Спасибо

ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Здравствуйте, меня зовут Света, мне двадцать два года, я слабая и зависимая. Нет, это не выступление в обществе анонимных алкоголиков. Это всего лишь мой девиз по жизни. И да, я - пессимист, фаталист и еще какой-нибудь "ист", и пусть это звучит смешно из уст двадцатидвухлетней девушки, "жизни толком не видавшей", как говорит мой папа, но я устала от жизни. Точнее будет сказать, не от жизни, а от того мира, в котором я живу. У меня есть родители, любимая работа и не менее любимая чёрная кошка с желтыми глазами. Но как часто мне становится грустно от того, что творят люди за пределами моего иллюзорного мирка. Какие-то соревнования друг с другом, деньги, унижения, обиды, неумение сочувствия и нежелание протянуть руку помощи. Как часто у меня появляется ощущение, что они говорят не то, что чувствуют, как будто боятся своей искренности, как слабости. И как ужасно, что и я в ответ боюсь сказать, что чувствую, опасаясь и до конца не понимая мотивы их. И тогда я ощущаю усталость. Не только физически от бесконечной беготни, как белка в колесе. Усталость от этого мира со всеми обидами его. Усталость учиться жить в нем, как будто это моя первая жизнь, и душа еще не обросла таким необходимым панцирем безразличия. Как будто никогда раньше я не сталкивалась с унижениями. Нет, не меня, других, но какая разница, если мне больно вместе с ними. Мы все – части большой и лживой системы. Мы все готовы радоваться или огорчаться сужению или расширению границ нашей страны, вместо того, чтобы считать домом нашу планету. Мы повязаны по рукам и ногам системами менталитета, религией, мы тратим огромные деньги на всевозможные соревнования, начиная от бессмысленных битв местечковых футбольных команд и заканчивая олимпийскими играми, и бьем себя пяткой в грудь, сокрушаясь, что от какой-нибудь гадостной бяки умер ребенок, родители которого не потянули дорогостоящее лечение или не успели собрать со всех по три копейки. И тогда цена жизни – драгоценное время. Мы верим политикам, которые орут на каждом шагу, что "нет, просто нет, еды, средств и возможности накормить пухнущих с голоду, или тощих как ходячий скелет, людей где-нибудь в Африке" и идем в ближайший супермаркет, забитый доверху (сюда просится слово жратвой, но мама часто напоминает мне, что леди так не говорят, поэтому) едой, и выбираем обязательно сегодняшнее молоко. Вчерашнее уже не "комильфо". Мы законодательно запрещаем курение везде, где возможно и прячем под прилавки сигареты, и каждый вечер, в новостях, смотрим, как люди убивают друг друга под воздействием алкоголя. Мы считаем, что с этой бедой невозможно бороться. И дело вовсе не в том, что в этом замешаны Большие Деньги.

Мы бегаем, суетимся, стараемся заработать лишнюю копеечку, купить себе новую машину получше, квартиру побольше, ремонт побогаче, должность повыше, курорт, чтобы весь "инстаграмм" разделился на две части: лопнувших от зависти и аплодирующих стоя. И мы очень редко говорим Правду в глаза друг другу. И в этом мире я просто устала жить.

Все это я и рассказала маме, когда мы отмечали в узком семейном кругу рождение очередного маминого внучатого племянника, и ее "понесло" в розовые мечты о том, какая дивная будет у меня семья и дети. Все это и довесок, что не хочу я родить и, с довольной ухмылкой, сказать младенцу: "Добро пожаловать в этот дрянной мир, малыш!". Мама тихо "выпала в осадок" и начала нервно водить пальцем по ободку своей чашки, папа принялся активно воспитывать, что "видимо, все дураки, а умная в этом мире только ты", что "я в твои годы уже во всю нес ответственность за свою (это слово по его интонации нужно дважды подчеркнуть и обвести в кружок!) семью, и моя голова не была забита ерундой". "Мир такой, каким видим его мы сами, и, если у тебя проблемы с глазами, то их надо лечить!". Цитирую папу.

На следующий же день, придя домой с работы, обнаружила на входе два чемодана моих собственных вещей, корзину с кошкой, и, с самым торжественным видом, мне вручили ключи от бабушкиной квартиры, как путевку в жизнь. Обошлись, правда, без красной дорожки и фанфар. Наверное, проблема моего взросления назревала уже достаточно давно, и наш семейный ужин стал финальным аккордом моего детства. Мама робко выглянула из-за папиного плеча, подмигнула, но с самым серьезным видом старого, видавшего виды, пса из мультика, произнесла: "Ты это, заходи, если чё". И я, как волк из того же мультика, развернулась спиной, махнула рукой и пошла из сытой жизни элитного района "в суровый и заснеженный лес".

