О стихотворении Игоря Царева Дни поминовений. разм

Размышления и параллели ( о стихотворении Игоря Царева «День поминовения»)
Поминальную чашу осушим
Над землей, где зарыты таланты.
Вспомним тех, чьи мятежные души
Мы вперед пропустили галантно.
Помолчим. Всё равно не напиться
Философским течением буден.
Постоим. А куда торопиться?
Все мы там своевременно будем.

Пахнет пыльным цветком валерьяны
Нескончаемый марш на погосте.
Что ни день, в оркестровые ямы
Мир бросает игральные кости.
Но молчат не имущие сраму
Новоселы кладбищенских линий –
Бренных тел опустевшие храмы,
По кресты утонувшие в глине.

И смахнув со щеки аккуратно
Горечь слез, набежавших невольно,
Неохотно уходим обратно –
В жизнь, которая делает больно,
Где рекламно кипит мегаполис,
Семь грехов предлагая любезно,
Где любовь, как спасательный пояс,
Нас с  тобой удержала над бездной…
   Стихотворение, как мне кажется,  посвящено не отвлеченной мысли о всеобщем уходе, а горькой вине перед ушедшими, горькой памяти о том, что мы для них не сделали… В этом высокая ценность  его  нравственного содержания. Поэт  стоит в своем сознании на необыденном,  житейским разумом  наколенном уровне.  Он хорошо понимает  очищающий философский смысл  смерти для  любого думающего человека.  Всё это делает стихотворение   Игоря Царева «Дни поминовения»  вкладом в русскую философскую лирику.
     Читая первые строчки,  представляешь себе   хорошо знакомую каждому картину посещения в традиционные поминальные дни кладбища. Обращает на себя внимание  нарочито грубоватый подбор лексики: «над замлей», а не над могилой;  «зарыты», а не похоронены.  Быть может, поэт    хотел бы читателя  от традиционного,  затертого,  «извиняющего» всех нас перед уже ушедшими  «все там будем»  обратить к  страшной невозвратимости потерь?   Ведь не тела  в могилах, а таланты,  и рюмку водки  над могилой, а чашу  осушают.  В поминальный день мы стоим над могилой   талантливых людей, о друзей,  ушедших ранее тебя (пропустили галантно), оставивших тебе  чувство вины и сожаления. Метонимия «зарыты таланты» бьет читателя в самое сердце. Эпитет «галантно» - горький, едкий, он  сродни  попутно брошенному в стихотворении Высоцкого «А нынешние как – то проскочили»:
…коварен бог!
Ребром вопрос поставил: или – или.
На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,
А нынешние как – то проскочили…
    Герой пришел    помолчать над  могилой  талантливого человека.  Здесь неуместно   философское рассуждение о  неизбежности конца, здесь место прощания навсегда. Одно примиряет: все там будем.  Но не искупает нашей вины перед ушедшим.
Вспоминается, конечно, известное стихотворение Александра Твардовского:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе, -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
   Осушенная над могилой поминальная чаша  с традиционным окроплением свежего могильного холмика.  Перевернутая чаша – как полушар,  она вместе со словом «таланты» заставляет иначе воспринимать и  слово «земля» не  в значении «почва», она  придает всему лексическому ряду высокое значение,  уводя читателя  в космос, заставляя оттуда посмотреть на  трагедию ухода.
  Вторая строфа создает в  воображении читателя потрясающую картину, вызывающую в памяти стихотворение Уолта Уитмена с  мыслями о наполненной   разлагающимися телами  земле, о постоянном конвейере смерти, поставляющем  новых новоселов на кладбищенские линии.
  Наполнена высоким драматизмом картина кладбища с постоянными (подумать только!), ежедневными похоронами,  где траурный марш   исполняется  ежедневно.  Нам  об этом больно думать, но нас легко успокоят лекарства. Интересный подбор лексики: марш, играть,  оркестровая яма – еще раз напоминает читателю о  прощании с незаурядными, творческими людьми, посвятившими себя искусству. Одновременно с этим  возникает и  трагическое  сопоставление  высоких чувств прощания с музыкой, постоянной,  ежедневно   на кладбище исполняемой, утратившей  для музыкантов  своё первоначальное  чувство.  Картина похорон страшна именно своей повседневностью,  она  изображена поэтом именно в момент  на кладбище – не в доме соседа (которого ты вчера мог видеть идущим в магазин), не на улице медленная процессия среди дневной суеты, не  в квартире  людей самых близких: отца,  сына,  жены.  Выбор сделан не нами,  кости брошены  судьбой,   игра продолжается.  Игра в жизнь заканчивается игрой со смертью, но уже всерьез. 
   Горькая ирония звучит в эпитете «аккуратно» (смахнув слезу). Они ушли раньше нас,   они названы поэтом «мятежными», а мы,  вежливые, «галантные» - живем.  И винить нас вроде не за что.  «Но всё же, всё же, всё же»…
      Тело – храм души.  Поэт напоминает нам всем о высоком значении пребывания на земле,  о шансе состояться,  раскрыть талант. Прощание с телом – не с бренной плотью, сосудом скудельным, а с  вместилищем  таланта.
  Третья строфа  представляет собой развитие двух важных  переживаний:  состояние человека,  покидающего после  поминок кладбище, и  картина мира, куда мы все, живые, возвращаемся, чтобы жить.  Этот выбор не абсолютен. Эта жизнь приносит боль, мы знаем это,  она наполнена ложью, грехом,  в котором не каются, которым гордятся и  превозносят, словно добродетель. Она, эта дорогая нам жизнь,  погрузит нас вновь  в безнравственность.
    Ударное в стихотворении двустишие,  заключающее весь его смысл, весь ответ  автора на вечные вопросы:  миру тления противостоит лишь любовь! Есть одна высокая ценность этого бренного, неизбежной  смертью кончающегося существования  для талантливых и бесталанных,  великих и  безвестных,  святых и грешных: любовь. Она спасает от боли, бездны греха,  придает жизни высокий  смысл.