Фрогги блюз. Повесть
ФРОГГИ БЛЮЗ
(повесть-экстраполяция)
Пролог
Вообще-то, меня с самого детства не привлекали всякие организованные походы в лес: за грибами там, или за ягодами. Об охоте и говорить нечего, до сих пор не понимаю этого жестокого увлечения. Но однажды, когда минуло мне тридцать пять лет, поддался я все-таки на уговоры приятелей и снарядился с ними по грибы. В лесу бродил я в резиновых сапогах, с корзинкой и перочиным ножиком в руках, и безуспешно выискивал заветную шляпку в траве. Искал грибы, а наткнулся на лягушку. Сидела она на небольшом гладком камне и с любопытством взирала на мою персону. Я подошел ближе, и тоже не обделил ее своим внимательным разглядыванием. Уж не знаю, что ей взбрело, но, недолго думая, прыгнула она на меня и попала прямо за голенище в сапог. Извлек я ее оттуда как можно аккуратней, чтобы не навредить, и решил забрать с собой.
Так появился в моем доме этот малахитовый питомец. Первое время был он тих и молчалив, сидел спокойно в своем аквариуме, приобретенном по такому случаю в ближайшем зоомагазине, и, казалось, даже скучал. Но на пятый день вечером стало слышаться мне какое-то, ни, то тарахтение, ни то потрескивание. И оказалось, действительно - звуки издает мой новый квартирант. Так и пошло - что ни вечер начинается его негромкий дрожащий монолог. Мало по малу, начал я улавливать смысл в этом трепании, начал разбирать слова и, наконец, совсем научился понимать его лягушачью речь.
Много разных историй рассказал мне с тех пор мой земноводный друг и сосед. Что в них выдумка, а что, правда, мне судить трудно, сам, рассказчик, об этом никогда не распространялся.
Одну из этих историй, тронувшую меня особенно, я даже потрудился и записал. Прошли годы, и захотелось мне поделиться той повестью. Может быть кого-то, как и меня, заставит она улыбнуться и погрустить. Чего ж здесь плохого? Хотя, признаюсь, человек я очень сентиментальный - и развеселить и опечалить меня может любой пустяк.
Однако так как авторства приписывать себе я не намерен (чем и объясняется появление здесь этого неуклюжего, "ни к селу, ни к городу" пролога), то - официально довожу со сведения читателя: история, повествующаяся ниже, записана со слов и одобрения прудовой лягушки по прозвищу "Квакин", проживающей (на момент изложения данного предисловия), по адресу: г. Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, дом 54, квартира... так себе квартира.
I
Лева родился и жил на болоте. Когда по вечерам, лишь наступали сумерки, и вся его лягушачья братия собиралась, чтобы почесать языки, после проведенного в трудах и заботах дня, а над болотом начинал звучать их хор, - Лева уплывал подальше, туда, где в камышовых зарослях уже давно облюбовал и обустроил себе укромное местечко. Там он погружался в любимое свое занятие - он думал. Думал он обо всем на свете. Думал, отчего, в один прекрасный день, тетя Роза и дядя Миша, собрав все свое многочисленное потомство, слезливо и коротко распрощавшись с сородичами, вдруг покинули болото? Поговаривали, что они отправились к троюродному брату дяди Миши, который якобы жил в южной части леса, где получше с пропитанием и более подходящий, для резко пошатнувшегося здоровья тети Розы, климат; кто-то утверждал, что им в наследство достался пруд в заброшенном, когда-то дворянском, имении; кто-то - был уверен, что старший их сын Веня получил должность управляющего в Солнечной Чаще и, как любящий сын и заботливый брат, на новое место прихватил все семейство. Говорили разное, но Леве было хорошо известно, какой необыкновенной силой наполняется лягушачье воображение, когда выдается случай пообсуждать знакомых в их отсутствие. Поэтому он искал свою, наиболее обоснованную, причину этого происшествия. Но не находил. Еще Лева думал о странных фразах, которые, уже не представляющий (из-за своей подслеповатости и неповоротливости) ни для кого опасности, старый филин дед Харитон, часто бормотал, сидя на ветке, такой же, как и он сам, древней сосны. Казалось, что - это мысли деда Харитона, блуждающие в его полудремлющем сознании, неожиданно, обрывками вырывались наружу. "Разновидностей много, индивидуальностей нет" - как-то проухал он. "Почему нет? - думал Лева, - Вон их сколько, индивидуальностей - цапля Надя, полоз Ибрагим, бобер Аркадий. Такие характеры, такие взгляды на жизнь! Еще какие - индивидуальности! Неповторимые!". Думал Лева и о необъяснимых явлениях природы, и иногда даже, по-своему их объяснял. Долгое время не мог он понять, почему, оттолкнувшись сильными мускулистыми лапами от кочки, он, взмывая вверх, чтобы схватить пролетающую муху, в конце концов, падал? Почему прекращался его полет? Что тянуло его обратно? И тогда, он додумался - что все в мире беспрерывно, все быстрее и быстрее, растет и расширяется. Расширяется Луна в небе, расширяется и растет камень, лежащий у холодного ключа, расширяется и растет падающая дождевая капля, расширяется и растет сам Лева. И вот, когда он прыгает, Земля вместе с болотом, расширяясь, догоняют его и так - возвращают восвояси. И никаких лягушачьих сил не хватит, чтобы это преодолеть. За такими, и всякими прочими, размышлениями проводил Лева свой уединенный досуг, да и в недосужий час замечали за ним окружающие задумчивость и рассеянность, или сосредоточенность, но на чем-нибудь постороннем.
Добрая и размеренная жизнь стояла на болоте. Цвели кувшинки, метались стрекозы, порхали бабочки. Бобер Аркадий возводил очередное свое строение; в одиночестве вышагивала по мелководью цапля Надя, курлыкая что-то себе под нос; лягушки праздновали бесконечные свадьбы, которые, по старой традиции, игрались в летние месяцы, а молодоженов, на радость старикам, с каждым годом становилось все больше и больше; лягушата штудировали в школе азы лесного образования и, после занятий, носились по глади болота и его окрестностям, в азарте своих, одним им понятным, играх. С ивы падали в воду и тонули маленькие смолянистые слезы, оставляя над собой расплывающуюся кольцами рябь. Все так же, как и вчера... все так же, как и год назад...
Но этим вечером - все было необыкновенно. Быстро рассеялся туман; вместе с ним пропали комариные рои; полоз Ибрагим стремительно проскользил по болотной воде разогнав большую компанию лягушек и, даже взглядом не покусившись на свою излюбленную добычу, влетел на берег и исчез в высокой траве; где-то благим матом заревел медведь Тихон Валерианович, чего за ним, почти, не водилось. А потом, сначала тихо, издалека, но все, нарастая и нарастая, стали тянуться к болоту, неведомые его обитателям и оттого пугающие их, звуки. Что-то глухо тарахтело и резко скрежетало.
Лева сидел в камышах на листе кувшинке и ничего из происходящего не замечал, он был погружен в исследование своих сновидений. Из этих глубин извлек его знакомый и встревоженный голос.
- Лев! Лев, просыпайся! - кричал Генка, бывший Левин соперник по спортивному плаванию.
- Ну, что случилось?! - раздосадованный тем, что раскрылось его убежище, хмуро спросил очнувшийся Лева.
- В этом-то весь вопрос! Ларион народ собирает. Важное сообщение будет делать. Я тебя уже полчаса ищу, поплыли быстрее. И они рванули, по старой привычке наперегонки, к Валуну Старейшин.
Валун Старейшин, наполовину вросший в берег, наполовину выступающий в болото, был для лягушачьего сообщества трибуной всех значимых событий и решений. Конечно, не существовало уже давно никаких старейшин, а был колониальный управляющий, назначаемый Высшим Лесным Советом и не сменяемый до тех пор, пока справлялся с возложенными на него обязанностями, то есть, пока не выживет из ума или не помрет. Но поскольку, история валуна уходила своими корнями в такие дремучие дебри болотного прошлого, упоминаний о которых не осталось и в легендах - все лягушки относились к нему с большим почтением и сакральным трепетом, никому бы, например, и в голову не пришло взобраться на валун ради праздной прихоти или с какой-либо хозяйственной целью, хотя и никакого запрета на это в уставе колонии не имелось.
Когда Лева с Генкой добрались до места, здесь уже собрались все лягушки, и их пучеглазые головки, теснясь, торчали из воды. Перешептываясь, перекрикиваясь, возбужденные, они создавали такую какофонию, что полуглухой дед Харитон, кряхтя, взлетел со своей ветки и скрылся в направлении восходящей луны.
Неизвестно откуда выпрыгнувший, управляющий Ларион очутился на вершине камня.
Ларион был уроженцем болота, но еще в молодости покинул он, с благословения родителей, отчий дом и перебрался жить на Большую Реку. Там, проявив упорство, рвение и недюжинный ум, занял он высокий пост в Высшем Совете и вошел в свет лягушачьего общества. Простые большереченские лягушки любили и уважали Лариона за мудрость и отзывчивость к чужим невзгодам, сослуживцы отмечали твердость и прямоту характера. Был Ларион принципиален и несговорчив, невзирая на чины, когда дело касалось сомнительных и не вполне справедливых решений. И не раз этим доводил до исступления и гнева, влиятельных особ. Как поговаривали злые языки - именно поэтому, и не без участия упомянутых персон, - перевели Лариона, сначала в другое ведомство, где должен был он налаживать культурные связи с далеким диким лягушачьим племенем, о котором только и известно было, что вроде бы оно существует, а потом, когда вошел он в преклонный возраст, и вовсе - с большими почестями спровадили его обратно к болотным пенатам, назначив, на должность колониального управляющего, которая, неожиданно, оказалась свободной. Языки же добрые болтали такую ерунду, что приходится думать, будто истина предпочитает, все-таки, исходить из уст злонравных и циничных, а благонамеренных доброзвонов обходит за версту.
На родине приняли Лариона поначалу холодно, ибо, хоть и был он их земляком по рождению, но давно уже отвык от болотной жизни, ее обычаев и порядков, и казался местным - скорее чужаком, чем своим. А начальников со стороны в таких маленьких поселениях, ведь, правда, - жуть как не любят. Но Ларион не обижался, и вооружившись своим многолетним опытом, стал осторожно, чтобы не вызывать осуждений, вводить в колонии некоторые, на его взгляд необходимые, изменения. Основал он школу дозорных, чтобы заменить ими, уже давно не справляющуюся со своей задачей сторожевую службу (для чего даже вызвал из Солнечной Чащи старого, видавшего виды, инструктора Селивестра); организовал общедоступные ясли для головастиков, освободив молодых родителей от круглосуточных хлопот; стал регулярно проводить спортивные состязания; устроил склад продовольственных запасов, на случай, если настанут на болоте голодные дни. Так что, прошло немного времени и колонисты уже души в нем не чаяли, и воздавали хвалу небесам за такую благодатную кадровую перестановку.
...Колонисты затихли. В юности у Лариона развилось искривление позвоночника, и с возрастом на спине вырос огромный горб, который придавал ему теперь - особенно внушительный авторитет. Щурясь, из-под своего горба Ларион оглядел собравшихся колонистов.
- Братья и сестра мои! - глубоким, дрожащим голосом начал управляющий свою речь. - Природа преподнесла нам высочайший, редкий и неотъемлемый дар, создав нас земноводными. Как мало на свете творений способных жить в воде и на суше, и как скудно, ограниченно и небезопасно существование остальных. Сколько же раз с начала времен этот дар спасал нас?! Ни один арифметик не сочтет, ни один историк не подытожит. Когда-то и наше родное болото не знало ни одной лягушачьей икринки, не слышало ни одного лягушачьего "ква". Но мы пришли, и поселились, и возлюбили его, и приросли душой к его топям и берегам. Мы пришли, потому что способны - уйти с одного водоема и прийти к другому. И сегодня я вынужден объявить вам: пришло время покинуть наше болото.
Среди собравшихся прокатился вздох недоумения.
- Да! - продолжил, после паузы, Ларион. - Над болотом нависла неотвратимая угроза. За ним пришли Странные, а значит - болото иссушат.
И вновь среди собравшихся прокатился вздох, но уже отчаяния.
- Все вы знаете, что в случае вынужденного переселения, нас примут и разместят на Большой Реке. Посему, ровно через два дня, после заката, назначаю Исход колонии. Желающие отправиться к другим поселениям, обязаны до конца завтрашнего дня оповестить об этом дежурного по миграции.
И управляющий повернулся в сторону леса, готовясь спрыгнуть с валуна.
- А головастики? - чуть слышно, но заполнив собой все пространство, прозвучал голос Леси, недавно выведшей, в супружестве с молодым дозорным Константином (по жестокости судьбы именно он первым заметил и сообщил Лариону о приближении неизвестных громад), свое первое потомство. На мгновение всем почудилось, что горб Лариона стал еще больше. Ничего не ответив и не обернувшись, управляющий прыгнул, и скрылся за валуном.
После собрания, притихшие лягушки стали расплываться, каждая со своим семейством, чтобы обсудить и переварить, так внезапно и фатально изменившиеся, обстоятельства их жизни, и пища эта была тяжела и горька. Лева же, лишенный стараниями цапель, налетевших два года назад на болото, близкой родни, отправился в одиночестве к своим камышам. То, что он уйдет с большинством на восток к Большой Реке, Лева решил сразу и без колебаний. Сейчас его ум будоражили другие вопросы. Кто такие эти Странные, и как они высушат болото, если даже Солнцу это не удается? Воображение рисовало, как огромные раскаленные докрасна существа вползают в воду и та с шипением превращается в пар, и вот уже над растрескавшимся сухим дном поднимается белое облако - то, во что превратилось их болото. Потом в голову Леве пришла другая идея, что Странные - никакие не раскаленные, просто, они как губка впитываю влагу, за счет которой живут. Они странствуют по миру в поисках водохранилищ, иссушая их согласно своей природе, и винить их за это было бы глупо. Так или иначе, думал Лева, а Исход неизбежен и главная опасность для колонистов на сегодня заключается не в потере болота, покидать которое, впрочем, было безумно жаль, а в самом переходе к Большой Реке. Сухопутные путешествия для лягушек всегда таят угрозу, и угроза эта увеличивается кратно, когда мигрирует целая колония. То, что до Большой Реки доберутся далеко не все, Лева понимал прекрасно.
На следующий день случилось одно примечательное событие. Молодые родительские пары, чьи дети еще не вышли из возраста головастиков, приняли решение не покидать болота и до конца оставаться со своим потомством, разделив его прискорбную участь, о чем сами и сообщили дежурному по миграции Августу. Ближе к вечеру всех их собрал Ларион. Они удалились от посторонних глаз и ушей (на этот раз посторонними стали все остальные обитатели болота), и разговор их продлился почти до полуночи. Никто до сих пор не знает, как удалось управляющему убедить этих отчаявшихся, готовых на любые муки и погибель, лишь бы - не расставаться со своими милыми чадами, несчастных, избрать другой путь. Наутро стало известно, что малыши остаются под присмотром трех, самых старших родительских пар. И хоть вся колония была покрыта флером печали, было в ней шесть пар больших влажных глаз из которых, сквозь, глубокую и темную, как само болото, грусть, пробивались лучики радости. Здесь я, повинуясь святому долгу перед подвигом этих Великих, не раздавленных роком, самоотверженных, оставивших на все времена и всем племенам пример истинного героизма и святой жертвенности, лягушек, назову их имена - Анна и Валентин, Жаклин и Петр, Виктория и Натан.
На закате, у Валуна Старейшин собрались, разделившись на две группы, новоявленные переселенцы. Первая группа, составлявшая значительное большинство колонии, а именно сорок три семьи, готовилась отправиться к Большой Реке. Остальные девять семейств пожелали отбыть в иные места пребывания, причиной тому, послужили: наличие родственников или близких друзей в предпочтенных колониях и уверенность в их гостеприимстве. Первых возглавил Ларион. Проводниками для вторых должны были стать собственные разум и чутье.
Последний раз взглянул Лева на свое поросшее тиной отечество, мысленно попрощался с камышовой кельей, и от всей души пожелал чуда остающимся соплеменникам. Ярко сверкали в ночном небе росинки звезд, прохладный воздух приятно окутывал тело, и Лев сделал свой первый прыжок в новую, с самого своего старта сулящую опасности, жизнь.
II
Спустя несколько часов после того, как переселенцы оставили болото, дозорные из авангарда подняли тревогу. Оказалось, что на пути их поджидает дюжины две полозов во главе с Ибрагимом. Вероятно, этот проходимец, каким-то образом разнюхал о планах колонистов и решил устроить им засаду, не забыв при этом проявить радушие и позвать на пирушку своих сородичей. Ларион, переговорив с дозорными, принял решение: разделиться на две группы, обойти неприятеля с флангов и, достигнув безопасного расстояния, вновь слиться в единый фронт и продолжить путь. Лева попал в группу огибающую дармоедов с севера. Покуда зона опасности не была преодолена, лягушки, все как одна, проявляли исключительные хладнокровие и прыть, не мешкая, они скакали вслед за дозорным Константином и серебряный лунный свет отражался от их влажных спин. Лева держался позади молоденькой девицы, которую замечал раньше на общих собраниях и считал довольно привлекательной. Пересекая небольшой овраг, красотка, прыгнув, вдруг увидела, что летит прямехонько на огромного полоза, притаившегося у сваленного ветром, старостью и собственным весом дуба. От переизбытка, простительных в такой ситуации, чувств, с ней случился обморок, и она камнем шлепнулась на землю. Лева, заметив этот заскок в поведении спутницы, остановился, чтобы оказать помощь. Как возвращать в сознание девиц, он и понятия не имел, поэтому решил ждать, пока та не очнется самостоятельно. Сторожить доступ к телу ему пришлось до самого рассвета.
Дрыгнув очаровательной лапкой, лягушка пришла в себя и увидела смущенно улыбающуюся физиономию Левы. Спохватившись, она в тревоге прошептала: - А где полоз?
- Какой полоз? - удивился Лева.
Девица взглянула на то место, где ночью ее поджидала змея, и увидела извивающийся высохший корень упавшего дуба. "Идиотка" - подумала она про себя, но вслух сказала: - Ах, это наверно мне приснилось, извини.
- Ничего себе! - искренне удивился Лева. - Не думал, что в обмороке можно видеть сны.
- А я тебя знаю, - повеселев, сообщила ему собеседница. - Ты - Лева - чудак из камышей.
Такого эпитета в свой адрес Лева не ожидал и огорчился, горечи добавило и осознание того, что секретность его убежища на болоте, оказалась чистейшей фикцией.
- Да, - буркнул он. - Меня зовут Лева, а тебя?
- А меня зовут Нелли, - передразнивая, ответила она в тон Леве и вернула ему своей пародией прежнее расположение духа.
Потом они долго, доверившись своему обонянию, по следам нагоняли колонистов. По дороге делились друг с другом своими надеждами и опасениями, связанными с новым местом жительства, сожалели о потерянном доме, рассказывали забавные случаи из жизни, удивлялись и радовались, когда выяснялось, что у них есть общие знакомые. После полудня, они, наконец-то, добрались до своих. Переселенцы мирно отдыхали на привале после ночного марш-броска и очень обрадовались, когда появились отставшие, - так как считали, что они, все-таки, попались в ловушку Ибрагима и погибли. После этого случая, Лева и Нелли стали держаться вместе.
На третий день похода, выбрав место для привала (а двигался наш многочисленный отряд только по ночам, чтобы уберечь себя от перегревания), лягушки окунулись в дремотную негу. Густые кроны высоких раскидистых дубов дарили спасительную тень, сырая после дождя почва, испаряясь, увлажняла кожу амфибий, и все располагало к безмятежному восстановлению иссякших за ночь сил. Не дремали только Лева и его новая подружка Нелли.
Покинув тень дубравы, Нелли и Лева выбрались на ромашковую поляну. Здесь, в зелени травы и благоухании цветов, они болтали о всякой всячине и с удовольствием несли вздор.
- Что ты, Лева, - хохотала Нелли. - Разве может лягушка победить медведя?! Твои теории даже не из области фантастики, они - из практики доктора Карла!
- Это, что еще за доктор Карл? - поинтересовался Лева.
- Ты не знаешь доктора Карла? - удивилась Нелли. - Он содержит клинику для бывших управляющих. А всем известно, по какой причине управляющие становятся бывшими.
- Ага, ты считаешь меня сумасшедшим?! - шутя, возмутился Лева. - Ну, тогда, по тебе плачет приют тетушки Доминикии!
- Приют для мутировавших?! Значит, по-твоему, я мутантка?! - Нелли сделала вид, что собирается кинуться в драку.
- Конечно, мутантка! Где ты видела нормальную лягушку, такой красоты?
- Ах, оставьте, сударь, - кокетливо отведя глазки в сторону, ответила Нелли.
После недолгого молчания, Лева, уже серьезно, сказал: - Нелли, когда мы придем к Большой Реке, нам всем предложат выбрать место для жилища, - он сделал паузу, подбирая правильные слова, - Я, в общем-то, привык, и мне даже нравится, точнее, нравилось, жить одному. Но я тут подумал, что если у меня будет семья? Тогда выбирать место надо с этим учетом. Да. А если бы я знал, с кем создам семью, то и жилище бы мы выбрали вместе... - тут Лева совсем смутился, и выпалил: - Нелли, давай выберем его с тобой.
Нелли посмотрела в его глаза и ответила так:
- Давай сначала доберемся до Большой Реки.
А до Большой Реки еще было, ой, как далеко. Путь до нее от болота, учитывая избранный колонистами график движения и не беря во внимание непредвиденные задержки, составлял около пятидесяти дней. Действительно, зачем что-то загадывать на конец такого долгосрочного, непредсказуемого, находящегося только в начале своего развития, предприятия. Как-то это недальновидно.
Нагулявшись, они вернулись на привал и увидели, что переселенцы, вместо того, чтобы отдыхать, собрались под кроной широкого дуба, и что-то взволнованно обсуждают. Друзья поспешили узнать, что происходит.
- Что стряслось? - спросил у младшего дозорного Дани Лева, когда они с Нелли присоединились к толпе.
- Хм, ты почти угадал, - усмехнулся Даня, - Вон видишь, - он кивнул на крону дерева. - Бабушка Инесса на ветке сидит? А вот, как ее оттуда стрясти - никто пока не знает.
- Как же она там очутилась? - спросила удивленная Нелли.
- Анекдот, который я своим внукам буду рассказывать! Ругалась она, как обычно, с дедушкой Кириллом, и присела на корень этого дуба. Вон, видите, торчит, здоровенный такой?
- Да! Ничего себе, что за корень! Как это он растет, не вниз, а вверх?! - опять удивилась Нелли.
- Это он сейчас - торчком, а до этого был придавлен к земле, вон тем большим камнем, видите? Бабушка Инесса сидела на этом корне, и поносила, на чем свет стоит, дедушку Кирилла. Тот, к слову, ей тоже не уступал. И только дедушка Кирилл поинтересовался - как это бабушку Инессу земля носит, и пожелал ей провалиться сквозь эту самую землю - заклинание сработало. Но немного наоборот. Откуда-то выскочил перепуганный лосенок и, промчавшись рядом с дубом, по пути налетел на камень и сдвинул его. Корень, освободившись от гнета, резко выпрямился и запустил бабушку Инессу вверх. С тех пор, она там, на ветке и сидит.
- Как же ее оттуда снять? - спросила Нелли.
- Как раз об этом все сейчас и думают. Прыгать она боится, а что еще можно предпринять - неизвестно.
Лева и Нелли пробрались поближе к дубу и оказались в гуще обсуждения возникшей проблемы.
- Ну, нет других выходов, - утверждал кто-то из переселенцев. - Только если сама спрыгнет.
- Кто ж ее на это уговорит? Видите, как уперлась?
- Может ее чем-то напугать?
- Чем ее напугаешь?! Она и так перепугана до полусмерти.
