Дар. Глава 4

Глава 4
Он шел по длинному коридору, окрашенному в приятный бирюзовый цвет. Несмотря на столики с уютными лампами, вазы с цветами, и толстый ковер на полу, простые двери с номерами и пластиковыми кармашками для историй болезни выдавали, что это больничный коридор. И еще запах, Антон его просто ненавидел, здесь он был не таким резким, как в обычной общественной больнице, но все равно ощущался. Запах страданий, отчаянной надежды и боли. Он хорошо его знал, было время, когда ему казалось, что он до самых костей пропах этой больничной вонью, поэтому, в выборе новой клинки для матери немалую роль сыграло и отсутствие привычной больничной атмосферы. Когда он первый раз шел по этому коридору, ему казалось, что запаха здесь нет совсем, здесь пахло чистотой и цветами, и надежда, смешанная с благодарностью переполняла его. Но время шло, он прошел по этому коридору сотни раз, и стал замечать запах, замаскированный свежими цветами и ароматизаторами, это была больница, и за всеми декорациями невозможно было не заметить, что люди здесь страдают и ждут, пусть и в более комфортной обстановке.
Крыло А, где лежали такие, как его мать, было самым тихим и самым похожим на отель. Обитатели крыла А не гуляли по коридорам в пижамах и халатах, не стонали и не требовали лекарств, и размеренную тишину нарушали лишь тихая музыка, включенная кем-то из посетителей, и бесконечное пиканье аппаратов, поддерживающих жизнь. И еще это было самое постоянное крыло, за 2 года здесь почти ничего не изменилось, только один мужчина тихо умер, так и не попрощавшись с красивой женщиной, часто навещающей его.
Посетители этого крыла за годы успели узнать и даже привыкнуть друг к другу, не все здоровались и почти никто не общался, но все при встрече окидывали друг друга одинаковыми взглядами, в которых читались узнавание и печаль. Иногда они кивком головы приветствовали собратьев по несчастью, иногда кто-то одаривал кого-то легкой улыбкой, но разговоры велись крайне редко, как будто люди боялись нарушить священную тишину этого места. Антон и сам был таким, едва он переступал порог крыла А, как тишина обрушивалась на него, запечатывала рот и делала движения очень осторожными, чтобы не дай Бог не вызвать шум. Мы как призраки, думал иногда Антон, те, к кому мы пришли нас не видят, а друг другу нам нечего сказать.
Сегодня он и правда был похож на призрака, он стал почти прозрачным, и если бы не ярко рыжая копна волос, он запросто мог бы слиться со стенами. Даже медсестра на проходной, обычно такая же молчаливая и задумчивая, увидев его, спросила, здоров ли он.
- Не совсем, - ответил Антон и, увидев, как поползли вверх ее брови, поспешил добавить. – Это не грипп или другая инфекция, я просто переутомился, на работе завал.
- Очень надеюсь на вашу сознательность, - недоверчиво пробормотала женщина, критическим взглядом пробегая по его изможденному лицу и похудевшей фигуре. – Наши пациенты ослаблены, и малейшая инфекция может стать для каждого из них губительной.
- Я знаю, - кивнул Антон, меньше всего ему хотелось препираться, сил на это просто не было, - поверьте, я не опасен.
Еще один критический взгляд из-под тяжелых век, намазанных зелеными тенями, Антон буквально чувствовал его, как будто тысячи крошечных ножек пробегали по коже.
- Проходите, - она подсунула ему журнал, он расписался, - и не вздумайте чихать или кашлять, не подставляйте меня.
И вот он шел по этому бирюзовому коридору, тяжело переставляя ноги, слабость никуда не делась, едва он открыл глаза сегодня утром – опять гораздо раньше, чем собирался – как понял, что уже устал. Устало его тело, его мозг, но не душа, именно это заставило его подняться с кровати. Была среда, но он не спешил на работу, после того опоздания и кровавого фонтана, ему дали тря дня.
- Похоже, тебе и правда худо, - заявил шеф, впрочем, никакого сочувствия в голосе не слышалось, - у тебя есть 3 дня, отлежись, а лучше – обратись к врачу.
