Один день в самой середине осени

   Мой единственный брат, Сергей, погиб 16 октября 1992-го года, давно. Особенно это "давно" чувствуешь накануне этого дня в самой середине осени: из осенних месяцев только в октябре 31 день, и 16 октября - это ровно посередине.

   В разных местах приходилось проводить этот день. И только один раз получилось так, что в храм на Литургию и панихиду  не попала.

  Накануне самолёт не смог взлететь, занесло снегом взлётную полосу в Архангельске, и пассажиров оставили ночевать в гостинице аэропорта, вылетели мы 16-го днём, когда расчистили полосу. Аэропорт в Архангельске за городом, никаких храмов поблизости не было.

   Когда Серёжа попал в аварию, я из этого же архангельского аэропорта летела через Сыктывкар в Иркутск, и тогда тоже на самый Покров резко похолодало, до -20, но снега не было, просто дикий холод.

   А в Иркутске 16-го октября был удивительно тёплый солнечный день, потом и там резко похолодало и замело.

   Как врачуются такие раны - до сих пор не знаю. Затягиваются сверху и ноют внутри, там, внутри - перелом.

   Приходилось и в Питере, и в Москве встречать этот день. В Москве, точнее, в Подмосковье, в Горках, в частной школе, вечером накануне гуляла с детьми в сумерках, и вдруг на тропинку вышел ёжик.

   На ночь взяла его к нам в спальню, и всю ночь он шуршал в корзинке о чём-то детском, но есть не стал, и утром я выпустила его восвояси.

   Ёжик, это маленький невнятный иероглиф в таинственном свитке судьбы, а вот когда перед 16-м октября попадали в больницу дети - затянувшаяся рана открывалась.

    Однажды поначалу всё хорошо складывалось, в октябре я взяла отпуск и купила нам с дочкой билеты на Байкал, который Серёжа полюбил, работая после лётного в Сибири, не раз звал меня в гости, а я не выбралась.

   А тут собралась, всё рассчитала и спланировала, встретиться с дочкой мы должны были в Домодедово, я прилетаю из Сыктывкара, она из Воронежа, вместе летим в Иркутск к моей крестнице, бывшей Серёжиной невесте, а оттуда на Байкал.

   Накануне вылета дочка позвонила и сказала, что попала на Скорой в больницу, ей вскрыли абсцесс в горле. Пришлось срочно сдавать билеты в Иркутск и лететь в Воронеж. Там я нашла ей хорошего лор-профессора, и он сказал, что не так всё страшно, чтобы лучше шов заживал, нужно разведённый морковный сок капать в носоглотку и полоскать горло боржоми.

   И вот, пока дочка была в институте, я сидела в холодной комнате, не топили ещё в общежитии, чистила и на обычной мелкой тёрке тёрла морковку, а потом отжимала через марлю сок. А потом мы уехали в Задонск.

   Точнее, в скит под Задонском, и провели там несколько дней. Погода наладилась, сияли осенние дали, от скита видны были купола монастырского соборного храма и колокольни. Чтобы попасть на раннюю Литургию в монастыре, одну ночь мы провели там в гостинице, и знакомый монах водил нас в ночи в келью святителя Тихона Задонского и на колокольню. Ночь была тёплая, и звёзды с колокольни были совсем близко, только руку протяни.

   Тишина, залитые солнцем, в дымке, золотые дали, ясный небесный свод - всё это врачевало душу. "Санаторий для души". Орды Тамерлана, чудесное явление ему Божией Матери именно там, в Задонске, на месте которого и возник монастырь - всё это было так же и далеко, и близко, как тянущиеся к горизонту холмы.

   Смерть - это равнина, а жизнь - холмы, холмы.

   Гораздо ближе, чем нашествие Тамерлана, был святитель Тихон, можно было приложиться в соборе к его гробу. В первые годы я ездила в будни, когда на кладбище ни души, и лежала в траве на могиле у брата, и мне становилось легче.