- Тогда приманить чем-нибудь?
- В ее-то возрасте?!
Появился Ларион. Он осмотрел место происшествия, оценил положение пожилой колонистки, и прокричал ей: - Уважаемая Инесса! Слушайте меня внимательно! Там, чуть позади вас, на ветке болтается большой высохший лист! Вы осторожно подползите к нему! Подползите и зацепитесь за его стебель! Вместе с листом вы плавно и безболезненно опуститесь на землю! Вы все поняли?!
Старушка кивнула.
- Действуйте! - скомандовал Ларион.
И, к удивлению всех присутствующих, бабушка Инесса повиновалась.
Ларион слукавил - никакой плавности падению лягушки, сухой дубовый лист не сообщил. Бабушка Инесса бухнулась в мягкую траву, и отделалась легкой мигренью. Потом она долго зачем-то искала дедушку Кирилла и выпытывала у всех встречных место его нахождения. А дедушки и след простыл, правда, до поры до времени, пока не охладел ее гнев.
III
На следующее утро пришла большая беда. Колонисты перебирались через опушку леса, и Ларион заметил, как между деревьев мелькнуло, что-то рыжее. Приказав всем замереть, управляющий запрыгнул на небольшой холмик и стал всматриваться в лесные заросли. И тут из чащи вышла худая, По-всему видно, истощенная голодом, лисица. Опустив голову, она вынюхивала в траве следы хоть какой-нибудь пригодной в пищу добычи. Ларион дал команду прятаться, кто куда может, а сам, оставаясь на своем возвышенном посту, следил за действиями подопечных и подсказывал неособо смекалистым подходящие для укрытия места. Лисица, услышав его кваканье, вздернула морду. Их взгляды пересеклись, и дни Лариона были сочтены.
Вместе с управляющим, в этот день, на опушке, простились с жизнью еще шестнадцать переселенцев. Только через два часа после случившейся резни, Константин, назначенный накануне старшим дозорным, решился на вылазку. Вернувшись, он заверил всех, что опасность миновала, и лягушки, еще находящиеся во власти страха, стали потихоньку выбираться из своих убежищ.
Гибель Лариона - беспрекословного авторитета и любимого всеми вожака, подействовала на колонистов морально разлагающе. На привалах стали высказываться сомнения по поводу правильности выбора их маршрута; в некоторых семьях вдруг вспомнили давно забытых родственников, которые якобы проживают в куда более доступных, чем Большая Река, колониях; появились даже такие энтузиасты, которые предлагали основать новое поселение у ближайшего источника воды, будь то хоть едва струящийся ручеек. В общем, назревал раскол. Формально руководство переходом было доверено старшему дозорному Константину и дежурному по миграции Августу, но подчинялись им нехотя и скорее по инерции - пока еще не остыло в душах колонистов чувство всепроникающей, гипнотической власти Лариона. Масло в огонь подливала и устоявшаяся жаркая погода. Шел седьмой день похода, и уже три дня, как не было не только какого-нибудь дождика, но и даже мало-мальски прохладного ветерка, спасали лишь случайно найденные, глубокие, скрытые днем и ночью в тени, овраги, на дне которых еще сохранялась, не успевшая испариться и уйти в почву, влага. Изнуренные переселенцы раздражались по любой незначительной причине; вспыхивали ссоры, нередко перерастающие в потасовки; друг на друга сыпались обвинения во всех лягушачьих грехах.
Лева и Нелли старались избегать компаний и проводили большую часть времени вдвоем. Родители Нелли, мудрый добряк Иннокентий и не менее добродушная супруга его Галина, дружбе дочери с Левой не препятствовали, и против их такой уединенности не возражали, так как понимали, что в коллективе сейчас не лучшая атмосфера.
Вот и сегодня, отдохнув после ночного перехода, как только спал полуденный зной, Лева и Нелли покинули лагерь и отправились изучать его окрестность. Вскоре, на пути им встретилась небольшая группа лягушек. Среди них был Генка, который, увидев Леву, поспешил к нему навстречу.
- Привет, вы чего здесь? - спросил он, с любопытством поглядывая на Нелли.
- Да так, гуляем. А вы?
- Мы,.. - замялся Генка. - Мы воду ищем.
- Гена! - окрикнули его. - Кто там с тобой?!
- Старые приятели! - отозвался Генка, неожиданно включив в список старых приятелей и Нелли.
- Так идите к нам!
Из вежливости, Леве и Нелли пришлось принять приглашение.
- Значит, - продолжил, судя по всему прерванную речь, крупный, упитанный колонист. - Выбор у нас не велик: или мы все погибнем на пути к Большой Реке, или повернем на север, и тогда, будем иметь хотя бы шанс на выживание. Я мог бы уйти один, но мне не безразлична судьба единородцев. От одной только мысли, какая участь уготована им в ближайшие дни, сердце мое леденеет... и именно это чувство, и любовь ко всему лягушачьему народу, толкают меня на принятие жестких и решительных мер. Иначе говоря, я должен взять управление колонией в свои руки. И, поскольку в настоящих условиях времени на уговоры и убеждение у нас нет, взять это тяжелое бремя необходимо силой.
- Это же заговор, - взволнованно шепнула Нелли Леве. Лева взглядом призвал ее к молчанию.
- Вы, Порфирий, конечно, все правильно говорите, - сказал, уже не молодой, но бодрый и юркий ляг. - Но есть ли у вас план действий, для осуществления задуманного? Это ведь не шуточки - взять силой. По ту сторону баррикад - дозорные - ребята весьма и весьма не малахольные.
- Да, Николос, - ответил Порфирий. - План у меня есть. Мы должны, как это ни прискорбно, организовать их ликвидацию. Для чего я предлагаю предпринять следующее. Сегодня утром мне стало достоверно известно, что неподалеку от нашего бивака гнездится стая ворон, и впервые в жизни, такое соседство я могу назвать - большой удачей. Заманив дозорных под клювы этих стервятников, мы в одном прыжке поймаем сразу двух, а то и трех стрекоз: избавимся от официальной, но губительной для всех, власти, не обагрив при этом собственные лапы кровью сородичей; и, умело дав правильную оценку произошедшему, вселим страх перед будущим в сердца колонистов. Тогда нам останется лишь поднять брошенные вожжи руководства и направить карету истории и наш поход в нужное, спасительное русло.
- И как же мы их туда заманим? - опять встрял неугомонный Николос.
- Не без вашей помощи, уважаемый, - ответил Порфирий Николосу, чем привел последнего в некоторое оцепенение. - Да, да, Николос, вы сыграете первого сверчка в этом концерте. Вы сообщите Константину, что, шатаясь по лесу в поисках гастрономических удовольствий, наткнулись на семейство Корнелия, которое, как мы знаем, еще с болота отправилось к Зеленным Камням. Так значит, вы, Николос, скажете, что Корнелий заплутал, что семья его, как и он сам, находится в бедственном положении, что все они измождены жарой и долгими блужданиями, и едва могут передвигаться, и, что, если не поспешить к ним на подмогу, для бедной семьи все может закончиться плачевно. Вы скажете, что для спасения гибнущих, потребуется серьезная физическая сила, и ненавязчиво намекнете, что неплохо было бы привлечь для этой операции всех дозорных. Памятуя о характере Константина, думаю, намека будет достаточно. И тогда вы отведете спасательный отряд к условленному и, увы, трагическому месту, там же, в укрытии, вас будет ждать Гена. А когда наступит решающий момент, вы поднимете шум, да такой, чтобы не одна ворона не осталась равнодушной, и спрячетесь в подготовленном Геной убежище. Остальное предоставьте судьбе в черном оперенье.
Николас поморщился и, выдержав паузу, чтобы придать значительность своим словам, которых впрочем, было не много, заключил: - Решено.
- Ну, а вы, молодежь? Вы с нами? - неожиданно обратился Порфирий к Леве и Нелли.
- Мы... - протянул Лева.
- Мы идем к Большой Реке, - твердо ответила Нелли.
Порфирий с укором взглянул на Генку, но потом, надменно улыбнувшись, сказал: - Что ж, хоть это и самоубийство, но, как говорится, пусть мхом стелется ваша дорога. Но это позже. А пока вам придется претерпеть, недолгое я надеюсь, ограничение в свободе. Вы слишком детально осведомлены о нашем правом, но не публичном мероприятии.
- Приглядите за ними, ребята, - приказал он кучке молодчиков, составляющих, по-видимому, боевой костяк заговорщиков.
Под конвоем пятерых из них, Лева и Нелли были препровождены подальше от лагеря, к большому, расколотому неизвестной стихией камню. Задержанных заставили влезть в небольшую выбоину, и они оказались заключены в каменной яме, под присмотром неморгающей стражи.
- Надо что-то делать, - заговорила возмущенная Нелли. - Надо предупредить Константина.
Лева молчал. Он напряженно думал. Потом, смирившись, успокоил не то Нелли, не то себя самого: - Но что мы можем? Что мы можем?
Вскоре послышался голос одного из стражников: - Братцы, а вам не кажется, что где-то здесь рядом вода? Я вот, прям чую.
- Да уж, есть что-то в воздухе, - ответил ему один из соратников.
- Давайте-ка, я сгоняю, одним глазком погляжу, а, Боб? - предложил первый.
- Давай, только быстро, - согласился Боб, судя по приказному тону, возглавлявший этот караул.
Нелли и Лева лежали на дне ямы и, стыдясь своего унизительного бессилия, старались не смотреть друг другу в глаза. Спустя полчаса следопыт вернулся. Весело и гордо он заявил: - Нашел! Есть вода! Там на востоке. Здоровенный котлован. Спустился, и на тебе, даже не зацвела еще.
- Так, - вновь заговорил главный. - Отлучаемся по очереди, сначала ты, Егор, и ты, Женька, потом мы с тобой, Соломон.
- Я - терпеть - не могу, - жалобно простонал Соломон. - Никак не могу.
- Ладно, - сжалился главарь. - Мы тут и вдвоем справимся. Берите этого с собой. И не возитесь там.
Наступило молчание, продлившееся недолго.
- Слышь, Артем? - тихо сказал Боб.
Лева и Нелли напрягли слух.
- Что-то мне тоже невмоготу, подохну, если не напьюсь. Ты сиди тут тихо, а я быстро к котловану, и сразу отправлю к тебе кого-нибудь из ребят. Договорились?
- Добро, - ответил, после водопоя безразличный ко всему, Артем.
- Это наш шанс, - процедил, как можно тише, Лева. - На счет три, выпрыгиваем и, не оглядываясь, в лагерь, к Константину.
Нелли кивнула. Они выждали время, чтобы главарь успел удалиться на приличное расстояние, и Лева начал отсчет: - И раз, и два, и три...
Когда над головой Артема пролетели, выпрыгнувшие из своего заточения, и пустились наутек, арестанты, страж посчитал нецелесообразным бросаться в погоню. Взвесив все "за" и "против", он, не мешкая, сам направился в лагерь. В голове его выстроилась непреступная крепость оправдательных аргументов. "На кой черт, мне эта нервотрепка? - думал Артем. - Валялся бы сейчас в тенечке, да комаров считал. Дурак!"
Тем временем, Лева и Нелли были уже на подступах к лагерю, и тогда на пути им встретился спасательный отряд во главе с Константином и ведомый проводником Николосом.
- Константин! - в один голос закричали беглецы. - Это измена!
Николос, узнав их, метнулся в сторону.
- Держите его! - все так же хором, крикнули Лева и Нелли.
Двое дозорных бросились за улепетывающим Николосом и быстро настигли беглеца.
Вечером того же дня было созвано общее собрание. Когда были оглашены все подробности тайного замысла заговорщиков, шокированные их подлостью и коварством, колонисты потребовали адекватного, то есть не менее кровожадного, возмездия. Но Константину, все-таки, удалось убедить лягушачий кворум, в чрезмерности этих требований. Он предложил поступить с обвиняемыми, на удивление мягко, а именно - выпроводить их на все четыре стороны, в том числе и на сбившую их с нравственного пути северную. А так как главным объектом покушения был сам Константин, колонисты решили, что последнее слово должно остаться за ним.
Но были в этой истории и свои отважные герои. Поступок Нелли и Левы сочли, куда более бесстрашным и самоотверженным, чем они сами себе представляли, о них слагали песни, в их честь меняли детям имена. Купаясь в лучах славы, которые, как и солнечные, любую лягушку могут довести до умопомрачения, Нелли и Лева не возгордились, а даже наоборот, как-то незаметно для себя, перестали сторониться соплеменников. Впрочем, и соплеменники ведь теперь переменились. Случай с Порфиреем образумил и сплотил их, были забыты старые и свежие обиды, утихли и сошли на нет - разговоры о поисках иного, чем избранное в начале Исхода, пристанища. Дружно и бодро лягушки продолжили свой поход к Большой Реке. Какую роль сыграли, в восстановлении этой идиллии, изменившиеся погодные условия - пришедшие, вместе с короткими, но частыми дождями, прохлада и ветерок, можно только косвенно предполагать.
IV
В идиллии прошла неделя, но вот, в очередной из ночных переходов, когда до рассвета оставалась еще добрых пара часов, всем переселенцам был отдан приказ прекратить движение. Причина этой внезапной остановки, стала известна только утром. Оказалось, что авангард дозорных, всегда опережающий основную группу на несколько сотен прыжков, на этот раз действительно повстречал в дороге знакомое семейство, и это было семейство дяди Миши и тети Розы. Испуганные родственники прятались в корнях заросшего лопухами пня, который, по необъяснимым причинам, вызвал подозрение у бдительного дозорного Луки. Лука, чтобы развеять свои сомнения, стал пробираться под эти самые лопухи, где и обнаружил дрожащих от страха бывших сограждан. Радость от этой встречи не имела берегов, по крайней мере, со стороны дяди Миши, тети Розы и иже с ними. Они-то и поведали, какая опасность ожидает колонистов на их пути.
Из рассказа дяди Миши (иллюстрированного яркими, красочными, призванными вселить ужас и панику в души слушателей, дополнениями, постоянно перебивающей его, тети Розы), стало известно, что дальше на востоке расположилось кочующее племя лягушек-каннибалов, и по всем окрестностям рыщут их банды. Само бедовое семейство едва не попало в их беспощадные лапы и три бесконечных дня пряталось под эгидой фортуны и известным пнем.
В уныние и тревогу повергла колонистов весть о таком соседстве. Каннибалы, эти отвратительные отщепенцы рода лягушачьего, сами себя считали высшим звеном в видовой иерархии, и именно на этом основании провозгласили за собой исключительное право пожирать менее родовитых собратьев. Не гнушались они ни икрой, ни головастиками. Легенды об их жестокости не передавались из уст в уста, ими не пугали непослушных детишек, даже посылая самые страшные проклятья самому заклятому врагу - к их участию не призывали. О них побаивались даже подумать.
Безотлагательно Константин и Август провели совет, на котором было решено объявить переход на военное положение. Мужскую часть населения разбили на боевые отряды, и приказали ждать особых распоряжений. Леве, принимая во внимание его недавний успешный опыт борьбы с насилием, доверили командование одним из таких отрядов ополченцев. После назначения командиров, Константин провел для них краткий курс военного дела.
- В первую очередь, - сказал он. - Вы должны помнить, что, по причине некоторых физиологических особенностей каннибалов, справиться ни с одним из них в одиночку, ни одной обычной лягушке не под силу. Решаясь на открытую схватку, мы должны всегда иметь численное превосходство, по меньшей мере - вдвое. Наше счастье, что они предпочитают проводить свои вылазки, мелкими, как правило, состоящими из одной - двух шаек, группами, и редко выступают крупными организованными формированиями. Средняя шайка насчитывает восемь - девять особей, поэтому в каждый наш отряд мы включили по сорок бойцов. В свою очередь, каждый отряд делится на двадцать ударных единиц. Ударная единица - это два бойца, обученных - этому придется уделить особое внимание - нейтрализации одного каннибала. Тактика ведения боя, если таковой неизбежен, сводится к следующим действиям: ударная единица выбирает в качестве цели одного противника и атакует, атака должна начинаться всеми ударными единицами одновременно и молниеносно, чтобы не дать возможность врагу опомниться и объединиться. Важный момент: в живых оставлять никого нельзя, - если в ставке их племени дознаются о нашем существовании, да еще и сопротивлении, - нам не избежать преследования всей сворой этих сволочей. Стратегия же наша такова - как можно быстрее и незаметней выбраться из подконтрольной им территории. Вопросы?
- Выбираться-то мы как будем, всем скопом, или разделимся? - спросил Свирид, один из дозорных, а теперь, по совместительству, и командир отряда.
- Идти всей колонией, конечно, будет сложно, тут нам не миновать нападения, но разделяться, по моему мнению, куда опасней. Для перемещения, предлагаю использовать военное походное построение "икринка" - отряды образуют оборонительное кольцо вокруг остальных переселенцев и ведут их к осуществлению, озвученной здесь, стратегии. Итак, - подытожил Константин. - На тренировку ударных единиц даю время до послеполуденной трапезы. Инструкторами назначаю Луку, Батраза, Селивестра, ну и себя. Далее отдых. С наступлением сумерек, мы выступаем. Командиры, собрать отряды для полевых учений.
- Есть! - в один голос квакнули командиры.
На практические занятия по боевому искусству Левин отряд попал к старому и вечно хмурому дозорному Селивестру. Выстроив подопечных перед собой полукругом, он, оглядев их, обреченно вздохнул и громко, чтобы дошло до каждого, заговорил:
- Каннибал. Существо о четырех конечностях и одной пасти. Отличается злобным, неуравновешенным характером, легко впадает в ярость. На задних лапах имеет по три, острых как осока, когтя, в схватке с себеподобными применяет их для вспарывания животов. Пасть - опасна двумя рядами игольчатых зубов, в бою используется для вскрытия шейной артерии противника. Отсюда рекомендация: встретитесь с ним один на один - либо уносите лапы, либо передавайте пламенный привет прадеду моему Гавриле, почившему, тому без малого тридцать лет назад. А теперь перейдем к освоению техники устранения сего исчадия реликтовой старины.
Селивестр вызвал трех добровольцев и, распределив между ними роли, стал наглядно и с неестественной для своего возраста ловкостью, обучать новобранцев смертоносным приемам борьбы.
По завершению тренировки, когда ратников отпустили на: кровью, ушибами и вывихами заслуженный отдых, Лева поспешил навестить Нелли. Рассказав вкратце все новости и поведав о своих успехах в военной карьере, он вдруг заметил в ней печальную взволнованность и бледность.
- Что с тобой? Ты здорова?
- Лева, мне страшно. Страшно за себя, за родителей, за сестренок и братьев, за тебя. Особенно за тебя. Ведь, если что-нибудь случится, а я чувствую, что что-то случится, ты будешь там в самом пекле. А ведь ты такой...
- Какой? - строго спросил Лева.
- Ну, такой...
- Слабый?
- Нет, не слабый. Ты - неприспособленный. Вот.
- Захочешь выжить - приспособишься, - сказал, улыбаясь, Лева. - А ты, не бойся. Пусть только сунутся, посмотрим, кто кого съест.
...На лес опустились сумерки. Переселенцы выстроились "икринкой" и ожидали сигнала к выступлению. Не в воздухе - свежем и прозрачном, а в умах лягушачьих, предчувствовалась гроза. Стрекотали сверчки; где-то по своей тропе, с шумом пробежали кабаны; легкий ветерок гладил пышную шевелюру деревьев шелестящих от удовольствия; и Константин трижды гортанно протрубил. Колония двинулась навстречу судьбе.
Когда серп месяца взошел высоко, и тускло осветил лесную поляну, на нее вышли фронт и тыл наших героев. На сердце у Нелли было неспокойно, и она, решив проведать Леву, направилась к расположению его отряда. А в это время из леса, наперерез Леве и его подразделению, с диким гиканьем выскочила банда каннибалов. Ополченцы приготовились к отражению атаки. Еще мгновение и все ударные единицы бросились на врага. Лева уже добивал, удерживаемого за задние лапы напарником, и корчащегося в агонии, лиходея, как вдруг краем глаза заметил в самой близости от побоища замершую от ужаса Нелли. "Что ты здесь делаешь, дуреха?!" - пронеслось у него в голове. И тут случилось непредвиденное. Крупный, разъяренный каннибал, расправившись с противостоящей ему ударной единицей, заметил, оставшуюся в одиночестве, хрупкую, беспомощную Нелли, и кинулся к ней с явным намерением растерзать. Рассудок Левы вскипел и затуманился. Не помня себя, он рванул вслед за разбойником и в несколько прыжков настиг его. Прыгнув на спину каннибала, Лева обхватил передними лапами его толстую, мощную шею, а задними - упругое брюхо, и впился зубами в отражающий свирепое безумие глаз. В горло Левы протекла теплая приятная на вкус тягучая жидкость. Каннибал взревел и стал скакать во все стороны, пытаясь сбросить своего наездника. Лева не сдавался. Сдавив покрепче шею противника, он сомкнул челюсти на втором его глазе. Лишив, таким образом, каннибала трезвого и любого другого взгляда на вещи, Лева отпустил его, и тот умчался в лесную чащу, расшибая по пути о стволы деревьев и прочие твердые препятствия свой, столь непробиваемый для идей мирного сосуществования, лоб. Мучения его вскоре прекратились - не дожив до рассвета, бедняга угодил в клюв, поначалу, удивленной его странным поведением, но недолго над этим раздумывающей, сове.
Триумфальной победой ополченцев окончилось это кровопролитное сражение. Враг был полностью разбит и уничтожен. Но лягушачий дух войны Адеб, покровительствовавший в этот раз колонистам, взял с них и свою плату - на поле брани пали двенадцать отважных Левиных бойцов. Скорбящие соотечественники приняли эту жертву с должным чувством глубочайшей благодарности; родственникам погибших воздали причитающиеся их сыновьям, мужьям, отцам и братьям почести. Боготворила своего персонального спасителя и Нелли. И для Левы никакие лаполескания современников и лапопреклонения потомков сравниться не могли с теми объятиями, в которые заключила его подруга. За такую награду он, не задумываясь, отдал бы и собственный глаз.
V
Порфирий в сопровождении Николоса и еще двадцати своих последователей, покинув, под клеймящие их позором напутствия, лагерь, направился на север.
- Ну, что, предусмотрительный вы наш, план-то ваш провалился, - не скрывая упрека и издевки, сказал ему Николос.
- Подчиненные, дорогой Николос, все портят подчиненные, - ответил Порфирий, - Кто бы мог подумать, что эти остолопы, - и он бросил недобрый взгляд на бывших надзирателей Левы и Нелли. - Променяют свое и наше с вами светлое будущее, на глоток тухлой воды. Вы не находите, что они заслуживают более строгого наказания? Ведь, если разобраться, на них лежит двойная вина. Во-первых, они участники заговора, и тут мы вынуждены разделить с ними участь изгнанников, а во-вторых, они проявили преступную халатность, в результате чего, собственно, заговор и был раскрыт. Однако, где же расплата за эту провинность? Где справедливость, я вас спрашиваю?
- Я думаю, - сказал хитрый Николос. - Следует дождаться более подходящего момента, чтобы потребовать возмещения ущерба. С тем, что случилось, ничего уже не поделаешь, зато тех, кто ищет прощения, всегда можно использовать в своих интересах.
- Ах, Николос, Николос, если бы все обладали вашим тонким умом и широтой взглядов, - разочарованно вздохнул Порфирий.
Однако Николос просчитался, старые наши знакомые водохлебы комплексом вины не страдали, и, даже напротив, возлагали весь груз ответственности за свои злоключения на Порфирия, который, по их мнению, просто на просто обвел всех вокруг пальца, выдав тривиальную попытку захвата власти за величественный акт спасения сограждан. При этом-то разночтении перелистнувшейся страницы своей истории, опальные и не нашедшие взаимного согласия заговорщики и шли к скрытой в дебрях неизвестности цели...
