Глава VII. Этажи власти

 

 
До сих пор не знаю, какие силы вмешались в решение моей судьбы в тот момент, но, будучи буквально выброшенным с комсомольской работы, я был на следующий день (в октябре 1963) принят,  а потом и утвержден инструктором промышленно-транспортного отдела Магаданского горкома партии. Начался завершающий и самый продолжительный период колымской эпопеи – вплоть до августа 1969-го, когда мы всей семьёй покинули гостеприимную Колыму навсегда. Этот 6-летний отрезок времени – наиболее значительный с точки зрения карьеры и социализации – мне вспоминается как самый бедный на внешние события. Никаких головокружительных командировок, снежных завалов, морских штормов и прочей экзотики. За мной закрепили группу первичек промышленных предприятий в составе двух механических заводов, завода топливной аппаратуры, нескольких фабрик и заводов лёгкой и пищевой промышленности, предоставили возможность ознакомиться с их работой, планами, проблемами, ключевыми кадрами. Было интересно узнать, как на голом каменистом берегу Охотского моря создавалась основа для плодотворной работы и нормальной жизни людей.

Магадан юбилейный
Статус города получил в 1939 году, и я попал в самую гущу предъюбилейной работы, связанной с его 25-летием. Довелось познакомиться и с документами, и с ветеранами, и с практическими делами. Результаты поражали. Чудеса  делались почти из ничего и практически ничем – в смысле материально-сырьевой базы и технологического оснащения. Например, поршневые кольца и плунжерные пары для татровских дизелей. Вместе с другими работниками участвовал в обобщении материалов, подготовке статей, докладов, информационных справок, буклетов, наградных документов. Видимо, что-то получалось, хотя о вдохновении и чувстве полёта говорить не приходится, это был близкий к «галерам» интеллектуальный труд, где результаты жёстко привязывались к датам, срокам, планам, разным уточняющим работу и усложняющим жизнь ЦУ. Остряки придумали аббревиатуру ЕБЦУ – ещё более ценные указания – их было больше, чем хотелось бы. В 1989-м, когда отмечалось 50-летие столицы Колымского края, я получил душевную открытку и приглашение принять участие в торжествах. Как всегда, было некогда, да и не по карману, честно сказать, но всё же приятно - вспомнили, хотя особо и не за что. Задумываясь над причинами своей стремительной карьеры – месяцев через 8 меня, молодого коммуниста, уже назначили заведующим промышленно-транспортным отделом, а года два спустя избрали секретарем горкома – я понимаю, что сыграло роль качество, именуемое на аппаратном жаргоне «писучестью», речь идёт о способности связно и без грубых ошибок излагать мысли на бумаге. Что касается всей гаммы требований, предъявляемых к партработникам, мне до них было очень далеко, а многие из них, кстати, весьма существенные, по складу характера были для меня в принципе недостижимы.
В те времена отраслевые отделы (немного позднее были созданы строительный и сельскохозяйственный отделы) осуществляли  полный объем оргпартработы по закрепленным  организациям, независимо от профиля. Поясню. Мы полностью вели дела по приёму из своих первичек, а поскольку упор был на пополнение партийных рядов за счет рабочих в первую очередь, подавляющая часть этой скрупулёзной работы ложилась на наши плечи. Аналогичная ситуация была с персональными делами, так как львиная их доля зарождалась в производственных коллективах. Дело мало меняло то обстоятельство, что в некоторых крупных организациях был освобождённый секретарь парткома. Потом ситуация изменилась, и отдел смог глубже работать с проблемами технического прогресса, обновления оборудования, кооперации, качества продукции и т.п. Именно через наш отдел шло внедрение Системы бездефектной сдачи продукции с первого предъявления. Когда лет через 40, будучи по делам в Саратове, я вспомнил об этом эпизоде в кругу сверстников из местных ИТР, все заулыбались и сразу признали «своим» по духу и делам.

