Притворись моей рабыней

Фэндом: Булычёв Кир «Приключения Алисы», Тайна третьей планеты (кроссовер)
Основные персонажи: Алиса Селезнёва, Павел Гераскин
Пейринг или персонажи: Павел Гераскин/Алиса Селезнёва
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Романтика, Флафф, Фантастика, Психология, Пародия, Hurt/comfort, Стёб
Предупреждения: ОМП
Размер: планируется Мини, написано78 страниц
Кол-во частей: 28
Статус: в процессе

Описание:
Алиса и Паша в очередной раз попали в историю,
и Паша в очередной раз её спас.

Но почему тогда Алису смущает способ, к которому прибегнул Гераскин для её спасения?
А Пашу смущает Алисино смущение.

Посвящение:
Тем, кто расскажет об этом приключении лучше.

Часть 1

„Светит незнакомая звезда.
Снова мы оторваны от дома.“
(Николай Добронравов)


— Но теперь-то ты расскажешь, как тебе удалось вытащить меня? —
с ноткой нетерпения спросила Алиса, воодушевлённо шагая по лугу к их катеру.

Она наслаждалась свежим воздухом, новообретённой свободой и тем, что наконец-то в безопасности.
Полному счастью мешало только то, что её снедало жутчайшее любопытство.

— Теперь скажу. Но тебе не понравится ответ.

— Тем более скажи.

— Я выиграл тебя в карты.

— Что?
На полсекунды Алиса даже приостановилась.

— Что слышала.

— Какие ещё карты?

— Обыкновенные.


— Когда ты научился так играть в карты?

— Дикарь научил.

— Какой Дикарь? Тот самый?

— Тот самый.

— Так быстро? Когда он успел?


— Я способный.

— А мне кажется, что ты хвастун.

— И это вместо „спасибо“!
Если есть чем хвастаться — почему бы и нет? Тебе тоже надо научиться играть.

Шаги Алисы стали замедляться.
Зная её, Пашка схватил её за рукав и быстро сказал:

— Надеюсь, ты не собираешься вернуться обратно в знак протеста против способа, которым я тебя освободил?

- … Нет, но…

— Алиса, только давай не сейчас рефлексировать по этому поводу.
Сначала сядем в катер, свалим отсюда подальше, доберёмся до Трассы...
А потом ты выскажешь мне всё, что ты думаешь о моём поступке.

— Ты прав. — Она снова ускорила шаги. — Просто это слишком…

— Унизительно? — подсказал чуткий Пашка.

Алиса вздохнула:

— Не то слово.
В ситуации есть что-то такое, что меня просто передёргивает от этого.

Оставить тебя им?
Главное всё-таки то, что там тебя сейчас уже нет, что мы вовремя оттуда выбрались.

— Паша, да я всё понимаю.
...Ты молодец, и я конечно очень-очень благодарна тебе.
Не думай, что я капризничаю, как инфантильная барышня.
Но если бы был хоть малейший шанс выбраться как-то иначе, это было бы хорошо.

— Не переживай. — В следующий раз в карты выиграешь меня ты, и мы будем наконец-то квиты.


— Дело не в этом…

— Дело именно в этом.
Ты думаешь, что я не понимаю, почему тебя так коробит то, что я выиграл тебя в карты?
Тебе кажется, будто я такой же, как они, раз использую их методы.
А ты оказываешься объектом в этой ситуации.


— Надеюсь, следующего раза не будет.

— А я уверен, что будет. Может, не карты, но что-то подобное точно будет.

— Паша, мне это не нравится.

— Ну, а как ты хотела?
Пока мы шаримся по таким диким местам с такими нецивилизованными нравами, „следующие разы“ неизбежны.

...В таких местах всё возможно.
Если тебя это коробит – то, может, тебе не стоит бывать в таких местах? Сиди дома, вышивай.

— Ты опять за своё?

- … Или сосредоточься на своей науке и езди по конгрессам по цивилизованным планетам.

— Паша, остынь немного.

— Причём тут „остынь“?
Просто я сомневаюсь в том, что ты вполне осознаёшь, куда ты лезешь и какие могут быть последствия.
Или надеешься на то, что всё обойдётся и тебе в очередной раз повезёт.

Но ты же не готова ко всему, что можешь встретить в такой жизни.
Раз уж тебя так передёргивает даже от этих карт.

Ты думаешь, что я в восторге от таких ситуаций?
Ты не представляешь, как мне за тебя бывает страшно.

Настолько, что иногда я думаю:
а не убить ли тебя мне самому, пока с тобой не случилось чего-то плохого.
Нежно и безболезненно.

— Паша….

— Что „Паша“?
Помнишь, ты выпытывала у меня, чего я боюсь?
Вот только этого и боюсь.
Мотаюсь с тобой по всей Галактике, чтобы успеть помочь, если понадобится.
Что ты улыбаешься?

— Паша, может, пора уже взлетать?

— …У нас почему-то нет топлива. Этого не может быть…

— А связь?

— Сейчас проверю… И связь не работает…
Примечание к части
пока части просто переоформлены
новые позже
начиная с 8-й части
Часть 3
— Паша, — задумчиво произнесла Алиса, смотря куда-то сквозь Гераскина, — мне только сейчас это пришло в голову…,
а с какой формулировкой ты меня, — она слегка запнулась, — … выиграл?

— Алиса, ну ты нашла время спрашивать о всяких пустяках.
Чудо вообще то, что я выиграл.
И то, что здесь так трепетно относятся к выполнению обещаний.

— Это не пустяки… — проговорила Алиса ещё медленнее.

— Алиса, да послушай же:
у нас — ни топлива, ни связи.
И неизвестно, почему исчезло топливо, кто и с какой целью оставил нас без него.

Если мы немедленно что-то не придумаем, то ты снова окажешься там.
И станет уже неважно, с какой формулировкой я выиграл.
А ты говоришь о совершенно несущественных вещах!

— Я тебя не узнаЮ.
Ты всегда был таким оптимистичным.
Когда ты успел стать таким угрюмым, Гераскин?
Такими темпами ты скоро станешь, как Зелёный!

— Тогда, когда… — договорить он не успел. - Всё. Поздно…
Алиса, я тебя умоляю: ничему не удивляйся, ничем не оскорбляйся и НЕ СПОРЬ со мной.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас узнаешь. Подыграй мне!
…Может, тебя хотя бы связать?

— С чего бы это вдруг? Даже не думай!

— Ну и зря, для твоего же блага.
А, впрочем, уже и некогда.

К ним шли с разных сторон несколько человек.
Не спешили, словно знали, что те никуда не денутся.

После секундных раздумий Алиса и Паша решили открыть люк —
надо было попытаться не вызывать подозрений,
долго они всё равно не продержались бы без воды и связи, несмотря на прочность катера.

— Павел Гераскин?

— Да.

— А это кто?

— Это моя рабыня. Я выиграл её в Большой Игре.

— Понятно, наши поздравления.

— Спасибо.

— А почему она без наручников, не связана?

— Она обещала мне хорошо себя вести.

— И Вы поверили рабыне? С Вашей стороны неосторожно.
А на запуганную она не похожа.

— Я сумею с ней справиться.

— И всё же я настаиваю на том, чтобы Вы хотя бы наручники ей одели.
Разве Вам их не выдали?

Разве Вы не расписывались в журнале по технике безопасности, где записано, что строго-настрого запрещена транспортировка рабынь без наручников? —

Эти правила являются результатом многолетней практики и ряда ЧП.
Вы не только собой рискуете, но и подставляете всех нас.

… Что же Вы медлите?

— Ну хорошо. Благодарю Вас за заботу о моей безопасности.

Под внимательным взглядом инспектора Паша ловко надел на Алису наручники, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Не стоит благодарности, — удовлетворённым тоном сказал инспектор. —
Мы ценим наших клиентов.

Ведь на свете становится всё меньше истинных ценителей. …
А Вы ловко управляетесь с «браслетами».

— Теперь Вас всё устраивает?

— … Почти. У Вашей рабыни на редкость независимый вид.
… Вид крайне своенравного существа.

Мы можем предложить Вам комплекс рекомендаций по мероприятиям, после которых рабыни становятся шёлковыми.

— Премного благодарен за это предложение, оно мне очень пригодится, и я непременно воспользуюсь им.
А пока — у Вас есть ещё вопросы?

— А Вы куда-то спешите?

— Ну, а Вы сами-то как думаете?
Конечно я спешу. Сами же понимаете — новая рабыня. Как там в песенке:

«Думы мои одне —
Побыть скорее
с ней наедине.» *3

— Да, я Вас понимаю.
Хотя… новая, говорите? И какая же по счёту?

— Пятая.

— Тогда понятно, почему Вы так ловко обращаетесь с наручниками.
Позвольте полюбопытствовать: а Вы не слишком юны, чтобы заводить рабынь?

— Я старше, чем выгляжу.

— Тогда последний вопрос.
У вас есть разрешение покидать планету Улетанию-ээх?

— Разумеется, вот оно.

— Так… С документами всё в порядке. Можете улетать.

— Вы не могли бы продать нам топливо?

— У нас топливо по талонам.

— Нам нужно немного, а потом мы можем вернуть Вам в два раза больше, чем Вы нам дадите.

— Хорошо, мы посоветуемся.

Они отошли и стали негромко переговариваться.
Часть 4

— Значит, РАБЫНЯ? — медленно и тише, чем нужно, спросила до сих пор молчавшая Алиса, показывая взглядом на наручники.

Она была рада, что ей вопросов не задавали, потому что это избавило её от необходимости сдерживать обуревавшие её эмоции.

— Так вот какой была формулировка.
Теперь всё ясно. Странно, что я раньше сама не догадалась.

— Алиса, не начинай.

— «Обещала хорошо себя вести»?

— Алиса, ну перестань же.

— «Конечно я спешу. Сами же понимаете — новая рабыня.»

— Ну что ты как маленькая?!
Ты же понимаешь, что это только спектакль для них.

— Спектакль, говоришь? Ты бы слышал себя!

— Тише!

— Ты так говорил, — почти не снижая тона, продолжила Алиса, — словно всю жизнь пачками скупал рабынь.

Если бы Я не знала тебя с пелёнок, то подумала бы, что именно этим ты и занимался.
«Это моя рабыня!»
«Я с ней справлюсь!»
Просто жуть.

— Да брось ты! Значит, я просто хорошо вошёл в роль.
Ты же знаешь, что я могу быть неплохим актёром, когда нужно.

— Хорошенькая роль! А может, ты и сам в душе такой же, как они?
То-то у тебя замашки — сиди дома, вышивай.

— Ну ты сравнила!
Я просто уже насмотрелся тут на них и наслушался.
Алиса! Ну ты же знаешь, как я легко перенимаю манеры и копирую интонации!

Алиса, ты словно понарошку во всём этом участвуешь.
Словно в любой момент можешь перезагрузить компьютер.
Но всё происходит на самом деле.

И приходится поступать так, как в жизни, а не как в игре:
и если ты лезешь в такие места — изволь принимать правила игры, а если тебя от них коробит — сиди дома, в самом-то деле.

Это ты ещё не знаешь, какая у них лексика — тебе точно лучше не слышать этого.
Даже меня коробит от такой.

— Значит, потом ты мне всё расскажешь в подробностях, — Алиса внезапно почему-то успокоилась.

— Вот ещё! Ни за что.
Даже не мечтай! Только не это и только не тебе.

— Ни за что, говоришь? Посмотрим же!

— Сама же пожалеешь! Они говорят о женщинах как о… как лошадях.
… Нет, даже хуже. Не надо тебе это знать.
…
— Как-то странно они себя ведут, — сказал Пашка, кивая на совещающихся, — словно в чём-то сомневаются.

