Тальтия

Из книги "Охотницки да рыбацки байки и не только..."
Глава "Охота пуще неволи"



     После реорганизации заповедника мой участок вошёл в его состав. Пришлось, бросив прощальный взгляд и забрав манатки, перебираться в другое место. За 8 лет охоты здесь всё стало родным. Но нет худа без добра.  Новое место нашлось севернее, на не вошедшей в заповедник территории. До него было дальше, но можно было подъехать и пешего хода было всего 10 километров. Дорога была конечно, ещё та, к тому же, нужно было форсировать реку Шегультан, капризы которого знали все местные охотники. Участок располагался по реке ТальтИя , в месте, где она бежала между двумя отдельно стоящими от основной цепи Урала, горными массивами, ШЕмуром и ТАры – Нёром. Средняя высота которых над уровнем моря около 850 метров. Избушка стояла на крутом спуске к реке, на склоне Шемура, на удачно выбранном, ступенькой, ровном местечке, метров в семидесяти от берега реки. Срублена сравнительно недавно и очень интересной конструкции. Сруб, к месту крыши, продолжался срубом дальше с сужением, плавно повторяя очертания крыши. Потолка, как такового, не было. Получалось однообъёмное жилое пространство, что было необычно и придавало «помещению» своеобразный колорит. Печка была сварена с куска трубы со срезанной площадкой под плиту. Дверца была круглой формы в виде крышки с ручкой, с небольшим бортиком. Одевалась на такой же бортик меньшего диаметра топочной части. Ниже было поддувало в виде вваренной трубы небольшой длины, в которой было просверлено несколько отверстий. Регулировать поддув можно было обыкновенной консервной банкой из-под сгущёнки или тушёнки, задвигая или отодвигая её и освобождая отверстия. Топилась она отменно любыми дровами с различной интенсивностью процесса топки. На ночь, на угли клались сырые нетолстые берёзовые или листвяные кругляши и наглухо закрывался поддув – тепла хватало на всю ночь! Воистину, нет предела инженерной мысли охотников-промысловиков. Во время промысла им приходится заниматься таким разнообразным спектром работ, что по прошествию времени можно смело вручать без экзаменов массу различных дипломов и удостоверений!