Под контролем Москвы
Пришлось курировать строящиеся для народного хозяйства и обороны объекты, контролируемые столицей. Накануне городского юбилея произошел случай, который в иной ситуации можно было бы считать курьёзным. Под личным руководством зам. председателя горисполкома на перевале 6-го километра бульдозер планировал площадку для установки красочного помпезного сооружения, означавшего городскую границу со стороны трассы. И порвали кабель связи, соединяющий Москву с Петропавловском-Камчатским, в тот самый момент, когда Л.И.Брежнев вел разговор с командующим Камчатской флотилией. Можно представить, какие эпитеты посыпались на голову первого секретаря обкома. Большого шума не  поднимали, поскольку речь шла о секретном объекте, но волны пошли крутые. Дело в том, что буквально несколькими месяцами ранее была предпринята попытка проложить проводную линию по дну Охотского моря напрямую от Петропавловска на Охотск, но обеспечить скрытность операции не удалось. Хотя выбирали туманную погоду, но как только видимость возросла до километра-полутора, рядом оказалась «случайная» японская шхуна. Пришлось дать оповещение о проводимых работах, иначе любой краболов мог все разрушить своими орудиями лова. Далее – классика: результат не замедлил сказаться. Позднее на кабеле были обнаружены посторонние устройства, снимавшие передаваемую информацию без прямого контакта. Был разгар холодной войны.  Ещё не были до конца демонтированы вырубленные в скалах капониры береговых батарей, которые мне, будучи механиком, приходилось навещать, чтобы разжиться электроарматурой и кабельной продукцией.
Как адекватный ответ на сложившуюся ситуацию, стали появляться современные приемо-передающие станции тропосферной связи. Одна из них, с которой мне пришлось возиться, увенчала вершину сопки прямо над Нагаевским морским портом. Солидное сооружение антенны имело форму гигантского металлического паруса площадью в сотни квадратных метров. Можно представить заботы проектировщиков, которым надо было обеспечить устойчивость сооружения при ураганных ветрах немыслимых скоростей. Как потом выяснилось, американцы делали подобные конструкции сетчатыми. Но это потом… Были и другие технические проблемы. Частота работы новой системы оказалась недопустима близкой к альтернативной, работавшей параллельно. Так что они стали забивать друг друга, и это выяснилось только при испытаниях. Степень секретности была такова, что до этого они ничего друг о друге не знали. Пришлось менять сердцевину комплекса – высокочастотный генератор - штуковину размером с обычное ведро, но ценой в миллионы. Опять же сроки. Хотя бывает и хуже.

Цветное телевидение
Как правило, на горком ложились функции координации по самым жгуче актуальным вопросам хозяйственно-экономического плана, приобретающим в силу этого политический характер. В канун 50-летия Октября, летом 1967 года, появилась идея организовать прямую трансляцию юбилейных торжеств из Москвы в цвете. «Тарелку» параболической антенны для приёма сигнала со спутника нам выдделили. Надо было поставить ее на одной из окружающих город сопок. Финансирования никакого. Проектные работы – «на коленке». А дорогу проложить, фундамент заложить, здание построить, электроэнергию надёжно подвести, всякую мелочёвку типа вентиляции, бытовок для дежурного персонала, простого телефона и прочее – мозги поломать можно, разбирая споры директоров, когда никто не против, но чтобы делал «дядя». Уже тогда не в чести были бездумные приказы, да и были ли они когда в чести? Нужно было учесть профиль и технологические возможности предприятий, в смысле кому что делать, согласовать сроки, решить вопросы с материалами, а главное - справедливо распределить финансовую нагрузку, чтобы было по силам и справедливости. Тут я столкнулся с понятиями, о которых имел весьма расплывчатое представление, а точнее никакого – фонды, наряды, лимиты и прочее. Но цель была настолько привлекательной, что все препятствия были преодолены, и задача была решена в срок.