Антон услышал только «3 дня», а остальное пропустил миом ушей, вряд ли кто-то мог советовать ему, что делать, особенно сейчас. Первый день он действительно пролежал дома, большую часть проспал, вернее, просто «отсутствовал», потому что эти провалы не приносили ни отдыха, ни сновидений. Он поговорил с соседками по телефону, но в дом их не пустил, сказал, что у него грипп, у него просто не было сил на других людей. Что там, их и на себя уже почти не хватало. Он почти ничего не ел, аппетита не было, а пища потеряла свой вкус, как будто он ел пластик, но все же, он заставлял себя поесть, он все еще не собирался сдаваться, он хотел жить.
Тишина и одиночество – лучший союз для размышлений, и он много думал, но ничего нового не решил. Выхода было три: обратиться к врачу и перестать гоняться за зелеными чертенятами; признать, что то, что с ним случилось, имеет магическую природу и попытаться найти того старика или просто обратиться к какой-нибудь «бабке»; ну и самый легкий или самый сложный (у этого решения, как и у монеты, было две стороны) – ничего не делать, а просто ждать, плыть по течению и надеяться, что оно не принесет к водопаду.
К вечеру он понял, что пока не может принять ни одно из них. Если бы он мог посоветоваться с кем-то близким и родным, но он был один. В закатном свете он лежал на разобранном диване, укутавшись в плед, хотя на дворе стояло лето, и крутил в руках злополученную монету. В глубине души он знал, что она всему виной, знал уже в первый же день, и теперь эта уверенность только крепла. Но если это правда, что ему делать теперь? Выбросить ее? Вряд ли это так просто, если бы все проблемы решались вот так, одним взмахом руки, старик бы и сам выбросил ее, не так ли? Однако он отдал ее Антону, значит… по логике вещей, он тоже мог ее просто отдать. Или это не сработает? Вдруг надо произнести какое-то заклинание или еще что? Антон понимал, что это абсурдные мысли, но твердо решил не отвергать больше ничего, потому что где-то в этом хаосе теорий, возможно, лежало его спасение, и он не хотел его упустить.
- Откуда ты взялась, проклятая штуковина, - прошептал он, поднимая монету на уровень глаз, она как будто становилась тяжелее с каждым днем. А может просто он становился все слабее. – Из какой преисподней ты выкатилась?
Монета ничего не ответила, но в закатном свете ее грани блеснули зловещим кровавым светом. Возможно, это и был ответ.
Страх, как туман проник в сердце Антона, заползая все глубже и скрывая под собой все разумные мысли. Это был древний страх, не ищущий причини и не стремящийся к пониманию, этот был тот страх, что кричал: беги или умрешь; дерись изо всех сил, или умрешь; иди до конца, или умрешь. И страх этот становился еще острее на фоне одиночества. Антон понял, что как никогда хочет, чтобы его мать была с ним, если бы он мог рассказать ей все, да хоть просто обнять, жизнь бы наверняка не казалась такой безнадежной. Вместе они бы справились, они бы нашли решение… но единственное, что он мог, это поехать в другой конец города и просто увидеть ее, мог рассказать ей все, но она не дала бы ему совета, формально она еще была с ним, но на деле…
И все же это был его единственный родной человек, а надежда умирает последней, обычно вместе с ее носителем, так что именно надежда и тоска подняли его с постели утром в среду и вот теперь он шагал по мягкому ковру, в глубине душа все еще веря и надеясь на чудо.
Все мы как дети, подумал он, мы можем вырасти и уехать далеко, можем завести своих детей, можем думать, что лучше знаем жизнь и не нуждаемся в советах, но когда нам больно или страшно, все мы хотим к маме, к самому близкому и родному человеку.
Пока голова была занята мыслями, ноги по привычке привели его к двери с номером А9 и остановились. Я пришел, подумал Антон, возвращаясь из внутреннего мира во внешний, сердце колотилось, как будто он пробежал марафон, и на этот раз его стремительно ухудшающееся здоровье было ни при чем.
Он замер, протянув руку к блестящей ручке двери, надежда, смешанная со страхом, как всегда забурлила где-то внутри. Каждый раз, стоя перед этой дверью, он испытывал одни и те же чувства, и каждый раз какая-то его часть верила, что сегодня за этой дверью его ждет чудо. Он всегда прислушивался, ловил хоть малейший шорох, подтверждающий его надежду, и каждый раз боялся открыть дверь, потому что другая его часть знала, что чудеса бывают в других мирах, но не в этом. По крайней мере, добрые чудеса, подумал Антон, а вот на злое чудо я, кажется, недавно напоролся. Он закрыл глаза и опять внимательно прислушался, но за белой дверью с номером и кармашком для медицинских карт никто не кашлял и не смотрел телевизор, только знакомо и тоскливо пикали приборы. Навигация для потерянных между мирами, подумал Антон и нажал на ручку.