Порфирий появился на болоте за три месяца до начала Большого Исхода. Откуда пришел? - отвечал так уклончиво и неопределенно, что можно с уверенностью сказать - ниоткуда. Любил он, собрав вокруг себя праздношатающихся по болоту лягушек, порассуждать на политические темы, и в этой немногочисленной среде блуждающих бесцельно умов, быстро приобрел риторический успех.
И пусть прошлое оратора было скрыто от его болотной публики, мы, полагаясь на данные под присягой, в одном из судебных процессов прошедшем на Большой Реке, показания свидетелей, - попробуем сдуть пелену тумана, скрывающую некоторые подробности биографии этой одиозной фигуры.
Начнем, пожалуй, с самой формулировки обвинения выдвинутого против нашего мистера Х. "Подстрекание к государственному перевороту, организация террористической группировки, отъем у населения продуктов питания мошенническим путем" - таков был набор злодеяний инкриминированных Порфирию. Но, пока вина лягушки не доказана, давайте не будем полагаться на официальность заявления, как на его истинность. Скажете - дыма без огня не бывает? Весьма и весьма натянутое сравнение. Противопоставим ей - другую. ...А на ум-то ничего и не приходит. Тогда обратимся, лучше, к свидетельствам очевидцев.
Первым был вызван, для дачи показаний по этому делу, ляг Архип.
- Ну что я могу сказать, - сказал он. - Обещал, этот Порфирий, всем соратникам, как он говорил - в борьбе с эскулапами, слово этого я не знаю, да оно и не важно. Значит, обещал он нам выделить лучшие на Реке участки для проживания и отменить воинскую повинность. Я-то уже отслужил в дозоре, мне теперь эта повинность как бы все равно, а вот участок меня соблазнил... Сами знаете - семья большая, живем на безтравном клочке...
- Призывал он вас - к чему? - спросил Архипа судья Филимон.
- Призывал-то? Призывал, разогнать весь этот Высший Совет к кикиморовой бабушке, чтобы духу их сран...
- Без подробностей, пожалуйста, - оборвал свидетеля Филимон. - По делу говорите.
- Еще призывал взглянуть на мир глазами свободной лягушки и выдавить по капле из себя раба. Тут, я, конечно, его совсем не понял, но участок...
- У вас все?
Архип развел лапами.
- Пригласите следующего.
Следующим выступил, примечательный нервным подергиванием правого века, свидетель Симон.
- П-п-п-п, - стал заикаться, чего и сам от себя не ожидал, Симон. - Первым делом, хочу з-з-заявить - к-к-крамольным обаянием п-п-преступника Порфирия был введен в з-з-з-заблуждение и нравственную д-д-д-дрему.
- Успокойтесь. Мы здесь не вашу вину доказываем, - пояснил ему судья. - Расскажите, что говорил на своих собраниях или может в личных с вами беседах, обвиняемый Порфирий, касательно вменяемых ему преступных деяний?
- Г-г-говорил, что спасет лягушачество от г-г-гнета отупевшей власти. Г-г-говорил, что устроит счастливое будущее, не откладывая на з-з-з-завтра, п-п-предлагал скинуться п-п-продовольствием на революционные нужды.
- Склонял ли он вас к насильственному свержению законной власти?
- С-с-с-склонял, г-г-г-говорил, надо вы-вы-выдвинуть ультиматум и, если они не освободят м-м-место, то освободить его с-с-собственными с-с-силами, при необходимости не щадя ни своих, ни в-в-в-вражьих жизней.
- Они - это кто?
- В-В-В-В-Высший Совет.
Тут Симону стало совсем плохо и его отвели на ветерок.
- Следующий кто там у нас? - спросил Филимон
- Сама не понимаю, как я могла ему поверить, - надрывно и слезливо заговорила, не очень молодая, ни разу не замужняя, бездетная лягушка Лариса. - Обещал, что станет вседержавным правителем и бросит к моим ногам весь этот мир.
- Он с вами подробностями своего замысла делился?
- Еще бы, он был так со мной откровенен.
- И что же он вам открыл?
- Что лягушки - это глупый трусливый комариный рой и, что без вождя, который сумеет прижать их каменной лапой, они пропадут, и, что он, теперь, как никогда раньше, готов оформить над ними опеку.
- А вас к личному участию в мятеже, он склонял?
Лариса замялась.
- Склонял... А ведь я, так долго хранила честь, и даже близко никого к себе не подпускала... Изменщик! - вдруг страстно выкрикнула она. - Да будь ты проклят, несчастный обольститель!
Здесь мы пропустим следующие, схожие между собой, откровения представителей обоих полов, и обратим внимание на показания последнего свидетеля.
- Знаю я вашего Порфирия, - с некоторым пренебрежением, пусть даже и к обвиняемому, но неуместным в суде, сказал пожилой, проведший большую часть жизни, по служебным поручениям, в путешествиях, Луи Корнелий. - Он ведь когда-то главой на Южных Равнинах был. Но довел своим правлением тамошний народ до такого уныния и унижения, что те уж намеривались прикончить тирана. Собрались и двинули к его чертогам, да опоздали. Предупредил, что ли кто-то, а может сам почувствовал недоброе. Только, его и след простыл. С тех пор, никто о нем ничего не слышал. А теперь, оказывается, в наших краях объявился. Но раз и отсюда утек, так уже его днем со светляком не найдешь.
- Чего же вы раньше молчали, уважаемый Луи Корнелий?
-Чего молчал?.. Так я отшельником живу, новости по камышам не собираю. Если бы не этот суд, я бы и не узнал, что у нас на Реке такие дела творятся. А как узнал, так сразу и вспомнил ту историю. Вот и пришел.
Конечно, мы имеем в своем распоряжении лишь краткие, обрывочные эпизоды загадочной жизни Порфирия, многое могли бы разъяснить, будь они нам доступны, его, наверняка нескучные, мемуары, но они, увы, навечно упокоены (в чем вы вскоре сами убедитесь) в мрачных закоулках рыбьей пищеварительной системы, а рыба, как известно, все знает - но молчит.
...Увидев, выползшего наполовину из своего подземного тоннеля, червяка, Боб кинулся к желанной добыче, схватил ее за кончик и стал яростно вытягивать из укрытия. Наконец червяк поддался, выскочил и оказался на пузе, от усердия, перевернувшегося на спину, Боба.
- Какое изысканное яство... Не торопитесь, - остановил Порфирий, уже было собравшегося вкусить лакомства, спутника. - Однажды вы уже поторопились, и что вышло?
Боб, не отпуская из пасти, извивающуюся в борьбе за существование, жертву, непонимающе заморгал.
- Вы уверенны, что право на употребление этого блюда, всецело принадлежит вам?
Боб утвердительно закивал.
- А я вот, не уверен. Позвольте спросить, благодаря кому вы вообще здесь оказались? Молчите?! Ну конечно, мы ведь такие забывчивые! Но я не гордый, я напомню. Червяк этот попался вам - на пути, по которому веду вас я. Веду, потому что бескорыстен и щедр к своим ближним и готов, не только поделиться добрым советом, но, как видите, и потесниться на своей, ведущей к благополучной и сытой жизни, - Порфирий сглотнул, - дороге. Ну а, поскольку путь этот - мой, то, не будете же вы спорить, что и все находки на нем, следует считать моими? Так что, соблаговолите вернуть хозяину его собственность.
Боб надолго перестал моргать, потом, не спеша, заглатывая, приговорил червяка, подождал, пока тот уляжется в утробе, и тихо, не скрывая презрения, сказал: - Мушиный помет тебе - а не червяка.
Порфирий, не найдясь, что ответить на столь вульгарный выпад, растерянно оглядел всю компанию, безмолвно наблюдавших за этим обменом мнений, лягушек и, как ни в чем не бывало, заговорил с Николосом на отвлеченную от вышедшего конфуза тему. И поход их продолжился в условиях еще более натянутых отношений.
Но Николос разговор с Порфирием не поддержал, а, как-то само собой, отстал от идейного вдохновителя и растворился в среде рядовых членов клики.
"Этого сморчка, - рассуждал о проступке Боба, опережая спутников, Порфирий. - Надо прижать. Эдак он мне весь авторитет испоганит. И что на него нашло? С голодухи что ли? Или нет? Никто вроде не голодает... Да как тогда осмелился, гаденыш?! Кто ты есть на этом свете?! Жалкий выродок болотной черни! Ты у меня пойдешь рыбам на корм! Дай только до большой воды добраться. Распустились, свободу почувствовали! То ли дело в былые времена - квякнешь, что-нибудь лишнее, тут же тебя на карательную процедуру. И ведь боялись! И порядок был! И каждый знал свое место! А теперь - пасть не закрывается, хоть и двух слов связать не может. Всех бы этих говорунов в вечную мерзлоту упрятал. ...Однако надо быть осторожней, чего доброго, еще взбунтуются. Вот и Николос, скользкая душонка, чует что-то, стороной держится"
Так бы, алча возмездия и несколько преувеличивая словоохотливость Боба, и продолжал терзать себя Порфирий, если бы не произошла та роковая для изгнанников встреча.
Под деревом сидело по-лягушачьи - большое странное существо. Шкура его была спущена от пояса до колен, а изо рта валил зловонный густой сизый дым. Порфирий и его спутники оторопели, приковавшись взглядами к неизвестному.
- Ну, что вылупились? - спросило у лягушек существо. Подтерев зад лопухом, оно выпрямилось, встав на задние лапы, и натянуло шкуру на место. Лягушки ахнули.
Но чудеса на этом не закончились.
- Гриш, тебе лягушатина на наживку - не нужна?! - крикнуло кому-то невидимому существо.
Из-за деревьев вынырнул толстяк той же породы.
- А, что, на сома в самый раз, - резонно заметил он и, сняв с себя верхнюю часть головы, зашагал прямо на лягушек. - Лови их!
На этот призыв коллектив отщепенцев отреагировал немедля, и бросился - в рассыпную. Но не тут-то было. Толстяк оказался на редкость проворным малым, не отставал от него и успевший облегчиться приятель. Не успела шишка, сорвавшаяся с еловой ветки коснуться земли, как они переловили всех наших бывших подпольщиков, скрыться удалось лишь двоим, чьи личности, в этой панике и неразберихе, установить пока не представлялось возможным.
VI
Лева стал народным героем, почище вашего Геркулеса. И весть о его подвиге уже готовилась разнестись во все доступные лягушачьей молве уголки планеты.
Следующие после ристалища три ночи прошли спокойно. Хоть некоторые ополченцы (что побойчее) и горячились в желании встретить неприятеля и повторить славный поединок, только уже в своем исполнении, но каннибалы на пути колонистов больше не повстречались.
И вот на третий день после сражения, Лева, насладившись общением с Нелли и оставив ее отдыхать в семейном кругу, отправился на прогулку в окрестности лагеря. "И все-таки интересная штука - судьба, - думал он, пробираясь между стеблей папоротника. - Не появись Странные, жили бы мы сейчас на болоте, и все бы шло своим чередом. Я оставался бы для всех чудаком из камышей, Нелли бы оставалась для меня прекрасной незнакомкой..."
- Лева! - проухал над ним знакомый голос. Лева взглянул над собой и увидел, что на ветке дерева сидит дед Харитон. "Ничего себе, - удивился Лева. Откуда он меня знает?", и спросил: - Вы меня?
- Тебя, Лева, - подтвердил старый филин. - Еле нашел. Мне надо сказать тебе кое-что важное. Слушай.
Тут дед Харитон закрыл глаза и просидел так с минуту, видимо собираясь с мыслями.
- Лева, - проговорил он, наконец. - Когда я был молод... Да, да, я ведь был молод... Так вот, когда я был молод, случилось со мной одно замечательное происшествие в итоге, которого мы с твоим дедом Жаком стали крепко дружить.
Лева даже присвистнул.
- Да, необычное дело дружба филина и лягушки, - продолжал дед Харитон. - Однако и такое бывает. Но расскажу сначала о самом происшествии. В то время на болоте жило большое семейство бобров, и валили они деревья для своих нескончаемых строительств так, что только щепки летели. Однажды подтачивали бобры здоровенную ель, а я в это время ловил в траве довольно шуструю никак не поддающуюся мышь, и в охотничьем кураже не заметил, как ель эта злополучная стала падать. Тут же и оказался я придавлен одной из ее ветвей, да так, что не выбраться, не пошевелиться. Лежу в своей западне и с жизнью прощаюсь. Вдруг появляется передо мной твой, тогда еще тоже молодой и мне не знакомый, дед. "Ну что, - говорит, - Попался, Харитон?" "Попался"- отвечаю я. "Видишь, говорит, обычно-то тебе в лапы попадаются, а тут ты в лапы к ели попался. Смешно" "Обхохочешься" - говорю я ему. А он продолжает: "Но ведь не справедливо это. Ты-то охотишься, чтобы жить. А ели, от тебя какой прок, тем более поваленной? Нет, Харитон, надо тебя спасать." Да, мудрый был у тебя дед, Лева. "Ты, говорит, потерпи тут, а я что-нибудь придумаю" и упрыгал. Я ему не особо поверил, с какого, думаю, перепрыга, лягушка филина спасать станет? Но положение мое было таково, что цеплялся я когтями за любую надежду. Лежу под веткой и жду. Через какое-то время слышу:"Ква-ква, ква-ква, ква-ква" со всех сторон. Дед твой, и, правда, привел пол колонии меня выручать. Залезли они все под ветку и разом ее приподняли. Так я и освободился. Сородичи твои умчались все кто куда - от греха подальше, только дед твой и остался. Сидит и смотрит на меня. Бесстрашный был у тебя дед, Лева. Я говорю: "Звать то тебя как, добрая душа?", "Жак" - отвечает. С того-то дня и зарекся я на лягушек охотиться, а с Жаком, дедом твоим, стали мы что называется - "не разлей вода".
- Интересная история. Даже и не знал, - сказал впечатленный Лева.
- Да уж, - дед Харитон опять прикрыл веки, помолчал и сказал. - Ну, тогда, я полетел.
Не успев расправить крылья, он вдруг спохватился и сложил их обратно.
- Хотя, что ж это я. Я же самого главного не сказал. Слушай. Вам до Большой Реки еще почти тридцать дней пути, а через пять дней выйдете вы к березовой роще. Там живет мой племянник Федор, он, по моей просьбе, пообещал вас не обижать, но предупредил, что в роще сейчас много барсуков развелось, и с ними - о воздержании договориться не удастся. Так что, будьте осторожней.
- Спасибо, дед Харитон, - поблагодарил его Лева и решился спросить: - А как там... на болоте?
- Болота, Лева, уже почти нет, а скоро и совсем не будет... А Ибрагима, между прочим, Надя все-таки достала. Да. Ухайдакала прямо на вашем валуне, но съесть - побрезговала. Так что, греется теперь - наш ползучий пройдоха на солнышке и ни о каких гадствах больше, помышляет.
- Надо же... - только и сказал Лева.
- Ну, теперь, кажется все. Я полетел.
Захлопав крыльями, филин грузно сорвался с ветки и пропал в лесных лабиринтах. А Лева поспешил к Константину и Августу, чтобы сообщить им об этой подстерегающей колонистов опасности.
Те, посоветовавшись, решили не тревожить до поры до времени переселенцев такой новостью. Возможно, по мере приближения к роще, что-то еще и измениться, а если нет, то будет, хотя бы время обдумать, как преодолеть эту преграду. Вселять же в души соплеменников преждевременные страхи было бы совсем не разумно.
Наступил вечер и Лева возвращался к Нелли, когда к нему, уже по обыкновению, привязалась с расспросами ребятня.
- Лева, Лева, расскажи, как ты каннибала победил!
- Лева, а он, правда, в три раза больше обычной лягушки?
- Лева, а как ты ему голову откусил? Научи!
Лева отшучивался и думал: "Да у славы есть свои неудобства. Насколько сложнее остаться в уединении. А еще - кто я теперь в их глазах? Ну ладно раньше я был чудак из камышей, это, пожалуй, не так уж и далеко от истины. А сейчас?! Сейчас же я для них обладатель каких-то сверхъестественных способностей. И попробуй отрицать! Скажут, что вдобавок ко всем дивным качествам "герой наш" еще и невероятно скромен. Но, если я вдруг оступлюсь? Совершу ошибку? Ведь, в конце концов, я действительно обычная, а никакая не выдающаяся лягушка. Что тогда? Померкнет слава? Это бы ничего. Беда в том, что не станет тогда все как прежде, нет, для них я стану, чем-то вроде калеки, и будут они меня открыто жалеть, и скрыто презирать, а кое-кто и наоборот. Впрочем, есть в моем положении и свои плюсы: приятно все-таки выглядеть в глазах Нелли твердой и решительной личностью, а не какой-нибудь неприспособленной размазней. А в случае если я оплошаю? Не разочаруется ли она во мне окончательно?" Мысли Левы сталкивались и выбивали искры, падающие в горючую смесь сомнений, свойственных каждой думающей лягушке, и возгоралось пламя, пламя тревог о его шатком и неопределенном будущем. С таким настроением и явился он к Нелли. Ополчение уже было расформировано и сегодняшний ночной переход они намеревались пройти бок о бок. И когда небо затянулось ночной вуалью вышитой звездным бисером, Нелли сказала: - Ну что, готов ли мой рыцарь к новым подвигам? Погляди, какой высоченный холм предстоит нам покорить.
- С такой божественной спутницей как вы, о крыжовникоокая, этот, как вы выразились, холм, представляется мне размером не более бородавки на спине молодой жабы. Так, что сегодняшнюю прогулку я сочту маленьким и легким прыжком, - ответил ей Лева и пространно добавил. - Хотя, если звездам будет угодно, и один маленький прыжок может привести к большой утрате.
- Что-то не нравится мне это ваше последнее заключение, - сказала Нелли и уже серьезно спросила. - Что с тобой, Лева?
- Да ничего, это я так, философствую, - внешне приободрившись, ответил Лева. - В путь, королева!
Добравшись до вершины холма, выбившиеся из сил лягушки, еще до рассвета, решили устроить привал до следующего вечера. Когда же стало всходить солнце, Лева впервые увидел лес с возвышенности. Зеленая подернутая багряным светом зари шуба накрывала бесконечное пространство земли, и мурашки побежали по Левиной коже от открывшегося величия этих просторов, и представил он как в этом изумрудном океане, в его глубинах и далях копошатся разношерстные и бесшерстные обитатели. Какими мелкими вдруг стали все их и его собственные заботы и невзгоды. Он смотрел сверху на исполинские бугры и волны, и думал, как мало значат в этой стихии их недолговечные судьбы. Собственно, ничего не значат. И от этих неутешительных дум, почему-то стало ему легко и спокойно, и отпали все тревоги и опасения. "Надо меньше думать" - сделал он свой, как казалось окончательный вывод, и, прыгнув, поймал пролетающую мимо и зазевавшуюся спросонья муху. Проглотив добычу, он задремал.
Проснулся Лева после полудня и до него сразу донесся шум и гам, издаваемый собирающимися неподалеку колонистами. "Ну что опять? - удивился Лева. - Митингов только и не хватало." И он нехотя, но с любопытством отправился в эпицентр назревающего события. Тут же ему встретилась и Нелли. Она была возбуждена и в лоб задала Леве вопрос: - Что ты об этом думаешь?
- О чем, Нелли? Я вообще не понимаю, что происходит.
- Как? А где ты был?
- Спал, всего лишь. Кто бы мог подумать, что сон может настолько оторвать от действительности. Так, что все-таки случилось?
- О! Август и Константин разошлись во мнениях! Первый считает, что нам все-таки следует повернуть на север, второй - настаивает на продолжении перехода к Большой Реке.
- И, что же так повлияло на Августа?
- Это сейчас он и собирается всем разъяснить.
- Уважаемые собравшиеся! - обратился, доселе, никогда не проявлявший себя в ораторском искусстве Август, к окружившим, их с Константином, сородичам. - Мне очень трудно сейчас, когда нами пройдено столько испытаний и такое большое расстояние, сказать вам то, что я намереваюсь сказать. Но это мой долг. Я не воин и не мудрец, но, как вы знаете, кое-что смыслю в лягушачьих переселениях. И эти познания, к сожалению, делают для меня очевидными некоторые неприятные факты. Очевидно то, что есть все признаки неминуемой опасности грозящей нам на восточном направлении, а именно - признаки надвигающейся засухи. Мы могли бы протянуть без дождя три, от силы четыре дня, но если небо не изольется влагой в течение недели, то все мы без исключения погибнем, а вероятность такого погодного злодеяния, по моим прогнозам составляет девять баллов из десяти. Конечно, мы должны сделать свой выбор сообща, и не позволить колонии разделиться. И я призываю каждого из вас хорошенько все обдумать и взвесить, прежде чем мы проведем голосование, после которого решение большинства станет судьбоносным для всех. Я считаю, что мы должны повернуть на север, и, по крайней мере, до следующего лета, расположиться на Северном Озере. Через год, но уже своевременно и ничем не рискуя, все желающие смогут возобновить переход к Большой Реке. - Август замолчал и понуро уступил место Константину.
- Родные! - возвестил старший дозорный и временный управляющий, и не было в его голосе - ни нотки фальши, ни грамма преувеличения.
А что мы знаем о Константине? Кое-что знаем.
Константин рос болезненным лягушонком. И как родители его не оберегали, выходило только хуже. Старались ли они, чтобы он проводил больше времени на свежем проветриваемом воздухе - он простужался, прятали ли его от ветра в каких-нибудь прибрежных закутках - он подхватывал инфекцию. Постоянные хвори не давали Константину развиваться наравне со сверстниками, все они были и сильнее и крупнее его, и нередко над ним посмеивались, бывало, и задирали, бывало и побивали. Уж он старался, как мог: занимался физкультурой, садился на растительную диету, по совету болотного знахаря Юхи, но ничего не шло впрок, то лапу подвернет, прыгая по кочкам, то отравится каким-нибудь Юховским снадобьем. И не известно, сколько было бы Константину отпущено дней в этой жестокой и беспощадной в своем естественном отборе жизни, если бы, после долгих странствий, не вернулся на болото его двоюродный дядя - Фома.
Фома как узнал о беде своего племянника, взялся исправлять его, как телесное, так и моральное здоровье - окончательно и безотлагательно. И применил для этого, освоенный в одном из своих далеких походов, загадочный и сложный метод воспитания духа и тела практикуемый каким-то затерянным в южных лесах, малочисленным лягушачьим племенем. И название у этого метода было таинственным и необычным, то ли - льйога, то ли - квайога, сейчас уже и не припомнить.
Каждый день с рассветом уплывали дядька Фома с Константином к дальнему краю болота, а там выбирались они на берег и уходили поглубже в лес.
Ничто не оставлял в обучении племянника Фома без внимания. Учил правильному дыханию, учил контролировать мысли и чувства, учил слушать, такие безмолвные вещи, как камни и цветы, воду и облака, и даже сердце болота. А те гимнастические упражнения, которые оттачивали они день за днем, простите, не только описывать, но и вспоминать неловко. При виде таких выкрутасов, даже с цаплей Надей припадок мог бы случиться, а уж кто-кто, но эта представительница пернатого рода имела железные нервы. Часами могла она выстаивать в воде на одной лапе в ожидании своей жертвы. Одинокая, отбившаяся когда-то от своей стаи и прижившаяся на болоте, Надя ненавидела всех вокруг. С полозом Ибрагимом были у нее отдельные счеты. Когда только появилась Надя в этих местах, снесла она кладку яиц, и так о них заботилась, так бережно высиживала, что все болото умилялось и ждало с нетерпением появления птенцов. Ждал и Ибрагим, точнее, поджидал удобного случая. И вот, однажды, в поисках пропитания Наде пришлось отлучиться чуть дальше обычного и оставить ненадолго гнездо без присмотра. Вернувшись, нашла она только пустую смятую скорлупу и следы чужого вторжения. Больше никогда не вила гнезд Надя, и ночевала, где придется, да как придется. А полоз Ибрагим, как завидит, хоть издали, ее белое оперенье, так сразу спешил исчезнуть с земной поверхности в ближайшей заброшенной норе. Но все знали, какое терпение у Нади, и все понимали, что не встретить Ибрагиму счастливую старость.