    Шелестели над головой берёза с рябиной. Берёзу я посадила, а рябину - родители. Запах земли, травы, шелест листьев, облака и солнце над головой, корни деревьев уходят в землю, туда, в глубину. Сливаешься со всем этим, и на душу снисходит мир и покой.


   Однажды накануне Серёжиной годовщины, прямо на Покров, попал в больницу сын. С утра я поехала на работу, он жаловался на головную боль, но у меня было заседание комиссии, я оставила его дома и поехала в райисполком, где решался вопрос о возвращении троих детей мал мала меньше  моей подопечной нерадивой мамаше.

   Когда вернулась домой - ему уже совсем плохо было, фельшер со Скорой сказала, что днём они сначала в поликлинику везут ребёнка к врачу, не сразу в больницу, я отпустила Скорую и вызвала такси, поехали с ним прямо в больницу, и там выяснилось, что в городе на неделе было выявлено несколько случаев детского менингита, нужна спинномозговая пункция для уточнения диагноза.

   Ребёнка на каталке увезли в реанимацию делать пункцию под общим наркозом, я села у дверей реанимации на пол, не держали ноги, вышел врач и вынес мне стул, потом вывезли ребёнка, менингит не подтвердился, всё обошлось.

   Но на пару дней нас оставили понаблюдать, и 16-го утром я из больницы поехала в церковь, заранее написав записку на панихиду.

   Женщина в лавке холодно посмотрела на меня и сказала:

- Зачем Вы написали такой длинный список? У нас есть специальные бланки для записок, не больше 10 имён.

   Я посмотрела на неё и молча протянула руку за своей запиской, чтобы забрать её и уйти, она увидела выражение моего лица и быстро приняла её.

   А я не могла говорить, подступили к горлу комом все больницы, реанимации и морги, и занесённые снегом могилы, что-то ледяное и скользкое, как больничный вымощенный плиткой уходящий вниз коридор - не то в морг, не то в преисподнюю.

   И вот снова завтра 16 октября, воскресенье. Допишу и пойду на Всенощную. Вчера гуляли с собакой, спустились к реке, холодно блестевшей под полной луной в её неверном свете. Ещё не пожухла и не почернела вымахавшая за лето в рост человека трава на берегу, но так тихо было, ни звука, ни души.

    Когда брат погиб, я уже знала, что вернусь на родину, и уговаривала родителей сюда привезти его хоронить, но они и слушать не стали. Помню, как летели мы с гробом из Иркутска в Сыктывкар, погода была ясная, и видны были горные хребты на юге, то ли Алтай, то ли Тибет, то ли Гималаи.

    Давно не летала. А Серёжа летал и с парашютом прыгал, это была его стихия - воздух. А моя - вода. Хорошо сидеть на днепровской пристани, глядя в воду. Недавно слушала Ивана Кирчука, он додумался заговоры петь, говорит, что само собой получилось, работал одно время в институте традиционной медицины и своей музыкой лечил людей.

   Приглашает меня в гости в свою этнолабораторию, там у него собрано много старинных инструментов, одну дудку выточил ему мастер из дерева, тысячи лет, как он говорит, пролежавшего в реке. Соберусь и съезжу. А потом сяду на пристани глядеть на струящиеся воды и вспоминать его дудку. На воде будут прыгать солнечные блики, а в глубине ходить молчаливые рыбы. Напев такой знакомый, на него поют духовный стих "Три ангела" или "Конец веком приближается".

   Мне ближе "Конец веком приближается", про царя, который покидает своё царство и уходит в пустыню, "во дальнюю лясовую, а за им идуць яво слугы, яво слугы, верныя други". Этот стих длинный, как река, струится и струится - и постепенно становится легче, открывшаяся рана затягивается.

   Потому что какой бы длинной не была река и жизнь - рано или поздно они придут к морю и вольются в него.