Петр - военврач из Херсона

«Еще по-всякому случается:
Друг друга ищут, ищут люди,
А в жизни раз лишь повстречаются…
И большего у них не будет.
Лишь только бегло взглянут в очи,
Лишь только смогут улыбнуться…»
Каринэ Карапетян


 Так случилось, что внезапно и как-то быстро, один за другим, ушли из жизни папа, мама и даже младший брат. С городом юности меня теперь связывали только могилы… Печальный ритуал завершен, до поезда оставалось часа три и, чтобы занять чем-нибудь время, я машинально разбирала старую школьную, всеми забытую тумбочку на лоджии: какие-то старые выцветшие фотографии, квитанции, папина амбарная книга с записями сыгранных им шахматных партий, мамин ежедневник – простая школьная тетрадь, в ней несколько записей… Вдруг из тетради выскользнул и упал на пол старый пожелтевший конверт. Наклонившись за ним, я с удивлением обнаружила, что адресован он был на мое девичье имя. Стремительный, летящий почерк был незнаком, а вместо адреса отправителя было написано: «Одесса, проездом, и какой-то росчерк». Озадаченно повертев конверт, я увидела, что письмо было распечатано и в нем лежал свернутый пополам, тоже пожелтевший, телеграфный бланк. Немного поколебавшись: не помнила я, чтобы когда-нибудь получала письма из Одессы, – развернула бланк. Обратная сторона его была почти заполнена тем же незнакомым летящим почерком: «Ларочка, любимая, здравствуй!..»

 Сердце бешено рванулось и гулко и часто застучало, к щекам, как в юности, прихлынула кровь, я тихо опустилась на краешек стоявшего рядом стула…

 Так меня называл только один человек и только пять дней… Из глубин памяти всплыл его мягкий голос, с неповторимым южно-украинским акцентом перекатывающий букву «р», так, как будто обволакивал меня всю теплом и нежностью… Но второго слова он так тогда и не произнес, и я не знала, как бы оно звучало из его уст…

                ***
 Золотая украинская осень в маленьком городке Хмельник, на окраине которого в огромном парке размещался санаторий Министерства обороны. «Сезон закончился, отдыхающих в санатории станет меньше, но зато будут приезжать действительно больные, капризные люди – до самой весны сплошные скучные будни,» – так думала, оформляя людей, доставленных последним автобусом с вокзала, молодая статная медсестра Оксана, с той яркой южной внешностью, которая заставляет оглядываться даже самых строгих мужчин. – «Еще обежать три палаты, чтобы выполнить последние на сегодня назначения врача, и – отдыхать. Дежурство обещает быть спокойным, да и есть, кому его скрасить…»

 В кресле, небрежно развалившись и лениво перелистывая медицинский журнал, позевывал симпатичный молодой человек лет 30-ти.

 Последней вошла невысокая девушка с короткой аккуратной стрижкой под Мирей Матье, в модном болоньевом плащике и с легким белым длинным шарфиком вокруг шеи. Молодой человек оторвался от журнала и с любопытством, оценивающе разглядывал девушку. Оксана, быстро заполнив санаторную книжку, отдала девушке документы: «К сожалению, вы поздно приехали, осталась койка только в трехместном номере в этом же корпусе, по коридору направо, предпоследняя дверь».
 «Я бы с удовольствием предоставил Вам койку в своем двухместном номере, но, боюсь, администрация нас не поймет,» – вмешался молодой человек.
 Девушка вспыхнула до корней волос и молча, быстро подхватив офицерский дежурный чемоданчик, исчезла за дверью.
 «И каким же ветром занесло сюда это дитя в такое время? Ей на уроках сидеть надо!» – обратился он к Оксане.
 «Вот уж и дитя!» – фыркнула Оксана и прочитала – «Инженер из Новосибирска, 23 года, ревмокардит, стадия ремиссии».