Но, так или иначе, Константин окреп. Окреп и возмужал. И стали те самые товарищи, что раньше не упускали возможности над ним подтрунить, прислушиваться к его мнению, стали спрашивать у него совета в том или ином своем деле, а то и разрешение на, то или иное свое начинание.
После совершеннолетия поступил Константин в школу дозорных и закончил ее в ряду лучших выпускников. Дядька Фома опять отправился в неведомые болотным обывателям дали и наказал племяннику долго жить и беречь близких. Константина приняли на дозорную службу, и стал он, по завету Фомы и личной душевной склонности, оберегать не только близких, но и всех колонистов, к которым уже, за свою недолгую жизнь, успел прикипеть сердцем и проникнуться родственным чувством, хотя, чего греха таить - все лягушки на болоте были если не в четвертом, то в пятом колене, родней.
Вскоре познакомился Константин с Лесей - первой красавицей на болоте. Целый год за ней ухаживал и, наконец, сделал предложение. После свадьбы, не затягивая, вывели они свое первое потомство. Но не суждено было их первенцам расти обогретыми родительской любовью и лаской. Случилось то, что случилось.
- Родные! - возвестил старший дозорный и временный управляющий. - Доводы Августа ясны и понятны, и нет ни у кого сомнений в его искреннем желании, быть полезным своему народу. Но, как отметил сам Август, он не воин и ему трудно оценить те изменения, которые все мы претерпели в первую половину нашего похода. Мы окрепли, мы стали опытней, мы стали неуязвимей. Те бедствия, что пророчит нам, с самыми благородными побуждениями, Август, эти бедствия сломили бы нас раньше - в начале пути, но не сейчас. У меня есть веские основания считать, что переход к Большой Реке принесет нам, в худшем случае, некоторые лишения в провизии и отдыхе, которые, я уверен, мы все с легкостью перенесем. Известно, что путь на север не таит в себе такие значительные неудобства, но что ждет нас в той стороне? Суровые погодные условия и соседство с неизвестными и, наверняка, постоянно голодающими хищниками. И в этих условиях нам придется жить целый год. А выживем ли? Друзья, если вам не жаль себя, подумайте, хотя бы о детях. Сегодня мы должны сделать выбор и, раз и навсегда, покончить со всеми колебаниями. Соберемся же еще раз перед закатом и проголосуем за свое будущее, - на этом он закончил, и отправился в сопровождении нескольких, бесконечно преданных своему вожаку, дозорных, куда-то вниз по восточному склону холма.
Лева и Нелли тоже удалились подальше от лагеря, чтобы побыть вдвоем и обсудить случившееся.
- Ну вот, давно у нас не было никаких референдумов, соскучились, - невесело усмехнулась Нелли. - А ты, за что проголосуешь?
- Что значит "ты"? - возмутился Лева, - я думал, в таком вопросе нет никаких "ты" и "я", а есть "мы" - ты и я. Конечно, колония, безусловно, проголосует за Большую Реку, но если вдруг... всего лишь предположительно... Помнишь, тогда Порфирию ты сказала: "Мы идем к Большой Реке"? Так если вдруг... То давай пойдем к Большой Реке.
- Но ведь сейчас другая ситуация. Слышал, что сказал Август? Мы не должны разделяться.
- Слышал. Но идти на север, значит - обречь себя влачить в течение целого года унылое, лишенное смысла существование. А оно только начало приобретать смысл.
- И в чем же, по-твоему, смысл?
- В тебе... в твоем счастье.
Возвращаясь в лагерь, Лева и Нелли увидели, что в сторонке собралась большая орава лягушат, и направились к ним.
Лягушата расселись рядом с дремучим дедом Фернандо, и приготовились слушать одну из тех сказок, что дед часто рассказывал ребятне. Лева помнил, как и сам он в детстве по вечерам приплывал к уже тогда древнему старику Фернандо и слушал с приятелями до поздней ночи его необычные истории. И сейчас захотелось Леве окунуться в эти добрые детские ощущения.
- Послушаем? - предложил он Нелли.
- Можно, - согласилась она.
И они присели рядом с лягушатами.
"В те далекие времена, - начал свою сказку дед Фернандо. - Когда на месте нашего болота возвышалась гора Верхтормашка. Когда корни деревьев еще не научились закапываться в землю и, скручиваясь в огромные сильные лапы, шагали вместе со стволом и кроной, куда им вздумается. Когда птицы еще не умели летать и только обмахивались крыльями, спасаясь от зноя. Когда... В общем, очень, очень, очень давно жили-были в лесу три лягушки, три брата. Были они такие огромные, что в пасть каждому спокойно могла поместиться лосиха с тремя лосятами, да еще бы и место осталось. Каждый из братьев владел своим участком леса и был в нем полноправным хозяином. Дружны были братья и взаимовежливы. Часто захаживали они друг к другу в гости, вместе отмечали они праздники, бывало, что и на охоту вместе выбирались. Так жили они, и печали не знали, пока не стал наведываться в лес лютый и подлый змей Дарий. Откуда приползла эта гадина, никто не знал, но была она тоже огромная до безобразности: толщиной с реку, а длиной, как от нашего болота до Треснутого Дуба. И такой у нее был ненасытный интерес к пропитанию, что вскоре пришло все население с поклоном к нашим братьям-лягушкам и взмолилось о спасении. А братьям и самим пришлось не по нраву такое беспардонное вторжение в их вотчину. Ну, что делать? Стали они думать, как змеюку одолеть и прекратить раз и навсегда его вредное для общества существование. День думали, два думали, три думали, а на четвертый поняли, что не хитры они на всякие военные выдумки. И решили тогда идти за советом к старой мудрой зайчихе Юлии. Через три дня пути добрались они до зайчихи. Выслушала она братьев и стала тоже думу свою думать. День думала Юлия, два думала, а в третий день призвала братьев и сообщила: "Дело, ребятки, запутанное и сложное. Но выход есть. отправляйтесь-ка вы к лису Макару, он в этих вопросах поопытней меня будет и подскажет вам, как проглота инородца удавить." Обрадовались братья, что конец Дария близок и поспешили к лису Макару.
Быстро Макар смекнул - в чем суть вопроса, и двух дней не прошло, а у него и ответ готов. "Надо, - говорит. - Вам было сразу не к Юлии и не ко мне идти, а к дорогому нашему секачу дяде Жоре. Все же знают, что он первый в лесу хитрец на разные ловушки и каверзы"
"Ну, наконец-то!" - вздохнули братья-лягушки, и, непозднее, чем через четыре дня, выкладывали свою беду - не беду, но всяко напасть, ученому кабану. Дядя Жора все переспрашивал, все что-то уточнял, а потом попросил братьев оставить его на какое-то время одного, чтобы мог он спокойно все взвесить и рассчитать.
Смекнули братья, что на этот раз попали они к настоящему специалисту. Дышать боялись, лишь бы не потревожить, не спугнуть парящую мысль большого кабаньего ума. Так и просидели они, не шевелясь, шесть дней и шесть ночей. "Ну что ж, - сказал, зевая и потягиваясь от усталости, дядя Жора на седьмое утро. - Все просто. Уделаем мы вашего Дария в один прием. Но только надо кое-что уточнить у хромой выдры Пелагеи. А именно - узнайте-ка у нее какое у змея самое слабое место, и как его на этом изъяне подловить и уничтожить" "Всего-то?! Ну, это мы в миг!" - сказали братья кабану, и не чуя под лапами земли, поскакали в другой конец леса, где жила Пелагея.
День скакали лягушки, два скакали лягушки, три скакали лягушки... Но - скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. На пятый день прискакали они к хромой выдре.
"Знаю, знаю, зачем пожаловали, - сказала братьям Пелагея, не успели они и слова молвить. - Дария-змея хотите посрамить и изничтожить, на куски разорвать - да червям скормить, глазища ему из черепушки непутевой вынуть - да в песке извалять, брюхо ненасытное распороть - да сосновыми шишками набить. Что ж, дело доброе. Помогу я вам. Отчего ж не помочь, лес из-под ига смрадного не вызволить?! Подождите чуть-чуть, сейчас что-нибудь придумаю" И глазом не успели братья моргнуть, как пролетели три дня. "Ну, витязи не подведите, - наказала им выдра. - Мчите быстрее ветра к Большим Скалам, там найдите ворона Станислава. У него получите все необходимые указания. И не забудьте, привет от меня передать"
И оставили братья-лягушки все ветра далеко позади себя, и предстали у Больших Скал аккурат через две недели. Глядят они на гранитные глыбы и вдруг видят - а змей-то Дарий намертво застрял между двух скал. Дергается, мечется, но никак ему не вырваться. А братьев сомнение берет - а ну как западню змей устроил? Решили подождать, присмотреться. День ждут, неделю ждут, вторую ждут. А Дарий возьми да и помри от голода и жажды. Ну, братья наши - не дураки были. Нет, говорят, нас не проведешь, притворился, небось, и поджидает гад, лучше уж мы переждем немного. День ждали, два ждали, неделю ждали. На змее уже кожа вся полопалась и мясо с костей послазило. "Все, братцы, - сказал тогда средний брат, что был среди них самый смелый и нетерпеливый. - Не могу я больше ждать! Пойду, гляну, авось и, правда, издох, проклятый. А вы ежели чего - не поминайте лихом" Подкрался он к оскорбленному черепу Дария, набрался смелости и толкнул. Череп и отвалился. Правда, оказывается, отдал концы змей.
Вот уж радости было! День плясали братья, два плясали, три плясали, четыре плясали. А потом возвратились в лес.
Так победили наши славные лягушки, наши отважные братья, грозного и могучего змея Дария. И жили они целый год спокойно и счастливо, пока в следующую осень не забрел в лес свирепый медведь Евдоким и не стал ломать всех кто под лапу - ни подернется. Одного сломал, второго сломал, третьего сломал... Ну, а дальше вы знаете"
- А теперь, - сказал дед Фернандо. - Бегите, детишки, к родителям.
На закате переселенцы вновь собрались вокруг Константина и Августа. И тогда Константин распорядился: - Теперь, те из вас, кто считает, что надо идти к Большой Реке, пусть перейдут на правую от меня сторону, те же, кто предпочитает север - пусть встанут слева. И помните этот выбор поставить нас всех на путь, с которого мы уже не свернем.
Лягушки стали перемещаться, галдя и толкаясь. Нелли и Лева, не раздумывая, перешли на правую сторону и, когда каждый колонист занял свое место, и движение прекратилось, к своему удивлению, поняли, что оказались в меньшинстве.
Август одобрительно качнул головой, а Константин растерянно посмотрел на Лесю, сидевшую рядом.
- Ну, что ж, - сказал Август. - Решение принято.
- Они, что - струсили?! - возмутился Лева, обращаясь к Нелли.
- Нет, - ответила она. - У них семьи и дети.
- На что ты намекаешь?
- Я ни на что не намекаю. Просто, когда ты рискуешь самим собой - это может быть и благородно и смело, но когда своими близкими и родными, вряд ли это можно назвать честным поступком.
- Ну а мы?.. - в голосе Левы звучала неуверенность, после слов Нелли он уже не знал наверняка, стоит ли настаивать на переходе к Большой Реке, ведь если с ней действительно, что-нибудь случится, он себе этого никогда не простит.
- А мы, - снова твердо, как и когда-то Порфирию, сказала Нелли. - Мы идем к Большой Реке. Только надо предупредить родителей и Августа с Константином.
- Это невозможно! - сказал Константин.
- Так нельзя, - подтвердил Август. - Этим поступком вы взбаламутите всю колонию. Не вы одни предпочли северу Большую Реку, но был уговор: не разделяться и следовать решению большинства. Так почему вдруг вам можно, а остальным - нет? Завтра же от нас отколется треть колонии.
- Все это мы понимаем - сказал Лева. - Поэтому предлагаем не объявлять о том, что мы решили покинуть колонию и отправиться к Большой Реке. Лучше мы сделаем так: сегодня во время перехода мы с Нелли просто исчезнем. А уже завтра, обнаружатся, что мы куда-то пропали. "Куда-то" - а не в сторону Большой Реки. Предупредим мы только родителей Нелли, но они будут молчать.
- Вы думаете, все такие глупые и ничего не поймут? - возразил Август.
- Может быть, и поймут. Но это будут только догадки. А основываясь на догадках никто, не посмеет оспаривать уже принятую договоренность.
- Ну, хорошо, - сказал Константин. - Наверное, в вашем случае можно сделать исключение, зная ваше упрямство, думаю, остановить мы вас все равно не сможем. К тому же, вы из тех немногих, кто, как мне кажется, сумеет дойти до Большой Реки и в одиночку.
Заручившись согласием обоих управляющих, Лева с Нелли отправились к ее родителям. Это был тяжелый и долгий разговор. Иннокентий и Галина, ни в какую не хотели отпускать дочь, да и дочери предстоящее расставание разрывало сердце. И все-таки, успокаивая себя тем, что дочь будет находиться под опекой такого отважного и непревзойденного воина как Лева, они уступили.
VII
В ночной полутьме колония двинулась на север, а наши конспираторы потихоньку, не обращая на себя внимания, отстали от сородичей и бросились вниз по склону холма. От переполняющего душу, не испытанного ранее и необъяснимого теперь, чувства, перехватывало им дыхание, и бешено колотились сердца.
Спустившись, у подножия холма попался им ручеек. Наплескавшись в нем вволю и символически смыв с себя все сомнения в правильности совершенного поступка, Лева и Нелли, бодрые и с чистой совестью, продолжили свое путешествие.
Днем они устроились на отдых в маленькой, образованной замысловатым сплетением выдававшихся над землей узловатых корней старой ольхи, пещерке. Окутанные полудремой, думали они, каждый о чем-то своем заветном и сердечном.
"Интересно, правду ли говорят, что на Большой Реке, все не так как у нас на болоте? - думала Нелли. - Что лягушки живут там, в веселье и радости и, что ни день - поют и танцуют; что дети там растут все здоровые и сильные, и обучают их жизненным премудростям лучшие умы всего леса; что питание там настолько разнообразно - и не каждой лягушке удается за целую жизнь все попробовать? Ой, мне бы, наверняка, удалось. А еще говорят, что вода в Большой Реке особенная, и живут там лягушки в два раза дольше, чем болотные. Правда ли?" Тут мысль Нелли сделала книксен и затанцевала в другую сторону: "А Лева будет хорошим отцом. Конечно, доверять ему воспитание лягушат не стоит, да и вообще лучше оградить их от его влияния, такие мудрствования кого угодно с толку собьют, пусть лучше позаботится об их карьере, он же теперь заслуженный ляг, герой, замолвит словечко за отпрысков и никто ему не откажет. Ах, Лева... что-то все время я за тебя волнуюсь. Может быть и напрасно... может быть просто, потому что люблю. Люблю ли?.."
Вдруг их обдало теплым дыханием, с шумом вырывавшимся из ноздрей черного влажного носа, безызвинительно, втиснутого в убежище наших героев, обнюхав его обитателей, нос отпрянул, и Лева и Нелли увидели во входном просвете, устремленный на них взгляд карих глаз, скосившихся в поиске фокуса и избавив, таким образом, от выражения серьезности, большую рыжую псиную морду.
- Нашел! - пролаял кому-то пес и, уже в адрес нашедшихся, добавил беззлобным рычанием. - А ну, вылазьте!
- Как бы ни так! - проквакали в ответ лягушки.
Тут, напротив входа, оттеснив собаку, ступили две уродливые беспалые лапы и, наконец, тот, кто на них держался, сам заглянул в пещеру, чтобы оценить проанонсированную ему находку. Впечатление его физиономия производила отталкивающее. Шерсть с морды, видимо давно и безвозвратно выпала, лишь небольшой ершистый клочок под носом, две тоненькие бровки и два жиденьких островка над ушами напоминали о былой звериной полноценности. К тому же, стоя на двух задних лапах, передними опирался он на длинную палку, вместо того, чтобы прочно установиться на все четыре, природой данные, опоры. Все это свидетельствовало, конечно, о страшном недуге, постигшем горемыку. Так что Лева и Нелли даже прониклись к нему состраданием.
- Эх, ты, - сказал псу урод. - Горе-охотник. Это же лягушки. Ты бы лисицу, что ли нашел, или зайца, на худой конец. Нет, больше я тебя с собой не возьму.
- Больно надо, - прогавкал обиженно пес. - Лисицу ему подавай. Нет здесь ни лисиц, ни зайцев, ни следа их нет, ни духу.
И, как пришла эта парочка неизвестно откуда, так и ушла неизвестно куда, на свои безнадежные поиски.
- Фу, напугали, - выдохнула Нелли. - Ненормальные какие-то.
- Да, - согласился Лева. - Особенно этот - облезлый. Есть что-то в нем не лесное. И зачем ему лисица? Их же не едят.
- Так вот он, наверно, и ест. Видел, во что превратился?
Через три дня, сократив, за счет неуемной своей энергии и рвения, время пути почти на сутки, оказались они вблизи предсказанной дедом Харитоном Березовой Рощи.
- Затаимся и будем ждать ночи, - предложил Лева. - А там, незаметно проскочим.
Не успел он это произнести, как за их спинами послышалось фырканье, и раздался громкий чих. С испугом они обернулись и увидели молодого уставившегося на них ежа.
- Извините, простудился на сквозняке, - сказал еж и представился. - Сережа.
- Нелли.
- Лева.
- О-о-чхень приятно! Вы тут, откуда? - поинтересовался Сережа, не сдержав чих.
- Мы к Большой Реке идем, - ответил Лева, не вполне соответственно вопросу, и поинтересовался. - А вы местный?
- Хм, вообще-то я космополит.
- Кто? - переспросил Лева. Он вообразил, что слово это напрямую связано с космосом, и решил, что еж считает себя либо пришельцем с другой планеты, либо чем-нибудь еще в этом роде. Такой вывод заставил Леву насторожиться.
- Космополит? Это значит, что я не привязан ни к какой местности, всякими обывательскими представлениями об отечестве, малой родине и земле предков. Мое отечество - вся планета, а мои предки - все, жившие когда-либо на ней, ежи. Скажу вам откровенно, нет для меня ничего печальней, чем видеть представителей своего вида разделенных местечковым патриотическим мракобесием. О, как свято они хранят в своих дремлющих умах окаменелые представления о собственной территориальной уникальности! О, как гордятся принадлежностью к той или иной ежовой кучки или лесной поляне! А им ведь открыты все земные просторы! Их помыслы могли бы взвиться к таким высотам, где и в помине нет никаких "наше" и "ваше", а есть только всеобщее благо...
- Ну, хорошо, а проживаете вы где? - прервал затянувшееся объяснение Лева, частично успокоившийся относительно умственной вменяемости ежа.
- Проживаю? Да здесь же, в Березовой Роще.
- А вот это уже интересней, - сказал Лева, прокручивая в голове неожиданно родившийся план. - Говорят, у вас тут барсуков развелось в изобилии?
- О! Да! - с ликованием подтвердил Сережа. - Еще, в каком изобилии. А чего бы им не развестись? У нас в роще все условия, такую рощу еще поискать надо! Старики рассказывают, что в прежние времена за нашу рощу целые войны велись, кто только не предъявлял свои права на проживание. Но наше семейство, слава дикобразу, устояло и укоренилось...
- И все-таки о барсуках, - снова перебил его Лева. - Мы ведь, сами понимаете, вынуждены будем пересечь вашу великолепную рощу, а барсуки они такие... ну в общем, разделить с ними трапезу было бы не в нашу пользу.
- А, сожрать могут? - догадался Сережа.
- Грубо, но в целом верно. Так, не могли бы вы оказать нам неоценимую услугу, и провести какой-нибудь, возможно известной вам как мес... - тут Лева осекся. - Короче, безопасной тропкой, минуя этих ваших расплодившихся соседей?
Еж почесал за ухом и три раза чихнул так, что Лева и Нелли стали озираться вокруг - не привлек ли он внимание каких-нибудь нежданных гостей.
- Отчего же нет? - изрек, после короткого размышления, колючий гражданин мира. - Есть у нас подземный лаз, еще во времена завоеваний вырытый.
- Какая прелесть! - всплеснула лапками Нелли.
- Хотелось бы воспользоваться им незамедлительно, - попросил Лева, боясь спугнуть удачу.
- Ну, раз вы так торопитесь... Следуйте за мной. - И Сережа, напустив на себя важный вид, повел их через лесные заросли к обещанному подземному кулуару.
Около часа блуждали они между деревьев, и Леве уже стало казаться, что картинки местности повторяются, причем, вплоть до мельчайших подробностей.
- Мы уже здесь три раза были! - не выдержал он, наконец, и обратился к проводнику.
Упрек угодил не в бровь, а в глаз.
- Да, - согласился расстроенный Сережа. - Ума не приложу, куда он запропастился.
- Кто? - не понял Лева.
- Да вход же, конечно! Был здесь, и это неоспоримо.
- Если он и исчез, то только из вашей памяти! Так что, давайте, вспоминайте, - не скрывая досады, посоветовал Лева ежу.
- Не переживайте, найдем, - виновато сказал Сережа и полез в дебри высокой густой травы.
После непродолжительного шороха, раздался громкий шлепок, а следом торжествующий, далекий и трубный голос ежа:
- Ну, что я вам говорил! От меня не скроешься! Идите скорее сюда!
Задрав свою удовлетворенную мордашку, Сережа дарил улыбкой лягушек, заглядывающих в глубокую яму, на дне которой, как следует, извалявшись в мокрой бурой грязи, он сидел.
- Прыгайте вниз! - позвал их еж.
- Вы, только, подвиньтесь, пожалуйста, к краю, - попросила Нелли. - А то вдруг мы упадем на вас.
- Ничего страшного, не трухлявый - не рассыплюсь! - смело отказался еж. - Сигайте!
- Вы не поняли, это мы можем пострадать. У вас ведь колючки.
- А! - дошло до ежа. - Тогда отхожу.
Лева и Нелли спрыгнули в яму. Сережа кивнул на зияющую в стене дыру: - Нам туда.
Так, тихой сапой, миновали они Березовую Рощу. Еж же, выбравшись вместе с ними из подземелья, порывался присоединиться к их путешествию.
- Ну что я здесь прозябаю? - жаловался он. - С моими-то взглядами, мне нужны другие масштабы, а не эта провинциальная теснота. Здесь-то и поговорить не с кем о чем-нибудь глобальном и высоком, одни только разговоры о том, как запастись провизией. О, как это гнетет и удручает.
Тут он заметил выглядывающий из травы гриб боровик, чихнул и с грустью сказал: - А впрочем, все это так неожиданно, я даже и не готов. Лучше уж в следующем году. Ну, прощайте и, при случае, навещайте. Как говорится, милости просим.
И они разошлись в разные стороны: Лева и Нелли на восток, а еж, прихватив с собой приглянувшийся гриб, к Березовой Роще.
VIII
С утра, когда колонисты обнаружили пропажу Левы и Нелли, пошли, как водиться, разговоры. Выяснилось, что кто-то видел ночью змей, кто-то "если не ошибался" огромных неведомых птиц, кто-то - свирепых четвероногих, и много еще чего страшного в том же духе. Из всех этих свидетельств, сам собой напрашивался вывод, что последний ночной переход колонисты провели в окружении, собравшихся со всего леса, прожорливых недругов лягушачьего рода и, не иначе, как чудом, можно было считать, гибель только двух несчастных переселенцев и спасение остальных. Погоревав об утери, колонисты воздали благодарную молитву небу за то, что оно удовлетворилось такой малой жертвой.