В горкоме партии была традиция: раз в год в канун Октября все от первого секретаря до секретаря в приемной собирались за праздничным столом. Даже члены семей иногда, как исключение, принимали участие. В тот раз тосты поднимали за юбилей под цветную картинку юбилейного парада на Красной площади – как раз с учётом 8-часовой разницы по времени.. А на улице настоящая пурга, ноябрь на Колыме – это уже зима без всяких преувеличений. Тёплая дружеская атмосфера, поздравления, улыбки, искренняя радость на лицах товарищей по общему делу. И тут… Гаснет свет и пропадает картинка, приходится переходить на свечи. Конечно, в жизни всякое бывает, но чтобы в такой момент? Неужто вредительство? На всякий случай проверили. Выяснилось кошмарное обстоятельство. Один из специалистов электросетей, находясь не на службе, возвращался из гостей в подпитии – в такой день святое дело, кто против? Но ему показалось дискомфортно идти против ветра в снежной круговерти. Пользуясь  служебным ключом наподобие кондукторского на железной дороге, он открывает ближайшую подстанцию и отрубает напряжение.  Из корыстного расчета, что сейчас сюда примчится дежурная машина с диспетчерского пункта и отвезёт его домой. И ведь точно рассчитал, стервец, так оно всё и вышло. Свет дали через 10-15 минут, а о причинах отключения мы узнали уже назавтра. Само собой, были воспитательные разборки и встряски, но чтоб чьи-то головы летели – не тот случай.

Колымская специфика
Обстановка в стране нормализовалась, многие из «бывших» решили, что настало их время. Начали пытаться вступить в партию. И тут для многих из них получался конфуз. Заворг Григорий Иванович Новосадов дело своё знал превосходно. Используя авторитет партийного органа и возможности спецслужб, он разоблачил многих бывших полицаев и вражеских пособников, отбывших наказание в свое время и решивших скрыть своё прошлое. Конечно, делали они это из карьеристских соображений, партбилет не давал иных привилегий, кроме возможности попасть на руководящую работу. Уж что было, то было… Был случай, он докопался, что директор одного из совхозов, в прошлом офицер, носит незаработанные награды. Дело бы обошлось мерами морального характера, если бы он на этой основе не получал по линии военкомата незаконные пенсионные деньги.
Вообще силовые структуры, как сейчас говорят, работали профессионально и продуктивно, в тесном контакте с партийными и советскими органами. Мы регулярно получали сводки оперативного характера, знали о ситуации, информировали  актив. Как раз в те годы произошел случай, получивший всесоюзную известность. Весной в районе 6-го километра – это ближний пригород Магадана - обнаружился «подснежник», вытаявший обезглавленный труп мужчины. По остаткам пальцев установили личность – освободившийся зэк, который должен был выехать на материк. Месяца через полтора обнаружили убийцу из семьи его знакомых, к которым он зашел отметить освобождение перед отлётом. Видимо, был с деньгами, а скорее – с золотишком. Преступника, как часто бывает, сгубила жадность – попался на сдаче неиспользованного авиабилета.  Случай сам по себе довольно ординарный, если бы Юлиан Семёнов не раскрутил на нём очередной головокружительный роман «Противостояние», а кинематографисты не выпустили одноименный сериал с актёром Андреем Болтневым в главной роли.

Север ошибок не прощает
О характере тогдашней работы многое говорит, к примеру, такой случай. Однажды я засиделся на работе часов до 7 вечера, что, впрочем, было в порядке вещей. Раздается телефонный звонок. Взволнованный голос сообщает, что группа старшеклассников (дело было в период зимних каникул)  вышла на лыжах из спортлагеря на 23-м километре трассы в сторону города и в назначенном пункте не появилась. Я сразу же сообщил о происшествии дежурному УВД и позвонил начальнику авиаотряда 13-го километра, который оказался на месте. Полёты в ночное время вертолёты в то время не производили, но в связи с экстренной ситуацией командир вылетел сам на поиски пропавшей команды. Оперативная бригада УВД выехала к месту ожидаемого выхода лыжников и с помощью воинского гусеничного вездехода пыталась выйти на встречный курс. Все поисковые мероприятия были развёрнуты примерно за 1,5 часа.  Мы с Геннадием (Киселёвым) приняли в этой эпопее самое активное участие, в городской обуви полезли в снег, промокли, потом сушились и обогревались в милицейском автофургончике. Поиски продолжались всю ночь, горе-путешественников нашли под утро. В одном из распадков они свернули чуть-чуть не туда, и он увёл их далеко в сторону. Подросткам вместо 20 км пришлось преодолеть по глубокому снегу около 40, не обошлось без трагедии. В порядке  шефской смычки в группе было несколько моряков с базы подводных лодок. Один из  матросов отдал тёплую одежду девчонке и сам замёрз. Был большой разбор на прокурорском уровне, выдали на орехи всем причастным, но парня было не вернуть. Приезжали родители,  утешить и отблагодарить их за воспитание геройского парня мы могли только тёплыми словами. Так вот и бывает, что гибнут лучшие.