Его встретила обычная картина, время в этом крыле застыло и как будто тоже потерялось. Все та же квадратная палата с большим окном, выходившим в сад, все те же нежно-розовые занавески, видно, что их никто не трогал со дня последней уборки, те же лилии на столике возле окна – они росли в саду, и медсестры приносили их в палаты. И конечно, его мать, главная неизменная часть этой комнаты. Она казалась не просто спящей, она казалась отсутствующей, она была частью обстановки вместе со всей «навигационной» аппаратурой. Она тоже нисколько не изменилась, ни поза, ни лицо, ни нежно-розовая больничная пижама. Можно было подумать, что время здесь действительно попало в ловушку и замерло, если бы не окно, выходящее на сад, там мир неумолимо менялся.
- Привет, мама, - прошептал Антон, он и сам не знал, почему шепчет, но здесь никто и никогда не разговаривал в полный голос. Он наклонился и поцеловал ее в краешек щеки, не занятый кислородной маской, это тоже был ритуал: приходя, он целовал ее в щеку, уходя – в лоб.
Натертый до блеска линолеум скрипел под его ногами, этот звук всегда пугал его, как будто он был вором, а этот скрип – сигнализацией. Он снял одноразовые больничные бахилы – их были обязаны носить все посетители, это правило было железным – потом – обувь, и на цыпочках прошел к окну, там возле столика с лилиями стояло кресло, всего одно, как будто не было никакой надежды, что обитатель палаты когда-нибудь встанет с кровати, чтобы побеседовать с гостем.
- И за эти три цветочка я отваливаю такие деньги?! – наигранно возмутился он, - а может, они берут измором – поневоле очнешься, чтобы сказать, как они воняют.
Он всегда старался шутить, в прежние времена они  с мамой любили посмеяться, но в этот раз он смеялся один. Как и много, много раз в этой уютной больничной палате.
- А знаешь, не так уж они и воняют, - прошептал он, садясь в кресло и задумчиво перебирая пальцами белые лепестки, - всё лучше, чем запах лекарств, правда? Этот запах, он из нормальной жизни, там, где люди болтают, смеются, и ходят вместе в парк и вообще живут вместе, он дает надежду. А за надежду стоит заплатить, правда?
Она не ответила, как не отвечала уже 6 лет.
- Я в беде, мама, - сказал Антон, по-прежнему глядя на цветы в простой стеклянной вазе, - и я совсем не знаю, что делать.
Он повернулся и посмотрел на женщину на кровати, приборы вокруг мерно пикали, ее грудь поднималась и опускалась, и это было единственное, что выдавало жизнь в ней. Абсолютно неподвижное тело, как будто усохшее за эти долгие 6 лет, безжизненные волосы, хоть и заботливо причесанные персоналом, и совершенно ничего не выражающее лицо. Слышит ли она его? Знает ли, что он здесь? Это скорее был вопрос веры. За эти годы Антон много прочитал, побеседовал со многими людьми и никто не мог дать точного ответа на его вопросы. За все это время он и сам видел, как люди приносили крестики и амулеты, шептали заговоры и просто ничего не делали, и все равно результата было только три: их родные продолжали блуждать где-то в сумеречной зоне, или приходили в себя, или умирали. И никакой закономерности не было, была просто судьба. Он и сам неоднократно спрашивал себя, во что верит он, и сам себе не мог до конца ответить. И все же, он продолжал разговаривать, хотя бы потому, что ему так было легче, он нуждался в этих беседах, пусть даже это был монолог, а не диалог.
- Мать – это Бог в глазах ребенка, - прошептал он, вспомнив фразу из какого-то фильма, - а Бог ведь нам тоже не отвечает.
Он подвинул кресло, готовясь начать рассказ, он надеялся, что если выговорится и посмотрит на все это со стороны, может увидеть то, что упускал, может, найдется решение, вдруг оно окажется очевидным? В интернете так много писали о том, что откровенные разговор помогает тем, что когда проблема озвучена и проговорена, она теряет свою силу и уже не кажется такой страшной. Это как посветить фонариком в шкаф – темные и пугающие силуэты вдруг оказываются просто вешалкой со старым пальто или поношенной юбкой. И пусть его мать не отвечала, но Антон, как и все, жил в физическом мире, а значит то, что физически она по-прежнему была здесь, имело решающее значение.
