Рождество в Париже

Рождество в Париже

Рассказ

Юрий Овтин

История эта приключилась много лет тому назад, когда проживали мы в огромной империи, славившейся пуританскими нравами. Работал я тогда на заводе, завод по итогам очередной пятилетки завоевал первое место в районе. Мне, как начальнику одного из лучших цехов и выпал счастливый жребий – поездка во Францию.
Возглавлял туристическую группу, как это было принято, секретарь одного из райкомов партии, Георгий Иванович Пелех, суховатый, но коммуникабельный человек лет сорока, типичный партийный босс того времени, волевой и решительный.
Он-то и определил меня, единственного в группе холостяка (в ту пору мне еще не было и тридцати и я догуливал свой последний год холостяцкой жизни) под присмотр своего друга, Марлена Александровича Ильяша, директора крупного проектно-конструкторского института, рыжеволосого красавца-здоровяка, внешне сильно смахивающего на немца. Марлен был начисто лишен присущих многим большим начальникам комплексов, наши жизненные позиции во многом совпадали и мы быстро подружились.
Первая половина путешествия проходила по Лазурному побережью, необыкновенные красоты которого мы созерцали по пути из Марселя в Ниццу, в  городах Канн, Сан-Тропез, Антиб, Монте-Карло.
И вот, наконец, долгожданный Париж. Разместили нас в четырехзвездочной гостинице «Павильон»,  вблизи Севастопольского бульвара. В те, не столь уж далекие времена, пребывая в капиталистической стране, советские туристы свое свободное время проводили «пятерками», микрогруппами из пяти человек, в которых назначался старший. Марлен, пользуясь неограниченным доверием Георгия Ивановича, обладал большей степенью свободы, в значительной мере распространившейся и на меня. И эту свободу мы использовали, напропалую, к вящей зависти остальных наших путешествующих сограждан.
Георгий Иванович, занимавший во всех гостиницах на правах руководителя одноместный номер, в Париже решил, что обделяет себя общением и, разместив всю группу в двухместных номерах, сам поселился в большом трехместном, присоединив к себе нас с Марленом. Была, правда, и еще одна причина, побудившая его так поступить – будучи в Ницце, мы солнечным декабрьским днем искупались, так сказать на память, в Средиземном море, – мы с Марленом отделались легким насморком, а вот Георгий Иванович подхватил сильнейшую простуду, с температурой и кашлем, и очень это переживал.
Разместившись в фасадном номере с прекрасным видом, мы достали бутылку нашего родного коньяка «Одесса» и отметили приезд в Париж, после чего вместе со всей группой спустились в ресторан ужинать.
В просторном гостиничном ресторане уже закусывала какая-то тургруппа, и мы с любопытством стали наблюдать за сидевшими невдалеке туристами, гадая, из какой они страны.
За одном из столиков сидели две интересные молодые дамы. Мы с Марленом начали осыпать их пламенными взглядами и небезуспешно. Дамы исподволь оценивающе посматривали на нас.
Тем временем соседняя группа закончила ужин и, шумно поднявшись, направилась мимо наших столиков к выходу.
Молодые женщины, на которых мы с Марленом, что называется, «положили глаз», несомненно выделялись среди остальных – высокого роста, с прекрасными спортивными фигурами, модно и со вкусом одетые, они излучали притягательную энергию.
Я не удержался и, думая что перед нами иностранки, не понимающие русского языка, шутя воскликнул, на свой лад перекроив известные стихи:
– Какие девушки в Париже, черт возьми! Я сразу же обеим бы отдался!
– Мальчики, вы что, из Союза? – изумленно, почти в один голос отозвались они.
– Да, из Одессы.
– А мы из Москвы.
– Какая прелесть! Русские в Париже! Подсаживайтесь и давайте знакомиться, – нашел выход из неловкого положения Марлен и приставил к нашему столику два свободных стула.
У девушек были на удивление приятные, свежие лица с необычным для конца декабря шоколадным загаром. Медноволосая зеленоглазая Аня, голубоглазая жгучая брюнетка Ира работали в отделе зарубежных перевозок в аэропорту «Шереметьево».
Я сбегал в номер за бутылкой коньяка. Завязался приятный, непринужденный разговор.
Девушки рассказали, что десять дней загорали на бесподобных кубинских пляжах, затем из Гаваны перелетели в Рабат, откуда на два дня в Париж. Сегодня, в три часа ночи, возвращаются в Москву.