Какие люди были…
Как живого вижу Николая Петровича Кусанина – первого секретаря горкома. Казавшийся уже пожилым – ему тогда как раз минуло 50, он отличался редкой выдержкой, рассудительностью, взвешенностью суждений и позиции. На глазах и под носом обкома руководить «столичной» парторганизацией далеко непросто, особенно если учесть специфику тогдашней обстановки: Советская власть только что пришла на смену Дальстрою. Мне кажется, он справлялся с этим блестяще. Он был искренним и честным коммунистом, без лоска и внешнего антуража, присущего многим руководителям. Полностью доверял аппарату, активу и пользовался таким же доверием и непререкаемым авторитетом. которыми, кстати, никогда не злоупотреблял. Его должность, как и полагается, была выборной, причем, тайным голосованием. Вспоминаю такой поучительный эпизод. Когда среди руководителей – а они члены горкома, т.е. его выборщики – накопились всякие грешки и гадости, он распорядился собрать всех в зале заседаний бюро. И устроил всем грешникам такую взбучку в присутствии коллег, что многие из старых зубров номенклатуры имели вид помятого яйца всмятку. Через небольшой промежуток времени наступает отчётная конференция. Ну, думаю, сейчас они ему накидают голосов в отместку. Ничего подобного! Он получил «против» меньше всех. Такой пример не может пройти бесследно. Но чтобы ему следовать в жизни, надо ещё кое-что в придачу. Например, соответствующий характер. До глубоких седин дожил, а порой мнусь и мямлю, избегая сказать человеку в глаза, что я о нём  плохо думаю. А сейчас это ещё и возвожу в некий принцип: мол, бесполезное это дело, пытаться  исправлять взрослого человека,  тем более, говоря ему гадости о нём самом.
Как на Севере, так и в дальнейшем мне сильно везло на хороших руководителей, верных друзей и надёжных товарищей. Первым среди них был Василий Егорович Шилов – директор Наяханского рыбокомбината, который мне, 22-летнему пацану, выдавал доверенности и чистые платежки с подписями и печатями.  Такое отношение окрыляло и вызывало искреннее желание разбиться в доску, но сделать, как он просит. Именно в форме просьбы поступали его распоряжения. Однажды он обратился ко мне с вопросом: согласен ли я поехать вместе с ним на Чукотку, если ему поручат организацию нового рыбокомбината на побережье Берингова моря? Конечно, я согласился без раздумий, даже за честь посчитал. Или Заболотный в Ямском рыбокомбинате. Он относился ко мне по-отечески. Однажды, когда на воскреснике мы заготавливали в тундре торф для изоляции ледника и во время обеда всем налили по полстакана водки, он капнул мне в чай портвейна, и сказал, чтобы ко мне не приставали. Напомню, что я занимал там должность главного инженера. Люди-глыбы, стоики и титаны. Не припомню, чтобы кто-то из них повышал голос, выходил из себя, как говорят, рвал и метал. А ведь стрессов хватало. Невозможно представить, чтобы такой обманул, сжульничал, присвоил чужое. Странно, откуда же взялась генерация жулья в 80-х?

