Знаменосец

                ЗНАМЕНОСЕЦ
                Посвящается
                юным знаменосцам России 
               
                Глава 1
                Найди знаменосца

ГОД 1395
В полнеба распахнула крылья огненная птица заката. Беззвучно застыв, она зловеще и хищно смотрела вниз, на землю — туда, где шла жестокая битва. А там звон мечей, ржанье лошадей, крики боли, гнева, ярости и отчаяния сливались в один страшный рёв, рёв беспощадной кровавой сечи.

Князь Владимир рубился неистово и жестоко. С безумным огнём в глазах, нанося сокрушительные удары тяжёлым мечом, он хрипло кричал:
— Русь вам надо? Дани хотите? Вот вам Русь! Вот вам дань!
Рядом с ним, без шлема и кольчуги, с удивительной ловкостью владея двумя мечами, рубился Серафим, высокий пожилой монах. Его седые волосы разметались по плечам. Из-под густых нависших бровей глаза смотрели цепко и холодно. Несмотря на возраст, в каждом его стремительном движении чувствовалась чудовищная сила. Сверкающие молнии его мечей не только успевали отбивать атаки, разить, но и прикрывать неосторожного князя. Вдруг раздался резкий и протяжный звук трубы, и татары разом, словно по команде, прикрывшись щитами, ощетинившись копьями и саблями, стали пятиться к лесу.
— Стоять! Не наседать! — крикнул князь, опуская окровавленный меч.
— Не наседать! Не наседать! — подхватили сотники.
— Темнеет уже, — сказал Владимир окружившим его воинам. — Врага вряд ли разобьём, а вот своих нечаянно порубить можем, — и зычно крикнул: — Отходим к лагерю! Отходим!
— Отходим! Отходим! — понеслось над полем битвы.
И русское войско, на мгновенье застывшее, вздрогнуло и, подняв щиты, стало медленно отступать.
Князь уже входил в свой шатёр, когда его окликнул воевода Добрыня — могучий широкоплечий воин.
— Беда, князь, — пробасил он и, опустив глаза, тихо добавил: — Знаменосец Гришка пал в бою.
— Не уберегли, — нахмурившись, с горечью проговорил Владимир. — А знамя, знамя-то как? — И его глаза впились в суровое лицо воеводы.
— Отстояли.
— Вот тебе и задача, Добрыня, — князь подошёл ближе к воеводе. — Поразмысли, кто теперь знаменосцем будет. Только скажу тебе, он должен быть молод, взором светел, душою чист, сердцем отважен. Искусен и в пешем, и в конном бою. И всяким оружием должен уметь биться как правой, так и левой рукой.
Воевода с удивлением посмотрел на князя:
— Уж больно ты князь, с выбором строг.
— А то и строг, Добрыня, что на знамени лик Божий вышит. Если знамя с нами, значит, и Бог, и вся святая Русь с нами. И впереди войска оно должно быть, дабы каждый воин его видел. Чтобы при виде его страх исчезал перед лютым врагом. И тогда любовью и гордостью наполнятся их сердца, а любовь, как и вера, великую силу имеет. Ну, что нахмурился, друг? — улыбнулся князь, видя, как сдвинул брови воевода. — А ну-ка, прикажи кликнуть ко мне монаха Серафима, может, у него кто-то на примете имеется.

Ночь уже летела над землёй, укрывая мир чёрным вязким бархатом, приглушая плач, стоны и крики раненых на поле брани. Купол неба погас, лишь только край его светился бледным янтарём. Может, это след угасающей зари, а может, кто знает, это открылись врата в ту небесную обитель, куда стремятся мятежные души усопших.
Владимир глубоко вдохнул. Воздух был тяжёл и тягуч, словно хмельной медовый напиток. «Гроза будет», — подумал он и обернулся, услышав за спиной стук копыт.

Монах подскакал к Владимиру на вороном тонконогом жеребце и, спешившись, низко поклонился.
— Звал, государь?
— Не кланяйся мне, Серафим, — ласково заговорил князь. — Это я перед тобой поклоны должен бить. Ибо не раз ты спасал меня от вражеского меча, ибо верой и правдой служишь мне и в ратном деле равного тебе не сыскать.
— Будит, государь, — произнёс Серафим, — я всего лишь слуга Божий.
— Вот потому я тебя и позвал. Кажется мне, что ты, монах, к Богу ближе находишься, чем все святые отцы.
— Извини, государь, — прервал князя Серафим, — но греховны твои рассуждения.
— Я свои грехи отмолю, а вот ты выслушай меня, — строго сказал князь. — Дерзок ты, но очень мудр и учён. Иногда думаю я, что не время над тобой, а ты над временем властен. Помню тебя, когда я ещё мальцом был. Учил ты меня, как меч держать да как коня оседлать. Прошли годы, седина давно побелила мои виски, а ты всё такой же. Время не изменило твой лик. И порой кажется мне, что несёшь ты в себе нечто великое и неведомое, чего осмыслить людям не дано, и поэтому страшатся они тебя и гонят от себя, еретиком и колдуном называют. И знаю я, что многие по зависти и злобе смерти тебе желают.
— У каждого свой крест, своё бремя, — произнёс монах.
— Возможно, ты и прав. Но чую я, что ноша твоя так тяжела, что не каждому смертному она под силу.
— На всё воля Божья, — вздохнул монах и, немного помолчав, добавил: — Слышал я, государь, о беде нашей.
— Беда велика, Серафим. Богом прошу, помоги, найди знаменосца. Завтра решающий бой, и тебе тоже известно, что дружины к победе воеводы и знаменосцы вместе ведут.
— Хорошо, государь, — монах прямо посмотрел на князя, — найду знаменосца. — И, ловко оседлав жеребца, скрылся в сумраке ночи.
Неожиданно рванул ветер. Владимир вздрогнул от оглушительного раската грома.
«Вот и гроза», — только подумал он, как огненные клинки молний раскромсали чёрный бархат неба, и из небесных ран хлынули на землю потоки воды. Задрожала земля от нового небесного рокота. Вновь вспыхнули молнии, осветив всё вокруг. И увидел князь, как далёкий всадник, облачённый в монашескую рясу, на вороном жеребце взмыл вверх и какая-то неведомая сила понесла их над землёй всё выше и выше, навстречу огненным зигзагам.
— Господи, и чего только не привидится, — прошептал Владимир и, перекрестившись, вошёл в шатёр.

                Глава 2
                Обман
НАШЕ ВРЕМЯ
  Зловещее уханье, переходящее в жуткий стон, разорвало тишину ночи. Трое мальчишек, идущих по лесной тропинке, разом остановились и переглянулись.
— Вот оно, привидение, — побледнев, прошептал Синицын Санька, синеглазый паренёк со светлой непослушной копной волос. Его спутники, братья близнецы Васька и Димка Мухины, хихикнули. Они были на три года старше Саньки. Оба высокие, широкоплечие, черноволосые, с чуть приплюснутыми носами на полных лицах. Может, поэтому одноклассники прозвали их Боксёрами, а может и оттого, что они были несносными задирами и частенько с кем-нибудь дрались.
— Да ладно тебе, Синицын, — заговорил Василий. — Неужели ты веришь в эти бредни про старого графа?
— Но ведь наша школа действительно построена на месте, где когда-то был графский замок.
— Эх, малой, — усмехнулся Дмитрий, — у тебя что ни граф, то обязательно замурованный, что ни замок, то обязательно с привидениями, которые ну просто должны стонать, плакать и звенеть цепями. Кого нам надо бояться, так это Паука — школьного сторожа. Вот он-то пострашней любого привидения будет.
— Что верно, то верно, — невольно поёжившись, подхватил Василий.
— Но тогда кто это был? — не унимался Санька.
— Филин, наверное, или сыч, кто его разберёт, — пожимая плечами, неуверенно ответил Василий.
— Слышь, Санёк, — произнёс Дмитрий. — Говорят, что твой брат, когда он учился в школе, был знаменосцем. И когда в школе случилась какая-та заваруха, он спрятал знамя так, что до сих пор его никто не может найти.
— Тогда в школе, — неохотно заговорил Санька, — существовала пионерская организация, и Лёша был дружинным знаменосцем. Что там случилось, я не знаю. Родители, да и сам брат, мне особо ничего не говорили. Но почему эта история тебя заинтересовала? Ведь это было лет десять назад.
— Нам эту историю, про твоего братана, — произнёс Василий, — как-то родители рассказали. Тогда, уверяли они, весь посёлок только о ней и говорил. Я к чему клоню. Было бы круто, если бы мы нашли это знамя. Во-первых, мы сразу же стали бы знаменитыми. Ведь это знамя более десяти лет искали все кому не лень. А мы, нате вам, пожалуйста, его нашли. Во-вторых, это знамя, я уверен, уже стало раритетом, а значит, мы его сможем продать за огромные бабки.
— Василий, — усмехнувшись, произнёс Санька. — А тебе губозакаталку не дать? Ой! — артистично всплеснул он руками. — Извини. Я же недавно её подарил такому же мечтателю, как ты. Но зато у меня есть большая прищепка. Что бы о раскатанную губу не спотыкаться, пристегнёшь её прищепкой к верхней губе или к носу. Короче, куда удобней, туда и пристегнёшь.
— Синица! — взревел Василий. — Ты сейчас по шее получишь. Я тебе…
— Заткнись, Василий, — прервал его Дмитрий. — А ты, малой, не нарывайся. Чего разорались? Забыли, куда и зачем мы идём? Давайте быстрее и без единого звука, а то опоздаем.
«Никуда мы не опоздаем, — плетясь сзади, думал Санька. — У нас уйма времени, почти целая ночь. Конечно, за то, что мы собираемся сделать, если поймают, по головке не погладят. Но, как любил говорить папа, кто не рискует, тот не пьёт шампанского».

А всё началось в пятницу в школе. После уроков Синицына Сашку подозвали девятиклассники братья Мухины.
— Слышь, Синицын, — положив руку Саньке на плечо, зашептал Василий. — Хочешь слегонца три тысячи срубить?
— Конечно! — выдохнул мальчуган.
От такого предложения у него даже дух перехватило. Он давно мечтал о новеньком смартфоне, а денег накопить никак не получалось.
— А что для этого нужно сделать? — возбуждённо воскликнул Санька.
— Тише ты. Не ори. — Оглядываясь по сторонам, осёк его Дмитрий. — Лучше закрой рот и слушай. Ты, я уверен, знаешь наших предков. Они хорошие, бизнесмены, но родители просто жесть. Зануды ещё те. Они нам к лету обещали купить квадроциклы, но если мы получим даже самую малюсенькую двойку, то нам это счастье не видать. Таково их условие. Пока мы ловко изворачивались. Где-то спишем, кто-то за бабло нам домашку сделает или на уроке подскажет. А вот сегодня на уроке информатики неожиданно объявили контрольную. Это надо же такому случиться. Короче, мы написали всякую ерунду. Но есть всё-таки везуха на этом свете. Учитель, собрав наши работы, не проверяя сунул их в стол и быстренько свалил домой. А проверять контрольные он, скорее всего, будет в понедельник.
— Я понял, — усмехнулся Санька. — Вы хотите подменить свои работы.
— Вот именно, — хитро улыбнувшись, добавил Василий. — То, что накатали на уроке, убрать, а новые, которые нам уже написали, положить. И провернуть это дельце надо в субботу ночью. То есть завтра.
— Но как это сделать? — удивился Санька. — Ведь школа будет закрыта, и к тому же класс информатики находится на третьем этаже, так что даже через окно в него не попасть.
— Вот тут, Санёк, ты нам должен помочь, — оглянувшись, нет ли поблизости лишних ушей, тихо заговорил Дмитрий. — Мы знаем, что ты отличный спортсмен. Легко уложишь на лопатки всех мальчишек из своего шестого класса, а главное, великолепно лазаешь по скалам, недаром медаль за первое место в районных соревнованиях по скалолазанию досталась именно тебе.
Санька густо покраснел. Ему было всегда как-то не по себе, когда его хвалили.
— План такой, — перешёл на шёпот Мухин. — Ночью мы подходим к школе со стороны леса. Ты забираешься по пожарной лестнице до третьего этажа, а дальше по выступу, который опоясывает всё здание, добираешься до первого окна кабинета информатики. Оно на шпингалеты закрыто не будет, мы уже позаботились об этом. Твоя задача: проникнуть в класс через окно и открыть дверь, это сделать легко изнутри. А дальше всё очень просто. Спускаешься на первый этаж и открываешь для нас окно в туалете.
— Ну а как же Паук? — спросил Санька.
— За Паука ты не беспокойся. Ни для кого не секрет, что все сторожа по ночам сладко похрапывают где-нибудь в тёплом и укромном местечке.
— А туалет явно для этой цели не подходит, — хихикнул Василий. — Так что не боись, всё будет О`кей.
Санька нахмурился. В глубине души он чувствовал, что здесь что-то не так, какой-то подвох, что ли. Но радостная мысль о долгожданной покупке новенького смартфона рассеяла все его сомнения.
— Ладно, — произнёс он. — Я согласен.
— Ну, вот и отлично! — воскликнул Дмитрий, хлопнув Саньку по плечу. — Мы знали, что ты клёвый парень. Итак, — зашептал он, — встречаемся завтра в одиннадцать вечера на краю посёлка у разрушенного моста. К школе пойдём через лес, так, конечно, путь длиннее, но зато не засветимся. А ты, Саня, подумай, как улизнуть из дома. И смотри, не проговорись. А теперь, народ, пора по домам.
И заговорщики, настороженно оглянувшись по сторонам, вышли из школы.

Накрапывал дождик, когда ребята подошли к школе. Погода ухудшалась с каждой минутой. И вот уже ветер,  с рёвом обрушиваясь откуда-то сверху, яростно бросал тяжёлые дождевые капли в лица мальчишкам.
— Этого нам только и не хватало, — поёжившись, пробубнил Дмитрий.
— Да, — подхватил Василий, — словно сейчас не май, а промозглый ноябрь.
— Сложно тебе будет, малой, — сочувственно произнёс Дмитрий, подсаживая Саньку на лестницу.
Санька лез медленно и осторожно. Он уже давно промок до нитки. От пронизывающего холода бил озноб. Лестница стонала и вибрировала под могучим натиском ветра и дождя. Ноги мальчика скользили, готовые вот-вот сорваться, но он упрямо поднимался всё выше и выше. Вот проплыл вниз первый этаж, второй, и наконец-то показался выступ. Поставив правую ногу на выступ, Санька стал искать на стене трещину или щель, за которую можно было бы зацепиться. Ладонь коснулась уголочка кирпича, и пальцы судорожно вцепились в крошечную опору. Мальчик оттолкнулся от лестницы и прижался к стене. Какое-то мгновение он стоял на месте, потом, затаив дыхание, медленно двинулся вперёд. Выступ был не больше десяти сантиметров, поэтому приходилось идти боком на одних носочках, часто останавливаясь, пережидая порывы ветра и ища очередную опору для рук.
«Надо же какая непогода», — подумал Саша, делая очередной шаг, и вдруг нога соскользнула с выступа. Потеряв равновесие, он, вскрикнув, начал падать. Но тут ветер рванул с такой чудовищной силой, что буквально бросил мальчугана снова на стенку.
— Мамочка, — прошептал Санька, прижимаясь к стене. Стиснув зубы, он двинулся вперёд. Страх сковывал мышцы. Дождь хлестал по лицу, слепил глаза. Мальчик понимал, что единственное спасение — это движение вперёд, к окну, которое, казалось, теперь совсем близко. И тут его ждало новое испытание. Выступ постепенно сужался и, наконец, закончился. До окна оставалось не больше метра, но дотянуться до него не было никакой возможности. Пальцы, стёртые до крови, судорожно искали опору, но стена тут была словно отполирована.
«Надо что-то делать», — лихорадочно думал Санька, чувствуя, что вот-вот соскользнёт с выступа.
«А если…» — и он рванулся вперёд. Это был отчаянный прыжок над чёрной пропастью ночи. Поймав железный карниз окна, Саша поставил ноги на стену и, подтянувшись, надавил рукой на раму. Окно открылось. Уцепившись за подоконник, мальчик с неимоверным трудом влез в класс.
Некоторое время он сидел на полу, прислонившись спиной к парте. Перед глазами плыли радужные круги, а сердце стучало так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Глаза вскоре привыкли к царившему в классе полумраку. Теперь ясно различались очертания столов и стоящих на них ноутбуков. Придя в себя, Санька поднялся и, закрыв окно, направился к двери. Дверные замки действительно открылись легко и бесшумно. Выйдя из класса, он остановился и прислушался. Вокруг стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь приглушённым стуком дождя по стёклам окон. Но тишина не успокаивала. Слишком много странного и необычного говорили о школьном стороже, чтобы довериться ей.
Поговаривали, что этот сторож — страшный горбатый старик. Что руки его, огромные и уродливые, похожи на лапы насекомого, а взгляд выпученных водянистых глаз леденит душу. Каждую ночь, словно привидение, он бесшумно семенит по тёмным школьным коридорам, что-то высматривая, выискивая и вынюхивая. Поэтому ребята и прозвали его Пауком.
Санька никогда не видел сторожа, но понимал, что большее из того, что о нём говорят, — враки, и всё равно на душе было как-то тревожно.
Немного постояв, мальчик пошёл вперёд. Здесь, в школе, была какая-то особая темнота, похожая на густой чёрный туман. И Саньке казалось, что он не идёт, а парит в этом тумане, то и дело натыкаясь на неожиданно выплывающие ему навстречу скамейки, подставки для цветов и лестничные перила. Благополучно достигнув первого этажа, он вошёл в туалет и открыл окно.
— Ты чего так долго? — выныривая из темноты, закричал на него Василий. — Где ты шляешься, парень? Ты понимаешь, что нас уже достала эта грёбаная погода и этот чёртов дождь?! Из-за твоей медлительности мы здесь насквозь промокли.
— Меня солнце тоже несильно согревало, когда я лез по стене, — огрызнулся мальчик.
— Замолчите, пацаны, — зашипел появившийся Дмитрий. — Вы что, забыли, где мы находимся? А ты, Василий, — толкнул он брата, — давай быстрее лезь в окно.
Санька с улыбкой наблюдал, как Мухины, чертыхаясь и что-то сердито бубня, неуклюже перелезают через подоконник.
— Идём на ощупь, друг за другом, — вполголоса проговорил Дмитрий, прикрывая окно. — Александр, ты первый, Васёк за тобой, а я за ним.
Шли медленно, затаив дыхание, часто останавливаясь, прислушиваясь, вглядываясь в темноту.
Лишь только войдя в класс, облегчённо вздохнули.
— О боже! — произнёс Василий, посмотрев на светящийся циферблат своих часов. — Они уже скоро подъедут.
— Ты чего суетишься? — подойдя вплотную к брату, зло зашептал Дмитрий. — И без тебя знаю, что время поджимает. Поэтому давай всё сделаем быстро, а главное, аккуратно, а то товар испортим.
— Вы о чём, ребята? — удивился Санька. — Кто подъедет? Какой товар?
— Это тебя не касается, — отмахнулся от него Василий, подходя к ноутбуку.
И тут мальчик увидел, как Дмитрий, сложив ноутбук, понёс его к двери.
— Что ты делаешь? — воскликнул Саша, хватая Мухина за руку.
— Не вякай, малой, — оборачиваясь, рявкнул парень и сильным ударом в лицо отбросил мальчика на пол. — Если ещё раз пикнешь, прибью, — пригрозил он.
Саша понял всё. Его душила обида и злость. Он же поверил этим гадам, а они обвели его вокруг пальца, как сопливого первоклассника.
— Нет, Мухины, — с трудом поднимаясь, прошептал Санька, — ничего у вас не получится, — и, вытирая кровь, сочившуюся из разбитой губы, он громко крикнул: — Стой, ворюга!
— Что-о-о? — оборачиваясь, удивлённо протянул Дмитрий и, положив на стол ноутбук, двинулся к Саше.
— Слушай ты, щенок, — прошипел он, — твой старший брат, чёртов знаменосец, в лесу загнулся, а я тебя здесь удавлю.
— Ты брата моего не трогай, мразь, — зло произнёс Санька.
— Да я тебя…
— Кишка тонка, — прервал его мальчуган, стремительно бросаясь вперёд.
Он врезался в Дмитрия с такой силой, что они вдвоём вылетели из класса и, упав, кубарем покатились по коридору. Санька вскочил первым. Дмитрий рванулся за ним.
— Стой, сопляк! — прохрипел он, хватая шестиклассника за руку.
— Ага, сейчас, — произнёс Саша и с разворота нанёс сокрушительный удар свободной рукой в челюсть противнику. Тот, раскинув руки, распластался на полу. Сзади раздался шум. Мальчик обернулся. Подняв кулаки, сопя, словно медведь, на него медленно надвигался Василий. Вот его левая рука выстрелила вперёд, но Саша нырнул под летящую руку и, оказавшись позади парня, сильно ударил ногой в его спину. Раздался крик и звук падающего тела.
Санька молнией бросился в класс. И едва он успел закрыть дверь на замок, как в коридоре послышалась возня.
— Слышь ты, щенок, открой, — приглушённо рычал Дмитрий, дёргая дверную ручку. — Открой, а то хуже будет.
— Ой, как я испугался, ну так испугался, что сейчас описаюсь! — воскликнул Санька. — Вы, наверное, забыли, боксёры фиговы, что я вас двоих только что уделал. А ещё девятиклассники. Стыдоба. Кстати, Мухи, этим приёмчикам меня брат научил. Ну, как? Понравилось?
— Что? — взревели за дверью сразу две глотки. — Ты кого это Мухами назвал?
— Да двух придурков, которые орут здесь под дверью. У них и фамилии Мухины, так что всё сходится.
— Лучше по-хорошему заткнись, — неслось из-за двери.
— Да, кстати, друзья, — не унимался Санька, — вы случайно не забыли, что сейчас ночь? А это как раз то время, когда пауки охотятся на мух. И наш сторож-паучок, наверное, тоже бродит где-то в поисках добычи. Давайте его дружно позовём! — и, весело рассмеявшись, Санька громко запел:
Паучок, паучок,
Приходи, старичок.
Тут у нас две мухи
Ползают на брюхе.
— Слышь, малой, не шуми, — сдерживая зло, зашептал прямо в замочную скважину Дмитрий. — Мы, это самое, погорячились, правда, Вась, — обратился он к брату. Тот, подтверждая, едва слышно что-то промычал. — Понимаешь, — продолжал Дмитрий, — тут пацаны из одиннадцатого класса замешаны. Они должны были забрать у нас ноутбуки и продать. Короче, Саня, я не знаю как, но они тебя хотели подставить. Ты слышишь меня?
— Я весь во внимание, — ответил Санька, чувствуя, как ярость и негодование охватывает его.
— У меня есть идея, — заговорщически произнёс Дмитрий. — Давай кинем этих парней. Скажем им, что у нас ничего не получилось, а сами тихонечко вынесем ноутбуки из школы и спрячем их в каком-нибудь укромном месте. А когда шумиха вокруг этого дела уляжется, найдём покупателя и срубим бабки. Деньги поделим на…
— Слышишь ты, недоумок, — прервал его Санька. — А фигу с маслом к твоей бредовой идее не добавить? Лучше вали отсюда, да побыстрее, и брата-придурка с собой захвати.
Тут в дверь забарабанили с такой силой, что мальчуган даже заволновался, выдержит ли она такой натиск.
— Эй, народ, — крикнул он. — Вы лучше с разбега да головой. Дверь, конечно, не откроете, а вот дерьмо из извилин точно вытряхните.
— Да мы тебе, щенок, руки и ноги поотрываем! — рычал Дмитрий, молотя кулаками в дверь.
— Голову отвернём! — хрипел Василий.
— А вот это уже, Мухины, истерика, — весело констатировал Санька. — У вас нервный срыв, и к тому же вы безнадёжно больны тупостью. В больничку вам надо, братишки, в больничку.
Неожиданно за дверью воцарилась тишина. Санька насторожился.
«Затаились, наверное? — прислушиваясь, подумал он. — Или сторож их спугнул? Ведь от такого шума даже глухой проснётся».
Мальчик понимал, что сейчас выходить из класса было бы довольно рискованно. Ведь кто знает, что ожидает его в коридоре? Поэтому он решил подождать, а заодно навести в классе порядок.
Включив свет, он отнёс на место ноутбук, который собирался вынести Дмитрий. Потом, осмотрелся и убедившись, что в классе всё в порядке, погасил свет и, облегчённо вздохнув, плюхнулся в учительское кресло.
Кресло было очень старым, лучше сказать древним, но всё ещё мягким и уютным. Потёртое, с выцветшей от времени обивкой, оно было покрыто не менее древним шерстяным пледом.
Иннокентий Фёдорович, учитель информатики, человек пожилой и полный, притащил его из дому. Он говорил своим коллегам, что сие кресло есть семейная реликвия, что ещё его прапрадедушка после дневных забот предавался отдыху в нём. Он также утверждал, что только сидя в этом кресле можно плодотворно и творчески работать. Но все в школе прекрасно знали, что как только, кряхтя от удовольствия, Иннокентий Фёдорович располагался в своём удивительном кресле, то неожиданно его начинала одолевать сладкая зевота, и через мгновенье тихое мурлыканье извещало класс, что их учитель задремал. Но радость учеников продолжалась недолго. Через пару минут Иннокентий Фёдорович открывал глаза, удивительно энергично вставал и как ни в чём не бывало продолжал урок.
Санька улыбнулся, вспомнив доброго учителя. Но неожиданно им овладело чувство вины и стыда.
«Это ж надо так вляпаться», — с грустью подумал он.
Мальчик приподнялся, уютней устраиваясь в кресле. Очень хотелось домой. Хотелось поскорей снять мокрую одежду и забраться в тёплую постель. Это хорошо, что мама сейчас на работе, она врач и дежурит в больнице и только в воскресенье вечером освободится. Он был рад, что не пришлось её обманывать по поводу своего ночного похода в школу. Просто следом за ней он улизнул из дома, рассчитывая вернуться задолго до её прихода.
«И почему нам с мамой так не везёт? — размышлял Санька. — Четыре года назад в авиакатастрофе погиб папа, а прошлым летом не стало старшего брата Лёши. Он работал вальщиком в лесу. Говорят, что тогда с лесовоза сорвались брёвна, Лёша бросился спасать своего друга. Его он успел оттолкнуть, а сам… А на следующий день ему бы исполнилось двадцать пять лет».
— Всё как-то несправедливо, — горько вздохнул Санька.
Мальчик невольно улыбнулся, вспомнив, с каким с жаром и с каким восторгом Лёша рассказывал ему о знаменосцах. Он говорил, что раньше на Руси они первыми шли в бой, ведя за собой полки и дружины. Восхищению Саши не было предела. Он знал, что Лёша, когда учился в школе, был знаменосцем, всей душой тоже мечтал им стать. Но потом он решил, что знаменосцем никогда не будет. Нет, не потому что чего-то боялся, он как-то узнал, что из-за знамени Лёшу чуть не выгнали из школы. А то, что доставляло проблемы брату, становилось для Саньки неприятным и даже ненавистным.
Вдруг в коридоре раздался лёгкий, едва уловимый звук. Мальчик насторожился. Он встал и, на носочках подойдя к двери, прислушался. Нет, в коридоре была тишина.
«Показалось, наверное», — подумал Санька и, открыв дверь, вышел из класса.
Сделав несколько шагов, он остановился. Что-то здесь было не так. Всем своим существом Санька чувствовал опасность. Приглядевшись, он вдруг увидел, как несколько человек, словно в страшном сне, медленно выплывают из темноты. Он ещё ничего не успел понять, как неожиданно яркий луч фонарика ударил ему в глаза. Мальчик зажмурился.
«Наверняка это Мухины и те пацаны из одинадцатого, про которых они говорили», — промелькнуло у него в голове. Позади послышался лёгкий скрип. Обернувшись, Санька увидел, как какой-то парень уже пытается войти в класс.
Рванувшись вперёд, он сильно ударил ногой по двери. Прижатый дверью парень, вскрикнув от боли, отскочил назад. Следующий удар по двери наглухо захлопнул её. Щёлкнули замки.
— Вот и всё, воришки, — произнёс Санька. — В класс вы теперь не попадёте. Дверь открыть невозможно, а через окно вам слабо залезть. Вы ведь в штаны наложите, пока до него доберётесь. Да и рамы я уже на шпингалеты закрыл.
Мальчик отлично видел парней, их было семеро, они стояли тесным полукругом и о чём-то возбуждённо шептались. Ему было ясно, что без драки отсюда не выбраться. «Ну что ж, — усмехнулся он, — тогда я начну первым». И Санька рванулся вперёд. Вот его кулак врезался кому-то в челюсть, следующий удар смял чей-то нос, изловчившись, он ударил кого-то головой в живот. Раздались крики и вопли, началась неразбериха. Кто-то, спотыкаясь, падал, кто-то стонал от боли, кто-то выл в бессильной ярости, молотя кулаками воздух вокруг себя. Но Санька был неуловим. Он хорошо видел парней и прекрасно ориентировался в темноте. Стремительно бросаясь то в одну, то в другую сторону, он наносил сокрушительные удары по своим противникам. Но на какое-то мгновенье, устав, мальчик остановился, и вдруг страшный удар сбил его с ног. Искры вспыхнули перед глазами, дикая боль обожгла всё тело, и что-то липкое и тёплое заструилось по лицу.

Парни обступили лежащего без сознания Саньку. Луч фонаря осветил его лицо.
— О боже, меня сейчас вырвет! — воскликнул один из парней, зажимая рот и быстро отворачиваясь.
Лицо мальчика, залитое кровью, представляло собой ужасное зрелище. По левой щеке, от переносицы до скулы, тянулась глубокая рана.
— Кто его так? — жёстко спросил Горшков Олег, властный голос которого говорил, что он явно является одним из организаторов кражи.
— Я, — тихо произнёс Васька Мухин, бросая на пол доску с торчащим кривым гвоздём. — Я думал, что это просто доска, а здесь…
— И где ты её только нашёл?
— На подоконнике лежала, — уныло ответил Василий.
— Ладно. Что сделано, то сделано, — мрачно проговорил Олег. — Давайте-ка лучше валить отсюда, да побыстрее.
— А я думаю, — вдруг решительно заговорил Дмитрий, — что малой оказался смелым пацаном. Если откровенно, то я и не знал, что он так здорово дерётся. И знаете, народ, оставлять его здесь одного, да ещё в таком положении, — это свинство.
— Свинство, говоришь, Мухин? — сузив глаза, зло произнёс Олег. — Ты лучше посмотри на себя и на своего брата, как он вас разуделал. Взгляни на моего другана Лёху, этот гад ему нос сломал. Да и у других парней синяки и ссадины нескоро заживут. Свинство, говоришь, да он нам всё дело завалил! В больницу хочешь его тащить? Тащи. Но только сначала раскинь своими куриными мозгами, что ты скажешь его матери, когда она увидит своего сынулю в таком состоянии? Пойми, для всех нас будет лучше, если он останется лежать здесь. Рана его хоть и глубокая, но не смертельная, так что не сдохнет. Да и Паук рано или поздно всё равно на него наткнётся.
Ночь больно хлестала дождём по хмурым лицам парней, пробирающихся через низкорослый кустарник. Вдруг яркая вспышка молнии осветила всё вокруг, и раздался такой оглушительный гром, что парни от неожиданности присели. И не успели громовые раскаты затихнуть, как рванул ветер. Жалобно заскрипели под его могучим натиском деревья. И вот где-то рядом с протяжным стоном, давя и ломая всё на своём пути, рухнула на землю вековая липа.
— Бежим, скорее бежим! — визгливым, срывающимся от страха голосом закричал Олег. И парни, как по команде, сорвались с места и, не разбирая дороги, помчались к посёлку.

Санька открыл глаза и, тяжело дыша, медленно поднялся. Нестерпимая боль жгла лицо, туманила сознание. Пошатываясь, он подошёл к окну и распахнул его. Дождя уже не было. Ветер стих. Земля тонула во влажной темноте. По небу разливался серебристый свет луны. Жадно вдыхая холодный воздух ночи, мальчик чувствовал, как постепенно притупляется боль. Неожиданно его внимание привлекли появившиеся неизвестно откуда две огромные тучи, которые, стремительно сближаясь, зловеще вспыхивали ослепительными зигзагами.
«Как странно», — подумал мальчик. Но, внимательно присмотревшись, он вдруг с удивлением понял, что это вовсе не тучи, а два огромных войска. Всадники в сверкающих доспехах мчались по небу навстречу друг другу. И вот два войска с ужасным рёвом столкнулись, смешались. Засверкали, зазвенели мечи, и начался страшный бой. Воины казались огромными великанами. И Санька отчётливо видел их искривлённые яростью лица, их пылающие безумным гневом глаза, слышал их хриплое дыхание.
А бой разгорался, ревел, стонал, и дрожало, гудело небо от мощного топота копыт, от сотни падающих тел, от яростных криков.
И вдруг мальчик увидел могучего всадника в серебряных доспехах. Отбиваясь от наседавших на него врагов, он громовым голосом кричал:
— Знаменосец! Знаменосец! Где знаменосец?!
И словно током ударили Саньку эти слова. Дрожь прошла по всему телу и, теряя сознание, проваливаясь в вязкую темноту, он увидел, что удивительный всадник как-то странно посмотрел на него.
                Глава 3
                Загадочный школьный сторож

Придя в себя, мальчик попытался подняться, но боль, вспыхнув в голове, запульсировала во всём теле, и он, застонав, снова лёг.
Санька с удивлением обнаружил, что, укрытый тёплым одеялом, лежит на кушетке и что голова его аккуратно забинтована. Он огляделся. Комната была небольшой. Рядом с кушеткой, почти вплотную, стоял стол с горящей настольной лампой. По стенам тянулись полки, на которых аккуратно были сложены старые классные журналы, рулоны потрёпанных географических карт, учебники и какие-то пухлые папки.
«Это же кладовка, — догадался мальчик. — Она находится на первом этаже».
Удивительно то, что здесь не было сыро, здесь не витал запах плесени и тления бумаги, который так присущ таким помещениям, напротив, здесь было тепло и даже по-своему уютно. Раздался скрип открываемой двери, Санька невольно вздрогнул. В комнату вошёл высокий старик. Его седые волосы белоснежными волнами ниспадали на плечи. Из-под густых бровей карие глаза излучали доброту и лёгкую грусть.
— Как вы себя чувствуете, молодой человек? — произнёс он, присаживаясь на краешек кушетки и ставя на стол кружку с каким-то напитком.
— Хорошо, — пытаясь улыбнуться, ответил Санька, — только голова побаливает.
— Потерпите, мой друг. Я вам обещаю, что завтра вы будете полностью здоровы.
— Хорошо бы, — вздохнул Санька и тут же, слегка смутившись, спросил: — А вы кто?
— Кто я? — удивился старик Санькиному вопросу. — Я сторож.
— Вы Паук? То есть сто…
— Ну хорошо, что ещё не осьминог, — улыбаясь, прервал его старик.
— Извините. Я думал, вернее, так все думают в школе, что сторож — это злой и уродливый старикашка, похожий на паука.
— Ах, современная молодёжь, — сокрушённо покачал головой старик, — вы помешаны на компьютерных играх и видеофильмах. И вот он результат — больное воображение и немыслимые фантазии.
— Я не хотел вас обидеть, — взволнованно произнёс Санька.
— А ты меня и не обидел. Просто, — и в глазах старика загорелись озорные огоньки, — это всё-таки, наверное, не плохо, что в воображении детей я этакий монстр.
— Но почему?
— Ну подумай сам. Какому лоботрясу захочется лезть ночью в школу, если он знает, что там по коридорам ползает огромный злобный паук? Хотя, — и старик весело подмигнул Саньке, — бывают и исключения.
Санька, покраснев, хотел что-то сказать, но старик опередил его.
— Ну, а теперь, мой друг, — произнёс он, — давай-ка отложим все разговоры и начнём принимать лекарства.
Он помог Саньке сесть и поднёс кружку к его губам. Мальчик почувствовал резкий запах трав. Сделав глоток, он, закашлявшись, отстранил руку старика. Напиток был горячим и горьким.
— Я знаю, что моя микстура не очень приятна, — сказал старик. — Но, чтобы выздороветь, тебе необходимо её выпить.
Санька взял кружку и, пересилив себя, начал пить. Он чувствовал, как с каждым глотком исчезает боль, как тепло растекается по всему телу, как уходят страхи, усталость и напряжение этой бесконечно долгой ночи. Допив странный напиток, он поставил кружку на стол. Голова слегка кружилась. Всё вокруг качалось и плыло. И как только мальчик коснулся подушки, веки его сомкнулись и он забылся крепким сном.
Некоторое время старик задумчиво смотрел на спящего мальчика. Потом, наклонившись над ним, быстро и осторожно снял с его головы бинты. Внимательно осмотрев рану, он поднял правую руку и, что-то шепча, стал медленно опускать её. Вот его ладонь застыла в воздухе. И вдруг зазвучала тихая музыка. Вспыхнуло и заструилось из ладони золотое сияние. Оно искрящейся желтоватой дымкой окутало лицо мальчика, и страшная рана стала быстро затягиваться и исчезать под появляющейся нежной светло-золотистой кожей. А Саньке снилось, что он плывёт на лодке по сверкающей реке. Плавно скользят мимо объятые пышной зеленью берега. Вокруг весело поют птицы, а по синему бездонному небу белоснежными сказочными кораблями летят облака.

Мальчик проснулся. Несмотря на царившую в кладовке темноту, он чувствовал, что наступило утро. Некоторое время он лежал, наслаждаясь теплом и покоем, потом, подняв руки, осторожно потянулся, прислушиваясь к своему телу. Боли не было. Напротив, чувствовалась удивительная лёгкость, поразительный прилив энергии и силы. События прошедшей ночи вспоминались как давний и неприятный сон. Но через мгновенья и эти воспоминания исчезли под натиском ощущения радости и счастья. Что это — следствие действия странного лекарства или подарок утра нового дня? Включив настольную лампу, Санька соскочил с постели и стал быстро одеваться, с удивлением отмечая, что повязки на голове нет. Выйдя из кладовки, он в изумлении застыл на месте. Вся школа была пронизана солнечным светом. Сотни ярко-оранжевых нитей, струившихся из окон, превратили старое школьное здание в сверкающий дворец.
— Вот это да! — восхищённо произнёс мальчик.
Неожиданно послышался странный звук — лёгкий свист, переходящий в мелодичный звон серебряных колокольчиков. Охваченный любопытством, он сделал несколько шагов по коридору и вдруг увидел, что входная дверь открыта.
«Что бы это значило?» — подумал Санька, выходя на улицу.
То, что он там увидел, заставило его раскрыть рот от удивления.
На спортивной площадке, раздетый по пояс, вращая сразу двумя боевыми мечами, стремительно двигался сторож. Да и был ли это тот пожилой и грустный старик, которого он видел прошедшей ночью? Помолодевшее лицо сторожа словно было озарено волшебным светом. Под смуглой, сверкающей от пота кожей играли могучие мышцы. Движения его были мягки, стремительны и грациозны, как у вышедшего на охоту леопарда. Мечи, с шипящим свистом разрезая воздух, едва коснувшись друг друга, издавали серебряный звон. То делая молниеносные выпады вперёд, то плавно двигаясь из стороны в сторону, то кружась, описывая в воздухе мечами широкие круги, он словно исполнял удивительный танец.
Неожиданно сторож прервал свои упражнения.
— Эй, дружище, — крикнул он ошарашенному Саньке, — давай-ка закрывай рот и топай сюда.
Мальчика с места как ветром сдуло, и через мгновенье он был уже рядом со сторожем. И только сейчас он увидел на его груди массивный серебряный крест, который висел на кожаном шнуре.
— Как тебя зовут? — спросил сторож мальчика.
— Александр, — смущённо ответил тот.
— А меня Серафим Петрович. Ну, вот и познакомились. А хочешь, я научу тебя сражаться на мечах?
— Да, конечно! — поспешно ответил Санька, словно испугавшись, что сторож передумает.
— Тогда держи, — и старик протянул ему меч. — Только будь осторожен, смотри не поранься, ведь лезвие острое, как бритва.
Санька взял меч, ещё слабо веря в происходящее. Несмотря на то, что меч был не очень тяжёлым, держать одной рукой его было нелегко.
— Ничего, — успокоил его сторож, видя, как мальчуган с трудом поднимает клинок. — Это с непривычки, да и рука у тебя ещё слабовата, но со временем придёт и сила, и сноровка. И помни: рукоять меча надо сжимать вполсилы, тогда пальцы не потеряют своей гибкости, а меч — свободы движения. Да и выбить его из руки противнику будет сложно. А теперь, чтобы одежда не сковывала твоих движений, разденься до пояса.
Санька быстро снял спортивную куртку и футболку и, поёжившись от утренней прохлады, сразу же пожалел об этом.
— Потерпи, — улыбнулся сторож. — Обещаю тебе, что скоро ты согреешься.
Голубой молнией сверкнуло лезвие меча. Старик начал движения с лёгкого выпада вперёд. И, несмотря на то, что он двигался медленно, Санька едва успевал за ним.
«Только бы не сбиться, только бы не сбиться», — лихорадочно думал мальчик.
Но вскоре спокойные и плавные движения полностью захватили его. Исчезли беспокойные мысли, а вместе с ними страх и неуверенность. Он с удивительной точностью повторял движения своего странного учителя, отставая от него не более чем на секунду. Бесконечные повороты, вращения, уходы и выпады, свист мечей, рассекающих воздух, не утомляли, а, напротив, завораживали Саньку. Он с упоением и восторгом выполнял каждое движение, не замечая ни пота, застилающего глаза, ни боли в натруженных мышцах.
— На сегодня хватит, друг мой, — опуская меч, произнёс сторож. И, весело посмотрев на мальчика, спросил: — Ну как? Жарковато?
— Ещё как! — улыбаясь, ответил Санька, вытирая струившийся по лицу пот.
— Ты сегодня хорошо потренировался, — и сторож положил свою широкую ладонь на плечо мальчику. — Молодчина! Ты способный ученик, да и упорства и старания тебе не занимать. И поэтому, если, конечно, ты захочешь, я научу тебя не только сражаться на мечах, но и стрелять из лука, бросать копьё, метать в цель боевые топоры и ножи. А занятия акробатикой и рукопашным боем сделают твоё тело гибким, сильным, стремительным и неуязвимым. Но не думай, что это легко. Тебя ждут невероятно трудные и, порой, связанные с риском тренировки. Ну как, согласен?
— Конечно, согласен! — с жаром ответил Санька.
— Ну, вот и замечательно. А теперь, дружище, пойдём искупаемся.
— Купаться? — удивился Санька. — Но ведь вода ещё холодная.
— Это же прекрасно! — воскликнул старик и, подхватив мечи, лёгкой трусцой побежал к реке.

Санька и Серафим Петрович, закусывая сухарями, пили горячий чай, настоянный на травах.
После купания тело у мальчика горело. Он чувствовал, как приятное тепло и лёгкая слабость разливаются по мышцам.
— Ах, как всё здорово! — ставя на стол пустую кружку, блаженно потягиваясь, произнёс Саша.
— Что здорово? — спросил сторож.
— Ну это: занятие с мечами, потом купание в ледяной воде и, наконец, этот чудесный чай. Всё это как-то необычно, круто и здорово!
— Я думаю, что было бы совсем замечательно, мой друг, — улыбнулся сторож, — если бы ты догадался, что тебе уже пора идти домой.
— Да, действительно, пора домой, — грустно вздохнул Санька, ему не очень-то хотелось уходить. И, уже направляясь к двери, он нерешительно спросил: — А можно мне вечером сюда прийти?
Серафим Петрович пожал плечами:
— Ну, если я тебе ещё не наскучил, тогда, конечно, приходи.
— Что вы! Что вы! — счастливо улыбаясь, затараторил мальчик. — С вами так интересно! — и, крикнув «спасибо», исчез за дверью.
Санька шёл домой и думал о тех невероятных событиях, которые произошли с ним прошлой ночью. Он понимал, что в том, что с ним случилось, во многом виноват он сам. И если бы он отказался от предложения Мухиных лезть в класс информатики, то тогда бы этой ночью он без всяких злоключений спал бы спокойно у себя дома. «И что теперь будет? Да ничего не будет!» — резко оборвал себя мальчик. Ни Мухиных, ни их дружков из одинадцатого класса он не боялся и бояться не собирался. Так что о них даже думать не стоило. Но что сейчас волновало и беспокоило Саньку, так это странный бой на ночном небе.
Что это было? Может, сознание, охваченное болью, выдало такие своеобразные галлюцинации? А может, от сильной боли в памяти неожиданно ярко возникли отрывки из давно забытого исторического фильма? Или это происходило в действительности? Нет-нет, слишком всё фантастично и неправдоподобно. «Да, здорово мне по башке двинули, если такое привиделось», — усмехнулся Саша.
Посёлок утопал в солнечном свете. Без умолку весело щебетали птицы. Было по-летнему тепло. Санька уже вбегал на крыльцо своего дома, как его неожиданно окликнули:
— Санёк! Санёк! Синицын!
Мальчик оглянулся. У калитки стояла соседка тётя Тоня, высокая полная женщина.
— Ишь, пострел, разбежался. До тебя и не докричаться. Ты где ж это утром пропадал?
— Как где? Гулял, — соврал, краснея, Санька.
— Твоя мама звонила, говорит, посмотри моего мальца. Как он там? Я сунулась к вам, а дверь на замке. Ты уж зайди к ней, дружок, на работу, а то ведь она волнуется.
— Хорошо, тётя Тоня, обязательно зайду.
Дома Саша навёл порядок в своей комнате, полил цветы и, сходив за водой, сел за уроки. Не прошло и часа, как он, облегчённо вздохнув, поднялся из-за стола. Домашнее задание было сделано. Сложив учебники и тетради в сумку, мальчик вышел на улицу. «Надо бы к маме заглянуть в больницу», — подумал он, вспомнив увещевания соседки.
Больница — небольшое серое здание — одиноко стояла в километре от посёлка, на противоположном берегу реки. Чтобы сократить расстояние, за поселковым клубом Санька свернул на едва приметную тропинку, которая, обойдя полукругом огороды, вбегала на гору, покрытую сосновым лесом.
Сосновый бор встретил его лёгким приветливым шумом. Мальчик шёл быстрым шагом, то и дело ловко перепрыгивая через лежавшие на тропинке поваленные непогодой деревья. Вот впереди сверкнула серебряная лента реки, и тропинка, круто повернув, сбежала вниз и упёрлась в длинный дощатый мостик. На середине моста, склонившись над шаткими перилами с удочками, застыли две мальчишеские фигуры. Санька уже хотел спросить, как улов, но вдруг доска под его ногой жалобно заскрипела, и мальчишки подняли головы. Мальчуган на миг оторопел, это были не кто иные, как братья Мухины. И в каком виде! У Василия под правым глазом расплывался огромный синяк, а у Дмитрия распухший подбородок был залеплен широким лейкопластырем. Не обращая внимания на братьев, он, нарочито весело насвистывая, зашагал по мосту. Проходя мимо Мухиных, он краем глаза заметил, как они с открытыми ртами пристально вглядываются в его лицо. И в глазах их было неподдельное изумление. «Что это с ними?» — с удивлением подумал Санька. Выйдя на берег, он взобрался на пригорок и направился к аккуратному синему заборчику, окружавшему территорию больницы.
Врач-терапевт Ольга Сергеевна Синицына, красивая женщина с грустным лицом, сидя в своём кабинете, нахмурившись читала историю болезни вновь прибывшего больного. Вдруг в дверь постучали.
— Да-да. Войдите, — поднимая голову, произнесла она. В кабинет вошла медсестра Лена, живая энергичная девушка, только в прошлом году закончившая медицинский колледж.
— Ольга Сергеевна, хотите чаю? — звонким голосом спросила она.
— Спасибо, Леночка, за предложение. Но давай чуть позже.
Неожиданно в дверь снова постучали.
— Войдите, войдите, — нетерпеливо произнесла Ольга Сергеевна.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Санька.
— Привет всем медицинским работникам! — звонко воскликнул он.
— Но зачем так громко? — улыбнулась Ольга Сергеевна и, поднявшись, обняла подошедшего сына.
— Это от избытка чувств, — озорно ответил Санька. — Мам, тётя Тоня мне все уши прожужжала. Мол, не забудь сходить к маме, она так волнуется, так волнуется. Чего это ты сегодня так обо мне беспокоишься? И вообще, что со мной может произойти?
— Все вы, мальчишки, фантазёры и непоседы, — философски заметила Лена. — У вас просто призвание — обязательно во что-нибудь вляпаться.
— Да что вы такое говорите? — насмешливо фыркнул Санька.
— Не груби, — слегка отстраняя сына, произнесла Ольга Сергеевна. — И подумай сам, как мне о тебе не беспокоиться, если сегодня утром только за один час к нам в больницу обратились три подростка? Одному на нижней губе пришлось швы накладывать, другому заплывший синяком глаз лечить, а третьего, со сломанным носом и с разбитой челюстью, вообще пришлось отправлять в районную больницу. У нас что там, в посёлке, третья мировая война началась?
— Ну, у тебя и воображение, мама, — шутливо произнёс Санька. — Мам, ты лучше успокойся и посмотри на меня. Ведь со мной всё в порядке. Ты же прекрасно знаешь, что я самый послушный ребёнок на свете и ни в какую драку или, тем более, в войну без твоего разрешения не ввяжусь.
— Ой! Ой! — хихикнула Лена. — Ну, прямо киндер-сюрприз.
— Ладно, — улыбнулась Ольга Сергеевна. — Давай-ка дуй домой. Не забудь пообедать и, смотри, уроки выучи.
— Я их уже выучил.
— Да неужели?
— Честное пионерское, выучил, — весело произнёс Санька, закрывая за собой дверь.
Ольга Сергеевна и Лена с улыбкой наблюдали в окно, как мальчуган, смешно подпрыгивая, мчался к посёлку.
— И почему он сказал «честное пионерское»? — неожиданно спросила Лена. — Ведь в школе уже давно нет пионеров.
— Это он от Алексея, старшего брата, взял такую привычку. И я знаю, уж если Саша сказал «честное пионерское», значит, это правда, значит, всё будет сделано хорошо, к чему бы это ни относилось.
— Я слышала, что ваш старший сын, когда ещё существовала пионерская организация, в дружине был знаменосцем. И дружинное знамя…
— Лена, давай не будем об этом, — прервала девушку Ольга Сергеевна. — И знаешь что, — вдруг, оборачиваясь, ласково произнесла она, — а не пора ли нам действительно попить чаю?
— Ой, я мигом, Ольга Сергеевна. Только подогрею, — засуетилась Лена, выбегая из кабинета.