                День первый

 День был теплый, с синим хрустальным небом, легким ветерком. Он переливался всеми красками осени. На главной аллее у карты санатория стояла вчерашняя девушка. Сегодня на ней был строгий деловой темно-синий костюм из вельвета в тонкий рубчик, туфельки-лодочки на шпильках, ветер шевелил кончики белого легкого шарфа. Обыкновенная, ничего особенного, но, тем не менее, эта стройная фигурка обладала каким-то неуловимым шармом, притягивала взгляд – молодому человеку пришло на ум сравнение с изящной японской статуэткой.
 «Почему японская? Ерунда какая-то!» – рассердился он на себя и подошел к девушке: «Гид требуется? Здравствуйте. Простите за вчерашнее хамство».
 Девушка обернулась и просто сказала: «Здравствуйте. Я иду в библиотеку».
 – «Так это очень просто,» – почему-то с облегчением произнес он, галантным жестом взял ее под руку и повел к ближайшей аллее, изобретательно комментируя при этом дорогу. Минут через десять они оказались перед маленьким, затерянным в парке флигельком с разбитой перед входом роскошной клумбой, горящей пламенем осенних цветов.
 Девушка ловко высвободилась, взлетела на невысокое крылечко, махнула рукой и бросила короткое: «Спасибо».

 Молодой человек постоял мгновение, а потом направился к садовой скамеечке. Сытный обед и ласковое неяркое осеннее солнышко разморили его, он уютно расположился на скамейке и даже чуть не пропустил момент, когда девушка опять появилась на крылечке. Быстро подошел и представился: «Мы встречаемся уже в третий раз, по-моему, пора познакомиться,» – он протянул руку. – «Петр, не Первый, но имя обязывает…»
 Девушка удивленно взглянула на него и, подумав, протянула руку: «Лариса. Чайка, с греческого. … Подстреленная». И столько горечи прозвучало в ее голосе, что ему захотелось защитить ее, уберечь, как свою младшую сестренку…
 «Нет, Вы – Ларочка! Разрешите мне называть Вас так, а?»
 Он говорил с едва заметным мягким южно-украинским акцентом, как-то особенно произнося букву «р».
 И девушка вдруг улыбнулась. Лицо осветилось, в глазах запрыгали бесенята… Улыбка необыкновенно красила ее!
 «Ну, Вы и выдумщик!».
 А ему вдруг стало беспричинно весело и легко:
 «А Вы… Можно, без церемоний «на ты», а? Давай посидим на скамеечке, а? Здесь так красиво и тепло, располагает к беседе… Ну, не отказывайся, все равно до ужина делать нечего, да и не найдешь ты лучшего собеседника, чем я...»
 Девушка рассмеялась, как колокольчик прозвенел, и направилась к скамейке.

 – «Ну, и что читает современная интеллигенция?» – он потянулся за книгами.
 – «Понятно, стандартный набор: "Наука и жизнь", "Юность", "Иностранная литература"».
 Девушка, слегка покраснев, сдержанно ответила:
 – «Между прочим, в "Иностранной литературе" напечатан "Маленький Принц" Экзюпери. Я давно его хотела перечитать не спеша, вслух… Когда к зрительным впечатлениям добавляются слуховые, воспринимаешь текст глубже,» – смущаясь, пояснила она.
 – «Так в чем же дело? Вперед! Лучшего места не найти: тепло, тихо, а солнышко как пригревает…»
 Девушка колебалась, но желание немедленно погрузиться в мир любимого автора пересилило.

 Читала она почти профессионально: голосок тихо журчал и переливался, как ручеек, но все герои говорили у нее разными голосами. Оставшись на скамейке от безделья и лени, как кот на солнечной завалинке, вскоре он, к своему удивлению, стал с любопытством следить за приключениями главного героя, отмечать яркие фразы, замечать подтекст и вдруг обнаружил, что это не сказка для детей, а целый философский трактат, что здесь есть, что домыслить, о чем поспорить… Между главами девушка торопливо переводила дыхание и спешила продолжить, а, когда прочитала последнее слово, с сожалением закрыла книгу, взглянула на соседа – похоже, она забыла о его присутствии – и неожиданно они дружно рассмеялись, так как поняли, что каждый из них все еще находился под магией автора с именем, звучащим для русского слуха, как заклинание: Антуан де Сент Экзюпери…

 Девушка поднялась со скамейки – долго сидеть все-таки было прохладно – и они пошли бродить по старому парку, делясь впечатлениями, обсуждая отдельные строчки, иногда останавливаясь и перечитывая понравившиеся места и, оттолкнувшись от текста, углубляясь в дебри философских споров о добре и зле, о смысле жизни, об ответственности и верности… так, как будто они были давным-давно знакомы…

 Наконец, девушка обнаружила себя в аллее из кленов, еще не старых, стройных, простирающих свои лапы-листья над ее головой. Склоняющееся к закату солнце красиво подсвечивало багряные листья и серебрило проплывающие паутинки-признаки бабьего лета, а рядом жестикулировал, стараясь убедить ее в чем-то, молодой человек, среднего роста, подтянутый, с военною выправкой и удивительно переменчивыми серыми глазами: то глубокими и темными, как омут, то нежными и светлыми, с голубизной.