Военные моряки
По характеру работы приходилось контактировать с военными моряками. Сейчас вряд ли является секретом, что в укромных бухтах вокруг Магадана базировалась знаменитая в свое время  бригада подводных лодок, прославившаяся в годы войны на Северном флоте под командованием Колышкина. Дизельно-аккумуляторная тяга обеспечивала максимальную скрытность, и наши субмарины выполняли самые ответственные и опасные задания по сопровождению американских авианосцев в Тонкинском заливе. Шла война во Вьетнаме, которому мы всячески сочувствовали и помогали. Как-то выяснилось, что на одной из лодок служит мой не очень  дальний родственник Саша Старченко. Встретились, пригласили в гости, он стал регулярно бывать у нас в семье. Дружеские беседы, гостевые застолья располагают к откровенности.  Так что мне была известна в общих чертах, конечно, ситуация как извне, так и изнутри. Наши ребята выполняли героическую миссию, когда несли ответственную вахту в перегретых тропических водах у раскаленных силовых агрегатов при температуре 65 градусов Цельсия в одноразовой марлевой спецовке. Не случайно жизнь Александра, как и у моего родного брата Фёдора – тоже подводника, оказалась, увы, весьма непродолжительной.
На Марчеканском заводе лодки ремонтировались, приводились в порядок механизмы и трубопроводы, и мы, конечно, были озабочены вопросами качества и надёжности обслуживания. Были и другие проблемы. Рядом располагалась рыбацкая вольница, где традицией было  береговое ослабление дисциплины, выпивка и связанные с этим нюансы. Важно было сохранить дружеские отношения моряков с рыбаками, не допустив их разлагающего влияния на воинские коллективы. Контакты были постоянные и довольно тесные, особенно по партийно-комсомольской линии. Организовывались шефские связи с трудовыми коллективами. Особым успехом во флотской среде пользовались шефы с местной швейной фабрики. Командир бригады был членом бюро обкома, а начальник политотдела (капитан 1 ранга) заседал в бюро горкома. Мы сидели с ним рядом, постоянно обменивались новостями. Однажды у меня возникла мысль выйти в море при ходовых испытаниях корабля после ремонта, и она получила понимание и поддержку командования. Я даже прошёл обязательную легководолазную подготовку, чтобы в случае необходимости покинуть затонувшее судно. Хорошо помню, что легководолазный костюм можно было загерметизировать только с посторонней помощью. Когда я задал вопрос мичману-инструктору, кто будет одевать последнего, тот на полном серьезе ответил, что в таком деле последних не бывает. Действительно, военно-морской юмор – сфера специфическая. К сожалению или счастью, поход по разным причинам не состоялся, но жалеть об этом не приходится, так как этих приключений у меня, как говорили когда-то, воз и маленькая тележка.
Позднее Магаданская военно-морская база прославилась на весь ВМФ, но уже после моего отъезда на материк. Информация из надёжных источников. Как водится, командир с замполитом однажды культурно отдыхали в неслужебное время, а мысли, как обычно, всё вокруг службы и боеспособности части. Материальная база ветшает, обновление техники отстает, вот и сомнения возникают: отойдет в море боеспособная часть судов первой очереди в положенное время от пирса в случае необходимости или не успеет? Заспорили. И спор решили по-русски кардинально: командир набрал телефон дежурного по штабу и сказал два слова: «Боевая тревога!» Что тут было… Офицерский состав и сверхсрочники жили на городских квартирах. Силой брали такси, принудительно мобилизовывали подвернувшихся частников, полуодетыми бежали по улицам города, повергая в шок и трепет обывателя. Все корабли отвалили от пирса в положенный срок. Но никого не наградили. Возможно, всё бы даже обошлось. Однако, командир, отдавая приказ, не добавил одного слова: «Учебная!». И дежурный штаба по инструкции моментально оповестил о поступившей команде Главный штаб в Москве. Там юмора не поняли, как все большие начальники, сильно боялись за места , на которых сидели. И местная власть не вступилась, когда наутро Генсек звонит Первому с вопросом: «Ты что там, решил войну Японии объявить?» А тот ни сном, ни духом. Словом, мужиков досрочно отправили в запас, на пенсию. Это было, мне кажется, маленьким предвестием начала крушения великой империи.