Дома Санька, быстро перекусив, решил поупражняться, вспомнить то, чему его научил Серафим Петрович. Найдя в сарае подходящую палку, он вышел в сад. Сначала движения его были слишком медленны и скованны, но, повторив несколько раз упражнение, он стал двигаться уверенно и быстро. И вот уже стремительно, со свистом вычерчивала палка в воздухе замысловатые фигуры, разя невидимого противника.
— Эй, шаолиньский монах, — неожиданно раздался весёлый голос, — осторожно, так можно все яблони переломать.
Мальчик остановился и оглянулся. Около забора, с футбольным мячом в руках, улыбаясь, стоял его одноклассник, закадычный друг Нефёдов Вовка.
— Хватит палкой махать, пошли лучше в футбол поиграем, — крикнул он.
— А сколько сейчас времени?
— Начало шестого.
— Уже шестой час?! — Санька даже присвистнул от удивления. — Знаешь что, Вовчик, — извиняющимся голосом произнёс он, торопливо выходя со двора, — сегодня поиграйте без меня.
— Ничего не понимаю, — пожимая плечами, пробурчал Вовка, смотря вслед убегающему другу. — Раньше ради футбола он все дела бросал. А сегодня… Странно, очень странно.
Санька нашёл Серафима Петровича на спортивной площадке. Он сидел на скамейке и широким охотничьим ножом полировал ручку деревянного меча. Ещё один деревянный меч лежал около его ног.
— Эти мечи я сделал для спарринга, — заговорил сторож, замечая удивлённый взгляд мальчика. — Они прочны и выдержат любую драку, потому что выструганы из дуба, и, что немаловажно, их вес и длина почти соответствуют боевым клинкам. Кажется, и этот уже готов, — задумчиво произнёс он и, внимательно осмотрев своё творение, протянул его Саньке. — Держи. Сейчас я посмотрю, насколько ты хорош в бою и как ты выучил урок, который я преподал тебе утром. То, что мы делали сегодня, скорее походило на своеобразный танец, — говорил Серафим Петрович, поднимая меч и выходя на середину площадки. — Но если быть внимательным, то в движениях нашего танца можно различить атаку, защиту и вновь атаку. Первое движение, я надеюсь, ты помнишь, — это нанесение удара мечом сверху. Итак, представь, что я твой противник, и выполни этот удар. Смелее, смелее, не бойся, — подбодрил сторож мальчика, видя, как тот нерешительно топчется на месте. Санька поднял меч и ударил. Но сторож стремительно, подняв свой меч, ушёл в сторону.
— Смотри, — произнёс он. — Я не только ушёл от твоего удара, защитив себя клинком сверху, но и сократил между нами дистанцию. Но самое главное, я уже готов нанести ответный удар безо всякого замаха. Ты оказался в очень невыгодном положении, мой друг. Понял?
Мальчик кивнул.
— А теперь поменяемся. Я атакую, а ты защищаешься.
Атака, защита, уход и вновь атака. И так бесконечно, снова и снова. Плавные круговые движения в сторону сменялись стремительными выпадами вперёд. Время и весь окружающий мир перестали существовать для мальчика. Только этот странный школьный сторож один из всей вселенной сейчас был реальным. Саша чувствовал, что перед ним открываются сокровенные тайны древнего воинского искусства, и от этого душа его была объята необычным волнением и трепетом. Он, словно губка, впитывал каждое слово своего учителя и с каким-то одержимым усердием и страстью выполнял каждое его задание.

                Глава 3
                Чёрная ведьма

ГОД 1393
Полководец Асланбек сидел на персидских коврах в своём расшитом золотом шатре, прислушиваясь к мерному перестуку дождя уходящей грозы. На тлеющих углях очага дымились травы, и исходящие от них благовония слегка кружили голову, туманили взор, успокаивали и расслабляли. И вот шум дождя превратился в чудесную музыку, и неизвестно откуда появившиеся прекрасные наложницы закружились в сладострастном танце. Но вдруг тихое покашливание разрушило его грёзы. «Кто это?» — с раздражением подумал Асланбек, с трудом возвращаясь к действительности.
— Ну, конечно же, это ты, старая колдунья, — брезгливо произнёс он, различая в полумраке шатра сгорбленную, скрюченную фигуру в лохмотьях. — Ты, как всегда, не вовремя.
— Но если я не ко времени, — заговорила старуха низким скрипучим голосом, — то я могу уйти.
— Нет-нет, останься, — махнул рукой полководец, подавляя в себе желание как можно быстрее избавиться от ведьмы. — Мне нужен твой совет.
— Вы же знаете, мой господин, сначала золото, а потом советы.
— Твоя алчность ненасытна, старуха! — с негодованием воскликнул Асланбек.
— Не будьте таким скупым, — зловеще заговорила колдунья, бросая на полководца недобрый взгляд. — Ведь используя мои советы и предсказания, вы получаете гораздо больше золота, чем мне даёте.
«Она права, — подумал Асланбек. — Эта ведьма, шайтан её раздери, права». Он был неплохим полководцем и стратегом, но без её помощи вряд ли бы одержал на поле брани столько блестящих побед, принёсших ему славу и богатства. Да, она была безобразна, более того — страшна. Ей была подвластна чёрная магия, её способы достижения поставленных целей были омерзительны. Но кого это волнует? Поговаривали, что она может вызывать бури и ураганы, засухи и наводнения, что своими заклинаниями способна поднять мертвецов из могил. Но, что бы ни болтали о ней люди, советы и предсказания её были бесценны. И ссориться с ней было не только не разумно, но и более того — опасно.
— Да, конечно, за труды надо платить, — прерывая свои размышления, произнёс Асланбек и, достав из стоящего рядом с ним ларца мешочек с золотыми монетами, подал его колдунье. — Ты мне вот что скажи, — продолжал говорить он, жестом приглашая старуху сесть напротив, — почему моё войско сегодня, вопреки твоим предсказаниям, не одержало победу?
— Вы сами во всём виноваты. Не вам ли я говорила, что для того, чтобы победить, необходимо уже в начале боя убить знаменосца урусов. А вы что сделали? Вы приказали в первую очередь зарубить их князя. И чего вы добились? Ваши лучшие воины погибли, а Владимир жив.
— Но ведь знаменосец урусов всё же был убит! — воскликнул полководец.
— Когда убит? Тогда, когда уже стемнело и никто этого не видел?! Тогда, когда уже почти закончилась битва?! Поймите, мой господин, Русь — это необычное государство, и люди здесь живут необычные. Они сильны и отважны, но дремучи и невежественны. До фанатизма поклоняясь своему Богу, они возводят для него дома, которые называются церквями, рисуют его на досках, вышивают его лик на знамёнах и с этими знамёнами идут в бой, слепо веруя, что его образ на ткани защитит их и приведёт к победе. И надо было сегодня в сражении использовать этот фанатизм и убить в первую очередь их знаменосца, да так, чтобы всё войско урусов увидело, как пало их знамя, как низвергнут их Бог. И тогда, потеряв волю и веру в победу, урусы бежали бы с поля боя, и сражение было бы выиграно ещё до полудня.
— Я думаю, что ничего ещё не потеряно, — скрипя зубами произнёс Асланбек. Внутри у него всё кипело. «Как смеет эта беззубая ведьма поучать меня!» — с негодованием думал он. Но, подавив свой гнев, он спокойно продолжил: — Если твои слова отображают истину, то завтра в решающем бою урусы будут разбиты. Ведь у них нет больше знаменосца, если только…
— Да, — сверкнула глазами колдунья, — если только они не найдут нового.
— А может ли стать знаменосцем любой воин? — спросил полководец.
— Нет, и вам это прекрасно известно. Ведь в бою знаменосец сражается впереди всего войска. Держа тяжёлое древко знамени одной рукой, другой, в которой находится меч, он должен не только отражать удары, но и разить.
— Безусловно, — задумчиво произнёс Асланбек, — этот человек не только обязан обладать силой и отвагой льва, но и виртуозно владеть клинком.
— Кроме этого, он должен быть отмечен печатью Бога и наделён многими достоинствами и удивительными качествами.
— Отмечен печатью Бога? — удивлённо вскинул голову полководец. — Но что это значит?
— Я не знаю, — пожала плечами старуха. — И наверное, никто не знает.
— Да это же бред какой-то! Печать Бога, о которой никто не знает, достоинства, удивительные качества — какие невероятные требования к знаменосцу! Да, урусы не лишены фантазии, и их фанатизм безграничен. Но это нам только на руку. Им никогда не найти такого человека.
— Я бы хотела с вами согласиться, мой господин. Но мне кажется, что они уже нашли нового знаменосца. И, как ни странно, это мальчишка.
— Мальчишка?! — изумлённо воскликнул Асланбек и громко рассмеялся. — Урусы явно сошли сума. Они, наверное, думают, что моё войско будет стоять здесь и ждать до тех пор, пока их новоявленный знаменосец не вырастет и не станет мужчиной.
— Если вы думаете, что у этого мальчишки нет времени, чтобы стать воином, то вы ошибаетесь, времени у него предостаточно.
— Да что ты мелешь, ведьма?! — с негодованием воскликнул полководец. — О каком времени ты говоришь? Ведь бой состоится уже завтра на рассвете. И тебе ли не знать, что воинами не становятся, воинами рождаются.
— Вы, как всегда, правы, мой господин, — смиренно склонив голову, произнесла старуха. — И всё-таки недооценивать этого мальчишку нельзя. Его память изумительна, движения молниеносны, и он невероятно способен, хотя и сам этого не осознаёт. Схватывая всё буквально на лету, он учится быстро, непостижимо быстро. То, что с трудом могут освоить ваши лучшие воины за долгие годы тренировок, он с поразительной лёгкостью осваивает за час. И, поверьте мне, если так пойдёт и дальше, то на рассвете вы увидите воина, о котором даже не смели и думать.
— В то, что ты говоришь, сложно поверить. И всё-таки твои слова вселяют в мою душу беспокойство. Используй же все свои чары, всю мощь своего волшебства, но найди и уничтожь этого мальчишку.
— До него не так легко добраться, — покачала головой старуха. — Ведь он живёт в другом, недостижимом для нас времени и мире, и мне туда сложно проникнуть. Но влиять на мысли окружающих его людей, толкать их на необходимые мне поступки я сумею.
— И каким же образом?
— Трусость, жадность, зависть и злость — эти искры, тлеющие в душах людей, легко можно раздуть во всепожирающее пламя. Оно уничтожит их волю, рассудок и здравый смысл, но наполнит чувствами собственной исключительности и величия, спесивой гордыней и неукротимой страстью к наживе. Ради достижения своих желаний и прихотей эти люди готовы на любые преступления, и поэтому ими легко управлять. Благодаря этим людишкам и моим колдовским чарам этот мальчишка однажды чуть не погиб. Однажды ночью он ввязался в драку. Я подстроила так, что бы в руках его врагов оказалась доска с выступающим остриём ржавого гвоздя. Мальчишку избили очень сильно. К утру он бы непременно испустил дух, но монах Серафим спас его.
— Монах Серафим?! — насторожился полководец. — Не он ли во время боя дрался рядом с князем?
— Он, мой господин.
— Этот неверный, — взревел Асланбек, вскакивая на ноги, — зарубивший немало моих славных воинов, ещё не только жив, но и где-то обучает нового знаменосца! И почему ты, всесильная колдунья и провидица, до сих пор не погубила его?! Где же твоя хвалёная колдовская сила? Где же твои могущественные заклинания? Или мозги в твоей собачьей голове уже давно обросли паутиной и, кроме изрыгания проклятий и угроз, ты уже ни на что не способна? Знай же, старуха, — вкрадчиво и злобно зашептал полководец, склонившись к самому уху колдуньи, — поражение моего войска в предстоящем сражении — это и твоё поражение, а лучше сказать, это твоя смерть, и, поверь мне, страшная смерть.
— Не пугайте меня, — холодно произнесла колдунья. — Никто на земле не властен надо мной, и никто не сможет лишить меня жизни. А вы, я вижу, сомневаетесь, что ваше войско одержит победу.
— Нет! Конечно, нет! — воскликнул Асланбек, усаживаясь вновь на ковёр. — Я верю в своих воинов. Разве их многочисленные победы не говорят, что они лучшие в мире? Но мне хочется верить и доверять ещё тем, кому я плачу.
— Вы сомневаетесь, мой господин, в моей преданности? — обиженно прошепелявила старуха. — Вы неоднократно обращались ко мне за помощью, и я ни разу вас не подвела. Разве не так?
— Так, — неохотно согласился полководец и примирительно добавил: — Будем считать сегодняшнюю неудачу неприятной случайностью, но завтра, — и в голосе полководца появились металлические нотки, — ещё до начала битвы я хочу видеть голову монаха Серафима у своих ног. И это ещё не всё. Необходимо найти и убить мальчишку.
— Будет исполнено, мой господин. Одноглазый Барс легко справится с этой работой.
— Одноглазый Барс? — задумчиво произнёс Асланбек. — Я слышал, что этот воин настолько кровожаден, что вырывает сердца у своих жертв, а потом с наслаждением их пожирает.
— Он верит, что таким образом отвага и сила побеждённых врагов перейдут к нему. Мы оба знаем, что в бою Одноглазому Барсу нет равных. Его сердце не ведает ни жалости, ни страха. Он убивает хладнокровно, с невиданной жестокостью и коварством.
— Что ж, я одобряю твой выбор. И если монах и мальчишка умрут, то я щедро награжу тебя. Очень щедро. Ты будешь купаться в золоте.
Глаза колдуньи алчно сверкнули.
— Мой повелитель — неожиданно тихо и вкрадчиво заговорила она. — Мне известно, зачем великий хан Тимур  вас сюда послал, и я догадываюсь, что вопреки его воле вы собираетесь сделать.
— Твоя излишняя догадливость и проницательность начинает меня раздражать. — произнёс Асланбек. — Что же касаемо Тимура, то он уже далеко не тот великий полководец, каким был раньше. Как ни крути, но годы берут своё. И сейчас он похож на старого, хромого, потерявшего нюх пса. Вместо того, чтобы со стотысячным войском, спалив Москву, на вечные времена поработить Русь, он, захватив никчёмный городишко Елец , становится вблизи его лагерем. А меня, в чьих жилах течёт кровь Чингисхана, словно какого-то плебея посылает с пятьюстами воинами разведать, не спрятался ли в этих лесах его враг хан Тохтамыш .
— И вы, не стерпев такой обиды, взяли не пятьсот, а пять тысяч всадников и по дороге присоединили к себе ещё несколько тысяч степных воинов. И теперь хотите, разбив ставшего у вас на пути князя Владимира, захватить Русь. И вот вопрос, для чего? Или преподнести её в виде дара Тимуру, или использовать победу над Русью для его свержения.
— Это как карта ляжет, — усмехнувшись, ответил Асланбек и, вдруг спохватившись, негодующе добавил. — Ведьма, ты стала слишком много говорить лишнего. И, открывая здесь свой поганый рот, помни, что даже у этих стен есть уши.
— Я замолкаю, но хочу лишь добавить, что бы вы ни решили, какой бы путь ни избрали, вы можете всегда на меня рассчитывать.
— А не слишком ли много обещаний и заверений, старуха? Не пора ли тебе вспомнить, что у тебя есть ещё незаконченное дело.
— Не беспокойтесь, мой повелитель, сегодня же с монахом и мальчишкой будет покончено.
Колдунья бесшумно выскользнула из шатра. Лил дождь. Ветер ревел, стонал, рвал лохмотья её одежды, остервенело бил в грудь, пытаясь свалить с ног. Но старуха не замечала непогоды. С удивительной для своего возраста лёгкостью она взошла на высокий холм. И вдруг её охватило странное беспокойство, неведомый страх холодными щупальцами коснулся её сердца.
— Кто ты, монах Серафим? — прошептала она, пристально вглядываясь во влажную темноту ночи, туда, где виднелись отблески далёких костров, окружающих лагерь урусов. — Рьяный служитель Бога? Непобедимый воин? Или искусный чародей? Я всемогущая колдунья, но мне не подвластны врата времени, а ты проходишь через них с такой лёгкостью, словно перед тобой двери твоей церкви. Ты свободно странствуешь по неведомым мирам. Ты для меня загадка, Серафим. И всё-таки, кем бы ты ни был, я сумею победить тебя. Скоро, — вдруг, взмахнув руками, хриплым срывающимся голосом яростно закричала она, — совсем скоро мальчишка умрёт, а потом, монах, смерть придёт и за тобой!
Неожиданно старуха насторожилась. На её губах промелькнула хитрая улыбка.
— Я знаю, что ты здесь, Барс. Выходи. Я давно тебя поджидаю.
Из дождливой темноты показался огромный воин. Он был облачён в лёгкую кольчугу. На его левом боку в кожаных, украшенных металлическими пластинами ножнах висел меч. В правой руке он сжимал сверкающий сталью боевой топор. Несмотря на богатырский рост и тяжеловесность, воин двигался словно дикая кошка, осторожно крадучись, удивительно легко и бесшумно. На его лице, обезображенном страшными шрамами, застыло выражение звериной свирепости. Левая глазница, которую пересекал кровавый рубец, зияла чёрной пустотой. Единственный глаз взирал на окружающий мир, слегка прищурившись, со злобной ненавистью и презрением.
— Повелительница, — заговорил он. — К тебе невозможно подойти незамеченным. Ты подозрительна и осторожна, словно старая лиса. Зачем ты меня позвала? Хотя я и сам могу догадаться. Разве эта жуткая ночь, пронизанная кинжалами молний, стонущая ветром, рыдающая навзрыд дождём, разве она не предвещает чью-то смерть? О, я уже чувствую предсмертную дрожь своей жертвы, чувствую её трепещущее сердце в своих ладонях, ощущаю солоноватый вкус её крови на своих устах.
— Предчувствие не обмануло тебя, Барс, — усмехнулась колдунья. — Сегодня ты действительно окрасишь свои клыки кровью урусов.

                Глава 4
                Серебряный шар и ведьма

    НАШЕ ВРЕМЯ
Увесистые охотничьи ножи один за другим, сверкнув в воздухе, с глухим звуком входили в раскачивающуюся на верёвке тяжёлую дубовую доску, на которой синим мелом была нарисована мишень.
— Наконец-то все в десятку! — радостно воскликнул Санька.
— Неплохо, очень даже неплохо, — удивлённо подняв брови, произнёс Серафим Петрович.
Санька шёл домой по лесной тропинке, так путь был гораздо длиннее, но спешить было некуда, и к тому же не очень-то хотелось топать по пыльным улицам посёлка. «Ну и тренировочка сегодня была», — думал он. Бег пять километров, потом акробатика, борьба, бой на мечах, стрельба из лука и, наконец, метание ножей. Три часа занятий. Нет, всё было здорово, просто клёво, и, несмотря на страшную усталость, Саша был доволен. А тропинка то весело петляла меж вековых сосен, то игриво пряталась в зарослях малинника, а то стремительно вбегала на крутой пригорок. Впереди показались полуразрушенные, покрытые толстым слоем белёсого мха стены древнего кладбища. И тропинка, словно чего-то испугавшись, вдруг круто повернула в сторону, обходя кладбище широким полукругом. Санька невольно ускорил шаг. Он слышал немало жутких историй об этом месте. Поговаривали, что здесь очень давно, ещё в восемнадцатом веке, были пойманы и казнены разбойники-душегубы и с тех пор каждую ночь полнолуния, разрывая тишину спящего леса пронзительными стонами, по кладбищу бродят страшные привидения. Кто-то считал это россказнями, кто-то правдой, но в одном все были уверены: что место это плохое, гиблое и от него надо держаться подальше.
Мальчик вышел на небольшую поляну и остановился. Его удивила неожиданно наступившая тишина и странный полумрак, окутавший поляну, от которого веяло ледяным холодом. Но что это? Неожиданно полумрак стал стремительно сгущаться, окрашиваясь в различные цвета и меняя облик. Вот он повис белоснежным туманом, потом вдруг заколыхался зеркальным маревом, а через мгновенье превратился в огромный серебряный шар, сверкающий разноцветными огнями. Но было что-то пугающее в фантастической красоте этого шара. Какая-то скрытая угроза, срытое зло таилось в его ослепительном сиянии. И вот внутри шара что-то задвигалось, забурлило. Тени стремительно заскользили по его всколыхнувшейся поверхности, и, раздвинув вязкую серебристую оболочку, из шара вышла сгорбленная, с горящими, словно угли, глазами старуха.
Она хищно повела крючковатым носом, принюхиваясь к запахам весеннего леса, и, поморщившись, бормоча что-то себе под нос, засеменила по поляне. Но, увидев Саньку, старуха остановилась. Злобная улыбка искривила её губы, и, яростно взмахнув рукой в направлении мальчика, она хрипло крикнула кому-то:
— Вот он! Убей его! Убей!
Этот зловещий крик подействовал на Саньку довольно странно. Неожиданно оцепенение и страх, до этого охватившие его, схлынули, уступив место холодному спокойствию. Он как-то весь подобрался и сосредоточился. В воздухе мелькнул боевой топор. Но его полёт показался Саше медленным, каким-то неестественно плавным. Он отчётливо видел его вращение, слышал издаваемый им тугой шипящий звук.
Мальчик наклонился, и топор пролетел буквально в нескольких сантиметрах над его головой. Выпрямившись, Санька увидел перед собой огромного одноглазого воина с мечом в руках.
На обезображенном шрамами лице застыло удивление, которое через мгновенье сменилось яростью. И, неожиданно взревев, словно взбесившийся бык, воин бросился на мальчика.
— Убей его, Барс, убей! — завизжала старуха.
Но ни устрашающий рёв одноглазого великана, ни истеричный крик старухи не вывели мальчика из себя. Он спокойно увернулся от страшного удара. Но воин развернулся и вновь бросился в атаку. Санька стремительно уходил от разящего меча то влево, то вправо, а меч сверкал так быстро, что ему казалось, что это десятки молний с шипящим свистом кромсают вокруг него воздух.
Великан стал уставать. По его лицу струились крупные капли пота. Из открытого рта вырывалось хриплое дыхание. Звериное выражение на его лице сменилось удивлением и растерянностью. Он никак не мог понять, почему ему не удаётся убить мальчишку. И вот, переводя дыхание, воин устало опустил меч. «Наверное, злые духи этого мира защищают своего зверёныша», — зло подумал он, сверля взглядом мальчишескую фигуру. А Саша, не отводя глаз от великана, медленно, шаг за шагом отступал вглубь леса. Но тут его нога зацепилась за корень дерева, и, взмахнув руками, он упал. Великан мгновенно поднял меч и с яростным криком «умри!» бросился вперёд. Но Санька был уже на ногах. В руках его что-то блеснуло, и чудовищный удар в голову опрокинул нападавшего на землю.
— Я убью тебя, зверёныш! Убью! — хрипел великан, мотая головой и пытаясь подняться. Но тут его рука почувствовала холод стали. Он опустил голову и сквозь кровавую пелену, застилавшую глаз, увидел боевой топор, который он недавно метнул в мальчишку.
— Этого не может быть, — с удивлением прошептал воин. — Победить меня моим же оружием?!
И, с крайним изумлением посмотрев на мальчика, он открыл рот, силясь что-то сказать, но страшная боль, неожиданно пронзившая всё тело, погрузила его в темноту бессознанья. Мальчик юркнул в кустарник орешника. Из своего укрытия он видел, как старуха, посмотрев на поверженного воина, подняла голову и злобно закричала:
— Тебе не уйти от меня, мальчишка. Всё равно ты умрёшь. И умрёшь сегодня и сейчас.
Хрипло выкрикивая заклинания, она подняла руки вверх. И неожиданно в её ладонях заплясали алые языки пламени.
— Огонь, мною рождённый, — хрипела она, — силой невиданной наделённый, мальчишку скорее, скорее найди. В пепел тело его преврати. Душу его, что буйством полна, в ад унеси на все времена.
Санька почувствовал, как вдруг нестерпимым жаром обдало его лицо. Воздух стал сухим и горячим, в висках гулко запульсировала кровь, и каждый вдох теперь отдавался в груди мучительной болью. Но неожиданно появившийся туман, стремительно выползающий из глубины леса, окутал мальчика и всё вокруг спасительной прохладой.
Лёгкий звук, раздавшийся позади, заставил Сашу обернуться. И он увидел, как из густых клубов тумана вышла женщина. На ней было ослепительно белое платье. Её густые длинные волосы, перехваченные сзади жемчужными нитями, иссиня-чёрными волнами струились по плечам. Лицо женщины, несмотря на мраморную бледность, было удивительно красиво. Но чистый высокий лоб с разлётом бровей, пронзительный взгляд светло-зелёных глаз, упрямо сжатые тонкие губы говорили о том, что она привыкла повелевать и властвовать. Женщина прошла мимо мальчика, не замечая его, и, как только она вступила на поляну, туман мгновенно растаял. Колдунья, увидев странную незнакомку, как-то вся съёжилась, и глаза её беспокойно забегали.
— Милая моя, ты, без сомнения, знаешь, кто я, — тихим мелодичным голосом заговорила женщина. Но в её интонации, в её улыбке, играющей на губах, было столько желчи, столько яда и коварства, что колдунья задрожала от нахлынувшего на неё леденящего ужаса.
— Да, ваше величество, — низко кланяясь, пролепетала она.
— Я давно наблюдаю за тобой, — продолжала женщина, медленно подходя к колдунье, — и, признаться, сначала меня забавляла твоя беспредельная наглость, глупость и самоуверенность, но только до этого момента, когда ты решила убить мальчишку. Мало того, что ты бесцеремонно вторглась в чужой мир, так ты ещё устанавливаешь в нём свои порядки. В этом мире, как собственно и в других, только я решаю, кто должен умереть, и только я имею право отнять жизнь. Ты же захотела лишить меня столь приятного занятия, столь милого и невинного развлечения, о, как это жестоко, как это бессердечно с твоей стороны и как это… неосмотрительно. Дорогая моя, — и женщина обняла колдунью за плечи, — ты меня очень, очень расстроила, но по доброте душевной я, так и быть, предоставлю тебе выбор. Итак, как ты хочешь умереть: быстро или очень медленно? Так медленно, что переход в мир иной покажется тебе вечностью, в которой каждое мгновенье будет наполнено невыносимой болью.
— О, моя королева, — упав на колени, запричитала колдунья. — Простите меня. Возможно, за свои деяния я действительно заслуживаю наказания, но, поверьте мне, я лишь заботилась о вашем спокойствии.
— Ах, как трогательно. Но, подруга, я была бы тебе очень признательна, если бы ты выражалась яснее.
— Этот мальчишка. Если его оставить в живых, то он рано или поздно заберёт то, что вы несколько тысячелетий так усердно оберегаете.
— Меч Бога, — задумчиво произнесла женщина и, усмехнувшись, добавила: — Думаешь, я поверю в эту чушь? Даже я, повелительница царства теней, обладая беспредельным могуществом, не могу до него дотронуться, а ты говоришь о каком-то смертном.
— Ваше величество, — осмелев, затараторила старуха, — вы же знаете, что хоть и очень редко, но встречаются люди, наделённые удивительной проницательностью, умом и немыслимой силой и отвагой. А если им ещё покровительствуют высшие силы, то тогда, будьте уверены, от них надо ждать больших неприятностей.
— Может быть, ты и права, — нахмурилась женщина. — Но твои слова звучат не очень убедительно, к тому же, я чувствую, что ты что-то недоговариваешь. О мальчишке я позабочусь. Что же касается тебя, то пока живи. А теперь убирайся.
— О моя королева! Вы так милосердны к своим подданным, — низко кланяясь, прокудахтала колдунья.
Она торопливо подошла к лежащему на земле великану и, внимательно на него посмотрев, стала что-то тихо говорить, то и дело взмахивая руками. И вдруг колдунья и распростёртое тело поднялись в воздух и, слегка покачиваясь, медленно поплыли к серебряному шару. И как только они скрылись за его сияющей оболочкой, поверхность шара всколыхнулась, заволновалась, забурлила, и, неожиданно вспыхнув ярким ослепительным светом, шар исчез, оставив после себя сверкающее облако, которое через мгновенье, потревоженное налетевшим ветерком, потускнело и растаяло.

                Глава 5               
                Божественный меч

Санька заворожённо, во все глаза наблюдал за происходящим на поляне, но он так и не заметил, куда и когда ушла странная собеседница колдуньи. Его охватила тревога и беспокойство. Немного успокоившись, мальчик осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, осторожно вышел из своего укрытия.
— Ты куда это направился, мой юный друг? — неожиданно услышал он знакомый мелодичный голос. — В отличие от колдуньи, я тебя никуда не отпускала.
И не успел мальчик опомниться, как вдруг неведомая сила подхватила его, закружила и понесла.
Замелькали деревья. Где-то внизу стремительно проносилась земля. Мальчик зажмурился, но через мгновенье движение прекратилось.
Санька открыл глаза и содрогнулся. Он находился в странном мире. В сизом мареве тумана, плывущего над землёй, виднелись расплывчатые очертания покосившихся могильных крестов и полуразрушенных надгробий. Сухие, искорёженные деревья тянули свои узловатые ветви к серому безжизненному небу. Зловещая давящая тишина, царившая вокруг, неожиданно нарушалась доносившимся из-под земли тяжёлым вздохом или протяжным стоном.
— Не правда ли, милое местечко? — услышал Саша голос позади себя. Он обернулся и увидел женщину. — Пришло время, — вкрадчиво продолжала она, — нам поближе познакомиться. Тебя я знаю хорошо, поверь мне, очень хорошо. И было бы крайне невежливо с моей стороны, если бы я не сочла нужным представиться. Иногда меня называют злом, иногда тьмой, но чаще смертью. Да, я Смерть. О, мой друг, я вижу удивление в твоих глазах. Ах да, у вас, у людей, представление о моей внешности очень даже своеобразное. Вы привыкли изображать меня этакой страшной костлявой старухой с косой в руке. Но, как видишь, я совсем другая. И даже не лишена некого шарма и привлекательности. Но ты ещё очень юн, мой друг, — громко расхохоталась женщина, — и тебе этого не понять.
Как ни странно, слушая Смерть, Санька не испытывал страха. Он ловил себя на мысли, что всё происходящее с ним не может быть действительностью, а значит, это просто сон, неприятный сон.
— Ты, наверное, догадываешься, дружок, что приглашён сюда…
— Не ради нашего знакомства, — продолжил мальчик.
— Вот именно, — улыбнулась Смерть. — Мы находимся в царстве мёртвых, а мёртвые не любят, когда их беспокоят, и поэтому, чем быстрее ты исполнишь мою просьбу, тем безопаснее будет для тебя.
И она взмахом руки пригласила мальчика следовать за собой.
Через несколько минут ходьбы они остановились напротив мрачного склепа, сложенного из огромных каменных глыб. Вход в склеп закрывала чёрная гранитная плита, на полированной поверхности которой были высечены замысловатые узоры.
— Эту дверь в царстве мёртвых, — произнесла Смерть, — может открыть только живой. Но ни один живой не может попасть в царство мёртвых. Так гласит предание. Да, Господь хорошо постарался скрыть одну из своих великих тайн. Но он не учёл одного, что со временем даже самые могущественное заклинание теряет свою магическую силу. И пример тому ты, мой маленький друг. Ты, живой, находишься в моём царстве, царстве мёртвых, и тебе предстоит открыть этот склеп.
— А если я не сумею?
— Тогда ещё одной могилой, ещё одним страдальческим стоном, таким приятным для моего слуха, здесь станет больше. А теперь ступай. — И Смерть нетерпеливо подтолкнула Сашу к склепу.
Санька подошёл к плите и что есть силы надавил на неё. Но плита даже не шелохнулась. «Этого и следовало ожидать, — подумал мальчик. — Глупо пытаться сдвинуть с места такую махину. Здесь, безусловно, должен быть какой-то секрет, который привёл бы её в движение. Может, он скрыт в узорах?» И мальчик осторожно дотронулся до одного из них. И тут все узоры, словно расплавившись, волнистыми линиями растеклись по плите. Но через мгновенье линии соединились, превратившись в чёткие буквы.
— Да будет воля твоя, — медленно прочитал Санька возникшие перед ним слова.
И не успел он что-либо понять, как плита, вздрогнув, бесшумно отошла в сторону, и мальчик, подчиняясь странному чувству, шагнул в таинственный полумрак склепа.
Прямо перед собой он увидел каменные ступени, ведущие вниз, в кромешную темноту.
— Не смей! Остановись! — закричала Смерть, бросаясь вперёд.
Но плита, мгновенно закрыв склеп, преградила ей путь.
«Ну надо же, — усмехнувшись подумал мальчик, оказавшись в полной темноте. — Становится всё веселее и веселее. Чудом избавился от этой жуткой дамы, но попал в каменную ловушку. Интересно, и почему она не хотела меня сюда пускать? Что нужно было ей здесь? Но что бы там ни было, надо спускаться вниз. Иного пути у меня нет».
Санька, касаясь рукою стенки, спускался медленно и осторожно. Ему казалось, что он идёт уже целую вечность, хотя прошло всего несколько минут. Темнота густая, почти осязаемая, превращала действительность в жуткий сон. Но вот ступеньки закончились, и мальчик вошёл в небольшую пещеру, скупо освещённую стоящими в нишах горящими факелами. На стене прямо перед ним были высечены древние заклинания. А под ними на огромных каменных руках окутанный золотистым сиянием лежал меч.
— Вот это да! — восхищённо воскликнул мальчуган, подходя ближе.
Он осторожно дотронулся до меча, и сияние, слегка кольнув его, исчезло. Набравшись смелости, Саша взял в руки меч и поднял над головой. И вдруг он почувствовал, что клинок словно ожил. В нём запульсировала неведомая сила. По его лезвию стремительно пробежали зигзаги молний, и оно засветилось мягким серебристым светом. Мальчик взмахнул мечом, и… пещера исчезла. Он очутился в бескрайних просторах вселенной. Вокруг переливались, искрились мириады звёзд. Совсем близко, словно огромный огненный дракон, оставляя за собой сверкающий хвост, пронеслась комета. Чуть дальше сквозь Млечный Путь, угрожающе блестя металлом, неслась армада космических кораблей. А где-то вдали ревели космические бури, рождались и умирали планеты, вспыхнув, загорались новые солнца.
— Как красиво! — восхищённо прошептал Санька. И вдруг он ощутил страшную слабость. Почему-то стало трудно дышать. Глаза его закрылись, и он почувствовал, как падает в какую-то ватную темноту.
Смеркалось. Тёмные тучи, затянувшие небо, сыпали мелким холодным дождём.
Лес, насупившись, угрюмо молчал. Где-то высоко, в кронах вековых сосен, тоскливо завывал ветер. Санька лежал на земле, широко раскинув руки. Глаза его были закрыты, по бледному лицу стекали капли дождя. Из полуоткрытого рта вырывалось хриплое дыхание. В правой руке мальчик сжимал меч, который таинственно мерцал в полумраке наступавшей ночи.
— Наконец-то Божественный меч мой, — прошептала Смерть, склоняясь над мальчиком. — Многие сотни лет я пыталась достать его из этого проклятого склепа, и всё безуспешно. И кто бы мог подумать, что обыкновенный смертный, к тому же ещё мальчишка, сделает это. Безусловно, он почувствовал великую силу меча и поэтому потерял сознание. Странно, почему это его не убило. Нет, нет, я просто обязана отблагодарить этого смертного. Что ж, я возьму его с собой. Жизнь коварна и жестока. Она состоит из сплошной суеты и разочарований. В моём же мире царит безмятежность и покой. Там ему будет очень-очень хорошо. И кто знает, возможно, он мне окажет ещё какую-нибудь услугу.
И, подняв голову, Смерть дико рассмеялась.
— Не думаю, что это хорошая идея, — неожиданно услышала она тихий голос.
— А, это ты, монах, — усмехнулась Смерть, видя, как из зарослей леса выходит высокий седой старик, облачённый в чёрную монашескую рясу. — Я давно тебя почуяла, Серафим. Ведь от твоего одеяния за версту разит церковным ладаном. Нетрудно догадаться, зачем ты пришёл. Я тебя уже давно раскусила. Твоей изворотливости и коварству позавидовал бы даже сам дьявол. Ведь тебе не нужен мальчишка. Ты всего лишь ловко играл с ним, изображая этакого загадочного сторожа, обладающего знаниями воинского искусства. Ты знал, что этот мальчишка особенный, и наделён удивительным даром и что он, рано или поздно, принесёт тебе меч. Божественный меч из царства мёртвых, обхитрив меня — повелительницу этого царства. Признаюсь, эта дерзкая безумная затея тебе почти удалась. И, приди ты сюда пораньше, меч бы достался тебе. Но увы, надо было поспешить, монах, как видишь, я пришла первой, и теперь меч Бога принадлежит мне.
— А ты в этом уверена? — спокойно спросил старик.
Глаза Смерти вспыхнули злобным огнём. Она не ведала страха. Но каждый раз при виде этого монаха её охватывало необъяснимое беспокойство. В этом старике она чувствовала какую-то странную, таинственную силу, которую ей, могущественной волшебнице, королеве бескрайнего царства мёртвых, было не постигнуть. И это приводило её в бешенство.
О каждом человеке, живущем на земле, будь то смертный или бессмертный, она знала всё. Потому что все люди рано или поздно попадали к ней. Но этот старик был для неё загадкой. Его действия, поступки, его жизнь были непредсказуемы и непонятны. То он годами жил отшельником в полуразрушенном заброшенном монастыре, денно и нощно молясь перед потемневшими от времени иконами. То бесконечно долго воевал, с невиданной жестокостью убивая своих врагов на поле брани.
«Кто он, этот монах? — думала Смерть. — Тёмный ангел, выполняющий грязную работу за Бога? Слуга дьявола? Или он, словно одинокий волк, сам по себе? Что за хитрую игру он ведёт? Чего хочет достичь? Чего ему надо? И кто и за какие заслуги подарил ему бессмертие и эту непостижимую силу?»
Смерть глухо зарычала. Как непривычно много вопросов, и все без ответов.
— Я оставлю тебе меч, — продолжил старик, — но с одним условием.
— С условием?! — воскликнула Смерть. — Ты смеешь мне диктовать условия?! Сам Бог не решается так со мной говорить. Да кем ты себя возомнил? Ты, наверное, не понял, с кем имеешь дело. Монах, я не милая лесная фея, не добрая волшебница из детской сказки. Я Смерть. Я могущественная королева тёмного царства. Я боль, страдание и ужас всех живущих. Но, признаюсь, ты меня заинтриговал. Скажи, что тебе нужно?
— Отдай мне мальчишку.
— Зачем он тебе? Этот мальчишка достал Божественный меч, тем самым исполнил своё предназначение, и, поверь мне, больше он уже ни на что не способен. Или ты знаешь о нём то, чего не знаю я? — и Смерть подозрительно посмотрела на старика. — Хотя, — задумчиво произнесла она, — в любом случае он мне не нужен.
Она прошептала заклинания, и меч выскользнул из руки мальчика. Поднявшись в воздух, он опустился в длинный узкий ларец, который неожиданно появился в её руках.
— Сделка завершена, — с издёвкой проговорила королева, осторожно закрывая крышку ларца. — Или ты передумал, монах? Променять Божественный меч на никчёмного, к тому же полуживого мальчишку — это непростительная ошибка, более того, это безумие. Но, видно, не твой сегодня день, монах, а вернее не твоя ночь.
Истерично захохотав, она оторвалась от земли и медленно полетела в чащу леса.
— Придёт время, — прошептал старик, смотря вслед удаляющейся Смерти, — и ты, могущественная и великая, смирив гордыню, встанешь на колени перед этим, как ты говоришь, никчёмным мальчишкой.

Санька медленно приходил в себя. Откуда-то издалека доносился голос, который настойчиво звал его.
— Саша. Сашенька. Сынок.
Ускользающим сознанием мальчик цеплялся за эти слова, которые вели его из чёрной пропасти небытия к жизни. Наконец он тяжело вздохнул и открыл глаза.
Растерянным, затуманенным взором он посмотрел вокруг и едва слышно спросил:
— Где я?
— Дома, Саша, дома, — ответила Ольга Сергеевна.
— Мама, это ты? — чуть приподнявшись, вновь спросил Санька.
— Я, сынок.
— Это хорошо, — прошептал мальчик и, закрыв глаза, неожиданно крепко заснул.
Ольга Сергеевна внимательно посмотрела на сына и, задумчиво покачав головой, осторожно, стараясь не шуметь, вышла из комнаты.
Саша проснулся только на следующее утро. В комнате царил полумрак.
За окном шёл дождь. Мальчик прислушался. Казалось, что не дождинки, а озорной зверёк бархатными лапками весело выбивает по стеклу замысловатую дробь. Санька невольно улыбнулся. Дверь бесшумно открылась. В комнату вошла Ольга Сергеевна.
— Ну как, дружок, дела? — ласково спросила она, подходя к сыну.
— Нормально, — вяло ответил Санька. — Мама, — нахмурившись произнёс он, — у меня такое чувство, что меня хорошо стукнули по голове. Я не помню, что со мною было, и даже не помню, какой сегодня день.
— Сегодня вторник.
— Вторник?! — Санька даже присвистнул от удивления.
— Да, вторник. Ты проспал, словно младенец, безмятежно и беззаботно, почти целые сутки.
— Ну, я и спать, — протянул мальчик. — Мама, может, я потихонечку превращаюсь в медведя? Ведь они всю зиму спят, а это же целых три месяца.
— По продолжительности сна, — улыбнулась Ольга Сергеевна, — ты пока уступаешь косолапому, но вот шерстью действительно постепенно начинаешь обрастать.
— Да ладно тебе, мама, — рассмеялся Саша.
Ольга Сергеевна, как никогда, была рада шуткам сына. Если у него хорошее настроение, значит, он выздоравливает, значит, уходит эта неожиданная и странная болезнь, причину которой она так и не смогла понять.
— Интересно, дружок, — произнесла Ольга Сергеевна, садясь на краешек кровати, — а что тебе снилось? Ведь ты так долго спал.
— Снилось? — нахмурился Санька, с трудом пытаясь что-то вспомнить. Но вот лицо его посветлело, и он возбуждённо воскликнул: — Да, конечно же, снилось! Правда, я помню совсем немного. Мне снился очень красивый меч. Он сиял каким-то волшебным светом. Взмахнув этим мечом, можно было перенестись не только в любую часть света, но и в любую точку Вселенной. Это был Божественный меч, мама, это был меч самого Бога.
— Ах, мой юный фантазёр, — улыбнулась Ольга Сергеевна, ласково потрепав сына по голове. — Я и не знала, что у тебя такое богатое воображение.
— Мам, ты что, мне не веришь?
— Верю. Верю. Вам мальчишкам, наверное, только и снятся мечи, кинжалы да пистолеты.
— Мама, а в школу мне не пора? — неожиданно спросил Саша.
— Надо же, — шутливо произнесла Ольга Сергеевна, — мой сын захотел в школу. Но потерпи, дружок. Ты ещё не совсем здоров, поэтому несколько денёчков тебе придётся побыть дома.
— Мама, это классное решение. Ведь самое лучшее лекарство для больного ребёнка — это дать ему возможность хотя бы две недельки отдохнуть от школы.
— Ну, ребёнок, на две недельки можешь не рассчитывать, а вот дней пять-шесть я тебя дома подержу. И на это время никакого телевизора и тем более никаких видеоигр.
— Это как же можно прожить четыре дня без видеоигр! — возмущённо воскликнул Санька. — Мама, во-первых, это же грубейшее нарушение прав человека, а во-вторых, где же у тебя чувства любви и сострадания к больному и немощному сыну?
— Знаешь что, больной и немощный, — рассмеялась Ольга Сергеевна, — давай-ка одевайся и топай завтракать, а после завтрака снова в постель, и это, дорогой мой, обсуждению не подлежит.
И всё-таки, несмотря на мамины запреты, Саша был рад. «Ведь это так клёво целую неделю не ходить в школу!» — восторженно думал он. Но к вечеру его радость как-то незаметно улетучилась. Измерение температуры, приём отвратительных на вкус лекарств, вдобавок полный постельный режим — всё это стало для него невыносимой пыткой.
«Да, — с грустью думал он. — Мамина забота о моём здоровье рано или поздно сведёт меня сума. Нет, уж лучше тогда учиться». И на следующий день, как только Ольга Сергеевна ушла на работу, Санька сбежал в школу.

