Польские аристократки

                Глава 32
 
        Его джип был забит свертками, сверточками и пакетами под завязку.
        - Кажется, ничего не забыл, - сказал он себе, усаживаясь за руль и   оглядываясь назад. – Ах, а как же самое главное, самое романтичное? Цветы… - Он проехался по улице и увидел  лоток, заваленный мириадами самых разных цветов.  А рядом как раз располагался и табачный киоск, не помешает прикупить и курева. Он сначала подошел к нему и купил блок сигарет. Расплачиваясь, Игорь случайно взглянул в лицо киоскерше и обомлел. В расплывшейся, неопределенного возраста бабе он узнал свою жену.  б/у восемь лет назад и, казалось бы, давно стертую из любого закоулка памяти. Ему тогда было двадцать, возраст для женитьбы совсем щенячий, но до того его достали сестры и ночевки на кухне, что он срочно и почти не глядя, буквально на ком попало, женился.

        Он переехал в двухкомнатную квартиру на окраине, где помимо новоиспеченной жены обитала ещё и теща. Жена его - Зинаида Станиславна, Зина, носила шляхетскую фамилию Тушкевич и с детства  откликалась на имя Зося. Немодное имя Зинаида тщательно скрывалось ото всех. И выросла она в семье, где  отца Зоси – работника склада резиновой обуви презирали все – и мать и дочь. За  честность, за неумение ловчить, за  тупое нежелание перейти кладовщиком в более хлебное место и тащить оттуда все, что тогда таскали кладовщики. Но он много лет тянул хомут - двух патологических бездельниц – жену и дочку. Жена его никогда не работала, придумав себе тяжелую, но ни чем конкретно для неё необременительную болезнь и постоянно ею спекулировала. Дом свой она держала кое-как и дочь ни к какому труду не приучала – ни готовить, ни наводить уют, а уж о том, что бы чадо занималось каким либо женским рукоделием не было и речи. Зося, едва закончив школу, и с позорным счетом провалившись в институт, как и её мамаша - Варвара-Барбара, целыми днями валялась на диване, грызла конфеты, и жадно проглатывала любовные романы, повествующие о волшебной жизни принцев, маркиз и графинь.
       В общем, жизнь текла в праздности. Мать с дочерью  обе жили так, словно их тела до сих пор  пребывали в блаженном Х1Х столетии в родовом замке и вокруг них кружили толпы подобострастных слуг, предугадывающих малейшие их желания. Но, увы, и слуги, и титул, и замок рассыпались в прах давным давно…   
        - Что же меня так прельстило в этой женщине? – Подумал Игорь, глядя, как тоже узнавшая его Зося  сдает ему сдачу.  И сам себе ответил. – Фигура античной богини, белоснежная кожа с россыпью веселых веснушек и фарфорово-голубые, как у куклы, глаза. Такой была восемнадцатилетняя девушка Зося Тушкевич.
        Многое может простить влюбленный муж своей молодой жене-неумехе, если она хороша в постели, но и здесь, как и во всём, Зося оказалась бесконечным потребителем-паразитом. В его объятиях она лежала колодой, снисходительно позволяя себя ласкать, иногда, правда, находила необходимым страстно помычать, изображая оргазм, для поддержания в муже любовного огонька.
        А потом произошел у Зоси выкидыш уже пятимесячного плода. И молодая женщина-врач проговорилась, что выкидыш вызван  несовместимостью их резус-факторов, что шанс иметь совместных детей они потеряли из-за двух абортов Зинаиды Станиславны.
        - Каких абортов? – Пролепетал Игорь. – Когда она их сделала?
        Врач запоздало сообразила, что открыла врачебную тайну и стала темнить и отнекиваться. Но Игорь всё равно узнал, что один аборт Зося сделала в шестнадцать лет, и он оставил его совершенно равнодушным, но второго ребенка она уничтожила уже в период их совместной жизни. Не спросив его мнения, тайно.
        Эта скрытность и коварство потрясли Игоря, но где-то в глубине души он облегченно вздохнул – все чувства, которые питал к жене новоиспеченный муж,  постепенно стали перерастать в легкое, пока, раздражение. Когда она вышла из больницы и съездила отдохнуть в санаторий на пару с собственной мамашей – бабищищей здоровой и крупной, как кобыла, которая к тому времени, как Игорь женился на её дочке, закопала своего слабосильного супруга в подмосковный грунт и вдовела уже на денежки зятя, получая, впрочем, и собственную мизерную пенсию.
        Вернувшись, Зося снова улеглась на диван с книжкой в руках о страстных похождениях очередной Анжелики. Игорь, любуясь на неизменную картину патологического безделья супружницы, поинтересовался, чем, собственно говоря, собирается заниматься в жизни его драгоценнейшая половина? Тут, увидев скривившиеся капризно губки доченьки, вмешалась мамаша и объявила, что девочка еще не оправилась от шока и тяжкая работа окончательно подорвет её слабенькие силенки.
       Однако,  видимо, для очистки совести Зося осенью пошла учиться на какие-то курсы, посетила их пару раз и бросила, невзирая на то, что курсы были платные и очень по тем временам дорогие, и вновь водрузилась на любимый диван, пребывать в мире волшебных грёз.