     Река Тальтия брала начало с восточного склона Хоза – Тумпа. Собственного истока не имела, так как исток представлял собой очень широкую и разветвлённую «дельту» ручьёв и ключиков на большой, около четырёх квадратных километров, заболоченной местности. Сливаясь у подножья в единое русло, неширокая ещё речка устремлялась на восток. Вбирая в себя, с севера,  всего лишь один приток, Халь – Сори, даже в верхнем течении это уже своенравная и быстрая река, с широкими прибрежными поймами и старицами, принимающими на себя, сметающие всё на своём пути, ледоходы весеннего половодья. Основным древостоем верхнего и среднего течений является кедровник с примесью ели и пихты, перемежающийся небольшими кусками сосновых боров и низеньким заболоченным березняком. Перед входом реки между двух горных массивов, в неё с юга, строго на север, вдоль западного склона Шемура, втекала речка Банная. Это было начало участка. Напротив избы, которая стояла в середине участка, на том берегу, с севера на юг, в Тальтию,  весело журча, вливался безымянный ключ. Он чётко делил растительность своих берегов. Слева был далеко виден низкорослый густой березняк с осинником по сырому лугу, а справа начинался западный склон Тары – Нёра, заросший старым смешанным хвойным лесом. По видимому,  по левому берегу, когда то давно, прошёлся пожар, который остановил ключ. После этого пожарище постепенно зарастало тем, что быстрее растёт, и заболачивалось ввиду отсутствия мощных корневых систем-насосов взрослых деревьев. Нарисованная картина абсолютно разных ландшафтных участков – хорошие охотничьи угодья по куньим, белке, боровой дичи и зверю. Всё это предстояло осваивать, знакомясь с местностью и непростым нравом реки, которую я решил сделать основным «проспектом» для ответвлений – путиков. Вдоль реки когда то проходила старая оленегонная тропа, по которой, ещё несколько десятилетий назад, манси гоняли свои стада на зимние выпасы на Хоза – Тумп. Это была именно зимняя тропа, разрубленная по поймам и старицам и «работала» когда устанавливался снежный покров и всё замёрзало. В местах «прижимов», когда горы, каменными россыпями, подходили прямо к урезу воды, тропа шла по руслу и таких мест было много. Тропу тоже решил использовать в качестве путика, так как выходя на неё и поднимаясь вверх по Тальтии, я приходил в избу. От самого ближнего(удачного) места приезда, к избе на речке Чёрной, до выхода на Тальтию было около восьми километров и до избы ещё два. Я огибал Шемур с юго-востока на северо-запад  против часовой стрелки. От Чёрной широкая квартальная уходила на север, к Тальтии. По ней, в годы массового урожая кедра, вывозили на тракторах заготовленный орех. В месте, где дорога выходила к реке раньше стоял лесной кордон, в нём и жили заготовители ореха, в основном, лесники. К моменту моего появления здесь, его уже не было. Осталось только место и заросшая молодым березняком вертолётная площадка геологов. На южном склоне Шемура очень долго стояла геологическая партия, которая открыла почти на вершине и чуть ниже, два небольших месторождения медно-никелевой руды. Поэтому эту часть территории не отдали заповеднику и она ждала прихода «копателей». Природа уже начала залечивать «раны», оставленные после «деятельности» геологоразведки. Зарастали травой и кустарником буровые площадки, пряча в своих зарослях помойки и металлоломный  мусор. Покрывались бурьяном и лиственной порослью растасканные развалины балков, остов кернохранилища, здания электростанции и подсобных помещений. В окрестностях, кому ни лень и кто мог сюда приехать, собирали металлолом. Шемур покорно ждал своей участи. Красивейшие, отвесные выходы скальных пород, живописные невысокие останцы, составляющие одну из вершин, столетний кедровник, светлые сосновые боры, где обильно, год из года, созревал урожай ореха и плодоносили все виды таёжных ягод. Только там я вдоволь наедался княженикой. Название ягоды говорит само за себя. Такая же незавидная судьба ждала и Тары – Нёр. Его начнут «копать» ещё раньше Шемура. Но…Всё это будет, а пока…

     Прокладывая путики по чернотропу, нашёл целые тропы норочьих семей в завалах топляка, в старицах. Нередки были и оставленные на колодинах, визитные карточки куницы или соболя. С горы на гору, через реку часто встречались лосиные переходы, у лосей продолжалась «борзовка», гон по местному. В кедровнике, неподалёку, жил медведь.  Выводки рябков хорошо встречались около пойм, в черемуховых уремах, на «бечеву» - речные галечные отмели - выходили глухари. По реке в это время начинал спускаться хариус, но совмещать никогда не получалось, так как ямы были расположены далеко друг от друга и таскать с собой ещё и удочку было неудобно. Оборудуя станки для капканов, попутно постреливал рябков, если кобель не мешал, иногда он лаял мне глухаря, несколько раз убегал за лосями, но ворачивался. Может боялся борзовых быков, не каждая лайка их лает, а я не проверял. Медведь вскоре ушёл, почуя лихих пришлых (это я про себя с Пыжом). Пыжик один раз даже с ним встречался и лаял как лося, не причиняя топтыгину никаких неудобств. Мне надоело бежать за удаляющимися «товарищами» по, ну очень, пересечённой местности и я плюнул, а вскоре припёрся, с довольной рожей, кобель с мыслью в глазах – чего сидим? кого ждём? В тот раз я прочитал ему лекцию на тему одной из заповедей тибетских монахов - «не можешь - не обещай!» Но… По большому счёту, Пыжик, своими действиями, ненавязчиво намекнул Потапычу, что пора Вам, сэр, в берлогу уже! Кобель был деликатным джентльменом в общении с лесной братией, особенно после того, как когда то, давненько уже, дал нечаянно, по наивности и добродушию, попробовать на вкус свой нос, попавшей в капкан норке. После этого медвежьего инцидента, я не строил никаких иллюзий в отношении косолапых. Значит не моё. Уж если вдруг!? Тогда будем посмотреть, а специально – наверно нет.