Как Саша ни спешил, но в школу пришёл только ко второму уроку.
— Эй, Вовчик! — окликнул он друга, который с криком «на абордаж!» стрелой мчался по коридору.
Вовка ловко сделал крутой вираж и, лихо проскользив по лакированному полу, остановился.
— Ты чего орёшь? — удивлённо спросил Санька.
— Да так, для прикола, — весело улыбнулся Вовка. — А где это ты пропадал?
— Болел.
— Повезло, — завистливо протянул Вовка. — Я бы тоже хотел хотя бы недельку поболеть, чтобы отдохнуть от школы.
— Не думаю, что тебе понравится лежать целый день в постели и принимать отвратительные на вкус лекарства.
— Да, кайфа маловато, — Вовка почесал затылок и, вздохнув, добавил: — Тогда уж лучше учиться.
— Я такого же мнения. А какой сейчас будет урок?
— История.
— История?! — переспросил Санька.
Друзья переглянулись и, как по команде рванув с места, стремглав помчались в класс.
Учитель истории Иван Саввич, худощавый энергичный старичок с весёлыми искорками в глазах, очень не любил, когда опаздывали к нему на урок. Провинившимся он задавал подготовить такие доклады, объём которых, так казалось горе-ученикам, тянул если не на докторскую, то уж на кандидатскую диссертацию точно.
Едва ребята успели достать из сумок учебники и сесть за парту, как прозвенел звонок и в класс вошёл учитель. Сухо поздоровавшись, он открыл журнал и стал сосредоточенно водить по нему авторучкой, то и дело приговаривая:
— К доске у нас пойдёт… к доске у нас пойдёт…
Класс, затаив дыхание, напряжённо ждал. Но Иван Саввич неожиданно закрыл журнал и, задумчиво посмотрев на притихших учеников, произнёс:
— Сегодня, друзья мои, мы немного отойдём от привычной схемы урока. Я не буду спрашивать у вас домашнее задание, мы сразу перейдём к новой теме.
Выдох облегчения пронёсся по классу.
— Но, — улыбнулся Иван Саввич, — на следующем уроке по прошедшему материалу вас ждёт контрольная работа. Так что готовьтесь. А сегодня, — подняв указательный палец вверх, вдохновлённо продолжал учитель, — мы прикоснёмся к великим тайнам человечества — к мифам и легендам народов мира. Учёные до сих пор спорят…
— Слышь, Санёк, — хихикнул Вовка, толкая локтем друга, — ты обратил внимание, что Саввич чуть ли не на каждом уроке говорит «сегодня мы прикоснёмся к великим тайнам человечества»?
— Тише ты, — недовольно буркнул Санька. — Возможно, он расскажет что-нибудь о Божественном мече.
— О каком мече?
— О Божественном. Я думаю, что об этом мече сложено немало легенд.
— Может быть, — пожал плечами Вовка. — Но почему этот меч тебя так волнует?
— Он мне приснился.
— Приснился?! — удивился Вовка. — Тебе, Санёк, не сны, а боевики какие-то фантастические снятся.
— Извините меня, господа, за любопытство, — неожиданно услышали друзья над собой голос учителя, — но мне очень хотелось бы знать, о чём это вы так оживлённо беседуете?
— Да… мы… это… как его… — начал мямлить Вовка дрожащим от волнения голосом.
— Иван Саввич, — прервал его Санька, — мы как раз говорили о легендах.
— Неужели? И какая же легенда вас заинтересовала? — с иронией спросил историк.
— Легенда о Божественном мече. О мече Бога, — невозмутимо ответил Санька.
— Меч Бога — это же чушь, — воскликнул с задней парты Терентьев Петька. — Вы только подумайте, зачем Богу меч, когда он и без меча кого хочешь замочит. Ведь он самый крутой мужик, круче просто не бывает. Он словно…
Но следующие Петькины слова потонули в дружном весёлом смехе. Иван Савельевич поднял руку, и в классе, словно по взмаху волшебной палочки, мгновенно наступила тишина.
— Возможно, Петя и прав, — улыбаясь произнёс учитель. — Но, друзья мои, наша задача сегодня — просто познакомиться с некоторыми легендами, а не искать ответы на вопросы, которые они порой ставят перед нами. Ну, а если мы заговорили о Божественном мече, то об этом, по моему мнению, самом удивительном оружии стоит рассказать поподробнее. О нём сложено немало легенд, и одна из них гласит, что этот меч был создан лучшими мастерами Вселенной. Он вобрал в себя и жар рождающихся солнц, и холодный блеск звёзд, а самые могущественные маги и чародеи звёздного мира наделили его невиданной волшебной силой. И принадлежал этот меч Богу. Говорят, что тогда Бог был уверен, что его предназначение в том, чтобы спасать звёздные миры от космических завоевателей, которые на бесчисленных звездолётах бороздили по Вселенной. Как прожорливая саранча, они набрасывались на найденную ими новую планету, и, истребив всё живое, выкачав все полезные ископаемые, они всего за несколько месяцев превращали её в безжизненную пустыню.
Благодаря своему мечу Бог мгновенно мог оказаться там, где необходима была его помощь, — в любой галактике, в любой точке Вселенной. Одним лишь взмахом меча он мог превратить звездолёт врага в груду искорёженного металла. Но Бог никогда не использовал полностью сокрушительную силу своего оружия. Говорят, что тогда он был очень молод и, как все молодые люди, амбициозен, вспыльчив и порой неосмотрителен в своих поступках и делах. Потому что чаще им управляли чувства и желания, а не разум и сердце. Порой он безрассудно бросался навстречу многочисленным врагам и сражался, как обыкновенный человек, обыкновенным мечом. Не раз он был смертельно ранен, не раз находился на волосок от гибели, но благодаря своей неудержимой отваге, силе и ловкости он из любого сражения выходил победителем. Но вот с завоевателями было покончено. Зло было побеждено. Тысячелетние войны сделали Бога мудрее. Он понял, что его призвание не разрушать, а созидать. И, удалившись на самый край Вселенной, Бог недалеко от молодого солнца создал планету и назвал её Землёй. На этой планете он и спрятал свой удивительный меч.
— Вот бы мне найти этот меч, — мечтательно произнёс Вовка.
— С кем бы ты воевал? — ехидно спросила отличница Семёнова Настя.
— Да хотя бы с тобой. Потому что ты вечно суёшь свой нос куда не надо.
— А я бы его продал за миллионы долларов! — воскликнул Иванов Сергей.
— Тише, тише, ребята, — улыбнулся Иван Саввич. — Ведь найти меч не так-то просто. Древние легенды говорят, что только человек, отмеченный Богом, может найти этот меч и владеть им. Для других же даже прикосновение к нему грозит неминуемой гибелью.
— Нет уж, — разочарованно буркнул Вовка. — Такой меч мне не нужен. Пускай лучше он спокойно лежит там, где его спрятали.
— Правильное решение, — рассмеялся учитель. — Друзья мои, — продолжил он, — я рассказал вам о Божественном мече всего лишь одну легенду, а их, как я уже говорил, очень много. Ещё одна легенда гласит, что этот меч нашёл правитель Атлантиды. Другая утверждает, что именно с этим мечом шёл в бой Александр Македонский. А вот, по моему мнению, самая интересная. Она говорит о том, что основной целью многочисленных походов и завоеваний Чингисхана является не покорение народов и нажива, а поиск Божественного меча. Потому что он считал, и возможно не без основания, что владеющий Божественным мечом может владеть всем миром. Ах, эти легенды! — задумчиво произнёс историк. — Они волнуют наше воображение, захватывают, удивляют, очаровывают. Почему они так притягательны и интересны? Ведь возможно, это всего лишь восторженный вымысел людей, передающийся из поколения в поколение, с годами обрастающий всё новыми, порой самыми невероятными подробностями. Или всё-таки это рассказы, повествующие нам о тех удивительных, порой загадочных событиях, которые происходили на самом деле, только очень-очень давно. Но я думаю, что, чем бы ни были легенды, к ним надо относиться серьёзно. А вы, друзья, как считаете?
— Я тоже так думаю, — твёрдо ответил Санька.
— А я уверена, — с жаром воскликнула Настя, — что легенды — это просто красивые сказки, а к сказкам относиться серьёзно, согласитесь, глупо.
— И всё-таки Санька прав! — громко крикнул Вовка. — Нутром чую, что прав! Иван Саввич, расскажите, пожалуйста, хотя бы ещё одну легенду.
— К сожалению, друзья, наше время истекло, — развёл руками историк. — Но хочу вас обрадовать. В конце мая мы пойдём в трёхдневный поход к реке Туманке, вот там, около костра, мы и продолжим наш разговор о легендах, но только уже нашего края.
— Поход — вот круто! — крикнул кто-то из ребят.
И неожиданно дружное звонкое «ура» взорвало тишину класса, заглушив весёлую трель зазвучавшего звонка.
— Спасибо тебе, Санёк, — выходя из класса, произнёс Вовка.
— За что? — удивился Саша.
— Как за что? Ты же меня от верной гибели спас. Когда Саввич спросил, о чём мы болтаем, то я уже подумал, что мне крышка.
— Да ладно тебе. Лучше скажи, какой у нас следующий урок?
— Кажется, английский. Он на втором этаже.
— И о чём это у нас тут девочки щебечут? — неожиданно услышали друзья голос позади себя.
Ребята обернулись. В окружении трёх парней, самых отъявленных хулиганов в школе, вразвалочку, нагло ухмыляясь, к ним шёл десятиклассник Горшков Олег.
— А за «девочек», придурок, ответишь, — зло выпалил Вовка.
— Это ты мне, сосунок? — смачно сплёвывая, прорычал Горшков.
— Конечно тебе, слабоумный, — спокойно произнёс Санька, вставая перед другом.
— А к тебе, сопляк, — схватив Сашу за грудь, зашипел Олег, — будет особый разговор. Слушай меня внимательно и запоминай. Если ты кому-нибудь хоть полслова ляпнешь про ту ночь и про ноуты, то я тебя…
Но не успел Горшков договорить, как Саша стремительно подсел под него и рванул вверх. Ноги парня мелькнули в воздухе, и, отлетев в сторону, он тяжело рухнул на пол.
— Ты покойник, — вскакивая, взвизгнул Горшков, и, рыча от боли и ярости, он бросился вперёд.
Санька остановил нападающего сильным ударом в челюсть, а следующим коротким ударом в живот заставил его согнуться вдвое. Парень на мгновенье застыл на месте. Но вот его ноги подкосились, и, хрипя, жадно хватая открытым ртом воздух, он медленно опустился на пол.
— Ну, кто следующий? — обратился мальчуган к оторопевшим парням, которые, открыв рот, с изумлением смотрели на происходящее. — Никто? — усмехнулся он, видя как те, пряча глаза, нерешительно топчутся на месте. — Тогда пошли отсюда, Вовчик, а то тут начинает дурно пахнуть. Видно, кто-то из больших мальчиков в штаны наложил.
— Здорово ты Горшку врезал и его шестёрок проучил! — восхищённо произнёс Вовка, когда друзья подходили к классу английского языка. — А они ведь самые крутые парни в школе.
— Ты хотел сказать, самые дурные, — улыбнулся Санька. — Ну, подумай сам, Вовчик, какие же они крутые, если они у малышей деньги отнимают и толпой на одного нападают. У них крутизны не больше, чем у поджавшей хвост маленькой собачонки. Трусы они просто и подонки.

                Глава 6
                Тайна знамени

Вечерело. От реки тянуло холодом. Длинные серые тени медленно, крадучись ползли по земле.
Саша сидел на крыльце школы и задумчиво смотрел вдаль, туда, где темнеющий лес пиками вековых елей врезался в бледное небо.
Позади него раздались лёгкие шаги. Мальчик не оглянулся, он знал, что это Серафим Петрович. Сторож внимательно посмотрел на мальчика и, сев рядом с ним, тихо заговорил:
— Я не могу понять, Александр, что с тобой произошло. Ты всегда собран и сосредоточен, но сегодня на тренировке тебя словно подменили. Лук в твоих руках дрожал, и в результате стрелы летели мимо цели. Ножи отметал из рук вон плохо. С мечом ни одно упражнение не выполнил правильно. А во время учебного боя двигался настолько вяло и нерешительно, что пришлось прекратить занятие. Что случилось? Я слышал, что ты болел? Может, ты просто ещё не выздоровел?
— Может быть, — безучастно ответил Санька.
Он не знал, как рассказать Серафиму Петровичу о том, что с ним произошло два дня назад.
Сначала, возможно, из-за странной болезни он ничего не мог вспомнить. Потом постепенно из глубины сознания стали появляться воспоминания, туманные, бессвязные, словно обрывки давно забытых страшных снов. Но сегодня, услышав легенду о Божественном мече, он вспомнил до мельчайших подробностей всё, что с ним случилось. И всё-таки в глубине души он ещё надеялся, что это не действительность. Но что бы это ни было — сон, видение или всё-таки реальность — оно наполнило смятением и страхом его сердце, сломило волю. Он почувствовал, что потерял всякий интерес к тому, чем был так увлечён, к чему так неудержимо стремился.
— Серафим Петрович, — смотря на землю, произнёс Саша, — не обижайтесь, пожалуйста, но я не буду у вас больше заниматься.
— Это я уже понял, — устало сказал сторож, медленно поднимаясь. — Да и какие могут быть обиды, — махнул он рукой, — ведь знаменосцем не каждый может стать.
Санька почувствовал, что его словно ударило током.
— Что вы имеете в виду? Я никогда не хотел быть знаменосцем, — вскакивая, закричал он срывающимся от обиды голосом. — Да, мой брат был знаменосцем, только причём тут это. И кстати, — уже зло продолжал Саша, — именно из-за этого флага у него в школе начались проблемы.
— И он ни одной секунды не жалел об этом, — резко произнёс сторож. — И за этот, как ты говоришь, флаг твой брат готов был отдать не только своё школьное благополучие, но и даже свою жизнь. И если ты сомневаешься в правильности его поступков и убеждений и тебе безразлично всё, что было для него дорого и свято, тогда ты просто предаёшь его, понимаешь, предаёшь.
— Нет! — закричал Санька, и слезы покатились по его щекам. — Это не так. Я… — и неожиданно опустившись на ступеньки, он безудержно зарыдал.
— Да уж… — озадаченно произнёс сторож и, тяжело вздохнув, сел рядом с Санькой. — Ну, хватит, Саша, успокойся, — заговорил он, обнимая мальчика за плечи. — Ты уж прости меня, старого. Не то я сказал. Совсем не то.
— Нет, нет, — всхлипнул мальчик. — Это я… я….
— Не вини себя. Не надо. А знаешь что, давай прекращай плакать, и пойдём ко мне в комнату, я покажу одну удивительную вещь.
— Что это? — вытирая рукавом слёзы, спросил Санька.
— Это секрет, — улыбнулся сторож. — Ну как, пойдём?
— Пойдёмте, — вздохнул Саша
Сторож помог мальчику подняться и открыл перед ним дверь школы.

Войдя в комнату сторожа, Санька внимательно огляделся. Он не заметил ничего примечательного. Всё так же вдоль стен тянулись полки с пухлыми папками, справа у стенки находилась кушетка, покрытая выцветшим байковым одеялом, посередине, под тускло горящей лампой, стояли стол и стул.
— Минуточку терпения, — улыбнулся сторож, видя разочарование на лице мальчугана.
Он подошёл к кушетке, наклонился и достал из-под неё длинную, наполовину зачехлённую толстую палку. Энергичным движением он сорвал чехол. И, словно по волшебству, возник, заблестел, заструился красный шёлк. Засверкали золотом вышитые на нём буквы.
— Это же знамя!.. — удивлённо прошептал Саша. — Дружинное знамя моего брата. Но как оно оказалось в этой комнате? Я слышал, что оно пропало, — словно не веря своим глазам, мальчик осторожно дотронулся до алого полотнища. — Значит, знамя находилось тут, чуть ли не под самым носом завуча и директора школы, которые, вместе с полицией разыскивая его, перевернули вверх дном не только школу, но и весь посёлок. Ловко Лёша придумал, — весело рассмеялся Санька. — Очень ловко.
— Да, — улыбнулся сторож. — Твой брат, спрятав знамя в кладовке, действительно поступил очень разумно. Во-первых, о существовании этой комнаты мало кому известно, а во-вторых, она целый день закрыта на довольно внушительный замок, ключ от которого находился только у меня и у Алексея. Но лучше я тебе расскажу всё с самого начала. Но прежде давай-ка сядем, потому что наш разговор, возможно, займёт немало времени.
Санька быстро снял ботинки и удобно устроился на кушетке. Сторож, прислонив знамя к стенке, сел рядом.
— Эта запутанная история, — начал он свой рассказ, — в которой переплелись радость и отчаяние, преданность и предательство, я уверен, тебе полностью не известна. Ты, конечно, знаешь, что много лет назад была пионерская организация и в школах были пионерские дружины. У мальчишек и девчонок твоей школы тогда была замечательная жизнь. Они ходили в походы, совершали многодневные экспедиции, ездили на экскурсии, участвовали во многих интересных делах. Твой брат был знаменосцем, и он считал, что дружинное знамя не должно пылиться в пионерской комнате, а оно должно быть всегда в центре событий, жить так же ярко и интересно, как живёт дружина. И куда бы ребята ни отправлялись, где бы они ни были, с ними всегда было пионерское знамя. Но в жизни бывает так: то, что казалось ещё вчера святым и незыблемым, неожиданно сегодня предаётся поруганию и рушится, словно карточный домик. Примерно то же самое случилось и с пионерской организацией. Какие-то умные головы посчитали, что она себя изжила, и они решили её упразднить.
Всем школам нашего района было предложено расформировать дружины и сдать пионерские знамёна в районный музей. Была даже придумана красивая церемония «Прощание со знаменем», на которой во время торжественной линейки под бой барабанов знаменосец вручал знамя дружины работнику музея. Так получилось, что все школы уже давно передали свои знамёна, только в нашей школе, к великой радости ребят, знамя ещё оставалось. Возможно, потому, что наш посёлок находится довольно далеко от районного центра. Конечно, в школе уже не было пионерских отрядов, не проводились дружинные сборы, но ребята продолжали носить пионерские галстуки, и жизнь их была, как и прежде, наполнена яркими интересными делами.
Как-то, поехав вместе с мамой в районный центр, Алексей решил сходить в музей, чтобы посмотреть, где же стоят пионерские знамёна других школ, ведь там же будет храниться знамя его пионерской дружины. Но к своему удивлению, осмотрев весь музей, он их не нашёл. Тогда Алексей заглянул в комнату для хранения инвентаря, думая, что в ней находятся невыставленные экспонаты. И как же он был потрясён и шокирован, когда увидел там, среди швабр и грязных тряпок, сваленные в кучу, разорванные в клочья пионерские знамёна. Вернувшись домой, Лёша обо всём увиденном рассказал директору школы, но тот, обозвав его лжецом, выгнал из кабинета.
Через два дня после этого случая в школу за знаменем приехал представитель районного музея, этакий услужливый молодой человек с хитрецой в глазах. Во время большой перемены в спортивном зале построились все пионеры школы. Напротив строя, важно и строго взирая на ребят, стояли директор и гость из района. И вот раздалась команда: «Равняйсь! Смирно! Равнение на знамя!» Зазвучали горны, грянул барабанный бой, и, словно по команде, десятки мальчишек и девчонок подняли руки над головой, салютуя своему знамени. У многих на глазах были слёзы, потому что они понимали, что сейчас, в эти минуты, они навсегда прощаются со своим знаменем, прощаются со звонкой весёлой страной пионерией.
Алексей нёс знамя вдоль строя, чётко чеканя шаг. Он был слегка бледен, но как всегда спокоен и сосредоточен. По сценарию он должен был остановиться напротив представителя музея и передать ему знамя. Но, вместо этого, Лёша прошёл мимо него и, продолжая чеканить шаг, вышел из спортивного зала. Музейный работник растерянно посмотрел на покрасневшего от злости директора и возмущённо спросил:
— Что у вас тут происходит?
— Не знаю, но разберёмся, — сквозь зубы процедил тот.
На следующий день твой брат был вызван в кабинет директора школы. Там директор, завуч и классный руководитель уговаривали его вернуть знамя. Его упрашивали, стыдили, ему даже угрожали, но он был непреклонен. По приказу директора знамя стали искать учителя, старшеклассники, к поискам даже подключилась полиция, но все их старания были напрасны, знамя словно испарилось. Тогда Лёше стали занижать оценки, придираться из-за каждой мелочи, выносить выговоры за то, что он не совершал. Но сломать дружинного знаменосца было не так-то просто. Почти целый месяц не только школа, но и весь посёлок кипел, бурлил, переживал и негодовал. Но вот что интересно, на сторону твоего брата встали почти все жители посёлка и большинство учителей и учеников школы.
— А как отреагировала мама, когда узнала, что Лёша спрятал знамя? — взволнованно спросил Санька.
— Она сказала, что он поступил как настоящий мужчина и что она гордится им.
— Я так и знал! — воскликнул Саша. — Ведь мама у нас очень справедливая.
— Прошли годы, — продолжал сторож, — мальчишки и девчонки стали взрослыми, в школе сменился директор, ушли на пенсию большинство учителей, но об этой истории до сих пор помнят, возможно, потому, что тайна Алексея о дружинном знамени до сих пор для всех остаётся тайной. Только теперь, мой друг, — и сторож тихонько похлопал Саньку по плечу, — это уже твоя тайна. И тебе решать, что с нею делать. А твой брат до конца своих дней оставался знаменосцем. И пусть он больше никогда не сжимал в руках древко с красным стягом, но совокупность таких качеств, как мужество, доброта, справедливость, — это тоже пусть и незримое, но знамя. И нести такое знамя по жизни порой ох как нелегко. А Лёша нёс его наперекор злым ветрам, наперекор всем трудностям и всем преградам.
— Но откуда, Серафим Петрович, вам так много известно о моём брате? — спросил Санька.
— Он был моим другом. Очень хорошим другом.
— Серафим Петрович, — тихо сказал Санька. — Простите меня за слабость, которую я проявил. Просто за последние несколько дней произошло столько странных событий…
— Не извиняйся, Саша, — обняв мальчика за плечи, произнёс сторож. — Мы все бываем слабыми, мы все иногда падаем. Такова жизнь. И
с нами порой происходит немало необычных вещей, которые мы не можем ни понять, ни объяснить. И поэтому нам остаётся смириться с этим и постараться принимать их без страха и смятения.
— Вы правы, конечно же, правы, — задумчиво произнёс Санька. И немного помолчав, он тихо спросил. — А я могу стать знаменосцем?
— Конечно, Саша, можешь. Ой, дружок,— улыбнулся Серафим Петрович, — чуть не забыл. Я приготовил для тебя ещё один сюрприз, и он ждёт тебя на заднем дворе школы.
— Сегодня что, вечер сюрпризов? — рассмеялся Санька.
— Может быть, может быть!
Когда мальчик вышел на улицу, он замер в изумлении, не веря своим глазам. Перед ним стояли два великолепных тонконогих жеребца. Оба иссиня-чёрные, словно воронье крыло, только у одного на широком лбу виднелось небольшое белое пятно.
— Как будто из сказки! — восторженно прошептал Саша.
— Ага, — услышал он за спиной насмешливый голос сторожа. — Одного зовут Сивка-Бурка, а другого — Конёк Горбунок.
— Что, правда?!
— Чистая правда, — рассмеялся Серафим Петрович.
— Да ладно вам шутить, — улыбнулся Санька. — А если серьёзно?
— А если серьёзно, то тот, который с белой звёздочкой, — Орлик, а этот чёрный, как ночь, — Буян.
— Но откуда у вас такие красавцы?
— Мне их подарил очень хороший человек, знающий толк в лошадях. Подарил несмышлёными жеребятами. Живу я в трёх километрах от посёлка, на хуторе. Вокруг луга заливные. Там они у меня паслись. Там же, когда выросли, их объезжал и под седлом научил ходить. Ну, что стоишь как вкопанный? — улыбнулся Серафим Петрович. — Иди. Орлик ждёт тебя, — и, сунув несколько кусочков сахара в руку Саньки, сторож тихонько подтолкнул его вперёд. — Угости красавца. Побалуй. Он любит сладкое.
Мальчик медленно подошёл к Орлику. Жеребец, сверкнув глазами, резко вскинул голову.
— Тише, тише, дружок, успокойся, — произнёс Саша, протягивая коню лакомство.
Орлик с опаской, недоверчиво косясь на мальчика, вытянул шею и осторожно коснулся протянутой ладони.
— Ой! Щекотно, — улыбнулся Санька, почувствовав прикосновение влажных шершавых губ.
Когда с ладони исчез последний кусочек сахара, мальчик ласково погладил Орлика по тугой шее.
— Вот увидишь, — прошептал он, — мы будем с тобой настоящими друзьями.
Подойдя ближе к жеребцу, он вставил ногу в стремя и ловко взлетел в седло.
Орлик недовольно вскинул голову и, громко заржав, взвился на дыбы.
— А ты, оказывается, крут, дружище, — рассмеялся Санька, лихо осаживая строптивого скакуна.
— Молодец, Саша, — одобрительно произнёс сторож, садясь на Буяна.
— Да чего уж там, — смутился мальчик. — Я раньше летом у бабушки отдыхал, в городе. А недалеко от нашего дома находился ипподром. Так я целыми днями там пропадал. Ухаживал за лошадьми и, конечно же, учился верховой езде.
— Тогда всё понятно. И всё-таки будь осторожен. Орлик не ипподромная лошадь. Он ещё дик, строптив и горяч и совсем недавно ходит под седлом. Но если поймёшь его, найдёшь с ним общий язык, он тебе верным другом будет.
Орлик же дико сверкал глазами, храпел, грыз удила, неистово бил копытом.
— А теперь не сдерживай его, — улыбнулся сторож, — дай ему волю, покажи ему, что ты настоящий воин.
— Эй, е-ей! — звонко воскликнул Санька и, ослабив удила, пришпорил жеребца.
               
                Глава 7
                Поход

Темнота сгущалась. Костёр медленно догорал. Рыжие языки пламени то лениво лизали сухие сучья, то, словно чего-то испугавшись, прятались в раскалённых, пышущих жаром углях.
— Друзья мои, — заговорил Иван Саввич, — а не подложить ли нам дров, а то через несколько минут мы окажемся в полной темноте.
Санька нехотя поднялся и положил в костёр несколько сухих веток. Пламя, ярко вспыхнув, осветило сидящих вокруг ребят, выхватило из темноты силуэты стоящих на поляне палаток.
— Иван Саввич, расскажите, пожалуйста, что-нибудь интересное, — попросил Вовка.
— Да! Да! — оживились ребята.
— Вы же обещали, что в походе расскажете.
— Помните, на уроке, когда легенду о Божественном мече рассказывали.
— А лучше всего, — воскликнул Петька, — расскажите какую-нибудь страшную историю! Ведь сейчас самое подходящее время для страшилок.
— Ой! Не надо! — взвизгнули девочки.
— А вы разве не устали? — удивлённо спросил учитель. — Ведь мы сегодня прошли около пятнадцати километров.
— Нисколечко, — ответила за всех Семёнова Настя.
— Конечно, — буркнул Вовка, — где тут устанешь, собирая цветочки. Это не под рюкзаками тяжёлыми горбатиться.
— Если устал, то иди в палатку и сопи в две дырочки, — парировала Настя. — А мы будем слушать истории.
— Друзья, не надо ссориться, — произнёс Иван Саввич. — Мальчики действительно, как настоящие мужчины, несли большую часть снаряжения, но зато девочки, пока ребята разбивали палатки и отдыхали, приготовили для всех прекрасный обед. И ужин, согласитесь, был на славу.
— Ладно. Оставим в покое наших расчудесных поваров, — с иронией проговорил Вовка. — Иван Саввич, — уже серьёзно продолжил он, — моя мама говорила, что где-то здесь очень давно произошло сражение между татарами и русскими. Это правда?
— Да, правда, — ответил учитель. — Оно произошло на Вороньем поле, которое находится примерно в километре отсюда. И возможно, это самое загадочное сражение из всех сражений, которые когда-либо происходили.
— Почему? — удивился Вовка.
— Учёные-историки теряются в догадках. Они никак не могут понять, как могли плохо обученные русские дружины, состоявшие в основном из крестьян и ремесленников, разбить закалённое в многочисленных войнах и вдвое превосходящее по численности татарское войско.
— А может, всё дело в хитрости и тактике русских, — произнёс кто-то из ребят. — И татары просто недооценили своего противника.
— Возможно, возможно, — задумчиво покачал головой Иван Саввич. — Хотя маловероятно. Несомненно, князь Владимир, ведущий русские дружины в бой, был опытным воином и хорошим полководцем, и всё равно даже самый хитроумный план не мог привести русских к победе. И об этом единогласно заявляют историки.
— Но почему? — воскликнул Санька.
— А потому, что силы были слишком не равны. И к тому же полклводец татарского войска, Асланбек, был отличным стратегом, и это доказывают его победы, одержанные во многих сражениях. Я думаю, что что-то необъяснимое, загадочное, я бы сказал даже, мистическое произошло на поле боя и именно это и повлияло на исход битвы. А вот что пишет летописец татарского полководца об этом сражении. Когда я в архивах нашёл эту рукопись, она меня настолько поразила и заинтересовала, что я решил, выучить её наизусть. Послушайте. «Стремительная конница великого полководца Асланбека, подобно сокрушающему урагану, опрокинула и смяла урусов. Но когда уже, казалось, победа была близка, неожиданно ясное небо заволокли огромные грозовые тучи. Словно адовы звери, сверкая молниями и рыча громовыми раскатами, они вмиг обрушили на мир ревущие потоки воды.
И тут вздрогнула земля от оглушительного треска, тучи разошлись и из ех рокочущих недр появилось нечто ужасное, описать которое невозможно. Это чудовище, держа в одной лапе сияющий стяг урусов, в другой сверкающий голубым огнём меч, парило над полем брани, сея вокруг смерть, вселяя страх, смятение, нечеловеческий ужас в сердца наших воинов. Урусы, словно вдохновлённые этим жутким видением, стали драться так неистово и одержимо, как будто в каждого из них вселился шайтан. И вот непобедимое войско Асланабека, не выдержав, дрогнуло, оно стало медленно пятиться к лесу, вскоре под чудовищным натиском бежало. Видно, Аллах отвернулся от нас. После битвы, — пишет дальше летописец, — я слышал крики раненых, оставленных на поле брани. И это была не мольба о помощи, это были крики ужаса и отчаяния. И от этих криков в моих жилах стыла кровь и смертельным страхом наполнялось всё моё существо».
— Действительно мистика какая-то, — произнёс Вовка.
— Всё это полная ерунда, — махнула рукой Настя. — Ничего тут мистического нет. Возможно, этот летописец был малообразованным человеком или даже просто глупцом. И благодаря своей дремучести он и написал так устрашающе о том, чего не мог понять.
— Я думаю, — тихо сказал Санька, — что летописец, напротив, был очень умным, хитрым и проницательным. Чтобы скрыть истинную причину поражения своего повелителя, он и придумал это таинственное и ужасное чудовище.
— Друзья, — улыбнулся Иван Саввич, — об этом можно долго спорить, и я сомневаюсь, что сегодня мы придём к единому мнению. Но, как говорится, утро вечера мудренее. Завтра мы обязательно сходим на Воронье поле. И кто знает, возможно, нам улыбнётся удача и оно откроет нам свою тайну. А сейчас уже очень поздно, пора идти спать. Прекрасных вам сновидений.
Учитель подбросил ветку в костёр, и пламя, ярко вспыхнув, осветило поляну. Ребята нехотя поднялись и, тихо переговариваясь, медленно побрели к своим палаткам.

— И что готовит нам день грядущий? — широко зевая, продекламировал Вовка, залезая в спальник.
— Поживём — увидим, — улыбнулся Саша.
— Санёк, а ты палатку хорошо закрыл? А то ведь комары закусают.
— Хорошо закрыл. Так что не волнуйся, — успокоил друга Саша, выключая фонарик.
— Темнота-то какая, — помолчав немного, вновь заговорил Вовка. — Санек, а ты знаешь мою бабушку?
— Конечно, знаю. Очень добрая и милая старушка. Только извини, Вовчик, странная она у тебя какая-то.
— Я знаю, что странная. Она меня в поход не хотела пускать. Говорит, что нечего вам делать на Вороньем поле. Что нечистое это место, гиблое, потому что по ночам там жуткие стоны раздаются.
— И ты веришь в эти сказки? — рассмеялся Санька.
— Не знаю, — пожал плечами Вовка. — А может, — приподнявшись на локте, возбуждённо зашептал он, — на этом поле стонут души погибших татар.
— Вовчик, ты хоть понимаешь, какую чушь несёшь? — рассердился Санька. — Давай лучше спать.
— Давай, Фома неверующий, — обиженно буркнул Вовка, залезая глубже в спальник.
Не прошло и двух минут, как из недр спальника раздалось тихое сопение.
«Заснул, — улыбнулся Санька. — А мне почему-то не спится. Как жаль, — думал он, — что во время похода придётся пропустить тренировки, а они в последнее время были такие интересные, просто супер».
Серафим Петрович учил его конному бою. Управляя Орликом одними коленями, на полном скаку метать копьё, стрелять из лука, метать боевые топоры и ножи, драться на мечах. Санька чувствовал, как на каждом занятии его охватывали удивительный азарт и невиданное вдохновенье. Ему хотелось всё понять, всё постичь, всему научиться. Да, были падения, боль, синяки и ссадины, но разве можно обращать внимание на такие мелочи, когда всё так здорово и так интересно и когда перед тобой открываются секреты древнего воинского искусства.
Саша услышал, как поднявшийся ветер, всколыхнув крылья палатки, зашумел в кронах сосен. Этот шум с тихим рокотом, похожий на морской прибой, околдовывал, завораживал, усыплял. И вот уже не шум, а лёгкий ласковый шёпот окутал сознание мальчика. Он закрыл глаза и незаметно для себя уснул.
Санька проснулся от какого-то странного звука, похожего на ржание лошади. Он открыл глаза и прислушался. Нет, ничего не слышно. Наверное, показалось. Мальчик блаженно потянулся, чувствуя в своём теле приятную бодрость. Спать больше не хотелось. «А может, пойти костёр разжечь?» — мелькнула у него мысль. Он приподнялся и посмотрел на Вовку. Тот, широко раскинув руки, крепко спал. Санька озорно улыбнулся. Ему вдруг очень захотелось легонечко щёлкнуть друга по носу, но он сдержался. Пусть спит. Стараясь не шуметь, мальчик оделся и выскользнул из палатки.
Было очень рано. Мир вокруг, серый и невзрачный, ещё спал, укутанный туманами и тишиной. Но из-за темнеющего вдали леса уже медленно поднимался багряный диск солнца. «Это надо же проснуться ни свет ни заря», — подумал Санька, поёжившись от утренней прохлады. Он подошёл к кострищу и неожиданно замер, не веря своим глазам. Недалеко от палаток спокойно щипал траву Орлик.
— Орлик! — подбегая к жеребцу, удивлённо воскликнул Саша. — Откуда ты здесь взялся?
Орлик поднял голову и радостно заржал.
— Тише, тише, дружок, ребят разбудишь, — улыбнулся Саша.
Орлик, словно соглашаясь, мотнул головой и потянулся к рукам мальчика.
— Нет у меня ничего, сладкоежка, — засмеялся Санька, показывая жеребцу пустые ладони. — Но если бы я знал, что ты тут появишься, то, конечно же, припас бы для тебя что-нибудь вкусненькое. Да ты, я вижу, в полной боевой готовности, — удивился мальчик, только сейчас заметив на Орлике седло и прикреплённое к нему оружие: меч, лук и колчан со стрелами. — Но что бы это значило? Возможно, где-то недалеко находится Серафим Петрович. А давай-ка, дружок, мы его найдём.
Ласково похлопав жеребца по шее, мальчик вскочил в седло.
Саша не спеша ехал по лесу. «Как-то всё странно, — рассуждал он. — Вот уже почти целый час я ищу Серафима Петровича и не могу найти. А может быть, его здесь просто нет? Тогда как в этом лесу, так далеко от посёлка, оказался Орлик? Непонятно».
Неожиданно жеребец, вскинув голову захрипел и резко отшатнулся от густого ельника. Сдерживая коня, мальчик отчётливо увидел, как за еловыми лапами злобно сверкнув глазами, покрытое грязными лохмотьями, промелькнуло странное существо. «Кто это был? — нахмурился Санька. — Неужели это та колдунья из серебряного шара, которая вместе с одноглазым великаном пыталась меня убить? Хотя, - откуда ей тут взяться? И всё-таки,  - кто бы это ни был, надо быть начеку».
Лес постепенно редел. Высокие ели и раскидистые сосны сменились редким березняком и мелким кустарником и вскоре Орлик остановился на краю бескрайнего поля, над которым огромными серыми волнами струился густой туман.
«Воронье поле, — догадался Санька. — Но что это за странный туман?»
Саша приподнялся на стременах, чтобы лучше рассмотреть необычное явление. И вдруг раздался оглушительный треск, и в толще тумана вспыхнули ослепительные молнии. Жеребец, бешено сверкнув глазами, заржал, взвился на дыбы и, сорвавшись с места, стрелой помчался вперёд.
— Стой! Куда ты?! Куда?! — воскликнул Санька, натягивая удила.
Но было уже поздно. И через мгновенье, словно подчиняясь какому-то властному зову, Орлик ворвался в серую мглу. Саша больше не сдерживал жеребца. Прижавшись к его шее, он что есть силы кричал:
— Давай, дружок! Быстрее! Быстрее!
Орлик, закусив удила, брызгая пеной, стрелой летел сквозь накатывающиеся серые волны. А вокруг, кромсая туман с оглушительным грохотом, били по земле десятки огненных жал.
И вдруг прямо перед Орликом выросла огненная стена, и мальчик почувствовал, как страшная сила вырвала его из седла и бросила на землю.

                Глава 7
                Дар Смерти

Санька с неимоверным трудом поднялся, но, потеряв равновесие, упал. Трижды он пытался встать на ноги, но каждый раз снова оказывался на земле.
— Я смогу, смогу, — упрямо прошептал он и, стиснув зубы от нахлынувшей боли, снова рванулся вверх. Встал. Выпрямился. Его зашатало, но он устоял. В висках гулко пульсировала кровь. Сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Дышать было тяжело — не хватало воздуха. Саша рванул на груди рубашку, та, треснув, повисла клочьями. Стало легче.
— Ну что, зверёныш? — услышал Санька хриплый, похожий на карканье, голос. Он доносился откуда-то сверху, казалось, с какой-то непостижимой высоты и был едва слышен. — Наконец-то ты попался. От меня, всесильной ведьмы, никто ещё не уходил живым. Я, наверное, немножечко огорчу тебя, если скажу, что скоро, очень скоро ты умрёшь. Всего через несколько часов сотни земляных червей будут жадно терзать твоё тело, но не беспокойся, ты уже этого не почувствуешь. А теперь счастливо оставаться, зверёныш, и приятного времяпровождения, — раздался жуткий хохот, который, удаляясь, вскоре затих.
Санька, тяжело дыша, медленно огляделся.
— О, боже мой, где я? — с ужасом произнёс он.
Всё вокруг тонуло в безжизненном сизом мареве, и в этом мареве словно парили над землёй могильные кресты, почерневшие склепы, развалины древних часовен. Вот, совсем рядом, раздался тяжёлый вздох и, вторя ему, из-под земли донёсся протяжный стон. Потревоженное этими жуткими звуками марево всколыхнулось, пришло в движение, но через мгновение, успокоившись, замерло.
«Я помню это место, — мелькнула мысль у Саши. — Я уже был здесь».
— А у тебя хорошая память, — неожиданно услышал он насмешливый голос позади себя.
Санька обернулся и увидел, как из марева выплывает женщина. Она летела над землёй медленно и величественно. Её белоснежное длинное платье, расшитое золотыми нитями, слегка трепетало. Женщина была ослепительно красива. Но эта красота не завораживала, не восхищала, она отталкивала, наполняя душу смятением и нечеловеческим страхом.
— Смерть, — прошептал мальчик.
Смерть легко и грациозно опустилась на землю.
— Признаться, я не ждала гостей, — мелодично и ласково произнесла она, но её изумрудно-зелёные глаза горели злобным огнём. — Обычно я привожу их сюда сама, безропотных и умиротворённых. А ты каким-то немыслимым образом явился ко мне самостоятельно, без приглашения, не предупредив, не позвонив и даже не отправив эсэмэску, — и Смерть громко рассмеялась, довольная своей шуткой. — А не кажется ли тебе, негодный мальчишка, что ты много себе позволяешь? Своим необузданным упрямством, неиссякаемой жаждой жизни ты вносишь беспокойство и суету в мой тихий и безмятежный мир. А я этого позволить не могу.
— О, почтенная королева царства теней, — с трудом проговорил Санька, уважительно склоняя голову, борясь с неимоверной тяжестью, которая давила на плечи, сдавливала грудь, мешая дышать, — я прошу прощения, что потревожил ваш покой. Но видит Бог, я этого не хотел. Я не по своей воле попал сюда.
Эти слова отняли у него последние силы, и, покачнувшись, он упал на землю.
— Что ж, тогда это меняет дело, — нахмурившись, произнесла Смерть.
Она задумчиво посмотрела на мальчика, и неожиданно коварная улыбка мелькнула на её тонких губах. Склонившись над мальчиком, она тихо зашептала:
— Малыш, я догадываюсь, кто испытывает моё терпение, кто жаждет твоей погибели. Безусловно — это чёрная ведьма. Эта старуха, считающая себя могущественной колдуньей, делает всё, чтобы ты заживо был погребён в моих владениях, но она не спросила у меня, хочу ли я этого. Её бесцеремонность и наглая самоуверенность уже давно переполнили чашу моего терпения. Пора поставить её на место, а вернее положить на место, где бы она чувствовала себя не такой уж могущественной и не такой уж живой. Это сделать очень просто, но я люблю поразвлечься. Мы сыграем с ней в кошки-мышки. И той слабой, беззащитной мышкой, которая приведёт её ко мне, будешь ты. А чтобы ты хорошо справился со своей ролью, я дарю тебе то, что никогда никому не дарила. Я наделяю тебя Силой. — Смерть встала, и теперь её голос зазвучал громко, раскатисто, с какой-то злобной торжественностью. — В этой силе, малыш, пульсирует вечность. Она дарит бессмертие, она способна творить чудеса, исцелять, возрождать из мёртвых, противостоять самой изощрённой магии и любому колдовству. Я знаю, что монах многому тебя научил и теперь твои умения, твои знания умножатся в сотни, раз. В пылу битвы ты будешь беспощаден, жесток и неудержим настолько, что даже сам Господь не сможет тебя остановить. И никто, малыш, слышишь, никто не посмеет отнять у тебя эту силу, если только ты сам не захочешь с ней расстаться. Да будет так! — последние слова Смерти прогремели громовым раскатом. Дико рассмеявшись, она подняла руки кверху и зло прокричала: — Ты хотела уничтожить этого мальчишку, ведьма. Так забирай его. Он твой.
И, словно по команде, из ближайших могил вырвались десятки чёрных теней. Они подхватили мальчика и, истошно завывая, понесли его вверх, к безмолвно застывшему серому небу.

