Свобода строгого режима

Свобода строгого режима
В моем детстве знакомая отца рассказывала мне, пятилетней дошкольнице, длинную сказку, которую сочиняла сама, что-то вроде сериала с продолжением. Одно время я часто ночевала у нее в ленинградской квартире на Мойке, с интересом наблюдая за землечерпалкой, которая чистила дно тогда весьма грязной речки, и слушая историю про двух девочек-близнецов, которые, постоянно завидуя друг другу, требовали себе то, что доставалось другой – игрушки, сладости, книжки. Вещи были абсолютно одинаковыми, но им всегда казалось, что в руке сестры они лучше, даже после того, как менялись ими. Сказка была нескончаемая, как и интерес к моему отцу, который после развода стал завидным женихом, и его знакомая через меня пыталась завоевать его симпатию. Родители при расставании разделили детей, я, как старшая, досталась на полтора года отцу, которому, в общем, не с руки было мною заниматься, поэтому эта его приятельница была, видимо, настоящей находкой. Ту же сказку я слушала и на Кавказе, где в альпинистском лагере в Алибеке, что недалеко от Пятигорска, отец летом работал инструктором, тренировал новичков и водил их в горы. Меня таскал с собой, поскольку оставить было, кроме подружек, не с кем. Лежа на теплых острых камнях на берегу холоднющей горной речки, мы все с той же безотказной отцовской знакомой играли в запретные дома карты, в «Пьяницу», и она продолжала поучительный нескончаемый рассказ о близнецах-завистницах, которые к тому времени уже подросли, осознали пагубность своего поведения и мечтали обрести нормальное восприятие жизни с помощью доброй волшебницы. Та велела им выйти в чисто поле, дождаться, когда на небе не будет ни одного облачка, и попросить избавления от зависти. Но у них ничего не получалось, потому что небо никак не расчищалось, хоть махонькое облачко да оставалось… Сказка так и не была закончена, поскольку осенью отец стал постоянно встречаться с другой дамой, моей мачехой на недолгое время, а зимой меня забрала к себе мама к моему великому счастью… Но потом я полжизни всматривалась в небо, мне было интересно, бывает ли небо совершенно безоблачным, хотя избавляться от зависти мне было не надо, поскольку, хоть и были у меня разные недостатки, но зависти я была лишена от природы. Я считаю, что человек сам кузнец и своего счастья, и своего несчастья.
Сегодня я смотрю вокруг и с удивлением замечаю, что, чем лучше мы начинаем жить, чем больше у нас есть всего, тем чаще видишь людей, которые кому-то или чему-то завидуют. Им кажется, что у кого-то родители богаче или влиятельнее , поэтому их детям все плывет в руки, кто-то родился в столице, поэтому попал на теплое место, кто-то в любимчики к начальству затесался, поэтому быстро продвигается по службе… Конечно, иногда это правда, но дает преимущества до поры до времени. А зависть лишает человека созидательного начала, внутреннего стимула для саморазвития, она губит даже то хорошее, что есть в завистливом человеке. И он, независимо от открывающихся перспектив, не замечает и не реализует их. Причем уровень зависти, как-то странно нарастает в крупных городах, где конкуренция выше. А на самом деле, все далеко не так однозначно. Я помню, какие уникальные возможности были у преподавателей медицинского института в Благовещенске по сотрудничеству с Японией даже в конце 1960-х годов. Это и не снилось их московским коллегам. Главное должно было быть желание работать и наличествовать идеи, которые хотелось реализовать. Какие уникальные операции на сердце делал заведующий кафедрой торакальной хирургии Ярослав Петрович Кулик! И стал известным человеком не только на всем Дальнем Востоке, но и в России. В 1990-е годы я видела про него фильм, он на огромной территории от Байкала до Тихого океана наладил кардиологическую помощь детям, создал систему, которая работает до сих пор. Я смотрела это документальное кино, и мне было приятно, что я его знала, что училась в том же вузе, даже бывала у него дома вместе с мамой. Преподавательский мир был там тесен.
Другим человеком, который захотел реализовать свои замыслы в Благовещенске, был преподаватель местного педагогического института Вячеслав Васильевич Белоглазов. Он создал уникальный детский танцевальный ансамбль, разработал и внедрил в нем особую систему воспитания детей. Его танцоры поражали удивительной естественной выразительностью. Сегодня этот ансамбль, объехавший полмира, признанный образцовым и заработавший кучу премий и наград, вот-вот отпразднует свое 50-летие… Он носит имя своего основателя и фактически превратился в особое хореографическое учебное заведение Дальнего Востока, в котором проходят обучение и танцуют до 500 детей разного возраста. Недавно они справили новоселье в новом здании.
Из Благовещенского театра вышел в свое время известный советский артист Олег Стриженов, фактически основатель актерской династии. Словом, дело не в месте рождения, а в жизненных установках.