— Конечно сомневаются. Ты же явно прокололся, — сказала Алиса с почему-то довольной интонацией.

— Я? И в чём же?

— Ты говорил: «мы», «нам».) )
Так говорят о друзьях. А хозяин рабыни говорил бы «я, мне».

— Вот чёрт!

— Тсс!

— …боюсь, что ты права.

— Очень скоро мы это узнаем.

— Расслабился, когда он сказал «можете улетать». Привычка подвела.

— Очень милая привычка.

— Ты слишком спокойна.

— У меня есть повод.

— И какой же, интересно?

— То, что ты не слишком сильно вошёл в роль покупателя рабынь.

— Уж лучше бы я как следует вошёл в роль.
А то как бы кто другой не сыграл эту роль уже по-настоящему.

Знаешь, если бы не твои упрёки и не мои дурацкие неуместные угрызения совести, то я мог бы и не спалиться на таком пустяке!

Плохо быть таким щепетильным.
А теперь будет намного сложнее.

— Не знаю, Гераскин, но почему-то любые внешние проблемы задели бы меня намного меньше, чем твоё неполиткорректное обращение со мной.

— Ох Алиса, ты не знаешь, о чём говоришь.

— Всё я знаю. Я прекрасно понимаю, что другие могут обращаться со мной… ммм… неучтиво.
Но даже это не настолько неприятно, как проявления неуважения с твоей стороны.
Часть 5
Стоявшие поодаль люди закончили наконец переговариваться и подошли.

— Мы решили дать вам в долг нужное количество топлива.
До Трассы вам хватит, а там Вы дозаправитесь.

Пашке показалось, что при произнесении слова «вам» в интонации говорившего мелькнула насмешка.
Но у него всё равно вырвалось:

— Спасибо! — ему едва удалось скрыть нотки облегчения.

— Не спешите благодарить.
Дело в том, что топливо вы получите только завтра.

— …А раньше никак нельзя?

— Раньше никак. Примите мои сожаления.

— Хорошо, я подожду до завтра.

— Мы предлагаем Вам провести ночь под нашей крышей — негоже Вам оставаться на ночь в чистом поле.

И тем более Вашей хрупкой спутнице —
девушка может простудиться, что может нарушить Ваши планы…

Вы понимаете, о чём я.
В лучшем случае — отсрочить, а в худшем Вам придётся проводить новую рабыню в мир предков, так и не успев как следует с ней … познакомиться.

Говоривший слегка поклонился в сторону Алисы, которой, как и Пашке, за безупречно учтивыми манерами говорившего чудились насмешка, издёвка и подвох.

— Спасибо, но не стоит беспокойства — в моём катере отличный микроклимат, никто не простудится.

— Не отказывайтесь, — сказал незнакомец, который так и не представился, по-прежнему мягко, но таким тоном, что было ясно, что лучше не пререкаться.

— За вами прилетят и перевезут вас в наш дворец. Прощайте.
Да, — добавил он напоследок, — и не рекомендую в ожидании нашей кареты совершать прогулки по полю —
здесь есть мины, а мне хотелось бы надеяться на новую встречу с вами.

После этих слов говоривший развернулся и пошёл обратно. Его спутники — следом за ним.
Часть 6

— А ты молодец — исправился...

- Ты о чём?

- Стал говорить "я" вместо "вы"...

— Ну так… стараюсь не наступать на одни и те же грабли дважды...

— ...Как ты думаешь, они на самом деле дадут нам топливо и отпустят?

— Вот уж не знаю…
надеяться конечно хотелось бы…
но рассчитывать на столь простое и лёгкое развитие событий явно не стоит.
Они что-то задумали.

...Алиса, пойми, для них очень важно знать, являюсь я покупателем рабыни или нет.

— Конечно важно. Ведь если ты охотник за рабынями, — Алиса не удержалась от насмешливой интонации, а Пашка поморщился и вздохнул, —
то не сдашь их ИнтерГПолу, чтобы и дальше пользоваться их услугами!

А если ты никакой не охотник, а только притворяешься, если ты не рабыню в карты выигрывал себе на забаву, а выручал друга…

— … то завтра тут будет весь флот во главе аж с самим Кромом.

— Вот именно.

— Что же нам делать?

— Для начала постараемся убедить их в том, что я твоя рабыня. Ты же этого хотел?

— А у тебя есть другие идеи?

— Других нет. Разве что попросить тебя на самом деле убить меня, если другого выхода не будет … и если ты успеешь, — Алиса усмехнулась, — а пока придётся изображать твою одалиску.

— Умница!

— А по-моему, ты всё же рад возможности обращаться ко мне как к рабыне.

— Не выдумывай. А то я решу, что ты сама этому рада.
Лучше подумай, как далеко ты готова зайти в этом спектакле, чтобы не навлечь на нас подозрения.

— С тобой-то? — Как угодно далеко. Ты же мой лучший друг.
Надеюсь, что чего-то совсем неприемлемого не потребуется. …
— Впрочем, — как ты думаешь — он не врал насчёт мин?

Вместо ответа Паша сделал несколько комков из травянистой почвы и бросил их в разные стороны.
В паре мест рвануло:

— Значит, не врал.

— Тогда ждём «карету».
Часть 7
По давней привычке они, не сговариваясь, уселись на полу катера, прижавшись друг к другу (*1).

Через откинутый верх катера они стали молча смотреть на зажигающиеся в темнеющем небе звёзды, настраиваясь на новые события.

Они привыкли к тому, что любая звезда была «на расстоянии вытянутой руки».
Но сейчас, когда у них не было ни топлива, ни связи, звёзды снова были бесконечно далёкими,
как для людей недавнего прошлого, тянувшегося миллионы лет.

Среди звёзд было и их столь далёкое сейчас родное Солнце.
И далёкая родная Земля. Такая привычная и безопасная.
Такая надёжная, тёплая и уютная.
С ароматами садов и лесов, выпечки и пряностей, с согревающим душевным теплом знакомых и незнакомых людей.

Они оба знали, что думают сейчас об одном и том же — удастся ли им ещё хоть разочек побывать на Земле и окунуться в её столь живительную атмосферу дружелюбия и приязни, всеобщей заботы об уюте каждого.

Раньше им всегда везло, до сих пор они возвращались.
Везение становилось привычным.
Это несколько притупляло чувство опасности.
Но сейчас, рассудок шептал, что когда-то может и не повезти.
А чувства замерли перед неизвестностью.

— Пааш…

— … Что?

— Кажется, я знаю, почему меня так тянет именно в опасные и сомнительные места…

— …И почему же? Ради «адреналина»?
«Всё, всё, что гибелью грозит — для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья»?
Ради освежающего контраста при счастливом спасении?

— … Да нет, намного проще.

— Любовь к приключениям и тайнам?

— Да, но это не главное.

— Желание разгадывать загадки?

— Да, но это тоже не главное.

— Тогда что?

— …Даже не знаю, как тебе сказать.
Это не очень хорошо с моей стороны. Легкомысленно.
Мне трудно признаться в этом.

— Ну вот. Только раздразнила.

— Извини. … — Но обещаю, что, когда мы выберемся, то я скажу.

— А если не выберемся?

— А ты сомневаешься в том, что мы выберемся?
Алиса даже повернулась к нему всем корпусом.

— Алиса, я пока не знаю.

— … Тогда… В общем…
Может, ты удивишься, но с некоторых пор я осознаю, что меня тянет в разные злачные места прежде всего потому, что я знаю, что ты будешь переживать…

Знаю, что найдёшь повод увязаться за мной…
Что какое-то время мы будем одни.
Совсем одни…
На тысячи парсеков — только я и ты…
Разве что в компании с деликатным Гай-до.

Тянет туда потому, что там я чаще вижу твою взволнованность.
Твоё неравнодушие.

Наверное, это плохо с моей стороны?
Кажется, мне следует извиниться перед тобой.
… Почему ты молчишь?

Лицо Гераскина было в тени, так что его выражения Алиса не могла увидеть.

— Потому что тебе не нужно извиняться.

По его голосу она поняла, что он не сердится.

— Ты не осуждаешь меня?

— За это нет.

— Только за это? А за что тогда осуждаешь?

— Ни за что не осуждаю. Я имею в виду, что за это тем более не могу осуждать.

— Как хорошо. Ты снял тяжесть с моей совести.
Но я всё равно сожалею, что втянула тебя в это.
Обещаю, что постараюсь впредь не втягивать. Теперь я понимаю свой мотив.

— Не обещай. Я ни о чём не жалею. И повторил бы всё вновь.

— И ты не считаешь, что я вела себя глупо и безответственно?

— Ты-то? Уж кто бы говорил. Ты никогда не вела себя безответственно.

И вообще - я, что ли, образец ответственного поведения?
Не мне отпускать тебе грехи, если они у тебя и есть.

Я прекрасно понимаю твои мотивы.
Разве тебе не приходило в голову, что я сам точно такой же? — По той же причине лез в авантюры и тянул тебя за собой.

…И мне тоже всегда нравилось оставаться с тобой вдвоём…
с тобой наедине на Гай-до среди Космоса.

— Ты никогда не говорил об этом.

— Разумеется. Я и сам не так давно стал понимать это.

— А больше ты ничего не осознал?

— Ну… ты не раз по разных поводам и с разными интонациями спрашивала «чего это я вечно такой довольный». Помнишь?

— Помню. А спрашивала потому, что мне всегда это очень нравилось в тебе — твоё жизнелюбие, жадность до впечатлений.
Твой энтузиазм и аппетит к жизни.
Перед которым иногда хотелось отойти в сторонку, как перед стадом несущихся слонов. Или ураганом.
… Или наоборот оказаться в самом эпицентре этого урагана…

— Теперь я знаю, откуда у меня этот фонтан жизнелюбия. —
Потому что среди многочисленных поразительных чудес мира есть чудо, которое самое расчудесное. Самое невероятное.

— И что же это за чудо?

— Так это же ты, Алиса.

— Я?

— Ну да.

— А ты не преувеличиваешь?
Как-то чересчур… торжественно, что ли.

— Да нет же. … Нет. Скорее наоборот.
Только не удивляйся ты так.
Это невозможно вообще передать, это можно только заметить.

Но, понимаешь — именно тебе-то и не дано это заметить.
Ты всё равно никогда не поймёшь, как тебя воспринимают другие люди, какое ошеломляющее впечатление ты производишь.

— Почему?

— Я не знаю. Просто это так.

— …Но что же во мне невероятного?

— О, это трудно выразить.
… Ты — «то, чего не может быть».
От тебя возникает такое ощущение, что твоё присутствие среди нас — это какая-то … ну не то чтобы аномалия…, но словно это вопреки чему-то.
Словно этого не могло быть если не вообще, то по крайней мере именно в это время и в этом месте.

— Какой ужас. Мне ничего подобного не хотелось бы.
Кроме того, в это просто невозможно поверить.

— Тебе и не надо. Я же говорю — ты это не сможешь представить.

Но это не всё и не главное. —
Главное то, что от тебя возникает сильнейшее ощущение, что всё-всё будет хорошо.
Хорошо и правильно. Уютно и превосходно.

Возникает какое-то капитальное, тотальное спокойствие. — Ничто не пугает, ничто не огорчает до крайности.
Возникает ощущение того, что жизнь имеет смысл.

— И в чём этот смысл?

— В том, чтобы… жить в том состоянии, которое возникает под влиянием тебя.

Они говорили тихо и неторопливо. Предельно откровенно.
Утратив способность чувствовать смущение или неловкость перед другим или собой.
Не было места сомнениям в том, правильно ли будет понято сказанное.