 Время от времени девушка наклонялась и поднимала резной кленовый лист… Впервые за последний год ей было беспричинно весело и легко, как будто вернулись ее семнадцать лет, когда можно мечтать, к чему-то стремиться, о чем-то спорить, когда она смеялась по любому поводу и знала, что ей все под силу, стоит только сильно захотеть…

 Они не заметили, как подошло время ужина… Торопясь в столовую, он на ходу предложил: «Давай доспорим после ужина, я подожду тебя в фойе…»
 Она резко остановилась: «Нет! Мне ничего нельзя!» – отчаяние прозвучало в ее голосе.
 – «Доктор рекомендовала щадящий режим, после ужина я должна отдыхать, я уже и так нарушила все предписания,» – почти со слезами в голосе пояснила она.
 А он был поражен резкой переменой произошедшей с ней: только что перед ним взмахивала рукой с багряным букетом очаровательная улыбчивая юная девушка с точеной фигуркой, и вмиг – глаза потухли, теперь она выглядела на свои двадцать три, и показалось, что она даже ссутулилась, а самое страшное, что от нее повеяло безысходностью…
 Он даже не нашелся, что ответить, и сконфуженно, пытаясь неуклюже шутить, пробормотал:
 – «Откуда такие дисциплинированные берутся?»
 – «У меня папа – офицер, и я с пеленок знакома со словами: честь, приказ и дисциплина,» – как-то бесцветно прозвучало в ответ.

 Торопливо разделавшись с ужином, он вышел в парк и, меряя шагами аллеи, пытался разобраться в том, что с ним происходит…
 Как случилось, что он, офицер, опытный военный врач, циник до мозга костей, попал под обаяние этой улыбчивой девчонки – «да она совершенно не в моем вкусе!» – что позволил себе, как мальчишке, увлечься мечтами, спорами. «Как это она втянула меня в чтение вслух, как в далеком-далеком детстве? Как она лихо сняла с меня жесткую кожуру цинизма, что я и заметить не успел? Как это она непринужденно на пару часов вернула меня в юность, когда мы с одноклассниками в последнюю школьную весну сбегали на крепостные валы херсонской крепости, спорили до хрипоты, и мечтали, и строили планы…? Хотя… я так давно не был самим собой, и, признаться, мне было неприлично весело, легко и просто, даже жаль было, когда пришлось возвращаться в реальную жизнь… И как возвращаться! Почему сжалось сердце от ее боли? Ну, какое мне дело? Неужели все так непоправимо? В конце концов, ты же на первых курсах мединститута серьезно занимался кардиологией… Попробуй разобраться, да просто из любопытства…!» – и он быстрым шагом направился в главный корпус, подошел к кабинету дежурного врача и, взяв себя в руки, жестом завсегдатая с легким стуком распахнул дверь. Повезло: дежурила Елена, приятная, холеная женщина средних лет, неплохой специалист со связями и знакомствами. Она, наверное, просто пережидала в этом захолустье время, пока освободится место в какой-нибудь престижной клинике, а пока заканчивала диссертацию. Между ними установились легкие взаимоотношения коллег с примесью флирта. Они часто обсуждали интересные медицинские случаи: он считал это и приятным – у Елены всегда находился приличный коньячок – и полезным: там, где он окажется, как только дождется приказа, может пригодиться любая мелочь…

 – «Ну, и как заезд?»
 Она подняла голову от бумаг: «Привет! Да вот, два здоровых бугая в расцвете сил и лет, и что мне с ними делать, и что они тут делают? Хотя можно предположить, что помощнику прокурора округа нужно увильнуть на законном основании от какого-нибудь неприятного дельца, а выпускнику Академии Генштаба, новоиспеченному генералу… Представляешь, ждет назначения военным атташе в Японию! Ему, очевидно, неприлично на виду у всех развлекаться: бедная жена в больнице и прогнозы неутешительные…
 Хотя, совсем забыла, такой интересный экземплярчик прибыл: в рубашке девочка родилась! С того света выбралась, а по виду и не скажешь. Ты слышал, чтобы из активной фазы ревмокардита выкарабкивались без порока сердца? Я специально отложила ее карточку. Давай покопаемся, в чем там фокус? Кто-то ей подсказал, и она привезла даже копию карточки из больницы…»