- Это долгая и странная истории, - сказал он, протягивая руку и едва касаясь ее руки, она была теплой, но безжизненной, - если бы мне раньше такое рассказали, я бы не поверил. Но раньше я и сам был другим, а теперь не могу не верить в то, что вижу каждый день в зеркале и что чувствую. Все летит к чертям и…
Он осекся, столько мыслей и эмоций буквально распирало его изнутри. Он и не подозревал, как много он хочет разделить с кем-то, как тяжело нести всё это в одиночку. И он решил просто говорить, все равно ведь она не переспросит и не остановит его, рассказ не покажется ей сбивчивым или непонятным, так что он может просто вылить из себя все то, что накопилось. А именно это ему сейчас и было нужно.
Едва он начал рассказывать, как обнаружил, что переполняющие эмоции на время даже прогнали слабость, он просто не мог усидеть на месте, как будто тысячи иголок блуждали по его телу и разуму. Антон ерзал в кресле, поджимал под себя ноги, менял положение каждые полминуты, но продолжал говорить. Теперь, начав, он просто не мог замолчать, плотина прорвалась, и поток всех кошмаров, страхов и предположений, обрушившихся на него за последние недели, хлынул наружу. Он как раз добрался до того, как пришел на работу с монетой и начавшейся головной болью – тогда он еще не знал, что за головная боль ждет его впереди – когда дверь почти бесшумно открылась, и в палату заглянула медсестра.
- Добрый день, - вежливая ничего не значащая улыбка, Антон, как школьник, застуканный за курением, поспешил спустить ноги на пол и принять нормальное положение в кресле. – У вас все в порядке?
- Ээ, да, да, - энергично закивал он, мечтая об одном, чтобы она поскорее ушла, пока он не сбился с мысли – я просто… я…
- Говорите, - мягко закончила за него сестра, - это нормально, вам нечего стыдиться.
Она вошла в палату, стройная женщина неопределенного возраста в почти такой же нежно-розовой пижаме, что была на его матери.
- Я обязана поверять состояние пациентов, - она снова улыбнулась, на это раз улыбка получилась гораздо теплее и адресована была точно ему, а не «какому-то очередному посетителю», - думаю, вы и так знаете. Я видела вас раньше.
- Да? – смущенный и сбитый с толку, Антон никак не мог понять, что ответить, потому что он ее не помнил совсем.
- Это ничего, что вы меня не помните, - она как будто прочитала его мысли, не поднимая головы, она записывала в медкарту показатели приборов, - это как раз значит, что я хорошо делаю свое дело. А вот вас трудно не запомнить… из-за волос, вы понимаете.
- Да, - улыбнулся Антон, это он очень хорошо понимал. – Я немного увлекся и повысил голос, тут все шепчут, вы тоже.
- Да, - на этот раз она выглядела немного смущенной, - хотя такого правила нет, просто здесь невозможно громко разговаривать, здесь должно быть тихо, это место требует тишины. И да, именно так и я вас и услышала. Но вы не кричали, просто здесь все слышно.
Антон почувствовал, что краснеет. Как много она услышала? Он готов был провалиться сквозь землю. И снова она как будто прочитала его мысли, а может, просто все они были написаны на его лице.
- Не волнуйтесь, я не могла разобрать слова, - она оторвалась от медкарты и посмотрела прямо ему в глаза. Она старше, чем выглядит, подумал Антон - и не стала бы подслушивать. В таком месте этот как-то особенно подло.
Не зная, что сказать, Антон смущенно улыбнулся. А она закрыла медкарту, одарила его еще одной вежливой улыбкой и направилась к двери.
- Я еще загляну, - сказала она, а потом добавила, уже почти выйдя из палаты, - вы что-то бледный, у вас все в порядке?
Нет, у меня все не в порядке, все ужасно, об этом я как раз говорил, когда вы меня прервали. Вот что он хотел сказать, но вместо этого услышал свой голос, произносящий:
- Просто устал на работе. Все нормально, спасибо.