Они погрузились в одно и то же состояние, подпав под власть ощущения, что впереди у них вся вечность.
Независимо от того, чем закончится их сегодняшняя авантюра.

Чувствуя себя так, словно они одни на свете. На планете.
На миллионы световых лет.
Словно они жили давно, всегда. И будут жить всегда.

Чувствуя как никогда раньше, что все эти невообразимые пространства вокруг крошечной планетки, ставшей их приютом на эти часы, — озарённые светом звёзд и согретые их же теплом — что эти пространства каким-то образом едины с ними.
Они словно выросли до этих пространств, заполнили их собой, а себя ими.

Может, поэтому им казалась приятной и подбиравшаяся ночная прохлада, в которой было так же уютно, как в тёплой воде речки летней ночью.

Потом купол катера автоматически закрылся. На следующий день могли понадобиться силы.
Примечание к части
Часть части не новая, а часть новая.
Часть 8
— Как тебе удалось сбежать?

— Никак. Они сами отпустили меня.

— Но почему?!

— А я смогла убедить их, что на свете нет большей идиотки, чем я.

— О боже. Что такого надо было для этого натворить?

— Ничего особенного. Просто мне предложили высказать любое желание, которое их волшебник немедленно исполнит.

— А дальше?

— Ну я и загадала желание.

— Так какое же?

— Я «призналась», что меня хлебом не корми — дай сделать лишний раз, причёску или макияж, примерить наряд.

— И?

— И они приготовились к просьбе о сундуках с нарядами или персональном визажисте.

— А дальше?

— Я мечтательно спросила, нельзя ли мне обзавестись второй копией головы, чтобы можно было одевать по две шляпки одновременно, делать две разных причёски одновременно, два разных макияжа в одно время и так далее.

— И? … Что-то я не вижу у тебя вторую голову.

— Они сказали, что такой, как я, уже ничто не поможет, даже их волшебник.

— Как здорово, что всё обошлось. Я так волновался за тебя.

— Да. Я тоже думала, что будет намного сложнее.

— Куда теперь?

— До Трассы ещё далеко?

— Нет. Мы почти достигли её.

— Наконец-то. Ну, теперь-то куда угодно.

— Может, заглянём на Землю?
Навестим наших.

— Можно и на Землю.

— Спать хочешь? Наверное устала?

— Очень. Как хорошо, что теперь и поспать тоже можно.

— Тогда спи.

***

Проснувшись, Алиса увидела, что Пашка тоже спит. Ну ещё бы — тоже устал.

Интересно, где они теперь?
Взглянув за борт, Алиса увидела пейзаж, похожий на Улетанский.

И внезапно с ужасом осознала, что он не просто похож.
А что он и есть улетанский.
Они на Улетании.
Снова.

Но как они попал на неё обратно?
Они же оттуда давно и надёжно улетели.
И давно должны быть на Трассе!

И тут Алиса поняла, что улетание с Улетании ей … просто приснилось.
Не улетали они никуда.
Они так и ждут тут с вечера…

Кстати, а ведь за ними собирались прибыть и куда-то их переправить.
Забыли о них, что ли? Хорошо бы. Но надежды на это мало.

Да и без топлива им всё равно никуда не улететь отсюда.
…Ещё и мины вокруг.
И как только они вчера-то на них не наткнулись?!
А то не решали бы сейчас эти проблемы.

Алиса вспомнила сон. Опять чепуха какая-то приснилась. …, но в русле нынешних проблем.
Может, Пашка прав?
Не надо ей куда попало летать…
Если бы ещё знать заранее, куда именно не надо, а куда и можно.

Но как бы странен и нелеп ни был сон, однако в главном он был чудесен:
во сне они были свободны.
Не то что наяву.

Ещё, что ли, поспать.
Может, ещё что хорошее приснится.

Пашка вон спит же. Сил набирается.
Пусть спит. Хоть ему сейчас не приходится маяться тревогами за будущее.

Кстати, а почему она спала там, где спала?
Она там не ложилась.
Значит, Пашка её там уложил.
Часть 10
При мысли, что Пашка её поднимал и переносил (а это означает, что он до неё … дотрагивался), у Алисы появилось странное ощущение.
Незнакомое и приятное.

Мысли сразу перескочили на их вчерашний разговор.
Факт Пашкиного прикосновения оказался особо волнующим именно на его фоне.

Какие невероятные, неожиданные вещи он ей высказал.
Приятные чрезвычайно, но наслаждаться этим было проблематично.

Из-за того, что отнести их к себе довольно сложно.
Трудно поверить, что это он действительно о ней говорил.

Вот если бы о ком-то другом — в такое восхищение кем-то другим Алиса поверила бы.
А в восхищение собой?

Алиса пока не привыкла к комплиментам.
А тем более к такому безудержному, абсолютному восхищению и обожанию, которое проявил Паша.

Который сам вряд ли осознавал, насколько волнующие вещи он высказал своей подружке.
И какой переворот они произвели в Алисиной душе.

Эта абсолютность его обожания смыла, снесла что-то в прежнем Алисином самооощущении.
И она же включила в Алисе что-то новое, пока мало ей понятное.
Среди нового было удовольствие от обожания. Взволнованность обожанием.

Если бы Алиса была более опытной в подобных ощущениях, то она поняла бы, что она различила в Пашкином невинном обожании зачатки желания. Даже вожделения.
Пока нежные и хрупкие, но с огромным потенциалом.

Со своей стороны, она впервые почувствовала себя желанной.
И ощутила желание оставаться такой же желанной и впредь.

Ровесники если и имели что сказать симпатичной и обаятельной Алисе, то стеснялись откровенничать.
Да и полагали, что неспроста она всегда приглашает в спутники Гераскина.

И также неспроста он никогда не отказывается от этих предложений.
Ещё и сам постоянно куда-то её тащит. В какие-то мероприятия.

А мужчины старше не считали себя вправе говорить что-то обольщающее слишком юной девушке.
Не считали нужным «смущать её покой».
Да и не хотели морочить голову такой редкой умнице, искренне уважая Алису.

Пашины слова были так похожи на признание в любви.
Хотя о любви он не произнёс ни слова.

Но всё же они не были никаким признанием в любви.
И это было очень хорошо.
Так как они были чем-то намного более ценным, чем признанием в любви.

Паша, наверное, никакого признания и не подразумевал.
Он просто со своей обычной непосредственностью выплеснул свои впечатления.
Нимало не заботясь о том, какое впечатление его слова могут произвести на Алису.

Он просто постарался поточнее ответить на её же вопросы.
И именно поэтому сказанное им было куда лучше любого признания в любви.

Алиса подумала, что никогда бы не догадалась, что он так к ней относится.
Никогда. Если бы он сам лично вчера не сказал.

Нет, он конечно хорошо к ней относился. Даже очень. Даже слишком.
С уважением, симпатией, дружелюбием, теплотой.
Как к уважаемому товарищу и как к любимой сестрёнке.

Но то можно было принять за нормальное дружеское отношение очень доброго мальчика.
А теперь после его откровений ясно, что его отношение к ней, оказывается, куда более … возвышенное.

Подумав, Алиса снова пришла к выводу, что не может найти в себе ничего такого, чтобы так к ней относиться.
Чтобы хорошо относиться — сколько угодно.

К ней все хорошо относятся. С уважением и симпатией.
Но чтобы ТАК?
Алиса поёжилась от градуса Пашиного восхищения ею.

Нет, Пашка наверняка преувеличивает её достоинства.
Где-то он наверняка что-то напутал…

Может, Пашка просто придумал себе некий идеал и вообразил, что она соответствует этому идеалу?

Жаль, конечно, было бы, если дело именно так обстоит.
Быть для Пашки его идеалом, ТАКИМ идеалом было бы весьма лестно.
Вот только соответствует ли она его представлению об идеале?

А не то не получилось бы, как у Владимира Семёновича:

«Но идеал связать не мог в археологии двух слов —
И Федя его снова закапал»
Часть 11
— Алиса, ты чего так рано встала? — услышала она сонный голос Пашки.

— Выспалась.

— Быстро ты.
А мне вставать?

— «Вставайте, граф. Вас ждут великие дела».

— Какие? Завтрак?

— Эх ты. Я тебе о высоком.) )

— А я тебе о насущном.
Сначала завтрак, а потом великие дела.

— А наоборот нельзя?

— Алис, я всё же далеко не Сен-Жермен.
До этого товарища даже мне пока далековато.

— У тебя всё впереди.

— Ты так думаешь?
Тогда скажи — что у нас великого на этот раз?

— Пока не знаю.

— Ты-то уже завтракала?

— Нет.

— Тогда можно сегодня вместо овсянки пшённую кашу?

— Обязательно. Как только выберемся отсюда.
А пока только консервы.

— Эх, вот так реальность и врывается в грёзы.

— Извини.

— За нами ещё не присылали транспорт?

— Вроде нет.

— Хоть что-то хорошее.
Ну, кроме тебя, разумеется.
… Хотя как раз твоё нахождение здесь и нехорошо. Лучше бы ты была сейчас не здесь, а на Земле.

— Где есть там есть.
Что ж теперь делать.

— …Если бы я на самом деле умел хоть пятую часть тех фокусов, на которые был горазд граф, мы бы с тобой тут не торчали.

— У тебя всё впереди.

— Главное чтобы вместе с тобой.

— Главное это?

— Конечно.

— Почему?

— Потому что … постой, но я же вчера много чего на этот счёт сказал.
Но конечно если ты забыла, то могу и повторить.

— Я не забыла…
Знаешь…, а ты ведь и раньше нередко произносил что-то в таком роде.

— В каком?

— «главное вместе с тобой»

— И что?

— А я раньше как-то и не придавала этому значения.

— А теперь?

— А теперь начинаю думать, что такие слова много значат.

— Что именно?

— Что мне нужно быть внимательнее к тебе.

— А вот это правильно. Будь ко мне внимательнее.

— И в чём мне проявить внимание к тебе?

— Ну… сваришь мне пшённую кашу, когда мы доберёмся до дома.

— Да хоть тыквенную.

— …«Снова мы оторваны от дома»

— Скорее сами оторвались.

— Тоже верно.
Часть 12
— Что делать будем?

— Если наши гостеприимные хозяева про нас забудут или что-то им помешает за нами явиться — ждать.
Ресурсов катера хватит надолго.
За это время нас могут даже найти. Наши, я имею в виду.

— А если не забудут?

— Тогда выбирай сама.
Один вариант — не выходить к ним и не открывать им.
Попробовать отсидеться здесь.

Если у них есть средства, позволяющие разрушить оболочку катера, то последствия нашего непредсказуемые.

Но предсказуема негативность последствий.
Если в наш адрес есть подозрения, то они превратятся в уверенность в том, что мы представляем опасность.
И тогда мы вряд ли когда-то выберемся отсюда.

Второй вариант — не отсиживаться.
Пойти к пригласившим в «гости».

Последствия тоже непредсказуемые.
Но шансы выбраться чуть выше.
Особенно если будем правильно себя вести.

— Правильно — это как?

— Это — если не вызовем подозрений.

— Да, выбор небогат.
Но есть ещё вариант.

— Какой?

— Тот, о котором ты вчера говорил.

— Что-то не припомню.

— Про нежно и быстро.

— …Что нежно и быстро?

— Убить меня.

— … Ты это серьёзно?

— Да.

— Нет, погоди…

— Ты же сам сказал, что уже не раз сам об этом думал.
Вот тебе и случай претворить в жизнь.

— Алиса… я об этом думал чисто гипотетически.