ГОД 1395
Санька открыл глаза и увидел над собой синее небо. Синева неба была настолько чистой, настолько яркой, что мальчик зажмурился. Он лежал на земле и чувствовал, как необычная лёгкость тёплыми волнами разливается по телу. Ему казалось, что он вот-вот оторвётся от земли и полетит вверх легко и свободно, как тот орёл, который парит над ним высоко-высоко в небе. А орёл, кружась, постепенно снижался. И вот уже он был так низко, что Саша мог хорошо рассмотреть его. Это была огромная птица с мощным изогнутым клювом. Её оперенье, словно покрытое лаком, сияло на солнце тёмной медью. Угрожающе чёрной сталью сверкали на ногах когти.
Хищно посмотрев на лежащего мальчика, орёл сделал над ним круг и, неожиданно издав громкий гортанный крик, взмыл высоко вверх и вскоре исчез в бездонной синеве неба.
Тревожное чувство, охватившее Саньку, заставило его подняться и оглядеться. Он стоял на освещённой солнцем большой поляне. Вокруг шумел лес. Лес чужой, незнакомый, дремучий. Стволы деревьев были настолько огромны, что за каждым из них свободно могли бы спрятаться несколько человек. Воздух, наполненный ароматом луговых трав и цветов, звенел от весёлого стрёкота кузнечиков и радостного щебета птиц.
Казалось, ничто не предвещало беды, но тревога не оставляла Сашу, он чувствовал опасность. Вот где-то пронзительно закричали сороки, и в воздухе мелькнула чёрная стрела. Санька услышал её тугой свист, он слегка повернулся, и стрела, пролетев мимо, вонзилась в землю. Через мгновенье, ступая мягко и бесшумно, из леса вышли два странных человека. Лица скуластые, смуглые. Взгляд слегка раскосых узких глаз цепкий и злой. В их облике, в их движениях чувствовалась звериная дикость, хитрость и жестокость. Один был одет в лёгкую кольчугу, на голове поблёскивал остроконечный шлем. Широкие штаны подобраны в короткие кожаные сапоги. В правой руке он сжимал изогнутою полумесяцем саблю. Второй облачён в кожаную рубашку с нашитыми на груди и плечах железными пластинами. Грязные выцветшие штаны поддерживал широкий пояс, за которым угрожающе блестел узкий длинный нож. За плечами виднелся колчан со стрелами. В руках он держал лук. Вот он привычным движением достал стрелу и наложил на тетиву.
— Не спеши, Али, — подняв саблю, произнёс его спутник. — Дьявольская птица ведьмы точно указала нам, где находится этот неверный, но ты свою удачу упустил, твоя стрела пролетела мимо.
— Ты знаешь, Мула, что я никогда не промахиваюсь, — мрачно ответил Али, зло смотря на Саньку. — Этот урус-шайтан очень быстрый.
— Возможно, — усмехнулся Мула, — но он не быстрее моей сабли. Я снесу ему голову одним ударом, а потом мы бросим её к ногам ведьмы и получим от неё обещанное золото.
— Тогда тебе надо поспешить. Ведь по лесу в поисках этого уруса бродит немало наших воинов. Они тоже посланы ведьмой, они, так же как и мы, жаждут набить карманы звонкой монетой, и наверняка они тоже видели, как над этой поляной кружил орёл.
К своему удивлению, Санька прекрасно слышал и понимал, о чём говорят эти люди. «Это же татары! — неожиданно догадался он. — Нет-нет, не духи, о которых с суеверным страхом шептал ночью Вовка, а настоящие татары». Неужели он в четырнадцатом веке, накануне этого загадочного сражения, о котором говорил около костра Иван Саввич? Но как он попал сюда? Где и когда открылись перед ним врата времени? Кто и зачем пытается его убить? Почему могущественная ведьма бросила его в царство теней и каким образом он вышел оттуда? Саша понимал, что он, возможно, никогда не найдёт ответы на эти и на множество других вопросов, которые беспорядочным роем носились у него в голове. «Зачем же тогда над этим ломать голову? — подумал он. — Ведь Серафим Петрович как-то сказал: «В мире происходит немало событий, которые порой невозможно ни понять, ни объяснить. Поэтому остаётся только смириться с этим и принимать всё происходящее без страха и смятения». И он был прав. Чертовски прав. Что ж, — решил Санька, — что будет, то будет, но свою жизнь этим косоглазым я так просто не отдам». Он сорвал с себя рваную рубашку и стал ждать.
Татары быстро приближались. Вот они остановились в пяти шагах от мальчика. Мула внимательно посмотрел на свою жертву. «Почему ведьма даёт так много золота за голову этого неверного? — неожиданно возник у него вопрос. — Ведь он даже не воин и к тому же совсем ещё юн. Но этот урус хорошо сложен. Широкая грудь и мускулистые руки говорят о его силе, ловкости и выносливости. Жаль, что его придётся убить, он был бы хорошим рабом».
Мула сделал шаг вперёд, но внезапно остановился. Его поразили глаза юного уруса. Они были цвета утреннего неба — ярко-ярко-синие, и в спокойном взгляде этих удивительных глаз Мула увидел то, что заставило его содрогнуться.
— Али, — прохрипел он, — держи лук наготове. Если что-то пойдёт не так, убей этого неверного.
— Я же говорил, — поднимая лук, процедил сквозь зубы лучник, — этот урус не прост, очень не прост.
Мула рванулся вперёд. В воздухе сверкнула сабля. Санька сделал стремительный выпад навстречу и хлёстко ударил кулаком по опускающейся кисти с клинком. Мула, взвыв от боли, разжал пальцы, Санька подхватил падающий клинок и, развернувшись, ударом ноги бросил татарина навстречу летящей стреле, выпущенной лучником. Пронзённый стрелой, Мула упал на грудь Али. Али, выронив лук, инстинктивно подхватил безжизненное тело товарища. Последнее, что он услышал, — это свист клинка.  Саша не испытывал ни сожаления, ни отвращения от того, что только что сделал. Его не охватила тошнота, им не овладели ужас и отчаяние при виде погибших татар. И ни страх, а холодная сосредоточенность и решимость читались в его, слегка прищуренных, глазах.
Санька наклонился, достал из-за пояса у Али нож, деловито снял с него колчан со стрелами. Положив саблю и нож перед собой, он поднял лук и, наложив на тетиву стрелу, прислушался. Вот в чаще леса снова испуганно закричала сорока.
— Ребята, — усмехнувшись, прошептал мальчуган, — а птичка вас выдала.
Он слегка приподнял лук, прицелился и выстрелил. Через секунду ещё одна стрела с тугим шипением взвилась в воздух. Юный воин стремительно одну за другой посылал стрелы в лес. Раздался треск сучьев, крики испуга и боли, и на поляну высыпали татары. На мгновенье они застыли на месте, настороженно оглядываясь по сторонам, но, увидев мальчишку, словно голодные псы, сорвавшиеся с цепи, размахивая саблями, бросились к нему. Отбросив лук и пустой колчан, Саша взял в правую руку саблю, а в левую нож и, внимательно наблюдая за татарами, стал ждать.
«Пятнадцать человек, — спокойно отметил он. — И бегут словно наперегонки. Оно и понятно — ведь тот, кто меня убьёт, получит награду».
Саша шагнул вперёд, взмахнул ножом, и первый воин, схватившись за рану на груди, рухнул, словно подкошенный. Остальные воины вопящей, воющей толпой нахлынули разом. Словно исполняя немыслимый танец, Санька закружился на месте. Движения его были стремительны и неудержимы. Молнией сверкали в его руках клинки. Они кромсали, разили, рубили.
Воинственные крики нападающих сменились воплями отчаяния, на лицах, ранее искажённых яростью, застыл величайший ужас. Этот урус был страшен, был неуязвим. Их сабли словно проваливались в пустоту, а каждый взмах его обагрённых кровью клинков находил свою жертву.
— Шайтан! Шайтан! — истошно завопили татары.
Вот кто-то уже отпрянул назад, кто-то бросился бежать, но было поздно, урус был быстрее, а его клинки не знали пощады.
Санька остановился, неожиданно осознав, что с яростным криком кромсает вокруг себя воздух. Он опустил клинки, глубоко вздохнул и посмотрел вокруг. Его взору открылась страшная картина. Вся поляна была усеяна окровавленными, истерзанными телами.
— О боже, — произнёс он побелевшими губами, только сейчас осознав весь ужас происходящего. Его охватила дрожь, ком подкатил к горлу. — «Зачем всё это? Ради чего? Почему я?» — растерянно думал мальчик, бредя по поляне, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный. Неожиданно ноги его подкосились, и он упал на колени. Опираясь руками на вонзённые в землю клинки, мальчик затуманенным взором посмотрел на погибших.
— Господи, что я наделал? Если это возможно, прости меня, — едва слышно прошептал он.
— Я вижу, что мой дар уже приносит плоды. — услышал Саша насмешливый  голос Смерти. – Славную резню ты тут устроил. Но не надо раскаиваться о содеянном. Глупо лить слёзы по тем, кто хотел лишить тебя жизни. И помни — раскаянье и всякие слезливые причитание — это непростительная слабость. Впереди тебя ждёт ещё не мало яростных сражений и страшных испытаний. И я уверена, что ты справишься. Мои слуги, чёрные тени, будут следить за тобой. А пока я очищу твой разум и душу от мирской скверны — беспокойства и сомнений.
Неожиданно мальчиком овладела какая-то странная отрешённость. Окружающий мир перестал для него существовать, но вместе с тем внутри него происходило что-то удивительное. Обиды, страдания, переживания, роящиеся вопросы, на которые невозможно найти ответы, всё гнетущее, тяжёлое, тёмное, что в последнее время переполняло его, медленно таяло и исчезало. Его разум обретал ясность, сердце — покой, душа — чистоту и просветлённость.
Санька вздрогнул. Предчувствие опасности привело его в себя. Он поднял голову, прислушался. Раздался треск ломающихся сучьев и чёткая дробь копыт, и на поляне появились всадники. Мальчик вскочил, но не успел он сделать и шага, как в воздухе чёрными змеями мелькнули арканы. Мгновенно опутав, они бросили его на землю. Саша рванулся вверх, пытаясь освободиться.
— Зря стараешься, — услышал он над собой голос. Широкое скуластое лицо с жиденькой бородёнкой, с маленькими хитрыми глазками склонилось над ним. — Арканы свиты из конского волоса, они невероятно прочны, и если ты попал в их путы, значит, ты скоро умрёшь. — Тонкие губы на лице искривились в зловещей усмешке.
— Я так не думаю, — произнёс Санька.
Он стремительно подтянул колени к груди и, выпрямляясь, подобно пружине, ударил ногами в ненавистное лицо. Волосяные ремни арканов с треском лопнули, и освобождённый от пут Саша вскочил на ноги. Всадники стремительно спешились, но поверженный воин жестом остановил их. Он поднялся, выплюнул выбитый зуб, вытер кровь, сочившуюся из носа, и, выхватив боевой топор, прорычал:
— Я разрублю тебя на кусочки, басурманское отродье. Но я не убью тебя сразу. Нет. Ты будешь умирать медленно и мучительно. Сперва я отрублю твои поганые ноги, потом руки, и, когда ты сойдёшь с ума от невыносимой боли, я лишу тебя головы.
— Вы чего это над русичем расправу чините? — раздался зычный голос.
На поляну выехал всадник, рослый, широкоплечий, в сверкающих на солнце доспехах. Строго посмотрев на ратников, окруживших Саньку, он направил коня к воину с топором.
— Не балуй, Тимошка, не бери грех на душу, опусти топор.
— Так он же меня, тысяцкий, до крови ударил, — опуская топор, зло процедил сквозь зубы воин.
— И поделом тебе, коль уразуметь не можешь, где свой, а где татарин.
— Так шут его разберёт, кто он такой, — не унимался Тимофей. — Без одёжи, да к тому же ещё весь в крови.
Тысяцкий с нескрываемым интересом посмотрел на Саньку, потом перевёл взгляд на поляну.
— Немало татар полегло, — задумчиво произнёс он. — Видать, горячая сеча была. Кто мне скажет, что здесь произошло?
— Сейчас узнаем, — засуетился Тимофей. — Мы здесь недалече басурмана пленили. Правда он напуган до смерти. На расспросы лопочет что-то непонятное — то ли Богу своему молится, то ли ересь какую-то несёт.
Тимофей махнул рукой, и ратники привели связанного татарина. Татарин, низкорослый, тщедушного вида воин, увидев мальчика, испуганно отшатнулся.
— Урус-шайтан. Шайтан! — завопил он, мешая татарские и русские слова. — Он бить нас стрелами, потом сабля, нож рубить нас, страшно рубить. Шайтан. Шайтан. Шайтан.
— Уймись. Ишь раскричался, — сморщившись, рявкнул Тимофей. И, подняв глаза на тысяцкого, с удивлением произнёс: — А он, видать, правду сказывает, и действительно в лесу более десятка татар стрелами побиты.
Тысяцкий с уважением посмотрел на Сашу и, подмигнув ему, весело крикнул:
— Ну что, Тимошка! Видать, вовремя я тут появился, а иначе искать бы мне нового сотника.
— Это почему же? — вытаращил глаза Тимофей.
— А потому. Опоздай я на чуть-чуть, не сносил бы ты своей буйной головушки.
— Это ещё как сказать, — зло выпалил Тимофей, обжигая ненавистным взглядом Саньку.
— А вот так и сказать, — отрубил тысяцкий. — А ну-ка! — крикнул он. — Коня молодцу. Поедешь со мной к воеводе, — обратился он к Саше. — Ему и поведаешь, кто ты таков. Только сначала тебе вымыться надо да приодеться.
— А что с басурманом прикажешь делать? — спросил Тимофей. — Может, зарубить его или на берёзе вздёрнуть, да и делу конец?
— Эко ты, Тимошка, на расправу скор, — недовольно сдвинул брови тысяцкий. — Отпусти татарина. Пусть своим поведает, как русичи драться могут. Может, задумаются, стоит ли с нами тягаться.

                Глава 8
                Воевода

Санька робко вошёл в большой просторный шатёр воеводы. Его робость была вызвана не страхом перед грозным полководцем, а лёгкой застенчивостью.
«И какой дурень в нём русича не признал? — подумал воевода, внимательно посмотрев на мальчика. — Волосы русые, взъерошенной копной лежат. В глазах умных синева небесная разлита. Сам же строен, гибок, словно ива молодая. Но в стройности этой и гибкости чувствуется ловкость и сила немалая. Лик открытый и светлый, взор радует. И одет справно. Льняная рубашка. Кольчуга синевой отливает, сразу видно — новая. И ладно сидит, под рост подогнана. Портки широкие холщовые. Низы их аккуратно убраны в мягкие кожаные сапожки, отороченные беличьим мехом. Спасибо тысяцкому Григорию. Постарался — нарядил молодца. И по заслугам. Не каждый ратник так искусен в бою, как этот отрок». Добрыня поймал себя на том, что тепло, по-отцовски смотрит на стоящего перед ним юного воина. «Эко я размяк», — выругался он про себя и, насупив брови, угрюмо пробасил:
— Ты чей такой пострел будешь?
— Синицыных, — ответил Санька.
Попав каким-то чудом в четырнадцатый век, Саша прекрасно понимал, что его речь и поведение должны соответствовать этому времени. Бессмысленно и более того опасно было говорить о своём мире. В лучшем случае его могли принять за юродивого, в худшем — за бесноватого или шпиона, и тогда не сносить бы ему головы. Тысяцкий дядя Гриша, отмывая и оттирая его камышовой мочалкой в речушке, протекающей рядом с лагерем, говорил ему:
— Речь твоя больно странная. Говоришь, словно рубишь с плеча. Оно, конечно, и понятно. Велика матушка Русь и на диво многолика. Поэтому не то что в градах великих и малых, но и в деревнях, которые порой в версте друг от друга, говор несхожий. И всё же ты уж постарайся перед воеводой-батюшкой изъясняться попроще, попонятливей, чтобы он всё уразумел. А там, глядишь, он государю нашему, князю Владимиру, тебя представит. Такого вояку ну как не представить.
— А делу воинскому кто тебя обучал? — спросил воевода.
— Серафим Петрович.
— Серафим! — воевода удивлённо поднял брови. «Божий человек, а такого молодца воспитал, — подумал он. — Хотя и с ним в бою едва ли кто сравнится». — Что ж, — произнёс воевода, — не посрамил ты своего учителя. А в войске кем хочешь быть — пешим ратником, конником или лучником?
— Знаменосцем, — неожиданно для себя выпалил Санька.
— Знаменосцем? Серьёзен твой выбор. А ты не дрогнешь в бою, не убоишься? Ведь копья, стрелы и сабли вражеские в первую очередь на тебя нацелены будут. Каждый басурман спит и видит, чтобы знаменосца нашего зарубить. Ибо за сей подвиг, татарским полководцем, немалая награда обещана.
— Не дрогну и не убоюсь, — смотря в глаза воеводы, твёрдо ответил мальчик.
— Верю, но не мне, к сожалению, решать, кому быть знаменосцем. Князю тебя покажу, за ним и слово. А о подвиге твоём ратном я наслышан. Хвалю. Только вот никак ума не приложу, что басурманский отряд в лесу делал? Да ещё у нас за спиной. Пощипать наши дружины решил? Вряд ли. Силушки маловато. Пограбить да пожечь захотелось? И тут не сходится. Деревеньки, даже захудалой, здесь на десятки вёрст не сыскать. Вокруг одни леса дремучие да болота топкие. Значит, по твою душу коршуны слетелись. С чего бы это?
— Не знаю, — пожал плечами Санька.
— Вот тебе и загадка. И поди разгадай её, — вздохнул воевода. — А ну-ка, дружок, позови тысяцкого.
— Дядю Гришу?
— Дядю Гришу, — не сдержал улыбку воевода. — Знаю, он у шатра стоит. За тебя переживает. Кликни его, а сам снаружи побудь.
— Ах, Григорий, друг мой сердечный, — обнимая за плечи вошедшего тысяцкого, радостно прогремел воевода. — Мы с тобой лет этак тридцать, если не более, от супостатов землю Русскую оберегаем. Ты хотя бы выбрал времечко и зашёл к другу старому, чтобы за чарочкой посидеть да былое вспомнить.
— Ты уж прости ради Христа, Добрыня, — развёл руками тысяцкий, — но некогда мне. У меня тысяча человек. Половина из них, кроме сохи и  плотницкого топора, ничего в руках не держали. Вот и кручусь как белка в колесе, вместе с ратниками бывалыми обучаю их воинскому делу. Да и у тебя, я уверен, голова кругом идёт от великих забот.
— И то верно, — нахмурился воевода. — Не до чарки хмельной нам сейчас, не до дружеских бесед. А позвал я тебя вот почему. Чует моё сердце, затеяли татары что-то недоброе. Не зря они, словно волки голодные, по лесам рыщут. И неслучайно они юного воина повстречали и лютой смерти хотели предать. Ждали они его, знали, что придёт.
Надобно, Григорий, твоему сотнику Тимошке вместе с воинами по лесам прогуляться. Знаю, что он взбалмошен и строптив, но лучшего охотника и следопыта во всём войске не сыскать. Ему каждый кустик, каждое деревце в этих лесах знакомо. Кто знает, может, разгадает он замысел басурман. А за подопечного своего не волнуйся. По нраву пришёлся он мне. Спасибо, что его под крыло своё взял. Не лишним будет и ему вместе с Тимошкой в разведку сходить. Должен он местность вокруг знать как свои пять пальцев. А как возвратитесь, непременно его князю покажу.
               
                Глава 9
                Сети расставлены

В шатре было тихо, тепло и уютно. Асланбек возлежал на мягких шёлковых подушках. Полководец ценил и любил роскошь, и поэтому даже в самых суровых военных походах он не отказывал себе в этом маленьком удовольствии.
Слева от него, на низком, украшенном замысловатыми узорами столике, стояли серебряные блюда с восточными сладостями и фруктами, сияли золотые кубки с заморскими винами. Но сейчас полководца не привлекали ни сладости, ни игристые вина, он пребывал в глубокой задумчивости. Иногда, словно кем-то потревоженный, он вздрагивал, и тогда в его отрешённом взгляде вспыхивали искры неудержимой ярости.
— Ты звал меня, мой повелитель? — услышал Асланбек скрипучий, неприятный голос, который мгновенно вернул его к действительности. Взгляд полководца приобрёл ясность, он сел и с отвращением посмотрел на выплывающую из полумрака неосвещённой части шатра бесформенную чёрную тень, которая через несколько секунд, обретя чёткие очертания, превратилась в сгорбленную старуху. Аслан Бек сморщился, почувствовав отвратительный запах.
— Изысканный аромат твоих мощей, колдунья, ползёт впереди тебя, — с презрением произнёс он, поднося к носу надушенный благовониями платок. — Ты хоть раз за сто своих прожитых лет умывалась?
— Не вижу в этом необходимости, мой господин, — слегка кланяясь, ответила колдунья, пряча сверкающие злобой глаза.
— Зато я испытываю необходимость снести с плеч твою вонючую голову и отдать на съедение шакалам твой лживый язык! — воскликнул полководец. — Я дал тебе золота, много золота, и ты клялась мне, что головы этих урусов, монаха и мальчишки, утром будут у моих ног, но уже полдень, а они ещё живы. Мало того, этот юный урус-шайтан отправил на небеса более двух десятков моих лучших воинов.
— Возможно, потому, что они были далеко не лучшими, — язвительно заметила колдунья.
— Не забывайся, ведьма, — зарычал Асланбек, приподнимаясь. — А поведай-ка мне, насколько ты хороша в своём дьявольском ремесле? Хотя можешь не отвечать. Я и сам знаю. Возможно, когда-то ты и была неплохой колдуньей и чёрная магия тебе была подвластна. Но сейчас, сейчас я вижу перед собой дряхлую, смердящую, выжившую из ума старуху.
— Вы зря смеётесь, господин, — зашипела колдунья. — Следите за своими словами. Иначе вы переступите грань, которую опасно переступать. Знайте, время над нами, ведьмами, не властно. Напротив, с каждым годом наши знания и сила растут и колдовство становится более сильным, более изощрённым и коварным.
— Да что ты такое говоришь? — с издёвкой произнёс полководец. — Если ты так могущественна и всесильна, почему урусы всё ещё живы?
— Этого я понять не могу. Я дважды бросала мальчишку в царство теней в пасть Смерти, и каждый раз он каким-то непостижимым образом возвращался оттуда. Для простого смертного это невозможно.
— Ты думаешь, что он бессмертный?
— Нет. Но ему явно кто-то помогает. И этот кто-то затеял с нами опасную игру. Я чувствую, что он так же силен, как и я. Но он не учёл одного: в коварстве и хитрости мне нету равных.
— А что же монах?
— Монах? — нахмурилась ведьма. — Монах не так прост, как кажется. Его ряса, набожность, смиренность — это пыль, которую он пускает в глаза окружающим. Он не служитель Бога, он чародей. Чародей страшный и беспощадный. Бороться с ним очень сложно. Сила его непонятна, действия непредсказуемы, мысли его — загадка. Но всё тайное рано или поздно для меня становится явным, я нашла его слабые стороны.
— Приятно знать слабые стороны своего злейшего врага, — усмехнулся Асланбек. — Продолжай, колдунья, я весь внимание.
— Я чувствую, что существует какая-то сила, связывающая мальчишку и монаха. И эта сила удивительна тем, что если один из них погибнет, то на другом смерть эта отзовётся мучительной разрушительной болью.
— Ты хочешь сказать, что если мальчишка умрёт, то монах тоже сдохнет?
— Нет, монах не умрёт. Но он будет настолько слаб, настолько беззащитен, что его уничтожить не составит никакого труда.
— Что ж, это радует. Но моя радость была бы безмерной, если бы ты расправилась с урусами, а не кормила меня пустыми обещаниями.
— Терпения, мой господин, немного терпения. У меня всё уже готово. Сети расставлены, хитроумная ловушка готова, и это благодаря вам. Вы очень мудро поступили, когда перенесли день сражения на завтра.
— Для такого решения большой мудрости не надо, — усмехнулся Асланбек. — После ночной грозы поле боя превратилось в сплошное болото. Начни я сегодня сражение, моя конница просто увязла бы в грязи и была перебита стрелами урусов. Но за сутки вода с поля уйдёт, ветер и солнце высушат землю, и утром мои непобедимые воины сотрут с лица земли войско Владимира. А теперь скажи мне, ведьма, когда ты убьёшь мальчишку и когда ты расправишься с монахом? Или я похож на сумасшедшего, раздающего каждому встречному пригоршнями золото за лживые обещания?
— Я же сказала, мой господин, немного терпения, — проскрипела старуха. — Поверьте, ваша щедрость будет вознаграждена с лихвой. Перенос битвы дал мне время хорошенько подготовиться. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь то, что мальчишка уже вечером окажется в лапах Одноглазого Барса.
— Надеюсь, что сегодня Барс не будет таким же неуклюжим и неловким, как в прошлый раз.
— Тогда путешествие в иной мир отняло у него много сил. Но сейчас он, как никогда, ловок, отважен и силён. Но несмотря на это, так, для непредвиденных обстоятельств, я нижайше прошу вас, господин, предоставить в моё распоряжение сотню воинов.
— Возьми две сотни, если потребуется — три, но чтобы к ночи с этими двумя урусами было покончено.
— Я нижайше благодарю вас, господин, но мне не нужно так много воинов.
— Я понимаю, — взмахнул руками полководец. — Много людей — много шума. Тогда возьми сотню Алиба. Сотник Алиб, словно лис, хитёр, изворотлив и коварен, и к тому же не очень-то жалует Барса. Я уверен, что, если твой дружок сделает что-нибудь не так, Алиб исправит положение.
— Вы не доверяете Одноглазому Барсу? — удивилась ведьма. — Ведь он не раз доказывал вам свою преданность и верность.
— Я доверяю ему настолько, насколько можно доверять наёмнику! Да, он бесстрашный и беспощадный воин, но он наёмник, старуха, а наёмники воюют на стороне тех, кто им больше заплатит. Сегодня он, слава Аллаху, в рядах моего войска, а завтра, кто знает, возможно, завтра он будет сражаться против меня.
— Я не устаю восхищаться вашей дальновидностью и вашей мудростью, — слащаво произнесла ведьма. — А теперь с вашего разрешения я удалюсь, ведь надо успеть так много сделать.
— Ступай, — раздражённо махнул рукой Асланбек, — но я надеюсь, что сегодня ещё до захода солнца ты меня приятно удивишь.
— Несомненно, мой господин, несомненно.
Старуха поклонилась и, злобно сверкнув глазами, словно призрак, растаяла в полумраке шатра.
               
                Глава 10
                Предательство

Десятники, тесным полукругом обступив сотника Тимофея, внимательно смотрели на то, что он старательно чертил остриём копья на песке.
— Ну что, — подняв голову, произнёс Тимофей, — каждый уразумел, какую ему часть леса со своими ратниками оглядеть?
Десятники молча кивнули.
— Кольчуги и латы прикрыть, — продолжал сотник, — дабы блеском не выдали. Татар заметите, пусть даже в малом количестве, в бой не вступать, иначе в засаду не ровен час угодите. Ну а если подвернётся возможность, вяжите зазевавшегося басурманина, но только тихо и скрытно. Данила, — обратился он к худому высокому десятнику, — мы с этим воином, — и он кивнул на стоящего рядом Саньку, — поедем с твоими ратниками.
Послышался топот копыт. Все обернулись. Гарцуя на гнедом жеребце, к ратникам подъехал тысяцкий.
— Ну как, Тимошка, готовы твои орлы? — прищурившись, спросил он.
— Готовы. Что сказано им, всё уразумели.
— Хорошо. А Александра с кем отправишь?
— С Данилой. С его ратниками. И сам с ними поеду.
— И это дельно. А меня с собой возьмёшь прогуляться?
— А как же не взять, возьмём. Для нас это честь великая, — улыбнулся Тимофей. Но, Саша, заметил, что глаза сотника не улыбались. В них застыла тревога и беспокойство. Чувствовалось, не по нутру ему было появление тысяцкого, ой как не по нутру.
Тысяцкий знаком подозвал Саньку.
— На, возьми, — протянул он ему меч в деревянных ножнах. — Не смотри, что прост и незатейлив, зато на диво прочен и востёр. Да и в битвах немалых проверен. Его мне мой друг, кузнец московский, подарил.
— Спасибо, дядя Гриша, — беря меч, поблагодарил Санька.
— А за коня, тысяцкий, не беспокойся, — произнёс сотник. — Мы твоему воину хорошего скакуна подобрали, по нраву придётся.
— Хорошо, сотник, очень хорошо. Если все уже готовы, выступать пора. Времечко, оно ведь не ждёт.

Четырнадцать всадников бесшумно, словно тени, продвигались по лесу. Ни один звук не слетал с их сомкнутых губ. Не слышно было ни мелодичного звона сбруи, ни лёгкого позвякивания оружия. Яркие лучи полуденного солнца, струившиеся сквозь листву деревьев, рыжими пятнами скользили по их серым одеждам.
Санька ехал на гнедом высоком жеребце. Жеребец был норовист, горяч, но слушался юного воина безукоризненно, видно, чувствовал на себе опытного ездока. Конь был хорош, но Орлик всё равно был лучше. «Где он сейчас? Что с ним?» — с грустью подумал мальчик, тяжело вздыхая. Впереди на пегом скакуне мерно раскачивалась широкая спина Тимофея. Изредка он, подняв руку, останавливался, и тогда весь отряд замирал на месте.
А сотник, то наклонившись, изучал следы на земле, а то, привстав на стременах, задумчиво всматривался в чащу леса. Взмах руки — и отряд снова продолжал движение.
«Видно, хороший следопыт, да и воин неплохой, — подумал мальчуган, — но с ним надо быть всегда начеку. Злой, скрытный он человек. Всегда говорит ласково, всегда улыбается, но глаза в сторону отводит. Верно, обиду на меня затаил. И дядя Гриша, наверное, это почувствовал, поэтому и решил со мной поехать. Только зря он беспокоится. Если что, я постоять за себя сумею».
Выехали на небольшую полянку. Неожиданно Саньку охватила тревога. Он оглянулся по сторонам. «Что-то здесь не так», — мелькнула у него мысль. Вдруг из зарослей орешника вылетела испуганная птаха.
— Пригнись! — громко крикнул он, припадая к шее жеребца.
И в этот миг в воздухе мелькнули стрелы. Всадники сгрудились, смешались. Захрапели, заржали испуганные кони. Санька выхватил меч и, пришпорив коня, направил его в заросли — туда, откуда чёрным дождём сыпалась смерть.
— Развернуть коней! — рявкнул позади него тысяцкий. — Вперёд, русичи! Порубаем басурманскую нечисть.
Жеребец легко разорвал упругую занавесь кустарника. Мальчик едва успел заметить, как сбоку, совсем рядом, полумесяцем сверкнула татарская сабля. Стремительный взмах меча, сдавленный крик — и кровь бурыми пятнами окрасила бледную зелень молодой поросли. Жеребец, вылетев из кустарника, вынес юного воина на крутой пригорок, и в этот же миг над головой просвистела стрела. За небольшим тополем, метрах в пятидесяти, татарин, подняв лук, спешно накладывал на тетиву новую стрелу. Удар шпорами, конь молнией рванулся вперёд. Санька размахнулся и на полном скаку, что есть силы, метнул меч в тополь. Раздался тугой свист, и, расщепив ствол дерева пополам, меч по самую рукоять вошёл в грудь лучника. Юный воин подскакал к татарину. Спешился. Выдернул меч и основательно, до блеска, обтёр лезвие мхом. Мимо пронеслись всадники. Где-то совсем рядом зазвенели клинки, раздался истошный крик «Аллах!»
— Всех нехристей порубали, — радостно воскликнул подъехавший ратник.
— И сколько их было? — поинтересовался Санька.
— С десяток. Тут недалече, в ложбине, их рысаки стояли.
— Странно всё это.
— А чего тут странного? — удивился ратник.
— А то, что коней татары оставили далековато от того места, где стрелы в нас метали.
— Это почему же?
— А потому, что не ожидали они нашей атаки. Иначе бы рядышком рысаков держали. Когда конь под боком, сподручней и в бой вступать, и дёру давать. Я думаю, их задача была испугать нас, чтобы мы, пришпорив лошадей, помчались без оглядки вперёд. А там, на полном скаку, потеряв осторожность, в засаду угодили.
— Складно сказываешь. Несмотря на юные годы, отважен ты и умён дюже. Тебе десятником, а то и сотником быть надобно.
— Не по Сеньке шапка, — улыбнулся Саша, вскакивая в седло. — Не заслужил я таких почестей. А ты тысяцкого не видал?
— Тысяцкого? — задумался ратник. — Басурманов он не гнал, значит, отстал где-то.
Внутри Саньки возник неприятный холодок. Не мог дядя Гриша отстать. Никак не мог. Что-то явно случилось.
Ратник тронул коня и, отъезжая, крикнул через плечо:
— Ты давай, друг, не задерживайся. Сотник приказал всем на тропе собраться. Поспешать надобно далее ехать.
Санька приподнялся на стременах и внимательно осмотрелся. Вдалеке, в молодом низкорослом ельнике, мелькнуло что-то бурое. «Кажется, лошадь», — подумал мальчик, направляя к ельнику жеребца. Проехав сквозь колючую стену елового лапника, он сразу же увидел тысяцкого. Тот лежал, пронзённый двумя стрелами, около огромной раскидистой сосны. Рядом, понуро опустив голову, потряхивал гривой его конь. Через мгновенье Саша уже стоял на коленях около раненого. «В спину, да ещё с близи стреляли, — зло подумал он, осторожно ломая наконечники стрел. — Насквозь прошли. И кольчуга не спасла. Видать, сильная рука была у лучника».
Юный воин аккуратно вынул одну стрелу, потом другую. Тысячник захрипел, застонал, открыл глаза и, невидящим взором посмотрев на Саньку, с горечью прошептал:
— Отвоевался я, дружок.
— Зря вы так говорите, дядя Гриша. Мы ещё с вами повоюем. Мы ещё с вами погоним татар. Побегут они от мечей русичей так, что пятки засверкают.
— Это точно, засверкают, — слабо улыбнулся тысяцкий.
Дышал он хрипло, с трудом. Грудь его едва поднималась. Лицо осунулось, побледнело.
Санька схватил руку тысяцкого и крепко сжал в своих ладонях. Он не знал, что делать, чем помочь. Страх за друга, растерянность, тоска, горе и какая-то неотвратимая безысходность — всё это разом горячей волной нахлынуло на него. Слёзы покатились по щекам мальчика, едва сдерживая рыдания, он закрыл глаза и горячо зашептал:
— Господи, умоляю тебя, спаси дядю Гришу. Спаси моего друга, Господи.
Саша был крещён, но в суетной, беспечной жизни двадцать первого века его не посещали мысли о Боге. Он никогда не был в церкви, никогда не слышал молитвы. Но сейчас, сам не осознавая этого, он молился. Слова, шедшие из глубины его души, из самого сердца, поизносились с невиданной страстью и верой.
— Господи, — шептали его губы, — не допусти смерти друга моего от ран, ибо в твоих силах исцелять любые недуги и воскрешать всякого.
Вдруг мальчик почувствовал приток невероятной силы. Эта сила бурлила, кипела в нём, рвалась наружу, когда он бился с татарами. Эта сила помогла разорвать волосяные путы арканов. И сейчас она вновь пульсировала в его теле. Страх ушёл, растаяли переживания.
Санька открыл глаза, чувствуя, что эта чудесная сила передаётся тысяцкому. Он видел, как постепенно бледность исчезает с его лица, как дыхание становится спокойным и ровным. Неожиданно мальчик почувствовал пронзительный холод, словно из леса повеяло зимней стужей. Он поднял голову. Перед ним стояла Смерть. Зловеще улыбаясь, она наигранно ласково произнесла:
— Мой милый друг, в твоей молитве есть маленькая неточность. Не к Богу ты должен взывать, а ко мне, ведь эту силу, которая сделала тебя неуязвимым, всемогущим, дала тебе я. Но меня позвала в ваш мир не эта обидная оплошность, а твоя бесцеремонность. Как ты посмел, — голос Смерти загремел громовым раскатом, — возвращать этому воину жизнь! Ты вырвал его из моих объятий, а вставать на моём пути очень-очень опасно. Мой дар должен вызывать страх и ужас, разрушать и убивать, но не созидать и тем более не возвращать к жизни. Отдай мне воина, — голос вновь звучал тихо и ласково. — И не допускай больше таких ошибок, мой мальчик, и сила всегда будет с тобой. В противном же случае мне придётся забрать её.
— Ваше величество, нижайше прошу простить меня, — поднимаясь, произнёс Санька, спокойно смотря в сверкающие ненавистью зелёные глаза Смерти. — Но я не могу отдать его вам.
— Это почему же?
— Потому что он мой друг.
— Подумай хорошенько, маленький упрямец. Впереди грядёт страшная жестокая сеча. Вся мощь татар в первую очередь будет направлена на то, чтобы убить знаменосца русичей, то есть тебя. Поверь мне, без моей силы в том кровавом аду ты не продержишься и пяти минут. Разве ради какой-то дружбы, этой нелепой привязанности, стоит рисковать жизнью?
— Стоит, — твёрдо ответил Саша
— Безумец. Нет, вас, людей, невозможно понять. То вы буквально зубами цепляетесь за жизнь, то с лёгкостью расстаётесь с ней ради странных чувств и призрачных убеждений. Что ж, ты сделал свой выбор, мальчишка. Сдаётся мне, что я скоро приду за тобой.
Смерть зло взмахнула рукой. Рванул ледяной ветер, от обжигающего холода на глазах выступили слёзы. Санька прикрыл лицо рукой. Когда через мгновение он отвёл руку, Смерти уже не было.
— С кем это ты говоришь? — услышал Саша голос тысяцкого.
Мальчик склонился над воином.
— Это вам показалось, — произнёс он.
— Возможно, — тысяцкий открыл глаза, приподнялся, сел. — А я себя чувствую довольно неплохо, — удивился он. — Только вот голова кружится да слабость небольшая. Это как же ты умудрился меня исцелить?
— Ерунда, дядя Гриша. Ведь раны были совсем пустяковые.
— Пустяковые, говоришь. Не один десяток лет я с басурманами воюю. Во многих сечах побывал, и ведомо мне, что от таких пустяковых ран в землицу сырую ложатся. А ты, видать, не только воин, но и врачеватель искусный. Мать-то, видно, знахарка у тебя.
— Да. Врачом работает, — выпалил Санька.
— Кем? — удивлённо поднял брови тысяцкий.
— Знахаркой, знахаркой, — смутившись, исправился мальчик.
— Вот то-то и оно. Знать, от матери у тебя дивный дар исцелять людей.
— Дядя Гриша, а вы заметили, кто вас убить хотел?
— Как кто? Татары. Затаились нехристи в ельнике, а когда я проехал мимо, стрелы пустили.
— Но вы же их не видели.
— Не видел. А как же их увидишь? На затылке-то глаз нет. Но топот копыт их лошадей за своей спиной я слышал.
— Но почему вы не обернулись?
— Подумал, что свои.
Тысяцкий поднялся и, слегка пошатываясь, подошёл к своему коню: «Чую я, — добавил он, вскакивая в седло, — что-то беспокоит тебя, Саша. О чём мыслишь, в лагере мне поведаешь, а сейчас торопиться надобно. Заждался, поди, Тимошка нас со своими ратниками».
При виде тысяцкого на лице сотника отразилось крайнее изумление и растерянность. Но быстро справившись с собой, он торопливо и заискивающе произнёс:
— Заждались мы вас, дюже. Вот, на поиски уже собрались.
— Да неужели? — усмехнулся Санька, внимательно наблюдая за сотником.
— От горшка два вершка, — процедил Тимофей, — а сотника уже ни во что не ставишь. Да я…
— Нечего лясы точить, Тимошка! — резко оборвал его тысяцкий. — Поспешать надобно. Видится мне, что татары большим числом недалече отсюда рыскают. Не ровен час, нагрянут.
Отряд мчался крупной рысью по едва различимой звериной тропе. Всадники приникли к шеям лошадей, спасаясь от хлёстких ударов летящих навстречу еловых ветвей. Всадники взлетели на пологий холм. В нос ударило дымом костров. Сотник, осадив коня, поднял руку.
— Погони нет, — произнёс он, глядя на окруживших его воинов. — Ну, а если она и была, басурманы сюда не посмеют сунуться, ведь до нашего лагеря рукой подать. Тысяцкий, дозволь мне для успокоения души здесь недалече прогуляться. Надо бы лес рядом с лагерем ещё раз прощупать, проглядеть, дабы напасти случайной не было.
— Хорошо, Тимошка. Осторожность, она никому не помешает. Сколько конников возьмёшь?
— Человек семь с Александром, а если, конечно, позволишь ему с нами пойти.
— А чего ж не позволить? Позволяю. А ты, Саша, как, согласен?
Санька кивнул.
— Ну, ступайте с Богом. А мы с остальными воинами в лагерь вернёмся.
Всадники углубились в чащу леса. Вот, резко повернув, они нырнули в тенистый овраг. По толстому ковру серого мха, устилающего дно оврага, кони ступали мягко и бесшумно. Санька задумчиво смотрел на слегка раскачивающиеся перед ним спины ратников. «Интересных воинов взял с собой сотник, — размышлял он. — Вид у всех дремучий, разбойничий. Глаза хитрые. Смотрят исподлобья, хмуро, неприветливо. Хотя, скорее всего, я всё преувеличиваю, накручиваю сам себе невесть что. Возможно, все они хорошие люди».
И все-таки, как ни успокаивал себя мальчик, чувство тревоги и беспокойства не покидало его. Уж слишком много странного и непонятного было в их поездке с самого начала. Как, например, сотник, такой опытный следопыт и охотник, знающий этот лес, как свои пять пальцев, мог проворонить татар? Почему он не смог понять, разглядеть хитрость засады? Кто пытался убить дядю Гришу? Татары? Едва ли. Они ведь оставили своих лошадей в ложбине. А убийцы были на конях. Ах, как всё запутано, как всё странно.
Всадники, пришпорив лошадей, свернули на пологий песчаный склон, который рыжим языком спускался на дно оврага. Через несколько мгновений они оказались на залитой солнцем поляне. После полумрака, царившего в овраге, мир вокруг показался настолько ярким, что Санька невольно зажмурился. И в этот же миг страшный удар выбил его из седла. Не успел он опомниться, как всадники, соскочив с лошадей, подняли его и привязали к дереву. Мальчик медленно приходил в себя. В голове пульсировала нестерпимая боль. Всё вокруг было каким-то зыбким, качающимся, туманным. Вот откуда-то выплыло широкое лицо сотника.
— Ну что, змеёныш,— сквозь зубы прошипел он, — пора молиться и с жизнью прощаться.
— Это ты что, о себе говоришь, гад? — усмехнулся Санька. — Так молись и жизнь свою поганую оплакивай. Только будь добр, отойди подальше, чтобы я не видел, как ты от страха слюни пускаешь и сопли по щекам размазываешь.
Тимофей, размахнувшись, ударил Саньку по лицу. Перед глазами мальчика вспыхнула молния, в висках гулко застучало.
— А ты мастак со связанными драться, — хрипло произнёс он. — И стрелами бить в спину своих у тебя тоже хорошо получается.
— Надо же, догадливый какой. Но супротив тысяцкого я ничего не имею. Убить его хотел, чтобы к тебе поближе подобраться, уж слишком он тебя опекал.
— Знаю, и засада твоих рук дело.
— Моих. Только ты своим норовом мне всё попутал.
— Я рад, что тебе пришлось понервничать. Сожалею лишь о том, что не раскусил тебя сразу и не снёс твою поганую башку. Но рано или поздно тебе и твоим подонкам за предательство и гнусные дела если не князь, то Бог сполна воздаст.
Тимофей громко рассмеялся.
— Ох, и позабавил ты меня! — воскликнул он. — Князь далеко, Бог высоко. Ни тот, ни другой деяния наши не видит. А если бы и видели, то плевать мне на них. Бога я не жалую, князь мне не указ. Я почитаю золото и верую лишь в него. А за тебя мне татарами обещано целое состояние. Ты скоро умрёшь, змеёныш, а я на твоей могиле вместе со своей ватагой пировать буду.
— Не получится, — спокойно произнёс Санька.
— Это почему же?
— Потому что первым же куском подавитесь.
Тимофей побагровел от нахлынувшей ярости. Он выхватил меч, подскочил к Саньке, размахнулся и вдруг, неожиданно захрипев, рухнул на землю. Из спины его торчал огромный нож.
Ратники схватились за оружие.
Из леса на вороном арабском скакуне медленно выехал воин. Он был смугл, широкоплеч, высок. Шрам, пересекающий пустую левую глазницу, багровым рубцом тянулся по щеке. Единственный глаз смотрел зорко, холодно и цепко. Что-то устрашающее, первобытное, звериное было в его мягких движениях, в его жутком облике. Он спешился и, с презрением посмотрев на ратников, застывших с мечами в руках, насмешливо произнёс:
— Это надо же какие вы пугливые, чуть что, сразу за клинки хватаетесь, знать, с совестью не в ладах.
— Одноглазый Барс! Одноглазый Барс! — пронёсся шёпот среди ратников.
В этом шёпоте чувствовалось нескрываемое удивление и почтение.
— Б-б-барс, — слегка заикаясь, проговорил десятник Данила, — ты зачем Тимошку порешил?
— У меня с вашим сотником договор имелся, — ответил воин. — И вы, как я понимаю, знаете об этом. Он поклялся за пятьдесят золотых мне живым и невредимым этого уруса доставить, а сам с мечом на него набросился, зарубить его хотел. Нарушил он договор. Не хорошо поступил, неправильно. Посему и смерть принял.
— Эй, Данила, — воскликнул огромный бородатый ратник, сжимавший в руке боевой топор, — чего зря разборки чинить. Был Тимошка, а теперь нет его. Пусть земля ему будет пухом, нехристю проклятому. Нам монет больше достанется. А ты, басурманин, — обратился здоровяк к Барсу, показывая топором на юного воина, — смотри, вот твой змеёныш, пока ещё живёхонький. Золото обещанное давай, а коли не дашь, то мы тебя и его на куски покромсаем.
— Надо же какой ты грозный, — усмехнулся Барс, доставая из сумки, прикреплённой к седлу, увесистый мешочек. — Вот ваше золото, — воскликнул он и бросил мешочек высоко вверх. Тот, перевернувшись в воздухе несколько раз, раскрылся, и на землю посыпался золотой дождь. Побросав мечи, толкая друг друга, ратники ринулись собирать монеты. Неожиданно завязалась драка. В чьих-то руках блеснул нож. Раздался истошный вопль, который заглушил торжествующий рёв.
— Грязная разбойничья свора, вы не были и никогда не будете воинами, — прошептал Барс.
Он сел на коня и медленно подъехал к Саньке. Мальчик поднял голову, посмотрел на всадника, и на его окровавленных губах мелькнула усмешка.
— Люди называют тебя Барсом, — с трудом произнёс он, — но они ошибаются. Ты шакал. Такое же ничтожество, как и те, что сейчас ползают по земле за твоей спиной и визжат, словно свиньи. Ради наживы ты готов предать и убить любого, даже самого близкого тебе человека. Тебе неведома доброта, честь и достоинство для тебя пустой звук. Ты животное, и тобой движут только животные инстинкты. Ты хочешь меня убить? Давай, валяй. Но если в тебе осталось хоть что-то человеческое, то позволь мне умереть так, как умирают настоящие воины, — в бою. Давай скрестим мечи. Или ты до сих пор помнишь, как я врезал тебе по башке топором, и боишься, что проиграешь? Если это так, то значит, ты к тому же ещё и трус, самый последний трус.
Сжимая рукоять висевшей на боку сабли, Барс, прищурившись, задумчиво смотрел на Саньку.
«Какая тайна сокрыта в этом дерзком юном воине? — думал он. — Почему так много людей, начиная от знатных полководцев и заканчивая выжившими из ума пройдохами, хотят его смерти и почему урусы предали его? Или он не их крови, не их племени? Хотя какая разница, предательство всегда остаётся предательством, предаёшь ли ты брата, соплеменника или иноземца. Но сколько этому пленнику лет? Тринадцать? Четырнадцать?» Воин нахмурился. Воспоминания, нахлынувшие на него, тупой болью отдались в груди. Ведь когда-то, очень-очень давно, будучи вот таким же отроком, он сам был так же лицемерно предан, а потом безжалостно брошен в пасть смерти.
Неожиданно Барс почувствовал опасность. Он поднял голову и посмотрел в чащу леса.
— Ты уже здесь, Алиб, — с усмешкой прошептал Барс. — Хочешь заполучить юного воина? Ну что ж, тогда давай поиграем.
В его руках сверкнула сабля, и волосяные путы, удерживающие Саньку, упали на землю. Не успел мальчик опомниться, как Барс, стремительно подхватив его, посадил перед собой в седло. Пришпоренный жеребец молнией помчался вперёд. И как только всадники скрылись в зарослях леса, сотни стрел чёрным дождём обрушились на поляну, пригвоздив к земле дерущихся ратников. В следующее мгновение на низкорослых мохнатых лошадях на поляну высыпали татары. Сотник Алиб, высокий, худощавый старик, со злыми колючими глазами на жёлтом скуластом лице, с презрением посмотрел на убитых.
— Добить раненых, коли такие есть! — рявкнул он. — Собрать золото и принести мне голову мальчишки и Барса. Я уверен, что их тела находятся здесь, среди этой падали.

