Как брали Останкино

                Рассказ видеоинженера

На 3 октября выпал день моего дежурства, Я работаю в группе, обеспечения телеэфира. При необходимости, осуществляем перемонтаж программ. Иным словом - режем. Эфир осуществляется только из техноцентра. Это здание мы называем Олимпийским центром(по году строительства). В большом здании тоже есть несколько оборудованных для эфира студий. Но они законсервированы, и давно не эксплуатируются. Охранял нас в тот день кроме милиционеров и солдатиков, стоявших в оцеплении, тот самый отряд “Витязь”. Держались они особняком, отличали их от остальных военных - красные береты, "Витязей" было немного. Человек - 120. Около сотни находилось в большом корпусе и 20 в малом, Олимпийском. Из главного начальства в тот день на местах оставались – Брагин, и директор телевидения Горохов. Их кабинеты в большом корпусе.
Часа в четыре стало известно, что к Останкино движутся вооружённые демонстранты. Через час про-грамма “Вести” куда-то выехала и всех своих людей вывезла. Это настораживало.
Мы сидели в аппаратной на четвёртом этаже, занимались своей работой. Вокруг здания все улицы были запружены народом. Стало известно, что с Брагиным ведутся переговоры. Мы сами ничего не видели, потому что у аппаратных нет окон. Выходили на лестницу смотреть, что происходит.
Взрыв гранаты прозвучал неожиданно (до этого всё проходило очень миро). Взрыв произошёл немного слева от главного входа, которым мы все пользовались. Путь в подземный переход, соединяющий два здания, находится как раз напротив парадного, так что мы оказались отрезанными. Сами мы не могли выйти, и к нам на помощь никто не мог прийти.
Вспыхнул пожар, дым потянулся на верхние этажи. Мы себя почувствовали очень неуютно. Поступила команда закрывать программные аппаратные, и спускаться в зону прямого эфира на 2-м этаже. Это особо охраняемая зона, вход туда только по спецпропускам. Собралось нас здесь технарей, человек – 40, столько же из ОТК. Мы сидели в полной растерянности, шли минуты, прошёл час… и мы поняли, что о нас просто забыли.
Так мы просидели несколько часов. Нас охраняли милиционеры. Мы ничего не знали, что происходит. Ничего не слышали, ничего не видели. Это глухое помещение. Нас держали, словно под арестом. Даже в туалет нельзя было выйти.
Только после девяти нас небольшими группами стали эвакуировать. Выходили с тыльной стороны здания, к платформе электричек. Так закончился этот страшный рабочий день.
А потом началось непонятное. За причинённый моральный ущерб стали выплачивать моральную компенсацию, но не нам, а многочисленному начальству. Каждому по миллиону, милиционерам – половину этой суммы, а нам – ничего.
Вскоре на телевидении состоялось собрание, на котором Кира Прошутинская обвинила нас, что мы не были готовы к трансляции. Оказывается, весь штурм Останкино надо было транслировать.
Но ведь все на самом деле обстояло как раз наоборот! Мы сидели на своих рабочих местах, а ни одной съемочной группы не было. Теперь каждый ведущий не применит сообщить на камеру, что его штурмовали красно-коричневые. Но ни одного человека из этой братии в то время в Останкино не было. Все наши смелые, популярные ведущие тележурналисты, “ум, честь и совесть демократии”, комментаторы, отсиживались по домам. Они знали, кого будут бить в первую очередь. И за что бить. А нас оставили, по всей видимости, для того, чтобы жертв было побольше, как козлов отпущения. Когда отключили Первый канал, необходимость в нас отпала, мы могли уходить, однако нас не вы-пускали из горящего здания ещё несколько часов.
Никто из наших останкинских журналистов не погиб. Не был ранен. Хотя другим журналистам, особенно, иностранным, досталось от наших защитников – “витязей” сильно. Останкинские плюралисты отсиживались в укромных местах. Так что потом они ничего не могли толком показать телезрителям. А вот из технического персонала погибло двое наших товарищей. Игоря Белозёрова застрелили на улице, перед телецентром. Почему он оказался там, никто не знает, смена была не его. Наверное, шёл нас спасать, потому что сам бывший афганец.