Константин и Август, миф этот решили не развенчивать, и лишь дивились, как далека, бывает народная молва от действительности.
Помалкивали и Иннокентий с Галиной. А так как расставание с дочерью они переживали с большим огорчением и печалью, то и вид у них был соответствующий скорбящим родителям, и подозрений к себе они не вызывали.
Но потрясение это еще долго не покидало умы колонистов.
- Мы же могли все погибнуть! - кричала, напуганная этими последними новостями, тетя Роза на дядю Мишу. - Это все ты виноват!
- Я-то здесь причем? - недоумевал дядя Миша.
- А! Если бы ты не повел нас тогда своими, будь они не ладны, короткими путями, мы бы не нарвались на каннибалов и были бы уже давно на Зеленых Камнях! Говорила мне мама "этот комара не поймает", так нет, я ж думала - Миша у нас самый умный, самый надежный! Дура.
- Да дались тебе эти Зеленые Камни. Как я вообще согласиться мог?! В родные места ее потянуло! А то, что в этих родных местах о тебе никто ни сном ни духом, ты подумала?! У нас же там ни одной знакомой лягушки нет.
- Ну, конечно, в болоте тебе куда приятней было, а то, что в этом болоте у детей никакого будущего нет - тебе наплевать!
- Почему - нет?! Дед мой прожил на болоте, отец прожил на болоте, я бы прожил, и дети бы прожили, и внуки, и правнуки, и прапра...
- Ты остановишься, пращур недоделанный?! Хватит уже, все равно нет его больше, твоего болота.
- Так-то да, - проквакал дядя Миша и задумчиво стал глядеть в сторону, дав понять супруге, что разговор окончен.
В поисках подходящего для привала места вышли колонисты на лесную прогалину, и уже было хотели расположиться на отдых, сочтя место удобным и безопасным, как из куста орешника вышел большой бурый медведь. Лягушки в страхе быть съеденными или раздавленными, бросились наутек.
- Друзья мои! - сев на довольно большой земляной бугорок и основательно его подмяв, крикнул им вдогонку, медведь. - Не бегите! Я не ем животную плоть! Я друг вам и брат!
Лягушки, прекратив бегство, обернулись.
- О, только не удивляйтесь! Давно и бесповоротно отказался я от употребления в пищу тварей природных. И доволен, и счастлив, и даже, - он потрепал себя за выдающийся живот. - Весьма упитан. И надеюсь, своим примером, заразить все остальное плотоядное население нашего леса. Им, да и вам, пока невдомек, что все зло в этом мире, исходит из наших извращенных желудков, - тут он сделал короткую паузу, потому что (так уж совпало), в эту самую секунду, вырвались протяжным стоном, из той его части, которая продолжала мять бугорок, все накопившиеся в желудке обиды и упреки относительно урезанного ассортимента медвежьего питания. Медведь поморщился, носом почуяв неприятный характер высказывания своей утробы и, поборов смущение, продолжил: - Разве это дело, пожирать ни в чем не повинных существ?! Лишать кого-то жизни, идя на поводу, вдумайтесь только! у собственного аппетита?! Все мы должны восстать против этой кощунственной привычки. И кто, как не я - находящийся на вершине пищевой иерархии, должен возглавить это восстание?! Насилие порождает насилие!.. - Медведь вытаращил глаза и взревел так, что лягушки решили - восстание началось. Но при этом косолапый вскочил, как ошпаренный и стал стряхивать лапами, столь грубо потревоженных и вдобавок оскорбленных, муравьев, облепивших неразборчивый медвежий зад.
Наконец, избавившись от мстительной мелюзги, он, указав на разрушенный муравейник, добавил, видимо, к последним своим словам: - Что и требовалось доказать. - И, уже не ища опоры для своей пятой точки, заповедовал своих, онемевших от увиденного и услышанного, слушателей: - Так идите и несите благую весть! - После чего, повернувшись к неофитам пострадавшей тылом, он поковылял по своим диетическим интересам.
А среди колонистов началось бурное обсуждение инцидента. Один только факт этого чудесного перевоплощения хозяина леса, давал повод к самым смелым лягушачьим мечтам и надеждам. И вот уже в их умах стали вырисовываться идиллические картины беззаботного будущего, где нет места жестоким расправам и коварным ловушкам, на которые так легки и изобретательны хищники всех мастей. Не смущало земноводных даже то, что преобразившийся мишка призывал к воздержанию и их самих. Не смущало, потому что подробность эта была пропущена мимо ушей или просто не зацепилась ни за один выступ в их такой избирательной лягушачьей памяти.
И только старый дозорный Селивестр недовольно ворчал: - Глупцы, ишь на что уповают. Это нынче год урожайный, вот топтыгин и просветлел. Наступит глад, тогда посмотрим на этого постящегося. Желудок, он, конечно, не такой красноречивый, но убедительный - будь здоров. Простота... простота...
Хотим мы этого или нет, но и лягушкам нужен отдых, и возбужденные переселенцы стали успокаиваться и разбредаться, подыскивая себе уголки поудобней, чтобы до заката успеть отоспаться и набраться сил. И никто их в тот день больше не потревожил. Разве только сны, в которых видели они - каждый, что-то свое, но большей частью угрожающее и пугающее. Для того, возможно, снились им эти невероятные ужасы, чтобы, пережив их в своих сновидениях, могли они смелее смотреть в глаза опасностям, подстерегающим их всегда и повсюду в суровой лягушачьей действительности.
На следующий день, после полудня, оба временных управляющих встретились, чтобы обсудить текущие вопросы. Август настаивал на том, чтобы переселенцы увеличили время ночных переходов. Их надо было начинать, считал он, не после заката, а как только солнце скроется за верхушками деревьев.
- Жара может докатиться и до нас, - сказал он Константину. - И если не поторопиться, то мы будем вынуждены застрять на целую неделю у первого встречного родника.
- Застрянем, так застрянем, - ответил Константин. - Все и так уже устали от дороги, не первый день в пути. К тому же у нас много стариков и детей, для них и это расстояние, что мы походим за ночь, предельно изматывающее.
- Сам же говорил, как все мы закалились за это время. Вот и наступил момент, проявить свою выносливость.
- Мы выдержим все, если будем руководствоваться рассудком, а он подсказывает мне, что силы следует распределять, а не растрачивать в чрезмерных потугах.
- Как знаешь. Я только, прошу еще раз, как следует об этом подумать, может быть, ты все-таки со мной согласишься.
- Подумаю. Знаешь что, Август? Иногда мне кажется, что твои способы решения проблем, заключают в себе больше трудностей, чем сами проблемы.
- Это ты о чем?
- Да я и сам, до конца не понимаю.
В колонии Августа знали, но те так, чтобы уж очень хорошо. Был он со всеми вежлив и любезен, но все же, веяло каким-то холодком от улыбки всегда сопутствующей ему при общении с соотечественниками. Не так давно он вернулся с Большой Реки, где изучал особенности миграций лягушачьих сообществ, вернулся и поступил на должность дежурного по миграции. Занятие это было скучным, а с точки зрения окружающих - и бесполезным, ведь никаких миграций на болоте не предвиделось. И сам, Август, от своего положения, был не в восторге. Не для того он корпел на лекциях в лучшем лесном училище, чтобы всю оставшуюся жизнь прозябать никем не уважаемом посту. Свой горький осадок в душе Августа оставила и Большая Река - после окончания учебы не удалось ему найти для себя подходящего, да и, в общем-то, никакого места в столичных учреждениях, не взяли его ни на службу ни чиновником, ни специалистом ни в какие организации. А так хотелось зацепиться за эту, такую близкую, казалось, лишь лапу протяни, - возможность остаться в средоточии культурной, общественной и светской жизни. Да, столица повернулась к нему спиной, без всяких объяснений, и пришлось вернуться на периферийную родину. И вот, как снег на голову, - Большой Исход. Смешанные чувства испытывал Август, когда только узнал эту новость, но каким бы противоречивым, ни был этот коктейль - кровь дежурного по миграции заиграла, и он воспрял духом: - "Час пробил! Я! Кто, если не я, теперь непререкаемый путеводитель в их внезапно опрокинутой жизни?! К кому, если не ко мне, придут они за советом?! Да что там советом! Я ведь, теперь их единственная надежда и поддержка, без моего одобрения они и прыжка не сделают. Вот уж действительно никогда не знаешь, где тебя подстережет удача. А Большая Река?!.. Ну, это мы еще посмотрим - нужна ли она нам? Стоит ли она того, чтобы в ней раствориться и вновь стать рядовой лягушкой? Посмотрим..."
А в то время когда Август и Константин вели свой диалог, в лагере переселенцев, расположившихся в этот день в зарослях кустов спелой черники, бушевала настоящая гроза. Громы и молнии насылали друг на друга две, почтенного возраста, лягушки.
- Да мой дед на твоем деде в лопухи по нужде ездил! - кричал, сам уже давно обзаведшийся и внуками и правнуками, ходосочный дедушка Кирилл.
- Ой, да знаем мы твоего деда! - ором парировала Бабушка Инесса. - Он только одну нужду испытывал - в капельке мозгов! И женушку себе взял, бабку твою, с таким же, как у самого недоразумением! Что ж удивляться, когда и потомство вышло безмозглым?!!
- Это я-то безмозглый?! А кто твоего внука Прокла считать учил?! А то, что не выучил, так уж извините, наследственность!
- Вот и я говорю - наследственность! Два плюс два, ребенку объяснить не смог!
- А ты бы муженька своего попросила! Тот считать умеет! Недаром, поди, счетоводом на складе продзапасов служил! За что, запамятовал, его выперли?! Ах да, считал больно хорошо! Так считал, что все ваше семейство до сих пор лишним весом страдает! Зато на складе, чего только недосчитались!
- А ты его за лапу ловил?! Вот на это у тебя ума хватает, сплетни пересказывать!
- Да прекратите, наконец! - вмешался в обмен любезностями дозорный Лука. - Уважаемые ведь лягушки, а что устроили. Особенно вы, дедушка Кирилл! Она же дама, что ж вы так грубо?!
- Хе, дама!.. - дедушка Кирилл хотел добавить какой-то обличающий эпитет, но передумал.
- Да ему, что дама, что пень, перепрыгнет и дальше поскачет!
- Ну, ты-то, небось, до сих пор мечтаешь, чтобы не через, а на тебя - прыгнул!
- Дурак и есть дурак! Ты свое отражение когда-нибудь в воде видел?! Богомол недоразвитый!
Ну и, что с того, что дед бабушки Инессы и дед дедушки Кирилла были родными братьями? И что с того, что муж бабушки Инессы Кондрат был закадычным другом дедушки Кирилла? Что с того, что внук бабушки Инессы Прокл, давно женат на внучке дедушки Кирилла Сандре? Что это может изменить в их крепко укоренившихся взаимоотношениях? Ничего! Как появилась, еще в молодости, между ними невидимая пуповина жгучей неприязни, так не оборвет ее уже ничто, кроме известного и неминуемого для каждого из нас исхода. Вы спросите, почему - пуповина? Да потому, что питают их жизненной силой эти взаимные, в глубине души совсем им не обидные, оскорбления и наветы, и даже продлевают и взбадривают их нелегкую старость.
- Ну-ну, успокойтесь, - продолжил увещевать их Лука. - В дороги эти склоки ни к чему, вот до места доберемся, тогда и ругайтесь себе на здоровье.
Страсти улеглись, и престарелые возмутители спокойствия разошлись перемывать друг другу косточки в компаниях своих приятелей и приятельниц.
А Лука, замещавший теперь Константина в должности старшего дозорного, отправился проверять расставленные вокруг привала сторожевые посты. Он пересек одуванчиковый оазис и спустился в небольшой овраг. Вдруг справа от него послышался шорох и трава зашевелилась. Лука пригнулся и замер. Над травой поднялась, испуганно и нервно оглядываясь по сторонам, симпатичная мордочка ящерки. Лука, не найдя незнакомку опасной, расслабился и обратился к ней с приветствием.
- Здравия желаю, уважаемая!
Ящерка вздрогнула и уставилась на лягушку.
- Да вы не бойтесь, я вас не обижу, - успокоил ее Лука.
Но та уже и не беспокоилась. Оценив по внешнему виду физические возможности Луки, она снисходительно сказала:
- Я и не боюсь. Было бы кого. Сами-то, я вижу, здорово перепугались.
- Ну, это вы преувеличиваете. Насторожился - да, но уж никак не испугался. Призвание у меня такое - быть настороже.
- Называйте это как хотите, мне, в общем-то, все равно. Я вас вот о чем хочу спросить, раз уж мы повстречались, - не попадался ли вам где-нибудь поблизости какой-нибудь каменный островок? Мы, видите ли, странствуем в поисках приличного места для проживания, а вокруг одна трава, трава, да деревья.
- Надо же, - сказал Лука. - А мы ведь тоже переселяемся. Каменный островок, говорите? Да что-то не припомню. Вот пару камней там, чуть южнее, попадалось. Не подойдет? Вам-то одной должно быть достаточно.
- Фи, одной! - ящерка залихватски присвистнула, и прикрикнула. - Отбой! Можете выходить!
Тут же, из травы повылазили, на длинных шеях любопытные мордочки тридцати, а то и сорока ее спутников.
- А вы говорите - два камня, - разочарованно сказала ящерка Луке. - Куда же - вы - переселяетесь?
- Мы-то? На север, - ответил Лука.- Там небольшое озерцо есть.
- И где ваши остальные?
- На привале, тут недалеко. Мы днем всегда отдыхаем.
- Какие вы интересные.
И у Луки с ящеркой завязалась беседа. Беседа эта была непринужденной и на разные, по мнению не поощрявшего пустые разговоры Луки, несерьезные темы. Но что-то все-таки заставило дисциплинированного дозорного забыть об обходе постов, других своих ответственных обязанностях и даже совсем отвлекло его мысли от колонистов и их безопасности. Лука болтал в несвойственной ему манере дамского угодника. Сыпал комплиментами, порой, правда, уж больно по-солдафонски; играл, как бы невзначай, мускулатурой; и, то и дело, вспоминал истории из своей жизни, в которых довелось ему (конечно по воли случая и в виду непреодолимых обстоятельств) проявить мужество и героизм - под стать богатырям из известных старинных лесных сказаний. Что нашло на этого сурового вояку? Теория лягушачьей психологии - молчит. Зато стройная фигурка, гибкий изящный хвостик и большие, полные тайны и томно внимающие его речам, глаза ящерки, которую, кстати, звали Серафима, дают нам на этот счет, весьма, красноречивое объяснение.
А Лука докатился до того, что стал наглядно и в ролях демонстрировать ход какого-то исторического ристалища, в котором именно он проявил победоносные чудеса ратной подготовки. Лука скакал на дне оврага, набрасывался с диким воплем на воображаемого противника и, уже перевоплотившись в самого супостата, хрипел и просил пощады; одним прыжком он отражал атаку десятка озверевших врагов, мчался на передовую и спасал от коварного удара в спину своего полководца; сдавался сам себе в плен; погибал и воскресал.
И надо заметить, что его артистизму была дана самая высокая оценка. Зрители... А у Луки напрочь вылетело из соображения, что при его актерском дебюте присутствует еще дюжины три соглядатаев... Зрители трижды вызывали маэстро на бис, а муза выразила свой восторг творцу сцены таким многообещающим жестом хвоста, что дозорный исполнил еще и танец охотника на водомерку.
Браво, Лука! Браво, и.о. старшего дозорного! Не посрамил ты лягушачьей чести! И из этого боя вышел ты победителем! Может быть так, а может быть, как-то иначе, думал старый Селивестр, когда смотрел с края оврага вниз на эту драматическую постановку, разыгрываемую его бывшим воспитанником. Во всяком случае, прерывать он ее не стал, и дождался, когда выступление закончится, и триумфатор успеет пригубить из родника Славы ее пьянящий напиток.
- Уважаемый, Лука! - окрикнул Селивестр соратника, когда тот устало прилег у лап своей фаворитки. - Вас, кажется, ждут, не дождутся на постах. Сами понимаете, без вашего надзора они там совсем голову потеряют. Но если конечно есть дела поважнее, другого, стратегического значения...
Ах, если бы не эта привязанность к водным ресурсам! Плюнул бы Лука на все свои присяги и добровольно отправился в каменное заточение, лишь бы оставаться с этой чаровницей Серафимой. Отбросил бы он свое лягушачье прошлой, как ящерица хвост, и ушел бы навсегда к обветренным скалам... Но строга к своим чадам мать Природа, и если уж завещала она вам для житья-бытья прибрежные площади и сырые туманы, то, будьте любезны, не разевайте пасть на чужую долю в наследстве, а живите в соответствии с утвержденным эволюцией предписанием, и не смешите своими фантастическими запросами окружающих, им и без ваших причуд, хватает поводов для душевных волнений.
- Иду я, иду, - Лука смирился с судьбой и, чуть не плача, стал прощаться с дамой своего разбитого навсегда сердца.
IX
Лева и Нелли двигались на восток, а навстречу им, с востока на запад, в это же самое время, направлялась шумная, веселая компания молодых большереченских лягушек. Легкая на подъем, удалая молодежь имела целью своего похода - навестить, проживающую на Тенистом Холме, бабушку одного из сотоварищей. Но можно, все же, сказать (без всякого подлого умысла обидеть престарелую родственницу), что главным мотивом было - само путешествие.
Ах, молодость! Не сидится ей на одном месте, не удержаться ей ни за уют, ни за тепло родного дома, неизвестность, подмигивая, зовет ее в свои объятия, как бесстыжая развратница неопытного юнца, и бросается она в этот омут в надежде на неземные наслаждения и, не найдя ничего эдакого, выплывает уже изрядно потрепавшейся, но образумившейся зрелостью.
Прошел короткий теплый дождь, в вдалеке над деревьями изогнулась дугой цветастая лента радуги, изумрудно сверкала на солнце мокрая трава, и на, затерянной в бескрайнем, как само небо, лесу, полянке, состоялась нежданная встреча девятерых беспечных гуляк, распугавших своим разноголосым пением всю мошкару в ближайшей округе, и двух вынужденных переселенцев.
Они поприветствовали друг друга и, познакомившись, решили устроить совместный привал. Услышав рассказ о похождениях Левы и Нелли, о нависшей над их болотом катастрофе, о лишениях и подвигах колонистов, столичные жители выразили неподдельное сочувствие своим новым знакомым.
- Что ж, такова судьба, - заключил Вилли, молодой, подтянутый, и довольно (как про себя заметила Нелли) обаятельный ляг. - Но вы не расстраивайтесь. На Большой Реке не такая уж плохая жизнь. Не болото, конечно. - Девицы, а их было в компании три, ехидно захихикали. - Но скучать тоже не приходиться.
- Расскажите, пожалуйста, что у вас на Большой Реке есть интересного? - живо поинтересовалась Нелли.
- О! Ну скажем, к примеру, балет. Вы видели когда-нибудь балет?
- Балет? нет. Это, наверно, какой-то природный объект?
Девицы заговорчески переглянулись.
- Что вы?! Балет - это такое, новое направление в танцевальном искусстве, качественный прорыв, как говорят критики. У нас целая труппа еженедельно выступает. А хор тропических лягушек?! Какие голоса! Какое мастерство исполнения! Правда, они не какие не тропические, а наши, лесные, просто репертуар у них южный, но это надо слышать! Еще, очень рекомендую, Бешеный Водопад. Развлечение не для слабонервных, но ощущения непередаваемые! Четыре порога - один другого выше!
Нелли переполнялась восторгом от ожидающих ее в будущем культурных мероприятий.
- А как на Большой Реке обстоит дело с наукой? - спросил Лева под влиянием пробудившейся вдруг давней детской мечты стать ученым.
- И этого добра хватает. Взять хотя бы Академию Энтомологии. Заседают в ней безвылазно эти древние, как папоротник, профессора и академики, все что-то обсуждают, а потом хлоп в один день и объявят, что какая-нибудь букашка, которую до этого веками употребляли и на первое, и на второе, и на третье, - смертельно опасна для лягушачьего организма. И куда деваться?! Ел ты ее вчера ни о чем не переживая, а сегодня, хоть тресни, не лезет в горло и все тут. Страшно ведь - а вдруг, действительно, ласты склеишь. Есть еще Общество изучения летательного потенциала. Ну, у этих вообще не все дома. Несут что-то о якобы утраченной способности лягушек к длительным перелетам и разрабатывают методику по возвращению этого утраченного навыка, испытания даже проводят. Двое в этом году уже долетались, прямо со скалы вертикально вниз и об землю, всего-то несколько прыжков до воды не дотянули... а так бы выжили.
- Ужасно, - расстроилась Нелли.
- А вы то, сами? Небось, семью заводить собираетесь? - спросил Вилли.
Лева и Нелли замялись с ответом.
- Да ладно, ладно. Это ваше личное дело. Только - несемейным у нас трудновато, с местом для жилья, с работой, да и, вообще... Так что, вы подумайте, времени в пути еще достаточно.
- Хм, да что семья?! - хмыкнул длинный, почему-то раздраженный, приятель Вилли. - Добровольный плен! Свобода - высшая ценность личности! А то - семья! Семья - это обязательства, дети. А ты сначала себя воспитай, стань высокоразвитым, независимым, а потом семью и детей заводи!
- По-моему, - возразил Лева. - Ответственность и обязательства перед близкими, перед детьми, перед супругами... короче, перед семьей, лишь помогают воспитать в себе личность. Трудности, сами знаете, закаляют.
- Закаляют?! Взгляните вокруг! - длинный сам огляделся и, поняв, что предложение неудачное, уточнил. - Образно выражаясь. Скольких эти трудности переломали, скольких размазали!
Одна из девиц прыгнула поближе к Нелли и шепнула ей: - Андре недавно возлюбленная отвергла, вот он и протестует против ценностей брака.
Нелли понимающе кивнула.
- А вы ничего, симпатичная парочка, - таким комплементом девица, которую звали - Грета, решила завязать разговор. - Давно поженились?
- Спасибо, только вы ошиблись, мы еще (?!) не женаты.
- Давай на "ты". Ненавижу эти церемонии.
- Давай, а ты - к свадьбе не готовишься? Или уже?..
Грета посмотрела на, сидящего неподалеку, Вилли, и печаль отразилась в ее глазах, но не задержалась, и взгляд вновь загорелся веселым огнем.
- Не! Рано мне еще. Только училище окончила.
- Вот как?! А на кого ты училась?
- На воспитателя в яслях.
- Какая благородная профессия!
- Да, да, считай, что у тебя теперь есть связи в дошкольном учреждении. Заводи головастиков, а я за ними пригляжу!
- Ах, добраться бы поскорее. Я уже так устала от этой дороги. И Лева устал, только виду не показывает... а я все равно вижу.
- Доберетесь! Еще на праздник Первой Прохлады успеете, будут грандиозные гулянья!
- Почему же ты сама не осталась? вы ведь не успеете вернуться.
Грета вновь взглянула на Вилли.
- Да ну. Я уже сто раз эти гулянья видела. А вот путешествовать - это мое! Столько нового узнаешь!
Странные взгляды собеседницы не ускользнули от внимания Нелли. - А кто этот Вилли? - спросила она.
- Самолюбивый пижон! - бросила Грета. - Он у нас ведет секцию по спортивному плаванию. Ух! видела бы ты, как он плавает! Ни одна рыба не угонится!
- И ни одна девчонка? - допытывалась Нелли.
- Да уж, многие пытались, но все как-то безуспешно... Хотя, не понимаю, что они в этих спортсменах находят? Носятся целый день туда-сюда по реке, как ужаленные, вот и все интересы и заботы.
- Но Вилли вроде бы не такой? Искусством, вот, интересуется.
- Да он еще хуже! Это он перед вами рисуется, а так... бездушный карась.
"Ну, раз уж ты не любишь церемонии..." - подумала Нелли.
- Что влюбилась?
- А что, так заметно?
И обе они расхохотались.