— Что это значит?

— Я просто успокоить себя пытался мыслью, что на крайний случай есть и такой выход.
На случай, если иначе ещё хуже.
…В качестве меньшего из зол.

— Ты хочешь сказать, что не сможешь это сделать?

— Конечно нет.

— Жаль.

— Почему?

— Это было бы неплохим выходом.

— Ты понимаешь, что ты говоришь?

— А ты понимаешь, что меня может ждать здесь?

— Что?

— Несвобода — вот что.

— Это не хуже смерти.

— Ты в самом деле не понимаешь, о какой несвободе я говорю?
Или притворяешься?

— Зачем думать о худшем?

— Ага, то есть понимаешь.
А когда ещё о худшем думать?

— Алиса…, но чтобы я своими руками сам тебя убил?

— А что тут такого?

— Что такого? Да всё.

— В наших обстоятельствах ты должен иначе к этому отнестись.

— Алиса… мне проще себя убить.

— Но мне это не поможет.

— А твоя смерть тебе поможет?

— Да.

— Чем?

— Избавит от худшего.

— … Мы пока не знаем, грозит ли тебе что-то хуже смерти.

— Когда узнаем — будет уже поздно.

— И всё же — давай пока надеяться.
Не в первый раз мы в сложной ситуации.
Может, и в этот раз обойдётся.

— … Какой ты оптимист однако.

— Есть немного.

— И на чём основан твой оптимизм, кроме желания верить в лучшее?

— Я уверен, что у нас есть неплохие шансы выбраться.

— Как?

— А помнишь, как у нас получилось в повести «Секрет чёрного камня»?
Там мы тоже были пленниками на отсталой планете, вынужденными даже сражаться друг с другом.
Я пустил по тебе очередь из пулемёта.
Хорошо, что ты смогла увернуться от этого.

Но мы же смогли выбраться.

— Но тогда мы смогли выбраться только благодаря тому, что добрались до станции связи, с которой отправили сигнал с просьбой о помощи.

— И в этот раз найдём способ отправить сигнал.
С катера это по-любому невозможно сделать.

— А ещё в тот раз нас спасло появление Милодара.
Своевременное.

— И в этот раз кто-нибудь появится.

— Сомневаюсь.

— Алиса, мы и в этом раз спасёмся.

— Мне бы твою уверенность.

— Если будем правильно себя вести.

— Ну и как ты предлагаешь нам себя вести?
Часть 13
— Для начала будем просто притворяться теми людьми, которыми мы себя заявили.

— Которыми ты нас заявил.

— Ты опять?
Мы же всё выяснили.

— Нет. Я не опять. Просто уточняю.
Итак, ты притворишься юным любителем укрощать рабынь?

— Ты же знаешь.

— А кем притвориться мне?

— И это ты знаешь.

— Хочу убедиться, что и ты это помнишь.

— Зачем?

— На всякий случай.

— Может, дело в чём-то другом?
Может, ты просто хочешь, чтобы я лишний раз произнёс то, что мне и самому неприятно?

— Я хочу, чтобы ты почаще это произносил, чтобы потом при наших гостях это звучало как можно естественнее.

— Я и так смогу естественно.
И не нуждаюсь в тренировках.

— Хорошо.
Так кем мне притвориться?
Твоим товарищем и коллегой?

— Ну Алиса.

— Твоей одноклассницей?

— Зачем ты так.

— Подругой детства?

— Притворись моей рабыней.

— Давно бы так.
Молодец.

— Я не совсем тебя понимаю.
Зачем ты это делаешь?
Заставляешь меня это произносить?

— Я уже сказала.
Тебе надо тренироваться.

— Не надо.

— Прикажи мне что-нибудь.

— Алиса, перестань.

— Может, ты попробуешь связать меня?
Ты же вчера предлагал.

— Давай не будем ссориться в такой момент.
Не отравляй … этим последние часы, которые мы можем провести наедине.
И пока свободные. И не вынужденные контролировать каждое своё слово.

— А как ты предлагаешь провести эти часы?

— … Как обычно.

— Паша, пойми.
Тренировка нужна не только тебе, но и мне.

Чтобы не выглядеть сильно удивлённой потом при посторонних.
Чтобы не выдать себя.

Чтобы не было ясно, что ты мне не чужой человек.
Чтобы не было выражения «Паша, что это с тобой? Ты не перегрелся?»
И всё в таком духе.

— Ну хорошо… что тебе приказать?

— Хоть что.

— Хоть что?

— Да.

— … Может подскажешь?

— Нет. Сам придумывай.

— … Тогда я приказываю тебе не заставлять меня тебе приказывать.

— Это не то.

— А чего же то?
Часть 15
— Паша… если уж репетировать всерьёз… то надо смоделировать те ситуации, которые могут у нас возникнуть.
… Надо отрепетировать те действия, которые нам, возможно, придётся совершать, чтобы убедить всех в том, что я твоя рабыня, а не друг. И что ты мой хозяин.

— Ты права.

— Что ты потом собираешься делать, чтобы убедительно выглядеть в роли хозяина рабыни?

— Алиса, я уверен, что сориентируюсь на ходу.
Нет никакой нужды что-то репетировать сейчас, заранее.

— А я не уверена, что сориентируюсь.
Лучше сейчас порепетировать.

— А что репетировать-то?
Я просто буду вести себя, как твой хозяин.
Твоя задача — просто делать то, что я тебе скажу. Слушаться меня.

— Ну так давай и порепетируем хотя бы это.

— Я так не могу. Сейчас обстановка не та. А в другой обстановке я сразу сориентируюсь.

— А если тебе предложат поцеловать меня, чтобы показать, что ты мой хозяин?

— Что за дикость?

— Дикость, говоришь?
А между тем тебя могут вынудить к намного более диким поступкам.
И тогда мы будем делать?

— К более диким — это к каким?

— Сам думай.

— Нет ты скажи.

— Паша, да к любым. Понимаешь? К любым.
Ударить меня. Раздеть у всех на виду. К любым.

— С чего ты решила, что могут такое приказать?

— А разве нет?
Им нужны будут доказательства, что я для тебя — вещь, а не личность.

И для этого они могут потребовать от тебя совершения тех действий, которые запросто совершаются по отношению к рабыням, но не совершаются по отношению к друзьям и вообще людям.

— По-моему, ты слишком сильно сгущаешь краски.
Я надеюсь, что ничего такого не придётся делать.

Особенно если ты станешь вести себя тихо и постараешься не обращать на тебя внимания.
… Точнее — лишнего внимания.

— А я боюсь, что мои предположения — это цветочки по сравнению с тем, что нам там придётся делать.

— Не накручивай себя раньше времени.
Как сказал один человек — бОльшую часть жизни люди тратят силы на тревоги о том, что так никогда и не случится.
Часть 16
— Итак, репетировать ты отказываешься.
Значит ли это, что ты морально уже готов делать то, о чём я говорила?

— Алиса, послушай меня внимательно…
Нет, я не готов это делать.

Но уверен, что смогу очень многое, если в самом деле понадобится…
Без репетиций.

А вот если мы сейчас сделаем это, когда нет никакой необходимости — вот это уже в самом деле будет катастрофа для нас.
Потому что мы пошли бы на поводу у обстоятельств.
И только от нас зависит, пойдём мы или нет.
Произойдёт катастрофа или нет.

В наших силах этого избежать.
Так давай не делать того, что для нас было бы катастрофой.
Мы не должны идти на поводу у сложившихся обстоятельств.

— Что катастрофичного в том, что мы поцеловались бы?

— В самом по себе — ничего. Совсем наоборот.
Если бы ты вдруг этого очень хотела.

Но если мы сделаем это в данной обстановке, всего лишь ради репетиции, как ты говоришь — это будет катастрофа.

— Почему?

— Потому что мы не должны целоваться ради репетиции, по необходимости.
У меня нет права целовать тебя в такой ситуации.
Ты заслуживаешь лучшего.

— Но я же сама разрешаю. Какие ещё права тебе нужны?

— Алиса, ты так спрашиваешь случайно не потому, что хочешь поцеловаться со мной просто так, сама по себе?

— …Нет.

— Я так и думал.
Тогда и не станем.
Твоего «разрешения» поцеловать тебя слишком мало.

Так как оно всего лишь ради репетиции.
Оно не даёт мне никакого права тебя целовать. Никакого.

— А что даёт это право?

— Алиса, друг мой…
Мне придётся произнести очень интимные вещи.

Прости меня за это. Я не должен был бы их произносить.
Мужчина имеет право говорить такое только невесте или жене. Но не другу.
Но у нас с тобой сейчас особая ситуация. Так что придётся сказать.

Так вот… ты знаешь, как я к тебе отношусь.
…Как высоко я тебя ценю.
… Каким уникумом я тебя считаю.

Поэтому я настаиваю на том, что ты должна поцеловаться …
не здесь со мной ради репетиции.
А только с тем, кого полюбишь всем сердцем.

…Вот у него-то и будет право поцеловать тебя.
…И потом целовать сколько угодно.

— У меня может не оказаться времени полюбить кого-то.

— Это не повод спешить целовать первого подвернувшегося мужчину.
То есть меня в данном случае.

Алиса… Ты должна поцеловаться только тогда, когда ты будешь жаждать этого больше всего на свете.
Ты можешь поцеловаться, только если будешь дрожать всем телом от желания.

С тем, одна мысль о прикосновениях которого будет приводить тебя в экстаз.
И от чьих реальных прикосновений ты будешь на грани потери сознания.

Кто будет любить тебя больше жизни, больше всего.
Кого ты сама любишь больше всего.

Считай, что это моё завещание тебе на случай, если со мной что-то случится.

— Типун тебе на язык!
Только попробуй, чтобы с тобой что-то случилось!
Не смей так говорить!

— Тише, тише.
Что ты так разволновалась-то?

Теперь тебе понятно, у кого есть право целовать тебя?
У того, кого ты хочешь больше всего на свете.
Неужели ты не считаешь, что я прав?

— Ты прав почти во всём.
Вот только вряд ли у меня будет возможность поцеловаться по твоему рецепту.

— Наша задача сейчас — как раз сделать всё от нас зависящее для того, чтобы у тебя была такая возможность.
То есть выбраться отсюда. Хорошо сыграв свои роли.
Часть 17
— Никогда не думала, что мне придётся уговаривать юношу поцеловать меня.
…Да и не стала бы. Если бы не данные обстоятельства.

— Неужели мой отказ так задел тебя?
Но я же из самых лучших побуждений, Алиса!
Из самых светлых чувств к тебе.

— И всё же отказ есть отказ.
…Вот уж не думала, что я настолько для тебя непривлекательна.

— О боже. Ну что ты такое говоришь.
Как это ты непривлекательна.
Мало того что ты юная симпатичная девушка, любая из которых привлекательна по определению.

Так вдобавок в тебе такая бездна обаяния, что ты была бы неодолимо притягательна, даже если бы не была настолько хорошенькой.
Ты, наверное, и в старости будешь опасно привлекательной для юнцов вроде меня.

Так и представляю, как ты после отказа вытираешь слёзы очередному малолетнему ухажёру, ровеснику твоих внуков - мол, не плачь, маленький, и для тебя найдётся невеста, только помоложе.

Алиса, ты… я просто не способен объяснить тебе, насколько ты притягательная.
Ты такая … аппетитная какая-то. В каком-то смысле. …

Знаешь, как хочется тискать маленьких от умиления их прелестью?
Вот и с тобой так же — хочется так же просто прижимать, сжимать тебя.
Балдея от ощущения твоего тела в руках, от того, что оно прижато ко мне.