Она ничего не ответила, лишь окинула его оценивающим взглядом медика с многолетним стажем, еще раз улыбнулась и вышла. Она заглянет вновь, и скоро, он это знал, за это он и платил немалые деньги. Мне лучше собраться с мыслями и закончить до того, как наше уединение снова нарушат, подумал он, садясь в кресло, усталость вернулась и нежно поглаживала его своими обманчиво заботливыми руками. На самом деле они были тяжелее чугуна, уж он-то это знал. Затянувшийся визит медсестры сбил его с мысли, он не помнил, на чем остановился, он сбился с потока эмоций и чувств, и теперь пытался вспомнить, какой образ в голове остался последним.
- Ничего, если я начну повторяться, - прошептал Антон, глядя на неподвижную фигуру на кровати, - ты просто скажи, что это уже было, я не обижусь. Я буду так рад.
Он знал, что этого не будет, но… раз уж он здесь и она здесь, по крайней мере, ее все еще живое тело, он не мог относиться к ней как к предмету интерьера.
Вернуться к рассказу оказалось даже легче, чем он думал, стоило ему встать и выглянуть в окно. Крыло А представляло собой длинную одноэтажную пристройку, утопающую в зелени, высокие раскидистые деревья нависали над строением, скрывая его от внешнего мира, а в платах всегда царил приятный полумрак. Это сразу понравилось Антону, когда он впервые посетил это место, только выбирая подходящую клинику, здесь была аура покоя и безмятежности, а именно это и нужно было в первую очередь ему самому. И сейчас, глядя на пустые лавочки среди ухоженных клумб и ажурную тень от крон деревьев, он вспомнил парк, вспомнил белочку, застывшую в луче света, вспомнил, как сам подставил лицо прорвавшемуся сквозь все преграды солнечному лучу. Парк в то утро напоминал сад вокруг крыла А - красота, созданная для людей, которые ее не увидят, которые даже не подозревают о ней. Он вдруг снова погрузился в свою историю, слова полились сами собой, он даже не следил за ходом рассказа, он просто чувствовал и позволял своим чувствам выплескиваться наружу. Единственное, за чем он все же следил – это за громкостью, больше быть пойманным он не хотел.
Он говорил и говорил, путано и порой несвязно, но это был его рассказ, это была его жизнь, а она стала такой же запутанной и нелогичной. На этот раз слабость никуда не делась, даже эмоции не помогли ее прогнать, мир снова погрузился в туман, дышать стало тяжело, а все нервные окончания как будто звенели. Знакомое состояние, но сейчас Антон был слишком погружен в свою историю, поэтому решил просто игнорировать его. Он ходил по палате, садился в кресло и вставал, он просто не мог быть на одном месте, и это возбуждение высасывало из него последние остатки сил. Дышать становилось тяжелее, воздух как будто загустел, а грудную клетку обмотали якорной цепью. Но он продолжал, а что еще ему оставалось? Он передвигался по палате, как зверь в клетке, но гораздо медленнее теперь, ноги тоже налились свинцом, руки похолодели. И ему становилось все хуже, больше игнорировать это он не мог.
- Да что же это…- прошептал он, подойдя к окну, там ярко светило солнце, а цветам не было дела до его проблем.
В глазах начало темнеть, мышцы во всем теле вдруг стали ватными и в то же время как будто вибрировали. Нет, только не падать, отчаянно приказывал себе Антон, но с таким же успехом он мог приказывать солнцу и всем тем цветам, с некоторых пор его тело, как и его жизнь, перестали принадлежать ему.
Он оперся о стену, в надежде, что приступ, или чем бы оно там ни было, пройдет, но… Он чувствовал, что уплывает, и это было таким блаженством, просто сдаться и позволить себе уйти. Но он боролся, сам не знал почему, может быть потому, что боялся, что стоит расслабиться и уйти, можно и не вернуться, пример как раз лежал на кровати позади него.
Сражаясь с собой изо всех сил, Антон открыл глаза, они тоже как будто вибрировали, и посмотрел на руки – они дрожали. Я не могу дышать, думал он, а паника внутри нарастала, не могу пошевелиться. Надо добраться до кресла, подумал он, чувствуя, как проигрывает эту борьбу, но по-прежнему отказываясь сдаваться, надо сесть и перевести дух. От окна до кресла, которое он передвинул к кровати, было чуть больше полутора метров, но сейчас это расстояние казалось ему путешествием в другой конец галактики. Я смогу, говорил он себе, все получится… А потом что-то вдруг подпрыгнуло у него в груди, именно так он это почувствовал. Подпрыгнуло и затрепыхалось. К горлу подкатила тошнота. Эту битву я проиграл, подумал он. Мир снова окутала коричневая пелена, и теперь Антон нырнул в нее с облегчением, там не было этого кошмара, там не было ничего.