Внутри техцентра погиб видео-инженер Красильников. Обстоятельства его смерти очень странные. Он выглянул из монтажной аппаратной, где работал, и получил пулю. Эта монтажная находится на втором этаже в конце длинного коридора, и в ответвлении от него, как бы в закутке. Никакая пуля с улицы туда залететь бы не смогла. Его могли убить только те, кто находился внутри здания. Боевики внутрь не заходили. Возможно, что они даже не стреляли в нашу сторону. Никто этого не проверял. Потом оказалось, что даже уголовного дела по факту убийства заведено не было. Следствие обстоятельствами смерти даже не интересовалось. Их интересовало совершенно иное.
На допросах следователи задавали примерно такие вопросы: "Кого из нападавших вы знали в лицо?”
 - Не ждали ли вы кого-либо в этот вечер? - Что домысливалось однозначно  - из тех, кто хотел выйти в эфир.
Установили всех, кто находился в тот вечер в здании, и спрашивали прямо в лоб, к хитростям не прибегали.
Выясняли по минутам, кто и где находился. Требовали подтверждения двух свидетелей. Если кто-то хоть на короткое время оставался в одиночестве и не имел свидетелей, того допрашивали с особой тщательностью. Мы должны были оправдываться!
Ничего по поводу взрыва, его последствий, действий военных, действий демонстрантов - не выяснялось. Свидетели убийства двух наших коллег не опрашивались. По сути, мы все проходили по делу не как потерпевшие, а как подозреваемые. Это было возмутительно.
Следствие продолжалось два месяца. За это время сменились две группы следователей. Никакой экспертизы следов пуль, например, баллистики, и прочего, насколько мне известно, проведено не было. Невероятно, но все это их не интересовало. Их интересовали только наши связи, убеждения, алиби. Поневоле задумаешься, а что же происходило на самом деле? Был ли штурм? Кто выстрелил из гранатомета? Или кто-то просто хотел создать видимость штурма? На эти вопросы наталкивал странный ход следствия и собственные впечатления. Трудно назвать штурмом расстрел толпы и последующий массовый террор.
Всё Останкино, вместо разбора происшедшего свои главные силы бросило на составление списков пострадавших, и выбивание моральной компенсации. Так это называлось. В списки попали люди, которые однозначно не могли быть в заварухе. Например, работники столовых. Списки разрастались до непомерных размеров. Набралось столько морально некомпенсированных, что они не смогли бы поместиться в аппаратных одновременно. Здесь оказались все завы отделов, их замы и так далее. Все многочисленное начальство, которое отдыхало вечером 3-го дома. (Это было воскресенье.)
Коммерческие структуры, которыми напичкан теперь телецентр, воспользовались случаем и предъявили солидные счета на возмещение убытков. Фирма, у которой сгорела маленькая комнатка, выставила такой счет, словно ее комната с верхом была набита дорогой видеоаппаратурой. Любые требования удовлетворялись, счета оплачивались. Здесь вопросов не задавали. Деньги на компенсацию были отпущены немалые, как все знают, жертвовали зарубежные Фонды. Такая политика могла объясняться только одним: чем больше убытки, тем, значит, ожесточеннее был штурм.
Российское ТВ, которое заблаговременно смылось, получило по 2-3 оклада. Все получили соразмерно своим аппетитам, Так было оплачено молчание Останкино о событиях 3-го октября. Политковский хотел было в чем-то разобраться, но его быстренько убрали из эфира. Так предавалась память о двух наших товарищах, погибших от пуль "Витязя". Да, мы все знаем, что это так…
Мы, технические работники, которые в тот день находились на рабочих местах, которых потом допрашивали, несколько месяцев, как преступников, никакой компенсации не получили. Ни моральной, ни денежной. Тогда мы собрались и стали ходить по начальству, Отовсюду нас гнали, как чумных. Написали мы письмо в прокуратуру. Собрали подписи. Прокуратура ничего не решила.
В конце-концов нам выдали по 65 тысяч из директорского фонда. (То есть по 65 рублей.) Вот и всё. То есть, мы получили не компенсацию, а просто премию. Вроде как за хорошую работу. А из денег, предназначенных потерпевшим, мы не получили ничего. Значит, мы так и остались подозреваемыми, к потерпевшим нас не причислили!

        Великий и кровавый  Октябрь 1993