- Грета, расскажи о своих друзьях. Вы все такие интересные! - попросила Нелли.
- Ну, смотри, вон видишь, рядом с Вилли? Это Олег. Он поэт и считает себя гениальным.
- Это понятно, какой же поэт не считает себя гением.
- Наверно. А левее - Зина, она вывела головастиков и растит их одна. И не прочь выскочить за Олега. Знаешь как трудно матери-одиночке? Но, боюсь, брак с Олегом жизнь ее не облегчит, а только станет у нее на одного великовозрастного ребенка больше. А тот, пухленький, - Чанг. Он учится на гидрометеоракула, и постоянно предсказывает нам погоду. Эти его, сложные, недоступные пониманию непосвященных, научные вычисления, обычно приводят к противоречивым итогам, и в своих прогнозах, Чанг, обычно, не предсказуем. Например, на сегодня он обещал снегопад и гололедицу. Дальше, Ли, родная сестра Чанга. Очень добрая и чувственная девица, она все так близко принимает к сердцу, что мы уже стали беспокоиться. Вот увидишь, сегодня она обязательно расплачется. Около Левы, это Боря, его отец - большая шишка в Высшем Лесном Совете, но Боря от папаши не в восторге - тот настаивает, чтобы сынок учился на дипломата и думал о карьере государственного мужа, а Боря ходит в танцевальный кружок и мечтает о большой сцене. И, у нас остается, Макс-сорвиголова, главный затейник всех наших авантюр, - это его бабушку мы идем навестить.
- Здорово! Отличные ребята!
- И вы вливайтесь! Когда мы вернемся на Реку, я вас обязательно найду. Или вы меня. Я тебе сейчас объясню, где находится мое жилище.
И Грета, стала подробно рассказывать, как найти на Большой Реке место ее проживания.
А в компании, тем временем, разгорался философский спор на новую, поднятую Борей, тему: - Нет никакой судьбы, - выражал он свой взгляд на обсуждаемый вопрос. - То есть, я хочу сказать, нет никакой предопределенности, а судьбу свою мы строим сами и разрушаем собственными, вот этими вот, - он продемонстрировал свои лапы, растопырив пальцы так, что чуть перепонки не лопнули. - Лапами!
- Какое убогое, давно себя отжившее, языческое верование, - возразил ему Вилли.- Это самопоклонение, эта самонадеянность уже многократно опровергнута - научными, да и, просто, житейскими наблюдениями. А самым неопровержимым доказательством, что мы бессильны хоть сколько-нибудь влиять на свои судьбы является - факт нашего рождения. Не будешь же ты, Боря, утверждать, что сам, своими лапами, устроил это немаловажное событие своей жизни, или, по-твоему, к судьбе лягушки оно отношение не имеет?
- Вот именно! - утвердительно ответил Боря. - Не имеет! Судьба начинается после рождения, тогда, когда ты обретаешь способность осознавать себя и этот окружающий мир. До этого момента тебя, собственно, и не существует, - один только организм, можно сказать, растение.
- Однако, почва, а в нашем случае: место, время, семья, - очень даже определяют дальнейшее развитие этого растения, - сказал Олег.
- Но ведь это простая случайность, а не управляемая неведомыми силами планида, - продолжал настаивать Боря. - Нет, друзья, нельзя смешивать все в одну кучу. Есть, конечно, вещи от нас независящие, но, как среди этой данности, поступать, мы решаем сами.
- А я с Борей согласен, - сказал, чувствуя себя немного неловко в малознакомой компании, Лева. - Если бы судьба существовала, можно было бы плыть по течению и не сопротивляться его опасным поворотам, полагаясь на предначертанность всего происходящего, и если бы все так поступали, то весь лягушачий род давно бы вымер.
Услышав версию о несостоявшейся гибели своего вида, Ли разревелась. И спорщики оставили вечный камень преткновения своей беседы в покое.
Наступил вечер, и пришло время прощаться. Обе стороны выказывали величайшую радость по поводу состоявшегося знакомства и обязались непременно в ближайшем же будущем продолжить и укрепить завязавшиеся приятельские отношения.
- Вы не задерживайтесь в дороге, - сказал напоследок и Чанг. - по моим расчетам, скоро должна наступить недельная засуха. Так что, лучше поспешите.
Нелли, вспомнив слова Греты о снегопаде и гололедице, в душе посмеялась над его очередным прогнозом и поблагодарила: - Спасибо, Чанг! Нам самим, уже не терпится закончить эту бродяжью жизнь, так что - не задержимся.
- Вот так! - сказал Лева Нелли, когда их и большереченцев уже разделяло приличное расстояние. - Теперь у нас хоть знакомые есть на Большой Реке. С друзьями все-таки будет и проще и веселей.
- Да, если там все, такие как они, то, пожалуй, скучать нам не придется.
- Все или не все, а нам надо держаться таких вот, порядочных лягушек. На новом месте, где никого и ничего не знаешь, так легко оказаться в обществе негодяев, не успеешь оглянуться, как вляпаешься в историю.
X
Неширокая и неглубокая, но столь быстрая, что не успеешь взглядом зацепиться за листик или веточку несомые ее течением, как исчезают они где-то вдали за поворотом, река преграждала путь колонистам. Вот так закавыка! Не широкая, но и не узкая - и в три прыжка не преодолеть ее лягушке; не глубокая, но и мелкая - лапами, чтобы оттолкнуться, до дна не достанешь. И не переплывешь - унесет поток, разобьет о камни, да и выбросит бездыханное тело на далеком берегу в радость тамошним падальщикам.
Отправил тогда Константин два отряда дозорных в обе стороны вдоль реки - проверить - нет ли где доступной переправы. Отряды вернулись лишь на следующее утро и утешительных вестей с собой не принесли.
- Что будем делать? Ты ведь у нас специалист по миграциям, - спросил Константин Августа.
- Выход есть всегда, - ответил тот - будем строить мост.
- Мы, что, по-твоему, бобры?
- А что здесь такого?! Надо - значит надо. Значит - побудем немного бобрами.
И закипела работа. Лягушки стали собирать по всей окрестности ветки и палки, те, что могли унести в одиночку или группой, и складывали их на берегу.
"Веселей, не робей! - и в этом деле, проявлял свое наставническое призвание Селивестр. - Куда тащишь?! Большие налево, маленькие направо! Дядя Миша застрял! Эй, вы двое, ну-ка подсобите ему! Дедушка Кирилл, ты-то куда?! Иди, отдыхай! Сам как сухая соломинка, того и гляди переломится... Отдыхай, говорю, дедушка! Без тебя справимся!"
Но дедушка Кирилл не сдавался и тащил натужись, какой-то стебелек, внося свой вклад в общее дело.
Строительный материал был собран. Август распределил обязанности по монтажу сооружения между наиболее смышлеными в инженерных делах переселенцами. Конструкция моста подразумевала сплетение веток, чтобы обеспечить ее устойчивость, ветки начали сплетать подальше от берега, а когда сетка полотна доросла до воды, на нее усадили самых упитанных и тяжелых колонистов, рассчитывая, что под их весом недостроенный еще мост сможет удержаться в случае, если течение реки вдруг вздумает его унести.
Началась самая опасная часть работ. Мост медленно, но непрерывно рос, нависая над опасным потоком. Бесстрашные монтажники подползали, держа в зубах ветки, к его краю и осторожно укрепляли их, стараясь при этом не смотреть в пенящуюся и недовольно ворчащую реку. Колонисты не отрывая глаз, следили за подвигом строителей, их труд завораживал своим риском.
И вот, переправа уже возвышалась над твердью северного берега, и монтажники спрыгнули на его мокрую от брызг гальку. Вслед за ними на ту сторону был отправлен отряд молодых и сильных лягушек, чтобы мост опустился под ними и наконец, обрел вторую опору и жесткость. И с этой задачей, молодцы, справились на отлично.
Путь был открыт. Не откладывая на потом, так как "потом" не всегда согласуется с его предвидением, лягушки устремились на желанный берег строптивой реки.
Когда замыкающие цепь переправляющихся через мост переселенцев, достигли его середины, река предприняла последнюю попытку воздать колонистам по заслугам за свое попранное целомудрие. Вода ее в своем беге натолкнулась на камень и, взлетев с него, большой тяжелой волной окатила мост и всех кто на нем еще оставался. Ожидающие на берегу - вскрикнули, на переправе не проронили ни звука. Но все обошлось. Благо, что на мосту было достаточно возможностей, за что ухватиться и удержаться. Лягушки, не дав себя смыть, отделались всего лишь нервным потрясением и усиленным сердцебиением, а некоторым водная процедура принесла даже облегчение и очищение, поскольку впечатлились этой подлой выходкой стихии не только их умы, но и кишечники.
"Так-то! Это вам не по кочкам скакать! - ликовал в душе Август. - Тут ум и знания требуются! Чтобы вы без меня делали?! Нет, определенно, я иду к великим свершениям. Звезда моя только начинает сверкать, но подождите, наберет она силу и не будет ярче ее на небосводе!" И Август был в чем-то прав. Колонисты, действительно, признали его заслугу в организации этого сложного, опасного, но имевшего положительный результат мероприятия. Признали и прониклись уважением, убедившись, что дежурный по миграции способен применить свои знания на деле.
Поздравил Августа с удачной переправой, как с личным успехом, и Константин.
- Большое дело ты организовал. Ничего не скажешь, знание - сила! - сказал он ему, когда они остались наедине.
- Главное, что все целы, - ответил Август. - После гибели Лариона и встречи с каннибалами, это действительно, кажется чудом. И, кстати, по поводу Лариона. Давно хотел тебя спросить. Когда мы придем на север, необходимость в управлении колонией двумя лидерами, разумеется, отпадет. И должен будет остаться один. А, пока мы не наладим связь с Большой Рекой, назначить его будет некому. Так вот, что я хочу знать - собираешься ли ты претендовать на этот пост?
- А причем здесь мои претензии? - непонимающе сказал Константин. - Управляющего выберут общим голосованием, и предпочтение может пасть на любого колониста.
- Голосование - это формальность. Уже сейчас понятно, что выбирать будут из нас двоих. И нам неплохо было бы обсудить, кто из нас будет наиболее полезен для колонистов в этой должности.
- Ты, Август, - знаток в вопросах переселения. Моя задача - обеспечивать безопасность. Наверное, в условиях похода, это правильно, что руководство доверили нам. Но когда мы организуем поселение, от руководителя потребуются другие способности. Может быть, нам лучше подумать о том, кто из колонистов ими обладает, и, если наше мнение имеет какое-то влияние, поддержать его кандидатуру?
- Правильно ли я понял, Константин, что сам ты от должности управляющего, в будущем отказываешься?
- Ты понял правильно, - смирившись с упрямством Августа. - Но имей в виду, что и на твой счет у меня есть основания сомневаться.
- Что ж, - удовлетворенный разговором, заключил Август. - Время, чтобы убедить тебя в моей надежности, еще есть.
Предстоящую ночь, переселенцы условились провести на привале, который устроили недалеко от покоренной реки, чуть углубившись в лес.
Ночь выдалась светлая. В небе висела уже наевшая бока луна, и тишина стояла кругом, какой давно не было слышно. Переселенцы, вдыхая прохладный, наполненный свежестью трав воздух, отдыхали после насыщенного событиями дня. Их уже не пугали ни чудовищные силуэты коряг, ни неожиданные движения теней, они уже привыкли к мистической стороне ночной жизни леса. Они научились - не боятся призраков, порождаемых их воображением. Теперь, они хорошо для себя усвоили, чтобы выжить - надо уметь отличать реальную угрозу от страхов, вызванных их лягушачьей впечатлительностью.
Но, к каким бы мудрым выводам не приводил нас опыт, какой бы толстенной, и уже кажется ничем не пробиваемой, шкурой не обрастали сплетения нежных волокон нашей души, может, однако, случиться такое, что повергнет нас в, сметающий все опоры рассудка, первобытный ужас. И кто тогда возьмется утверждать, что между сегодняшней, просвещенной взошедшим над мраком старинных суеверий солнцем культуры и науки, лягушкой и тем пучеглазым, приносящем дары жертвенным пням и вызывающим дождь сакральными визгами, дикарем - наметились хоть какие-нибудь различия? Пожалуй, придется признать, что дикарь наш, приобрел в лучах упомянутого светила, лишь легкий загар, который мгновенно сходит с него, как только благодатный свет загородится чем-нибудь неведомым, и даже в своей страшащей неописуемости - из ряда вон выходящим.
Неведомое, и из ряда вон выходящее - возникло перед колонистами во второй половине ночи. Восстало прямо из-под земли. Два чудовища, вместо шерсти у которых росли трава и ветки, а морды были измазаны черной грязью, стояли на задних лапах и настороженно озирались вокруг. Колонисты в это время, прижавшись к земле, прислушивались и разглядывали монстров с уже безопасного, пересеченного глубоким, вырытым самой природой, рвом, расстояния.
- Ну что, Серега, может костерок сбацаем? - спросил один посланник преисподние другого.
- А не спалимся? - усомнился Серега.
- Да нет, здесь мертвая зона, их разведка прошла, и теперь хоть фейерверк запускай. А то ведь, горяченького хочется слопать, да и погреться не мешало бы.
- Ну, раз мертвая, тогда давай.
И небомерзкие приятели, осветив себе путь, колдовски вспыхнувшими ярким светом, лапами, стали собирать валявшийся повсюду хворост.
Что происходило в душах бедных лягушек - трудно себе представить. Куда девался скептицизм самых скептичных? Куда девалось неверие самых неверящих? Куда девалась дерзость самых дерзких? Все провалилось в разверзшую бездну предрассудка. И пробудилось в колонистах от невыносимого кошмара массовое сознание, и не преминуло оно дать по поводу происходящего шабаша, следующие комментарии: "Вот оно, неоспоримое доказательство существования темных потусторонних сил, прямо перед нашими глазами. Слуги тьмы во плоти! О духи лесные и водные спасите нас от этой напасти! Не дайте в обиду! Защитите от нечисти!"
А слуги тьмы, тем временем, добыли и укротили огонь.
- Достали уже эти учения, - сказал Серега. - Ты вот, Димыч, зачем в армию пошел?
"Силы небесные! Да их - целая армия!"
- По своей глупости, - признался Димыч. - Из университета отчислили, так сразу военкомат и подсуетился. А ты сам-то?
"Что твориться! Они еще и образование в своих изуверствах получают!"
- Да и я не от большого ума. Думал - жизни поучусь, подготовку настоящую, мужскую получу. А приходится, сам видишь, пузо в ямах отлеживать.
- А все же защитники Родине нужны. Сегодня мы долго отдаем, завтра молодняк подрастет.
"Пропали! Все пропали! Все под себя загребут кровопийцы!"
- Да уж в мире сегодня не спокойно. Только какая польза от нашего ползания на брюхе? Сейчас все решают технологии. Воздушно-космические силы - вот это я понимаю.
"Лихорадка на ваше болото! Что там лес?! Они весь мир - во мрак беспросветный низвергнут!"
Чудовища громко скрежетали своими адскими приспособлениями, и с аппетитом пожирали зловещую пищу.
- Я может, после службы, - сказал мечтательно Серега. - В эти места подамся. Хорошо тут, зверье, лес, озера.
"Свят, свят, свят! Ну, за что же ты нас покинул, хранитель лягушачьего рода?!"
- Сидеть, не двигаться! - раздался за спиной Сереги и Димыча, громкий приказ, отчеканенный одним из четырех, вынурнывших из ниоткуда, таких же, но отличавшихся чистыми мордами и отсутствием растений на шкуре, неземных созданий.
- Все, бойцы, диверсия ваша - финитна ля, - сказал все тот же загадочный командир. - Вы взяты в плен, проследуйте с нами.
И, Димыча и Серегу увели под конвоем в неизвестном направлении.
"Свершилось! Нашлась управа и на этих греховных поборников зла и порока! Слава вершителям судеб! Да не оставят нас священные покровители! Это духи Хриностат, Оффодилус, Бузина и Чертополох спустились к нам на подмогу! Верные псы добра и света! Да будет покой и благообразие во всем мире и нашем лесу! Изыди на веки вечные, колдовское неприкаянное отродье!"
Утром, посоветовавшись с дедом Фернандо, знатоком всех древних лягушачьих ритуалов и обрядов, колонисты решили одарить духов леса - в благодарность за их покровительство. Умаслить взялись главную добродетель аборигенов лягушачьего пантеона - чревоугодие. До полудня, прыгали переселенцы, в праведном усердии отлавливая стрекоз, жуков и прочих насекомых - дабы воздаяние было обильным и разносольным и ни один представитель всемогущего сонма - не остался без удовлетворения, какими бы экстравагантными пристрастиями он не отличался.
В полдень, под начальством деда Фернандо, было проведено соответствующее игрище: дары возложили к раскуроченному буреломом ивовому пню, и тридцатитрехкратно обошли его хороводом, сопроводив хождение заунывным песнопением. Жертвоприношение свершилось, и, оплатив вперед услугу по снисхождению высшей милости и благодати, колонисты умиротворились.
XI
Считается, что новости сорока приносит на хвосте. Так ли это на самом деле, нет ли преувеличения в этом устоявшемся лесном поверье - мы узнаем, присоединившись к переселенцам там, где они находились спустя сутки после совершенного обряда оккультизма.
В лесу начался переполох. Мимо ничего непонимающих колонистов пронеслись: сначала заяц, зайчиха и куча зайчат, затем семейство бурундуков, следом клан ежей и целая коммуна сусликов.
- Эй, кто-нибудь! Скажите, наконец, что случилось?! - воззвал к бегущим недоумевающий Селивестр.
Сжалился над ним пожилой, отставший из-за своей хромоты от родни, бурундук: - Новости! Сейчас с новостями на поляну сорока прилетит. Спешите, а то последними все узнаете!
Какая неожиданность, и какая удача! Узнать последние лесные новости в такой непроглядной глуши! Заинтригованные лягушки, не теряя времени, бросились вслед за местными жителями.
На поляне был аншлаг, шум и суета. В предвкушении главных новостей, аудитория перебивала информационный аппетит толками местного значения.
"Вы слышали, лиса Анжела разводится с Энрико?"
"Не может быть?! У них же трое детей!"
"Ха! Трое! Оказывается у Энрико их в соседнем лесу не меньше дюжины!"
"Какая трагедия!"
"Это еще что! Вот глухарь Василий - удивил, так удивил!"
"А что с Василием?"
"Как, вы не знаете?! Завел себе дружка, какого-то залетного тетерева"
"Ну и что ж здесь такого?"
"А то! Эти двое дяди птицы - захотели пожениться!"
"Помилуйте, это же какое-то, пардон, попрание инстинкта, хула на природную благодать."
"Хула, не хула - а свадьба через неделю!"
"Фу, мерзость, какая! Глаза б мои не видели... А что, этот тетерев, хорош собой?"...
"А лось Андрюша так и пропал без вести, ни следа, ни кучки после себя не оставил. Как вы думаете, волки постарались?"
"Да нет, серые тут не причем. Тогда бы хоть кости нашли. Раз уж вы меня спросили, то вот мое мнение - утоп в болоте Андрюша."
"Бросьте! Утоп... Нигде он не утоп. Он давно собирался к родственникам на Южные Равнины. И последний раз его видели бредущим именно в том направлении. Вывод, я надеюсь, вы сумеете сделать сами"
"Кто видел?! К каким родственникам?! Все знают, что он был круглый сирота. А вот что - я, вам скажу об этом таинственном исчезновении. Лось связался с сектой поклонников солеедения, они-то его и подбили на паломничество в Проклятый Заповедник. Там этих соляных мест - на каждом шагу. Так что, наш Андрюша причастился, взял обет молчания и поминай как звали"
"Все это очень грустно..."
"Тсс! Ирада прилетела!"
На ветвь усохшего бука села сорока и стала деловито расхаживать влево-вправо. Вместе с ней прилетел, и сел на краю той же ветки, молодой сорочонок. На поляне воцарилась тишина, и сорока, продолжая хождение, заговорила.
- Уважаемые соотечественники! - сказала она. - Предлагаю вам, прослушать итоговые лесные новости за неделю. Начнем с самого главного. Баланс пищевой цепочки стабилизировался, рост поголовья хищников остановлен за счет открытого две недели назад Странными сезона охоты. В международных отношениях - так и остается нерешенным вопрос об административном присоединении к лесу участка отделенного от его основной территории двойной излученной Большой Реки. Островитяне все еще отказываются принять предлагаемые им блага проживания под управлением нашего мудрого и справедливого аппарата власти, и объясняют свой отказ исторической несовместимостью традиций их маленького, проповедующего тихую и бесконфликтную жизнь, братства с якобы суровыми лесными законами, провозглашающими, по их мнению, агрессию и насилие - высшими ценностями современного общества. Такова их надуманная аргументация. О политике и экономике на сегодня - все. Культурная жизнь леса на этой недели украсилась ярким и незабываемым событием: в Экспоцентре "Младые Осины" прошла выставка известного артгербариста ежа Ганса-Иванса, представившего на суд зрителей уникальную коллекцию прошлогодних еловых побегов и шишек. Наметились новые горизонты в области научных исследований. Согласно заявлению профессора Арчибальда (все вы знаете этого заслуженного песца), мы стоим на пороге величайшего открытия, не сегодня - завтра, лесу станет известно происхождение останков гигантской птицы, найденных четверть века назад у Замшелого Перешейка, возможно даже удастся установить предназначение четырех загадочных лепестков отросших на клюве этого исполина. Имеем ли мы дело с единичным случаем мутации или это представитель неизвестного еще науке вида пернатых, будет определено в скором времени. А пока, профессор Арчибальд просит всех бережно относиться к окружающей нас среде. Из регионов пришла всего одна новость. Хлюпкое Болото, как мы и предполагали, подверглось оккупации Странными. Местное население, по последним данным спасательной службы, самоэвакуированно. Теперь о новостях спорта. Ну, в этой сфере, все по-старому: чемпионами в вольной борьбе остаются медведи, в беге на короткие дистанции - зайцы, в гимнастике - змеи, в плавании - рыбы. А о погоде вам расскажет мой юный коллега Никита. Никита?!
Сорочонок встрепенулся и затараторил: - На восток надвигается жаркая пора без осадков. В северных районах - прохлада и кратковременные дожди. На западе тепло и сыро. В южных областях - повышенная влажность и ливни. В центре - нечто среднее от всего вышеперечисленного.
- И в заключении, - вернула себе слово Ирада. - Частное объявление. Всех желающих узнать свои личные перспективы на будущее, приглашает на сеансы футуристического прогноза, потомственная вещунья, кукушка Маргарита-Франческа-Тереза-Софья. Всем спасибо! С вами была сорока Ирада. И до встречи через неделю.
Сорока кивком подала знак сорочонку, и они вместе сорвались с ветки и улетели.
Колонисты вернулись на привал организованный у зарослей орешника.
- Ты слышал, - сказала Иннокентию Галина, - На восток надвигается жара? Ну, зачем мы ее отпустили?! Что же теперь будет? - ее стало охватывать отчаяние, и она смотрела на мужа, ища поддержки.
- Я верю, что все обойдется, - сказал Иннокентий. - Ты, пожалуйста, не волнуйся. Они молодые и сильные. К тому же, было сказано - надвигается, а не - наступила. Я допускаю... нет, я уверен, что они успеют добраться до Большой Реки раньше.
- Ты просто меня успокаиваешь. Ну как?! Как, мы могли ее отпустить?! Ведь и Август предупреждал, что будет засуха! Она погибнет! Доченька моя! - Галина, пряча слезы, отвернулась от мужа.
"Тревога!" - пронеслось по колонии, передаваемое из уст в уста, предупреждение. И переселенцы, повинуясь уже немой команде, бросились искать защиты в, разросшихся непроходимой стеной, кустах. Увидев, вышедших на место их привала, двух аистов, и оценив (не умаляя достоинства врага), длину их клювов, лягушки, без лишней бравады, постарались втиснуться как можно глубже в свое убежище.