 Не показывая свою заинтересованность, он придвинул стул, и они углубились в изучение кардиограмм, анализов, назначений, перемежая обсуждение латынью и медицинскими терминами…
 «Ну, и каковы, по-твоему, прогнозы?» – с затаенной надеждой спросил он.
 «Жаль девочку, но – инвалид. До конца жизни два раза в год курсы лечения ревматизма, и огромный риск почти неизбежного рецидива, а это уже точно поражение сердца со всеми вытекающими…»
 «Ну, допустим, рецидива она не допустит, а теоретически сердечную недостаточность можно компенсировать,» – слабо возразил он.
 «И как ты это себе представляешь? Да ни один врач не возьмет на себя ответственность провести курс компенсации даже при всех прочих благоприятных моментах! Да и инстинкт самосохранения не даст сбалансировать нагрузки… Хотя, чисто теоретически, если она сумеет выносить и родить ребенка – есть шанс! Но риск-то какой: а вдруг токсикоз, а вдруг почки, да мало ли что… И кто пойдет на такой риск? В общем, пусть радуется, что вообще жива, ты посмотри с каким анализом крови она попала в больницу – как ее вытащили, не пойму! Посмотри, на ней просто ставили эксперимент… Так ревматизм не лечат!»
 И они опять углубились в латынь…

 Расставшись с Еленой, он опять принялся мерить шагами аллеи…
 Наконец, на что-то решившись, он нашел палату своей новой знакомой и постучал. Дверь открыли сразу две типичные представительницы обычного военного городка и застыли от удивления.
 «Елена Ивановна просила передать вашей только что прибывшей соседке, чтобы она завтра вышла на зарядку на стадион в 6:30 утра,» – и, не дождавшись, пока женщины закрыли рты, молодцевато пристукнув каблуками, развернулся и удалился.


                День второй

 Утро было замечательное: сухо, солнечно и чуть бодряще свежо.
 Он очень обрадовался, когда в конце аллеи показалась ладная спортивная фигурка в «олимпийке» – так называли спортивные костюмы цвета электрик, которые могли приобрести лишь спортсмены, принимавшие участие в соревнованиях определенного уровня.
 Девушка поздоровалась и удивленно оглядела пустой стадион.

 «Сейчас у нас мало времени, поэтому отложим все разговоры на после обеда в нашей кленовой аллее,» – строго заговорил он. – «Я – военврач, а в институте серьезно занимался кардиологией. Просто поверь мне, пожалуйста! Я правильно понял, что ты занималась спортом?»
 «Да, работала уже по кандидатам в мастера по спортивной гимнастике,» – как школьница на уроке, тихо ответила девушка.
 «Прекрасно, значит, сработаемся. Протяни руку – я посчитаю пульс». Острым проницательным взглядом он убедился, что ни мешочков, ни синевы под глазами нет – значит, сердце и почки пока справляются с нагрузкой.
 «Прикинь-ка, в каком темпе ты сможешь сделать круг по стадиону и – вперед!» – скомандовал он.

 Он с удовольствием последовал за ней. Восстановилась после бега она очень быстро, а он определил следующую задачу: «Утренняя зарядка. Просто разбуди основные группы мышц. Ты – сама, я – сам».

 Разминаясь, он краем глаза наблюдал за грамотными грациозными движениями девушки.  «Стоп! На первый раз достаточно!» – пульс вошел в норму, щеки порозовели, глаза блестели… – «Ну, чувствуешь, утренняя зарядка на свежем воздухе – это то, что тебе не можно, а нужно? Да не забудь: после обеда я тебя буду ждать в нашей аллее. Форма одежды – спортивная и прихвати футболку на сменку да полотенце – растереться».
 Девушка благодарно, с восхищением взглянула на него и просто сказала: «Спасибо!»