Трагедия «Аяна»
Не прерывались связи с рыбаками. Часто встречались на совещаниях, важные заказы размещались на городских заводах, и было не лишним их шефское сопровождение. Но бывало и иначе. Леденящую душу картину представляли 16 гробов, выставленных в клубе рыбпорта для прощания после гибели рефрижератора «Аян». Дело было в декабре, когда приливно-отливные колебания уровня моря достигали максимума. С грузом рыбопродукции судно завершало навигацию. В большой отлив шли открытым морем вдали от берега и раскроили днище о вершину подводной скалы. Капитан – самолюбивый заносчивый эстонец – работал у нас первую навигацию, сильно дорожил своим авторитетом и затянул с сигналом бедствия, надеясь обойтись своими силами. А потом стало поздно, аккумуляторы залило водой, и рация замолкла. Все, кроме знакомого мне по совместной работе механика, который остался в машинном отделении навсегда, заняли места в шлюпке. Был редкостный штиль, солнечно, но морозно. Люди замерзли, их так и обнаружили с вертолёта. Гроб механика похоронили пустым. Здесь я впервые увидел на местном кладбище заблаговременно заготовленные летом могилы для зимних покойников. Мерзлота. Люди ещё живут и надеются, а их уже ждет готовая могила. Тогда мне пришла в голову совершенно отчетливая мысль: я не хотел бы остаться в этой холодной каменистой земле навсегда.

Жизнь продолжается.
После смерти Галиных родителей мы взяли к себе её младшего брата Анатолия и жили втроём. Вскоре нас в семье стало четверо: в положенный срок появился на свет и сразу же стал центром внимания и забот наш единственный первенец. Какое это было счастье, какие новые чувства нежности, заботы и ответственности пробудило это крохотное существо в наших сердцах. Правда, были отдельные элементы безответственности – всё же были мы молодыми и беспечными. Молодость прошла в положенные сроки, а ее сопутствующее приложение ещё не раз маячило на моем жизненном пути.
Однажды мама Галя была в парикмахерской, ребёнок спокойно спал, а мне позарез надо было зачем-то отлучиться из дома. Ненадолго.  Когда минут через 15 я вернулся, боже, как тревожно он орал! Понял малыш, что он оставлен один. А было ему несколько месяцев от роду. Больше я так никогда не поступал. На Новый год (1964-й) для него устроили иллюминированную ёлку. Он так осмысленно и серьезно смотрел, будто понимал смысл происходящего. Детская коляска была на жесткой пружинной подвеске. Я их заменил эластичными резиновыми жгутами, и коляска приобрела мягкий ход, перепрыгивая каждым колесом отдельно через встречающиеся препятствия. В 9 месяцев сын сразу и уверенно встал на ноги, а в трёхлетнем возрасте уже лихо носился на двухколёсном велосипеде, пугая прохожих, когда тормозил в сантиметрах от препятствия или обрыва. Неудачно сложилась попытка поставить малыша на коньки. Первый выход на лёд сопровождался сотрясением головного мозга, и мы оставили эту затею навсегда, компенсировав потерю санками, лыжами и плаванием. Все отпуска мы проводили только вместе всей семьей: гуляли по магаданским сопкам и московским улицам, плавали с  масками в Геленджике, качались на волнах в Форосе, выезжали на озеро Рица, поднимались на Малахов курган, одолевали туристские горные тропы.
Все эти годы я поддерживал постоянную связь с родительским домом. Надо сказать, что у нас не было другого места «на материке», где можно было бы остановиться в случае выезда. Мама – именно она выполняла функции главы семьи – тоже принимала непосредственное участие в моей судьбе, причем, меня не спрашивая. Понятно, кто лучше неё мог знать, что хорошо, что плохо для ее первенца? Она буквально восстала против моего перехода на партийную работу, забросав обком своими протестными письмами, о которых я узнал лишь через несколько лет. Хорошо ли, плохо ли, там не придали им особого значения.

Надо учиться дальше
В процессе работы я почувствовал необходимость пополнения знаний. Не  путем самообразования, чтения статей и книг, а фундаментально, системно, на профессиональном вузовском уровне. Начинались косыгинские экономические реформы, которые требовали соответствующей подготовки. Некоторый опыт и технические знания были. Заходя в заводской цех, по звуку определял, на каком станке затупился резец. Однажды на Марчеканском заводе обнаружил ошибки в конструкции горного оборудования. Пригласили начальника техотдела, он согласился со мной и распорядился переделать чертежи.