- Когда аппетит перерастает в голод, - сказал один из аистов своему спутнику. - Это уже как-то унизительно. Вы не находите, Владимир?
- Не могу не согласиться с вами, Гаспар. И даже скажу больше - это в высшей мере пагубно для нашей психики. Начинаются всякие там видения, голоса... Мне, например, минуту назад, показалось, что здесь были лягушки, я даже слышал их противное кваканье.
- Вам тоже? Что ж, мы оба голодны, и, почему бы из одинаковых причин, не вытечь одинаковым следствиям?
- Логично. Как бы только устранить, эту, так подло подшутившую над нами, причину? А?
- Можно слетать на Северное озеро, раз уж здесь нам ничего не перепало.
- Далековато, конечно... А что, правду говорят, будто подлещик на озере в этом году необыкновенно жирен и мясист?
- Жирен... и мясист... Это невыносимо. Как же я хочу есть!
Аисты подошли вплотную к орешнику.
- Так значит, на Северное Озеро? - запросил подтверждения Владимир у Гаспара, который в это время всматривался в полумрак кустов растущих перед его клювом.
- Видения... голоса... Тени нереализованных желаний... скрип бесплодных исканий... шепот несбывшихся надежд... - пробормотал он.
- Что вы говорите? - не понял Владимир.
- Говорю, что если я чего-нибудь не съем, то окончательно потеряю рассудок, - ответил Гаспар и еще раз подозрительно взглянул на заросли укрывающие колонистов, - Не будем терять времени, - принял он решение. - Летим на озеро.
Можно ли назвать это простым везением, или причина, такого бескровного разрешения смертельно опасной для колонистов ситуации, кроется в чем-то ином? Ведь не галлюцинации же, в самом деле, преследовали изголодавшихся птиц. Что тут скажешь? Разве только предположить. Предположим, что у аистов пошатнулся - не рассудок, а вера в себя. Настолько пошатнулась, что не мог крылатый Гаспар поверить своим глазам разглядевшим, в сумерках кустов, замерших от ужаса и уже попрощавшихся с этим миром, лягушек. При таком внутреннем надломе, искал он выход из своего плачевного положения, в средствах - испытанных, а далекое озеро, как было ему известно, всегда накормит и напоит страждущих. Нет, наудачу уже не могли полагаться Гаспар и Владимир. В удаче они разочаровались в той же степени, в которой проголодались, то есть - в крайней степени.
А вот переселенцы!.. Те заговорили с удачей на "ты". Еще бы! Какие теперь могут быть сомнения в их с ней братском союзе?! Породнились, можно сказать!
И даже Галина как-то приободрилась. "Наверное, Иннокентий прав, - подумала она. - Все обойдется. Не может с ними случиться ничего плохого"
Вокруг дедушки Кирилла собралась толпа переселенцев, с которой он делился своими недавними впечатлениями:
- Вижу, смотрит прямо на меня. Ну, я что? Я тоже взгляда не отвожу. Потому как даже глазами пошевелить боюсь. А в животе, все одно, что-то заурчало, ну и, простите, шептануло, чего уж, возраст такой, не всегда и сдержишься. Ну что, думаю, Кирилл, чай не молодым помрешь, успел пожить на белом свете. Но, думаю, чего глядеть смерти в глаза, ничего доброго в них все равно не увидишь. И зенки свои захлопнул. Темно стало. И в этой темноте, слышу - понес душегуб, какую-то ахинею про тени, скрип и шепот... А потом меня молодежь растолкала, все, говорят, дедушка Кирилл, - отбой! А ведь был на паутинку от смерти. Как сердце выдержало, не понимаю. Повезло, что ни говори...
В стороне от всех, о чем-то возбужденно спорили девять дозорных. Темой для этой оживленной беседы, послужила необычная находка. Один из дозорных, пока нес вахту на подступах к привалу, обнаружил вблизи своего поста мертвую гадюку и целый выводок живых, судя по всему, недавно вылупившихся ее детишек. Змейки извивались возле тела матери, и, похоже, тоже были обречены на скорую гибель.
- Ну и что с того, что - маленькие? - возражал кому-то из собеседников Батраз. - Может ты их еще, и выкормить собираешься? Я же не предлагаю их умертвить. Пусть природа сама распорядится их жизнями. Это не тот случай, когда есть резон вмешиваться в ее дела.
- Да все это я понимаю. Но ведь жалко... Да и чувство у меня такое - что бросить их на произвол судьбы, это то же самое, что и убить. Может, хотя бы перетащим, куда-нибудь, где для них найдется пропитание? Все - не так паршиво на душе будет, - сказал Марик, обнаруживший предмет этих прений.
- А если на папашу нарвемся? - предостерег его еще один участник разговора, дозорный Валерий.
- Вряд ли, гадюка там еще с утра лежала, - отверг сомнения Марик. - Если бы был папаша, уже бы забрал детенышей. Видно, нет его. Может тоже представился, а может еще чего. Всякое ведь бывает.
- Ну, ты, Марик, и слюнтяй! Не ожидал! - не выдержал Батраз. - Вот, какой-нибудь такой сердобольный мозгляк, возможно, когда-то спас жизнь и Ибрагиму. А сколько горя и слез причинил этот гад нашей колонии?! Ты встряхни свои мозги, и вспомни - кто такие змеи в жизни лягушек! А твоих детей они бы пожалели?! Они бы их даже, как ты выражаешься, на произвол судьбы не бросили! Они бы... сам знаешь, что сделали!
- Я-то с этим не спорю. Только змеи, все равно, как были в лесу, так и останутся. Но вот меня сожрут не они, а собственная совесть. ...И ни какой я не слюнтяй.
- Да, ты не слюнтяй. Ты - идиот! Хотя, делайте, что хотите. - И Батраз устремился на привал к колонистам. За ним последовали еще четверо дозорных. А оставшиеся Марик, Валерий и два их товарища, что-то недолго обсудив, отправились в противоположенном направлении. Вскоре все четверо разглядывали свернувшихся в единый клубок маленьких, юрких змеенышей.
- Сколько их тут? - спросил Валерий у Марика.
- Было шестеро.
- Ну и куда их, по-твоему, лучше оттащить?
- Здесь неподалеку есть ключ. Я думаю, туда их и перенесем. Когда рядом вода - глядишь и выживут.
- Хорошо, давайте так: мы втроем возьмем по одному этому червяку, и отнесем на ключ, а Тим останется сторожить остальных, чтобы они с перепугу не расползлись. Потом мы вернемся и их заберем. Только как их теперь расцепить?
Намучившись с наедающимися, извивающимися новорожденными, дозорные, наконец, ухватили каждый свою ношу и отправились к роднику.
Тим одним глазом следил за тремя, удрученными разлукой с братьями, а может сестрами, а может и теми и другими, и оттого притихшими рептилиями, а другим - разглядывал останки гадюки. Что-то смущало Тима в этом трупе. То ли его слишком естественное положение, то ли слишком здоровый, переливающийся блеск чешуи, то ли странная для мертвеца упругость тела... То ли... Ну, конечно! "Она дышит! - молнией сверкнуло в голове Тима, и там же раскатом грома ухнуло: - Мама! Она же просто спит!"
Когда Марик, Валерий и Даня увидели несущегося на них, с перекошенной от ужаса мордой, Тима, они сразу заподозрили - недоброе.
- За мной! Спасаемся! - крикнул, не останавливаясь им Тим. И троица, не требуя объяснений, бросилась вслед за приятелем.
Объяснения последовали почти моментально, как только они достигли привала.
- Это самое худшее, что могло произойти, - сказал Марик, осознав произошедшее.
- Ты не преувеличивай, - успокоил его Валерий. - Ну, дали стрекоча, подумаешь. Все целы, все невредимы.
- Я не об этом... Мы же отняли у матери детей! Как теперь быть? Это необходимо исправить.
Тут и Валерий вспылил: - Все, Марик, достаточно. Она мать. У нее материнское чувство. Сама их и найдет. Ты что, не понимаешь, что мы все из-за тебя чуть не погибли?!
И Марик, под давлением осуждающих взглядов друзей, смирился со своей участью вечно кающегося грешника.
Сегодня Константин проводил отведенное для отдыха время в кругу своей большой семьи. Отец, мать, Леся, теща и тесть, братья Трофим и Йозеф, все собрались под навесом, заботливо устроенным листьями лопуха, и вели житейские разговоры.
- Через год переселимся на Большую Реку, - сказал отец Константина Джастин. - Тогда и обоснуемся, как следует, а пока главное себя сберечь. Верно, я говорю? - спросил он у всех сразу.
- Верно, верно, - подтвердила слова супруга Клавдия. - Обоснуемся, и пойдем все вместе на театральную пьесу. Я всю жизнь мечтала сходить на спектакль.
- Можно и в ресторан сходить, - внес свое предложение отец Леси Эдуард.
- Это что еще такое? - недоверчиво спросила его жена Зинаида.
- Это место, где тебе подают всякие разные лакомства, - объяснил Эдуард.
- С чего это тебя там кормить кто-то будет?
- Ну, не за так, конечно. Плату берут насекомыми или материалом, мхом можно рассчитаться или древесной корой, например.
- Зачем им кора-то? - спросила у отца Леся.
- Эх вы, болото. Они на них экскурсии по реке устраивают. Кора-то не тонет. Усадят на нее такую темноту, как вы, и вперед, достопримечательности показывать.
- А я в большой спорт пойду, - решительно заявил Трофим. - У меня удивительные способности к прыжкам в воду недавно проявились.
- Это, когда ты цаплю Надю на восточном берегу встретил? - поддел его Йозеф.
- А какая разница, при каких обстоятельствах обнаружилось мое дарование? Главное его раскрыть, не утопить в трясине. И эта встреча, может быть, мне - как подарок судьбы.
- Ну, надеюсь, ты не сильно расстроился, что встреча эта была мимолетной? - снова подковырнул его братец.
- Хорошо бы еще и оздоровительные процедуры посетить. Говорят, там непревзойденные мастера массажного дела. Два-три сеанса и ты как новенькая, - сказала Зинаида.
- Это что, когда бока мнут? - уточнил Эдуард. - Что ж ты молчала?! Я б тебя уже давно омолодил!
- Тоже мне, целитель. Это же целая наука. Знать надо, куда и как нажимать. Они годами лапу набивают.
- А я хочу частные ясли открыть, - сказала Леся. - Хочу посвятить себя уходу за головастиками.
Темы головастиков, в их семье, после Исхода не касались, чтобы не пробуждать в Леси и Константине печальных воспоминаний. Но сейчас Леся сама, впервые, об этом заговорила.
- Замечательно! - поддержала ее Клавдия. - Меня в помощницы возьмешь?
- С удовольствием и благодарностью! - улыбнулась Леся.
- Ну а ты, чем собираешься заняться на Большой Реке? - спросил у Константина Эдуард.
- Буду проситься в дозорную службу. У меня - одна стезя, - ответил Константин.
- А я хочу дипломатом стать, - признался Йозеф. - Или просто, государственным деятелем. В общем, как Ларион.
- Ну и правильно, - сказал ему Трофим. - Вы даже с ним похожи. Ты вон тоже - сутулишься как улитка.
После заката колония вновь пустилась в дорогу, но, среди ночи, когда переход был в самом разгаре, переселенцы были вынуждены его прервать. Перед ними возвышалась огромная каменная гряда, нанесенная, протекавшей здесь когда-то, рекой. Чтобы было легче прогладывать путь, восхождение решили провести, дождавшись утра, при солнечном освещении.
Рассвело, и подъем начался.
Впереди всех поднимался Константин, за ним, лапа в лапу, стараясь ни в чем не уступать, следовал Август. Ниже, намного отстав от своих предводителей, едва извивающейся колонной, растянулись остальные, не успевшие, как следует отдохнуть после ночного перехода и оттого ослабевшие и приутихшие, переселенцы.
Константин прыгнул с небольшого, размером с шишку, камня и оказался на вершине гряды. Он облегченно вздохнул - дальше был спуск. Тот же камень, когда на нем оказался Август, вдруг зашатался, сорвался и, вместе с дежурным по миграции, покатился вниз, увлекая на своем пути другие булыжники. Камни падали кувырком и вскачь, и давили застаных врасплох путешественников. Константин в ужасе смотрел сверху на эту бойню, сердце его готово было выпрыгнуть из груди, из горла вырвался раздирающий небо хриплый вопль отчаяния.
Через минуту с колонией было покончено. Окровавленные, растерзанные, разбитые и раздавленные тельца пестрели на серых камнях. А в небе кружа и каркая, появились, почуяв наживу, два черных спутника смерти, два лесных ворона.
Сутки просидел обезумевший Константин на гряде в узкой, не допускающей в себя свет, расщелине. Ничего он не мог себе объяснить, никак не мог смириться со случившимся, и только проклинал, проклинал, проклинал весь этот мир, всех его обитателей и все жизненное устройство. Потом когда на смену гневу пришло отрешение, он решил, что отправиться к Большой Реке, с одной только целью - поведать о постигшей его колонию участи всему лягушачьему роду, чтобы хоть память о них сохранилась, и продолжили они жить, пусть не в лесах и водоемах, но хотя бы в сердцах сородичей. А когда опустилась ночь, стало ему чудиться, что это не звезды в небе горят, а смотрят блестящими от слез глазами на него колонисты, что это не ветер шумит, а голоса всех погибших собратьев, сливаясь в единый - шепчут ему: "помни о нас".
А в лесу, в нескольких сотнях прыжков от злосчастной гряды, в это время сидели и преспокойно беседовали Генка и Артем.
- Да, Генка, - говорил Артем. - Попали мы из-за этого Порфирия в передрягу. Хорошо еще шкуры свои спасли. Вот ведь прыщ! Завел неизвестно куда и бросил.
- Ну, это ты, Артем, хватил. Бросил он нас - не по своей воли. Ты, небось, и сам не хотел бы продолжить с ним путешествие в желудок какой-нибудь рыбины. Да и никто тебе в этом не препятствовал. Видел я, как ты улепетывал.
- А сам-то?! Я тебя два дня потом найти не мог. Как ты еще только на дерево не залез?!
- Не отрицаю, струхнул маленько. Ну, так, что жаловаться?! Живы и хорошо.
- Хорошо-то - хорошо, а что дальше? Мы уже десяток дней идем на этот север, и ни одной приметы озера или хотя бы пруда. Пустыня. Может, все-таки на восток, к Большой Реке? А?
Генка задумался и сказал: - Ну и леший с ним! Давай на восток.
- Заметано! - обрадовался Артем.
И приятели пустились вприпрыжку, сбивая уже появившиеся на траве росинки. Но не успели они уйти далеко, как услышали странное бормотание, и, вглядевшись в темноту, увидели и с трудом узнали в исхудавшей поникшей лягушке Константина. Узнали, но не решились поприветствовать. И тогда Константин обратился к ним сам.
- А, это вы... Так значит уже февраль? - протянул он охрипшим голосом.
- Ты что, Константин, какой же февраль? Сейчас же лето, - ответил ему озадаченный Генка.
- Это не важно, - сказал Константин, глядя куда-то поверх собеседников. - Головастикам скоро в школу, а Леся все время переживает.
- Да что с ним? - недоуменно спросил у Генки Артем.
- Константин, а ты чего один? - решил перевести разговор в здоровое русло Генка.
- Взгляни в небеса, - ответил ему старший дозорный. - Разве я один? Вон сколько нас.
Генка уставился на небо, потом на Константина, потом на Артема и сказал последнему: - Все ясно, он сбрендил.
- Ну и, что теперь с ним делать? - сочувственно спросил Артем.
- Что, что. С собой возьмем. Ничего уж не поделаешь. Не бросать же его. Только вот, где остальные? Дела...
И уже втроем отправились они на восток к Большой Реке, и, если кому-нибудь интересно знать, спустя двадцать шесть дней и ночей прыгнули на ее левый берег.
XII
Взошедшее над лесом солнце коснулось своим теплом и светом и разбудило сначала Нелли, а за ней и Леву. Где-то над ними, спрятавшись в листве высокого клена, пела птица, трель ее красочно переливалась и поднималась все выше и выше, достигая таких заоблачных нот, что у лягушек стало звенеть в головах.
- Эй, водоплавающие! - раздался вдруг, тоже откуда-то сверху, крик, и птица замолкла.
Нелли и Лева увидели, сидящих на ветке - совсем юного бельчонка, что-то усердно пережевывающего, и крупную взрослую бельчиху.
- Вам что, жить надоело? - спросила, распустив хвост бельчиха.
- С чего вы взяли? - поинтересовалась Нелли.
- Ну, как же? Сидите здесь, пряно у змеиного логова и песенки слушаете.
Лева и Нелли встрепенулись, и Лева шепотом, но так, чтобы бельчиха услышала, переспросил: - Здесь?
- Да не шипи ты, они на охоте еще. Но скоро вернуться.
- Нам надо бежать! - принял скорое решение Лева и уже был готов броситься подальше от страшного места, как снова услышал голос сверху.
- Куда? Куда ты собрался? Может ты им прямо в пасти и попадешь.
- Так куда же бежать? - растерялся Лева.
- А я откуда знаю?! Они мне о своих маршрутах не докладывают. Вы, вот что, забирайтесь сюда к нам, я вас пока у себя в дупле схороню, а потом как-нибудь выберетесь.
- Вы что, издеваетесь? Как же мы влезем на дерево? Мы ведь не древесные.
- Да ведь правда, забыла, что вы у нас - не рыба, не мясо. Муций, - обратилась она к бельчонку. - Хватит грызть орехи, спускайся со мной, поможешь.
Белки шустро сбежали вниз по стволу и оказались рядом с лягушками.
- Бери ее осторожней, смотри не порань, - распорядилась бельчиха. - И тащи в дупло. - И сама, нежно прихватила зубами Леву и взобралась с ним на дерево.
В дупле было темновато, но уютно, а главное - чувствовали себя лягушки здесь в относительной безопасности. Муций, который оказался сыном бельчихи, желая проявить гостеприимство, долго копошился в устилающей дно дупла прелой траве и хвое и, наконец, извлек оттуда два кедровых орешка и предложил их гостям. И совсем не обиделся, когда те отказались, объяснив ему разницу в жевательных и пищеварительных возможностях лягушек и грызунов. Было сразу видно, что парень он смышленый и добродушный.
Тая, так звали бельчиху, время от времени, выскакивала наружу, посмотреть, не вернулись ли змеи, но те - все еще не появлялись...
- Как же вас занесло в наши края? - спросила она, когда в очередной раз вернулась из разведки.
- Да вот, жизнь заставила, - и Нелли рассказала все причину и следствия их с Левой затянувшегося приключения. Муций слушал, приоткрыв рот и не проронив ни звука, только два его передних зуба белели в полумраке дупла.
- Да... - сказала грустно Тая, выслушав рассказ. - Скоро и нам придется покинуть свое дупло...
- Это почему же? - спросил Лева.
- Говорят, Странные лес валят, и идут в нашу сторону.
- Подождите, подождите, я всегда думал, что Странные поглощают водоемы. Причем тут деревья?
- Да все они поглощают, эти Странные, не зря же - так назвали.
- А вы их когда-нибудь видели? - продолжал любопытствовать Лева.
- Да навидалась уже. Шатаются, бывает по лесу.
- И как они выглядят?
- Да и выглядят странно. Ходят на задних лапах, шкура вся свисает и морды - будто лишай состриг.
Лева и Нелли посмотрели друг на друга.
- Все понятно! - сказал Лева. - Значит, мы тоже одного видели. Хотя, с другой стороны, так еще все запутанней. Зачем им высушивать болота? Или лес валить? На бобров они совсем не похожи. И как они это все проделывают?..
- А ты себе голову не забивай, - урезонила его Тая. - Держись подальше и все, дольше проживешь. Ну ладно, сбегаю, еще разок гляну "этих".
- А как у тебя дела, Муций? - прервала затянувшееся молчание Нелли.
- А-а, так себе. Сейчас каникулы и мама таскает меня все время за собой. Мы с ней делаем запасы на зиму. Уж лучше б и летом учились.
- Любишь школу?
- Да, там веселей. Бывает, конечно, и скучно, особенно на уроках истории, сам-то предмет мне нравится, но учитель - такой зануда, да еще и поколотить может, если уснешь во время урока. А как не уснуть, когда он нудит?! Мы с ребятами, однажды с ним такую шутку сыграли, со смеху умрешь. Хотите, расскажу?
- Расскажи, конечно, - Лева и Нелли стали покорно ему внимать.
- Было это зимой, тогда выпало столько снега, что ветки на деревьях ломались. Школа наша находится за Чистым оврагом на Кривой Сосне, это отсюда недалеко. А учитель истории, его зовут Брехт, живет у Четырех кедров, это уже далековато. Брехт, как я говорил, такой зануда, что даже до школы каждый день добирался одной и той же дорогой и всегда одинаково, с точностью до каждого прыжка и каждой веточки. И вот, кто-то из ребят, заметил, что одна из веток, на которую ежедневно прыгал, спеша на работу Брехт, - сломалась, не выдержав снега. Брехт, разумеется, не такой дурак, чтобы прыгать на пустое место, но мы вот, что придумали: собрались всей гурьбой, зацепились за край другой, той, что росла выше брехтовской, ветки и оттянули ее своим весом вниз так, чтобы казалось, будто сломанная ветка цела. Сходство получилось - не очень. Но мы надеялись, что Брехт присматриваться не станет. Он и не стал. А когда историк оказался на нашей, теперь уже тоже исторической, ветке мы все одновременно ее отпустили. И Брехт полетел. Остановить его смог, только снежный сугроб, облепивший еловую лапу. Лупили нас в тот день перед всей школой так, что мама не горюй. Кстати, вы, смотрите, маме не проболтайтесь об этой истории. А то взбесится. Не любит она, когда меня посторонние белки лупят.
- Не проболтаемся! - уверила его Нелли, развеселившаяся шуткой, которую сыграл с Брехтом его же педантизм, и вспомнив похожее приключение бабушки Инессы. - Только, что-то долго твоей мамы нет.
- Это точно. Сбегаю-ка я - разузнаю, что случилось.
И Муций покинул дупло, оставив гостей томиться в ожидании.
Шло время, а белки все не возвращались.
- Это уже начинает беспокоить, - поделилась вслух своим чувством Нелли.
- Да уж. А мы тут, как в плену, - согласился Лева. - Самим-то и не выбраться.
- Но все же, лучше, чем попасть на завтрак змеям.
- Что, правда, то - правда. Спасли нас белки.
В дупло запрыгнула Тая, а следом Муций.
- Ой, простите меня, задержалась, - сказала запыхавшаяся бельчиха. - Соседку встретила. А у нее столько новостей! не перебивать же, пришлось выслушать. Но главное - змеи вернулись. И, я думаю, уже спят. Мы с Муцием, сейчас тихонько отнесем вас к Кривой сосне, - тут бельчонок заговорчески подмигнул гостям, выглядывая из-за спины матери. - А там, вы уж сами.
И белки, прихватив Леву и Нелли, помчались, перелетая с ветки на ветку, устроив лягушкам такую встряску, что те не раз в течение всего аттракциона, и даже значительно позже, благодарили случай за то, что желудки их в то утро оказались, как нельзя кстати, пусты.
- Мы вам очень признательны, страшно представить, чтобы с нами было, если бы не вы, - сказал белкам Лева, когда они с Нелли оказались в траве. - А если вам, действительно, придется покинуть свой дом, может и вы переселитесь на Большую Реку, тогда обязательно найдите нас, мы будем этому безмерно рады.
- Как знать... может, и свидимся, - сказала Тая, а Муций помахал им на прощанье хвостом.