***
Он спал? Наверное, и видел очень странный сон, такой реальный. Наверное, он лежал как-то неудобно, потому что мышцы затекли, да и постель казалась какой-то другой. И что это пикает?
Я опять никуда не пошел и ничего не сделал, подумал Антон, на самом деле я опять провел весь день в отключке. Приятная дремота не отпускала его, ему не хотелось открывать глаза, не хотелось возвращаться в мир, где его уже не ждет ничего хорошего, а это чувство расслабленности было уютным и вязким, как трясина.
Тишина казалась такой непривычной, никакой ругани под окнами, никаких криков из-за стены, даже шума машин он не слышал. Только это странное пиканье. Не хочу вставать, подумал Антон, да и зачем? Чтобы опять бродить как зомби по квартире? Вот только посмотрю, сколько время, решил он, просто чтобы знать, отсутствовал ли я весь день или пару часов.  Антон медленно открыл глаза и тут же проснулся. Он был не дома, не в своей комнате, это место было ему незнакомо… или не совсем.
И тут он все вспомнил. Это был не сон, он и правда пришел навестить маму и…да, с ним случилось что-то. Ему стало плохо, как никогда раньше, он потерял сознание, он помнил свое последнее чувство – это было облегчение.
Первой реакцией был стыд, ему захотелось сквозь землю провалиться от одной мысли, что он вот так растянулся на полу, хорошо еще, если это было как в кино, где все даже в обмороке красивые как боги, а вдруг он пускал слюни, блевал или еще чего похуже? И эти красивые стройные медсестры с милыми улыбками и внимательными глазами нашли его, раздели… Лучше бы я умер, подумал Антон, заливаясь краской. И вот тут пришел страх. Он начал внимательно осматриваться вокруг. Да, он был в палате той же больницы, куда пришел сегодня утром, он узнал обстановку, хотя и понял, что находится в другом крыле. Это уже хорошо, сказал себе Антон, значит я, по крайней мере, не впал в кому и сейчас, проснувшись, не обнаружу, что мне 72, машины летают по воздуху, а роботы строят базы для людей где-нибудь на Юпитере.
Но на этом все хорошее заканчивалось. Он был в палате, где-то на высоком этаже, он был в пижаме и вокруг него пикали приборы, в правой руке была капельница, и несколько проводов тянулись от груди к тем самым пикающим машинам. Значит, дело было плохо. Будь это просто обморок, он бы сейчас лежал на диванчике какой-нибудь медсестры или  на кушетке в кабинете, в своей одежде, а он здесь.
И что теперь делать? Встать, найти свою одежду и тихонько уйти? А деньги пусть добавят к ежемесячному счету. Нет, он не может вот так уйти, как это будет выглядеть? А ведь ему еще предстоит приходить сюда. И что бы я ни решил, понял Антон, мне все равно придется краснеть и преодолевать себя всякий раз, когда я буду переступать порог этого заведения. Ну а если все равно, решил он, так может лучше дождаться кого-нибудь и узнать, что со мной случилось?
Страх не отпускал, теперь он стал фоном, расплывчатым пятном, ляпнувшимся на его жизнь, иногда это пятно сжималось и становилось плотным комом в груди, иногда растекалось, окутывая его сознание густым туманом. Он чувствовал себя путешественником, случайно попавшим в другое измерение, и этот новый мир оказался враждебным. Вернусь ли я домой, подумал он, не имея в виду свою квартирку.
В палате было одно большое окно, Антон откинулся на подушку и повернулся к нему. Сквозь ветки деревьев прорывались кроваво-красные лучи заходящего солнца, день подходил к концу, а ведь он пришел сюда утром. Тоска вдруг прорвалась сквозь постоянный туман страха и вонзилась в его сердце, как раскаленная игла. Там, за окном, мир жил своей жизнью, его коллеги уходили с работы, готовились к развлечениям или к тихому вечеру дома, гудели машины, зажигались фонари, кто-то спешил на свидание, кто-то был завален работой и амбициозными планами, город дышал, город жил. А он лежал здесь, возможно умирал, возможно, ему больше никогда не придется уходить с работы вот так, в вечерний воздух, строить планы на завтра, бежать на поезд с тура и наблюдать свет фонарей на автостраде. У него была жизнь, настоящая, своя жизнь, и что с ней стало?