Но с тобой так нельзя — ты уже большой ребёнок.
И такие жесты могут трактоваться уже в совсем другом ключе.
Мол — это уже не просто потребность потискать что-то миленькое и приятное, но и сексуальное влечение.

Да так оно и есть.
И всё же руки сами к тебе тянутся. Ты как магнит.

— Незаметно. Что тянутся.

— Ты что — провоцируешь меня?
Не надо. Я умею держать себя в руках.

— Значит, грош цена моей так называемой привлекательности, в которой ты пытаешься меня убедить словами.

Раз я не могу поколебать твоё умение держать себя в руках.
Убедить меня ты мог бы только действиями.

— Неужели тебе понравилось бы, если бы я распускал руки?

— Нет. Но если уж ты даже с моего разрешения не делаешь это —
значит, дело с моей привлекательностью совсем плохо.

— Алиса-Алиса, умеешь ты всё перевернуть..
Я тебе объясняю, почему для тебя важно не целоваться сейчас.

А ты так повернула, что я чуть ли не обязан тебя поцеловать, чтобы доказать, что ты привлекательная.

— Ничего ты не обязан. Расслабься.
Я знаю, что совершенно заурядная.

Нормальная, но не более того.
Не понимаю только, зачем ты так убедить меня в какой-то моей исключительности.

— …Ох и трудно же мне с тобой.

— А никто и не говорил, что будет легко.
Часть 18
— … Подойди ко мне.

— Зачем?

— Ты хотела репетировать приказы и их выполнение?
Вот и репетируй.

— Нет.

— Алиса, лучше сама подойди.

— А то что?

— Надеюсь, при посторонних ты не собираешься так себя вести?
Мне не хотелось бы, чтобы пришлось применять при них меры по усмирению тебя.

— При посторонних не собираюсь.
Но пока мы одни.
Так что будет, если я не подойду?

— Тогда подойду к тебе я.

— Вот и хорошо.

— Не хорошо.
Потому что тогда мне намного труднее будет себя контролировать.

— Зачем тебе контролировать себя?

— … Чтобы не перейти черту.

— Какую черту?

— Чтобы не перейти от поцелуя к следующим этапам.

— Так и не переходи.

— Легко сказать.
Труднее сделать.

— Тогда не утруждайся.

— … Ты понимаешь, о чём речь?

— Конечно.

— … Алиса, что с тобой?
Твоя отчаянная решимость и на-всё-готовность меня пугает.

— Почему?

— Они наводят меня на мысль о том, что у тебя совсем нет надежды на благополучный исход.

— У меня есть надежда.
Но есть и сомнения в благополучном исходе.

В любом случае целовать меня не нужно.

— Нужно.

— Уже не нужно.

— Значит, раньше было всё-таки нужно? Тогда нужно и сейчас.
Уверен, что сумею убедить тебя в твоей привлекательности.

— Не нужно целовать меня ради убеждения в чём-то.

— Это не худшая причина поцеловать.

— А как же трудности сдерживания себя от перехода черты?

— Справлюсь.

— А вдруг нет?

— Ну нет так нет.

— Меня это не устраивает. Мне нужны гарантии.

— Гарантии в магазине.

— Тогда мой ответ - нет.

— Не упрямься. Ты так говоришь только потому, что мой прежний отказ задел твоё самолюбие.

— Я просто поняла, что ты прав, говоря, что целоваться надо только тогда, когда даже мысль об этом приводит к трепет.
А не ради репетиции.

— Поняла? Это хорошо…

— Да. Даже не знаю, как я сама-то раньше не догадалась, что всё должно именно так произойти.

— Алиса, нет так нет..
Но только выброси из головы мысль, что ты непривлекательная.

Более привлекательного существа, чем ты, просто не существует.
Нет, никогда не было и не будет.

— Будет.

— Ну разве что твоя дочь.) )

Так что не сотрясай пространство неверными утверждениями о твоей непривлекательности.
Они звучат просто кощунственно.

Короче, просто пойми, что мой отказ был продиктован не тем, что ты непривлекательная, а наоборот - тем, что ты слишком привлекательная.

И я слишком сильно опасался, что не смогу не перейти черту.
И что напугаю тебя своим слишком бурным натиском.

Ну и ещё… я не стал бы отказываться … если бы ты сказала, что любишь меня.
Но на мой вопрос о том, не хочешь ли ты поцеловаться просто так, ты ответила «нет» …

Так что я не имел права не отказаться…
Прости.

Давай постараемся сделать так, чтобы мы смогли вернуться домой невредимыми.
И уже там ты сможешь встретить того, с кем тебе захочется целоваться…
Часть 19
— Ну что ж, с поцелуями репетиция не состоялась…
Тогда давай попробуем что-то другое.

— Например?

— …Попробуй раздеть меня.

— Как?

— Для начала … сними хотя бы комбинезон.

— О как многообещающе звучит.

— Не надо, не иронизируй.

— А ирония у меня просто в порядке защитной реакции.

— От чего защищаешься?

— Алиса…, но это же … слишком.
Пожалей меня.

— А если придётся делать это там?
Ты должен смочь сделать это непринуждённо.

Словно делал это десятки раз.
Ты же сам им сказал, что я у тебя пятая рабыня.

А при них ты будешь снимать комбинезон трясущимися руками?

— При них я могу сделать всё как надо.
Застёжки ведь у всех комбинезонов стандартные, одинаковые.

— Зато под тканью комбинезона все разные.
И из-за этого снимание вызывает разные ощущения.

Так что давай. —
Показывай, как непринуждённо и по-хозяйски ты сможешь снять комбинезон.
Или я вообще никуда не вылезу из этого катера. И будь что будет.

— «Это произвол. Я буду жаловаться.»

— Непременно. Потом.
А сейчас снимай.

— Ну что ж. Можно и снять. Отчего бы и не снять.
Только я не дотянусь до тебя.
Придётся тебе всё же подойди поближе.

— Ну подошла.

— Сейчас… О этот божественный звук расстёгиваемой застёжки-молния.
Как много в этом звуке для сердца русского слилось… как много в нём отозвалось.

— Не ёрничай.

— Нет уж. Если меня заставили снимать комбинезон против моей воли — я буду ёрничать.
О, сколько воспоминаний связано с этим звуком у людей постарше.
Сколько ассоциаций.
А уж сколько надежд у людей помоложе… вроде нас.

Таких, что один звук способен привести к состояние полной боевой готовности.
Даже если расстёгивается застёжка на обычной сумке.
Ну как? … Хорошо я молнию расстегнул?

— Нормально. Но можно было бы и не столь театрально это делать.
Мы не на сцене, и у нас пока нет зрителей.

— Так всё впереди. И сцена, и зрители.
Так что я уже репетирую.

Ты ещё не забыла, зачем я снимаю с тебя комбинезон?
В нашем случае это не прелюдия, а всего лишь репетиция.

— Не забыла.
Осталось только снять его совсем.

— Один момент. Аккуратно. …Так.
Вроде всё? Я справился?

— Вполне.

— Ты довольна? Теперь можно одевать обратно?

— Не спеши.
Часть 20
— Что-то ещё?

— Да…

— И чего же ты изволишь на этот раз?

— …Обними меня.

— Вот так? Без комбинезона?

— Да.

— … Зачем?

— Чтобы знать, как это будет ощущаться. … И выглядеть.
Может быть, понадобится подкорректировать твои действия.

— Ну что тут-то корректировать?
Алиса, я умею обнимать.

— Тогда обнимай.

— Ну ладно. … Так не слишком сильно?

— Нет.

— Ну вот видишь, какой я способный.
С первого раза получается.

— Способный.
…Только постарайся потом при зрителях не дрожать так заметно.

— Я смогу… Там сработает моя способность «плюс старт».
То есть в нужный момент собраться и сделать всё лучше, чем на репетиции.

— Надеюсь.
А теперь можешь отпустить меня.

— Так быстро?
Может, и теперь не стоит спешить?
Может, заодно уж и поцеловать?

— … Не надо. Ты упустил момент.

— А мне так не кажется.
…Судя по тому, как ты сама-то дрожишь.
Самое время попробовать коснуться губ друг друга.

— Ты вообразил, что я дрожу от того, что ты меня обнимаешь?

— Не вообразил. А так это и есть.

— Ты ошибаешься.
Я дрожу от волнения перед предстоящими трудностями.

— Это не так. Ты не умеешь врать.

— Неправда. Я хорошо умею врать.

— Но не в таких вещах.

— Неважно. Отпускай, хватит прижимать меня.

— Уверена?

— Да. Мне уже больно становится.

— Прости. Так лучше?

— Лучше будет, когда совсем отпустишь.

— Ну хорошо. Отпустил.
…Но ты же сама об этом жалеешь.

— Нет.

— Ага. Видела бы ты свой разочарованный лик.
Хоть икону с тебя пиши — «Сожалеющая».

— Не надо хоть иконы сюда приплетать. Прошу тебя.

— Ну ладно.
Но зачем ты лишаешь себя удовольствия?
Радости чудесных открытий при поцелуях.

— Я просто следую твоему совету целоваться с тем, кого буду хотеть.
В чьих объятиях буду рожать от желания.

— Это конечно правильно.
…Но мне кажется, что ты как раз меня уже начинаешь хотеть.

— Это ещё не хотение.

— Да? Может, это ещё и не дрожание?

— Я просто нервничаю в ожидании наших хозяев.
Считай, что у меня истерика и паника.

— А паника у тебя точно от ожидания?
Или всё же от ощущений, которые начали в тебе просыпаться от нашего нового взаимодействия?

Они тебя пугают?
Алиса, не надо их бояться. Это просто с непривычки. Меня и самого трясёт от волнения.

— Вот себя и успокаивай.
А не выдумывай про меня.

— Алиса, милая… Не волнуйся так… Мы выберемся.

— …Посмотрим.
И знаешь… прости меня, если что не так.

Я не хочу тебя расстраивать или обижать.
Я просто не в настроении.

— Об этом тем более не волнуйся.
Я всё понимаю.

…Ну что — одеть твой комбинезон на тебя обратно?

— Я сама.

— Кто снял — тот и одевать обратно должен.

— В другой раз.

— Жаль. Но как хочешь.
Примечание к части
эта и следующие части переделывались
Часть 23
— Паша, мне всё же не нравится этот план с ролями.

— Есть другой?

— Есть.

— Так поделись.

— Возвращаемся к третьему варианту.

— Я же сказал… я не смогу.

— А если бы ты точно знал, что мне грозит что-то ужасное — тогда смог бы?

— Не знаю.

— Ты должен смочь.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь.

— Но если точно-преточно грозит?

— Тогда … надеюсь, что смог бы.

— Спасибо.

— Но пока нет ничего экстремального.
Никакой необходимости в крайних мерах.

— Хорошо… извини меня за настойчивость.
Я понимаю, что это слишком большая просьба.
… Я сама всё сделаю.

— Что сама? Что ты сделаешь?

— Нарушу какой-нибудь процесс, поддерживающий жизнедеятельность моего организма.

— Ты с ума сошла?

— Только не пытайся меня остановить.

— Ты же понимаешь, что я обязательно попытаюсь.

— Если попытаешься, то сильно пожалеешь.

— Может быть и нет.
Алиса, пойми, надежда есть, пока ты жива.

— Зато есть и риск. Меня это не устраивает.

— Ты не умрёшь сегодня.

— Откуда такая уверенность?

— По линиям твоих ладоней.

— Ты знаком с хиромантией?

— Немного.

— Но ты же не видел мои ладони.

— Видел. Помнишь, когда я перевязывал тебя?

— Ты не мог тогда ничего разглядеть. Потому что я сразу сжала руку.