    Сезон, с учётом чернотропа, обещал какие то результаты. Лишь бы простояла лесовозная дорога до Чёрной, где вялотекуще рубили лес, да наморозили переправу через Шегультан. И вот сроки подошли, охоту открыли, пушной зверь выкунел. Многострадальный «Урал» вёз нас с Пыжом навстречу промыслу. Что может быть интереснее? Для увлечённого человека предвкушение особенно приятно. Грели душу возникающие предположения и различные картинки эпизодов. Морозы ударили как по заказу, в конце октября. Шегультан замёрз наглухо, как и все дорожные лужи, что в это время бывало крайне редко. Доехали мы только до поворота к бывшему посёлку геологов. Зимние заготовки леса только-только начинались и дорога дальше была плохой. Шагать пришлось дольше и длиннее. Снега было мало, лыжи остались дома намеренно. По пути настораживал капканы и постреливал изредка рябчиков. Следующий день был полностью посвящён путикам. Устал как собака – это не про собак, Пыж был бодр и счастлив к концу дня, в отличие от меня, когда зайдя в избушку, заснул сразу, присевши на нары с открытой дверью. Проснулся быстро, потому что вдруг включился  будильник тела – такой своеобразный автомат самосохранения, указывая, что замёрз и отсидел ногу. Адекватность ситуации осознавал, разминая затёкшую ногу. Разминка пошла на пользу, когда спускался к реке, к незамёрзшей промоинке под берегом и подымался с наполненной тарой обратно. Подумал, что зимой, за водой придётся ходить с лыжами. К реке пешим, а обратно на лыжах, уж больно круто было. Следов было поровну, и куньих и соболиных, не сказать что очень много, но было. Значит, чем дальше на север, тем больше соболя. В Медвежьей, где охотился раньше, куница превалировала, а это почти 30 километров южнее. Завтра, насторожив остатки, можно было начинать жить в предвкушении. Проверить норок и поставить капканы на земле и на них. Сезон начинался! И это было здорово!