                Глава 11
                Ведунья

Жеребец серой тенью стремительно и беззвучно мчался в полумраке лесной чащи. Повинуясь сильной руке Барса, он то резко сворачивал влево, то, описав огромный полукруг, уходил вправо.
Санька чувствовал ужасную слабость, тошнота то и дело подкатывала к горлу, невыносимо кружилась и болела голова. Летящие навстречу деревья и кустарники слились в зыбкую тёмно-зелёную массу, которая, угрожающе надвигаясь, наливалась зловещей чернотой. И вот уже мрак поглотил весь мир. Но что это? В этой непроницаемой темноте, словно короткие жала ослепительных молний, сверкнули сотни сабель. В свете сияющих клинков он увидел тысячи всадников, которые с нарастающим рёвом неукротимой лавиной летели ему навстречу. Санька отчётливо видел их искажённые злобой лица, сверкающие ненавистью глаза. Но не страх и отчаяние, а мощная волна ярости охватила мальчика.
— Дайте меч! — неистово закричал он, взмахнув рукой. — Дайте мне меч!
— Эко размахался руками, сердечный, — произнёс кто-то над его ухом. — Чуть снадобье не разлил. Видать, натерпелся касатик, намаялся.
В этом тихом, ласковом говоре вмиг растаяли громовой рёв и страшное видение, и мальчик увидел склонившуюся над ним маленькую сухую старушку.
— Очнулся, родимый. Вот и славненько, — улыбнулась она, и её ясные, лучистые глаза засветились радостью. — А теперь, соколик, выпей-ка снадобье моё. Оно на травушках луговых да на медке лесном настояно.
— Мне надо срочно тысяцкого дядю Гришу увидеть, — приподнимаясь, простонал Санька. — Предупредить его, что сотник Тимошка и его люди татарам продались.
— Упредишь своего дядю Гришу, поспеешь. Вот как только солнышко взойдёт, так и в путь двинешься. А сейчас уже смеркается. Ноченька будет тёмная, непроглядная, не ровен час, заплутаешь. Да и вороги, яко дикие звери, по лесу рыщут.
— А как зовут вас, бабушка? — беря глиняную чашку с настоем, спросил Санька.
— Люди Ведуньей кличут. А ты пей, касатик, пей. Да осторожненько. Не расплескай. Вона как рученька дрожит, это всё от недуга да от немощи. Но не печалься, не серчай, я тебя вскорости на ноженьки поставлю. Нету той хвори, с которой бы бабушка Ведунья не совладала.
Последние слова Ведуньи Санька так и не услышал, он даже осмотреться не успел, где находится. Выпив настой, он мгновенно заснул.
Запах луговых трав и свежеиспечённого хлеба, едва слышное потрескивание горящих дров развеяли, подобно ветерку, лёгкий туман утренних сновидений. Проснувшись, Санька блаженно потянулся и, почувствовав острее окружающие запахи, прошептал:
— Боже мой, как хочется кушать. Кажется, что я целую вечность не ел.
Он приподнялся и, откинув одеяло, медленно сел, с удивлением оглядываясь вокруг. Сидел он на широком лежаке, покрытом медвежьей шкурой. Напротив горел очаг, яркие языки пламени бойко лизали пузатые бока почерневшего от копоти котла, в котором что-то булькало, бурлило и хлюпало. Над очагом, под самым потолком, зелёными гирляндами висели, аккуратно связанные, пучки трав.
Около маленького оконца, затянутого рыжеватой слюдой, примостилась лавка. Рядом с ней стоял небольшой дубовый стол, на котором были расставлены глиняные миски, чашки, тут же стояла крынка с молоком, а посреди стола, на широком деревянном блюде, накрытом белоснежным рушником, лежал каравай хлеба. «Вот откуда исходит аппетитный аромат», — подумал мальчик, чувствуя, как рот наполнился слюной, а в животе неприятно заурчало.
Услышав скрип открываемой двери, Санька вздрогнул. На пороге показался Одноглазый Барс. Увидев, как насторожился мальчик, он с усмешкой произнёс:
— Ты меня не пугайся. Не для того я тебя от лиходеев спас, чтобы потом обиду чинить, — и, улыбнувшись, добавил: — Эва какой в горнице чудный дух. А ну-ка, пострел, давай скорей за стол, а то урчание в твоей утробе за версту можно услышать.
— Это уж точно, — неловко улыбнулся мальчик.
Только он сел за стол, как Барс поставил перед ним тарелку с наваристыми щами, чашку парного молока и подал ломоть душистого хлеба.
— Как вкусно! — уплетая за обе щёки, протянул мальчуган.
— А то! — беря ложку, улыбаясь, произнёс Барс. — За это бабушку Ведунью благодарить надо. Пока мы с тобой без задних ножек дрыхли, она и хлебушек испекла, и щец наготовила, и коровушку подоила.
— Так, значит, это её дом?! — удивился Санька. — Но как же ей в лесу одной жить нестрашно?
— А чего бояться? — развёл руками Барс. — Батюшка-лес накормит, оденет, от хвори излечит и от лихих людишек убережёт.
— А если татары нагрянут?
— Такое невозможно. Это место силой неведомой да заговорами тайными охраняется, да такими, что зверь дикий и человек лютый в страхе за версту его обходят.
— Барс, а можно тебя спросить?
Воин кивнул.
— А почему ты меня спас?
— Почему? Так сразу и не скажешь. Да и зачем тебе знать? Головушка твоя на месте, руки-ноги целы, чего ещё надо? Живи да радуйся.
— И всё-таки, — не унимался Санька.
— И всё-таки, — повторил Барс, усмехаясь.
Он отложил ложку, налил полную чашку молока, но, задумчиво покрутив её, отодвинул в сторону.
— Я жил в горах, — заговорил он тихо, с какой-то затаённой горечью и грустью, — в большой дружной семье. Я был самым младшим, и, возможно, поэтому родители и мои братья, а их было трое, меня баловали и ни в чём мне не отказывали. Но это не значит, что я рос неженкой и недотрогой. У нас было более пятисот голов овец и большой сад. Так что работы хватало всем, и работать приходилось с раннего утра до позднего вечера. В пять лет я уже хорошо держался в седле и довольно неплохо метал стрелы из лука. В семь — ходил с братьями на охоту и ночами охранял отару от волков, эти бестии доставляли нам немало беспокойства. Казалось, что мир и согласие вечно будут царить в нашем доме, но провидение, словно позавидовав нашему счастью, ниспослало нам беду и жестокие испытания. Это случилось, когда мне шёл тринадцатый год.
Однажды братья, возвращаясь с охоты, нашли в горах на пастушьей тропе израненного полуживого человека. Из его бессвязного рассказа они поняли, что он пастух и что зовут его Наджаром. В долине водопадов, где он пас овец, на него напали разбойники. Они угнали отару, а его, жестоко избив, бросили в водопад. Каким-то чудом он выжил и, выбравшись из бурного потока, дополз до тропы. Сжалившись над несчастным, братья привезли его к нам домой. Наджар очень долго болел, и мы все переживали за него, врачевали и делали всё, чтобы он чувствовал себя как дома. Когда наш гость поправился, то он попросился остаться у нас. Мы согласились — ведь когда много работы, лишние руки не помешают, к тому же он показался нам добрым, сердечным и трудолюбивым парнем.
— Показался? — с удивлением спросил Санька.
— Да. Показался, — горько усмехнулся воин. — Порой люди выдают себя не за тех, кем на самом деле являются. Я очень привязался к Наджару. Он учил меня бросать лассо, сражаться на мечах, на охоте на полном скаку стрелами бить зверя из лука. Для обычного пастуха он делал это слишком хорошо. Меня это восхищало, но братьев его воинское умение настораживало. Я замечал, как они иногда хмурились, когда видели меня рядом с ним.
У нас было пять огромных волкодавов, которые помогали нам пасти и охранять отару. Всеобщим любимчиком был пёс Снежок. Я не знаю, почему его так назвали. Он был чёрен, как ночь, недоверчив и свиреп, на его счету был не один десяток загрызенных волков. Мы с ним были неразлучные друзья, и, куда бы я ни шёл, он всегда был рядом. Несмотря на то, что Наджар жил у нас уже около трёх месяцев, каждый раз при виде его Снежок глухо рычал, и шерсть на его загривке подымалась дыбом.
Беда пришла негаданно-нежданно, ночью. Мы пасли овец на дальнем пастбище, которое находилось примерно в десяти верстах от нашего дома. Я и Наджар сидели у костра, а братья с собаками обходили отару. Наджар приматывал чёрные оперения к древкам своих стрел, а я смотрел на звёзды. В ту ночь звёзды горели как-то необычно, каким-то кроваво-красным светом. Старики в нашем селении утверждали, что это вовсе не звёзды, а глаза огромных драконов. Никому не ведомо, говорили они, откуда прилетают эти звери, но появление их предвещает несчастье. Я был очень впечатлительным юнцом, и, глядя на звёзды, я ждал, что вот-вот услышу шелест крыльев и увижу, как из небесной тьмы появляются загадочные чудовища. Мне было немного страшно, но вместе с тем душа моя была полна восторга, какого-то радостного ожидания чуда. Увлечённый созерцанием звёздного неба, я не заметил, как Наджар куда-то ушёл. Неожиданно из темноты вышел Снежок, он с глухим рычанием обошёл костёр и сел рядом со мной. Помню, тогда я ещё удивился, почему он с братьями не обходит отару. Пёс был явно чем-то встревожен. Чтобы успокоить Снежка, я стал гладить его по голове, но вдруг он, оскалив зубы, сорвался с места и с яростным лаем бросился вперёд. Через мгновение в темноте послышались шум борьбы и крики боли. Я вскочил с места, но внезапно сильный удар сбил меня с ног, сверкнуло лезвие ножа, и я провалился в чёрную бездну. Пришёл в себя я только утром. Всё тело ныло и болело. В голове гудело так, словно внутри её кто-то неистово бил в колокол. Глубокие раны на груди и шее зудели и кровоточили. С трудом поднявшись, я огляделся. Жуткое зрелище представилось моему взору. В двух шагах от меня, прижатый к земле могучими лапами Снежка, сжимая в руке нож, лежал окровавленный человек, а челюсти волкодава были сомкнуты на его горле. В широко раскрытых глазах незнакомца застыли ужас и боль. В спине Снежка торчало шесть стрел. Они впились в него почти по самые оперенья. Чёрные оперенья. Это были стрелы Наджара. Чуть поодаль в луже крови лежал ещё один человек. Рваная рана на его горле говорила, что он тоже стал жертвой волкодава. Мой четвероногий друг, защищая меня, отдал свою жизнь. Вот так за одну ночь я познал и удивительную преданность, и всю мерзость предательства.
Барс замолчал, тяжело вздохнув. Он провёл рукой по лицу, словно хотел стереть горькие воспоминания.
— Но разве мог так поступить Наджар? — удивился Санька. — Ведь он был пастухом и…
— Он никогда не был пастухом, — прервал мальчика воин. — Этот иуда был главарём кучки разбойников, которая занималась разбоем и угоном скота. Тогда, когда мои братья нашли Наджара, полуживого, на горной тропе, он солгал им. Не разбойники, а пастухи за свершённые злодеяния поймали его и бросили в водопад. Но каким-то чудом, на горе нам, он остался жив.
— А что было дальше?
Воин нахмурился, на его лбу бороздами легли глубокие морщины.
— А дальше, — с грустью произнёс он, — я нашёл своих братьев. Все они были убиты коварно и подло — стрелами в спину. Мы, пастухи, с раннего детства учимся быть следопытами. По следу и по примятой траве я узнал, что нападающих было девять человек. Расправившись с братьями, они убили собак и угнали овец. С трудом добравшись до дома, я много дней и ночей в беспамятстве метался на своём ложе. Лишь искусство странствующего монаха-знахаря, который в это время пришёл в наше селение, и любовь моих родителей вырвали меня из цепких лап смерти. После всего того, что произошло, мать и отец как-то сразу постарели, в их глазах, некогда лучистых и весёлых, затаилась горечь и боль. Я не мог смотреть на их страдания. Жалость и одновременно чувство вины и стыда жгли меня изнутри. Мне казалось, что в гибели братьев виноват я. И в эти мрачные чувства и мысли вплеталась ярость и неутолимая жажда мести. И вот однажды ранним утром я взял лук, колчан со стрелами, вскочил на коня и отправился в горы. Я дал себе клятву, что не вернусь домой до тех пор, пока не найду и не убью Наджара и всю его свору.
Только после двух месяцев неустанных поисков мне повезло выйти на след бандитов. И в одну из безлунных ночей мои стрелы оборвали их поганые жизни. Но мне не суждено было вернуться в родное селение. По дороге домой меня схватили работорговцы и в одной из далёких стран продали в рабство. После трёх лет непосильного труда мне посчастливилось не только сбежать, но и прихватить с собой хорошего скакуна, доспехи и оружие. Потом несколько лет я работал у богатого купца, охраняя в дальних походах его караваны с товарами. Это были интересные годы, полные приключений, открытий, опасностей, годы обучения и обретения новых знаний. Я побывал во многих удивительных странах, научился читать, писать, говорить на языках других народов. Купец был доволен моей работой и хорошо платил. Заработанные деньги я передавал своим родителям через торговцев, которые шли с караванами в наши края. Я был уважаем, жил в достатке, и казалось, чего можно ещё желать? Но мне всегда хотелось быть воином, драться не с кучкой обезумевших разбойников, грабивших купцов, а принимать участие в настоящих сражениях. И вот уже более двадцати лет я воин-наёмник. В войско Аслана Бека я вступил год назад. До сих пор не могу понять, как и чем меня могла околдовать его ведьма. Не было ни сил, ни воли противостоять её чёрной магии. Я чувствовал, что теряю разум, душу, что постепенно превращаюсь в зверя. И только целительные заговоры бабушки Ведуньи сняли с меня ведьмины заклятья. Вчера ведьма приказала мне убить тебя. Но её колдовские чары уже не могли затуманить мой разум, и я поступил так, как и следовало поступить, — спас тебя.
— А я, глупец, — смущённо произнёс Санька, — наговорил тебе тогда всяких гадостей.
— Не вини себя, — махнул рукой Барс, и в его прищуренном взоре вспыхнул весёлый огонёк. — Учитывая то неприятное положение, в котором ты оказался, и нашу предыдущую, далеко не дружескую встречу, на твоём месте я ругался бы в десятки раз хлеще.
И неожиданно ударив ладонью по столу, Барс громко и раскатисто захохотал.
— Я помню, помню, — заговорил он срывающимся от хохота голосом, — как ты съездил мне моим же топором по башке. Представляю, какая у меня изумлённая рожа была. Ой! Ой! Представляю.
Санька невольно улыбнулся и вдруг, заражённый весёлостью воина, засмеялся радостно и звонко.
Ни Барс, ни мальчуган не заметили, как в горницу вошла Ведунья.
— И чего это вас так разбирает, оглашённые? — с улыбкой произнесла она. — Всё зверьё в лесу распугали.
— Ты уж извиняй нас, Ведунья, за шум, — пробасил Барс, едва сдерживая новый приступ смеха. — Но с этим мальцом, ей-богу, не соскучишься.
— Вот таков у нас Барс, — посмотрев на Саньку, произнесла Ведунья. — Несмотря на его суровость и грозность, любит душу отвести, пошутить и посмеяться вдосталь. А ты как чувствуешь себя, соколик?
— Спасибо, бабушка, хорошо, — слегка смутившись, ответил мальчик.
— Ну, вот и ладненько.
За окном раздалось ржание лошади.
— Ой! — всплеснула руками Ведунья. — Запамятовала сказать. Чей-то жеребец около избы ходит. Видно, для боя или похода дальнего справлен, ибо под седлом и при оружии. Красавец. Чёрный, как ноченька, а на лбу, словно звёздочка, белое пятнышко. Как только ни звала его, как ни манила, не подходит. Только глазом сердитым косит да недовольно фыркает. Видать, ещё дик, а посему недоверчив и осторожен.
— Так это же мой Орлик, — вскакивая с места, воскликнул Санька. И, ловко перемахнув через лавку, он стремглав бросился на улицу. Но через мгновение мальчуган вернулся.
— Бабушка, — умоляюще произнёс он, — а можно мне кусочек хлебца взять?
— А чего ж нельзя, — улыбнулась Ведунья. — Можно. Ведь надо же верного друга вкусненьким побаловать.
Схватив хлеб, Санька стремительно исчез за дверью.
— Ох и шустрый же пострел, — с улыбкой проговорил Барс.
— Это уж верно, — отозвалась Ведунья. — И хотя он совсем ещё юн, а ты разменял уже четвёртый десяток, у вас есть много общего.
— Я это чувствую.
— А ты чувствуешь, что жизнь твоя течёт не по тому руслу, по которому ей надобно течь?
— Эва куда ты повернула, — усмехнулся Барс. — Возможно. Но моя жизнь — это моя жизнь, и она меня вполне устраивает.
— Не лукавь, воин. Ты можешь обмануть друзей, соратников и даже себя, но меня ты не обманешь. Я-то знаю, что твоя жизнь тебе далеко не по нраву. Как взбесившийся бык мечется в загоне, так и ты мечешься по жизни, отчаянно бросаясь в кровавые битвы, ища в них исцеления. Исцеления от боли, которая с детства терзает твоё сердце, твою душу. Эта боль рождает в тебе то безудержную ярость, то ненависть, то безумие. И именно через эту боль ведьма легко и подчинила тебя себе. Пойми, ты не виноват в гибели своих братьев, более того, ты сполна отомстил за их смерть. Отбрось ложное чувство вины, и боль исчезнет. И пусть возгорится в твоей душе огонь любви. Ибо любовь — это величайшая сила и величайшая защита от всех напастей, от злых мыслей и чёрной магии. К сожалению, я не смогла полностью снять с тебя заклятие ведьмы, уж слишком оно велико. Но знай, твоё исцеление в твоих же руках.
— Ты читаешь мою жизнь словно книгу, — с удивлением произнёс Барс.
— Твоя жизнь — это отражение того, что происходит внутри тебя, в твоей душе.
— Так скажи, Ведунья, как мне быть? Что делать дальше?
— Слушай своё сердце, и оно подскажет.
За окном послышался весёлый мальчишеский смех. Ведунья улыбнулась.
— Знай, — произнесла она, — твоя встреча с этим юным воином неслучайна. Впереди у тебя великое испытание, которое и определит твой дальнейший жизненный путь. И помни всегда, что твои родители ждут тебя. Очень ждут. А сейчас тебе пора. Ты должен помочь юному воину добраться до войска Владимира.

               


                Глава 12
                Её величество Смерть.

Мир спал, укутанный холодным предутренним сумраком. Два всадника, подобно виденьям из мимолётного сна, легко и стремительно неслись по звериным тропам сквозь чащу леса. Они, избегая открытых мест, полян и просек, то ныряли в густой колючий ельник, то в глубокий овраг, по дну которого белёсыми волнами струился туман.
Санька был безумно рад, что нашёлся Орлик. И сейчас, мчась во весь опор, припав к гриве жеребца, он то и дело ласково хлопал его по шее. Барс, скакавший впереди, дал знак, и Санька перевёл жеребца с крупной рыси на шаг. Подняв руку, воин остановил своего коня, и мальчик последовал его примеру. Барс спешился, пройдя несколько шагов вперёд, опустился на колени и приложил ухо к земле. Поднявшись, он внимательно осмотрелся, втянул ноздрями воздух и вдруг застыл, закрыв глаза и слегка склонив голову. Санька, замерев, с интересом наблюдал за воином. «Как странно, — думал он. — Покинув домик Ведуньи, мы вот уже более часа мчимся неизвестно куда, то и дело меняя направления. Ведь войско Владимира находится сравнительно недалеко. Не лучше ли рискнуть и без всяких хитрых уловок двигаться напрямик? И если даже где-то татары и затаились в засаде, всё равно, используя скорость и внезапность, мы легко можем прорваться». Неожиданно мальчик вспомнил прощание с Ведуньей. Как она, обняв его, тихо сказала: «С тобой, соколик, всё будет хорошо. У тебя всё получится». Но в её глазах, добрых и ласковых, Санька увидел не обычную весёлость, а какую-то тихую грусть. Как будто она предчувствовала беду, как будто знала, что произойдёт что-то плохое. Мальчик, поёжился от утренней прохлады и, потрепав Орлика по гриве, то ли себе, то ли ему прошептал: «Ничего. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо».
Барс открыл глаза и, бесшумно подойдя к Саньке, произнёс:
— Алиб со своей сотней у нас на хвосте, но меня не волнует этот спесивый пёс. Он давно потерял хватку и нюх следопыта и теперь плетётся далеко позади. Меня беспокоит другое. Я чувствую опасность, она рядом, совсем рядом. Нет, это не люди и не звери, это то, от чего невозможно ни убежать, ни спрятаться. А теперь слезай с коня. Пеший менее заметен, чем конник. Думаю, нам стоит немножечко пройтись, осмотреться. И помни, что бы ни случилось, надо держаться вместе.
Санька мягко спрыгнул на землю, накинув повод на сухой сук рядом стоящего дерева, пошёл следом за Барсом.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — остановившись на краю небольшой поляны, спросил Барс.
— Да. Какой-то отвратительный, тошнотворный запах.
— Нет, — усмехнулся воин, вынимая из ножен меч. — Это не запах, это настоящая вонь. И, кажется, я догадываюсь, от кого она может исходить.
— Смотри, — воскликнул Санька, хватая Барса за руку и показывая взглядом на середину поляны.
А там, под одиноко стоящим дубом, клубился густой серый дым. И в этой серой беспросветной мгле неожиданно вспыхнули два огромных огненных глаза. Через мгновенье дым исчез, оставив на земле нечто ужасное и бесформенное. Это нечто зашевелилось, надрывно закашляло и медленно выпрямилось. И воины увидели сгорбленную старуху, облачённую в грязные               лохмотья. Непомерно большие кроваво-красные глаза на её иссохшем морщинистом лице горели лютой ненавистью. Злобно усмехаясь, вытянув костлявую руку по направлению к воинам, она хрипло прокаркала:
— Одноглазый Барс, мой верный друг, ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я потеряла над тобой власть. Никто в этом подлунном мире не способен развеять моё колдовство, снять мои чары. Помни, ты мой вечный слуга, мой раб, мой карающий меч. Этот мальчишка рядом с тобой, — голос старухи стал тише и теперь походил на вкрадчивое свистящее шипение гремучий змеи, — он из другого мира, другой крови. Он - исчадие ада, порождение великого зла. Ибо откуда у него тогда такая нечеловеческая сила, способная сокрушить, унизить такого великого воина, как ты? Ты ведь прекрасно помнишь о том унижении, Барс. А такие оскорбления не прощаются, они смываются кровью. Теперь настал час возмездия. Твой час. Пока он слаб и беспомощен. Пока дьявольская сила не вернулась к нему, убей его, убей. Сверши правосудие. Сверши волю Всевышнего.
Санька невольно взглянул на Барса и застыл в оцепенении. Смуглое лицо воина приобрело пепельный цвет. Его глаза горели безумным огнём, зубы яростно скрежетали. Чувствовалось, что в душе воина происходила страшная борьба, что он огромным усилием воли сдерживает в себе что-то, рвущееся наружу, что-то дикое и страшное.
— Убей. Убей. Убей, — уже не шипела, а пронзительно визжала старуха, брызгая слюной и истерично размахивая руками.
Барс медленно, словно в полусне, поднял над головой мальчика меч. Широкий обоюдоострый клинок грозно засверкал в холодных лучах восходящего солнца. Но неожиданно, тряхнув головой, как будто сбрасывая с себя тяжёлое наваждение, воин с размаху, с каким-то не человеческим криком вонзил меч в землю.
— Нет, нет, нет, — протяжно взвыла колдунья. — Как? Как ты, человеческое отродье, грязный червь, посмел меня ослушаться?
—  Слушай, колдунья, — обратился Барс к ведьме, — я тебе больше не подвластен. Не одну сотню лет ты постигала тонкости своего коварного ремесла — чёрной магии, но все твои усилия сегодня пошли коту под хвост. А знаешь почему? Всё дело в снадобье. Тебе ли не известно, что у каждого яда есть своё противоядие. И вот такое противоядие от твоих дьявольских заклятий — это простое человеческое участие, сопереживание, дружба и единение душ.
— Ты хочешь сказать, — злобно прошипела старуха, — что этот отрок помог тебе?
— И не только он, — ответил воин.
— Самоуверенный глупец, — прокаркала ведьма. — Думаешь, от моих чар возможно избавиться? Как бы не так. Единственное противоядие от них — это смерть. И сейчас ты и твой паршивый щенок убедитесь в этом.
Она закрыла глаза и, протянув руки по направлению вонзённого в землю меча Барса, зловеще зашептала:
— Слушай меня, меч. Меч булатный.
В жарком огне рождённый,
Ветрами буйными закалённый.
Твой удел не в земле сырой ржой покрываться,
А в кровавых сечах кровью омываться.
Твой удел беспощадно разить,
  Плоть живую кромсать и рубить.
Твой удел сеять смерть, коварство и зло.
Так восстань же, мой меч, твоё время пришло,
— тихое карканье старухи постепенно перешло в крик. Пребывая в глубоком трансе, покачиваясь из стороны в сторону, трясясь, словно осиновый лист, она теперь показывала чёрным изогнутым пальцем на Барса и хрипло кричала:
— И на пир уж слетается вороньё.
Жаждут крови они и плоти давно.
Так восстань же, мой меч, оживи, оживи
И презренным бродягам смерть подари.
Барс и Санька с изумлением увидели, как меч, подчиняясь неведомой силе, выскользнув из земли, медленно поднялся в воздух. Его острие было направлено прямо на них. Через мгновенье меч устремился вперёд. Друзья, не сговариваясь, как по команде, бросились в разные стороны. кдинок, просвистев мимо, вернулся и стал стремительно и молниеносно атаковать то мальчика, то Барса. Его свист, казалось, не замолкал ни на секунду. Его сверкание слилось в ослепляющий свет. Буквально в последние доли секунды, то пригибаясь, то падая на землю, то мечась в разные стороны, воины уворачивались от разящего меча. Ведьма, очнувшись от транса, со злобной усмешкой наблюдала за происходящим. Вот она взмахнула рукой, и меч застыл в воздухе в полуметре от груди мальчика. Санька и Барс замерли на месте. Воины страшно устали, по их побледневшим лицам струились крупные капли пота. Дышали они тяжело, отрывисто и так часто, словно им не хватало воздуха.
— Ха, ха, ха, — хрипло пролаяла ведьма. — Признаюсь, я поражена вашей ловкостью и жаждой жизни. Что ж, так и быть, отдохните немного. Но хочу сразу же вас разочаровать. Как бы вы ни старались, у вас нет ни единого, даже призрачного, шанса остаться в живых. Когда-то лучшие фехтовальщики мира за мимолётный успех продали мне свои души. И теперь эти души, по моему велению, владеют мечом. Ими уже просчитан каждый ваш следующий шаг, каждое движение. Пока они забавляются вами, истощая ваши силы, приводя в смятение волю и разум. Но когда вы обессилите и упадёте от изнеможения, меч покромсает вас на мелкие кусочки. И поверьте, для меня это будет самое прекрасное и незабываемое зрелище.
— Какую замечательную участь ты нам приготовила, бабушка, — с издёвкой произнёс Санька, не отводя взгляда от нацеленного в грудь сверкающего клинка.
— Я старалась. Очень старалась, — хихикнула ведьма.
— Но у тебя, бабуля, есть одна небольшая проблема.
— И какая же? — насторожилась колдунья.
— Эта участь нам совсем не нравится.
— А ты шутник, — затряслась от смеха ведьма. — Ну, надо же. Ха, ха, ха… Им не нравится. А мне плевать на то, — перестав смеяться, провизжала ведьма, — что вам нравится, а что нет. — Её огромные, пылающие злобой глаза сузились, и, медленно подняв руку, она свирепо прорычала: — Убить их.
Меч устремился на Саньку. Мальчик, ловко увернувшись, схватил рукоять летящего мимо оружия. С трудом преодолевая пульсирующею силу клинка, он размахнулся и, что есть силы, метнул его в ведьму. Меч блеснул в воздухе подобно вспышке молнии и, пронзив старуху, отбросил её назад,  пригвоздив к стволу дуба.
В глазах ведьмы застыло недоумение. Она с удивлением посмотрела на торчащую из груди рукоять меча, на расползающееся кровавое пятно на своих лохмотьях и едва слышно прохрипела:
— Как это могло случиться? Как?
Через мгновенье взгляд ведьмы потух и голова её безжизненно склонилась на грудь.
— Мне кажется, она умерла, — прошептал Санька.
— Я так не думаю, — ответил Барс.
— Почему? — удивился мальчик.
— Потому что она ведьма. А служителей преисподней не так-то просто убить.
Санька посмотрел на ведьму и вздрогнул. Голова её была поднята, и она пристально и изучающе смотрела на него.
— Мальчик, — произнесла старуха. Её голос был ласковым, тихим и вкрадчивым. — Дружок мой. Я обращаюсь к тебе, ибо уверена, что ты не такой чёрствый, не такой бездушный, как Одноглазый Барс, и в твоём сердце есть ещё место для жалости и сострадания. Да, я признаю, что была не справедлива к тебе, в чем глубоко раскаиваюсь и за что нижайше прошу прощения. Но давай забудем о прошлом. То, что произошло, то произошло. Я уже жестоко наказана. И сейчас, умирая в страшных муках, я умоляю, я прошу лишь об одном: сжалься надо мной, облегчи мои страдания, вынь из моей груди меч, чтобы я смогла в последний раз глубоко вздохнуть, а потом вручить в руки господа свою душу и покаяться перед ним во всех своих грехах.
Санька хотел подойти к ведьме, но Барс его остановил:
— Ты слишком наивен, мой друг, — сказал он, кладя руку на плечо мальчика, — если веришь её причитаниям. Они лживы и лицемерны, как, собственно, и она сама. Мой меч освящён добрым магом, и, пронзив колдунью, он удерживает в её теле её мерзкую душу. Если ты вынешь меч, то её душа, освободившись, не устремится в небеса к месту вечного покоя, нет, она будет искать жертву, слабого безвольного человека. Войдя в него, душа ведьмы получит над несчастным безграничную власть. И, возродившись в новом теле, она, как и прежде, но уже более изощренно, будет творить зло и сеять смерть.
— Милый мальчик, — вновь ласково заговорила старуха. — Не слушай Барса. От безграничной ненависти ко мне его разум помутился, и он сам не ведает, что говорит. Будь умницей и вытащи поскорей этот проклятый меч из моей груди. Дай мне без боли и страданий уйти в мир иной. И поверь, когда-нибудь Господь обязательно вознаградит тебя за проявленное милосердие.
— Я не верю тебе, — покачав головой сказал Санька.
— Щенок, — неожиданно взревела старуха, и лицо её исказила злобная гримаса, — будь ты и Барс трижды прокляты. Как бы вы ни старались, всё равно вам не избежать смерти. Скоро, совсем скоро Алиб со своей сотней головорезов будет здесь. И поверьте, этот воин знает толк в пытках. Он заставит вас ползать на коленях и умолять о пощаде. А потом, прежде чем убить, он подарит вам невыносимую боль и жуткие страдания. Так что приготовьтесь к смерти, мерзкие людишки. К лютой, страшной смерти.
Вдруг раздалась тихая, невероятно печальная и вместе с тем светлая музыка.
И присутствующие на поляне увидели, как откуда-то сверху, с небес, на поляну медленно и величественно опускается женщина. Приподняв руки подобно крыльям, она летела, парила над землёй. Её распущенные волосы цвета спелой ржи, её платье, словно сотканное из золотистых лучей утреннего солнца, подхваченные нежным дуновеньем ветерка, струились и трепетали, подчёркивая ослепительную красоту и грациозность. Эту удивительную женщину можно было бы принять за прекрасную лесную фею, если бы… если бы не пылающие демонической злобой её изумрудно-зелёные глаза. Как только незнакомка ступила на землю, музыка затихла.
— Здравствуйте, мои дорогие, — улыбнувшись, произнесла она мелодичным бархатным голосом. — Вы так часто и с таким почтением произносите моё имя, что я решила, было бы крайне несправедливо с моей стороны не порадовать вас своим присутствием.
Окинув ненавидящим взглядом Барса и мальчика, женщина медленно направилась к ведьме.
— Смерть, — выдохнула старуха. Невиданный ужас, отчаяние, омерзительное раболепство — всё это разом отобразилось на её лице. Схватив двумя руками рукоять меча, извиваясь и пронзительно взвизгивая, она попыталась вырвать его из груди. Но клинок даже не пошатнулся. Видя бесполезность своих усилий, ведьма, замахав руками, неожиданно разразилась потоком грязных проклятий.
— Я знала, моя дорогая подруга, — улыбнулась Смерть, — что ты будешь в восторге от нашей встречи, но никак не ожидала от тебя проявления такой бурной радости и таких очаровательных, милых слов приветствия.
— Теперь я поняла. Поняла, — простонала старуха, — почему я никак не могла убить мальчишку. Это ты, ты дала ему силу.
— Но ведь ты тоже обладала силой, и немалой. А я просто уровняла ваши шансы в этой замечательной игре, которую ты, милочка, и затеяла и в которой так бесславно проиграла.
В глазах ведьмы вспыхнула злоба. Харкая чёрными сгустками крови, она пронзительно завизжала:
— Вы не смеете, не смеете забирать меня, ведь я ещё не умерла.
— Но ты уже и не живая, — ухмыльнулась Смерть. — Поверь, моя любезная подруга, такой, полумёртвой, ты мне нравишься ещё больше. Представляешь, как мы будем коротать вечность за милой непринуждённой беседой. И знаешь, я буду сочувствовать тебе, видя, как твоё тело, твою душу терзает невыносимая боль, которая вобрала в себя десятки тысяч людских страданий, сотворённых тобой за долгую и такую поганую жизнь. А этот меч, — и Смерть задумчиво погладила рукоять клинка, — этот меч будет вечно находиться в твоей груди, чтобы в минуты грусти и печали ты вспоминала о чудесных днях, проведённых на земле.
— Нет, нет, нет, — запричитала Ведьма. — Ваше королевское величество, сжальтесь надо мной, умоляю, сжальтесь.
— Тише, тише, — прижав палец к губам, прошептала Смерть. — Сейчас не время шуметь.
Ведьма невольно прислушалась, но НИЧЕГО не услышала. Куда-то исчезли все звуки, уступив место оглушительной тишине. Мир вокруг словно застыл в ожидании чего-то неизвестного, жуткого и страшного. И в эту ватную тишь медленно, как будто крадучись, стал просачиваться лёгкий шелест. Вот, набирая силу, он стал громче и мощнее, и в нём уже можно было различить тихий говор, лёгкий смех, приглушенные рыдания и стоны. Наклонив голову, ведьма увидела, как по земле, издавая столь странные звуки, мечась из стороны в сторону, словно ища добычу, скользят сотни чёрных теней. С её губ уже был готов сорваться крик ужаса, как Смерть прошептала:
— Я вижу, ты хочешь узнать, моя дорогая, кто это или что это. Что ж, я удовлетворю твоё любопытство. Это тени мёртвых, тени убиенных тобою людей. Не правда ли, приятная встреча?
И, громко рассмеявшись, Смерть закричала:
— Взять её.
Тени поднялись в воздух и, превратившись в огромных летучих мышей, бросились на свою жертву. Ведьма, забившись в истерике, завыла отчаянно и горестно, а страшные создания, подхватив её, жутко завывая, понеслись в чащу леса.
— Вот так я наказываю тех, кто провинился, — произнесла Смерть, когда где-то вдали, в непролазной чащобе, затих скорбный вой старухи. Она обернулась и, немигающим взглядом посмотрев на друзей, тихим вкрадчивым голосом продолжила, — но вам, мои славные воины, это пока не грозит. Не правда ли?
Потрясённые увиденным, Барс и Санька не могли вымолвить ни слова.
— Друзья мои, — нахмурилась Смерть. — С вашей стороны крайне неприлично молчать, когда к вам обращается дама. Я могу расценить это как неуважение к себе.
— Нет, нет, почтенная королева, — с трудом заговорил мальчик. — Поймите нас правильно. Здесь произошло такое, от чего невольно потеряешь дар речи. Да и вас сейчас трудно узнать, вы выглядите совершенно по-другому.
— Если это так, тогда я вас прощаю, — снисходительно промолвила Смерть. — Я очень рада, что смогла вас поразить. А по поводу своей внешности хочу заметить, я Смерть, так же как и Жизнь, многоликая, всегда разная, всегда необычная, полная великолепных сюрпризов, загадок и тайн, так что удивляться тут нечему. Что же касается вас, — и глаза королевы сверкнули недобрым огнём, в её тихом певучем голосе появились злобные нотки, — вы мне очень, очень не нравитесь. Мне не по душе раньше времени приходить к смертным, да ещё по несколько раз. Это развивает нездоровый аппетит и расшатывает нервы. Хочешь скушать, а вот на тебе, выкуси, нельзя. Обычно я забираю с собой всех, кого навещаю. Вы же неприятное исключение из моих правил. Вас я почему-то не могу забрать. Возможно, вас оберегает сам Бог. Если это так, то не очень-то обольщайтесь, это не покровительство, а всего лишь мимолётное внимание с его стороны к вашим персонам и не более. Хотите правды? Он играет вами, вашими судьбами так же, как малое дитя забавляет себя игрушками. Но мы-то знаем, что любая игра, какой бы она ни была интересной и увлекательной, рано или поздно надоедает, и тогда наскучившие игрушки ломают и выбрасывают.
— Возможно, вы правы, ваше величество, — произнёс Барс. — Но…
— Никаких «но», — резко перебила его Смерть, — и никаких «возможно». Я всегда права. Так что оставь свои сомнения при себе.
Неожиданно раздался лёгкий свист и две стрелы ударили Барса в грудь. Воин, застонав, медленно опустился на колени.
— Это кто посмел, — зарычала Смерть, — прервать нашу беседу?
Санька увидел, как из зарослей леса взметнулась в небо чёрная россыпь стрел. Рванувшись вперёд, он встал перед Барсом.
— Безумец, — рявкнула Смерть. — Он всё равно сдохнет. Лучше спасай свою шкуру.
Но мальчик даже не шелохнулся. Широко расставив ноги и слегка прищурившись, он спокойно смотрел на тучу стрел, которая, преобразовавшись в клин, стремительно приближалась.
— Я никогда не пойму этих смертных, — с раздражением проворчала Смерть.
Она взмахнула рукой, и стрелы, остановившись буквально в нескольких метрах от мальчика, с лёгким шелестом упали на землю.
— Спасибо, — произнёс Санька.
— Не стоит благодарности. Посмотри-ка лучше, какой почётный легион встречает тебя с Барсом. Сразу видно, что вы пользуетесь огромной популярностью.
Санька повернул голову и увидел, как из леса на низкорослых мохнатых лошадях выезжают вооружённые до зубов воины.
— Снова татары, — прошептал он. — Боже, когда же это закончится?
— Тогда, когда вы умрёте, — усмехнулась Смерть.
— А вы умеете поднимать настроение.
— А ты что, только сейчас это заметил? — расхохоталась Смерть.
Горящим ненавистным взором обведя стоящих тесным полукругом всадников, она громка крикнула.
— Сотник Алиб, доблестный воин и блистательный полководец, вы проявили крайнее неуважение ко мне, прервав мою беседу с этими людьми.
Алиб вздрогнул. Только дурак не почувствовал бы в этих словах скрытую иронию и угрозу. Его рысьи глаза впились в незнакомку. Он и его воины чертовски устали. Целую ночь они рыскали по лесу в поисках Барса и этого паршивого мальчишки. И вот наконец-то они их нашли. Но что-то здесь не так. Почему стрелы его воинов не достигли цели. Где ведьма, которая вела его по следу. Кто эта прекрасная женщина, что она делает в такой чащобе? Да, она ослепительно хороша, но это не даёт ей права угрожать ему. От негодования кровь прилила к лицу сотника. Забыв о возникшем нехорошем предчувствии, он яростно закричал:
— Уважения?! Ты хочешь уважения, женщина? Так ты его получишь в гареме моего повелителя. Но сначала мы обезглавим твоих собеседников.
— И по какому же праву?
— По праву сильнейшего.
— Хоть и по-варварски, но логично. А если бы за моей спиной стояло несметное войско, что бы ты сделал, Алиб?
— Мои воины сложили бы оружие и сдались на вашу величайшую милость, — громко расхохотавшись, с издёвкой произнёс он. По нестройному ряду татар пронеслись улюлюканья и насмешки.
— Видишь ли, Алиб, своих врагов, — Смерть замолчала, глаза её вспыхнули зловещим алчным огнём. Гнетущая тяжёлая тишина повисла в воздухе, и вдруг с каким-то торжественным упоением она прокричала, — я предпочитаю не миловать, а убивать! Слышишь, Алиб, убивать!
— Кто ты такая, чтобы мне угрожать? — закричал взбешённый сотник.
— Твой ужас и твоя погибель.
— Да я тебя… — только и смог произнести Алиб.
От увиденного у него перехватило дыхание. Прямо перед его воинами с громовым рокотом расступилась земля и из чёрной холодной бездны появилась бесчисленная орда жутких зверей. Каждое чудовище было исполинских размеров, вид их был безобразен и отвратителен. Их огромные серповидные когти, мощные челюсти с кинжалами клыков, налитые кровью глаза на хищных вытянутых мордах, их смрадное дыхание и приглушенный гортанный рык вселяли неописуемый ужас и панический страх. Лица татар стали белее полотна. Лошади, дико вращая глазами, встав на дыбы, неистово заржали.
— Вперёд, моё славное войско, — воскликнула Смерть. — Раздавите, уничтожьте эту свору трусливых псов.
С трудом развернув испуганных лошадей, татары бросились в лес, но было поздно. Звери громадными прыжками догоняли всадников. Ударами своих могучих лап они швыряли их вместе с лошадьми на землю. Злобный рёв, истошные вопли, крики боли и нечеловеческого страха жутким эхом далеко разносились по чаще леса.
— Боже мой, — прошептал Санька, с ужасом наблюдая за происходящим, — от этого можно сойти с ума.
— Но тебе это не грозит, — произнесла Смерть. — В твоём мире, в твоём времени происходят события гораздо ужаснее, а ты, как я вижу, до сих пор в здравом уме. А эти твари, — и она показала рукой на свирепствующих зверей, — по сравнению с человеком пушистые зайчики, потому что никто и ничто не сравнится с человеческой жестокостью и коварством.
Не прошло и пяти минут, как кровавая бойня закончилась. И как только чудовища, с глухим ворчанием таща истерзанные тела людей и лошадей, скрылись в подземелье, земля сдвинулась. Наступила тишина. Вот послышалось пенье птиц и стрёкот кузнечиков. И через мгновенье уже казалось, что ничто не нарушало беззаботную лесную жизнь, только огромные бурые пятна крови на земле и кустах говорили о произошедшем здесь страшном событии.
— Что ж, развлечение было на славу, — с усмешкой произнесла Смерть.
Она обернулась и внимательно посмотрела на лежащего в забытьи Барса. Его лицо было бледным, а дыхание тяжёлым и хриплым.
— Я не дам вам его забрать. Слышите, не дам, — воскликнул Санька.
— Ты или излишне самоуверен, или слишком глуп, если считаешь, что можешь встать на моем пути. Но не волнуйся, Барс пока мне не нужен. Стрелы, пробив кольчугу, на его счастье, застряли в рёбрах. Широкие наконечники оставили глубокие резаные раны. Он потерял много крови, но жизнь в нём ещё теплится. Но прежде чем ты поможешь своему другу, выслушай меня внимательно, — на губах Смерти промелькнула коварная улыбка. — Тут на досуге я подумала, что глупо обладать теми вещами, которыми не можешь воспользоваться. Даже если они величественны и значимы, всё равно рано или поздно они вызывают раздражение и нервозность, что не лучшим образом сказывается на здоровье. И вот я решила одолжить тебе на время знакомую вещицу.
В руках Смерти появился длинный узкий ларец. Подняв крышку, она протянула его Саньке.
Мальчик ахнул от удивления. На алом бархате, устилающем дно ларца, лежал сияющий таинственным матовым светом меч.
— Божественный меч, — восторженно прошептал Санька.
— Да, он самый. И что-то мне подсказывает, что этот меч тебе нравится, так забирай его поскорей, пока я не передумала.
Санька взял меч, и вдруг по лезвию, подобно молниям, пробежали сверкающие голубые зигзаги.
— Вот это да, — воскликнул мальчик, любуясь клинком.
— Но это ещё не всё, — усмехнулась Смерть. — Ты ведь прекрасно знаешь: чтобы не пораниться, меч следует носить в ножнах. Ножны Божественного меча не усыпаны драгоценными камнями, они не сверкают золотом и серебром, оно и понятно, ведь Господь не любил излишеств и во всём всегда был аскетически скромен и прост. Но на них ты увидишь едва различимый замысловатый узор. Кто знает, возможно, это всего лишь скромное украшение, а возможно, нечто большее.
И Смерть протянула Саньке серые невзрачные ножны.
— Спасибо вам. Огромное спасибо, — беря ножны, произнёс мальчик.
Он внимательно осмотрел ножны и действительно обнаружил на них изящный рисунок, похожий на сплетение каких-то странных вытянутых букв.
— Определённо, это не просто рисунок, — задумчиво прошептал Санька, поднимая голову.
Но Смерти рядом уже не было.
«Вот так всегда, — вставляя меч в ножны, подумал он, — то неожиданно появляемся, то неожиданно исчезаем. Ни здрасьте, ни до свидания. Видно, такое поведение — привилегия высочайших особ». Мальчуган улыбнулся своим мыслям и, пожав в недоумении плечами, направился к Барсу.
С величайшей осторожностью он вытянул стрелы из тела воина. Потом,     сняв с него кольчугу и льняную рубашку, промыл раны водой из родника, который оказался совсем рядом в небольшом овражке.
— И на лицо водицы плесни, не жалей, — вдруг заговорил Барс, слабо улыбаясь.
— Ну, наконец-то, ты пришёл в себя, — обрадовался Санька. — А то я уже начал волноваться.
Барс приподнялся и с тревогой осмотрелся вокруг.
— Прежде чем потерять сознание, я видел татар. Много татар. Они хорошо попотчевали меня стрелами. Где они? И куда испарилась наша красавица?
— Не знаю.
Барс внимательно посмотрел на мальчугана.
— Возможно, ты что-то недоговариваешь, — проговорил он, — но значит, так нужно. Ладно, чёрт с ними, лучше приведи коней. В моей седельной сумке чистая тряпица. Надо прикрыть эти царапины.
Санька привёл лошадей и, найдя в сумке Барса чистую ткань, помог перевязать ему раны.
Воин, надев рубашку, сел, прислонившись спиной к стволу дерева.
— Спасибо, дружище, — тихо произнёс он. — А теперь тебе пора в путь.
— Я тебя не брошу, — твёрдо сказал мальчуган.
— Не говори глупостей. Тебя ждёт князь Владимир. Ты нужен в войске русичей. А со мной, не волнуйся, всё будет в порядке. Немножко оклемаюсь, приду в себя и в седло.
— И куда же ты поедешь?
— Туда, куда мне следовало бы отправиться ещё лет двадцать назад. Домой.
— Это правильное решение.
— Да, правильное. Но хватит разговоров. Там, — Барс поднял руку и указал на густой ельник, — там проходит едва приметная тропа. Ты глазастый, найдёшь её. Она приведёт тебя к реке. А далее, если скакать вдоль реки против течения, до лагеря русичей рукой подать. А теперь ступай. Не мешкай.
— Хорошо, я поеду, но оставлю тебе на всякий случай вот этот меч.
Барс посмотрел на сверкающий клинок и с восхищением произнёс:
— В жизни не видывал более красивого и совершенного оружия. Спасибо, дружок, но я его не возьму. Поверь, он тебе нужнее. А если нагрянут татары, у меня есть чем их встретить, — и воин показал на висящий на поясе огромный, похожий на короткий меч, нож.
Санька протянул Барсу руку и с грустью произнёс:
— Ну что ж, тогда до свидания.
— До свидания, — пожимая руку, сказал воин. — Удачи тебе.
— И тебе удачи.
Мальчик вскочил на коня и, бросив прощальный взгляд на Барса, скрылся в зарослях леса.
Барс, немного посидев, попытался подняться. Но земля неожиданно качнулась, и перед глазами поплыли разноцветные круги. «Ну надо же, невезуха», — подумал воин, снова опускаясь на землю. Он прекрасно понимал, что причина его слабости не раны и даже не потеря крови, а яд, которым наверняка были смазаны наконечники стрел. В него не раз уже впивались ядовитые стрелы. Но тогда, тогда он выжил. А сейчас?
Тело горело так, словно по сосудам струилась не кровь, а расплавленный металл. С каждой минутой дышать становилось всё труднее, кустарники и деревья, качаясь из стороны в сторону, постепенно расплывались, превращаясь в мутный светло-зелёный туман. Барс, подавляя тошноту, закрыл глаза. Ему невольно пришла мысль: «Неужели я, словно старый бродячий пёс, так и сдохну здесь под этим деревом? Нет, так не должно быть. Такого не будет». Воин рванулся вверх. Поднялся, но, сделав два шага на негнущихся ногах, рухнул на землю.
— Барс, — вдруг услышал он над самым ухом тихий вкрадчивый шёпот. — Не стоит сопротивляться мне, Смерти. Жизнь слишком суетна и коварна, чтобы изо всех сил цепляться за неё. Вспомни, чем она одарила тебя. Боль, страдания, разочарования, постоянные невзгоды и лишения — вот твои вечные спутники. В моём же мире тебя ждёт ни с чем не сравнимая тишина и безмятежность. Прислушайся к себе, ведь тебе уже очень, очень хорошо.
Неожиданно с неба прямо на него широким потоком полился ослепительно белый свет, наполняя всё его существо неземной радостью и блаженным покоем. Воин ощутил удивительную лёгкость, исчезли боль, головокружение, терзающие сердце, тревога. Барс с удивлением обнаружил, что, медленно кружась, парит над землёй, поднимаясь всё выше и выше. И вдруг его обожгла горькая мысль: «А как же отец и мать? Что с ними будет? Ведь они ждут меня. Несмотря ни на что, ждут».
А голос Смерти продолжал звучать настойчиво, нежно и ласково:
— Иди ко мне, мой славный воин, иди ко мне.
Он завораживал, околдовывал, и, казалось, не было никаких сил сопротивляться ему.
Барс заметался, заревел подобно дикому зверю, попавшему в прочные сети. Но овладев собой, он закричал яростно и громко:
— Идти к тебе, Смерть? А не рановато ли? Нет. Слышишь, Смерть, нет. Не сейчас и не сегодня.
Боль, нахлынув огненной волной, обожгла тело. Барс открыл глаза. Он лежал на спине под деревом. Солнечные лучики ослепительными звёздочками сверкали в густой листве. Лёгкий ветерок приятно освежал лицо. Лес звенел от весёлого пенья птиц.
— Жив, — прошептал Барс. — Слава тебе, Господи, жив.
Скрипя зубами от боли, он медленно поднялся. Шатаясь, подошёл к жеребцу и, вставив ногу в стремя, с трудом сел в седло.
— А теперь домой, — едва слышно произнёс он. — Домой.
 