Поблагодарив за коньяк, они пригласили нас с Марленом к себе в номер, сказав, что везут с Кубы  гаванский ром и необыкновенного вкуса апельсины.
Ира и Аня научили нас пить ром «по-кубински». В фужер наливался сухой ром, а затем из разрезанного апельсина выдавливался сок. Напиток был превосходным. Мы быстро подружились. Незаметно пролетело время и подвело к той черте, когда я мысленно стал задавать себе естественный для любого нормального мужчины вопрос: которую из девушек выбрать и куда отправить с другой Марлена?
Марлен, казалось, читал мысли, он наклонился к моему уху, будто собираясь упредить и выступить с собственным предложением, но произнесенная им фраза бессмысленно выпадала из контекста:
– Старик, пора смываться, уже десять вечера. Не знаю, как ты, а я хочу попасть на рождественское богослужение в Нотр-Дам. Я изучил карту города, собор недалеко от нашей гостиницы, километров пять будет. Если сейчас выйти, как раз успеем.
Я непонимающе уставился на него. 
– У тебя нет ни капли совести, Марлен, – наконец проговорил я. – Ром с апельсинами ведь отработать надо. Некрасиво как-то получается.
– Не дрейфь, старик, я все беру на себя. Девочек в Одессе мы не хуже найдем, а вот побывать на рождественской службе в Соборе Парижской Богоматери – такой случай может представиться только раз в жизни, да и то не каждому.
Марлен поднялся и, будто всю жизнь провел на дипломатической службе, обратился к Ире с Аней:
– Ну что ж, большое спасибо за угощение, было очень-очень приятно. Но, как говорится, пора и честь знать. Вам собираться в дорогу, а нас в номере ждет больной руководитель, с воспалением легких, и, наверное, очень волнуется – мы не сказали, куда пошли. Телефоны ваши мы записали, будем в Москве – позвоним, обязательно встретимся.
С этими словами Марлен послал ошеломленным красавицам воздушный поцелуй и вытолкал меня из номера.
– Мы сейчас придем к вам и полечим ромом вашего шефа, завтра будет как огурчик, – крикнула  вдогонку Ира.
На минутку заскочил в свой номер, предупредить Георгия Ивановича, куда направляемся, мы вышли из гостиницы и сразу же без труда нашли знаменитую, известную во всем мире улицу.
Пигаль – длинная, неширокая, с домами старинной архитектуры улица, здесь разместились многочисленные небольшие отели и магазинчики. Было довольно людно. Около подъездов толпились группами мужчины, перед ними, как павы, зазывающе расхаживали голенастые представительницы древнейшей профессии. Мы с Марленом, любопытствуя, подошли к одной компании.
Тут же подскочил долговязый парень и, глядя на рыжеволосого Марлена, спросил:
– Дойч? Джемени?
– Ноу, – ответил я, – Ю Эс Эс Ар.
– Ю Эс А? – переспросил долговязый.
– Ноу, Совиет Юнион, – уточнил я.
– Совиет Юнион? – и вовсе удивился тот.
– Дю ю спик инглиш? – заговорил он, и дальше между нами на коверкаемом обеими сторонами английском состоялся следующий диалог:
– Девочек хотите? – спрашивал долговязый, оказавшийся банальным сутенером. – У нас прекрасные девочки! Двести франков в час. Дороже, чем в Булонском лесу, но зато все они со справками.
– Нет, спасибо! – отвечал я.
Сутенер внимательно посмотрел на нас с Марленом и вдруг, заговорщицки подмигнул:
– А мальчиков хотите?
Я решил подшутить над Марленом, не говорившим по-английски, но с интересом прислушивавшимся к нашей беседе:
– Этот парень сутенер, – сказал я, – он принял тебя за «голубого» и спрашивает, не хочешь ли ты мальчика?
Марлен побагровел, сжал кулаки и рявкнул:
– Переведи этому «блюхеру», что я сейчас его размажу по фасаду!
Дальше следовал набор идиоматических выражений, представлявший собой помесь многоэтажного русского мата и одесского сленга, от чего долговязый попятился.
– Мсье говорит, что он не совсем здоров и воспользуется вашим предложением в другой раз, – перевел я и, как сувенир, приколол к куртке ошеломленного сутенера значок с гербом Одессы.
После этого мы с Марленом, продолжавшим ругаться, пошли дальше, в сторону бульвара Клиши.
Навстречу нам выплыло очаровательно белокурое, с пажеской стрижкой, голубоглазое создание, лет восемнадцати, одетое в шубку.