 Все утро он с тревогой думал: не много ли он берет на себя, а вдруг… но тут же с возмущением отгонял от себя неуверенность. Он считался неплохим диагностом, у него срабатывало чувство интуиции. Сейчас он знал, что не имеет права оставить эту девочку без поддержки…

 Может, осенний день выдался таким великолепным специально, чтобы дать шанс человеку выиграть в рулетку у своей судьбы!

 Они почти одновременно подошли к кленовой аллее, но он, не мешкая, повел ее по узким заброшенным аллейкам в дальний конец парка и вывел к старой забытой калитке. Отсюда открывался чарующий осенний вид на холмы и перелески, неглубокие овраги и небольшие косогоры, покрытые кустарником и лесом, перемежающимся полянками и опушками; справа внизу змеилась и скрывалась за поворотом дорога. Девушка застыла в восхищении и, наконец, выдохнула: «Как хорошо – слов нет!»

 Но он провел ее чуть дальше по косогору и вывел на опушку леса, где лежало огромное бревно, слегка стесанное сверху для удобства. Он предложил сесть: «Поговорить нужно, серьезно…»
 Она покорно склонила голову. Он методично и доходчиво раскрыл ей ее истинное положение дел, не скрывая рисков, но и не давая возможности ей погружаться в отчаяние.
 «Пойми, "ты – индпошив, а не ширпотреб", главное, ты сама не должна ставить на себе штамп "инвалида", ты должна бороться, рассчитывать свои силы, прогнозировать риски и жить, любить, рожать, творить… Поверь мне, у тебя все получится, твое сердечко справится! Обещай мне не опускать руки, никогда!»
 Она взволнованно встала и устремила взгляд куда-то за горизонт, вся собранная и сосредоточенная, как перед выходом к спортивному снаряду, и, наконец, повернула к нему сияющие глаза: «Мне так не хватало такого разговора! Я буду помнить все, что ты сказал… пока бьется мое сердце…»

 Казалось, в воздухе запахло грозой… Он легко поднялся: «Тогда слушай мою команду: объявляю кросс минут на 30 для начала, вперед – по любой тропинке, любой дискомфорт – без стеснения сообщить,» – бравурно-веселой интонацией он пытался разрядить возникшую атмосферу торжественности-театральности.

 Девушка послушно выполнила команду, а он, забросив за спину легкий рюкзачок, последовал за ней, с удовольствием наблюдая за легкой фигуркой, мелькающей среди желто-зеленых ветвей. Панические мысли о том, что он слишком много на себя взял, а вдруг… постепенно покинули его: «В конце концов, я – врач или как? Да и санаторий близко…»

 Солнечный осенний лес привел его в благодушное настроение, он расслабился, ему приятно было чувствовать легкое дуновение ветерка, слышать пение каких-то птиц, ощущать легкость во всем теле, в общем, он поймал себя на мысли, что он, как вчера, вернулся в юность…

 «Ларочка! Ты в Польшу собралась? Ну, это уж в следующий раз… Лови! Разотрись и переоденься,» – он кинул ей пакет с ее полотенцем, а про себя удовлетворенно отметил, что его подопечная справилась и с кроссом и, похоже, у организма оставался еще резерв.
 «Видно, действительно была неплохой спортсменкой… Моя задача – успеть научить ее определять и постепенно расширять границы допустимых физических нагрузок… Может, я и послан на землю, чтобы подарить надежду хоть одному человеку… Ты – врач и давал клятву, так что помогай страждущему… Ой, сколько пафоса!» – он рассмеялся и услышал вопрос: «Кто тебя рассмешил?»

 В спортивном костюме и кедах, с румянцем на щеках, обрамленных чуть слипшимися крупными локонами, и с брызжущими светом счастливыми глазами девушка казалось школьницей, удачно ответившей урок.
 – «Ты волшебник! Я забыла, что я не на тренировке. Забыла, что каждую минуту меня может догнать нестерпимая боль, разворачивающая суставы, как прутом каленого железа. Забыла, что каждую минуту сердце может напомнить о себе... Мне правда можно вновь управлять своим телом? Какое счастье дышать полной грудью, бегать… А прыгать тоже можно?» – и она грациозно, всем телом, потянулась к хрустальному небу, может, готовясь изобразить какой-то прыжок…