Этот новый мир, куда он вдруг попал, был мертвым, и ему как никогда захотелось домой, в свою маленькую тихую жизнь, в привычную атмосферу, которая, может, и давила, но была гораздо лучше горького воздуха планеты «умирающих».
Это было отчаяние, он его узнал. Однажды он услышал, что рано или поздно оно приходит ко всем, потому что, жизнь больше похожа на ад, чем на рай, но если человек сильный, то на смену отчаянию приходит злость и желание бороться. А у слабаков все отчаянием и заканчивается. Он никогда не считал себя сильным или воинственным, но вот что он понял на собственном опыте – иногда для того, чтобы сдаться нужно еще больше сил, чем для борьбы.
- Вы спите? – раздался голос прямо над ним.
Антон резко повернул голову, снова чувствуя, как краска заливает лицо. Он так глубоко ушел в свои переживания, что не услышал, как вошла медсестра. Та самая, что заходила к нему сегодня в крыле А.
Антон попытался приподняться, но она решительно придавила его к подушке.
- Лежите, вам не рекомендуется вставать, - ее слова пугали, но он итак был почти все время напуган.
- Что случилось? – он все же немного приподнялся, чтобы лучше видеть ее, в полном горизонтальном положении он чувствовал себя еще более ущербно. – Что со мной такое?
Он на секунду запнулся и добавил:
 - И почему вы здесь? Я тут провел небольшое расследование, и выяснил, что я вроде не в крыле А. Что уже неплохо, правда?
Она улыбнулась, настоящей улыбкой, не одной из тех, что она выдавала посетителям в обмен за хорошую зарплату.
- Да, это хорошие новости: в кому вы не впали. Я просто пришла вас навестить, потому что нашла вас на полу в палате вашей матери. И это плохие новости: у вас был сердечный приступ.
- О… - это единственное, что он мог сказать. Не то чтобы он был удивлен, но это, все же, выбивало из колеи.
- Я проходила мимо, вы же знаете, периодически я должна проверять пациентов. – От ее внимательного профессионального взгляда Антону было не по себе, как будто она просвечивала его насквозь и видела все тайны. – Так вот, я не люблю мешать посетителям, да и они не любят, когда кто-то нарушает их уединение, сами знаете.
Антон опять слегка покраснел.
- Поэтому я решила просто заглянуть, если вы все еще там, я пришла бы попозже, все равно ничего срочного не было, - продолжила она, -  я открыла дверь и не увидела вас. Подумала, что вы, наверное, уже ушли, поэтому я вошла…
Она вздохнула и снова улыбнулась мягкой и немного грустной улыбкой, эту улыбку Антон узнал, обычно ее сопровождали слова «возможно он/она вас слышит», «мы делаем все возможное, а вы – молитесь» и «иногда они уходят, и мы бессильны этому помешать».
- Вы лежали на полу возле кровати, - Антон опять покраснел, на этот раз гораздо сильнее, ему хотелось стать невидимкой, провалиться сквозь землю и эту кровать, все что угодно, лишь бы не ее внимательные глаза, видевшие его в таком состоянии.
Неловкую паузу нарушил звук открывающейся двери. Пришел доктор.
- А, уже проснулся? – весело спросил он, высокий, худощавый, с взъерошенными седеющими волосами. Антон подумал, что он похож на типичного британца, хотя как именно выглядят «типичные» британцы, он, наверное, не смог бы сказать. Мысль просто вспыхнула и осталась, и Антон понял, что даже если выяснится, что этот мужчина иранец или украинец или вообще какой-нибудь уругваец, для него он все равно останется «британским доктором».
- Мне сказали, ваша мать в этой же больнице, в крыле А, да? – первым делом он уткнулся в историю болезни, то и дело отрываясь и поглядывая на пикающие приборы.
- Да, правильно, - выдавил из себя Антон, врачей он боялся с детства, и теперь смущение и детский страх схватили его за горло, как два разбойника.