        Работая краснодеревщиком на мебельной фабрике, Игорь по тем временам получал неплохие деньги – до четырехсот рублей в месяц плюс халтура, но они утекали сквозь расточительные и дырявые ручки жены в неизвестном направлении. На конфеты, побрякушки, тайваньскую косметику. И их вечно не хватало. Игорь постоянно ходил полуголодный, и при этом теща то и дело нещадно попрекала зятя, что «живет тут на всём готовеньком».
       «Всё готовенькое» - это был невкусный, наспех сваренный суп, отвратительные котлеты, да худосочные биточки в противной жиже, которую они, видимо в насмешку, величали соусом. Квартира тоже не поражала чистотой и ухоженностью – пыльная полированная мебель эпохи первых спутников земли, вытоптанные паласы с пошлыми розами, да подванивающая мочой сантехкабинка с отколотым кафелем. Единственными приличными вещами в ней были телевизор с дистанционным управлением марки «Грюндиг» да музыкальный центр Панасоник с колонками, оборудованными цветными лампочками  для пущей крутизны, приобретенные Игорем еще до женитьбы.
        Подошел к концу первый год супружества, он же и последний. Игорь вернулся домой усталый, да еще и навеселе. Их сиятельство ясновельможная пани теща  недовольно сунули под нос ему суп из пакетика и более не интересуясь нуждами кормильца, ушли в комнату, оставив впрочем приоткрытую дверь дабы наблюдать за  зятем.
         Он вяло его похлебал. Затем встал, взял тарелку и демонстративно вылил суп в туалет.  Потом оделся и сходил в соседний магазин «Диета», где переговорив с мясником и мощно переплатив,  получил увесистый пакет – в нем лежали: приличный кусок мяса,  палка сырокопченой колбасы, полушар голландского сыра, банка кальмаров и баночка шпрот. Бутылка коньяка «Камю», за которую он отвалил в соседнем  кафе-мороженном «Полюс» буфетчице восемьдесят пять рублей, венчала натюрморт.
         Вернувшись, он раскалил на газовой конфорке сковородку и бросил на неё жариться свежайшее мясо, налил себе стопку коньяка и, весело подмигнув опешившей от такой наглости теще, поднес её к губам и выпил с превеликим удовольствием. Даже крякнул.   
        Теща, оскалившись как чумная крыса, с ненавистью наблюдала, как с тарелки исчезают огромные куски мяса и сочнейший салат из помидоров, улетают в бездонную глотку зятя одна за другой рюмки фантастического коньяка, посасываются припудренные сахаром ломтики лимона, а сверху ложиться белым телом кальмар. Кальмар доконал её, не выдержав этого душераздирающего зрелища, завизжала: -  Зосенька ходит в старых сапогах, а скоро зима, а этот «пришел на всё готовенькое», еще и обжирается деликатесами – бананами да шпротами всякими. Коньяк, как водку глушит…
        Насытившийся Игорь поднялся и, прихватив с собой черную матовую бутылку и пару апельсинов, ушел в комнату, улегся перед телевизором и приготовился смотреть футбол, тем более, что его любимое ЦСКА должно сделать в этом сезоне дубль.  То, что он фактически ухнул на деликатесы свою зарплату, было ему окончательно и бесповоротно до фени.
        Он слышал, как вернулась Зося, как снова поднялся крысиный визг тещи, как распахнулась дверь и на пороге нарисовалась жена.  Возмущению её не было предела, она вступила подголоском в крысиный хор и имела глупость тоже упрекнуть кормильца «всем готовеньким».
        Молча поднявшись с дивана, Игорь опрокинул в рот последнюю рюмку и мягко колеблемый алкогольными парами, направился к шкафу. Он вытащил рюкзак, с которым вселялся к любимой, и быстро побросал туда электрическую бритву «Филлипс», подарок мамы на совершеннолетие, подумать только каких трудов стоило накопить денег медсестре и достать этот дорогущий и дефицитнейший предмет!, три  рубашки, джинсы да надетый единственный раз, на свадьбу, хороший костюм.  И пошел к двери.
        - Катись колбаской, по малой Спасской, - глупо напутствовала его Зося,  и  усевшись перед телевизором, переключила канал на очередной плаксивый сериал, в последнее время в изобилии расплодившийся на телеэкране, стала следить за похождениями очередной несчастной мексиканской сиротки.
        Эта непробиваемая стена равнодушного самодовольства взбесила Игоря, он шагнул к телевизору, поднял его и прижал к груди, но в этот момент в комнату ворвалась теща, видимо подсматривала в замочную скважину, и с криком метнулась ему под ноги:
        - Не получишь ты, пся крев, наш телевизор! Босяк! Холера ясна! – Выложила она ему все свои познания в польском языке – языке Мицкевича и Болеслава Пруса.
         Игорь не ожидал этого маневра и не собирался картинно разбивать ящик, но он сам собой вылетел из его рук и брякнулся на пол. Лопнул с прощальным звоном кинескоп, зазвенели и брызнули в разные стороны детали. Игорь равнодушно переступил через остов разбитого хранителя семейного счастья.       
       