С экономикой было сложнее. В годы учебы в ТПИ только-только осваивалось преподавание политической экономии, а экономику производства «проходили» за один семестр. Оглядевшись вокруг, я обнаружил рядом с горкомом филиал ВЗПИ, который, как я потом понял, остро нуждался в расширении численности студентов, иначе сильно страдал его статус и право на существование. После сдачи экономической географии меня без лишней волокиты зачислили сразу на 3-й курс по специальности «Экономика и организация машиностроения». Нельзя  сказать, что студент из меня вышел образцовый, но всё же постепенно дело двигалось. Моё начальство к этому относилось снисходительно, тем более, что на какие-то льготы и уступки я не претендовал, обходился резервом исключительно личного времени. Очень кстати подоспел очередной полугодовой колымский отпуск, который частично мы посвятили семейному отдыху, после чего  Галина с малышом отправилась домой в Магадан, а я в Москву для завершения учебы.

Снова студент
Первая наша разлука была в период её учебы, теперь настала моя очередь учиться. В общежитии на ул. Николая Островского (в прошлом Мазутный проезд), рядом с парком Сокольники получил место в комнате на 4-х. Двое соседей оказались офицерами СА в звании капитанов – один танкист, другой трубопроводчик  - был такой род войск, о котором вспомнили горящим летом 2010-го.  Четвертый был вообще уникум. Богатырского сложения парень с Ярославского моторного завода, который уверяет, что пошел получать второе инженерное образование, чтобы не спиться от скуки и однообразия жизни. Так я стал впервые жителем столицы, хотя и временным. Обучаемость восстановилась довольно быстро. Сдал профилирующие дисциплины, получил направление на АЗЛК в моторный цех на дипломную практику, определился с темой диплома - дело закипело. Из окна комнаты общежития, где я выполнял основные объемы чертежных работ, была видна растущая на глазах труба Останкинской телебашни, приближающаяся к «бочке».
Шла осень 1966 года. Москва готовилась отметить 25-летие разгрома фашистов на подступах к столице. В это время с полей сражения в районе 41-го километра Волоколамского шоссе, привезли и торжественно перезахоронили в Александровском саду прах Неизвестного солдата. А в техотделе моторного цеха автозавода, где я был прописан на практику, только и было разговоров о выпуске первой партии новой модели ВАЗ. Это была «копейка». Что-то там было не завершено в линии окраски, и первые машины были матовыми. АЗЛК основательно переоснастился под 407 модель, появились первые роботы-манипуляторы, станки с ЧПУ, словом, завидовать тольяттинцам не было оснований, готовились сами удивить и порадовать советских людей. Что из этого вышло, всем хорошо известно, а я уже тогда увидел истоки будущих разочарований. Шатун, организация и технология производства которого лежала в основе моего диплома, должен был проходить 42 технологических операции, включающие неоднократное взвешивание, балансировку, полировку и прочее. Заводские «умельцы» укоротили процесс изготовления этой детали до 27 операций. Называется – экономия и рационализация.  И так по всем узлам и агрегатам.
Особо разгуляться на московских просторах не было желания и возможности. Изредка в выходные дни навещал семью двоюродной сестры Нины (Михайловны), с мужем которой Анатолием у нас всегда были очень душевные отношения. Иной раз от состояния глубокого обалдения после 10-12 часов работы с книгой или за чертёжной доской помогала освободиться прогулка в Сокольниках. Хотелось как можно скорее всё закончить и поскорее вернуться к семье, работе. Сильно тянуло домой – в Магадан. Тем не менее, по Москве помотаться пришлось изрядно. Консультации порой назначались у черта на куличках, в каких-то школах, в чужих институтах (с руководителем дипломного проекта мы вообще встречались чаще всего у него дома) нередко на другом конце города. Основные преподаватели были совместителями, и они исходили из своих интересов и соображений. Года через два-три после окончания узнал, что этот вуз запятнался коррупцией, взяточничеством. Должен честно сказать, что не встретил даже намёка на что-либо подобное. За деньги делали чертежи состоятельным студентам, это так. Но чтобы такое?!.