Но особенно меня озадачивает какая-то патологическая зависть молодых людей к разным аспектам жизни на Западе. Выхватывают из контекста какие-то факты и начинают тосковать вокруг них, что мы не так живем, а они в Европе и Америке так. Причем, желания у этих мечтателей укладываются в формулу: «Нет-нет-нет-нет! Мы хотим сегодня, нет-нет-нет-нет, мы хотим сейчас!» И исполниться все должно, как в сказке, «по щучьему велению, по моему хотению!» Недавно мне студенты доказывали, что относительно немецких зарплат стоимость проезда в транспорте в два с половиной евро намного ниже, чем 30 рублей в петербургском. И они исходили из того, что уж у них-то за рубежом будет высокая зарплата и хорошая работа. Им было невдомек, что в Германии любой выходец из бывшего Советского Союза в лучшем случае попадет в сферу обслуживания или будет мотаться из города в город, работая близко к специальности.
У моей коллеги есть в Германии родственники, уехавшие с Украины, когда она еще была союзной республикой в составе СССР, и мы часто у них бываем. Он – спортивный тренер, которого пригласили работать в Германию, но сейчас он преподает физкультуру в каких-то учебных заведениях разных городов, и когда возвращается домой, на него больно смотреть – видно, что это непростой хлеб. Она, учитель истории по образованию, на новом месте пришлось освоить работу швеи и работать в ателье, перешивая одежду экономным немецким дамам. И сейчас по нескольку дней она работает в ателье, чтобы помогать дочери содержать внуков. Живут в социальном жилье, за которое платят 1000 евро в месяц. Лишних денег нет.
А другие знакомые уехали в США на волне перестроечных послаблений. В СССР дама была влиятельной советской областной журналисткой, грозой общепита и торговли, любившей устраивать головомойки коллегам на партсобраниях, после которых их увольняли с работы с волчьим билетом и исключали из партии (не в 1937-м году, а в 1987-м). Мой близкий друг попал в эти жернова. Видимо, она и члены ее семьи полагали, что попав в американский рай в Нью-Йорк, они будут в шоколаде. Но иллюзии и незнание ситуации сыграли с ними злую шутку. Сын смог устроиться только разносчиком пиццы, и доставив ее, по незнанию, в район, куда никто не решается совать носа, был просто убит из-за просьбы заплатить за заказ. Остались бы в России, глядишь, сын был бы жив.
Непонимание, как «работают» западные «райские кущи», меня просто умиляет! Такое впечатление, что молодые считают, что там можно делать все, что и у нас, плюс то, что у них. Но попробовали бы они поездить на автомобиле по тротуарам в Европе или в США, парковаться, где попало, не платить за парковку, портить парковочные платежные автоматы, устраивать ночные гонки по улицам, они бы поняли, что такое «небо с овчинку». Не зря же израильские «бриллиантовые» мальчики приезжают гонять на дорогущих авто в Москву, а чуть запахнет жареным, уносят ноги домой. Дома-то за это им бы не поздоровилось!
Да что там гонки! В театре перед началом спектакля просят выключить мобильные телефоны, говорят о запрете съемок во время действия. Но нередко в самый драматический момент у кого-то звонит телефон, кое-кто весь спектакль ищет что-то в телефоне или планшете, и, что еще хуже, снимает. Очень редко к ним подходят капельдинеры. Но в Лондоне ничего подобного делать невозможно. При малейшем намеке на съемку дюжий молодой человек неотвратимо возникнет, как злой рок, и потребует прекратить и удалить запись. Поэтому на Ютубе в основном лежат только трейлеры спектаклей ведущих европейских и американских театров. За выложенные пиратские записи можно огрести в этих странах по полной. Интеллектуальная собственность там свято охраняется.
И это цветочки! Когда наши люди начинают говорить о недостатке свободы в России, мне всегда становится смешно! В тех пределах, в которых она нужна нам каждый день, у нас ее выше крыши! И мне сразу вспоминаются некоторые эпизоды моих посещений Франции, Германии и ряда других стран Европы в последние пять лет. Я их называю иллюстрацией к «свободе строгого режима». Более всего в мой первый визит в Париж меня поразило, что полиции нигде не было видно, но в нужное время она вырастала как из-под земли. Мы с приятельницей плыли по Сене на прогулочном кораблике мимо скверика Иль де Сите, чуть поодаль от Нотр Дама (Собора Парижской Богоматери). Там всегда тусуется молодежь, валяется на траве, сидит над рекой, свесив с набережной ноги, ходит босиком по уступам над водой. Обычно всегда понятно, что их интересы находятся где-то на суше, сигануть в реку никто не пытается, все знают, что это запрещено. И этого достаточно, чтобы порядок соблюдался. Не надо даже добавлять «категорически» или «строжайше». А тут мы заметили молодого человека в плавках, который, слегка пошатываясь, ходил туда-сюда по узкой ступеньке на отвесной стене набережной, и было почему-то совершенно ясно, что он-то нацелен прыгнуть в воду. «Не иначе наш! – подумалось мне. – И ведь нырнет, несмотря на бесчисленные, идущие друг за другом катера и кораблики»… Таки нырнул! И только вынырнул на поверхность, как с диким воем его настигла юркая надувная лодка с мотором местной водной полиции. И его тут же выудили и отправили, куда положено. Я поразилась скорости реагирования. А у нас в Петербурге без прав и правил почем зря гоняют на катерах и квадроциклах по рекам и каналам, а полиция разводит руками и жалуется, что не может призвать нарушителей к ответу… Конечно, свободы маловато, на Западе ее больше!..