Марлен завороженно остановился. Девушка посмотрела Марлену в глаза и проворковала:
– Мсье, си?
При этом она распахнула полы своей шубки, представ перед нами в костюме Евы – то есть без всякого костюма совершенно.
Марлен поперхнулся и громко закашлялся.
– Пардон, мадемуазель, – сказал он, отчаянно мешая английские, французские и русские слова. – К сожалению, ноу мани.
Девушка презрительно фыркнула, запахнула шубку и зацокала каблучками дальше.
– Вот это да! – только и сказал Марлен и вытер  платком проступивший на лбу пот.
Как тихий ручеек вливающийся в бурную реку, Пигаль вынесла нас на широкий, в ослепительных  огнях, бульвар Клиши.
Бульвар представлял собой совокупность разнообразных зрелищных аттракционов, лотерей, мини-театров – музыканты играли на своих инструментах, художники торговали картинами, представители армии спасения собирали пожертвования на рождественские подарки обездоленным. Веселилась пьющая и жующая в многочисленных барах, кафе и ресторанчиках разношерстная публика.
Посреди бульвара высилась огромная, празднично украшенная елка, возле которой расхаживал сказочный рождественский персонаж Пер Ноэль, подобный нашему Деду Морозу.
Вертелись красные мельничные лопасти над «Мулен Руж», ярко сверкали окна ресторана «Максим».
Прямо посреди бульвара, возле ярко раскрашенного фургона на колесах, нас с Марленом остановил зазывала, приглашая посмотреть стриптиз. Узнав, что билет стоит 10 франков, я предложил своему спутнику развлечься, заранее предвкушая удовольствие не столько от того, что предстояло увидеть, сколько от того, как об этом буду рассказывать в Одессе.
Марлен отказался, съязвив, что дома он может иметь это удовольствие и без валютных затрат, и я пошел один, оставив его курить на свежем воздухе.
...За барьером три девицы, весьма сомнительных достоинств, задвигались сколько могло позволить тесное пространство балагана, имитируя в танце половой акт. Они очень быстро поскидывали с себя все одежки и заставили пожалеть о выброшенных на ветер десяти франках.
– Ну как? – с жадным интересом в глазах спросил меня Марлен.
– Класс! – поднял я большой палец. – Вот это женщины! Да, свалял ты, Марлен, ваньку! Быть в Париже и не посмотреть стриптиз, всего-то за десять франков!
Мы вышли на набережную Сены и сразу же увидели этот великолепный архитектурный памятник, шедевр ранней французской готики.
Собор Парижской Богоматери, воспетый Гюго, расположен посреди Сены на острове Сите, в лучах освещавших его прожекторов он выглядел величественной ажурной громадой.
У входа мы остановились в нерешительности – в соборе, вмещающем более пяти тысяч человек, буквально негде было яблоку упасть. Однако, несмотря на тесноту, люди были внимательны друг к другу и переговаривались исключительно шепотом.
Осторожно, но вместе с тем настойчиво мы пробрались через публику к алтарю. Слушая слова проповеди, произносившейся на незнакомом языке, мы осматривали это грандиозное творение рук человеческих, пытаясь проникнуть в смысл бытия.
Немного постояв, мы двинулись в обратный путь.
Разнообразные впечатления минувшего дня, большое количество выпитого алкоголя, двухчасовая пешая прогулка и длительное нахождение в душном помещении собора тяжелой усталостью свалилась на нас. Вдобавок ко всему, мы заблудились. И когда, наконец, изнемогающие, доползли до гостиницы, единственным желанием было лечь спать.
Часы показывали половину пятого утра. Отперев  номер, я, на ходу засыпая, сбросив костюм и туфли, бросился на постель. Но вместо мягкого матраса уткнулся во что-то плотное, закричавшее человеческим голосом.
Волосы мои встали дыбом, сон как рукой сняло, я вскочил и включил настольную лампу.
Из моей постели на меня испуганно смотрела Ира.
Узнав меня, она истерически захохотала. Засмеялся и я. К нашему смеху присоединились Аня, сидевшая с Марленом на его кровати и хрипло покашливавший, проснувшийся Георгий Иванович.
– Но как же ваш самолет, девочки? – вдруг вспомнив, спросил я.
– А мы договорились с представителем «Аэрофлота» и он разрешил нам улететь в Москву завтра, вместе с вашей группой...
Вот такие чудеса случаются в ночь под Рождество. Даже в Париже.
Генрих IV как-то сказал: «Париж стоит мессы».
Наверное, он был прав, этот Бурбон...


1974 год