Вот как вышло, что мы оказались с Алисой одни, затерянные в маленькой квартирке на втором этаже старенькой хрущевки. Она уныло исследовала наше жилище и жалобно мяукала, явно намекая, что хочет домой, к маме. И мне хотелось мяукать вместе с ней. "А в тюрьме сейчас макароны", - как говаривали в моем любимом фильме, и представлялась мне картина: мама с папой сидят в столовой, пьют вкусный чай с моим любимым вареньем, говорят интересные разговоры о философии, о жизни. И, судя по всему, радуются, что "сбагрили кровинушку". А бабуля, наверное, смотрит сериалы в своей комнате. И она совсем забыла уже, как любила я вечерами пробраться к ней и посмотреть вместе что-нибудь мыльно-душещипательное. Первую ночь мы проспали с Алисой в обнимку на не разобранном диване, символизирующем обломки нашего общего детства, и надеялись в скором времени вернуться обратно, домой.

На следующее утро, позвонив маме с работы, я выяснила, что не просто живу теперь отдельно без права возвращения, но еще и на свою зарплату. "Но ты можешь приходить к нам в гости в любой момент!", - фальшиво-весело закончила мама. "Ага! Желательно каждый вечер приходить и каждое утро уходить!", - фальшиво-весело бурчу себе под нос я, уже закончив беседу. Сходила в магазин, примерилась к ценам и поняла, что отныне я зарабатываю больше не на книжки, походы с подружками в кафе и одежду, а на продукты, "химию" и кошкин корм. И заодно открыла для себя, что зарабатываю я катастрофически мало. А мне еще платить коммуналку, и что там платит каждый приличный взрослый человек. Для начала купила пачку макарон и семь пакетиков корма Алисе. На неделю. По пакетику в день. О чем и сообщила ей, придя домой, когда она на радостях чуть не сбила меня с ног. Надеюсь, она все же была рада мне, несмотря на новости о неожиданной диете. Поставила кастрюлю с водой на огонь, попыталась вспомнить, как варят макароны, потом подумала: какая разница – кидать их в холодную или кипящую воду, если и так, и так вода закипит. И если кинуть сразу в холодную, то не придется дважды ходить. Довольная своей логикой,  отправилась читать. Библиотека у бабули внушительная, а читать я люблю, поэтому перспектива вечеров наметилась самая заманчивая. Стоило мне всерьез углубиться в книгу, как раздался звонок в дверь. В глазок виднелся хрупкий детский силуэт. Поколебавшись, вспоминая все бабушкины страшилки, все же открыла дверь, в готовности номер один в любую секунду захлопнуть ее, при малейшей опасности. Девчушка стояла одна. Светленькая, тоненькая, вся такая "звенящая" в легком голубом платьице, из которого она, без сомнения, выросла. Представилась Екатериной. Соседкой. Просила "хлебушка с солью или бутербродик". Потом повела носом и сообщила: "А у вас что-то горит!". Это горели мои макароны. Вместе с кастрюлей. Так и ворвалась Катерина в мою жизнь. Мы побежали на кухню, сняли кастрюлю с огня, распахнули окно. Не смотря на то, что было ей всего восемь, она была куда более расторопной хозяйкой, и с задачей варки новой порции справилась. А так же нашла еще много вкусностей в морозилке, наверное, подброшенные заботливой мамой тайком от папы. И через час нас ждал знатный пир из трех блюд: макароны отварные, сырные палочки, в панировке, жаренные и молоко с печеньем в качестве десерта. Алиса восседала на отдельном стуле, принюхиваясь к запахам и нервно дергая спиной, справедливо подозревая себя обделенной. Я выдала ей кусочек сливочного масла, баланс сил был восстановлен, и она мирно задрыхла, свернувшись уютным черным бубликом.   

- А тебе можно холодное молоко? Мама разрешает?  – забеспокоилась я, вспоминая, что дети часто страдают слабым здоровьем и бывают ограничены запретами.
- Моей маме все равно, она сегодня пьяная.
- Она – что? – не верю своим ушам я.
- Пьяная. Ну что ты? Такая большая, а не знаешь, что взрослые иногда пьют всякое там вино, водку?

Я-то знала, но в моей семье пили только по очень большим праздникам. И пьяная мама была просто "нонсенс". А даже если бы и была, то я ни за что не смогла бы об этом вот так спокойно говорить, со вкусом поедая ужин и накручивая локон на указательный палец. Как будто это такая норма жизни. Проза ее.

Так мы и зажили. Катеринка прибегала ко мне почти каждый вечер, помогала готовить, я ей с уроками, а потом мы читали вместе. Или смотрели в окно и мечтали. Она рассказывала, что когда вырастет, то обязательно придумает, как спасти свою маму. По началу, я сильно беспокоилась, не должна ли я, будучи ответственным гражданином, уведомить органы опеки о бесхозном ребенке, но из разговоров с ней, поняла, что детского дома она боится, как огня. Училась она в хорошей гимназии, случайно попав туда по прописке. Училась, не смотря на сложные бытовые условия, на "отлично". И помогала маме, когда той бывало совсем плохо: наливала крепкий чай, давала лекарства, таскала тазики, умывала, словом, все то, что вынужден делать каждый человек, проживающий совместно с алкоголиком. И верила в светлое будущее. И переживала, что ее могут забрать, а мама без нее совсем пропадет, сопьется и окончательно опуститься "на дно", а она так и не успеет ее спасти. И что из хорошей школы ее выгонят, а "как тогда без знаний я придумаю лечение?". Я смотрела в ее пытливые голубые глаза, с совершенно не детским взглядом, и верила: она сможет все.