                Глава 13               
                Перед боем

Князь Владимир, внимательно слушая воеводу, задумчиво мерил шагами толстый цветастый ковёр, устилающий землю в шатре.
— Княже, — басил Добрыня, — Тимур, которого ещё Тамерланом называют, с войском великим стоит на рубеже нашем.
— Стоит, говоришь? Странно. Очень странно. Наслышан о нём. Не в его правилах медлить и выжидать.
— Вот и я не уразумею, зачем он послал на Русь во главе с Асланбеком только малую часть войска, когда мог обрушиться на нас всей своей мощью?
— Возможно, Тимур и не собирался идти на Русь. Что же касается Асланбека, то его слава как воина и как полководца давно уже закатилась. Насколько мне известно, Тимур относится к нему с недоверием и пренебрежением. Скорее всего, чтобы вернуть расположение своего господина и доказать, что дух воина в нём ещё не угас, он самовольно решил пойти на Русь. Но что бы там ни было, нам от этого не легче.
— Это уж точно, — вздохнул воевода. — Войско Аслан Бека вдвое больше нашего, да и обучено оно лучше.
— Это мне ведомо, — остановившись, ответил князь. — Но также ведомо и то, что в храбрости ратники наши не только не уступают татарам, а многократно превосходят их. Ибо жадность ненасытная и алчность невиданная бросают войско басурманское в битву. Нами же движет любовь великая к земле своей. Ты мне вот что скажи, Добрыня: всё ли готово к бою, всё ли поспели сделать?
— Не волнуйся, князь. Войско будет расставлено, так как мы с тобой решили. Тысяцким, сотникам и десятникам доведено, что и когда во время боя надобно делать. Лучники с дальнобойными луками в засады затемно ушли, дабы замеченными не быть. Стрел вдосталь взяли, так что встретим басурмана с распростёртыми объятиями.
— Хорошо, — произнёс Владимир и, неожиданно резко развернувшись, вышел из шатра.
Воевода последовал за князем.
Княжеский шатёр стоял на высоком холме, у подножия которого широким полукругом расположилось лагерем войско русичей. Алая горбушка солнца уже показалась над темнеющим вдали лесом, окрасив край серого неба бледной лазурью. Туман уже сошёл, и Владимиру хорошо было видно, как около костров, ёжась от утренней прохлады, ратники переодеваются в чистые льняные рубахи и облачаются в кольчуги. Слышался лёгкий звон оружия, ржанье лошадей, неспешный говор: войско без суеты, спокойно и деловито готовилось к бою.
— А как там насчёт знаменосца? — повернувшись к воеводе, неожиданно спросил князь. — Сыскали?
— Нашли, — нахмурившись, отозвался Добрыня.
— Что ж так невесело? — удивился Владимир. — Аль не по нраву молодец?
— Да нет. Знаменосец хорош. Молод, статен, высок, силой немалой наделён и воин, каких поискать ещё надобно. Он сын кузнеца. Его Данилой кличут. А что до весёлости, так не до неё сейчас — кровавая сеча впереди.
— Да, воевода, весёлого тут действительно мало, но и унывать не пристало. Не одолели нас ещё татары, да и не одолеют.
— Ты прав, князь. Не одолеет нас басурман. Кишка у него тонка.

Добрыня на вороном могучем жеребце объезжал лагерь. Надо было убедиться, всё ли ладно, как идёт подготовка к бою, поговорить с тысяцкими да сотниками: они хоть и толковые воины, во многих сечах побывали, но не лишне им напомнить, где и как ратников расставить и когда в бой вступать. Да и поддержать добрым словом не мешало бы. Воевода старался скрыть свою угрюмость, на приветствие ратников кивал головой, улыбался, хотя на душе словно кошки скребли, и причина тому не предстоящий бой, как он сказал князю, а вести, которые вчера поздно вечером принесли разведчики. В лесу, в трёх верстах от лагеря наткнулись они на русичей, побитых татарскими стрелами, — то был Тимошка со своими воинами. Бесславно полегли ратники, без боя. Тело юного воина, который знаменосцем хотел стать и отправился на беду свою с Тимошкой, не нашли. Может, татары его забрали, а может, исхитрился малец и утёк. Одному Богу известно, что там произошло и где сейчас отрок. Добрыня решил не говорить о случившемся князю. «У него и так своих забот хватает, — думал он. — По моей вине беда случилась. Не усмотрел хитрость татарскую, не уберёг людей. Теперь я за их гибель перед Богом в ответе. Надо дело как-то поправлять. Но как? Вот знаменосца нашёл. А что дальше? Что дальше?» А дальше, понимал воевода, чтобы ещё какой оказии не вышло, надо ухо держать востро. Он многократно увеличил вокруг лагеря дозоры, уже немало опытных разведчиков на быстрых выносливых скакунах по его приказу прочёсывают лесные чащобы, а в тайных засеках лихие молодцы ждут непрошеных гостей. Казалось, всё предвидел, обо всём побеспокоился, и теперь к лагерю не то что человек, но и зверёк малый не подкрадётся незамеченным. И всё-таки старый воин был не доволен. Тревога и беспокойство то и дело охватывали его, словно что-то недоглядел, словно чего-то не поспел сделать.
Воевода хотел было объехать стороной тысячу Григория. Уж очень неприятно было говорить о погибших ратниках и пропавшем юном воине. Ведь это были его люди. Не дай Бог укор углядит да обидится. Но передумал, рассудив, что тысяцкий человек умный и необидчивый, всё поймёт правильно, да и наверняка о случившемся ему всё уже известно.
— Здрав будь, Добрыня, — неожиданно услышал он позади себя знакомый голос. — Ишь как задумался, даже друзей не замечаешь.
Воевода обернулся и с удивлением увидел перед собой тысяцкого Григория.
— И тебе, Григорий, доброго здоровья, — произнёс он, приветливо улыбаясь. — Ишь, лёгок на помине. А я вот только о тебе думал. Хотел словом с тобой перемолвиться.
Тысяцкий восседал на гнедой сильной лошади. Был он уже в полном вооружении. Его шлем и кольчуга под рыжими лучами утреннего солнца сверкали золотом. Подъехав к воеводе, он угрюмо заговорил:
— Добрыня, ты, наверное, уже знаешь о гибели моих воинов.
— Знаю. Разведчики донесли.
— Их, — нахмурился тысяцкий, — застали врасплох и перебили стрелами, словно беспомощных щенят. И как такое могло случиться, ума не приложу?
— Ты мне недавно говорил, что сотник Тимошка, старшой в том отряде, хоть и хороший следопыт, но уж очень строптив. Возможно, это его беспечность, его недосмотр. Люди часто ошибаются, когда полны гордыни и мнят о себе невесть что.
— Может, ты и прав, но мне всё-таки кажется, что всему виной предательство и измена.
— Всё может быть, — пробасил воевода. — Одному Богу известно, что там произошло. — И внимательно посмотрев на тысяцкого, добавил, — а ты, друг, о юном воине не печалься. Думаю, жив он. Сердце подсказывает. Такого сокола не так просто изловить.
— Что верно, то верно, — посветлел лицом тысяцкий. — Изловить его непросто.
— Теперь о предстоящем бое поговорим. Ведомо ли тебе, что во время боя твоя тысяча в укрытии должна находиться, дабы в нужное время неожиданно по татарам ударить?
— Как не ведомо? Ведомо. Вестовой от тебя привёз сей указ, когда ещё только светало.
— А где собираешься хорониться?
— А вон там, — и воин показал на холм, поросший густым высоким ельником.
— Хорошее место, — похвалил воевода. — И поле боя у тебя словно на ладони будет, и басурманам ратников твоих ни за что не углядеть. Смотри, тебе решать, когда и куда тысячу свою бросить во время боя. Опыт воинский у тебя велик, поэтому уверен, что не задержишься и не поспешишь, а вовремя ударишь. От твоего решения и действий твоих, возможно, исход битвы будет зависеть.
— Спасибо за добрые слова, за доверие спасибо. Исполню всё, как надобно, ведь не впервой.
— Да уж, действительно, не впервой, — хмуро произнёс воевода и с горечью добавил. — Устала, настрадалась вдосталь Русь-матушка от разорения и кровавых битв. Уже давно не дожди благодатные орошают землю нашу, а слёзы матерей и детей малых. И сегодня, друг, мы должны, нет, обязаны свернуть шею басурману. А теперь мне пора. Ехать надобно, поспешать, скоро битва, а дел ещё невпроворот.
И, круто развернув коня, воевода направил его крупной рысью к княжескому шатру.
                Глава 14               
                Спасение знамени.

Тысяцкий Григорий стоял в густом ельнике. Наклонив колючую еловую лапу, слегка прищурившись, он внимательно наблюдал за началом битвы. Несмотря на солидный возраст, он обладал не только недюжинной силой, живостью в движениях, но и соколиной зоркостью.
С высоты холма ему прекрасно было видно, как татарская конница широкой дугообразной лавиной стремительно приближается к стоящим стеной ратникам. А за ней, ощетинившись лесом чёрных копий и сверкающих клинков, неудержимо катились бесчисленные рати пеших воинов. «Эко сколь вас, нехристи поганые, — усмехнулся тысяцкий. — Но ничего, у нас дубинушка для каждого ворога найдётся».
Неожиданно сотни стрел, взметнувшись из войска русичей, серым гудящим ливнем накрыли татарскую конницу. Десятки всадников, пронзённые стрелами, крича и визжа от боли, покатились по земле. Истошно заржали, заметались, сбрасывая седоков, раненые лошади. Вслед за смерчем стрел, словно его жуткое продолжение, уже неслись вперёд на могучих жеребцах в сверкающих доспехах ратники. И через мгновенье на полном скаку, с невиданной яростью и силой, столкнулись две рати. И началась беспощадная кровавая сеча. Брызгая пеной, хрипели жеребцы русичей, кусая, опрокидывая, топча низкорослых татарских лошадей. Истошно пели клинки, свистели стрелы, от мощных ударов в щепки разлетались щиты, ломались копья, пики с тупым звуком пронзали человеческие тела, тысячи глоток надрывно орали, стонали, ревели, молились, рыдали. Пенилась кровь на искривлённых в крике губах. Она фонтаном вырывалась из обезглавленных тел, била ключом из жутких ран, лилась нескончаемыми потоками, окрашивая людей, животных и, казалось, сам воздух в темно-багровый цвет.
Григорий подался вперёд. На его покрасневшем лице выступили капли пота, побелевшие губы что-то шептали. Всем сердцем, всей душой он был сейчас там, на поле боя. От его глаз, казалось, ничто не ускользало. Ему хорошо было видно, насколько огромно татарское войско и насколько мала рать Владимира. «Скорее всего, Асланбек всех своих воинов бросил в сечу, — думал тысяцкий. — Видно, хотел разом, одним ударом раздавить, сокрушить. Но не вышло. Просчитался, басурман. Устояли наши ратники, выдюжили. И теперь завязли татары в бою, изрядно завязли». Тысяцкий слегка наклонился, ещё раз окидывая внимательным взором сражение. На каждом клочке земли воины рубились неистово, жарко, беспощадно. Но Григорий знал, что там, в самом центре битвы, где на высоком древке развивалось знамя русичей, творился настоящий ад. «Эх, — вздохнул он. — Если бы крылья. То уже давно был бы там, рядом со знаменем, и рубил бы нещадно нечисть басурманскую, да вот беда, крыльев нет. Да если бы и были, разве оставишь своих воинов, разве ослушаешься княжеского приказа. Как всё не просто, — усмехнулся воин своим мыслям. — Как всё не просто».
Неожиданно за спиной раздался приглушенный топот копыт. Тысяцкий обернулся.
Вынырнув из зарослей леса, прямо к нему стремительно мчался всадник. Склон холма был не слишком пологий, а в некоторых местах он был довольно крут, но жеребец с какой-то невероятной лёгкостью и грациозностью преодолевал все препятствия, и порой казалось, что он не мчится, а парит, летит над землёй. «Хорош конь, чудно хорош, — любуясь жеребцом, восторженно подумал тысяцкий. — И всадник, хоть и ростом мал, но не плох. Очень не плох. Видать, искусен в верховой езде. А почему он без шлема и кольчуги? — удивился тысяцкий. — Да никак это малец? Да это же…»
— Саша, ты ли это? — радостно воскликнул воин подъезжающему всаднику.
— Я, дядя Гриша, я! — резко осаживая жеребца, широко улыбаясь, произнёс Санька.
Не успел он спешиться, как мгновенно оказался в медвежьих объятиях.
— Ох и заставил ты меня поволноваться, друг сердечный, — гремел тысяцкий, крепко прижимая мальчика к груди.
— Полегче, дядя Гриша, — весело засмеялся Санька. — Полегче. Ведь, вы же меня раздавите.
Слегка отстранив мальчика, тысяцкий, заглянув к нему в глаза, тихо произнёс:
— А теперь, Саша, поведай, что у вас там стряслось, что произошло?
Александр в двух словах рассказал о предательстве сотника Тимошки и его людей. О том, как чудом спасся, благодаря воину войска татарского Барсу, и как вылечила его бабушка Ведунья. Умолчал он лишь о старухе колдунье и о Смерти. Разве можно говорить о тех событиях, которые скорей кажутся жутким сном, чем действительностью.
— Ох и попал ты в передрягу, — покачал головой тысяцкий, — из-за меня попал. На беду свою не смог я разглядеть мерзкую душонку Тимошки.
— Да не вините себя, дядя Гриша. Передряга настоящая вон там, на поле боя, а у меня так, неприятность вышла.
— Эко загнул, «неприятность», — буркнул тысяцкий. — В бою оно сразу видно, где враг. Там ты с ним лицом к лицу. В твоей же «неприятности» враг за личиной соратника скрывался. Да ладно, чего уж разговоры разводить. Главное, что жив ты и здоров. А что до Тимошки и его ватаги — так поделом им. Лютою смертью наказаны они за измену и дела свои поганые.
Вдалеке, у подножия холма, показались всадники.
— Никак дозорные из моей тысячи, — вглядываясь в даль, с тревогой произнёс тысяцкий. — Не случилось ли чего?
— Извиняй, Григорий Лукич, — тяжело дыша, заговорил один из подъехавших воинов. — Видать, вы знакомы, — показывая на Саньку, произнёс он. — А мы думали, лазутчик какой. Выскочил из лесу прямо на нашу засеку, словно чёрт на своём чёрном жеребце, и вихрем мимо промчался. Оглянуться не успели, а он уже и был таков. Мы скорей на рысаков и за ним в погоню. Да разве угонишься…
— Как зовут тебя, воин? — прервал говорящего тысяцкий.
— Иваном кличут. Я десятник из сотни Митрофана.
— За расторопность и усердие хвалю, Иван, тебя и сотоварищей твоих. Ну а что не догнали пострела, так то уж не ваша вина. Уж больно у него конь хорош. А ты чего это сразу на холм рванул? — обратился он к Саньке. — Разве тебе было ведомо, что я здесь нахожусь?
— Какое там, дядя Гриша. Просто с холма бой виден лучше. Я хотел вас разыскать, чтобы драться в вашей тысяче.
— Эко вояка нашёлся, — смерив насмешливым взглядом Саньку, иронично усмехнулся Иван. — Нам такие в тысячу ох как надобны.
— А ты зря смеёшься, воин, — строго произнёс тысяцкий. — Я видел его в бою, и, поверь мне, отваги ему не занимать, и рубится он не хуже опытного ратника.
— Может быть, может быть, — недоверчиво пробубнил Иван, оценивающе посмотрев на Саньку. Неожиданно он тронул коня и медленно объехал вокруг Орлика.
— Ну, что скажешь? — с интересом наблюдая за десятником, спросил тысяцкий.
— А то и скажу, — с изумлением произнёс Иван, — что это боевой конь, чистокровный. Он стремителен, отважен, как дьявол зол и словно пёс предан своему хозяину. Таких я ещё не видывал. Что касаемо оружия, то два меча надёжно и удобно прикреплены по разные стороны седла. Их легко можно выхватить в любой момент даже на полном скаку. Оба меча легки, добротны и на удивление востры. Так же умело прикреплены к седлу аркан и колчан со стрелами. В бою они не будут помехой, а при случае ими ловко можно воспользоваться.
— Ты, десятник, зорок и внимателен. Откуда такие воинские познания? Видать, в ратном деле не новичок.
— Верно, не новичок. С малых лет меч держу и коней объезжаю. В мирное время я оружейных дел мастер. В ратное — воин-конник.
— Вот такие, Саша, славные у меня десятники, — похлопав по плечу мальчика, пробасил тысяцкий. — Что-то мы разговорились, — спохватился он, — надо бы глянуть, что там, на поле боя.
В битве, казалось, ничего не изменилось. Но намётанным глазом старый воин сразу определил: подалось войско русичей назад. Не намного, но подалось.
— Теснят наших татары, дюже теснят, — проворчал Иван. — Вон, их конница на две стороны мчится, никак с флангов хотят охватить.
— Не без глаз. Вижу, — мрачно отозвался тысяцкий. — Пусть попытаются. Но сколько бы они ни старались, не обойти им войско наше. Предвидел сие князь Владимир, в лесу, по краям войска, несколько сот лучников и ратников скрыл. Так что они встретят басурман, отменно встретят.
— Смотрите! — воскликнул Санька показывая рукой на маячившее вдалеке знамя. — Что это там происходит?
Все разом подались вперёд. И действительно, вокруг знамени происходило что-то странное. Оно то пропадало, то неожиданно вновь появлялось.
— Рубятся, ох как там сейчас рубятся, — произнёс воин, стоящий рядом с Санькой. — Но что-то снова стяга не видно.
— Не суетись, появится. Не может не появиться, — хрипло проговорил десятник.
Воины ждали, напряжённо затаив дыхание, с надеждой устремив взоры туда, где ещё недавно развевалось знамя, но оно так и не показалось.
— Захватили, нечисти поганые, знамя. Захватили, — заскрежетал зубами тысяцкий.
— Стойте, — взволнованно заговорил Санька. — Если татары захватили знамя, то они попытаются вынести его из боя. Но при такой давке и неразберихе, когда, к тому же, вокруг свистят стрелы и сверкают мечи, на это у них уйдёт немало времени.
— Что ты этим хочешь сказать? — мрачно спросил десятник.
— А то, что мы успеем прорваться к ним в тыл. И как только они выйдут из поля боя, мы неожиданным ударом отобьём у них знамя.
— Твой замысел невыполним, Саша, — покачал головой тысяцкий  — Это же настоящее безумие.
— Значит, пришло время для безумия, — воскликнул Санька.
Он сорвался с места и, стремительно взлетев на коня, крикнул.
— Извиняй, дядя Гриша, но другого выхода нет.
— Стой! — рявкнул тысяцкий. — Стой! Куда ж ты, сорвиголова, без шлема, без подмоги?
Но было поздно. Орлик уже во весь опор нёс Саньку по склону холма вниз.
— Эх, Саша! Эх, пострел! — сокрушённо проговорил старый воин. — И откуда ты только свалился на мою седую голову?
— Куда это он? — удивился Иван. — Никак знамя отбивать? Он что, помешанный?
— Возможно. Только знаешь, десятник, побольше бы мне в тысячу вот таких помешанных. А теперь слушай, — тысяцкий заговорил резко и жёстко. — Скажи своему сотнику Митрофану, чтобы он с воинами немедля стрелой мчался в тыл татарам. Скакать надобно с левой стороны поля боя, скрытно, по лесу. И что бы ни случилось, в бой не вступать. Надо бы найти Сашу и помочь ему. Ведь, как ни крути, но есть в его сумасшедшем замысле хоть малая, но надежда на спасение знамени, а ею грех не воспользоваться.
— Не волнуйся, тысяцкий. Кони у нас в сотне добрые — ветром промчимся. А отыщем мальца, если придётся, костями ляжем, а ему подсобим.
— Хорошо, десятник. Только не мешкайте. Поспешайте. Да поможет вам Бог.
Как только скрылся из виду десятник со своими ратниками, Григорий вновь внимательным взором окинул поле боя. Потеснили татары русское войско, изрядно потеснили. Хоть и рубятся русичи, словно одержимые, не щадя живота своего, но разве одолеешь силищу такую. Воин нахмурился. Глубокие морщины пролегли на его лбу. Он хорошо видел, что если слева и в середине боя русичи ещё держатся, и неплохо держатся, то справа создалось крайне опасное положение. Там чуть больше сотни ратников каким-то чудом противостоят несметному полчищу татар. «Надо бы помочь, — подумал он, — спешно помочь, а иначе обойдут нас басурмане и в тиски зажмут». Быстрым шагом он вошёл в ельник, где стоял его конь. Вдруг рванул ветер, и тяжёлая тень, упав откуда-то сверху, стремительно заскользила по земле. Не прошло и минуты, как ослепительно яркий солнечный день поглотил зловещий лиловый сумрак. Тысяцкий посмотрел на небо. Огромные серые тучи с грязно-розовыми подтёками беспорядочно громоздились до самого горизонта. «Снова гроза. Будь она неладна, — в сердцах подумал он. — Хотя, кто знает, для кого-то это, возможно, Божье спасение, а для кого-то кара небесная. Эх, ведать бы, — усмехнулся своим мыслям воин, вскакивая в седло, — что нам уготовлено».

Орлик, казалось, не мчался, а летел сквозь заросли леса. Санька, слегка привстав на стременах, наклонился к шее жеребца, спасаясь от летящих навстречу мохнатых еловых лап. Иногда совсем рядом, угрожающе блеснув, с лёгким жужжанием проносились стрелы, раздавался яростный крик или пронзительный вопль, но мальчик ни на что не обращал внимания. Зорко всматриваясь вперёд, в лесную чащу, он, как заклинание, шептал:
— Только бы успеть. Только бы успеть.

Десять татарских всадников, яростно крича и проклиная на своём пути всё и вся, с неимоверным трудом вырвались из битвы. Сразу же пришпорив лошадей, они галопом понеслись к своему лагерю, находящемуся в версте от поля боя.
«Добрые вести должны лететь к повелителю быстрее ветра», — думал, улыбаясь, Азим, то и дело погоняя низкорослого гнедого жеребца. Охваченный восторгом и радостным ликованием, он не замечал, как товарищи по оружию украдкой бросали в его сторону завистливые взгляды.
Причина столь хорошего настроения у вечно угрюмого и нелюдимого Азима была в том, что сейчас в левой руке он крепко сжимал знамя урусов. В жутком кровавом побоище невозможно было увидеть, чья сабля первая опустилась на знаменосца. Но Азиму повезло, он подоспел вовремя и, изловчившись, вырвал знамя уже из безжизненных рук уруса. Скоро, совсем скоро, склонив голову и преклонив колени, он положит свой драгоценный трофей к ногам великого полководца Аслана Бека и получит из его рук щедрое, очень щедрое вознаграждение. Сопровождающие воины тоже не будут обделены вниманием повелителя.
Краем глаза Азим заметил, что с правой стороны к ним стремительно приближается на чёрном жеребце всадник. «Наверное, он тоже хочет примазаться к моей славе, — усмехнулся Азим. — Ну что ж, пусть. Мне не жалко. Чем больше сопровождает меня воинов, тем важнее и значимей я выгляжу».
Прошло совсем немного времени, а всадник был уже совсем близко.
«Какой быстрый конь! — удивился Азим. — Да это же урус!» Воин глазом не успел моргнуть, как в воздухе мелькнуло лассо. Чёрная петля мгновенно захлестнула знамя. Азим почувствовал чудовищный рывок, и древко знамени выскользнуло из его руки.
— Шайта-а-а-ан! — истошно завопил Азим.
Санька, с ловкостью жонглёра поймав знамя, оглянулся. Татары, на полном скаку разворачивая коней, поднимали луки. Мальчик пригнулся и, пришпорив Орлика, понёсся во весь опор к виднеющемуся вдали лесу.
— Убрать луки, — заорал Азим. — Этого уруса надо брать живым. За него назначена награда. Очень большая награда.
Вихрем неслись татары, сверля жадными взорами маячившего впереди всадника. Привстав на стременах, они плетьми нещадно подгоняли своих лошадей, но расстояние между дерзким урусом и ними не сокращалось. «Ничего. Ничего, — успокаивал себя Азим. — В лесу этого бешеного шакала мы поймаем. Там наши кони порезвее будут, нежели его жеребец».
Лес совсем близко. Урус уже нырнул в его чащу. Вдруг среди деревьев что-то сверкнуло. Хитрый и подозрительный Азим насторожился. Смутно предчувствуя недоброе, он резко изо всех сил натянул поводья. Конь дико заржал, взвился на дыбы и, неожиданно захрипев, рухнул на землю. Воин едва успел кубарем скатиться с седла. Он попытался подняться, но три стрелы, впившись по самое оперенье в грудь, опрокинули его на землю.
— Опустить луки, — зычно прокричал Митрофан.
— Кажись, всех положили, — вскакивая в седло, произнёс десятник Иван.
— Татарам-то по заслугам воздалось, а вот что коней побили — жалко, — проговорил кто-то из ратников. — Ишь, ещё хрипят родимые.
— Ведомо жалко, — нахмурился Иван. — Животина, она ни в чем не повинна. Но стрела, даже пущенная умелой рукой, находит порой не того, кого нужно. Все, что мы можем сделать для них, так это добить, дабы не мучились, сердешные.
Десятник кивнул, и трое ратников, потупив взоры, обнажили мечи.
— Вот ты, однако, какой! — подъезжая к Саньке на кауром жеребце, с удивлением протянул Митрофан.
Сотник был небольшого роста, но на удивление широк в плечах и крепко сложен. Седая окладистая борода, большой красноватый нос, карие глаза, излучающие весёлость и озорство, говорили о его приветливости и добродушии.
— Много о тебе слышал дивного, — продолжал он. — Но за слухи я и ломаного гроша не дам, ибо сужу о человеке не по тому, что о нем говорят, а по деяниям его, а в деле я тебя только что видел. Не скрою, поражён. Не каждому такое по плечу совершить. Одно слово, молодчина! Но чудно мне всё-таки, Саша, ты совсем ещё отрок, а уже воин, хороший воин.
— Да обычный я воин, — покраснев, произнёс Санька.
— Эва, зарделся, словно девица красная, — улыбнулся сотник. — А мы едва сюда поспели, да и чудом тебя нашли. Видно, Господь подсобил. А ты, поди, уже и не надеялся на подмогу?
— Напротив. Я был уверен, что дядя Гриша меня в беде не бросит. Не такой он человек. А я вас издалека заприметил. Вот и направил коня к вашему укрытию.
— Зорок ты, очень зорок, — поразился Митрофан и неожиданно, весело расхохотавшись, произнёс, — а мы тут хоронимся за деревьями, ветками прикрываемся, словно змеи по земле ползаем, мараемся, дабы враг не учуял, а ты нас чуть ли не за версту углядел. Да, хороши мы! Ой, как хороши. Прямо тебе скажу, — уже серьёзно проговорил сотник. — Думал, напрасно тысяцкий нас послал прямо в пасть басурманам. Не видел я в его затее ничего здравого и разумного. А вот оно как вышло гладко, ни одного человека не потеряли, а знамя у басурмана отобрали. И в этом заслуга твоя, и не малая.
— Да ладно, — смущённо произнёс Саша. — Не подоспей ты вовремя со своей сотней, неизвестно, что ещё было бы.
— Будет тебе, — махнул рукой сотник. — А теперь, вот что я мыслю. Надо бы знамя немедля, пока татары не спохватилась, тайно, скрытно в лагерь наш привезти, а потом уж, при случае, в войско возвратить.
— Извини, — твёрдо сказал Санька. — Но я считаю это плохая идея. Нет времени у нас со знаменем по лесам скакать. Да ещё и неведомо, что нас там ждёт. По моему разумению, коли мы за спиной у татарина, надо ему в спину и ударить. Неожиданно ударить.
— Эва ты прыткий какой, — оторопел сотник.
— А чего, сотник, — весело зашумели вокруг ратники. — Малец-то прав.
— Надо бы пощекотать между лопаток нехристя.
— Пониже спины копьишком поколоть.
— Стрелами досыта попотчевать.
Митрофан поднял руку. Ратники затихли. Долгим строгим взглядом он посмотрел на своих воинов. Неожиданно в глазах сотника вспыхнули озорные огоньки. Он улыбнулся и громко рявкнул:
— А потеха-то будет славная!
Ратники радостно загалдели, со всех сторон, сопровождаемые громким смехом, посыпались колкие шутки и острые словечки.
— А тебе, Саша, — тепло посмотрев на мальчика, произнёс сотник, — быть знаменосцем. Ты эту великую честь смелостью и бесстрашием заслужил. Так ли я говорю, воины мои? — обратился он к ратникам.
— Верно говоришь, сотник. Верно! — одобрительно закричали ратники.
— Тише, други, — поднял руку Иван. Оглядев притихших ратников, он громко заговорил. — Вы меня знаете. Я не умею кривить душой, меч держу крепко и к врагу в бою спиной не повернусь. И скажу вам прямо. За этим юным воином я готов идти и на войско басурманское и в огонь, и в воду.
— Чего тут говорить, — выкрикнул кто-то из ратников. — Верный выбор. Справедливый. Быть юному воину знаменосцем.
— Справедливый, справедливый, — вновь зашумели ратники.
Санька с невиданным волнением смотрел на окруживших его воинов. Они, все как на подбор рослые, могучие, со шрамами многочисленных сражений на суровых лицах, с взорами, горящими отвагой и презрением к смерти, они доверили ему знамя. Своё знамя. У мальчика запершило в горле, как-то сразу стало трудно дышать. Он слегка наклонился и незаметно вытер предательски выступившую слезу. С трудом справившись с собой, Санька кивнул головой и тихо, срывающимся голосом проговорил:
— Спасибо.
— А теперь к бою, к бою готовься! — встав на стремена, зычно покричал сотник. — А ты, Саша, — вполголоса произнёс он, — коль предложил в спину ударить ворогам, помоги рассудить, как ловчее это сделать, дабы людей уберечь и потрепать басурмана как следует?
— Самое лучшее, что мы можем сделать, так это атаковать внезапно и стремительно, — ответил Санька. — Скорей всего, князем Владимиром уже брошены в сечу все запасные полки. Но враг ещё силен, очень силен. И кто знает, возможно, наш удар не только ослабит его натиск, но и принесёт нам долгожданную победу.
— Согласен с тобой, Саша. Разумны твои слова, мудры, а вот без шлема идти в бой это не гоже. Я бы с великой радостью отдал тебе свой, но ты в нем попросту утонешь. Ведь мой кочан, — и сотник, рассмеявшись, постучал по своей голове, — поболе твоего будет.
— Спасибо, сотник, — улыбнулся Санька. — Конечно, со шлемом сподручней и безопасней, но коли его нет, не велика беда, и без шлема разить супостата можно.
Пошёл мелкий дождь. Мальчик посмотрел на небо. Сотник невольно проследил за его взором. Небосвод походил на чёрно-серое безбрежное море, охваченное страшным ураганом. Увенчанные кроваво-алыми лохматыми гребнями, дыбились, взметались вверх чёрные тучи, словно гигантские волны. А в их недрах, вспыхивая яркими зарницами, зарождалась гроза.
Рванул ветер. Задрожало древко в Санькиной руке, и тёмно-синий стяг с изображением лика Иисуса Христа, всколыхнувшись, затрепетал. Божественный образ словно ожил. Взор Иисуса, ранее казавшийся спокойным и умиротворённым, сейчас был невиданно суров и строг.
Сотник, зачарованный и потрясённый, застыл на месте. Через мгновенье, придя в себя, он снял шлем и, благоговейно перекрестившись, едва слышно зашептал:
— Господи всемилостивый, Господи всемогущий, помоги нам. Бурей своею, смерчем своим, грозою огненной посей в душах врагов наших великое смятение, ужас невиданный. Обрати их в бегство безоглядное. Как ветры гонят пыль, как вихри гонят прах, так и ты силой своей неиссякаемой гони врагов наших с земли русской. Да будет так. Аминь.
Вновь осенив себя крестным знамением, он надел шлем и громко крикнул:
— Пора!
               
                Глава 15
                Плен

Князь Владимир, отразив удар, со страшной силой опустил свой меч на голову нападавшего. Тот, тяжело охнув, вылетел из седла прямо под ноги разъярённых лошадей. Пришпорив жеребца, князь взлетел на пригорок. Чёрной тенью за ним последовал монах Серафим. Вытерев струившийся по лицу пот, Владимир прищуренным взором окинул поле боя. Вокруг бурлило, ревело, рычало людское море. И средь него жуткими островами громоздились окровавленные туши лошадей и изувеченные тела людей. Удушающий, тяжёлый запах смерти пропитал неподвижный грозовой воздух. И даже начавшийся дождь не принёс ни желанную прохладу, ни спасительную свежесть.
— Нажимает, нажимает нещадно на нас басурман, — произнёс Владимир. — Выстоят ли ратники, выдюжат ли?
— Выдюжат, государь, — сурово ответил монах. — Такие богатыри всё выдюжат.
— Эх, Серафим, нам бы помощь, хоть самую малую подмогу. А где же знамя? — спохватился князь. — Знаменосец где?
— Вон там.
И Серафим, молча подняв меч, показал вдаль, за татарскую рать, туда, где грозовые тучи, сверкая зарницами и утробно рыча, серым мраком ползли по земле.
— Но я ничего не ви…
Владимир не успел договорить, как раздался гром, такой чудовищной силы, что по земле пробежала дрожь. Неистово заржали, кони. Сражающиеся, кто в страхе, кто не удержавшись на ногах, рухнули на землю. И тишина. Наступила пронзительная, тугая, словно натянутая струна, тишина. Затихли вопли, стоны, звон клинков, затих рёв боя. И эту жуткую тишь вдруг пронзил оглушительный треск молнии. Кривым ослепительным клинком она распорола небеса, и в образовавшую узкую брешь ярким потоком хлынул солнечный свет, залив золотым сиянием не видимых ранее скачущих ратников. В сверкающих доспехах, на могучих конях, они были похожи на небесных воителей. А впереди этого чудного воинства, словно грозный ангел, на чёрном жеребце скакал юный воин. В левой руке он держал знамя русского войска, а в правой — сияющий голубоватым светом меч. Сопровождаемые неумолкаемыми раскатами грома, вспышками молний, воем поднявшейся бури ратники, подняв мечи, стремительно неслись на татар.
— Шайтаны. Небесные шайтаны, — в страхе закричали татары и, побросав оружие, бросились врассыпную.
— Чудеса, да и только, — с удивлением прошептал князь и, подняв меч, громко крикнул. — Други мои верные, отважные воины мои, Господь с нами! Знамя с нами! Вперёд!
Если задние ряды татарского войска, объятые невиданным ужасом, уже мчались без оглядки к своему лагерю, то передние ещё ожесточённо сражались, но неожиданно мощный натиск русских вскоре и их обратил в паническое бегство.
Владимир устало снял шлем, глубоко вздохнул и, закрыв глаза, запрокинул голову. Крупные капли дождя приятно освежали разгорячённое лицо, смывая кровь, грязь и усталость. Гроза прошла. Но приглушённый громовой рокот всё ещё звучал где-то далеко-далеко за лесом. А дождь лил и лил, как из ведра.
— Господи, как хорошо? — разведя руки в сторону, прошептал князь.
— Что хорошо? — удивлённо спросил монах.
— Что идёт дождь, хорошо, — не раскрывая глаз, ответил князь. — Ты только почувствуй, Серафим, какая благодать.
Монах, прищурившись, посмотрел на небо и, неожиданно улыбнувшись, произнёс:
— Да, истинная благодать. И телу, и душе благодать.
— Вот то-то и оно.
В серой занавеси ливня показался воевода.
— Князь, — приговорил он, осадив коня. — Большая часть войска татарского смята и побита, а те, кто в живых остался, бегут без оглядки. Наши конники гонят их по пятам и нещадно бьют.
— Хорошо, Добрыня, хорошо. Только надобно их известить, чтобы возвращались, ведь ночь уже не за горами. А что до татар, то пусть бегут. Ведь раненый шакал — это не волк. У него от страха глаза велики и разум помутнён. Пусть в стаю свою этот страх несёт и сеет его там. Нам от этого только польза. А вот скажи мне, — и князь пристально посмотрел на воеводу. — Откуда этот знаменосец взялся, ты вроде как другого назначал?
— Назначал, — нахмурился воевода. — Но порубили его басурманы окаянные. Числом невиданным налетели и порубили. Более того, они и знамя сумели захватить. А Александр, так мальца зовут, не только хитростью да удалью невиданной знамя из лап супостата вырвал, но и повёл ратников в бой, которые на подмогу к нему пришли. Откуда взялся он, одному Богу известно. Его тысяцкий Григорий перед боем во время объезда в лесу повстречал, а затем и в войско привёл.
— И откуда этот сокол к нам залетел? Может ты, Серафим, знаешь? — и князь, прищурившись, внимательно посмотрел на монаха.
— Не ведаю я, князь, — пожал плечами монах. — Да и важно ли это. Значимо лишь то, что он знамя спас, а потом в бой с ним пошёл.
— И то верно, — согласился Владимир и, задумчиво взглянув на воеводу, произнёс: — Добрыня, найди мне этого знаменосца, хочу посмотреть на него как следует да и словом перемолвиться.
— Извини, князь, не найти мне его сейчас. Я слышал, что он вместе с сотней ратников за Аслан Беком погнался, дабы пленить лиходея.
— С сотней говоришь? — удивлённо воскликнул Владимир. — Эх, дурни безголовые. Да Асланбека пять сотен лучших воинов охраняет, а то, может, и поболе. Вот что я тебе скажу, воевода, собери-ка мне тысячу конников, да побыстрее, надо бы ратников из беды выручать.
— Да княжье ли это дело по лесам скакать и…
— Обижаешь, Добрыня, — резко оборвал воеводу Владимир. — А что, князь уже не воин? Или князю уж зазорно помогать простому люду, который за него и за землю русскую кровь проливал? Ты же видел знаменосца и тех ратников в бою, что ж теперь их за великие воинские деяния на растерзание ворогу отдать? Не бывать такому.
— Да я что, я ничего, — обиженно пробубнил воевода. — Я к тому, что мы бы и сами справились.
— Вот и справимся. Вместе справимся, а теперь скачи, поспешать надобно.

Митрофан перевёл коня с крупной рыси на шаг и, проехав десяток метров, остановился. Ратники последовали его примеру.
— Небольшой отдых нам не помешает, — сказал он Саньке. — Асланбек всё равно никуда не денется, и до ноченьки мы его догоним, обязательно догоним.
Он устало слез с коня и, осмотрев сбрую, стал подтягивать подпруги.
— Я думаю, нам не стоит преследовать татарина, — задумчиво произнёс юный воин.
— Ты хочешь сказать, — возмутился сотник, — что эту гниду надо отпустить на все четыре стороны, чтобы он с новым войском двинулся на Русь?
— Я хочу сказать, что твои люди чертовски измотаны боем. К тому же в азарте погони мы теряем осторожность. Ведь ежу понятно, что Асланбек окружил себя не одной сотней воинов, которые, скорее всего, не участвовали в сечи, а это значит, их кони свежи, а они полны сил. На усталых лошадях мы не сможем догнать татар, если только они сами не позволят нам это сделать.
— Как это?
— Очень просто. Аланбек устроит засаду. И тогда нас ждёт неминуемая гибель.
— Знаменосец, если бы я не видел тебя в бою, то за этот бред, который ты сейчас несёшь, я бы назвал тебя трусом.
— Это говоришь не ты, сотник, — спокойно ответил Санька, — это говорит твоя злость. Да, в бою ты потерял немало своих воинов и своих товарищей. Злость, обида и негодование разрывают твоё сердце на части, но не позволяй всем этим чувствам овладеть твоим разумом. Иначе же из доблестного сотника ты превратишься в безумца, который, ослеплённый жаждой мести, погубит себя и своих людей.
— Ты слишком мал, чтобы читать мне проповеди, — рявкнул Митрофан и, сверкнув глазами, зычно крикнул, — эй, Иван, поди сюда.
Иван не спеша подъехал к сотнику.
— Извини, Митрофан, но я слышал ваш разговор, — произнёс он. — И думаю, что знаменосец прав.
— Вы что, сговорились? Аль ты забыл, десятник, кто здесь старшой? Тут я решаю, кто прав, а кто не прав. Сопроводи-ка, лучше, знаменосца в лагерь. Свой долг он уже выполнил, и теперь ему, как, собственно, и знамени, надобно быть в войске.
Иван в недоумении пожал плечами и, кивнув мальчику, тронул коня.

Санька и Иван выехали из лесной чащи на небольшую поляну. Лошади зафыркали, замотали головами и потянулись к сочной траве. «Подустали да проголодались родимые, — подумал Иван. — Их бы сейчас напоить да на луга на выпас отпустить. Вон какая травушка в этом году уродилась, пышная да густая, хоть сам ешь». Десятник посмотрел на мальчика и, задумчиво покачав головой, произнёс:
— Ну что тут поделаешь, Саша, коль Митрофан в тебе более не нуждается. Ты на него обиды не держи. Ведь по существу человек он добрый, понятливый, и сотник он отменный, и рубака славный. Но бывает, на него словно что-то находит, как будто бес его душу бередит, и тогда ему весь свет не мил, и злоба, и ярость из него пышет, как из горнила пламя. В такую пору ему лучше не перечить.
— Да какая тут может быть обида? И против его слова не мыслил идти. Лишь совет дал. Беспокоюсь я. Ведь он себя и ратников своих может погубить. Ни за что погубить.
— Что верно, то верно, — невесело проговорил Иван. — Но что тут теперь поделаешь. Бог даст, беды не случится.
Он огляделся. Дождь уже прекратился. Небо светлело, влажный лес вокруг ослепительно блестел. Десятник глубоко вздохнул и, блаженно потянувшись, произнёс:
— Ах, друг мой Саша. Не перестаю я дивиться мудрости и деяниям Господа нашего. Посмотрите-ка, какая лепота вокруг. А ведь недавно сеча была страшная и кровавая. А он водицей небесной жаждущих напоил, раны омыл, кровь, грязь с земли смыл, дабы она красотой своей дивной глаз радовала.
— Хорошо сказал, дядя Ваня, — улыбнулся Санька, придерживая Орлика. — Очень хорошо. Только вот если бы Господь ещё очистил и души людские от злости, ненависти и зависти, было бы тогда совсем замечательно.
— Вот тут, Саша, ты не прав. Каждый за свою душу, как и за свои думы, сам в ответе. Не Господу, а нам их надобно оберегать и держать в чистоте праведной.
Неожиданно Орлик, вскинув голову, тревожно заржал.
— Берегись, дядя Ваня, — крикнул Санька.
Но было поздно: сразу несколько стрел ударили десятника в грудь. Мальчик, пришпорив жеребца, выхватил меч, но наброшенная волосяная петля, сдавив горло, вырвала его из седла.

Ночь, рассыпав гирлянды звёзд на чёрном  бархате неба, укутала землю влажной темнотой. Асланбек стоял перед ярко горящим костром и в свете плещущих языков пламени с любопытством рассматривал лик Иисуса Христа, вышитый на тёмно-синем полотне знамени. «Вот ты, оказывается, какой, Бог урусов, — подумал он. — Слышал о тебе и о твоей жизни читал немало, но всё равно так и не уразумел, ради чего и ради кого ты такую лютую смерть принял». Аккуратно наматывая на древко знамя, Полководец самодовольно улыбнулся — ценный и редкий трофей. Не зря засаду устроил. Бой жарким был, кровавым. Как бешеные псы сражались урусы, но разве могли они противостоять лучшим татарским конникам, которых три сотни было. Полегли русичи, все до единого полегли, но с собой в мир иной они немало и татарских воинов взяли. И всё-таки, несмотря ни на что, полководец был доволен. Именно сейчас он держал удачу за хвост. Да, битва с войском Владимира была проиграна, и в связи с этим, казалось, рухнула тайная надежда свергнуть Тимура, но, как говорится, нет худа без добра. Сейчас в его руках и знамя урусов, и их загадочный неуловимый знаменосец, и странный сияющий меч. Не об этом ли мече как-то в минуты откровения доверительно рассказал ему духовный наставник Тимура шейх Мир Сейид Береке . Он говорил, что где-то в обширных землях урусов, в густых непролазных дебрях спрятан меч их Бога. И тот, в чьих руках окажется этот удивительный клинок, станет не только величайшим воином, но и властелином мира. Что ж, видно ему, Асланбеку, предначертано быть самым могущественным ханом и поставить весь мир на колени. Теперь благодаря этому чудесному мечу он возглавит многотысячное войско, а Тимур, этот безродный разбойник, как паршивый шакал будет лизать ему сапоги. полководец положил знамя на землю и взял в руки меч знаменосца. Неожиданно от самой рукояти меча по зеркальному обоюдоострому клинку, ослепительно вспыхнув, пробежали голубоватые огни.
— Какое великолепие! — восхищённо прошептал он. — Да, Бог урусов знал толк в оружии.
Полководец задумался. Этот меч явно заговорён и служит только урусам, а вернее пленённому знаменосцу. Но как сделать так, чтобы он был верен и подчинялся только ему, Асланбеку. Как с его помощью одерживать победы? И куда только запропастилась ведьма, возможно, она подсказала бы, что делать. Хотя можно обойтись и без неё.
— Эй, — крикнул полководец телохранителям, — позовите-ка сюда лекаря.
Лекарь Очибат, высокий, невероятно тучный старик, пользовался уважением и особым расположением Асланбека. Он был искусным целителем, говорил на многих наречиях и языках, в совершенстве знал язык урусов и, что очень важно, участвовал в походе с ханом Тохтамышем на Москву.
Очибат неспешным тяжёлым шагом вышел из темноты и, скрестив руки на своём огромном животе, смиренно произнёс:
— Звал, господин?
— Да, и очень надеюсь, что я не потревожил твой сон, мой друг.
— Какой уж там сон, повелитель, предчувствие, что урусы идут по нашему следу, не даёт мне сомкнуть глаз.
— Ты слишком мнителен. Уверен, что твои опасения напрасны. Владимир, скорее всего, сейчас празднует победу. Но его радость и почивание на лаврах будут недолгими. Совсем скоро я превращу Русь в огромное пепелище, а всех князей, как диких зверей, посажу в железную клетку.
— Да поможет вам Аллах.
— Он уже помог, мой друг. Я знаю, что ты немало просвещён и обладаешь великими знаниями. Скажи мне, что ты думаешь об этом оружии.
И Асланбек протянул лекарю меч. Очибат, охваченный необычным волнением, подался вперёд.
— О, Аллах, — удивлённо прошептал он. — Это чудо не мог сотворить человек.
С величайшим благоговением, внутренним трепетом и страхом он взял сияющий клинок.
— Все великие полководцы, — с восхищением продолжал он, — с далёких незапамятных времён желали, грезили, мечтали найти этот меч. Мне кажется, что великий хан Тохтамыш не ради наживы ходил на Русь, ведь она была разорена многочисленными набегами, невиданными поборами и данью. Так что брать там было нечего. Поговаривают, что поиск этого меча — вот что являлось основной целью его похода.
— Твои слова удивительны и подтверждают то, что я уже ранее слышал об этом клинке. Но скажи мне, друг мой, как раскрыть его чудесную силу? Что необходимо сделать, чтобы он служил мне?
— Надо, чтобы знаменосец отрёкся от этого меча, отрёкся от всего того, что связывает его с ним. То есть от своей веры, от своего Бога, своей земли.
— Зачем так всё усложнять? Может быть, проще его убить?
— В данном случае проще не значит разумно, — покачал головой лекарь. — Ибо меч крепкими узами навечно будет связан с душой погибшего. И тогда ни вы, мой господин, и никто другой никогда не овладеет его великой силой.
— Так не будем же терять время, — нетерпеливо воскликнул Асланбек. — Эй, привести сюда знаменосца.
— Он без сознания, повелитель, — склонив голову, произнёс стоящий рядом воин.
— Тогда притащите эту падаль, немедля изготовьте крест с человеческий рост и вкопайте его рядом с костром.