— Ну ладно, ты права. Тогда не смог.
Зато потом специально посмотрел.

— Когда?

— Когда ты спала.
Только не говори, что я не должен был этого делать.

— Ты не должен был этого делать.

— Ну что поделаешь. Уже сделал.

— Ну и что ты там ещё на ладонях прочёл?

— Тебе интересно?
Хочешь, я и тебе расскажу про твои линии?
У тебя на руках много удивительного.

— Ну расскажи.

— Неужели ты для этого готова доверить мне свои ладони?

— Это же всего лишь ладони.

— Ты просто не знаешь, как много по ним можно узнать о человеке.
Иначе не показывала бы их кому попало.

— А разве ты кто попало?

— Я бы не удивился, если бы ты не стала показывать свои ладони даже мне.

— Да пустяки. Вот мои ладони. Рассказывай.

— Одну секунду. … А вот теперь можно и рассказывать.

— … Паша, ты… обманул меня?
Воспользовался тем, что я сама протянула тебе руки, чтобы удобнее было защёлкнуть на них наручники?

— Нет. Я в самом деле расскажу тебе то, что написано на твоих ладонях.

— Да какие теперь ладони. — Зачем браслеты?

— Чтобы иметь свободу действий.

— Каких?

— Меня напугали твои слова.
Я не могу дать тебе умереть.

— А вот это не в твоих силах.

— Ещё как в моих.

— Ну и как ты меня остановишь?
Часть 24
— Очень просто. Я лишу тебя способности останавливать процессы твоей жизнедеятельности.

— Это ничего не даст.

— Посмотрим.

— …Что ты собрался делать?

— А что можно делать верёвкой?

— А, понятно.
Ты всё же понял, что лучше выполнить мою просьбу убить меня?

— Да не собираюсь я тебя убивать.

— Тогда что?

— Просто свяжу тебя. На время.
Ты же сама только что предлагала потренироваться в наших ролях.
Считай, что это и есть тренировка.

— Не надо связывать.

— А как иначе я смогу быть уверен, что ты не достанешь откуда-нибудь что-то острое и не убьёшь себя?

— … я дам тебе слово не убивать себя.

— Извини, но я боюсь, что ты не сдержишь слово.
А ставки слишком высоки.
Я не могу так рисковать.

— А потерять моё доверие ты не боишься?

— Если ты будешь недовольна моими действиями, то тем лучше.
Это очень даже поможет тебе убедительнее выглядеть в роли непокорной рабыни.

— Не произноси больше это слово.

— Тебя не понять. То произноси, но не произноси.
Ты уж определилась бы.

— Паша, не надо верёвок.

— … Сам не рад.

— Я очень сильно обижусь.

— Тем лучше.

— …Я буду сопротивляться.

— И это кстати.
Я всё равно свяжу тебя, а твой растрёпанный вид придаст достоверности в глазах хозяев этой планетки.

— Паша, но это же нечестно.

— Что?

— Использовать твоё силовое преимущество в этой ситуации.

— Это для твоего же блага.

— Выполнишь, значит, твоё заветное желание.

— Не язви. Я знаю, что так не думаешь на самом деле.
И просто стремишься меня расстроить хотя бы словами.

— … Пашка, это низко…

— Не давит? Не жмёт?

— Какая тебе разница?

— Если давит — скажи где.

— Везде.

— Не может быть. Я старался не туго затягивать.

— Плохо старался.

— Ты капризничаешь. Значит, всё нормально.

— Хватило бы и браслетов. Зачем ещё и верёвка?

— Мне-то это можешь не говорить.
Мне ли не знать, что при твоей гибкости браслеты тебя не удержат.

— … Вот так и наступает день и час, когда излишняя осведомлённость друга о твоих навыках становится проблемой.

— Не драматизируй.
Часть 26
— Ну что ж… раз уж я так надёжно и так коварно обездвижена, начинай рассказывать про мои ладони.
Что там на них такого уж интересного написано?

— … Тебе правда это всё ещё интересно?

— Ужасно интересно…

— Да? … Ну хорошо…
Главное, что на них написано, это то, что ты … удивительная. Замечательная.
Нет, не так…

— А как?

— Что ты… чудесная, волшебная, невозможная.
Нежная, ласковая, милая, добрая, чуткая, ранимая.
Что ты — неиссякаемый источник благодати, наслаждения и счастья.

Вот, это самое главное.
Там написано, что ты — это само счастье и есть. Его суть. Его воплощение.

Где ты — там и счастье.
Потому что ты сама и есть это счастье.
Живейшее проявление счастья.

Сплошное очарование на грани упоения.
Переходящее в экстаз на грани переносимого и уводящее за эту грань в синдром Стендаля.
Грозящее любому знакомому с тобой навеки неизлечимо заболеть потребностью как минимум постоянно видеться с тобой.

— Прямо так и написано?

— Да.

— А ты ничего не выдумываешь?
Такое не может быть написано.

— Ну там конечно не словами написано.
А я только перевожу суть с языка линий на язык слов.

— Может, ты не точно переводишь?

— Точнее не бывает даже в аптеке.

— И почему мне так трудно в этот перевод поверить?

— Может, потому что ты недооцениваешь себя?

— Ладно. А что там ещё написано?

— … Я пока не всё успел прочитать.
Боялся разбудить тебя. Вот и не стал усердствовать в чтении.
Но если хочешь — могу сейчас прочитать.

— Как ты прочитаешь? Я же связана.

— Это не помеха.

— Может, лучше развязать?

— Извини, но не могу.
А вот если ты повернёшь ладони ко мне — я смогу ещё что-то прочитать.

— Меня вообще-то смущает, что мои ладони находятся на этом уровне.

— На каком этом?

— … на том уровне, где они находятся.

— И где они находятся?

— Прямо под грудью.

— Как это может тебя смущать после того, как ты заставила меня снять с тебя скафандр?

— Не скафандр, а комбинезон.

— А для меня он играл роль скафандра.
В котором ты была совершенно недоступна.
Пока я не убедился собственными руками, что твой комбинезон легко снимается.

— Ладно уж. Читай хоть так.

— … Линии показывают, что ты исключительно одарена.
Талантлива буквально во всём.
Что ты способна внести свежее веяние в любое дело, которым занимаешься.

— А есть там что-нибудь про ум?

— Ум… Тут показано, что ум у тебя особенный.
Умный и чуткий.
Мышление нестандартное, свежее, неожиданное.

Есть способность к озарениям и прозрениям, открытиям на основе синтеза и соединения неочевидного.
Способность соображать несообразимое, замечать неочевидные закономерности.
Способность одним взмахом ясной острой мысли развязывать запутанные проблемы.
Здорово, правда?

— Правда.
Часть 27
— А хочешь узнать, что тут рассказано про чувства?

— Неужели и про них что-то есть?

— Ну, а как же. Обязательно.

— И что?

— Сейчас посмотрю…
Алиса… ты уверена, что хочешь это услышать?

— А что там такого сомнительного?

— Да не сомнительного. А просто … волнительно очень.

— Я уверена, что хочу услышать.

— Но тогда без претензий, хорошо?
Я не виноват, что тут такое написано.
А услышать это ты сама согласилась.

— Не преувеличивай.
Что там такого может быть написано.

— Суди сама.
Линии говорят, что ты одарена впечатлительностью и чувственностью,
способностью испытывать сильнейшие, ярчайшие, глубочайшие, богатейшие и тончайшие чувства — не меньше, чем умом.

Что этот твой талант едва ли не самый большой из всех талантов.

И что именно в нём причина того, что ты излучаешь на окружающих столько обаяния и счастья,
что встреча с тобой становится чуть ли не главным событием в их и без того не скудной на хорошие впечатления жизни.
После которого они почитают за счастье хоть изредка встречать тебя.

«Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас»

— Опять преувеличение.

— Скорее преуменьшение.
Если бы ты жила в древности, то тебя избрали бы в жрицы за твою способность так чувствовать.
Полнейшим образом отражать окружающий мир. Всю его красоту во всём богатстве оттенков.

И стала бы ты пленницей храма.
Ответственной за урожаи, погоды, рождаемость в стране и прочие стихии.

— Значит, повезло мне родиться не в древности.

— Как знать. Если есть перевоплощения, то в прошлых жизнях ты точно бывала жрицей. И не раз.

— И каким богам я служила?

— Ну как минимум Ладе у сллавян.
А может и Весте у римлян.
И так далее — Иштар, Фрейя. Сама выбирай, кто тебе больше по душе.

— Ну и что такого в том, что ты рассказал?
Всё вполне пристойно.
И даже ничего такого сверхинтимного в этом нет.

— Как это нет? Алиса?
А ты подумай, что из рассказанного следует?

— А что следует?

— … Что ты — гений не только обычного общения. Но и интимного.

— Так уж и гений?

— Как минимум.

— А максимум?

— А кто выше гения?

— Кто?

— Выше гениев разве что боги.

— А, понятно.

— Также следует и то, что интимные отношения будут в твоей жизни источником величайшего счастья.

— Это у всех так.

— Ну не скажи.
Многим до сих пор мешают комплексы — наследие недавнего прошлого.
Подспудное ощущение вины за свою чувственность, сомнения в её праведности, святости и безгрешности.

В то время как ты способна распорядиться чувственностью правильно.

— Это как?

— Ты просто считаешь её одним из средств сделать людей счастливыми. И телесно, и эмоционально.
Сделать людей богаче. — И интеллектуально, и духовно.

— И всё же так у очень многих.

— У многих это больше от научения. От воспитания.

— А у меня?

— А у тебя от природы.
Ты была бы такой же, как есть, даже если бы тебя воспитывали в совсем другом духе.

— Но ведь и ты сам все эти вещи понимаешь, раз так подробно их излагаешь.
Значит, не такая уж я и особенная в этом.

— Алиса… как бы тебе сказать поскромнее…
Я же не сказал, что я совсем уж обыкновенный.

— Так вот оно что.

— Да. Я тоже довольно особенный.

— Покажешь мне потом признаки твоей исключительности на твоих ладонях?

— Покажу.
Но я ещё не всё сказал.

Ты не только сама будешь счастлива.
Но и твоему избраннику выпадет редчайшее счастье.
Быть любимым таким особенным существом, как ты.
Способным к столь тонкому взаимодействию.
Вот так.

— Ты всё сказал?

— Нет.

— Знаешь, тогда давай отложим продолжение разговора на потом.

— А что так?

— Он конечно здорово отвлекает от мрачных мыслей.
Но всё же они вторгаются в то радужное, что ты рассказываешь.
Так что потом как-нибудь продолжим.

— Тогда я совсем крошечную деталь добавлю.
Которая как раз в тон нашей проблеме и твоим опасениям.

Ещё линии говорят, что ты поразительно, сверхъестественно везучая.
Что ты всегда сможешь найти выход из сколь угодно сложной ситуации.

— А вот это в самом деле сейчас как нельзя более стати.
Дай бог, чтобы так всё и было.

— Опыт прежних приключений должен тебе подсказывать, что так и есть.
Часть 28
— Зачем ты поцеловал мою руку?

— Я лишь коснулся.

— Лишь?

— Прости, не удержался.
У тебя такие красивые ладони.
Как можно так долго их разглядывать и удержаться от соблазна коснуться их?

— Ладно, неважно.

— … Неважно?

— Да. Сейчас другое на повестке.
Паша, я должна предупредить тебя.
Чтобы ты не пугался.

— Уже напугался.

— Я хоть и сказала, что твоя осведомлённость о моих навыках бывает некстати, но всё же я должна сообщить тебе о ещё одном навыке.