    Принесённой еды хватало ещё дня на три, много ли принесёшь за раз на себя и на собаку? Поэтому один день я посвятил норке. Целый божий день лазил по старицам, тальтийским заломам, обследовал многочисленные рукава и рукавчики. Было интересно. Нашёл старые следы двух выдр, которые ушли вверх, несколько лёжек лосей в берегах. Поставил десяток капканов. Уходя в избу, любовался диковатой природой этих мест. Открытого пространства было много и это было ново. Открывающиеся панорамы обозримых далей и весей завораживали. У одного «прижима», недалеко от жилья, открывался роскошный пейзаж, достойный кисти художника. Выходящий из реки, крутой косогор крупной каменной осыпи, поднимался далеко вверх и где-то там, в вышине, принимая чёткие очертания на фоне безоблачного синего неба, на нём были видны силуэты деревьев с причудливо раскинутыми ветвями, стоящих невидимой цепочкой. Каменные глыбы сплошь были испещрены разноцветными рисунками лишайников. Кое где, на хаотично разбросанных по склону, гладко отполированных снегом, дождями и ветрами, стволах, с безжизненно опущенными к реке обломками ветвей уже «пушистился» мох, а прорастая сквозь него, смотрел своими вечнозелёными листочками брусничник, тёмно-малиновые ягоды которого виднелись и между камнями. Выпавший и сдутый ветром снег хаотичной мозаикой пытался скрыть всю эту прелесть.  Чуть ниже по течению, в повороте под противоположным берегом - пропуская последние лучи заходящего солнца через посеребрённые и мерцающие от изморози кроны, плачуще опустив ветви над незамерзающей струёй в промоине, подмывающей берег, жались четыре берёзы. Они как бы просили реку дать им пожить ещё немного, не подмывать берег под их корнями. Река была равнодушна к просьбам, что - то бубня в ответ. Невдалеке сохранился пойменный островок тёмного ельника. Он настороженно слушал  диалог, склонив разлапистые ветви. С нижних сухих сучьев, иногда до земли, свешивался лишайник бородач, как бы отгораживаясь своеобразным кружевным покрывалом и думая, что и до него может добраться тальтийская вода. Это могло стать реальностью в обозримом будущем. Своенравные горные реки в периоды летних затяжных ливней быстро наполнялись и выходили из берегов, затапливая и затаскивая в старицы и низины всевозможный лесной хлам, превращая их в непроходимые дебри. А мощная основная струя нередко спрямляла русло, образуя новые старицы.
Один капкан поставил в устье ключа напротив избы. Норка наглее и смелее куницы. Меньше внимания обращает на присутствие человека. Капкана, вообще-то, было два. Для устройства «моих» мест ловли норки я находил трухлявые берёзовые куски стволов. Вытряхивал труху и получалась берестяная труба. На входе и выходе полуметрового куска трубы ставил слегка замаскированные травой, капканы, а в середину трубы клал приманку. Мыши мешали иногда, но если приманку съедали мыши, значит место было выбрано неправильно. В других случаях мыши, шебуршась у приманки, привлекали норку, даже если приманка уже выветрела и не пахла. Один недостаток был у этой «конструкции», как выяснилось позже. Они стояли на земле! Так как проверять капканы приходилось с паузой в неделю, а то и в две. Больше никак не получалось. После того, как одну норку мыши испортили, пришлось все капканы в трубах настораживать на время нахождения на участке. В один из приходов мы пошли с братом, который приехал в гости. Была уже середина зимы. Шагаем на лыжах вниз по руслу, Пыжик впереди, в зоне видимости. Вдруг собака подхватилась на машках! Всё видно как на ладони! Кобель бежал навстречу норке, которая двигалась вдоль берега вверх по реке и сначала даже не увидела собаки. Неторопливо плыла плавными прыжками вдоль берега. Снега много, лапы короткие…Момент схватки это один миг. Догнал и задавил. Попытка убежать была на удивление беспомощной, даже не верилось, что всё так просто! Такое редко можно увидеть. После всяческих похвал мы двинулись дальше, а дальше было следующее. Метров через пятьсот повторилась та же картина! Один в один! Только тут кобель не успел. Норка нырнула под берег. Там была пустота подо льдом и она этим воспользовалась! Потоптавшись, пробовали обламывать и обтаптывать предполагаемое место, куда там…Там родная норочья стихия! Врёшь – не возьмёшь! С чем мы согласились, и так довольные тем, что произошло! Вглядываясь в естество и первородность природы почему-то всплыла в голове «передачка» из телевизора. «Рейтинг Баженова» называется. Произнося это словосочетание и один раз посмотрев, что там показывают – становится смешно и стыдно за вторую кнопку ТВ.