Санька почувствовал, что его кто-то сильно трясёт.
— Урус, урус, — визжал чей-то голос над самым ухом. — Очнись, урус.
Резкий тошнотворный запах, ударив в нос, всколыхнул сознание, резью отозвался в груди. Мальчик закашлялся и с трудом открыл глаза. Трава, грязные сапоги, освещённые яркими багряными всполохами костра, а чуть дальше непроглядная тьма — всё это плыло, качалось, кружилось, сливалось в тёмно-рыжие пятна и вновь обретало ясность.
— Почтеннейший Очибат, — услышал Санька над собой голоса, — я уверен, что твои нюхательные настои и мёртвого поднимут из могилы.
— Вы не так уж и далеки от истины, мой господин. Этот урус уже одной ногой стоял в преисподней. Поднимите его и приступайте, только не очень-то усердствуйте, иначе он отдаст своему богу душу ещё до того, как вы услышите от него то, что вам нужно.
Саша почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его и поставили на ноги. Он качнулся, но его тут же, грубо схватив за шиворот, поддержали. Чувство опасности мобилизовало волю и сознание, глаза обрели обычную зоркость, тело постепенно наливалось силой. Теперь Санька уже прочно стоял на ногах и дерзко, с вызовом смотрел на стоящих перед ним воинов.
— Он уже полностью пришёл в себя, господин, — с любопытством смотря на юного воина, проговорил лекарь.
— Вижу. Но не уходи, мой друг, думаю, что твои настои нам ещё не раз пригодятся. Ты, знаменосец, — обратился Асланбек к Саньке, — далеко не батыр и к тому же ещё очень юн, всё же смог немало моих лучших воинов отправить к праотцам. Но за твоей удачливостью стоит не сила, не воинское искусство, а Божественный меч. Только благодаря его колдовским чарам ты одерживал победы.
— Развяжи мне руки, — усмехнулся Санька, — и дай любой клинок или лук со стрелами, и я на ваших шкурах покажу, что стоит за моей удачливостью.
— Пришло время расплаты за гибель моих воинов, — сверкнув глазами, продолжал полководец. — Отрекись от своей веры, от своего меча, и ты умрёшь быстро. Так быстро, что не заметишь, как окажешься на небесах. В противном случае тебя ждут страшные мучения и после чудовищной смерти душа твоя вечно будет гореть в огненном чреве ада.
— Ты что-то путаешь, татарин, — с издёвкой произнёс юный воин. — Разве могут небеса принять того, кто отрёкся от своей веры и своего Бога?
— Отрекись. Отрекись, — подскакивая к Саньке, прорычал Асланбек. — Нужно быть идиотом, умалишённым, чтобы веровать в того, кто послал своего сына на страшную смерть.
— Значит, считай меня идиотом и умалишённым.
— Сколько упрямства, высокомерия в твоих словах, — задыхаясь от ярости, шипел в лицо мальчику полководец. — Но ты говоришь так потому, что не был в шкуре распятого Христа и не познал и сотой доли его страданий. Ну что ж, я предоставлю тебе возможность почувствовать всю прелесть пребывания на кресте. На нём, я уверен, ты запоёшь по-другому.
Асланбек, тяжело дыша, отошёл от пленника и, взмахнув рукой, рявкнул:
— Распять его. И если не найдёте гвоздей, пригвоздите его руки к распятию стрелами. Так будет даже романтичней, не правда ли, знаменосец?
Санька, плотно сжав губы, ничего не ответил. Двое рослых воинов, подхватив его, потащили к кресту. Невыносимая боль обожгла ладони, помутила разум, перехватила дыхание. Мальчик, захрипев, заскрежетал зубами, сдерживая рвущийся наружу крик.
— Даже не застонал, — изумлённо произнёс Очибат. — Этот знаменосец, видно, сотворён из кремня?
— Немного терпения, мой друг. Сейчас мы увидим, из чего на самом деле сделан наш урус. Кажется, Иисуса Христа, когда он был распят, проткнули копьём?
— Да, господин. Это сделал римский сотник Гай Кассий.
— Как непрактично и как жестоко. Нет, мы не язычники и будем действовать гораздо милосерднее. Внесём разнообразие в наш случай. Сейчас я проверю, насколько остра моя сабля и насколько прочна его кольчуга.
В руках Асланбека блеснула сталь. Клинок ударил в плечо Саньки и, высекая искры, скользнул по груди.
— Надо же, — удивлённо проговорил полководец, — кольчуге хоть бы что, да и сабля не затупилась. А ну-ка попробуем ещё раз.
Удары градом посыпались на Саньку. Мальчику казалось, что он попал под камнепад. Дикая боль бросала в жар, разрывала грудь, неистовым стоном сквозь стиснутые зубы рвалась наружу. Асланбек бил зло, остервенело, вкладывая в каждый удар всю свою мощь и силу.
— Да, знаменосец, — яростно кричал он, нанося удары, — твой доспех не уступает моему клинку, но я слышу, как, брызгая кровью, лопается на твоём теле кожа, как трещат, готовые сокрушиться, кости.
Аслан Бек, переводя дыхание, остановился и устало, вложив саблю в ножны, вытер с лица струившийся пот.
— Ну что, урус? Как себя чувствуешь? — криво ухмыляясь, спросил он.
— Неплохо, — заставив себя улыбнуться, ответил Санька. — Очень даже неплохо. Только я не понял, зачем ты саблей махал. Неужели комаров от меня отгонял?
— Что? — вытаращил глаза Асланбек.
— Я говорю спасибо, что от комариков избавил. Уж очень паразиты надоедливые. Так и норовят кровушку испить. Извиняй, друган, но на тебя они жутко похожи. И внешностью, и повадками.
— Не смей так говорить с повелителем, отродье шайтана, — крикнул Очибат и, подскочив к пленнику, с размаху ударил его кулаком по лицу.
— За массаж премного благодарен, — сплёвывая кровавый комок, произнёс Санька. — А то шея совсем затекла, да и за ухом невмоготу чесалось. Я тебе, в признательность, свинья жирная, посоветую по утрам зарядкой заниматься. Возможно, тогда похудеешь и вонять не так сильно будешь, а то разит от тебя дерьмом так, словно ты конского навоза нажрался.
Лекарь, истошно завопив, выхватил из-за пояса кинжал. Но Асланбек перехватил его руку.
— Не горячись, друг мой. Придёт время, и ты вырежешь сердце у дерзкого уруса. Но сначала надо выбить из него отречение. Эй, — обратился он к стоявшим вокруг воинам. — Подложите-ка в костёр дров, да поболее, а то, не ровен час, наш дорогой гость продрогнет, ведь ночи уже далеко не тёплые.
Взметнув в ночное небо облако сверкающих искр, потухающий костёр загорелся с новой силой, ярко осветив поляну и столпившихся на ней татар.
Жар был нестерпимым. Саньке казалось, что его кольчуга раскалилась добела, что одежда вот-вот вспыхнет, словно порох. Пот застилал глаза, губы пересохли и потрескались, с каждой минутой дышать становилось всё труднее и труднее.
— Азман, — окликнул полководец, стоящего в стороне высокого воина с луком в руках, который, слегка прищурившись, угрюмо наблюдал за происходящим. — Мало кто знает, что нет равного тебе в метании стрел. Так похвастай, покажи своё воинское искусство. Твоя цель на кресте. Только не очень усердствуй. Знаменосец мне пока ещё нужен живым. Покалечь его немного, но не более.
Азман поднял лук, и через мгновенье три стрелы, взъерошив волосы Саньки, воткнулись над его головой.
— Попади в глаз. В глаз давай! В глаз! — охваченная диким ликованием, возбуждённо заорала толпа.
Азман сосредоточенно, не спеша наложил на тетиву стрелу.
Неожиданно на середину поляны, шатаясь из стороны в сторону, вышел огромный детина со сверкающим тесаком в руках.
— Ты не лучник, а баран косоглазый, — брызгая слюной, пьяно заорал он. — Я уверен, что тебе даже в осла с двух шагов не попасть. Смотри, как поражают цель настоящие воины. Левый глаз уруса мой, — рявкнул он и взмахнул тесаком. Но вдруг великан выронил нож и, тяжело охнув, рухнул на землю. Из левого глаза у него торчало оперение стрелы.
— Как ты посмел, Азман? — выхватывая саблю, воскликнул Асланбек.
— Во-первых, этот нечестивец непристойно выражался обо мне, о вашем покорном слуге, — склонив голову, спокойно ответил лучник. — Мой повелитель, я посчитал, что тем самым он смертельно оскорбил вас. Во-вторых, вы просили не убивать уруса. Посмотрите на него. Сейчас любая рана, даже небольшая, может стоить ему жизни. И, в-третьих, все кричали «попади в глаз», но никто не уточнил, в чей глаз я должен был попасть.
— Достойный ответ верного и храброго воина, — расхохотался полководец. — А теперь всем отдыхать. На рассвете выступаем.
Асланбек взял знамя, задумчиво посмотрел на пленника и, подойдя к нему в плотную, в полголоса произнёс:
— Знаменосец, я знаю, тебе плохо, очень плохо. Признаюсь, ты удивил меня своей необычайной стойкостью и своим мужеством. Ты бесстрашный воин, и твоя жизнь должна продолжаться, а не обрываться, превращаясь в глупые легенды и сказания. Я сниму тебя с креста, мой искусный лекарь лечебными отварами омоет твои раны, перевяжет и вылечит от недуга. Отныне ты будешь жить в роскоши и богатстве и нищета никогда не постучится в твою дверь. Я полководец Асланбек, в чьих жилах течёт кровь великого Чингиз Хана, именем Аллаха обещаю тебе, что так и будет, если откажешься, отречёшься от своего Бога, от своей веры, от своего знамени.
— Какой же я тогда знаменосец, — с трудом прошептал Санька, — если отрекусь от того, что мне дорого и что для меня свято.
— Что ж, я продолжу. Какой же ты будешь знаменосец, если у тебя не будет стяга. Я предоставлю тебе удовольствие лицезреть, как будет медленно погибать твоя святыня. Скоро то, во что ты веришь, превратиться в пепел. — И, размахнувшись, хан воткнул древко знамени с краю костра в дымящиеся угли. — На рассвете, если не передумаешь, ты умрёшь. А пока поговори со своим Богом, надеюсь, он тебе даст правильный совет.
Санька посмотрел на знамя. Дым под ним стал гуще, извиваясь и колыхаясь, он сизыми щупальцами тянулся к лику Иисуса Христа. Мальчик закрыл глаза. «Неужели это всё», — пронеслось у него в голове. Невыносимое отчаяние и боль помутили разум и бросили в непроглядную темноту. Но через мгновенье какая-то неведомая сила, вырвав из мрака, перенесла его в далёкое прошлое.


От восторга и радости перехватило дыхание. Мелькнуло солнце, небо, верхушки сосен. Глубокий вдох, и бух. Всплеск. Сотни разноцветных пузырей под водой.
— Ну как, братишка, страшно? — выныривая на поверхность реки, услышал он.
— Страшновато, но круто, Лёша, просто супер как круто! А давай тарзанку ещё на один сук выше поднимем.
— А не забоишься прыгать? Ведь высоковато будет.
— Неа! Не забоюсь.
— Эй, маугли, — доносится издалека звонкий голос. — А ну-ка, марш домой. Уже обедать пора.
— Саша, давай быстрее вылезай из воды — мама зовёт.
— Слышу, — выходя на берег, недовольно бурчит он. — А после обеда мы пойдём купаться?
— Тебе же известно, — протягивая полотенце, улыбается Алексей. — Мама не выпустит тебя из-за стола, пока не съешь весь суп.
— Лёша, ты же самый лучший на свете брат!
— Ладно, хитрец, не подлизывайся, давай вытирайся быстрее. Так и быть, с супом я тебе справиться помогу, но второе слопаешь сам. Договорились?
— Договорились.
Они мчатся домой. Впереди высокая песчаная насыпь. Лёша, не сбавляя шага, стремительно забегает наверх. Ему же подниматься очень тяжело. Песок, будь он неладен, при каждом шаге предательски вместе с ним сползает вниз.
— Давай, братишка, ты сможешь, — подбадривает его Лёша. — Тебе ведь уже пять лет. Ты залезешь. Ты сделаешь это.
Забравшись наверх, он с трудом делает несколько шагов. Лёша подхватывает его и, обнимая за плечи, шепчет на ухо.
— Ты молодчина, Саша! Просто молодчина!
— Лёша, а я буду таким же сильным, как ты? — придя в себя, спрашивает он.
— Будешь, братишка, конечно, будешь.
— А знаменосцем, как ты, я смогу стать?
— Станешь. Обязательно станешь. Только никогда, ни при каких обстоятельствах, как бы тебе трудно ни было, не сдавайся.
— А я и не сдаюсь.
— Вот и умница. Так держать!

Неожиданно он попадает в серый безмолвный мир, объятый белёсым туманом. Туман, колыхаясь, струится волнами. Находящиеся вокруг надгробия и кресты в его движущейся толще, плавно раскачиваясь, то слегка поднимаются вверх, то опускаются вниз, словно лежащие под ними неимоверными усилиями пытаются вырываться наружу.
— Какая своевременная и какая приятная для нас обоих встреча, — раздаётся леденящий душу шёпот. — Не правда ли? Сейчас твоя жизнь подобна тонкой нити, готовой в любой миг разорваться. Но зачем дожидаться столь печальной участи, когда умопомрачительная боль разорвёт на части твоё тело, бросит в небытие твой разум, испепелит твою душу. Я предлагаю тебе остаться здесь у меня и возглавить моё великое воинство. Ты юн, безрассудно отважен, в тебе скрыты невиданные силы, и только тебе подвластна таинственная мощь Божественного меча. Я подарю тебе вечную жизнь, все сокровища мира будут возложены к твоим ногам. Любое твоё желание, даже мимолётная прихоть незамедлительно исполнится. Всем своим обидчикам и врагам ты воздашь по заслугам. Да и, собственно, какие у тебя будут обидчики и враги? Никто даже косо не посмеет взглянуть в твою сторону. Перед тобою будут унижаться и лебезить, тебя будут восхвалять, обожать, боготворить.
— О, почтеннейшая королева, — склонив голову, произнёс он. — Я благодарен вам за столь щедрое предложение, но, извините, принять его не могу. Я считаю, что нить моей жизни ещё крепка, и, к разочарованию своих врагов, не собираюсь отправляться в мир иной.
— Ах, эта гордыня и излишняя самоуверенность — извечные спутники ветреной юности. Твой выбор — это выбор глупца. Но не буду тебя переубеждать, чувствую, это бессмысленно, да и к тому же наша беседа и так слишком затянулась. Тебе уже пора в свой замечательный мир, полный предательства, боли и лжи. Иди и наслаждайся всеми прелестями своей драгоценной жизни.
И жуткий хохот приглушённо зашелестел в ватной тишине царства мёртвых.
Санька открыл глаза. От нахлынувшей боли зарябило в глазах, перехватило дыхание. Невыносимая жажда пылала в груди, обжигала горло, кровавыми трещинами покрывала иссохшие губы.
— Пить, — едва слышно простонал мальчик.
— Тебе хочется пить? — раздался насмешливый голос. Из темноты вышел воин, голова его была покрыта надвинутой низко на лоб серой чалмой, из-под которой злым ехидством блестели глаза. В руках он нёс грязное кожаное ведро. — Ты хочешь пить? — снова спросил воин. — Так я тебя не только напою, но и накормлю, урус поганый. — И, размахнувшись, он выплеснул содержимое ведра мальчику в лицо.
Санька едва успел зажмуриться. Обрушившийся поток омерзительной вони вызвал тошноту и кашель.
— У тебя сегодня изысканный ужин, урус, — рассмеялся татарин. — Это помои со стола моего повелите.
— Он что, — откашлявшись, произнёс мальчик, — падаль жрёт?
— Жаль, что мне надо возвращаться к повелителю, иначе бы ты немедленно ответил за свою дерзость. Но я скоро вернусь, так что не уходи далеко.
— Не волнуйся, косоглазый, — едва слышно проговорил Санька. — Не уйду. Мне тут очень нравится. Где я ещё увижу таких клоунов.
Татарин зло сверкнул глазами и, грязно выругавшись, растворился во мраке ночи.
Санька чувствовал чудовищную слабость. С трудом повернув голову, он посмотрел на знамя и ужаснулся. Угли под ним пылали жаром, а основание древка уже жадно лизали языки пламени. «Минуты через две, — в отчаянии подумал он, — а может, даже, раньше огонь полностью охватит стяг».
Саша сжал пальцы, захватив стрелы, которыми были пригвождены его ладони. Стиснув зубы, он подогнул ноги и повис на них всем телом. Раздался лёгкий треск, и мальчик упал на землю.
Лёжа на земле, приглушённо рыча от боли, он зубами вырвал из рук обломки стрел. Хлынула кровь, перед глазами вспыхнули тысячи огней, по щекам покатились слезы.
Неожиданно послышались лёгкие шаги, и из темноты показалась высокая худощавая фигура воина в чалме.
— О, урус, — удивлённо воскликнул он, выхватывая саблю. — Я не знаю, как ты сумел освободиться, но мне доставляет огромное удовольствие видеть тебя скулящим и ползающим у моих ног. Как и обещал, я вернулся, чтобы продолжить наш разговор.
— Ты поступил очень неразумно, — приподнимаясь, прохрипел Санька.
— Что ты там проскулил? — склоняясь над пленником, ехидно произнёс воин. — Просишь пощады? Нет? Говоришь, что я пришёл сюда зря? Это почему же!
— Потому что ты сейчас умрёшь.
Санька рванулся к воину. Едва уловимый стремительный удар, и тот, взмахнув руками, рухнул на спину. Из горла у него торчал обломок стрелы. Мальчик подполз к татарину, взял саблю, с неимоверным трудом, опираясь на клинок, поднялся и, шатаясь словно пьяный, подошёл к костру. Выхватив знамя из огня, он затушил горящее древко. На эти простые действия, ему показалось, ушла целая вечность. Сил больше не было. В висках стучало молотом. Мальчик опустился на землю и, положив рядом знамя и саблю, снял кольчугу и рубашку. Стало легче, гораздо легче. Прохладные струи ночного ветерка, обнимая израненное тело, возвращали силы, притупляли боль, снимали жар. Распоров саблей рубашку на полосы, он перевязал левую ладонь. Правую же ладонь обмотал тканью один раз, потом взял саблю, крепко сжал её рукоять и поверх пальцев, помогая зубами, наложил тугую повязку. «Намертво привязал, — взмахивая клинком, удовлетворённо подумал Санька. — Никакая вражина не выбьет. А это значит, мы ещё повоюем». Поднялся. Воткнул знамя в землю и, широко расставив ноги, стал ждать.
Ночь уже таяла. На черном бархате неба алмазная россыпь звёзд медленно угасала. Серебряный диск луны тускнел и бледнел. Темнота вокруг, смягчаясь, наливалась туманной синевой, в которой уже слышались робкие тихие звуки пробуждающегося мира. Вот, потревоженная кем-то, вскрикнула сойка. В высокой траве застрекотал кузнечик, и, вторя ему, сонно пропищала мышка-полёвка.
Саша прекрасно понимал, что даже под покровом ночи ему не удастся убежать. Любая попытка проскользнуть мимо многочисленных часовых была бы обречена на провал. Но сдаваться он не собирался. Как, собственно, и умирать. Даже в самых опасных, казалось бы, безнадёжных ситуациях, когда его жизнь висела на волоске, он не думал о смерти. Просто было не до неё. Надо было бороться, драться, выживать. Но Смерть сама думала о нём. Санька чувствовал, что так не должно быть, что это противоестественно, абсурдно и нелогично. В какую игру втянут он этой коварной дамой? Ведь как ни крути, она исподволь, словно невзначай, всегда помогала ему. В её поведении, словах был скрыт какой-то тайный смысл. Её яростные нападки, злобный сарказм, как это ни странно, не подавляли его разум и волю, а, напротив, заставляли действовать с большей силой и с большим упорством. Случайно ли всё это?
Неожиданно, по-медвежьи покачиваясь, из полумрака выплыла тучная фигура лекаря. Какое-то мгновенье, застыв на месте, он ошарашенно смотрел на Саньку. Потом, опомнившись, попятился назад. Через мгновенье послышались крики, вопли, бряцание оружия, топот множества ног. Мальчик сильнее сжал клинок. В сизом утреннем мареве он уже отчётливо видел стоящую полукругом толпу татар. Видел их перекошенные яростью лица, сверкающие в руках сабли и ятаганы.
— Знаменосец, а ты не устаёшь меня удивлять и разочаровывать, — выходя из толпы на середину поляны, произнёс Асланбек. В руках у него сверкал Божественный меч. Покачивая клинком, он со злым ехидством продолжал. — Ты не только дерзок, но и непредсказуем. Освободившись каким-то чудом, ты убил моего лучшего повара, тем самым лишив меня великолепного завтрака.
— Не убивайся так о своём стряпчем, — усмехнулся Санька. — У него были отвратительные манеры, да и поведение оставляло желать лучшего. А что по поводу завтрака — то поголодать иногда полезно, и особенно перед боем.
— Что ты мелешь, знаменосец! — развёл руками полководец. — Перед каким боем? Сотня ратников, преследовавшая нас, разбита. Князь Владимир, я уверен, сейчас объятый пьяным дурманом, завернувшись в медвежьи шкуры, сладко сопит в своём аскетическом шатре. Отбрось все иллюзии, знаменосец, к тебе никто, слышишь, никто не придёт на помощь.
— У меня другое мнение о князе. И более того, я уверен, что он скоро будет здесь.
— Возможно, упрямец, возможно, — рассмеялся полководец. — Но что ты сейчас будешь делать, пока не явился твой спаситель?
— Драться.
— Драться? Нет, ты явно сумасшедший. Полуголый, израненный, с привязанным к руке клинком, ослабленный от потери крови и жажды, ты хочешь драться? С кем? Да тебя одолеет даже младенец. Не противься, знаменосец, взгляни трезво на происходящее и покорись. Отрекись от своего стяга, раскрой мне тайну Божественного меча, и тогда ты будешь самым богатым и…
— Я слышал уже эту песню, — перебил полководца Санька, — и скажу честно, меня от неё тошнит. От знамени я не отрекусь, как не отрекусь от Бога и от земли своей русской. Но давай будем откровенны, татарин. Ты считаешь, что моё отречение сделает тебя хозяином Божественного меча? Не знаю, кто тебе такое сказал, но это глубокое заблуждение. Только убив меня этим мечом в единоличном бою, ты получишь над ним безграничную власть.
— Ты вызываешь меня на бой, знаменосец?
— Да, один на один. В моей руке обыкновенная сабля, а в твоей — Божественный меч.
Саньке нужен был меч Бога. Он прекрасно понимал, что только с ним у него есть шанс на спасение.
Но завладеть мечом можно было лишь в том случае, если Асланбек с ним будет драться. И надо было любыми путями заставить его это сделать.
— Ты слишком самоуверен, знаменосец, — возмущённо воскликнул Асланбек, — если считаешь, что я, великий полководец, сойдусь в поединке с тобой, урусом-простолюдином.
— Брось, татарин, тебе ли, потомку Чингисхана, цепляться за какие-то светские правила, когда на кону обладание всем миром с его несметными сокровищами. Думаю, что тебе ради этого стоит хотя бы на время забыть о своём чванстве и высокомерии.
— Твоя наглость и дерзость, знаменосец, не знают границ, — прорычал полководец. — Ты просто не представляешь, с каким наслаждением я снесу твою голову.
— Мне очень страшно, — рассмеялся Санька. — Просто жуть как страшно.
Асланбек внимательно посмотрел на пленника. Ярость, бушевавшая в груди, с невиданной силой толкала его вперёд, чтобы одним взмахом меча прикончить ненавистного уруса. Но странное предчувствие, зарождающееся в душе, заставляло действовать осмотрительно и осторожно.
«Что-то здесь не так, — думал полководец. — Урус не так прост, как кажется. Он явно изворачивается, явно хитрит. Хотя, с другой стороны, что может сделать едва стоящий на ногах полуживой израненный щенок? И возможно от безысходности и отчаяния он говорит правду. О, Аллах, пусть это будет так».
— Знаменосец, — подозрительно произнёс Асланбек. — Скажи, какая тебе польза от того, буду я с тобой драться или нет, ведь ты в любом случае умрёшь.
— Сражаясь с тобой, я погибну в бою, с оружием в руках, как подобает воину, а не как беспомощный пленник, которого твои воины ради забавы нашпиговали стрелами.
— Что ж, знаменосец, — ухмыльнулся полководец, — я сегодня буду великодушным и милосердным и позволю тебе умереть так, как ты пожелаешь. Эй, — обратился он к стоящим тесным полукругом воинам, — что бы ни случилось во время поединка, уруса не убивать. Я сам его должен прикончить. Слышите, сам. Вот этим мечом.
Он поднял меч и медленно двинулся к пленнику. Саша, слегка прищурившись, следил за приближающимся противником. Он прекрасно понимал, что из-за неимоверной слабости, охватившей его, ни о каком бое не могло быть и речи. Сил едва бы хватило лишь на несколько взмахов клинка. Значит, при первой же атаке Асланбека надо, во что бы то ни стало, суметь перехватить инициативу и сразу же победить. Это будет сделать непросто, очень непросто, но иного выхода не нет.
Полководец шёл по кругу на слегка согнутых ногах, мягко и осторожно. Он был похож на играющего тигра, крадущегося к своей беспомощной добыче. От его хищного взгляда ничего не ускользало. Он видел, как у пленника от слабости дрожат колени, видел, как капает кровь из набухших багряных повязок на его ладонях, видел синяки, ссадины, кровоточащие раны на теле, слышал его тяжёлое хриплое дыхание. Вот, не удержав равновесие, знаменосец пошатнулся, и полководец молнией бросился вперёд. Но меч, просвистев, провалился в пустоту, и сам он, увлекаемый этой пустотой, рухнул на землю. Асланбек попытался подняться, но, почувствовав страшную боль в затылке, застонал и снова уткнулся лицом в грязь.
— О, великий полководец, — услышал он над собой насмешливый голос, — не думаю, что стоит сопротивляться. К вашей шее приставлен Божественный меч, он настолько острый, что мгновенно может отделить вашу величественную голову от не менее величественного тела.
— Всё равно ты умрёшь, поганый урус, — прохрипел Асланбек. — Всё равно умрёшь.
Саша посмотрел на столпившихся на краю поляны татар. На их лицах свирепое выражение сменилась крайнем изумлением. Но растеряны и удивлены происходящим были далеко не все. Он видел готовые мгновенно обрушиться на него десятки стрел и копий. «Они не посмеют, — усмехнулся мальчик, — ведь слова их повелителя для них закон, даже больше чем закон».
— Возможно, я умру, — спокойно произнёс он. — Но ты, татарин, первым отправишься в иной мир.
— Ладно, знаменосец, ладно. Не суетись, не спеши. Признаю, ты победил. Скажи, чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты со своими шакалами как можно быстрее убрался отсюда и больше никогда не возвращался.
— Всё сделаю, всё исполню и тебя не трону, именем Аллаха и честью своей клянусь. Только дай на ноги встать. Ведь лёжа как-то несподручно приказы отдавать.
— Конечно, поднимись. Правда, видок у тебя далеко не царский, но ничего, надеюсь, твои доблестные вояки узнают своего повелителя.
— Воины мои, — поднявшись, воскликнул полководец, чувствуя между лопаток острие клинка. — Я знаменосцу поклялся именем великого Аллаха, что обиду ему чинить не будем и Русь сейчас же покинем. Так тому и быть. А кто ослушается слова моего и супротив пойдёт, того самолично зарублю, а душа его на веки вечные проклята будет.
Неожиданно Асланбек рванулся вперёд. Стремительный прыжок, и он оказался на безопасном расстоянии от Саньки.
— Ну что, знаменосец, — с усмешкой произнёс он. — Вот и кончились игры. Через мгновение сотни стрел и копий буквально разорвут тебя на куски. И твой Божественный меч тебе не поможет. Да и к тому же, я уверен, что ты не владеешь его тайной, а значит, его великая сила тебе не подвластна.
— Остановись, повелитель, — раздался из толпы зычный голос. — На себя и на нас ты навлекаешь страшный гнев Всевышнего. Разве клятва именем Аллаха не является священной? Разве любой правоверный не должен беспрекословно исполнять её?
Лёгкий ропот ветром пронёсся по нестройным рядам татар.
— А ну, тихо, — рявкнул Асланбек. — Это кто у нас такой благочестивый? Кто посмел мне перечить?
— Я, — с вызовом крикнул высокий широкоплечий воин, выходя на середину поляны.
— Азман? — удивился полководец. — Мой верный лучник? Не ты ли мне клялся в своей преданности?
— Я клялся в преданности отважному и мудрому воину, а не лицемеру, не гнусному трусу, каким ты стал. Поигранные сражения, грязные пытки, обман и тщеславие — вот твоя воинская доблесть. С твоих уст не сходит имя великого Аллаха, но подлыми деяниями ты оскверняешь его и всё, что с ним связано. Подобно…
— Замолчи, предатель, — задыхаясь от нахлынувшей ненависти, прорычал Асланбек.
Он выхватил у рядом стоящего воина лук и через мгновенье чёрная стрела ударила в грудь Азмана.
— Ты дорого за это заплатишь — прошептал побелевшими губами лучник. — Очень дорого.
Схватившись двумя руками за стрелу, словно пытаясь её вырвать, он медленно опустился на землю.
— Собаке собачья смерть, — зло сплюнул Асланбек. — А теперь, — крикнул он, — давайте разорвём на части поганого уруса и его языческое знамя.
Чёрная туча копий и стрел, сопровождаемая злобным воем, рвущимся из сотен глоток, неотвратимой гибелью уже неслась к юному воину. Но что это? Неожиданно невиданная сила подхватила их и, закрутив в неистовом смерче, бросила на землю.
— Ха, ха, ха, — побледнев, нервно рассмеялся полководец. — Разве испугают отважных воинов дешёвые трюки? Раздавите, растопчите, сотрите с лица земли этого балаганного шута. И знайте, я отдам табун лошадей тому, кто принесёт мне его голову, знамя и меч.
Татары, сбросив страх и оцепенение, охватившие их во время странного смерча, объятые безрассудной жадностью, с криками и воплями устремились вперёд.
В этот же миг сабля и меч в руках Саши вспыхнули ярким голубоватым светом, и он почувствовал, как запульсировала в нём, изгоняя слабость и боль, невиданная сила. А татары были уже совсем близко. Юный воин отчётливо видел их грязные потные лица, алчный блеск в раскосых глазах, чувствовал исходящее от них зловоние. Он шагнул навстречу, взмахнул клинками, и десятки ослепительных молний обрушились на разъярённую толпу. Саша рубился неистово, зло, то бессвязно что-то крича, то подобно зверю, дико рыча. Чужая брызгающая кровь застилала глаза, он чувствовал её тошнотворный запах, чувствовал на своих губах её солоноватый вкус. Он дрался и видел, как огненные жала молний, исходящие из его клинков, разили, рвали, испепеляли в мгновение ока десятки воинов. Но татары в каком-то безумном исступлении, топча своих павших товарищей, ревущей ордой продолжали рваться вперёд.

                Глава 16   
                Ты один из нас

Тысяча конников в предрассветной тишине беззвучно продвигались по зарослям леса. У воеводы на душе было муторно и тревожно. И жеребец его, чувствуя настроение хозяина, то и дело грыз удила и мотал головой, потряхивая густой гривой. Добрыня искоса посмотрел на ехавшего рядом князя. Лицо его было сурово, задумчиво. Глаза светились упрямством и решительностью. «И Владимиру неспокойно, — подумал воевода. — Тяжкие думы тоже душу тревожат. А с виду и не скажешь. Да, дело не бело, — тяжело вздохнул он. — Бой давно уж прошёл, а людей терять продолжаем. Вот только что наткнулись на тела ратников сотника Митрофана. Все полегли, вся сотня, и он в том числе. Видать, в засаду угодили. Эх, всё как-то не по-людски, не по-божески происходит. И в том моя вина, и не малая, не поспели мы на выручку, не поспели».
— Вижу, Добрыня, на тебе лица нет, — заговорил князь, внимательно посмотрев на воеводу. — Не казни себя, друг. Уж слишком мудрено поспеть везде и углядеть за всем. Да, как ни крути, это и невозможно.
— Да, невозможно. Но от понимания сего легче на душе не становится. Будем надеяться, что жив ещё знаменосец.
— А чего ж не жив? Жив, — уверенно произнёс Владимир. — Коль мы знамени не нашли и его среди погибших не сыскали, значит, он татарами увезён. И надо бы нам, во что бы то ни стало, вызволить отрока из басурманского плена.
Неожиданно, чуть ли не под ноги лошадей, из густого ельника выскочил высокий татарин. Он рухнул перед всадниками на колени и, в умоляющем жесте подняв руки, срываясь на визг, что-то быстро затарабанил. Его била крупная дрожь, глаза, полные нечеловеческого ужаса и страха, с мольбой смотрели на всадников. Но вдруг что-то ослепительно сверкнуло, раздался оглушительный треск и татарин, дико закричав, превратился в огромный факел. Встав на дыбы, громко заржав, попятились лошади. Быстро осадив жеребца, Владимир спрыгнул на землю, но было поздно: там, где только что находился татарин, дымился серый пепел.
— Это что ж такое было? — изумлённо спросил князь.
— Скорее всего, это молния, — ответил подъехавший Серафим. — Смотри, князь, — и монах показал рукой на расщеплённый надвое и обугленный ствол берёзы. — Прежде она через дерево прошла и лишь потом в татарина угодила.
— Какая же это молния, — перекрестившись, возразил воевода. — Ведь на небе не то что тучи — даже малого облака не видать. Да и может ли молния сотворить такое?
— Тише, — поднял руку Владимир. — Вы слышите?
— Крики из далека доносятся, — напряженно прислушиваясь, произнёс воевода. — И даю голову на отсечение, что это татары.
— Они самые, — вскакивая в седло, подтвердил Владимир. — Не зря целую ночь по лесу рыскали. Догнали всё-таки. А теперь край, надо бы поспешать. — И, выхватив меч, он громко крикнул. — Вперёд!
Ратники широким полукругом выскочили на поляну, но то, что они увидели, заставило их резко осадить коней и, подобно изваяниям, застыть в сёдлах.
Всю поляну покрывали тела татарских воинов, обезглавленные, изувеченные огнём и мечом. В некоторых местах, по краям поляны, поверженные молниями, дымились вековые сосны. От тяжёлого запаха горелой человеческой плоти, пота и стелющегося над землёй чёрного смолистого дыма к горлу подкатывала тошнота и на глаза наворачивались слёзы. И в центре этого безумия на небольшом пригорке развевалось знамя, а перед ним, с обагрёнными кровью клинками, стоял юный воин.
— Господи, — окидывая взором поляну, прошептал князь. — Что здесь произошло? И как можно было выжить в этом жутком побоище?
— Не ведаю. Это одному Богу известно, — сурово ответил Серафим и тихо добавил, — пойдём, князь.
Санька не сразу заметил выступивших из леса ратников. Он только что опустил клинки, по которым ещё струилась кровь врагов, а перед глазами ещё стояли искажённые злобой лица. Но вот жуткое видение растаяло, черты лица его смягчились, и взгляд стал спокойным и сосредоточенным.
И только теперь мальчик увидел стоящих широким полукругом конников.
«Наконец-то, — выдохнул он и почувствовал, как от выступивших слез защипало в глазах. — Этого ещё не хватало», — недовольно подумал мальчик и быстрым движением вытер глаза — и вовремя, потому что увидел, как двое ратников, спешившись, направились к нему.
Один из них, в сверкающих доспехах, был широкоплеч, высок, шёл он широко, стремительно. Другой, худой седовласый старик, несмотря на свой почтенный возраст, не отставал от своего спутника. Двигался он быстро, легко. Его чёрная одежда и массивный серебряный крест на груди красноречиво говорили, что он служитель церкви.
«Скорее всего, воин в доспехах — это князь, — с лёгким волнением подумал мальчик. — А старик явно монах, и он чем-то похож на Серафима Петровича. Очень даже похож».
Саша распорол мечом повязку на правой ладони и, отбросив в сторону саблю, воткнул меч в землю.
— Вот ты каков, знаменосец?! — подойдя к Саше, изумлённо пробасил воин в доспехах. — Ты уж извини нас, что припоздали. Вовремя не смогли тебя из беды выручить, уж слишком хитёр и коварен лиходей оказался. И сколько ж тебе годков-то?
— Тринадцать, — смутившись, ответил мальчик.
— Тринадцать!? — удивился воин. — Юн ты. Дюже юн, но в ратном деле, вижу, уже немало искусен.
— Преклони колени, отрок, — мягко сказал монах, — ведь князь с тобой разговаривает.
— Будет тебе, Серафим. Не он передо мной, а я и все мы перед ним на колени должны опуститься. Приняв страшные муки, он не только стяг нашего воинства отстоял, но и басурман в неравном бою положил великое множество.
И неожиданно, в каком-то сердечном порыве, Владимир крепко обнял мальчика.
— Спасибо тебе, дружок, — прошептал он ему на ухо, — за воинскую доблесть спасибо.
— Поосторожней, княже, — шутливо произнёс монах, — ненароком раздавишь нашего героя. Руки-то у тебя словно лапы медвежьи.
— Не боись, Серафим, — взлохматив кудри Саше, улыбнулся князь. — Такого воина нелегко одолеть, а сломать вообще невозможно.
Неожиданно рванул ветер. Он был настолько холодным, что мальчик невольно вздрогнул. Владимир поднял голову и, посмотрев куда-то мимо Саши, с удивлением произнёс.
— А это что за чертовщина?
Санька обернулся. Увиденное заставило его в изумлении застыть на месте. Из глубины леса, сопровождаемые тёплым ветром, широкой рекой струились молочно-белые полупрозрачные волны тумана. В десяти метрах от воинов они застыли на месте матовой колышущейся стеной, внутри которой неожиданно вспыхнули десятки ярких зарниц, осветив всё вокруг мягким золотистым сиянием.
Вдруг Саша почувствовал непреодолимое желание войти в это волнующее марево. С какой-то нарастающей силой оно притягивало, манило, звало. И была в этом властном зове какая-то ласковая грусть, тихая нежность, вместе с тем лёгкая радость. Словно зачарованный, находясь под необъяснимой силой этого странного явления, Саша взял знамя и протянул его князю.
— Извините, но, к сожалению, мне надо идти, — тихо сказал он.
— Что ж, ступай, — принимая стяг, озадаченно произнёс Владимир. — Но помни, Саша, всегда и везде, какие бы трудности и испытания не преподносила тебе жизнь, помни, что ты знаменосец, ты воин, ты один из нас.
— Спасибо. Спасибо вам большое. И у меня к вам небольшая просьба.
— Какая же? — поднял брови князь.
— Передайте, пожалуйста, тысяцкому дяде Грише привет. Скажите, что у меня всё хорошо, всё в порядке.
— Передам. Будь уверен. Непременно передам.
Князь задумчиво смотрел вслед уходящему мальчику и, когда тот скрылся в тумане, неожиданно, словно спохватившись, спросил:
— Куда же это он?
— Домой, — тихо ответил Серафим. — Домой.
 
               
                Глава 17               
                Возмездие

Туман был настолько густым, что порой на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно, и тогда Саше казалось, что он не идёт, а парит в каком-то фантастическом мире. Деревья и кусты в этом зыбком мире были похожи на серые видения, которые, неожиданно появившись из матовой мглы, безмолвно проплывали мимо. Но вот туман, потревоженный лёгким дуновением ветерка, стал постепенно таять и вскоре совсем исчез. Неожиданно Божественный меч в руке мальчика вспыхнул мягким голубоватым светом. «Что-то тут не так», — насторожившись, подумал Саша. Треск сухих сучьев за спиной заставил юного воина обернуться, и каково же было его изумление, когда в пяти шагах от себя он увидел Асланбека. По вытянутому лицу татарина мальчик понял, что тот тоже ничуть не меньше удивлён их встрече.
— Что я вижу? — с усмешкой воскликнул Санька. — Великий и непобедимый Асланбек в страхе мечется по лесу, подобно трусливой нашкодившей собачонке. Похоже, вы заблудились, сударь? Но не корите себя строго: в таком тумане, да ещё в незнакомом лесу, не мудрено заплутать даже такому прославленному полководцу. Может, вам показать дорогу?
— Я сожалею, щенок, — зло прошипел Асланбек, — что не вырвал у тебя язык, когда ты был у меня в руках.
— Но у тебя, величайший инквизитор, есть возможность сделать это сейчас. Давай, обнажи саблю. Докажи, что ты крут. Докажи, что ты настоящий мужчина, что ты воин, а не слизняк, прячущийся за чужими спинами.
— Мне, знатному полководцу, зазорно драться с простолюдином.
— Это мы уже слышали, — усмехнулся мальчик. — Трусость всегда прячется за высокопарными словами и надуманными причинами.
— Воспринимай мой отказ как хочешь. Мне плевать на твои домыслы. Но раз мы снова встретились, как старого знакомого я, так и быть, порадую тебя хорошими вестями.
В глазах Асланбека заплясали насмешливые огоньки. Сверля чуть прищуренным немигающим взором юного воина, он злорадно продолжал.
— Ты думаешь, моё войско полностью разбито и уничтожено? Как бы не так. Да, я проиграл битву. Но сотни моих воинов, отступив, рассеялись по лесам, чтобы скрытно собраться в условленном месте. Объединившись, мы уйдём в степи, но по дороге сожжём дотла все селения, которые повстречаем, а всех жителей, от мала до велика, предадим лютой смерти или угоним в рабство. Но это ещё не всё. Ровно через месяц я вернусь со стотысячным войском и превращу всю Русь в чёрное пепелище. Ну, что ты теперь скажешь, знаменосец? — рассмеялся полководец. — Где твоё колкое красноречие? Почему молчишь? Ты что, проглотил язык?
— Я, наверное, огорчу тебя, татарин, — спокойно заговорил Саша, — если скажу, что твоим планам не суждено будет сбыться. Уверяю тебя, ни один твой воин не выйдет из этого леса.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, урус, — громко расхохотался Асланбек. — Твоя самоуверенность смешна. Более того…
— Тебе же, — жёстко перебил полководца мальчик, — я сохраню жизнь.
— Чем же я заслужил такую милость? — вновь рассмеялся Асланбек.
— Ты должен убедить Тимура не ходить на Русь. Он должен уйти со своим войском туда, откуда пришёл. Поверь мне, это в его и в твоих интересах.
— А если я этого не сделаю?
— Тогда ты умрёшь.
Саша поднял Божественный меч, и из сияющего клинка вырвались десятки молний, которые высоко в небе слились в огромный огненный шар. Через мгновение с оглушительным треском шар рассыпался на тысячи разноцветных огней. И, словно кометы, оставляя за собой дымчатый след, огни устремились к земле.
— О, Аллах, что это? — одновременно с ужасом и восхищением воскликнул поражённый полководец.
— Придёт время, и ты узнаешь, — ответил мальчик.

Из низкого серого неба лил дождь, по-осеннему холодный и нескончаемый. Асланбек натянул удила, жеребец, вскинув голову, остановился. «Наконец-то», — подумал он, вытирая лицо и с облегчением оглядывая бесконечные ряды шатров и юрт, прислушиваясь к гулу многотысячного войска. Подбежавший воин, помогая полководцу слезть коня, вполголоса произнёс:
— Господин, повелитель с нетерпением ждёт вас.
— Знаю, — устало проворчал Асланбек и, посмотрев на возвышающий перед ним белоснежный шатёр Тимура, невольно поёжился.