        Покинув навсегда семейное гнездышко, он снял комнату у Идалии Сигизмундовны в Доме на набережной. С ней он познакомился недавно, приглашенный по рекомендации приятеля отреставрировать ей старинный секретер – великолепное сооружение с многочисленными ящиками, ящичками и потайными местечками, для хранения конфиденциальных бумаг. Он с упоением слушал талантливые рассказы веселой пани о её обильной интересными событиями жизни, и молодых любовных похождениях. И был счастлив, что вырвался из пресных Зосиных объятий. Иногда они вместе выпивали по паре рюмок зеленоглазого Шартреза или излюбленного обоими коньяка. Но через неделю позвонила мать и сказала, что его вызывают в милицию. Игорь зашел к участковому и узнал, что на него поступило заявление, о том, что будучи в нетрезвом состоянии он учинил дебош, нецензурно, подумать только какие нежные ушки у Тушкевичей!, выражался, разбил дорогой телевизор импортной марки,  и, а это главное преступление, нанес гражданке Тушкевич Варваре Адамовне легкие телесные повреждения – выбил зуб и  под правым глазом натек у неё солидный синяк. Выражаясь языком прокола – гематома. Мать её!
        - Телевизор этот мой, - заявил Игорь, - я его покупал в знаменитой  комиссионке на Садовом кольце, что за «Пекином», еще до свадьбы и посему он  совместной собственностью являться не может, о чем имеется чек с датой покупки. Я его случайно разбил, когда теща мне бросилась под ноги, – отнесся он к следователю. - А Барбару эту ****скую Адамовну и пальцем не трогал, брезгуя прикасаться к такому дерьму. Матом не ругаюсь уже с седьмого класса.
        - А гематома и зуб? – Весело поинтересовался милиционер, которому визгливая бабенка тоже крайне не понравилась.
        - Подозреваю, что дочка и вломила, когда опомнилась и поняла, что мамаша единым махом лишила её и мужа, и мужниной зарплаты.  Да, так скорее всего и было. – Проницательно добавил Игорь. - Дочь, патологическая паразитка, отлупцевала мамашу за все хорошее, сообразив, что вместе с мужем исчезла комфортная, без напряга жизнь, а на мамашину  микроскопическую пенсию на диване не поваляешься. Пся крев!
        Придется  искать работу, холера ясна! А работать, делать лишние телодвижения, ох как не хотелось.
        Откупившись от милиции, Серов зажил вольной жизнью, удивляясь, как он мог целый год выносить тиранство двух пошлых и ленивых баб. И поклялся себе в следующий раз жениться только на хорошо воспитанной, красивой и горячо, до умопомрачения, любимой девушке.
        Его неподдельное веселье и щедрая натура притягивали к нему женщин, как магнитом. Заработав свой первый реальный миллион зелени, он стал еще и объектом матримониальной охоты для матерых хищниц – пантер, львиц, ягуарих. Они пасли его с упорством маньяков, расставляя хитроумные ловушки, но больше никому так и не удалось накинуть на его шею брачное лассо.

        Встреча с расплывшейся до безобразия бывшей женушкой, всколыхнула в нем эти нехорошие воспоминания.