Второе потрясение ждало меня на прекрасном современном вокзале Мон Парнас, откуда я уезжала в легендарный французский Брест в Бретани. Не успела я расположиться на удобной скамейке зала ожидания, как раздался звук парадных военных шагов – три высоченных военных в пятнистой форме с огромными автоматами наперевес торжественно вошли, печатая шаг, из другого вокзального зала, заставляя всех замирать от легкого трепета. Такие патрули в тогда еще спокойном Париже были редкостью. На пугающе грязном и темном вокзале Гар дю Норд (Северный вокзал) я их тогда не видела. Я вжалась в спинку сиденья и почувствовала себя неуютно. Но в самом поезде было еще круче.
У нас есть закон о тишине, который на бытовом уровне далеко не всегда выполняется. Даже если ночью вам кажется, что в квартире выше вас идет бой с падением мебели, воплями и матом, никакая полиция не приедет. И участковый разведет руками, спрашивая вас, куда же ему девать ваше заявление. А в Европе есть страны, где по ночам в многоквартирном доме нельзя не только включать музыку или устраивать громкие праздники, запускать стиральную машину, но даже спускать воду в туалете. Иначе ваши соседи замучают вас жалобами. Вообще, нашим говорливым и шумным молодым в голову не приходит, какие строгие правила насчет тишины в общественном транспорте существуют в Европе. В поездах требуют соблюдать тишину, говорить по телефону можно только в тамбуре. Когда едешь в поезде между городами Франции, Германии, Голландии можно очень тихо говорить с соседом и все. Тишина стоит почти гробовая. И это норма, которая свято соблюдается. Если что-то будет не так, задействуют начальника поезда, который очень серьезно выполняет свои обязанности. Ведь, если он не наведет порядок, на него нажалуются выше, а он не хочет потерять хорошую работу. Я видела, как работает такой чиновник во Франции (он именно чиновник). Там речь шла о том, что на остановках из поезда разрешается выходить только тем, кто приехал в место назначения. А просто подышать (курить на платформах строжайше запрещено) на перроне нельзя. А какой-то пассажир, ехавший в том же вагоне что и я, почему-то не внял предупреждению по радиосвязи. Не успел он вернуться, как пришел начальник поезда, серьезный молодой человек, и долго объяснял нарушителю все пагубность его поступка. Он все время повторял, что он сдаст пассажира коменданту вокзала, когда поезд прибудет в точку назначение. Потом перед каждой остановкой, когда он объявлял по радиосвязи просьбу не выходить из вагонов просто так, добавлял: «А для господина едущего в таком-то вагоне на таком-то месте, персонально сообщаю, не выходите из вагона, это запрещено». И, действительно, на вокзале бретанского Бреста он эскортировал нарушившего правила человека к коменданту вокзала, не переставая читать ему нотацию. А тот слушал и не возражал. Я представляю, что бы отвечали наши не знающие узды молодые люди, усугубляя свое положение.
И последний пример. Сегодня только ленивый не ругает власти всех уровней, не нравящихся им граждан из разных слоев, приезжих всех мастей, даже из числа собственных граждан. Но на Западе и невоздержанность на язык может дорого стоить. В Марселе (это было за пару лет до нашествия беженцев в Европу) живет очень много мигрантов, ставших французами арабского происхождения. Там есть целые кварталы, где коренные французы не живут. И есть несколько признаков, по которым это можно понять – грязный фасад (не хотят тратиться на чистку, как делают обычные французы), спутниковые тарелки и сушащееся перед окнами белье (в Испании и Португалии – это норма, а во Франции – нет). Рассказывать публично о негативных проявлениях и поведении этих переселенцев во Франции нельзя. Их даже называть можно только официально рекомендованными словами или эвфемизмами. Дама, которая это рассказывала пользовалась выражением «эти загорелые парни». И она подчеркнула, что все сказанное нам, она не может повторить ни одному французу, потому что ее муж – муниципальный чиновник в мэрии. И если кто-нибудь услышит ее такие речи, то мужу в паспорт поставят штамп, что у него жена – расистка. Не слабо?
И еще одно – про выборы. Если во Франции кто-то не ходит на выборы, то потом не может ни на что жаловаться, его жалобы получают один ответ: надо было голосовать! Нравится такая свобода? Есть чему завидовать? Я сильно сомневаюсь.