Тимур, сидя на небольшом походном троне, задумчиво смотрел на шахматную доску с искусно вырезанными из слоновой кости фигурками, стоящую перед ним на ажурном столике. Он то теребил бороду, то медленно проводил ладонью по голове, взъерошивая рыжие с проседью волосы. На нём были лёгкие кожаные доспехи с железными пластинами на груди и плечах. С пояса свисала сабля, ножны которой были украшены восточными узорами из мельчайших драгоценных камней.
Мимолётно взглянув на вошедшего Асланбек, он вновь склонился над шахматами:
— Играть в шахматы с самим собой занятие полезное, но отнюдь не весёлое, — произнёс он через некоторое время, которое показалось полководцу вечностью. — Нет азарта, который чувствуешь, когда с тобой играет достойный противник, не ощущаешь волнения, и полёт мысли не тот, совершенно не тот. Может, составишь мне компанию?
Тимур поднял голову и вопросительно посмотрел на застывшего у входа полководца.
— Мой повелитель, прошу прощения, но я не силён в шахматах.
— А в чём ты тогда силён? — глаза Тимура гневно сверкнули. — Не выполнять мои приказы? Проигрывать сражения? Бежать безоглядно с поля боя? В чём, скажи? — Тимур резко встал. — Я хочу знать, — яростно воскликнул он, — как пять тысяч всадников бесследно сгинули в болотах и лесных дебрях урусов и только ты один вернулся. Как такое могло случиться? Я предполагаю, что большинство воинов благодаря твоей гениальной стратегии пали в сечи. Но где же тогда остальные, которые отступили, которые бежали? Неужели их всех до одного побили или увели в полон? Сомневаюсь. Может, ты совершил хитроумную сделку с князем Владимиром или вступил в тайный сговор с самим шайтаном? — Тимур сел и, сверля грозным взглядом побелевшего и дрожащего Асланбека, тихо и вкрадчиво продолжал. — Знаешь, почему твои кости ещё не обгладывают шакалы где-нибудь в степи, а голова не нанизана на кол? Потому что я хочу знать, что на самом деле случилось, что произошло.
— Повелитель, — упав на колени, залепетал полководец. — Пощади. Я всё расскажу, всё расскажу.
— А куда ж ты денешься? Конечно, расскажешь. Но для начала давай-ка слегка освежим твою память. Итак, ты должен был во главе с пятьюстами всадниками скрытно провести разведку на землях урусов для того, чтобы узнать, не скрываются ли там отряды разбитого мною хана Тохтамыша. Особо было указано: разора не чинить и в бой с урусами не вступать. Ты же ослушался и взял с собой не пять сотен, а пять тысяч всадников, да ещё по пути, столько же воинов-степняков принял. Какая была нужда в таком воинстве? Поведай.
— Известно, что царь урусов Василий молод, — упавшим голосом заговорил Асланбек, — а значит, в воинском деле нерасторопен. Посему хотел я стремительным броском Москву взять, а далее другие города пожечь и, вернувшись, богатую добычу к стопам твоим возложить.
— Честолюбивый, грандиозный план, — усмехнулся Тимур. — И что же тебе помешало его исполнить?
— Князь Владимир. Он со своими дружинами встал у меня на пути. Численностью мы более чем в два раза превосходили его воинство. И я бы с лёгкостью одержал победу, если бы не княжеский знаменосец.
— Что ты мелешь? В своём ли ты уме? Думаешь, я тебе поверю, что какой-то знаменосец способен изменить ход сражения?
— Твоё право, повелитель, верить мне или не верить, — справившись с собой, уже твёрдо и решительно заговорил полководец. — Знаменосец у Владимира необычен. Он очень юн — всего тринадцать лет отроду, но я в жизни не встречал более искусного воина. Я видел его в бою. Это смерч. Яростный, неудержимый, всесокрушающий смерч. Его удивительный меч разит на расстоянии голубыми молниями и огненными шарами. Многие мои конники после боя укрылись в лесу. И как только мы собрались в условленном месте, на нас обрушился огненный дождь. Жутко было видеть, как, превратившись в адские факела, сгорали лошади и люди.
Неожиданно послышалась частая дробь копыт. Раздалось ржанье лошадей. Кто-то громко и властно крикнул, и в шатёр вбежал воин. Он склонил голову и молча опустился на колени.
— Твой рассказ странен, очень странен, — возбуждённо произнёс Тимур, бросив взгляд на вошедшего. — В него сложно поверить, но, тем не менее, я дослушаю тебя до конца, но чуть позже, а пока подожди снаружи.
Полководец поднялся и, пятясь назад, вышел на улицу.
Дождь усилился. Асланбек невольно повёл плечами. Мерзко. Холодно. Сыро. Его взгляд упал на небольшую группу всадников. «Следопыты-разведчики, — сразу определил он. — Интересно, какие вести они принесли? О чём рассказывает сейчас повелителю их собрат? Может, они явились с земли урусов? — полководец невольно нахмурился, вспоминая знаменосца. — И всё-таки, проклятый урус, я тебя обхитрил, — зло ухмыльнулся он. — Здесь, в моем лагере, ни тебе, ни твоему проклятому мечу меня не достать».
Из шатра вышел воин. Кивнув Асланбеку, он громко произнёс.
— Повелитель ждёт.
Слегка прихрамывая, Тимур взволнованно ходил по устилающему шатёр пышному персидскому ковру, не замечая вошедшего Асланбека.
— Божественный меч, — произнёс он тихо, словно беседуя с самим собой. — Значит, он у урусов. Многие говорили о нём, но мало кто верил, что он существует. Те же, кто верил, терялись в догадках о его месте нахождения. Да, загадка оказалась не из лёгких. Многие веруют в Господа. Но Господь вверяет свои тайны лишь тому народу, в ком чувствует предназначение, пусть пока ещё спящую, невиданную силу и величие.
— Повелитель, о чём ты говоришь? — не выдержал полководец. — Единственное предназначение урусов — это быть рабами. Надо идти на Русь. Хитростью и обманом завладеть Божественным мечом, а все их города и селения сжечь и сравнять с землёй.
— Ты меня не слышишь,  — раздражённо воскликнул Тимур. — Скажи, кто поставил Русь на колени? Чингисхан? Батый? Тохтамыш? Да, они жгли Русь, грабили, чинили разор, но она из руин и чёрных пепелищ возрождалась снова и снова. Возрождалась более сплочённой и более сильной. И доказательство этому — хороший пинок под зад, который дало русское воинство Золотой Орде на Куликовом поле.
— Извините, повелитель, но это было всё в далёком прошлом.
— В далёком прошлом? — в голосе Тимура появились металлические нотки. — А твоё поражение тоже в далёком прошлом? Мне только что стало известно, как ты давеча пленил и пытал знаменосца урусов.
«Значит, эти шакалы-следопыты следили за мной», — мелькнуло у полководца в голове.
— Скажи, — продолжал Тимур, — смог ты его одолеть, израненного и полуживого? Смог заставить отречься от того, что ему свято? Молчишь. А я знаю, что нет. Вот пока Русь рождает таких дивных воителей, как этот юный знаменосец, как князь Дмитрий Донской4 и князь Владимир Храбрый , пока вера в себя и в своего Бога у урусов неслыханно сильна, поработить и поставить её на колени невозможно. И вот что я тебе ещё скажу. У нас был с Русью один общий лютый враг — Золотая Орда, и посему недругом её не считаю и походом на неё не пойду. А теперь ступай, — махнул рукой Тимур. — Завтра я решу, как с тобой поступить.
Выйдя из шатра, Асланбек яростно сплюнул. От нахлынувшей бессильной злобы и тоски хотелось запрокинуть голову и по-волчьи завыть.
— Будь ты проклята, Русь, — срывающим голосом прокричал он в непроглядную стену дождя. — Будь ты…
Но продолжить Асланбек так и не смог. Невыносимая боль помутила сознание, в широко открытых глазах застыл нечеловеческий ужас. Яркая вспышка. Рёв пламени заглушил душераздирающий вопль. И через мгновенье там, где только что стоял полководец, тяжёлые капли дождя вбивали в грязь серые хлопья пепла.
— Что за крики? Что тут происходит? — выбегая из шатра, воскликнул Тимур.
Часовой с белым, словно полотно, лицом обескровленными губами прошептал.
— Шайтан. Это проделки шайтана.
— Что за бред ты несёшь, воин? Говори яснее.
— Огненный шар упал с неба, прямо на полководца. Объятый пламенем, он кричал громко и жутко. А потом огонь исчез, а вместе с ним исчез и полководец. Повелитель, это было похоже на сон, страшный сон. Я ничего не мог сделать, всё произошло быстро, очень быстро.
— Успокойся, воин. Я тебя не виню. А Асланбек заслужил кару Всевышнего, — взволнованно проговорил Тимур. — А теперь ступай и позови ко мне советника.

— Рад видеть вас, мой добрый друг, — приветствовал Тимур около входа своего духовного наставника и советника Мира Сейида Береке. — Он взял его под руку и заботливо спросил: — Как ваше здоровье, почтеннейший, как дела?
— Благодаря Всевышнему и вашему неустанному вниманию к моей скромной персоне у меня всё хорошо.
— Прошу простить меня за беспокойство, но мне необходима ваша помощь.
Мир Сейид Береке, высокий, убелённый сединой старик, из-под нависших густых бровей внимательно посмотрел на собеседника.
— Я к вашим услугам, мой повелитель, — склонив голову, произнёс он.
— Вопреки моему приказу Асланбек, этот тщеславный глупец, вступил в бой с урусами и потерпел поражение. Мне не хочется, чтобы эта бесславная сеча была связана с моим именем. Я хочу, чтобы она канула в небытие.
— Я понимаю вас, повелитель. За свою удивительную жизнь вы не проиграли ни одного сражения, а этот бой невольно отбрасывает тень на вашу славу. Я позабочусь об этом. Мои люди сейчас же тайно отправятся к урусам и сделают всё возможное и невозможное, чтобы ни один летописец на Руси в своих писаниях не упомянул об этом неприятном событии.
— Я очень признателен тебе, мой друг. И вот ещё что. Твои предположения, что Божественный меч находится на Руси, оправдались.
— И что вы хотите сделать? — насторожился советник. — Завладеть им? Я же говорил вам…
— Не волнуйся, — мягко перебил его Тимур, — он мне не нужен. У меня есть свой меч, безжалостный, обоюдоострый, сокрушающий всё и вся. И никто в этом подлунном мире не способен ни остановить его, ни противостоять ему.
— Это ваше войско, — улыбнулся советник.
— Вы как всегда проницательны, мой друг. Я помню нашу беседу о Божественном мече. Вы говорили, что им способен обладать только достойнейший из урусов. И этот достойнейший нашёлся. И я рад этому.
— Потому что, уходя на восток, за своей спиной вы должны оставить добрых и сильных соседей.
— Вы совершенно правы. Русь, — задумчиво произнёс Тимур. — Я чувствую, что в этом дремучем, медвежьем государстве скрыта непостижимая тайна и невиданная сила, и посему с ней надо дружить, а не воевать.
— Я с вами полностью согласен, мой повелитель.
— А не сыграть ли нам в шахматы? — хлопнув в ладоши, неожиданно предложил Тимур.
— Это великолепная идея, — оживился советник. — Уж сегодня я у вас непременно выиграю. Непременно.

                Глава 18               
                Схватка

НАШЕ ВРЕМЯ
Вовка поднёс горящую спичку к бересте, и через пару секунд, легко потрескивая, она занялась ярким пламенем.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло, — прошептал мальчик и улыбнулся.
Он подложил щепок, потом мелко нарубленных дров, и вот уже языки пламени весело заплясали, облизывая закопчённые бока висящих над костром походных котлов.
Из палатки вышел Иван Саввич.
— Какое замечательное утро, — блаженно потянувшись, произнёс он, восторженно оглядывая залитую солнцем поляну и ряд разноцветных палаток, похожих на расправивших крылья огромных фантастических птиц. — А ты молодец, Володя, смотрю, и воды уже принёс, и костёр разжёг.
— Дров маловато, Иван Саввич, — посетовал мальчуган.
— А куда же они делись? — развёл руками учитель.
— Так мы их ночью почти все сожгли.
— Ах, да. Ну, это дело поправимо. Сейчас мы поднимем наше сонное царство и пойдём за топливом. Народ, — крикнул громко Иван Саввич, — подъём! Даю три минуты, чтобы вы покинули свои лежбища.
Из палаток раздалось недовольное сонное ворчание, которое через некоторое время сменилось суетливой вознёй и весёлым смехом.
— Иван Саввич, — выскочила из палатки Настя, — а чем мы сейчас будем заниматься?
— Сначала водные процедуры, приведём себя в порядок, а потом я с мальчиками пойду за дровами, а девочки останутся готовить завтрак.
— Мы тоже хотим идти за дровами, — высыпав из палаток, загалдели девчонки. — Завтрак десять минут готовить, так что успеем.
— Смотрите сами. Рядом с лагерем сушняка нет, так что нам придётся идти довольно далеко.
— Утром полезно прогуляться, — ответила за всех Настя.
— Что ж, ваше желание для меня закон, — улыбнулся учитель. — Володя, вы с Сашей Синицыным остаётесь смотреть за костром и за лагерем, а мы в лес.
Как только группа ребят во главе с учителем скрылась из виду, Вовка поёжился. Нет, он не боялся, просто, оставаясь один в лагере, чувствовал себя как-то неуютно. «И где же Санёк? — подумал он. — Ведь когда я проснулся, его уже в палатке не было. И куда он запропастился? Вот недотёпа. Наверное, гуляет где-нибудь в лесу, прохлаждается, а я тут сиди один».
Неожиданно за спиной раздался громкий гул, Вовка вздрогнул и обернулся.
Из чащи леса, натужно гудя, выползали четыре чёрных джипа. Виляя из стороны в сторону, разрывая оттяжки палаток, они выехали на середину поляны.
— А это ещё кто такие? — прошептал мальчик, чувствуя возникающий в груди неприятный холодок.
— Что за хрень? — выходя из передней машины, взревел здоровенный парень.
На нём был видавший виды камуфляжный костюм, грязные ботинки-берцы, которые красноречиво говорили, что их обладатель недавно старательно месил болотную жижу. На левом локтевом изгибе у здоровяка лежало двуствольное ружьё. Парня основательно покачивало, как, собственно, и его товарищей, которые, выкрикивая пошлые шутки и зубоскаля, вылезали из джипов.
«Охотники, — догадался Вовка. — Сразу видно, неместные. Ишь как нализались. Видать, охота была удачной или, напротив, неудачной».
— Что за хрень? — осоловело смотря на палатки, снова прорычал здоровяк. — Это кто занял наше место? — Его взгляд упал на стоящего у костра Вовку. — Это ты, молокосос? Ты осмелился разбить на моей поляне свой вонючий лагерь?
Парень вскинул винтовку и выстрелил. Пуля ударила в землю буквально в пяти сантиметрах от ног мальчика.
Из собравшейся толпы парней раздался дикий смех и улюлюканье.
— Босс, чего это ты промахнулся? Косить стал?
— Смотрите. Пацан наверняка в штаны наложил.
— Босс, награди придурка хороший оплеухой, и пусть проваливает.
— Нет, — прошипел здоровяк — я его просто так не отпущу.
Он подошёл к Вовке и, приставив к его голове дуло ружья, зло ухмыляясь, спросил.
— Что, страшно?
— Нисколечко, — спокойно, побелевшими губами произнёс мальчик.
— А если я сейчас на курок нажму?
— Не получится.
— Это почему же?
Неожиданно Вовка наклонился и, выхватив горящую головёшку из костра, что есть силы ударил ею по руке парня. Парень, взвыв от боли, выронил ружьё.
— Ах, ты, сволочь мелкая, — рявкнул он, подбирая двустволку. — Да я сейчас из тебя решето сделаю.
— Эй, качок, — неожиданно раздался звонкий голос, — а ну-ка опусти свою пукалку.
Вовка обернулся и от изумления даже рот открыл. Возле реки, на пригорке, стоял Санька. Саша спокойно, не спуская глаз с опешившего здоровяка, подошёл к другу.
— Как ты, Вовчик? — тихо спросил он.
— Нормально. А где тебя нелёгкая носила? Что это у тебя? Меч? Боже мой, да на тебе живого места нет. Это что, эти уроды сделали? — мальчик невольно сжал кулаки. — Да я их…
— Тише, Вовчик, тише. Просто я попал в одну переделку не с этими, а с другими. Ты уж извини меня.
— За что?
— Вот за это.
И Санька сильно толкнул друга назад. Вовка сделал шаг, чтобы удержаться, но, споткнувшись, упал и кубарем покатился к реке. Остановившись, мальчик рванулся вверх, но раздавшиеся выстрелы и свист пуль заставили его упасть и вжаться в мокрый песок. С поляны доносился топот ног, крики, истошные стоны и вопли.
— Лови его. Держи, — яростно ревели сразу несколько глоток.
Вновь послышалась беспорядочная стрельба. Пули, пронзительно шипя, взметали песчаные фонтанчики прямо над Вовкиной головой. Неожиданно прозвучали один за другим четыре мощных взрыва. Вздрогнула земля, и клубы чёрного смолистого дыма, словно гигантские щупальцы, потянулись к лазурному небу.
— Что же я как гад тут лежу? — зло прошептал мальчик. — Ведь Санёк там один. Совершенно один.
Он оттолкнулся от земли и резко вскочил. То, что Вовка увидел, заставило его с широко открытыми глазами замереть на месте. На середине поляны, раскинув руки, в каких-то неестественных позах лежали охотники, а рядом с ними валялись искорёженные ружья, ножи и гильзы. Четыре джипа, словно побывавшие под прессом, смятые и раздавленные, горели ярким пламенем. Саша, слегка покачиваясь, опираясь на меч, стоял около потухающего костра.
— Они живы? — подходя к другу, спросил Вова.
— Да, — устало ответил Саша, — живы.
— Как ты это сделал?
— Не знаю.
— А нам за это влетит?
— Ещё как, — посмотрев на друга, улыбнулся Санька.
Неожиданно его лицо стало пепельно-серым, в уголке губ появилась алая струйка крови. Ноги его подкосились, и он с тихим стоном опустился на землю.
— Что с тобой, Санек? — упав на колени рядом с другом, испуганно воскликнул Вовка. — Ты, это самое, держись. Держись, давай. Ты сможешь. Я знаю, сможешь. — Сердце мальчика сжалось от страшного предчувствия, губы его задрожали, и, запрокинув голову, вытирая выступившие слезы, он что есть силы закричал: — Помогите!
Находясь в полуобморочном состоянии и что-то бессвязно шепча, Вовка невидящим взором смотрел на зависший над поляной вертолёт и бегущих с носилками людей.
               
                Глава 19
                Я дарю ему силу мёртвых

Хирург Михаил Львович Авдеев устало вошёл в кабинет. Он не был удивлён, когда увидел за своим письменным столом однокашника, друга, майора полиции Геннадия Алексеевича Федорчука. На столе перед ним дымились два стакана горячего чая, источающие сладковатый аромат имбиря.
— Ген, такое чувство, что ты у меня в кабинете прописался, — произнёс Михаил Львович, удобно располагаясь напротив стола в мягком кожаном кресле.
— Чай будешь? — пропуская мимо ушей колкости друга, спокойно спросил майор. — Я тебе уже налил. И такой, какой ты уважаешь — крепкий, горячий, с имбирём и лимончиком. Смотри, даже шоколадку принёс, чтобы ты не бурчал, что я все время объедаю бедного врача.
— Подлиза, — парировал врач, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.
— Устал? — сочувственно спросил Геннадий.
— Есть немножко.
— Да, шесть часов отстоять за операционным столом — это не шутка. Ты чай давай пей, он киснуть не позволяет и в норму быстро приводит. Что ни говори, витаминчики.
— Да, нам киснуть сейчас никак нельзя, — протирая глаза, произнёс Михаил Львович.
Он взял стакан с чаем и задумчиво сделал несколько глотков.
— Боже. Какое блаженство. — зажмурившись, произнёс он.
— Миша, скажи, как там наш парнишка?
Врач нахмурился, поставил стакан на стол и тихо ответил:
— Сложно всё, Гена, очень сложно. Две пули достал, а третью не смог. Около сердца она, боюсь её трогать. Внутреннее кровотечение, сломанные рёбра, резаные, колотые, рваные раны — такое впечатление, что пацан в аду побывал. Я удивляюсь, как он ещё дышит, как цепляется за жизнь.
— Что матери сказал?
— Ольга Сергеевна врач, хороший врач, всё знает и всё понимает. Но, как любая мать, попавшая в такую ситуацию, верит, верит и надеется. Я сказал, что есть шанс.
— А шанс есть?
— Есть, Гена. Очень маленький, но есть, и его называют чудом. Ты вот скажи мне, — немного помолчав, вновь заговорил Михаил Львович, — что там случилось? Кто эти отморозки?
— Я сам не могу понять, что там случилось. Нам так и неизвестно, кто разучужил и сжёг джипы. Кто их всех положил? Ведь ни один из них не выжил. Знаем только то, что эти парни были под действием сильного наркотика, так что крышу у них сносило конкретно. А Саша друга своего спас, а возможно, даже и своих одноклассников. Ладно, — поднимаясь, произнёс майор, — пойду. Поздно уже. Тебя до дома подвезти? Я на служебной.
— Нет. Сегодня я ночую здесь.
— Понимаю, — кивнул майор, протягивая руку для рукопожатия. — Удачи тебе, Миша, — и, пожимая руку другу, добавил, — и чуда.
Михаил Львович откинулся на спинку кресла. Хотелось закрыть глаза и забыться во сне, уйдя от кошмара этого бесконечно долгого дня. Но, преодолев искушение, потянулся, мотнул головой, словно сбрасывая сонливость, и резко встал. Посмотрел в окно.
— О, Боже! — прошептал врач с изумлением, смотря на сгустившиеся за окном сизые сумерки. — Уже ночь. Значит, в какой-то момент я всё-таки заснул. Сколько же времени? — он бросил взгляд на часы. Стрелки застыли на цифре двенадцать. — Полночь. Вот растяпа, — выругал себя Михаил Львович, стремительно выходя из кабинета.
Войдя в отделение реанимации, врач почувствовал беспокойство. В отделении было темно и стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь гулким, слегка приглушенным тиканьем настенных часов. Сиротливый свет настольной лампы, на столике дежурной медсестры, с трудом рассеивал полумрак над открытой тетрадью истории болезни.
«Что за безобразие, — с негодованием подумал Михаил Львович, — почему в отделении выключен свет, почему нет дежурной?»
— Лиза, вы где? — громко позвал он медсестру.
Лёгкий шум донёсся из палаты напротив. «Ах, да, — подумал врач. — Конечно же, она у Саши».
Михаил Львович, войдя в палату, сразу же, по привычке, взглянул на приборы. Ни их показатели, ни бегущие волнообразные линии на мониторах не вызывали тревоги. Мягкий свет уличных фонарей, льющийся через окно, освещал бледное лицо лежащего на кровати мальчика. «Почему не включено дежурное освещение»? — вновь возмутился врач. Неожиданно он увидел в углу палаты, около изголовья Саши, отчётливый силуэт женщины.
— Лиза, тут всё в порядке?
— Не беспокойтесь, док, тут всё просто замечательно.
Михаил Львович вздрогнул, прозвучавший насмешливый мелодично-бархатный голос явно не принадлежал медсестре.
— Кто вы такая? Что вы тут делаете? — возмущённо спросил он.
Вспыхнувшие в полумраке яркими углями глаза пронзили его ледяным холодом, наполнив душу паническим ужасом.
— Я пришла навестить своего юного друга. А возможно и забрать его. Неужели вы откажете мне в такой маленькой любезности?
Из темноты выплыла женщина в длинном чёрном с серебристым отливом плаще, тёмно-алая накидка на голове делала её лицо совершенно невидимым.
— Ведь я, любезнейший, — продолжила она, — оказала вам небольшую услугу.
— Какую услугу? — оторопел врач.
— Сделала то, что вы не смогли сделать. Протяните руку.
В воздухе что-то сверкнуло, и на открытую ладонь Михаила Львовича упала пуля.
— Но как? — бросив взгляд на мальчика, прошептал он. — Это же невозможно.
Женщина тихо рассмеялась.
— Для меня нет ничего невозможного. А теперь, сударь, не пора ли вам отдохнуть, ведь прошедший день был таким тяжёлым.
Не успел Михаил Львович что-либо понять, как веки его сомкнулись, и через несколько секунд, опустившись на стул, он уже крепко спал.
— Не пойму, зачем я сюда пришла? Что мною движет? — чуть слышно прошептала женщина.
— Милосердие, — неожиданно прозвучал тихий голос. — Тобою движет милосердие.
— А, это ты, монах, — издевательский смех нарушил тишину палаты. — Видно, отбивая поклоны в своей святой обители, ты перестарался и хорошо ударился головой о пол. О каком милосердии ты говоришь? Разве Смерти подвластны какие-либо чувства? Разве она может сострадать?
— Оставь свой желчный сарказм, — спокойно сказал Серафим, входя в палату и прикрывая за собой дверь. — То, что ты собираешься сделать для этого бедного мальчика, это уже и есть сострадание.
— Ты преувеличиваешь, монах, — глаза Смерти зловеще сверкнули. — Просто он мне нужен живым.
— Как и мне.
— Значит, каждый из нас ведёт свою игру, возлагая на этого мальчишку свои тайные надежды.
— Никаких игр и никаких надежд. Хватит. Он заслужил, чтобы ему подарили жизнь. И это, как ни странно, мы можем сделать, только объединив свои усилия.
— Ты прав, монах. Но… — в голосе Смерти появились нотки сомнения. — А справится ли он с той непостижимой силой, которой мы его наделим?
— Не знаю. Но если мы этого не сделаем, он умрёт.
Серафим подошёл к кровати и, встав напротив Смерти, тихо произнёс:
— Пора.
Четыре руки разом, медленно и плавно, поднялись и опустились. В воздухе появилась искрящаяся дымка. Со стороны Смерти она была тёмно-алой, со стороны монаха нежно-золотистой. Вот, словно под лёгким дуновеньем налетевшего ветерка, она всколыхнулась, затрепетала, цвета слились, перемешались, и дымка заиграла тёплым оранжевым цветом. Тихо зазвучала музыка, чарующая, светлая, нежная. И дымка, сгустившись непроницаемым янтарным туманом, накрыла мальчика.
— Волею, мне данной, — зашептала, закрыв глаза, Смерть, — я вручаю тебе великую силу мёртвых.
— Волею, мне данной, — произнёс следом Серафим, — дарую тебе великую силу живых.
В звучащей музыке появились робкие, торжествующие нотки серебряных колокольчиков. Теперь она зазвучала громче, ярче, торжественней.
Монах и Смерть, встав на колени, склонили головы к соединённым напротив груди ладоням и сосредоточенно прошептали заклинания.
— Теперь нужен меч, Божественный меч, — поднимая голову, приговорил Серафим.
— Но так ли он необходим? — замявшись, смутилась Смерть. — Разве без него нельзя обойтись?
— Нельзя. Он должен усилить и закрепить силу наших заклинаний, в противном случае всё, что мы делаем для этого мальчика, бесполезно.
— А может быть, обойдёмся…
— Не обойдёмся, — резко проговорил монах. — Поспеши, у нас очень мало времени. А если быть точным, осталось меньше минуты. Да ты и сама это чувствуешь.
В руках Смерти появился узкий, украшенный замысловатыми узорами ларец.
— Опомнись, монах, — зловеще прошептала она. — Ведь мы, возможно, навсегда потеряем это сокровище.
— К чёрту. К чёрту все сокровища мира, когда на кону жизнь ребёнка. Открывай, — жёстко произнёс Серафим.
— Право, — как-то растерянно и зло пробурчала Смерть, — никогда не думала, что мне придётся не отнимать, а дарить жизнь. И куда только катится этот мир?
Она нехотя приоткрыла крышку ларца, и из него, сверкая голубой сталью, выплыл меч. На мгновенье, зависнув в воздухе, он медленно и плавно стал опускаться вниз. Принимая клинок, туман заволновался, задвигался, забурлил, взвился вверх и, неожиданно окрасившись в небесно-голубой цвет, засверкал всеми цветами радуги. Но вот туман стал постепенно таять, волшебное сияние медленно угасать, и через мгновенье комната вновь погрузилась в мягкий полумрак.

Михаил Львович открыл глаза. Он с удивлением посмотрел на укрывавший его тёплый плед, на голубое небо за окном, на скользящих по подоконнику весёлых солнечных зайчиков. Взгляд упал на мониторы. Там было всё нормально.
Откинув плед, врач медленно поднялся, тело затекло, мышцы болезненно ныли. «Да, кресло далеко не лучшее место для сна», — кряхтя, потягиваясь, подумал он.
Дверь приоткрылась и в палату вошла медсестра.
— Доброе утро, Михаил Львович, — с улыбкой произнесла она.
— Доброе утро, — растерянно ответил врач. — Лиза, я что, проспал целую ночь? Боже мой, как это случилось?
— Не знаю. В первом часу ночи я вышла из палаты буквально на минуту, ходила в ординаторскую за книгой, прихожу, а вы уже тут, безмятежно спите.
— Так надо было меня разбудить, — огорчённо воскликнул Михаил Львович — Пыталась. Даже по щеке пару раз легонечко шлёпнула, но всё безрезультатно. Вы спали, на удивление, очень крепко.
— Надо было облить меня холодной водой, — не унимался врач.
— Знаете что,— обиженно надув губы, проговорила Лиза, — обливайте себя сами.
Она уже хотела выйти, как неожиданно прозвучал слабый голос:
— Где я?
Удивлённо переглянувшись, медсестра и врач подошли к кровати.
— Ты в больнице, — склонившись над мальчиком, произнёс Михаил Львович. — Как себя чувствуешь, дружок?
— Хорошо, — попытался улыбнуться Саша.
— Может, ты что-нибудь хочешь?
— Только спать.
Саша закрыл глаза и сразу же крепко заснул.
— Да, — пробормотал врач, прислушиваясь к ровному и спокойному дыханию мальчика, — а чудеса всё-таки случаются.

Михаил Львович с огорчением захлопнул историю болезни и отодвинул её на край стола.
— Ничегошеньки не понимаю. Ничегошеньки, — схватившись за голову, прошептал он. — Прямо мистика какая-то.
Он вытащил пулю из кармана и стал задумчиво вертеть её в руках.
— Ну как, Миша, дела? — входя в кабинет, весело пробасил майор. Но, видя хмурое лицо друга, сдержанно добавил. — Понял. Дела как сажа бела. И с чего бы это? Я слышал, что с Сашей всё нормально. Вроде как на поправку идёт.
— Вот это меня и беспокоит, — тяжело вздохнул врач.
— Что? — лицо Геннадия Алексеевича вытянулось от удивления.
— Понимаешь, Гена, парень очень быстро выздоравливает, я бы сказал, даже стремительно. Не должно быть так, понимаешь, не должно. Это ненормально. Просто ни в какие рамки не укладывается.
— Подожди, дружище, — втискивая своё могучее тело в кресло, проговорил майор. — Но почему всё и всегда должно укладываться в рамки, которые, чаще всего, мы сами же и создаём, а вернее сказать, придумываем? У мальчика молодой, сильный организм, вот он и поправляется быстро. Тут радоваться надо, а не беспокоиться.
— А я радуюсь, Гена, радуюсь. Только от такой радости почему-то голова кругом идёт. А ты знаешь, что я ему уже швы снял?
— Как так? Так ты же его только три дня назад оперировал!
— Вот именно. А сегодня он уже метеором летает по всему отделению, да что по отделению — по всей больнице, как будто у него двигатель от истребителя в одно место вставлен. Неуёмный просто жуть. И вот что ещё, Гена. Я частенько с ним разговариваю. Умнейший ребёнок. На все вопросы всегда отвечает чётко, ясно и с какой-то светлой очаровательной улыбкой. Но бывает, во время беседы на него словно тень находит. Он мрачнеет, перестаёт говорить, улыбаться, уходит полностью в себя, хмурится, словно пытается что-то очень важное вспомнить. Но буквально через минуту взор его проясняется, улыбка на его лице расцветает, и он вновь включается в беседу, как ни в чем не бывало.
— Михаил, может, ты всё усложняешь? Может, просто стоит посмотреть на всё происходящее с другой стороны.
— О чём ты говоришь, Гена? — всплеснул руками врач. — Вот на это ты с какой стороны посмотришь?
И он поставил перед другом пулю. Майор взял пулю и, прищурившись, внимательно рассмотрел её.
— Двенадцатый калибр, — сразу определил он. — Выпущена из гладкоствольного охотничьего ружья. Да такой кабана враз завалить можно.
— Кабана-то, может, и завалит, а нашего героя почему-то не осилила, застряла. Я тебе уже говорил, что две пули, что поменьше были, вытащил из него, а эту не смог.
— Так кто же тогда её…
— Не знаю. И как она ко мне попала, для меня тоже загадка. Чертовщина какая-то.
— Ты давай успокойся. Я согласен, что эта история запутана, что в ней очень много необъяснимого, странного и непонятного. Но есть ли смысл надо всем этим ломать голову? Ведь самое главное то, что мальчонка наш жив и здоров.
— Возможно, ты прав, — задумчиво произнёс Михаил Львович. — Да, конечно же, прав. — И, немного помолчав, спросил: — А что у тебя нового?
— Да практически ничего, — вздохнул майор. — Топчемся на месте. Слушай, а тебе Саша случайно ничего не говорил о мече? Может, в одной из ваших бесед он вскользь упоминал о нем?
— Да нет, не припомню. А, собственно, причём тут меч?
— Мальчик, которого Саша спас, утверждает, что там, на поляне, когда появились те негодяи, видел у него в руках меч. Самый настоящий меч, как он говорит, из сверкающей стали. Я с оперативниками буквально каждый сантиметр чуть ли не на коленях там просмотрел, а меча так и не нашёл.
— Может, ему показалось, — развёл руками врач.
— Не думаю. Уверен, что он видел этот странный клинок. Но вот только куда он испарился? Так что, — ухмыльнулся невесело майор, — у нас тоже своя чертовщина и тоже много вопросов, на которые ответа, как ни крути, не найти.
— Ладно, — махнул рукой Михаил Львович, — время, рано или поздно, расставит всё на свои места и даст ответы на все загадки, а сейчас, Гена, давай-ка оставим в покое эту мистическую головоломку и попьём чаю.
— А вот это, Миша, правильное решение, — пробасил майор, доставая из кармана пиджака большую шоколадку. — Смотри, «Бабаевская». От такой вкуснятины и настроение поднимается, и голова работает лучше.
— Это верно, — улыбнулся врач, включая электрический чайник.

                Глава 20
                Детской организации быть

Директор школы Сергей Валентинович внимательно читал план внеклассных мероприятий на предстоящий учебный год, который только что принесла ему завуч по воспитательной работе.
— М-да, — задумчиво пробормотал он, перелистывая страницы. — Всё грамотно, логично и даже в некоторых местах пафосно, но, увы, серо, скучно и безлико. Нет-нет, так работать определенно нель…
Не успел он договорить, как приоткрылась дверь и показалась мальчишеская голова с нестриженой копной русых волос
— Сергей Валентинович, можно войти?
— Боже мой, молодой человек, вы меня так до инфаркта доведёте, а постучаться было слабо?
— Пожалуйста, — изобразив жалостную гримасу, взмолилась голова.
— Что ж, — улыбнулся директор, — валяйте.
В кабинет вошёл улыбающийся мальчуган. На нем были потёртые джинсы, синяя с короткими рукавами футболка. Его живые голубые глаза излучали интерес и любопытство.
— Сергей Валентинович, — заговорил мальчуган, — мы с ребятами очень рады, что вы стали директором нашей школы.
— И почему же?
— Потому что вы работали вожатым в «Артеке». А мой брат говорил, что артековские вожатые самые клёвые, извините, интересные и самые творческие люди на свете. Что они с полуслова понимают детей и всегда готовы прийти им на помощь.
— И какая же помощь, юноша, вам нужна? — иронично усмехнулся Сергей Валентинович.
— Пока никакая. Я пришёл поделиться своими мыслями, идеями, как сделать жизнь нашей школы яркой и интересной.
— Вы меня заинтриговали, молодой человек, — оживился директор, с облегчением закрывая папку с планом внеклассных мероприятий. — Как ваше имя?
— Александр.
— А ну-ка, присаживайтесь, Александр, да поближе, и выкладывайте, что там у вас есть.
— Вы, наверно, согласитесь со мной, — пылко заговорил Саша, — если я скажу, что с исчезновением пионерской организации в школьной жизни образовался своеобразный застой. Жизнь мальчишек и девчонок стала менее интересной, менее насыщенной. Туристические походы, слёты, тимуровское движение, удивительные приключения — всё это, к великому сожалению, осталось в прошлом.
— И какие же ваши предложения, юноша?
— Создать у нас в школе детскую организацию со всеми необходимыми атрибутами. И атрибуты эти должны быть новыми, созвучными данному времени и той направленности, по которой будет работать наша организация. Безусловно, в эту организацию можно будет вступить только по желанию. Никаких принуждений. И скажу вам откровенно, мне жалко пионерию, так, как с ней поступили — это подло. И что бы ни говорили там, наверху, пионерия — это целый пласт великой истории нашей страны, полной мужества, самоотверженного труда и подвигов. Это история и каждой школы в отдельности, и целой сраны. Это история и судьба миллионов людей.
— Я тоже считаю, что с пионерией поступили не совсем правильно, но давайте вернёмся к нашей детской организации. Ведь она будет добровольной. А найдутся ли желающие в неё вступить?
— Да, найдутся, если в ней будет не пустая говорильня, а яркие творческие дела, новые встречи, новые открытия и окрыляющий дух приключений и романтики.
— А ты не только мечтатель, Саша, но и лирик. Скажу честно, ваша идея меня очень заинтересовала. Но почему вы пришли ко мне, а не обратились к Ирине Витальевне, ведь она мой заместитель по внеклассной работе? Я думаю, что ваши предложения ей бы очень понравились.
— Не понравились. И более того, мы с ней, мягко говоря, не находим общий язык.
В дверь постучали.
— Войдите. Кто там? Войдите, — подняв голову, произнёс директор.
В кабинет вошла женщина.
— Надо же, — прошептал Санька, — легка на помине.
— Сергей Валентинович, — начала было женщина с порога, но, увидев Саньку, замолчала. От негодования её полное лицо стало пунцовым, мясистый нос в форме крупной картофелины посинел, а водянистые глаза навыкате, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.
— Синицын, — пронзительно взвизгнула она. — Ты что тут делаешь? Свои бредовые идеи излагаешь? Ты что, решил, если Сергей Валентинович у нас человек новый, так, значит, можно его вводить в заблуждение? Учебный год только начался, а вы уже всю школу прокурили, оплевали и теперь ещё вам какую-то организацию подавай. Не будет такого. Мы с Игорем Юрьевичем, учителем ОБЖ, запланировали с вами ежедневные занятия по строевой подготовке. Надеюсь, они выбьют из ваших голов всякую чушь и приучат к дисциплине.
— Во-первых, — вскакивая со стула, возмущённо воскликнул Санька, — мы не курим. Это ваш обожаемый обэжист на каждой перемене смолит в туалете. А во-вторых, вы, уважаемая Ирина Витальевна, со своим Игорем Юрьевичем не в том месте и не в то время родились. Вам бы в Германии да в тысяча девятьсот десятом появиться на свет, чтобы в тридцать лет, а может, даже и раньше, вступить в «доблестные» ряды гестапо. Вот там, вы двое со своей злобностью и самодурством, развернулись бы широко.
— Ах ты, паршивец. Да я тебя в колонию упрячу. А ну-ка, марш на урок, негодяй.
Выходя из кабинета, Санька, громко захлопнул за собой дверь.
— Вот видите, Сергей Валентинович, с кем нам приходится работать, — картинно закатив глаза, горестно вздохнула завуч. — Это же бандит. Настоящий бандит. Я ему ещё…
— Ирина Витальевна, — сухо перебил её директор, — присядьте, пожалуйста.
Как только завуч, охая и причитая, села за стол, он положил перед ней ручку и чистый лист бумаги.
— Зачем это? — удивилась она. — Ах, да, — её полное лицо расплылось в улыбке. — Написать вам докладную на Синицына? А это замечательно, Сергей Валентинович, это же выход. Благодаря докладной мы поставим его на учёт в полиции, а потом вышвырнем из школы, как когда-то вышвырнули его братца.
— Успокойтесь, Ирина Витальевна, вы меня неправильно поняли. Мне надо ваше заявление на увольнение.
— Вы предлагаете мне, — завизжала, вытаращив глаза, завуч, — уволиться из школы по собственному желанию?
— Да, — спокойно ответил директор. — И поверьте, так будет лучше и для нас, и для вас.

Санька, насупившись, вошёл в кабинет директора школы.
— Вызывали? — угрюмо спросил он.
— Надо же, как строго и официально, — произнёс Сергей Валентинович. — Не вызывал, а просил по возможности зайти. А теперь присаживайся, стирай со своего лица устрашающую мрачность и давай поговорим.
— О чём? — насторожился Санька.
— О твоей идее создания у нас в школе детской организации, которой ты со мной поделился неделю назад.
— Но ведь Витальевна, извините, завуч и обэжист костями лягут и сделают всё, чтобы её не было.
— Не волнуйся, эти педагоги у нас уже не работают.
— Значит, детской организации быть?! — взволнованно воскликнул Санька.
— Безусловно, — улыбнулся директор школы.
— Сергей Валентинович, — немного помолчав, заговорил Саша. — Вы, наверное, знаете об исчезновении в нашей школе дружинного знамени.
— Наслышан. Если ты хочешь услышать моё мнение, то я скажу, что твой брат поступил правильно. Это был мужественный поступок.
— А если я верну это знамя, что вы с ним сделаете?
— Оно займёт почётное место в нашем школьном музее. Да, и вот ещё что. Чуть не забыл, — воскликнул директор. — Летом у нас уволился сторож, Серафим Петрович. Мне частенько приходилось с ним общаться. Замечу, что это очень мудрый и интересный человек. Так вот, он просил передать тебе вот этот ключ. Он сказал, что ты знаешь, что с ним делать.
— Да, конечно, — принимая из рук директора ключ, с грустью ответил Саша.

Вовка и Санька стремительно шли по коридору. Оба в наглаженных брюках, белоснежных рубашках с алеющими на груди пионерскими галстуками. Друзья спешили. Из спортивного зала доносился весёлый гул детских голосов.
— Неужели все уже собрались и мы опоздали?! — возбуждённо воскликнул Вовка.
— Не суетись, Вовчик, — улыбнулся Саша, — ведь сбор ровно в десять, а ещё только полдесятого.
— Слушай, Санёк, — как-то неуверенно заговорил Вовка. — Я давно хотел тебя спросить. Тогда в лесу, ну, когда мы были в походе, я видел у тебя в руках меч, самый что ни на есть настоящий. Что это за меч и где ты его нашёл?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — развёл руками Санька.
— Что значит, не понимаешь?
— Вовчик, хоть убей, но я не помню, что тогда произошло. Все рассказывают мне какие-то жуткие истории, которые якобы случились в том походе, а ты ещё говоришь, что у меня в руках был меч. А я не помню всего этого, понимаешь, не помню. И давай к этому больше не возвращаться, потому что все эти расспросы и разговоры начинают меня конкретно доставать.
— Понимаю, — почесав затылок, вздохнул Вовка.
Проходя мимо школьного музея, Санька остановился.
— Вовчик, ты беги в зал, — сказал он, — а я тут на минуточку задержусь.
— Ладно. Только давай быстрее.
Санька проводил взглядом убегающего друга и, открыв дверь, вошёл в музей. Пройдя мимо застеклённых стендов и витрин с экспонатами, он с невольным трепетом остановился напротив развёрнутого пионерского знамени. Освещённое солнечным светом алое полотнище, словно подсвеченное изнутри, излучало мягкое сияние.
— Вот так, — тихо прошептал Санька. — Рано или поздно все таинственные истории становятся просто историями. Я рад, что наша с Лёшей тайна завершилась таким образом. А знамёна, — и Санька бережно провёл ладонью по алому шёлку, — где бы они ни находились, в музейных комнатах или на передовой, всегда будут вдохновлять, волновать, бередить душу, заставлять сердце биться часто-часто, потому что у каждого из них своя великая история, своя великая слава. Бесславных знамён не бывает.
— Как и не бывает бесславных знаменосцев, — услышал Санька неожиданно за собой голос.
Мальчик обернулся. На пороге стоял директор школы.
— Тебе пора, Саша, — сказал он. — Сбор вот-вот начнётся.

— Дружина, равняйсь! Смирно! Вольно! — звонко отчеканила старшая пионерская вожатая Света. — Слово предоставляется директору школы Дмитриеву Сергею Валентиновичу.
Сергей Валентинович сделал шаг вперёд. Внимательным взором окинул стройные шеренги учеников.
— Друзья, — взволнованно произнёс он. — Для меня великая честь открывать первый пионерский сбор нашей детской организации. Наша пионерская организация добровольная, то есть в неё можно вступить только по желанию. И я скажу вам откровенно, что приятно удивлён, видя в этом зале всех учащихся с четвёртого по седьмой класс. Ребята, впереди вас ждёт замечательная, яркая, полная интересными делами жизнь. Желаю вам удачи, счастья, новых свершений и новых открытий. А сейчас мне хочется сообщить, что решением совета школы знаменосцем нашей пионерской дружины назначен семиклассник Синицын Александр.
Гром оглушительных аплодисментов и восторженных криков «Ура!» буквально взорвал торжественную тишину зала. Сергей Валентинович улыбнулся, поднял руку, и снова воцарилась тишина. Старшая пионерская вожатая внесла в зал знамя и передала его директору школы.
— Синицын Александр, — громко сказал Сергей Валентинович, — для вручения дружинного знамени выйти из строя.
Саша вышел из строя и, подойдя к знамени, громко произнёс:
— Я, Синицын Александр, знаменосец пионерской дружины, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: бережно хранить принятое мною знамя пионерской дружины, с достоинством и честью выполнять все правила обращения со знаменем, клянусь делами и поступками оправдать доверенное мне высокое звание знаменосца.
Мальчик опустился на одно колено и поцеловал уголок алого стяга.
Вручая знамя, директор школы тихо сказал:
— Поздравляю тебя, Саша. Я знаю, я уверен, знамя нашей пионерской дружины в надёжных руках.
— Спасибо, — тихим срывающим голосом ответил Санька.
И вновь зазвучало торжественно и звонко:
— Дружина, равняйсь, смирно! Равнение на знамя!
Сотни рук, поднявшись вверх, замерли в пионерском салюте. Казалось, зал вздрогнул от чёткой барабанной дроби, от мелодичного пения горнов.
Санька шёл вдоль строя, чеканя шаг, крепко сжимая древко знамени. Он видел озарённые каким-то внутренним светом лица ребят, видел их горящие восторгом и радостью глаза, видел их добрые улыбки. Санька шёл, чувствуя себя бесконечно счастливым, только почему-то плотно сжатые губы слегка вздрагивали, а по щеке катилась непрошеная слеза.
 
                Глава 21
                Дьявол и ведьма.

Зарождающая тревога, постепенно переходящая в чувство опасности, настойчиво пробуждала сознание. Сновидение, словно зыбкий туман, медленно таяло и, наконец, полностью исчезло. Проснувшись, Саша лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к царившей в комнате ночной тишине. «Странно, почему так холодно?» — подумал он, закутываясь плотнее в одеяло. Неожиданно раздался лёгкий шум. Мальчик вздрогнул и открыл глаза, и в это же мгновенье огромная сова, слетев со спинки кровати, вылетела в распахнутое окно. Санька, рванув с себя одеяло, бросился к окну. Он отчётливо увидел, как, расправив могучие крылья, странная птица, сделав широкий круг, устремилась вверх к серебряному диску луны.
«Что это было? — подумал мальчик, закрывая оконные рамы на шпингалет. — Как оказалось окно открытым? И что это за жуткая сова? Хотя, возможно, тут ничего странного и удивительного нет. Под напором ветра раскрылось окно, и в комнату залетела птица. Разве такого не бывает? Бывает, и сколько угодно». Успокоившись, Санька юркнул в постель, укутался в одеяло с головой, и через несколько минут он уже крепко и безмятежно спал.

Огромная сова, сделав полукруг над лесом, медленно опустилась на залитую лунным светом поляну.
Она взмахнула крыльями, раздалось жуткое шипение, хрипящий кашель, и вот уже вместо птицы появилась сгорбленная старуха в грязных лохмотьях. Она прислушалась, осмотрелась. Никого. Только ветер, словно одинокий пёс, тоскливо завывал в чаще леса.
— Моя дорогая, вы кого-то ищете?
Услышала она позади насмешливый голос. Старуха, вздрогнув, обернулась. В нескольких метрах от себя она увидела высокого, закутанного в плащ мужчину. Его лицо, удивительно гармоничное, казалось бы красивым, если бы не отталкивающая бледность и не коварная улыбка тонких алых губ, обнажающая ряд ослепительно-белых, острых, как кинжалы, зубов.
— Ваше величество, — заговорила старуха — ваше неожиданное появление каждый раз меня немножко, — она замолчала, пытаясь подобрать нужное слово, и через мгновенье добавила, — смущает.
— Не надо хитрить, моя дорогая, — с лёгкой усмешкой произнёс мужчина. — Ты хотела сказать «пугает». Но ты скоро привыкнешь к страху, это хорошее чувство, оно учит дисциплине и покорности. Страх, как незримый строгий ошейник, удерживающий от соблазнов, от гордыни и спеси, позволяет делать только то, что желает хозяин. А твой хозяин, ведьма, я, Дьявол, не забывай, пожалуйста, об этом. А теперь перейдём к делу. Что ты узнала об этом мальчишке?
— Его сила, как и его память, спит.
— Он что, ничего не помнит?
— Да. И это нам на руку.
— А меч? Где Божественный меч, о котором ты мне все уши прожужжала? Ты его нашла?
— И да и нет.
— Что это значит, уважаемая? — сверкнув глазами, яростно воскликнул Дьявол. — Я рисковал своей безупречной репутацией, вытаскивая тебя из ада, а ты, подобно дешёвому провидцу, морочишь мне голову, объясняясь загадками.
— Прошу прощения, ваше величество, — растерянно проговорила старуха, — но это так. Божественный меч обладает удивительными безграничными свойствами перевоплощения. Он может быть не только сверкающим клинком, но и смертоносным ураганом, огненным смерчем, непроницаемым туманом и ещё черт знает чем. Сейчас же в виде мельчайших невидимых частиц он находится в теле этого мальчишки.
— Короче, старуха, короче. Я не любитель длинных прелюдий. Скажи лучше, когда и как я могу его заполучить?
— Когда меч снова в виде клинка появится в руках мальчишки. Тогда вам, всемогущему Люциферу, не составит никакого труда забрать его. Но мне не известно, когда это случится. Никому не известно. Надо набраться терпения и ждать.
— Что ж, ради того, что в скором времени я буду властелином не только ада, но и всего мира, стоит немножечко подождать. Я говорю, ведьма, немножечко, ибо уверен, что благодаря твоей сообразительности меч в руках мальчишки появится очень скоро. А теперь прощай, моя дорогая, и помни, я буду следить за тобой, постоянно следить.
Дьявол обжёг ледяным взглядом старуху и, взмахнув плащом, исчез.
— И с кем я связалась? С кем я связалась? — поёжившись, подавленно пробормотала колдунья. — Но, с другой стороны, без его помощи я не смогла бы выбраться из огненного чрева преисподней, да и одной мне уже не справиться со знаменосцем, уж слишком он силен.
Укутанный влажной темнотой, в угрюмом безмолвии застыл осенний лес. Голые деревья, словно о чём-то моля, вопрошающе протягивали ветви к бледнеющему небу. Светало. И на фоне пламенеющей зари отчётливо виднелся чёрный силуэт парящей над лесом огромной птицы.