XIII
Как хорошо бывает на душе у лягушки, когда минует ее смертельная опасность. Улеглись волнение и страх, лес снова стал приветлив и мил сердцу, на смену тревожным мечущимся мыслям, пришли радость и успокоение, и вновь овладели лягушечьей натурой мечты и надежды. И вот уже - лягушка поет и танцует, забывая или просто не желая вспоминать о том, что выход из одного трудного положения, нередко, ведет в другое, возможно даже, совсем безысходное. Да и зачем думать - о плохом, когда выдалась передышка и можно насладиться этим, так милосердно и справедливо устроенным чудом под названием - жизнь. Кто знает, может через минуту - ты будешь раздавлен или съеден. Так радуйся и благодари мироздание, сотворившее тебя тем, кто ты есть, ведь не раз спасало оно тебя от бед и погибели, ниспосланных на твою голову неизвестно кем и откуда.
Герои наши именно так и поступили. Ничего не подозревая о трагедии, которая постигла колонию минувшим днем, пели и плясали они в высокой, напитанной соком земли и силой солнца, траве. Журчал ручеек; аккомпонимируя их дуэту; барабанил дятел, чтобы не сбились они с ритма, кружа и прыгая в своем ритуальном танце; кукушка пророчила долгие годы.
А потом, когда одолела их усталость, но усталость не того рода, что валит с ног после тяжелого, долгого и нежеланного, но необходимого в судьбе лягушки труда, а та - что погружает тебя, держа на руках теплых воспоминаний о счастье прожитого дня, в ласковую негу светлого, полного умиротворения забытья.
И только враг - не дремлет, а рыщет по лесу, ступая мягко и осторожно, чтобы не малейшим шорохом не спугнуть добычу. Ему нет дела до вашей тонкой душевной организации, у него к вам другой - плотоядный и неотложный - интерес.
Во власти такой вот заинтересованности, пересек кабанью тропу и вышел к Четырем Кедрам одинокий волк Зиновий. Бирюк уже двое суток вынашивал в голове план по поимке крупной, и не на один день - удовлетворившей бы его продовольственные потребности, дичи. План был умен, дерзок и жизнеспособен, но застрял в своем осуществлении на первом пункте - Зиновию никак не удавалось напасть на след предполагаемой жертвы.
Разумеется, две презренные лягушки могли только оскорбить придирчивый волчий вкус. Но что делать? Для серьезной охоты нужны нешуточные силы, а их Зиновий терял уже не по дням, а по часам. Да и кто осудит волка-одиночку за этот унизительный компромисс? Для стаи Зиновий давно в прошлом - забыт, как слинявшая по осени шерсть. А ведь был он в ней когда-то ведущим загоняющим и первым следопытом. Что же случилось? И вспоминать ему не хочется...
Был он тогда в самом рассвете своих волчьих сил. И жизнь только начала разворачиваться к нему всеми своими щедротами; и в судьбе его появилось первое настоящее и взаимное чувство душевной привязанности к волчице Раде.
Тогда умер старый вожак Дик и перед смертью назвал стае имя своего преемника. Джек - волк смелый и сильный, всегда умевший настоять на своем - давно был старому вожаку верным помощником, так что никто и не удивился такой последней воли Дика. И Джека признали вожаком без всяких сомнений и недовольства. Началась пора любовных влечений. Тут бы и радоваться и миловаться Зиновию с его возлюбленной, но жизнь сложна и противоречива. Положил на Раду глаз, Джек. Поначалу, все только присматривался, долгим взглядом провожал, невинно заигрывал, то заденет случайно, то цапнет невзначай. А потом и совсем в открытую стал приставать. Рада его отваживала, как могла - оскалиться в злобном рычании и того и гляди вцепиться. А Зиновий места себе не находил, уж и стычки у них с Диком начались.
В одно пасмурное утро ушел Зиновий искать след в лесу, и вернулся только под вечер. Солнце еще не зашло и освещало предзакатным багрянцем травяной ковер устилающий маленькую опушку. И увидел Зиновий, что на этом ковре лежит его Рада, и в открытых глазах ее нет больше блеска, и нет, в ее застывшем взгляде, больше жизни, а трава под ее головой черна от застывшей пролитой крови. Все сразу понял Зиновий. Лизнул рваную рану на шее любимой, в отчаянной попытке вернуть ее к жизни, но одернулся, словно обожгло его это прикосновение... Медленно, не разбирая дороги, пошел он в стаю. Джек ждал, шерсть на его холке вздыбилась, клыки обнажились, когда Зиновий шагнул ему навстречу меж расступившихся волков. Зиновий присел, готовясь к броску... Но поединок не состоялся. Опомнились волки и не дали сойтись им в смертельной схватке. Слишком сильна власть традиций в волчьем сообществе, и не могли они позволить, чтобы рядовой волк на равных сошелся в бою с вожаком. Оттеснили они Зиновия, удержали, накинувшись всей сворой. Вот что случилось четыре весны тому назад... Не смог Зиновий остаться с волками, ушел в ту же ночь и стал одиночкой.
А сейчас стоял он, склонившись над двумя спящими лягушками, и не мог побороть отвращения к уничижающей его достоинство пище.
Тревожное предчувствие разбудило Леву и, когда до его сознания дошло - что за опасность над ними нависла, он незамедлительно предпринял то единственное, что мог в эту минуту предпринять - он прыгнул и накрыл своим телом Нелли. Любого другого волка, эта трогательная и нелепая попытка спасти свою спутницу от неминуемого конца, позабавила бы. Любого другого, но не Зиновия. Волк посмотрел на лягушек, потоптался еще секунду и, проскулив что-то, скрылся в чаще деревьев, как будто его и не бывало. И в эту ночь, если и были в окрестностях Четырех Кедров представители копытного племени, то убрались они отсюда, как можно быстрее и дальше, потому что, лишь взошла в небе луна, пронзил тишину громкий волчий вой, и до утра не давал он покоя впечатлительным лесным обывателям.
А Лева, очутившись на Нелли, зажмурился и приготовился к самому страшному. Но самое страшное, почему-то мешкало и не происходило. А произошло еще куда более ужасное. Потревоженная Нелли проснулась и, сообразив по-своему - что происходит, быстро скинула со спины своего защитника.
- Подонок! - заорала она на, разжмурившегося и не понимающего, что случилось и куда, так предательски, подевался волк, Леву. - Да как ты посмел, извращенец?!
В груди у Левы больно закололо.
- Нелли, как ты могла такое подумать? - с укором сказал он.
- Нет вы посмотрите на него! Он мне сейчас все еще и объяснит!
- Да, объясню. Здесь был волк.
- Хам! Хам и лжец! За какую же дуру, ты меня держишь!
У Левы в придачу заболело в боку.
- Ну, подожди же! Это правда!
Набравшись терпения, Нелли выслушала его короткую, но остросюжетную историю.
- Я бы поверила в этот бред, если бы твой паранормальный волк нас съел. А так, твоя выдумка и комариного крылышка не стоит. Почему же он нас не сожрал, а?! Прохиндей вы Лева.
- Я думаю, он был сыт. Сытость врага - наш лучший союзник.
- А я думаю - это кто-то другой собирался насытить свою неуемную низменную потребность!
- Да почему же, ты мне не веришь?!
В конце концов, Нелли согласилась принять на веру Левины объяснения. Но в свою очередь, заверила его, что впредь будет бдительней и не такой наивной, и потребовала, чтобы больше, ни при каких обстоятельствах, чем бы они ей не угрожали, не смел он прибегать к подобным способам ее обороны. Что же оставалось Леве? Только, скрепив сердце, пообещать быть сдержанней и хладнокровней.
Некоторое время они молча прыгали, сокращая, минута за минутой, расстояние, отделяющее их от Большой Реки.
- Помогите! Спасите! - послышался издалека зов о помощи.
Лева и Нелли прислушались и, когда крик повторился, поспешили на помощь.
В глубокой яме метался испуганный полосатый поросенок. "Спасите! Помогите!" - непереставая верещал он.
- Успокойтесь, мы вам сейчас поможем, - крикнул ему Лева с края ямы.
Поросенок задрал свой пятачок и увидел, что сверху на него смотрят две лягушки.
- Помогите! Спасите! - еще громче заголосил он, видимо, приняв за насмешку судьбы появление этих спасателей.
- Не кричите вы так! Я же говорю, мы вас спасем! - прокричал Лева.
- Вы смеетесь надо мной?! - упрекнул Леву поросенок. - Как вы меня спасете?! Вытащите что ли?!
- Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем! Вы как там оказались?!
- Бежал, задумался, и вот... Какая вообще разница?!
- Просто, я думал, может тем же путем, каким вы туда попали, можно и выбраться! Но теперь понимаю...
- Так чем же вы можете мне помочь?! Посмотрите на себя!
- Ну, это даже как-то оскорбительно! - возмутился Лева. - Вы сомневаетесь в наших возможностях?! Поверьте, мы не так беспомощны, как вам кажется!
- О-о! Спасите! Помогите!
- Тише! Я знаю, как вам помочь!
Поросенок затих в ожидании подробностей Левиного открытия.
- Но придется запастись терпением!
- Предлагаете, подождать пока я подрасту? - с грустью пошутил будущий кабан.
- Нет, что вы? Мы сейчас с Нелли... кстати, меня зовут Лева. А вас?
- Розарио.
- Мы сейчас с Нелли найдем кого-нибудь, кто сможет вас оттуда достать.
- Пожалуйста, побыстрее. Я уже тут полдня ору.
- А вы, лучше, не орите. Нам, между прочим, здесь поблизости волк повстречался, - предупредил его Лева и не заметил, каким подозрительным взглядом одарила его при этом Нелли.
Розарио от такой новости хотел было вновь взмолиться о спасении, но все же одумался, и окончательно сник.
- Не унывайте. Мы скоро! - пообещал ему Лева.
- Подождите, - нехотя, пересиливая себя, остановил их поросенок. - И дите в северном направлении... там встретите моих родителей... Расскажите все, им.
- Что же вы сразу не сказали?! - удивился Лева.
- Что, что... Я от них ушел. Сбежал, понимаете?!
- Зачем же вы так? - спросила Нелли.
- Надоело все! Учись, тренируйся, по хозяйству помогай! А где счастливое детство? Где веселая пора?! Мне даже с друзьями поиграть некогда!
- Ну вот и доигрались, - заметил Лева. - Ладно, мы тогда за вашими родителями, а вы тут сидите тихо.
Смурная, замечательно раздавшаяся вширь, кабаниха, недобро смотрела на возникших перед ней лягушек.
- Розарио! Розарио нужна помощь! - поспешил Лева упредить ее от всяких необдуманных по отношению к ним действий.
- Розарио?! Где этот негодник?! Что он опять натворил?! Отец его с утра ищет!
На ее крик подошел здоровенный и еще более хмурый, чем мамаша, кабан.
- Что тут происходит, Алла? - спросил он.
- Ваш Розарио свалился в яму, и не может выбраться! - ответил ему, вместо Аллы, Лева. - Ему срочно надо помочь! Дорогу мы покажем!
- Твое воспитание! - обвинила супруга кабаниха, - Шляется неизвестно где, - она снова недоброжелательно посмотрела на лягушек. - И неизвестно с кем, а потом по ямам его ищи!
- Хватит возмущаться! - осадил ее супруг и обратился к Леве и Нелли. - Где он? Ведите нас!
Розарио сидел тихо, а когда услышал над собой знакомое похрюкивание, то и вовсе рад бы бал провалиться еще глубже, под землю.
- Ну что, шалопай, сам туда залез или научил кто? - прозвучал в его ушах голос матери. И Розарио сделал неопределенный жест головой, который должен был означать: что степень его вины в этом происшествии незначительна, но им признается, ввиду чего он попросил бы не усугублять тяжесть его раскаяния, такими едкими и обидными замечаниями.
- И как ты, Роберт Палыч, собираешься его оттуда вынимать? - спросила Алла у мужа.
Переносицу Роберта Палыча взбороздили две глубокие складки. Вы, может быть, думаете, что это было проявлением усиленной творческой работой его интеллекта? Ошибаетесь. Кабан в эту минуту ничего не изобретал, он тщательно рылся в кладовых своей памяти: там, в укромных запыленных уголках, должны были храниться уже подтертые временем его детские воспоминания, как раз среди них и надеялся отыскать, давно повзрослевший Роберт Палыч, выход из создавшегося положения. Трудность заключалась в том, что приключений на рассвете его жизни произошло столько, что мятежному Розарио и не снилось, и чтобы обнаружить в их смешении подходящую ситуацию, ему требовалось проявить незаурядное напряжение воли.
Наконец чело кабана разгладилось, а лик озарился сиянием алмаза, добытого в давно заброшенных копях прошлых ошибок.
- Тоже мне, нашли проблему, - сказал он. - Веток набросаем, и все дела.
И, брошенные совсем недавно на произвол судьбы своим чадом, родители стали бросать к его ногам подобранные ветки и выкорчеванные тут же кусты, которые, пригорюнившийся от осознания предстоящей трепки, Розарио меланхолично утаптывал копытцами на дне ямы.
Поросенок настолько ушел в себя, а его родичи настолько увлеклись выяснением причин дурного поведения сыночка, что, когда Розарио вновь ступил на грешную землю и был, немедля погнан на законную экзекуцию, - Нелли и Лева не услышали в свой адрес ни "спасибо", ни "досвидания". И только три завиточка, украшающих, по замыслу природы, их бочковатые спины в тех концах, пришпандорить к которым головы было бы не вполне эстетично, - легким покачиванием посылали нашим героям безмолвное "Адью".
- Интересно, как сейчас мама и папа? - сказала Нелли.
- Наверняка отдыхают. В это время у них, обычно, привал, - предположил Лева.
- А я по ним очень соскучилась, мы ведь никогда так надолго не расставались.
- Понимаю. Ну, ничего, это ведь не навсегда, через год они тоже переберутся на большую реку
- Может, переберутся, а может, им понравится на севере...
- Да что там может - понравится?! Полная изоляция от общества.
- Бывает, что как раз этого и хочется. Они все-таки не молодые уже, зачем им большереченская суета.
- А дети? Твои братья и сестры на севере не застрянут, а уйдут они - потянутся за ними и родители. Внуков нянчить... правнуков. Вот в чем их счастье.
- Тут ты, скорее всего - прав, - улыбнулась Нелли. - А какими были твои родители? - (Нелли была младше Левы на год и родилась после гибели его родни). - Или тебе не хочется об этом говорить? Тогда не говори.
- Почему же... У меня были замечательные родители! Отец коллекционировал камушки... Ты знаешь хоть одну лягушку, которая собирала бы камушки?! А он собирал. Они у него были все разных форм, одни напоминали зверей и насекомых, другие разные цветы и листья разных деревьев, да и еще много чего. Каждый камушек у него имел свое название по тому сходству, которое в нем наблюдалось. Отец даже на своих камушках учил меня разбираться в природном разнообразии. А о природе он знал все! Не было на болоте ни одной травинки, ни одной мошки, об особенностях происхождения которых - он бы не знал. А мама... Мама моя солировала в джазовом хоре. Как она пела! Все болото рыдало, когда шел их концерт.
- У нас есть джазовый хор?! - восторженно удивилась этой новости Нелли.
- Был... Когда погибла мама, он распался. Потому что никто так, как она - петь не может. И хористам расхотелось подпевать для, в общем-то, неплохих, но совсем не таких как моя мама, певиц.
- Как же тебе одиноко на этом свете, я бы такого не вынесла... - расстроилась за него Нелли.
- Было одиноко... Пока не встретил тебя. А теперь все встало на свои места. Теперь я знаю для чего мне жить. И ты меня, пожалуйста, не бросай.
- Бросишь тебя, как же! Впрочем, я и не собиралась, - сказала Нелли и о чем-то задумалась.
...Судьба лягушачья складывается не из прожитых дней, месяцев и ночей... конечно нет, она складывается из пережитых событий, из совершенных поступков, из испытанных чувств. И когда Нелли взглянула на свой короткий жизненный путь, то ее внутреннему взору предстала тихая, медлительная с самого своего истока, едва колышущаяся безобидными шалостями и девичьими грезами, река, которая вдруг вошла в крутой поворот и понеслась, тут и там закручивая водовороты, и было в этом беге вод, что-то завораживающие... Прошел первый страх захлебнуться в этом потоке, теперь она чувствовала его силу иначе - не как чужеродную и враждебную, а словно подхватившую ее заботливыми волнами и стремительно несущую к огромному как океан, неподвластному ни чьей злой воле счастью. "Я чувствую, - думала Нелли. - Должно случиться, что-то такое необыкновенное, такое... прекрасное..."
- Жарковато сегодня, - пожаловалась она.
- Поищем тень? - предложил Лева.
XIV
После спасения Розарио прошло четыре дня, и три дня, как с неба исчезла последняя тучка. Солнце, казалось, усилило свой пыл вдвое. Не щадя ни животных, ни растений, оно грозно нависало над лесом и, если не лучами, то своим жаром, проникало в каждый его укромный уголок. Тень, обещая спасение, манила, но обманывала прельстившихся на прохладу, одной только видимостью.
Лева и Нелли теперь проводили в дороге лишь пол ночи, все остальное время, стараясь восстанавливать отбираемые жарой силы, они либо спали, либо искали источники влаги. Пока еще спасали, случайно найденные капли утренней росы и, попадающиеся все реже, слизни и червяки, но нехватка воды ощущалась все сильнее и сильнее.
"Ничего, - говорил Лева Нелли в душный предрассветный час. - Хоть какой-нибудь ручеек, да встретится. Нам столько раз везло, повезет и теперь. Если не ручеек, то дождь, я думаю, точно пойдет. Вот посмотришь, не сегодня, так завтра - хлынет"
Но, ни в тот, ни на следующий день, ни одна капля не упала на сухую, покрытую пылью лесную почву, и ни одно облачко не прикрыло бессовестную физиономию, расходившегося в своем издевательстве над главным стремлением всего живого, светила.
"Неужели Август был прав? - думала Нелли. - И даже Чанг не ошибся? Что если жара действительно установилась на целую неделю? Нет, еще три дня без воды мы не протянем. Не может... не может же быть, что это конец... Лева, Лева, ну, зачем... зачем я потянула тебя на этот восток? Ведь если бы только я настояла идти с колонией... Я совсем не хочу умирать... Нет, мы не умрем, что-нибудь нас обязательно спасет" И от этой последней, отвергшей отчаяние и страх, жизнеутверждающей мысли, Нелли почувствовала прилив, казалось, уже исчерпанных сил. Но это был последний резерв ее истощенного жаждой и зноем организма.
А Лева еще держался, и только так же, как и подруга, корил себя за то, что они не свернули со всеми на север: "Если она не выдержит, я себя никогда не прощу. Я уже - никогда себя не прощу, за то, что ей приходится терпеть эти страдания. Это я... я! уговорил ее бросить колонию и расстаться с родителями. И ради чего?! Небо наказывает меня за мой эгоизм. Проклятое небо! Ну, уничтожь меня! Спали, лучами своего мерзкого солнца! Но ее-то... ее! не трогай! Что же мне делать?.. Что же делать?.."
- Все, больше я не могу, - сказала Нелли спустя сутки, на пятый день неунимавшегося солнцепека, и обессиленная легла на высохшей траве в тени молодой осины. - Лева, пока у тебя остались силы, ты должен идти.
- Что ты, что ты, Нелли. Подожди минутку, я сейчас.
Он бросился к одинокому кусту ежевики, прыгнул и, вцепившись в тонкий стебелек листка, перегрыз его, лист оторвался под Левиным весом и они вместе упали на землю. Схватив свой трофей, Лева поспешил назад к Нелли. Укрыв ее, чтобы создать хоть какую-то дополнительную тень, он сказал: - Жди меня, я найду воду. Жди и не двигайся, я обязательно найду воду.
- Лева... - прошептала Нелли.
- Молчи, молчи, тебе нельзя говорить, береги силы, просто лежи и молчи, я быстро.
- Подожди, я должна сказать... Там на Большой Реке, тебе разрешат выбрать место для жилища. Выбери около камышей, и такое, чтобы хватило на большую семью. У тебя должна быть большая семья.
- Мы выберем вместе. Я скоро вернусь, жди меня и не шевелись.
Лева огляделся вокруг и рванул в ту сторону леса, где у травы, как ему показалось, еще оставались признаки сочности. Он и сам не знал сколько времени прошло и какое расстояние он уже преодолел, как вдруг его лапки почувствовали под собой влагу. Он прыгнул еще, и приземлился в довольно глубокую холодную, с чистейшей водой, лужу. Родник - догадался Лева. Напившись, он набрал полный рот воды и помчался обратно.
Небо стали затягивать тучи. Еще издалека Лева приметил заветный лист, и, когда наконец-то оказался рядом, аккуратно сдвинул его с Нелли. Она лежала на пожелтевшей траве, молчала и не шевелилась - как он просил. Нелли умерла. Из глаз Левы полились две тонкие струйки, он сморгнул раз... потом еще, а слезы все текли и текли, застилая его глаза, и рот был полон, ненавистной теперь, воды. Рядом упала большая дождевая капля, одна... вторая... третья... С неба, как из опрокинутого водоема, обрушился прохладный летний ливень.
Дождь шел непрекращаясь два дня. Лева брел на восток, просто брел, чтобы не оставаться на месте, чтобы уйти от мучающих его мыслей. "Не думай, не думай, только не думай" - говорил он себе, и прыгал, не замечая ничего вокруг. Чащи сменялись пролесками, твердая почва - хлюпающей грязью, и снова и снова. Останавливался он, только, когда усталость валила его в беспамятный сон и, пробудившись, вновь отправлялся в путь. Однажды перед ним раскинулось широкое картофельное поле, земля на поле, от дождя превратилась в вязкую жижу, а одинокое размокшее пугало вызывало скорее грусть, чем страх. Лева, то утопая в грязи, то попадая в ямы наполненные дождевой водой, упрямо преодолевал и это препятствие. Ночью он выбрался на широкую трассу. Ровная, простирающаяся в бесконечность дорога успокоила его, и Лева решил двигаться прямо по ней. Прыгая по мокрому асфальту, он стал вспоминать свое детство, свое многочисленное семейство, братьев, сестер, приятелей, их игры и шалости. Потом вспомнил грустную песню, которую пела им мама, вспомнил и сам, в такт своим прыжкам, стал тихо ее напевать:
Лягушка грустит
О злой доле своей -
Ей надо спастись
И от птиц и от змей,
Ведь, если ее
Вдруг покинет душа,
Никто не споет
Для ее лягушат:
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
И ночью и днем,
И в траве и в воде
Грустит об одном -
Не случиться б беде,
Ведь, если ее
Вдруг покинет душа,
Никто не споет
Для ее лягушат:
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
В болотной тиши,
Где метала икру,
Растут камыши
И лягушкина грусть -
Что, если ее
Вдруг покинет душа,
Никто не споет
Для ее лягушат:
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Ква, ква, ква, ква.
Вдали на дороге показалось пятнышко желтоватого света, оно медленно приближалось и увеличивалось, а Лева продолжал прыгать ему на встречу. Когда большой, бьющий светом, прожектор, разделился на два поменьше, Лева сообразил, что сворачивать уже поздно. На него со страшной скоростью надвигалось нечто огромное и тяжелое. Впервые в жизни он увидел автомобиль и поэтому, вместо того, чтобы переждать, когда машина промчится, пропустив его между колес, растерялся и запаниковал. Вспомнив о том, что все на Свете растет и расширяется и никаких лягушачьих сил не хватит, чтобы это преодолеть, он, все равно, собрался и, что есть мочи, оттолкнулся вверх. Яркая вспышка на мгновение ослепила сознание. Лева почувствовал невесомую легкость и понял, что прыжок его не прервался и он продолжает взмывать вверх. Так, поднимаясь все выше и выше, он оказался на большом белом облаке - в своем новом, вечном, небесном болоте.
© Copyright: Дмитрий Плюм, 2016
Свидетельство о публикации №216101400553
Свидетельство о публикации №216101400553
Рецензии