Так прошел год. За это время я худо-бедно приноровилась готовить, почувствовала вкус свободы и полюбила свое отдельное жилье. Научилась планировать бюджет и с легкостью кормить не только себя, Алису, но и Катеринку. Заметив, что у нее катастрофически мало одежды и всех необходимых атрибутов детства, начиная от цветных карандашей, заканчивая плюшевыми игрушками, которые так необходимы каждому человеку, чтобы было кого обнимать ночью, организовала сбор среди коллег. Узнав об этом, шеф поручил мне найти еще семьи, оказавшиеся в трудной жизненной ситуации и посылать регулярную помощь от нашей фирмы и им. Чтобы высвободить на это как можно больше средств, я придумала хитрый ход оптимизации расходов, за что получила, в качестве премии, путевку в Тунис и отпуск на две недели.

Вечер последнего рабочего дня перед отпуском – это всегда время предвкушений. Я шла домой через парк, шурша желтыми листьями и наслаждаясь робкой хрупкостью его, уже осеннего, но еще такого, по-летнему, теплого. Он был как тот новорожденный младенец, на которого и не надышишься. Пыталась представить, как полечу одна в другую страну. Было как-то и страшно и захватывающе думать об этом. Пришла домой, приготовила праздничный ужин: картофельное пюре и бутерброды с красной рыбой (и то и другое полюбилось Катеринке). Заварила ароматный чай. Нарезала пирожные. Устав ждать мою маленькую подружку, позвонила в их дверь. Открыла ее мама, сегодня она была в "приличной" своей модификации, и мы немного поболтали "о погоде и природе". Каждый раз после запоев, она смотрела на меня глазами побитой собаки, и в такие моменты я не могла злиться на нее за испорченное Катеринкино детство. Изо всех сил стараясь понять, что если бы с этим так легко было бороться, как кажется со стороны, то она, верно, ради нее, поборолась бы. И дело тут не только в эгоизме и слюнтяйстве, как часто рассуждают здоровые люди. А скорее в чем-то более мощном и пока неподвластном человечеству. Пока не вырастет Катеринка и не изобретет свое чудо-средство.

Пригласила к ужину их двоих. Мама, ради случая, даже переоделась из замусоленного халата в более менее приличное платье и пригладила волосы расческой. Казалось, само счастье сидело рядом с нами за столом. Я отмечала первый год своей взрослой жизни, Катеринка, как подсолнушек, цвела в теплых маминых лучах, и даже глаза самой мамы загорелись слабым отсветом простых человеческих радостей. За ужином беседа вертелась, конечно, вокруг моего путешествия. Я рассказывала им, на какие экскурсии собираюсь поехать. Из всего путеводителя, пожалуй, единственное, что меня действительно впечатлило - одна из самых древних в мире синагог, построенная более двух тысяч лет назад. Попав туда, я смогу приобщиться к истории древних иудеев, приплывших на остров после уничтожения Храма Соломона и привезших с собой несколько камней разрушенной святыни, которые и заложили при постройке этой синагоги. В ней есть и своя, местная, "стена плача". И можно также написать записку с желанием и воткнуть в нее. И желание обязательно сбудется. Неожиданно, написанием желаний заинтересовалась и Катеринка:

- А кому пишутся эти желания?
- Ну как – кому? Ему!
- А ты можешь написать от меня?
- Могу, конечно, а что писать?
Напиши ему: "Спасибо!"
- Чтоооо? – давлюсь чаем я. "За что?" – поправляю сама себя, как ластиком стирая неловкость момента.
- За всё! И припиши ещё: "Пусть мы с мамой бабушку больше никогда не обижаем".

***
Мозг - странное изобретение. Заметила, что лучше и точнее всего, он держит воспоминания о каких-то горестях, поражениях или трудностях. Хорошие же дни сливаются в один поток, видимо,  под общим хештегом "всебылохорошо", и они болтаются где-то в самых дальних чуланах, и с большим трудом вылезают на свет. Сегодня я в той самой синагоге. Свое желание я уже написала, стою, ищу пустой листик, чтоб написать и Катеринкино, улыбаюсь, как бывает, когда прикасаешься к нетронутой детской душевной чистоте, и натыкаюсь на чье-то недописанное и брошенное желание с красноречивым началом: "Дай мне…". Считается, что мы воспитываем детей. Считается, что учим их Великому, Доброму, Светлому. И мне даже смешно думать так потому, что с самого утра в нашем экскурсионном автобусе не прекращалась ругань из серии "кто и где сидит". Детский сад на везде, честное слово. Каждый хотел "дай мне", и никто не хотел уступать. Но я по-настоящему благодарна всем участникам за зацепку в памяти, и, может, вспоминая этот день, я буду вспоминать Катеринкин листочек, и научусь у той, кого должна учить, говорить: "Спасибо!".