— Каком?

— Я должна проверить кое-что.
Поэтому на время я как бы потеряю сознание.

— Что ты задумала?

— Не совершай реанимационных мероприятий, хорошо?
Они не нужны.

— Как это не совершай?
Придётся совершить.

— Нет, ни массаж сердца, ни искусственное дыхание не понадобятся.

— Я протестую.
Если ты потеряешь сознание — я сделаю всё, чтобы вернуть тебя.

— Паша, я и без этого приду в себя. Быстро.

— Зачем это вообще тебе нужно?

— Я просто проверю, как у меня получается.

— Что получается?

— Я хочу попробовать сымитировать картину, словно я умерла.

— Зачем?

— Может, пригодится. Ну, Там. Понимаешь?

— … Понимаю.
Но может … всё же не надо?

— Не бойся, у меня должно получиться.

— Должно? То есть может и не получиться?

— Может.
Но ты в состоянии помочь мне сделать так, чтобы получилось.
Проконтролировать результат.

— Я вообще запрещаю тебе это делать.

— Паша, поздно запрещать.

— Как это?

— Я уже запустила процесс.

— Чем? Когда?

— Когда ты так красочно и волнующе рассказывал мне про линии на ладонях.

— Как ты могла? Ты отвлекла меня, а пока я разглагольствовал, запустила какую-то ерунду?
Поистине твоё коварство не знает границ.

— Вся в тебя.
Помнишь, когда ты меня связывал, чтобы я ничего с собой не сделала,
я сказала, что это не помешает тебе помешать мне умереть?

— Помню.
И ты решила доказать мне, что я не в состоянии тебе помешать?

— Ну и это тоже.

— Это же глупо, Алиса.

— Чего не сделаешь во имя вредности.
Но сейчас я делаю это просто ради эксперимента.

— То есть тебя не остановить?

— Нет.

— Ты говорила, что я могу тебе помочь.

— Можешь.

— Чем?

— Засеки время, которое я пробуду в другом состоянии.

— И всё?

— Если я пробуду в нём больше получаса — можешь совершить реанимационные мероприятия.

— Неужели? Ты разрешаешь мне сделать тебе искусственно дыхание?

— Разрешаю.

— Какая неслыханная щедрость.

— И даже массаж сердца.

— И даже расстегнуть твою одежду?

— И даже освободить меня от верёвки.

— От верёвки не стоит.

— Это на твоё усмотрение.

— Чем ещё тебе помочь?

— Этого будет достаточно.
Справишься?

— Да.
Часть 29
— Тогда давай прощаться.

— Ничего себе заявленьице!

— Не переживай. Это просто на всякий случай.
Мало ли что…

Я недавно начала учиться этому погружению-отключению.
Не собиралась его пока применять.
…Но видимо придётся рискнуть применить, не доучившись как следует.

— И как ты это делаешь?

— Долго объяснять. Времени нет.
Могу только сказать, что в результате какое-то время не буду подавать признаков жизни.

— Чего?!

— Спокойно, Паша.
Я сказала — не буду подавать признаков жизни, но не сказала, что умру.

— Всё равно тревожно.

— Успокойся.
Итак, ни заметного сердцебиения, ни дыхания не будет заметно.

— Хорошо, что ты предупредила меня.
А то я бы от страха сам тут умер, увидев тебя в каком состоянии.

— Вот этого я и побоялась.
А то у меня было огромное искушение отключиться, не предупредив тебя.

— Как ты так можешь со мной?

— Хотелось немного проучить тебя.

— За что?
Это уж слишком жестокое наказание.

— А вот чтобы тебе неповадно тебе было связывать меня против моей воли.

— А по твоей воле?

— Не перебивай.
Мне хотелось показать тебе, дать прочувствовать, что я сама себе хозяйка.
Что я свободна больше, чем тебе кажется.

У тебя сила, да. Дающая тебе возможность связать меня.
А у меня на твою силу — способность умереть без твоего разрешения и ведома.

— Ну что же ты так обиделась на это?
Ну хочешь я развяжу тебя?

— Это уже неважно.

— Я же как лучше хотел.
Я же только тогда тебя связал, когда ты сама стала угрожать, что покончишь с собой.

— Я не обиделась. Но проучить тебя было бы полезно.
Да только не до этого сейчас.

— А знаешь… не хотел тебе это говорить, но твоё проучение могло бы закончиться, как в «Ромео и Джульетте».
Очнулась бы ты после своего анабиоза или что там у тебя. А я тоже мёртвый. Только не временно, а насовсем.

— Типун тебе на язык.

— А что такого я сказал?
Так и было бы.

— Ну… в общем-то, чтобы чего-то такого не случилось, я и предупредила тебя.

— А может ты предупредила меня только для того, чтобы я не бросался сразу делать тебе искусственное дыхание?

— И поэтому тоже.

— Так бы и говорила.
А не про заботу обо мне.

— Одно другому не мешает.

— Но после получаса твоего анабиоза я всё же могу начать делать искусственное дыхание?

— Можешь и даже должен.

— Алис, тебе это ничего не напоминает?

— Напоминает.

— Что?

— А тебе?

— Мне — спящую красавицу и то, что её будят поцелуем.

— Мне тоже.
Кстати, ты же вроде не должен бояться, раз и так знаешь по линиям, что сегодня я не умру.
И вообще в ближайшем будущем.

— Ну, одно дело теория хиромантии.
И другое дело — видеть, что ты не дышишь.

— Тоже верно.

— Алис, а как ты рассчитываешь применить Там этот навык?

— Может, если я притворюсь мёртвой, меня оставят в покое в какой-нибудь пикантной ситуации.
А потом я оживу и сбегу.

— Ну да… Хорошо придумано.
Может и поможет.
Часть 30
— Скоро ты отключишься?

— А ты ждёшь-не дождёшься?

— Нет. Но если бы точнее знать, когда это случится — было бы немного проще.

— Я как раз и хочу по срокам лучше сориентироваться. По времени.
Чтобы потом знать, как отключиться на конкретное время.

— Как-то мне всё равно тревожно.
И что сделать — не знаю.

— Просто посиди спокойно.

— Да… Алиса, я и так сегодня много чего наговорил.
Даже не знаю, что добавить к сказанному ранее.
Я хочу, чтобы бы знала… я очень-очень рад, что знаком с тобой.

— Спасибо. Я тоже.

— Ты рада, что я знаком с тобой?

— Да. Спасибо за то, что ты есть в моей жизни.

— О, даже так?

— Ну да. Ты тоже очень мне дорог.
И я … я неправду тебе сказала. Прости меня за это.

— Когда?

— Про то, что я не хочу, чтобы ты поцеловал меня.
На самом деле я этого хочу. … Очень.

— Но тогда зачем ты сказала, что не хочешь?

— Не знаю… Обстановка как-то угнетает.
Да и неудобно как-то.

— Что тут неудобного? Это же я, Пашка. Твой друг.

— Вот именно что друг.
Хотелось выдержать рамки дружбы.) )

— Зачем?

— Мне казалось, что этим я проявлю уважение и доброжелательность к тебе.

— В этом ты ошиблась.
Поцелуем ты проявила бы ещё больше доброжелательности.

— Ты прав.
Но я этого тогда ещё не понимала.
…А ещё я и сама не сразу осознала, насколько я хочу поцеловаться.

— Что же тебе мешало осознать?

— Да я же вообще даже не думала особо об этом.
Не думала, что мне может этого захотеться.

— Но ведь захотелось же.

— Да.
Но знаешь почему?

— Нет. Почему?

— Потому что ты наговорил кучу вещей, которые оказались способными пробудить во мне любопытство к тому, каково это — поцеловаться.
И даже жажду попробовать.

Не вообще поцеловаться, а поцеловаться именно с тобой.
Раз уж я так дорога тебе.

— Ну так и надо было соглашаться попробовать.
Я же предлагал.

— Да, предлагал.
Но я тогда ещё не была к этому готова.
У меня такой сумбур был в мыслях.

— Если ты хочешь… я могу сейчас дать тебе такую возможность. Попробовать.

— Спасибо. Обязательно.
Но потом, Паша.
Сейчас мне уже нежелательны такие перепады состояний.

Я хоть и говорю пока, но постепенное замедление всех функций организма уже происходит и прогрессирует.
Куда мне сейчас поцелуи. Это же сумасшедший пульс и дыхание.

— Тогда конечно. Ты права…
Часть 31

— Но знаешь, Паша…
Вот если бы ты говорил мне что-то такое раньше…) )

— То что?

— Я бы точно давно уже согласилась поцеловаться.

— Трудно представить.

— Паша, я даже больше скажу.
… Я была бы счастлива даже отдаться тебе.
Причём с превеликой охотой.

— Ну что я могу сказать теперь… Счастлив это слышать, конечно.
Хоть и очень удивлён.
Хотя обстановка для твоих заявлений не самая подходящая.

— Лучше поздно, чем никогда.

— Да…
Я-то думал, что ты не любишь меня.
И не влюбишься никогда.

— А я и сама не знала, что могу ощутить к тебе такую любовь.
Не знала, что под слоем моей несомненной и тёплой симпатии к тебе есть ещё и такое неукротимое и жадное влечение… такая потребность в тебе, твоих словах, взглядах, прикосновениях.

Ты знаешь, я ведь даже от твоих прикосновений при связывании получила удовольствие.
Несмотря на то, что сам твой поступок меня очень возмутил и расстроил.
И несмотря на то, что мне категорически не нравилась эта неподвижность и связанность.

Меня же даже в детстве в пелёнки не заворачивали. Потому что я сразу разворачивалась.

— У меня так же.
А если их перевязывали, то я орал, пока их не снимали.

— Вот-вот.

— Так давай развяжу тебя. Предлагал же уже.
А ты отказалась.

— А знаешь почему?
Потому что для развязывания тебе пришлось бы дотронуться до меня.

А это вызывает во мне сильное волнение.
А волноваться мне теперь уже нельзя.
Так что полежу ещё немного связанной.

— Ну что ж… похоже, когда мы выберемся отсюда — нам будет чем заняться?

— Надеюсь. Что выберемся.
…И что первым у меня будешь именно ты, Пашенька.
А желательно и единственным.

…Кстати, опасения за то, что нас тут ждёт, тоже поспособствовали тому, чтобы я об этом задумалась.
И я сразу поняла, что хочу дебютировать только с тобой.

— Алиса, я сделаю всё возможное, чтобы с тобой ничего здесь не случилось.
Независимо от того, что ты решишь потом.

— Я знаю, Паша.
Но что будет то и будет.
Часть 32
— Ты спрашивал, когда у меня появится оцепенение.
Теперь уже появились признаки, что скоро.

— Каковы эти признаки?

— Трудно объяснить. Просто своеобразное ощущение начало подступать.
Словно я замерзаю.
В общем, я пока не буду говорить.
И ты тоже не говори ничего, хорошо?

— Хорошо.
Удачи тебе, милая.
…Возвращайся.

— К тебе? Обязательно.
Через полчаса, не забыл?

— Нет.

— Ну всё, я в «анабиоз».) )

— Ага, давай.

И больше Паша не смел отвлекать Алису.

Она ободряюще ему улыбнулась, а затем переключилась на себя, стала словно погружаться в себя.

Паша исподволь пристально наблюдал за изменениями в Алисе.
Вот она выглядит сосредоточенной. А теперь как будто рассеянной.

Ему хотелось как-то влиять на процесс, чтобы поддержать, проконтролировать.
Так как происходящее его несколько пугало, несмотря на уверения Алисы, что всё «должно» получиться нормально.