 Он поймал ее за руку: «Все можно, но не сразу… И … включай, пожалуйста, голову: компенсация сердечной недостаточности – это процесс, очень хрупкий, очень точный… Ты должна пройти "по лезвию бритвы"! Читала такой роман Ивана Ефремова?»
 – «Фантастика – это же мой любимый писатель! Разве так бывает?» – их взгляды встретились, она вспыхнула и опустила глаза.
 Ему нравилась эта ее способность заливаться румянцем…

 Они оживленно пустились обсуждать произведения любимого писателя… Опять ему было неприлично весело, легко и просто, он, не стесняясь, рассказывал о юношеских мечтах, планах, даже о первой любви вспомнил… и вдруг, когда он упомянул название родного города – Херсон, она восторженно взвизгнула и исполнила какое-то замысловатое танцевальное па: «Так уж точно не бывает! Я ведь пять дней назад ходила по улицам этого милого, такого уютного городка. Бабушка живет на Одесской площади. Раз уж я выбралась из Сибири, грех было бы не навестить! А ты?»

 И они, перебивая друг друга, «бродили» по узким сбегающим к Днепру улочкам старого Херсона, заглядывали в парки и скверы, на крепостные валы херсонской крепости, вспоминали плавни и уютный городской пляж напротив порта…

 «…А я, как русалка: с распущенными косами, нагая – плавала ночью по лунной дорожке в Кардашинском лимане. Сказочная ночь! Я остро ощущала себя песчинкой мира! Ой!» – сбилась, опять заливаясь румянцем, и замолчала девушка.
 Петр рассмеялся и шутливо поинтересовался: «Ну, и где же те косы?»
 «А, они мне мешали на тренировках…» – махнула рукой девушка, и, выпутавшись из неловкого диалога, они опять как дети как любимой игрушкой играли воспоминаниями, романтики которым придавали возникающие в их памяти, знакомые обоим уголки южного города со необычным названием «Херсон»…

 После ужина, нетерпеливо поглядывая на дверь общего зала столовой, Петр рассеянно разглядывал афишу, возле которой хлопотал массовик-затейник.

 – «Наконец…» – и вдруг он поймал себя на мысли, что к нему стремительной походкой приближается не приятный собеседник, не пациентка, не попавшая в беду девочка, очень похожая на сестренку, не озорная девчонка-одноклассница, а очаровательная девушка, на которой он в любом случае остановил бы взгляд. Черные лодочки на высоких шпильках, широкий лакированный пояс и идеально подобранная длина платья зрительно удлиняли ее невысокую фигурку, просто и изящно уложенная в шапочку надо лбом копна волос подчеркивала стройную шейку, утопающую в спадающем на плечи замысловатом большом фигурном воротнике, три крупные темно-фиолетовые пуговицы, поблескивающие гранями, украшали лиф платья из какой-то тонкой шерстяной ткани в крупную черно-белую клетку, узкие рукава заканчивались узенькими черными манжетами, а юбка-шестиклинка, фалдами расходясь к низу, плавно волновалась над стройными ножками.

 В глубине души он обиделся, когда оказалось, что она, улыбаясь, направлялась своей летящей походкой не к нему, а к афише за его спиной, но он тут же простил ее, услышав искренний восторженный возглас: «Неужели группа "Меридиан"? Они приезжали к нам в Академгородок. Репертуар совершенно исключительный, исполнение – чарующее… Кстати, они также исполняют музыку современного композитора Микаэлла Таривердиева… Ничего подобного я не слышала… завораживает… Ой, прости, я увлеклась…»

 Пока она говорила, ему пришла в голову шальная мысль, и он, шутовски-галантно прищелкнув каблуками, пригласил ее на этот концерт, не оставив ей возможности возразить: «У тебя очаровательное платье. Можно подумать, что ты из Парижа, а не из Новосибирска. И очень даже к лицу…»
 В ответ она, как заговорщик, слегка наклонилась к нему:
 – «Открою страшную тайну: я сама его сшила».
 – «Постой, у тебя же диплом инженера?» – удивленно поинтересовался он.
 Она махнула рукой:
 – «Все точно. Одно другому не мешает. Просто мама позволила мне ходить в шахматный кружок при Доме пионеров только с условием, что я буду старательно посещать кружок кройки и шитья».
 – «Тогда – сюрприз!» – и он увлек ее по коридору, а затем жестом мага открыл перед ней дверь.
 В комнате стояли шахматные столики, и фигурки заманчиво поблескивали, призывая начать сражение.
 – «Как я соскучилась! Сыграем?» – она умоляюще сложила руки и, не дожидаясь ответа, спрятала разноцветные пешки за спину: «В какой руке?»
 – «В левой… к сердцу ближе… Я могу тебе уступить белые… Ну, как хочешь…»