Настал долгожданный день, когда я получил второй красный диплом, и отправился домой. Настоящей наградой было то.  как стремительно и безоглядно бросился мне на шею заметно подросший сынок. Ему тогда было около 3,5 лет, и за полгода разлуки он меня не забыл. Его мама проявила гораздо больше сдержанности, хотя тоже была заметно рада встрече. Жизнь продолжалась и была прекрасна, хотя жили скромно, если не сказать – скудно, не в пример нынешним временам.

Северная эпопея завершается
До конца магаданской 10-летней вахты ещё оставалось 2 года, никакой тоски или иного рода дискомфорта не ощущалось. Рядом были замечательные друзья-соседи в лице Киселёвых Гены и Леры, почти как брат и сестра росли наши дети Валера и Люда. А главное – теперь  рядом с нами были родители, которые перебрались сюда вместе с тремя младшими братьями – Федей, Серёжей и Сашей - незадолго до этого. Это был с их стороны героический шаг, и он, как мне кажется, вполне оправдал себя по результатам. Двое создали там свои семьи. Все трое обрели первичную квалификацию, отслужили в армии и на флоте. Успешно и без потерь возвратились на материк в родную Сибирь  возмужавшими, закалёнными, бывалыми  мужиками. Никто из них не пожалел о годах, проведенных на Севере. И хотя кое-кого пришлось уговаривать и убеждать в необходимости  обратного возвращения, после перестроечной катастрофы всем стало ясно, что этот шаг был своевременным и разумным.
Раздел моих воспоминаний о Колыме близится к концу, и мне просто жаль с ним расставаться. Дело не в том, что это молодость и взлёт. О многом не удалось рассказать. О друзьях и товарищах по работе. О том, как мы проводили свободное время, выезжали по грибы, за жимолостью, иногда и на морскую рыбалку к острову Завьялова. Как встречали праздники и юбилеи. Скажу одно – мы были, мягко говоря, не из последних среди очень достойных и замечательных людей. И когда, после тяжких испытаний эпохи измен, предательства и грабежа, чувствуешь себя человеком, я уверен, в это большую роль сыграли те годы, тот нравственный климат, та закалка.
Международная обстановка была непростой, и мы там в дальнем уголке страны чувствовали это отчетливо. Я упоминал уже о провалившееся  попытке скрытной  прокладки кабеля связи Петропавловск – Охотск. Были постоянные провокации с воздушными
шарами. Нас инструктировали о специфике телефонных переговоров через открытый
эфир. Однажды, прокручивая настройку приемника в поисках интересной волны и случайно услышав  разговор Геннадия с Чукоткой, я включил магнитофон и записал его шутки ради. Такое было возможно даже на уровне отечественной бытовой техники.
Затевалась буза в Чехословакии. Мы получали еженедельную информацию из ЦК и подробно обсуждали ситуацию на собраниях актива. Потом это стало повторяться чуть не через день. Спрашивали наше мнение. Так вот, будучи, как говорят, в твердой памяти и ясном сознании, хорошо помню, что все тогда твёрдо и единодушно высказались за ввод войск на территорию этой союзной страны. Что бы там не писал по этому поводу Резун-Суворов, я считаю – поступили правильно, хотя этого оказалось недостаточно. Развал соцсистемы не предотвратили, но задержали без малого на два десятка лет. Впрочем, вернусь к личным проблемам.
Десятилетие жизни на Крайнем Севере не прошло бесследно. Галя маялась с бронхиальной астмой, Валера не вылезал из простуд – терпеть такое дальше было невмоготу. Мою ситуацию поняли и пошли навстречу.  Возможности перевести  на работу в центральные районы у обкома не было. Да и безоговорочно расставаться, как мне кажется, настроения не было. И я получил интересное предложение:  поехать на три года на очную учебу в Академию общественных наук при ЦК КПСС, а потом вернуться к этому вопросу. И пообещали, что если за это время здоровье семьи не восстановит  здоровье в полной мере и возвращаться в Магадан возможности не будет, мне дадут «вольную» - возможность самоопределения. На семейном совете было решено принять такой вариант. Я написал и отправил в приемную комиссию АОН реферат на вольную тему, а месяца через два получил вызов в Москву на сдачу вступительных экзаменов. Это был июль 1969 года.