер и только при наличии у меня таланта.
        - А я напишу сценарий с главной ролью для тебя.   
        - Я тронута. Вот деньги, - Катя протянула ему пять сторублевок, и с тоской посмотрела в кошелек – на дне его по-жалкому свернулся  калачиком последний полтинник. «На всю оставшуюся жизнь, на всю оставшуюся жизнь», - патриотически-задушевным голосом пропел кто-то в её голове.

        Катя попросила любезную Нину Константиновну присмотреть за детьми во время их дневного сна и поехала на Ваганьково, прихватив с собой урну и саперную лопатку. Она помолилась у могилы родителей Михал Михалыча и повинилась, что не смогла от независящих от неё причин выполнить последнюю волю их сына.
        -  Но вот это существо, Бониту, он любил и… - Катя не нашла слов, чтобы выразить словами свои смутные чувства. – Пусть она будет рядом с вами…  Михал Михалыч меня бы не осудил!
         Она быстро вырыла ямку возле калитки  и закопала горшок, затем вернула на эту землю разросшуюся хосту.
        - Не делай этого! – Сказал тихий голос рядом с ней.
        Катя испуганно выпрямилась и увидела высокую старуху с совочком в руках, убирающую неподалеку цветник в окружении кружевной алюминиевой ограды.
        - Спрячь то, что прячешь где-нибудь в другом месте, - сказала Идалия Сигизмундовна, а это была она, собственной персоной. – Я уже однажды совершила подобную ошибку, припрятала крупную сумму денег в склепике моих родителей… И сделала это совершенно зря -  не знала тогда правила, что мертвые нелегко расстаются со своими сокровищами. Денег здесь, надо сказать,  никто не обнаружил и не украл, но наши власти вскорости обесценили их до нуля, сделали ненужными бумажками. Они пришли ко мне случайно и так же бесследно  и бесполезно ушли…
        - Правда? – Удивилась Катя.
        - Да, это было тринадцать лет назад. У меня, внезапно, появилась огромная куча денег, мне их передал один чудный старик-эмигрант по фамилии Шубин…
        - Как, как вы сказали? Шубин? Потрясающе!   
        - Что же вас так потрясло? – Со своей стороны поинтересовалась красивая старуха, с ярко-малиновыми волосами, и с залихватски нарисованными морковного цвета помадой губами, приоткрывающими в улыбке безукоризненные пластмассовые зубы.
        - Вы подумали, что я закапываю деньги? – Катя улыбнулась в ответ старушке. Она её сильно удивила необычно-спокойным видом и отсутствием привычной на лицах стариков озлобленностью. – Совсем – нет. Денег у меня так мало, их мало просто до неприличия. В общем-то, и закопать нечего…
        - А тот горшок?
        - Это пепел собаки, которую любил однофамилец вашего Шубина – Михал Михалыч Шубин.
        - А зачем вы закопали его именно здесь?
        - Потому что это могила его родителей.
.       Идалия быстро прочитала надписи на памятнике – Михаил Карлович Рейн, Татьяна Константиновна Рейн, а на самом верху его, изъеденная патиной медная табличка с неразличимой уже надписью.
        - Но это место захоронения каких-то Рейнов.
        - Татьяна Константиновна Рейн, в девичестве – Шубина.
        - Невероятно! – Выдохнула старуха. – Ведь он разыскивал именно эту могилу. Приехав летом 85-го в Россию, Константин Шубин искал своих близких, или хоть какие-то их следы.- Она задумалась. - Надо же, оказывается, мы были так близко возле неё, и не увидели.  Он забыл фамилию своей сестры, которую она приняла в замужестве. Да, мы были здесь рядом, совсем рядом - вот мои могилы и не удосужились прочитать надписи… Но почему вы хороните прах собаки? Вас попросил об этом  Михал Михалыч?
        - Нет. – Тут Катя, не сдержав слез, в вкратце поведала историю жизни и смерти последнего из Шубиных. - Так что прах его ссыпали в общую яму, и нет больше на земле его физического следа. Он думал, что оставался единственным потомком…
        - Ну что вы, деточка, - сказала сентиментальная старуха, у которой тоже блеснули слезы, – Константин Константинович Шубин выжил во время этого большевистского переворота, поселился во Франции, воевал за неё, женился там и имеет сына-врача и единственную внучку. Она живет в Америке и жена какого-то магната.
        - Я видела по телевизору, её, кажется, зовут Нина. Но Михал Михалыч думал, что он – последний. И просил меня выполнить его волю – он хотел покоится  рядом с родителями и дедом. – Катя вдруг сообразила, что не представилась пожилой даме. – Меня Катя зовут.
        - Я меня – Идалия Сигизмундовна.  – Пани Витковская протянула Кате руку, обильно покрытую морщинами, но с ярко-морковного цвета, в тон губной помады длинными ногтями. - Ты не поверишь, Катюша, но Константин Шубин нашел в России  дочь, о существовании которой он и не подозревал.
        - Что ж,  ему повезло больше, чем его племяннику, - вздохнув, сказала Катя. – Но как же странно устроена жизнь – мне совершенно всё равно есть у него потомки или нет, а он их искал – писал в компетентные органы, долго  писал, и получал вежливый отказ. Что, мол, родственников нет. Прожил долгую жизнь и ничего не узнал. А я за два дня – вчера по телевизору увидела его внучатую племянницу, а сейчас узнала о его дяде, двоюродном брате и сестре. Как бы он был рад знать, что род его продолжается! Но не судьба ему была узнать. – На лицо Кати упала капля. - Кажется, собирается гроза… - Сказала она, стирая  каплю, и  взглянула на стремительно темнеющее небо. – Надо идти. А то совсем промокнем.
           Но не успели они пройти; бежать и бросить задыхающуюся от быстрой ходьбы старуху, Катя не могла; и четверти пути до ворот кладбища, как отвесный сумасшедший ливень рухнул с высоты и мгновенно промочил и Идалию Сигизмундовну и Катю. Более того, летящий ей навстречу поток воды, кипящий и лопающийся белыми пузырями, принес странный подарок – Катину ногу оплела черная и длинная змея - траурная лента с чьего-то венка, с надписью: «Спи спокойно, дорогой друг».
        Спасаясь от ливня, они забежали в церковь.
        - Идалия Сигизмундовна,  вы, наверное, католичка? – Поинтересовалась Катя, ставя свечи.
        - Я православная! Я крестилась и  получила имя Ирина. Я живу здесь и полностью разделю веру и судьбу моей страны.
        - И в церковь ходите?
        - Хожу, конечно, время пришло! Скоро уж и мне отправляться на Суд.
        - Молитесь о Михаиле Шубине.
        - Теперь буду! – Пообещала Идалия Сигизмундовна.
        - Скажите, а вы знаете какие-нибудь координаты  этой самой американской внучки?
        - Знаю.
        - Я напишу ей письмо. Как вы думаете, ей будет интересно узнать о семье дяди?
        - Мне было бы интересно, но писать надо на имя её тети, какие-то там сложности в семье с мужем.
        - Богатые тоже плачут? -  криво усмехнулась Катя.
        Поставив свечи и бросив несколько монет в ящик пожертвований на храм, помолившись и переждав ливень, они вышли на вновь вспыхнувшее  солнцем пространство и расстались, обменявшись телефонами.