Поиски

Я вышел из дому и не торопясь побрел на остановку. Побрел на остановку – потому что не побрел на работу. Пересек небольшую тенистую аллею с лавками. Со стороны кустов калины, высаженных вдоль дорожки, тянуло прокисшими ягодами. Это меня не отталкивало, потому как было живым.

Осеннее солнце пробивалось сквозь оставшийся с ночи холод медленно – его прежняя сила ушла. Из-за чего я почти сразу замерз. «Но это ничего» – сказал я себе и шел дальше, втянув голову в плечи.

В автобусе согреться не удалось, хоть и ехать было не мало. Он выплюнул меня на «Театре». Перейдя дорогу, я пошагал вдоль улицы Войны, где в ранний час еще не играла музыка, чему невозможно не радоваться.

Зато шумели автомобили, но и они – сонно. Так выглядят в своей неловко скрываемой попытке бодриться только что пробудившиеся. Машины проезжали не слишком часто и поэтому становились похожи на шум моря. Особенно – если закрыть глаза. Особенно – если поверить в их притворство. Последний раз я видел море в детстве.

Редкие прохожие обгоняли меня, спеша на работу – центр не знает безлюдных улиц. А я никуда не спешил – впервые за долгое время. И у меня, кажется, получалось, что, в свою очередь, доставляло некоторую радость и удовольствие. Свет-Очей-Моих всегда говорит, что когда я гуляю, то на самом деле иду откуда-то куда-то – мне в этом не важен сам процесс. Сейчас же я старался именно гулять.

Окончательно закоченев, я зашел в крохотную столовую погреться, взял чай и сел за стойку у окна. За стеклом мир выглядел ручным и к тебе непричастным. Что, конечно, было не так. Через стул от меня какой-то парень с остервенением пожирал бутерброд. Мне казалось, что вместе с ним он обгладывает и пальцы. Это было забавно до тех пор, пока я не понял, что мы с ним находимся в аквариуме, а не мир. Мне хотелось вольер побольше, поэтому я вернулся на улицу.

Солнце потихоньку разгоралось – и от того казалось ярче и горячее, чем на самом деле. Вдоль тротуаров рыжели опавшие листья. Желтые деревца вроде бы, наконец нашли общий язык со старыми зданиями. Город казался мне выложенным из золота. В какой-то степени так оно и было.

Я перебежал дорогу и купил в кафетерии пряник, после чего вернулся на прежнюю сторону.

Чуть дальше – у конторы Кузнецова, где теперь загс, я остановился. Около парадного крыльца толпились гости в ожидании молодоженов. Я дошел до угла соседнего дома и стал наблюдать, пожевывая. Заметив мою персону, они сперва как-то занервничали, но вскоре потеряли ко мне всяческий интерес, снова сосредоточившись на дверях.

Наконец, появились теперь уже муж с женой и, спустившись по лестнице, вошли в клокочущую толпу. Они напоминали пленных, прогоняемых сквозь строй каких-нибудь ирокезов или апачи. Одетые в цветные и довольно безвкусные платья и костюмы, прикрытые наброшенными куртками гости с криками осыпали молодоженов крупой, лепестками роз и монетами. Вокруг пестрели ленты и платки. Чьи-то старческие руки держали засаленную икону. Кто-то рыдал. Усердней всех набрасывались на виновников женщины и их дочки, делавшие это даже с какой-то ненавистью.

Когда строй кончился и пленные смогли выдохнуть, улыбаясь в легком испуге перед величественной неизвестностью, одна из старух обвинительно проскрипела, что ей не хватило времени сфотографировать, поэтому давайте заново. Невеста махнула рукой, словно выпив водки и, глубоко вдохнув, сказала: «А давайте!» Толпа радостно содрогнулась и вскрикнула, ликуя возможности повтора. Я ухмыльнулся и двинулся дальше.

Впереди меня ждала отлитая медью площадь. Я пересек ее и пешеходным мостом добрел до Острова. Среди велосипедистов встречались даже бабушки.

Я сошел с дороги и, шумя галькой, направился вдоль залива к пролеску и реке, обогнув засыпанные листьями деревянные настилы.

У ног неслась вода. Я грелся и вглядывался в расположенные на другом берегу сквер Энтузиастов и речной порт. Его паучьи краны по-детски завораживали. Потом я вернулся немного назад – на край рощи, где прилег на заваленное дерево. Запах реки, ее шум и пробивающаяся сквозь веки рыжина успокаивали и словно укачивали. Я задремал.

Но вскоре проснулся и вскочил, напугав этим проходившего мимо старичка. Я кивнул ему, виновато улыбаясь. Он ответил мне взглядом полным подозрения. Я огляделся, зачем-то проверил карманы и направился обратно мимо зарослей высохшей облепихи.

На выходе с площади я встретил нищего – он шел передо мной, хромая. Из находящегося рядом ресторана вышел мужик лет пятидесяти и вместе со своей мокрощелкой почти побежал к машине. Нищий прохрипел им:

– Молодые люди, можно об…

– Отвали! – рявкнул мужик, исчезнув в салоне и тут же уехав. Бродяга же стрельнул докурить у охранника.

А та сволочь меня по-настоящему разозлила, но, как всегда – слишком поздно. Выиграть-то легко, а ты попробуй проиграть. Я стоял на светофоре и смотрел на приближающегося бродягу, в особенности – на его переломанные и обмороженные уши. Рядом хихикали о своем барышни. Я пытался нашарить денег в кармане своей изношенной куртки.

Мы поравнялись с ним взглядами. А потом он обратился к девам. Я не знаю, как к этому отнестись. Зато понял отныне, что ждать не нужно.

Я шел все дальше, хоть при этом и возвращался. Людей становилось больше. Шум дороги все нарастал, проснувшись, и боролся теперь с заигравшей музыкой. Когда центр иссяк, я брел по мосту над депо, где гнили вагоны и где когда-то давно, как встарь, стреляли протестующих. Когда иссяк и мост, меня это, разумеется, не огорчило, ведь всегда есть куда идти дальше.

По пути я заглянул к родителям. Мама уже была дома. Я попил чаю. Посетил уборную с теплыми полами, вытяжкой и бумагой белее света. И что-то меня и в этом смущало.

Я вышел из дому…

13:31
12.10.16