- Ну а вы в крыле Б, в кардиологии, уже удача, правда? – и он начал хихикать, как школьник над пошлой шуткой. Антон тоже слегка улыбнулся, этот нескладный мужчина в синей больничной форме был на удивление обаятельным.
Медсестра из крыла А попрощалась с Антоном и тихонечко удалилась, ее место заняла молоденькая коллега из кардиологии. Она почти не смотрела на Антона, внимательно записывала назначения врача, кивала и иногда сдержанно улыбалась его непрекращающимся шуткам. Это Антона полностью устраивало, он и в прежние времена был далеко не атлетичным молодым человеком, а в последние дни исхудал и стал похож на узника лагеря смерти. Впрочем, он им и был.
- В последнее время сердечные заболевания сильно помолодели, - сказал «британский доктор», перед тем, как уйти, - бешеный ритм жизни, плохая экология, сами знаете, об этом везде трубят, но толку?
- Так я здоров? – с надеждой спросил Антон, даже забыв на мгновение про молоденькую медсестру и свое истощенное бледное тело, - я могу идти домой?
- Насчет первого – не уверен, - улыбнулся врач, - а насчет второго – нет. Сегодня, по крайней мере. У вас был сердечный приступ, до утра мы должны понаблюдать, а там видно будет. Конечно, хотелось бы обследовать вас, но даже сейчас могу сказать: у вас сильное истощение, сердцу просто не хватает питания, а так вроде бы видимых патологий нет. Но, опять же, рекомендую вам пройти полное обследование.
Антон переваривал информацию и молчал. Домой он сегодня не попадет, спать он будет здесь, на этой чужой кровати. Больничной кровати. Истощение. Сердечный приступ. Обследование. Все эти слова вихрем крутились у него в голове.
- Я не наркоман, - сказал он, слова вырвались из него, как птица, рожденная на воле и случайно пойманная и посаженная клетку, - у меня нет вредных привычек. Но я худею, я теряю силы, это правда. Со мной что-то происходит, что-то ужасное. Я отключаюсь, просто «ухожу», это не сон, но и не обморок, потому что это происходит плавно и иногда я продолжаю слышать окружающий мир, но как бы из дремы. Не знаю, как объяснить. Я просто проваливаюсь в темноту, но иногда «ухожу» не совсем, не полностью. И у мен нет сил, я не могу спать, просыпаюсь все раньше и раньше, не смотря на усталость, как будто что-то выталкивает меня из сна. Аппетит пропал, еда на вкус как пластик.
Он вздохнул, и покачал головой, понимая, что только что выпалил все, что мучило его так долго. Почти все. 
- И я не знаю, что со мной, но мне плохо.
Это вырвалось из него, оказывается, весь этот кошмар вдруг поместился  в нескольких фразах. Поэтому слова называют пустыми, подумал Антон, за одним коротким словом «боль» кроются бесконечные часы мучений, отчаяния, пота, крови и страха. Но кто это поймет? Лишь тот, кто живет в этом тягучем аду, но не тот, кто просто прочтет эти несколько букв на бумаге. Но я это сказал, подумал Антон, едва не плача от облегчения, теперь, может, что-то изменится.
- Вот поэтому я настаиваю на полном обследовании, - сказал «британский доктор», теперь он был совершенно серьезным, - не хочу пугать вас заранее, но это тревожные симптомы, так что не стоит пускать все на самотек.
«Не хочу пугать»? Да я итак все время напуган, мог бы сказать Антон, но он был слишком подавлен, утомлен и, да, опустошен от облегчения. Он, наконец, поделился своей проблемой, ему предложили решение, и это было самое лучшее, что случилось с ним за последние пару недель.
- Да. – Антон поднял глаза и посмотрел прямо в светло-карие глаза врача, - Я согласен, я пройду полное обследование. Что я должен заполнить?
- Ну, об этом мы поговорим завтра, - улыбнулся доктор, - о многом поговорим, а сегодня – просто отдыхайте. Вы в лучшей больнице региона, так что все будет хорошо.
Позже другая медсестра принесла ему ужин, на десерт были таблетки и укол. А потом, оставшись в темноте, подсвеченной лишь пикающими приборами, Антон впервые ощутил настоящую надежду, что он проскочит, он выберется. Просто подлечится и все опять будет хорошо. В конце концов, он в лучшей больнице региона. С этими мыслями он провалился в сон.