     В тот сезон стали приходить мысли, что  сама охота постепенно отходит на второй план и результат, как таковой, не важен. Важно совсем другое. Находится в нужное время в нужном месте! Видеть совсем другую, настоящую жизнь, которой сотни миллионов лет и попытаться понять хотя бы миллионную её долю. Ведь по большому счёту мы, нынешние люди, в ней стали чужими. Отгородились чадными мегаполисами; обескровили землю нещадной и безобразной эксплуатацией недр; окружили себя суетой о всевозможных благах, бестолковой текучкой и виртуальными мирами. Захотелось вести себя так, чтобы хотя бы не мешать. Просто наблюдать или попытаться «мешать» с пользой. Стала привлекать эстетическая сторона процесса. Количество добытого и меркантильный интерес стали уступать место качеству, самому процессу и созерцанию окружающего. Это состояние очень хорошо показано в мечтаниях и видениях героя одного финского актёра в известном фильме. Вспоминались Аксаков, Тургенев, Паустовский с их описаниями охот и охотничьего быта. Охотничий азарт не притупился. Он живёт в каждом охотнике до смерти, но изменилась его природа. Охота – один из самых древних видов жизнедеятельности человека разумного. Этот, почти рефлекс, вложен, может быть, в человеческий геном, а ещё есть такая интересная версия теории деления крови на группы. Первую, самую древнюю, имеют потомки самых первых людей, занимающихся собирательством, вторую, которая немного моложе, имеют охотники, после них третью, ещё моложе - аграрии, а четвёртая, самая молодая, считается универсальной. То есть, склонность к охоте изначально заложена в организме человека, но не каждого. Истинный охотник, в первую очередь, пограничник! Он стоит на границе, отделяющей добрые и полезные дела в природе от всего худого и старается эти границы  расширять по мере своих сил и возможностей. Избравших эту стезю и сделавших её своей профессией – охотоведов, выпускали в советское время всего два факультета. И большинство из них стали известными писателями и учёными и просто достойными профессионалами своего дела. Не пересчитать сколько «охотницкого люда» выросло на их книгах и непосредственном общении. Сколько добрых душ взрастили они! Низкий им поклон!

     А между тем сезон подходил к концу. Заключённый с промхозом договор худо-бедно выполнялся. Во второй половине февраля решил закрыть все капканы. Морозные ветрено-вьюжные дни последнего месяца зимы стали мягче и чувствовалось каким-то непонятным образом приближение весны. Сидя как-то вечером в избушке, насмеялись вдоволь над проделками Пыжа. Хотя это были не проделки, а всего лишь обычный вечерний приём пищи. Еду собаке я варил в восьмилитровой жестяной банке из-под томатной пасты, оставшейся здесь от прежних хозяев. Банка была довольно высокой и немного узковатой, но Пыжикова морда в неё входила легко. Дужку к этому котлу я сделал из проволоки. В это раз сварив и остудив варево, я занёс его в избу и дал Пыжу. Дужка осталась в поднятом состоянии, не упала почему-то, как всегда, набок. Засунув голову в котёл, кобель как-то нечаянно одел его себе на шею, за уши. Смачно почавкав, решил сделать перерывчик, но не тут то было…Я первым увидел  «монстра»! Показав брату картину, мы долго не могли придти в себя от хохота. Подняв морду, как думал Пыж, из котла, того, что он ожидал не получилось. Котёл поднялся вместе с мордой, одетый на неё выше собачьих бровей! Кроме того, что было в котле, ему видно не было. Немного постояв в задумчивости и оценив ситуацию, кобель решил покушать ещё немного. Варево было густым и не выливалось наружу. После паузы он понял, что что-то здесь не так и решил пройти в другое место и там вытащить голову из котла. «Монстр- терьер» начал со ставшим вдруг габаритным фэйсом, вертеть головой в разные стороны, натыкаться на печку, стояки нар и стола - смотреть без смеха на всё это было невозможно! Насмеявшись, мы высвободили четвероногого друга из пищевой западни. Как мне показалось, он даже не понял, что произошло, но половину сваренного съел.

     Много тальтийской воды утекло с тех пор. Многое сменилось в людской жизни. После трёх сезонов на Тальтии умер Пыж. Прожил он ровно десять лет, родившись 7 января. Больше там с охотой я не был. Вскоре началась разработка Тары – Нёрского месторождения, а за ним, через год и двух Шемурских. Так никто и не просчитал, какие последствия повлекут за собой сии действия. Мне кажется, у науки до сих пор нет возможностей долгосрочного прогнозирования последствий такого рода. Есть только сиюминутные, рассчитанные на 10-15 лет, стандартные варианты, удобные и для экологов и для государства. Уже видели хариусов в Тальтии, плывущих вверх брюхом. На расковырянных горах идут необратимые процессы, вешние воды уносят всё ядовитое в реки. Ведь медь это не уголь…Самое интересное, что никому кроме местных это не надо. Это и понятно, нам здесь жить. А государству как бы всё равно…

28.02.2015г.