Но Паша совершенно не представлял, что с Алисой происходит и как на это можно влиять.
Так оставалось только наблюдать и не мешать.

Со стороны казалось, что Алиса просто засыпает.
Её дыхание становилось всё спокойнее.
Но в какой-то момент дыхание совсем перестало быть заметным.
Грудь больше совсем не вздымалась, даже едва заметно.

И это выглядело очень непривычно. Да что там — это пугающе выглядело.
Поколебавшись, Паша не выдержал, и поднёс к лицу Алисы зеркальце.
Оно не запотело!
То есть совсем. Словно Алиса и в самом деле не живая.

И вид у неё был уже не просто спящей, а словно одеревеневшей.

Паше стало не по себе.
Он на далёкой-далёкой планете, где совсем-совсем не у кого попросить помощи.
А рядом с ним Алиса, не подающая признаков жизни.

Паша стал бороться с искушением послушать, стучит ли сердце Алисы.
Он знал из предупреждений Алисы, что сейчас и не должно быть слышно стука её сердца.
Но всё же стук сердца его сейчас обрадовал бы.
Хотя Алиса считает, что стука быть не должно.

Поколебавшись ещё раз, Паша снова не выдержал, и всё же решился послушать стук.
Склонившись к Алисе (попутно отмечая её одеревенелость), он убедился, что стука нет.
Как и должно было быть, по словам Алисы.

Паша ощутил, что его охватывает ощущение ужаса и тоски.
Он сам не знал, что может быть такое ощущение.
Подкатывала тошнота.

Нет, Паша конечно помнил, что Алиса говорила о том, что всё это временно.
Что всего через полчаса она очнётся.
Точнее, должна очнутся…
Если у неё всё получится.

Но Алиса так была не похожа на живую, так убедительно выглядела мёртвой,
что доводы разума слабели под натиском непосредственных впечатлений.

А непосредственные впечатления показывали, что Алиса бледна, неподвижна.
И не просто неподвижна. — Степень её оцепенения поражала.

И закрадывалась мыслишка — уж не обманула ли его Алиса?!
Вдруг она сказала, что очнётся, а на самом деле она насовсем умерла?

Назло ему. Чтобы он всю жизнь мучился своими винАми перед ней.
И вспоминал то, что она ему наговорила напоследок.

Про то, что хотела бы поцеловаться с ним.
Про то, что счастлива была бы ему отдаться.
Что любит его.
Про первого и единственного.

Могла Алиса так поступить или нет?
По идее конечно нет.
Но когда видишь её такой … оцепеневшей, то сомнения всё же появляются.

Или вот реальнее вариант: она его не обманывала, что что-то пошло не так.
И она на самом деле умерла.

Он тут сидит и надеется, что она очнётся через полчаса.
А она не очнётся. Ни через полчаса, ни через час. Никогда.

Паша постарался отогнать эти мысли
Всё у неё получится.
Зачем раньше времени паниковать?
Вот через полчаса что-то будет уже ясно.
Часть 33
Паша поклялся себе, что потом вытрясет из Алисы все подробности процесса, который она запустила.
Что да как. И вызнает, как на это можно влиять со стороны.

Он старался вспомнить всё, что знал о работе организма, чтобы хотя бы приблизительно понять, что это за процесс такой.
Но эти знания мало что ему подсказали.

Он отметил, что надо будет всерьёз взяться за изучение работы организма.
Раз уж его любимая и ненаглядная такая умелица на разные фокусы.

Как мало он знает о ней, несмотря на то, что они почти всё время проводят вместе.
Но и за то недолгое время, что она проводит без него, она успевает научиться таким странным и страшным вещам.

И ведь ничего ему не рассказывала об этом раньше.
Почему? Просто так или не хотела?

Что же ещё он о ней не знает?
Она полна сюрпризов…

На память пришло и умение героини романа «Час быка» останавливать сердце.
Может, Алиса сейчас что-то подобное сделала?
Только с возможностью вернуться к жизни.

Паша мысленно поблагодарил Алису за то, что она не стала делать это своё состояние, не предупредив его.

Ему и так-то страшно, даже при предупреждениях Алисы.
А без предупреждений он точно сам умер бы, увидев её такой.

…Ну, может хватило бы сил что-то поделать.
А потом, если бы она не ожила, точно умер бы.
Просто от ужаса. И тоски.

Сейчас Паша понял Ромео.
Почему тот немедленно убил себя, посчитав Джульетту мёртвой.

Если уж ему, Паше, так плохо от одних лишь опасений в том, что Алиса не оживёт.
Если ему плохо от одного вида оцепеневщей и не дышащей любимой, то каково было несчастному Ромео, который уж точно не предполагал, что Джульетта может и очнуться.

Итог известен. — «Нет повести печальнее на свете»
Ах как жаль, что никто не предупредил Ромео, что Джульетта жива на самом деле…

А раньше-то Паша возмущался импульсивностью Ромео.
Которая убила и Ромео, и Джульетту.

Если бы Ромео немного подождал, то вскоре Джульетта очнулась бы ему на радость.
И оба остались бы живы.
А Ромео поспешил, сразу убил себя.
Ну вот что ему стоило хоть немного подождать?

А сейчас понятно, почему не подождал.
Мало того что думал, что нечего ждать.
Так это ещё и очень, очень мучительно… просто невыносимо…

Вот уж в самом деле — жизнь не в радость без любимой.
Казалось бы — радуйся солнцу, музыке, людям, увлечениям.
Ан нет. Ничто не радует, ничто не интересно.

Как-то так получилось, что Алиса, её существо пропитали его.
Где-то в нём проросли.
В его душе, в его мозгах и сердце, в каждой клетке.

И теперь его организм отказывается существовать и радоваться жизни сам по себе, без Алисы, её голоса, её взгляда, её нежности, иронии, любопытства, радости, даже гнева.

И если Алиса не очнётся… можно и катер взорвать…

А мама? … Мама поймёт… наверное…
Она бы не хотела, чтобы её сын так мучился.

Но всё же мысль о матери уколола его душу.
Он только о себе и своей боли думает.

А каково его матери, если он не вернётся?
Годами жить, не получая от него вестей.
Не зная, жив он или сгинул где-то с невестой.
Надеяться, терять жизненные силы от тщетности надежд, тающих с каждым часом, каждой минутой.

Да, точно. Алиса — его невеста.
И давно ею по сути является.

Его мама, похоже, давно это поняла.
Только не говорила ничего. Никаких намёков, никаких вопросов «что у вас с Алисой». Ничего такого.

Просто спокойно относилась к тому, что они много времени проводят вместе. Часто остаются наедине. Доверяла их здравому смыслу. И его порядочности.

Может, она понимала, что он никогда, никогда никакого вреда Алиса ни за что не причинит?
Да ещё и знала же, что он грамотный и не злой человек.

Мама-мама, как ей, должно быть, страшно отпускать его каждый раз.
Как трудно ждать его возвращения.
ИХ возвращения.

А родители Алисы?
Какой секрет позволяет им переносить отсутствия дочери?
Тем более постоянно ввязывающейся или попадающей в переделки.

Нет, они с Алисой обязательно должны вернуться…
Хотя бы ради их родителей.

Да, это нелегко на этот раз.
Но трудно бывало и раньше.
Но возвращались же…
Часть 34
Время тянулось очень медленно.
Полчаса словно превратились в сутки.
Бесконечные сутки… Или неделю?

Медленно, но приближалось окончание этого томительного получаса.
Очнётся Алиса сама или понадобится оказать ей помощь?

Лучше бы, конечно, сама очнулась. Без осложнений и спецмероприятий.
Какой бы волнующей ни была мысль об искусственном дыхании в обычной обстановке, когда ничто не грозит жизни,
но сейчас Паше совсем не хотелось, чтобы дело было настолько плохо, чтобы пришлось его делать.
Чтобы пришлось вдыхать в Алисы жизнь в прямом смысле этих слов.

Паша внимательно всматривался в Алису, ищу в ней признаки пробуждения.
Должно же это как-то постепенно происходить.

Может, бледность пройдёт? Одеревенение?
Несколько раз подносил зеркало. Пока не запотевало.

И когда Алиса вдруг сделала несильный, но явный вдох, Паша от этого вздрогнул, как от внезапного удара грома.
И тоже непроизвольно глубоко-глубоко вдохнул.

— Алиса?

Она не ответила.
Но «лёд тронулся», скорее всего.

Вскоре последовали новые вдохи и выдохи.
Тело постепенно теряло свою «деревянность».
Через несколько минут Алиса открыла глаза.

Паша поразился выражению Алисиного взгляда.
И понял, что означают слова «нездешний взгляд».
Так и тянуло спросить «ты откуда? где ты была»?
Но вместо этого он всё же спросил:

— Ты в порядке?

Алиса кивнула.

— Я могу что-то сделать для тебя?

— Да… Потом.

Паша счёл за лучшее пока не спрашивать ни о чём.
Может, Алисе пока трудно отвечать.

— Спасибо тебе.

— За что? — удивился Паша.

— За то, что так любишь меня…

— … Ты это за время твоего «сна» узнала?

— Да.

— Как?

— Ну, во-первых, ты помог мне вернуться.

— Чем?

— Тем, что ждал.

— А как это помогает?

— Как? … А это как если бы ты держал меня за руку.
Вот и тут тоже ты помог мне сохранить и восстановить связь с моим телом.
Я имею в виду — с обычным телом. Видимым.

— Алиса, но как я это делал?

— Ты думал обо мне. Очень интенсивно.

— Погоди…, а если бы я не думал?
Ты не очнулась бы?

— … Я очень постаралась бы.
Возможно, что получилось бы.
Но мне было бы намного труднее.

— И ты не сказала мне об этом заранее?
А если бы я не думал?

— Ну, если бы не думал — значит и не надо.

— Как это не надо? А ты бы рисковала не очнуться?

— Паша, так надо.
Я не имела права просить тебя думать обо мне.

Это уж как ты сам хочешь.
Хочешь — думаешь. А не хочешь — не думаешь.

— Имела. Это же как попросить подать руку для поддержки.

— Не совсем. Тут нужно именно желание самого человека.

— Ужас какой. А я и не знал ничего.

— Но обошлось же.
Значит, всё правильно.

Паша…, а ещё я рядом с тобой стояла.
В тонком теле, конечно.

— В тонком теле?

— Ну да. В эфирном.

— Боже, с кем я вожусь.) )

— Вот-вот. И не забывай: с кем поведёшься — от того и наберёшься.

— Я готов.) )
Я же с восхищением говорю. Я просто удивляюсь твоим штучкам.
Очень уж это непривычно и странно.
Ты … ты как Василиса Премудрая из сказок. И Прекрасная тоже.

— Спасибо… Так вот, оказалось, что в тонком теле я могу слышать твои мысли.

— Вот, значит, как.

— Да. Но я не знала об этом эффекте.
Так что извини.

— Да ладно.
Мне ничего от тебя скрывать. Теперь.

О моей любви ты и так теперь знаешь с моих же слов.
А других секретов у меня и не было от тебя.
Так что слушай мои мысли на здоровье.

— Как жаль, что сейчас не время.

— Для чего?

— Для нежностей.

— Алиса, лучше не говори об этом.

— Почему?

— Мне ужасно хочется обнять тебя.
Но боюсь, что тогда станет ещё труднее.

— Понимаю. У меня так же.

— А у меня ещё острее.
Я насмотрелся на тебя оцепеневшую и теперь мне хочется убедиться в том, что ты снова мягкая и тёплая.

— Ну так убедись.

— Лучше не надо. А то я не ручаюсь за себя.

— Ну как хочешь.

***

есть там - https://ficbook.net/readfic/1008252