 В этот вечер в клубе показывали фильм, на это время санаторий становился практически безлюдным. Сначала они между ходами перекидывались шутливыми фразами, но в какой-то момент он обнаружил, что абсурдный ход черной пешки на левом фланге сломал весь его хитроумный план, и от нападения он должен был перейти к защите, а затем лихорадочно искать и не находить защиты от мата. Он с трудом скрывал досаду, а она поднялась, легко коснулась его плеча и виновато оправдывалась: «Прости. Ну, ты же не знал, что у меня крепкий 1-ый разряд, а получила я его в мужских чемпионатах Семипалатинской области. Но я так давно не играла!» – она остановилась у шкафа, чуть наклонилась, что-то разглядывая. – «У тебя есть шанс отыграться. Я нашла шахматные часы. Блиц – быстрые партии – я играю плохо».

 Она порывисто выпрямилась, повернулась, не заметив, что Петр тоже подошел к шкафу и, неожиданно для обоих, оказалась почти в его объятиях, успев, правда, выставить руки вперед, чтобы не ткнуться носом в его грудь, глаза их встретились…
 Она утонула в озерах серых глаз, а он почувствовал в ладонях легкий трепет гибкой фигурки, заметил смятение в русалочьих глазах, и – проскочила искра!
 Девушка мягко высвободилась и уже от двери пролепетала:
 – «Наверное, мне давно пора в палату. Ну, нельзя же так откровенно нарушать режим лечебного учреждения!»

 На аллеях парка им опять стало неприлично весело, легко и просто друг с другом. Они еще до самого отбоя гуляли, рассказывая забавные и не очень истории из своей жизни, о друзьях и недругах, о победах и поражениях, о достигнутых вершинах и досадных неудачах… Казалось, они давно знакомы, просто давно не виделись… Пожалуй, для обоих самым главным оказалась та безграничная степень доверия и открытости, возникшая между ними, какой они не встречали ни до, ни после…


                День третий

 «Остолоп, надутый индюк, самовлюбленный идиот,» – ругал себя Петр, не обнаружив утром следующего дня на стадионе своей подопечной. Секунды молотом стучали в виски.
 – «Еще три минуты, и пойду выяснять: неужели обострение? Ты должен был…» – в конце аллеи показалась долгожданная фигурка.
 – «Виновата: представляешь, я уже год так крепко и сладко не спала…»
 «Ну, знаешь…» – только и сказал он, внимательным взглядом врача пытаясь оценить ущерб от вчерашней передозировки свободой.
 С души скатился камень, и начался новый счастливый день. Время дневной тренировки пришлось сократить, хотя, оказалось, не отвлекаясь на шуточки и разговоры, можно много успеть.

 Петр еще не успел дойти до центрального корпуса, когда из его дверей выпорхнула и стремительно направилась к нему яркая бабочка: черные лодочки на высоких шпильках, широкий лакированный пояс и идеально подобранная длина юбки были, очевидно, константами, но темно-каштановая головка тонула в этот раз в белой кипени кружев, оборочек, воланов, широкие рукава кофточки из плотного белого капрона заканчивались длинными узкими манжетами с рядом мелких перламутровых пуговиц, а юбка-солнце-клеш волновалась фалдами красно-черной шотландки. Петр откровенно любовался спутницей и лихорадочно пытался придумать шутливый комплимент, но и она, приблизившись к нему, не удержала восхищенного восклицания: «Ух-ты какой!…» Петр после некоторых колебаний все-таки надел парадный костюм капитана пограничных войск. Взявшись за руки, они дружно рассмеялись, так как прекрасно поняли, что оба к выходу в свет готовились, и тотчас им стало весело, легко и просто…

 На концерте, искоса поглядывая на свою спутницу, Петр сравнивал ее с гитарной струной (скитаясь по гарнизонам, он любил перебирать струны гитары, чтобы восстановить душевное равновесие): казалось, она всем существом вибрировала в такт мелодиям… Ларочка была права, концерт был неординарный: стихи, мелодии в исполнении смешанного дуэта, в котором женский голос с бархатным тембром часто исполнял вторую партию и безутешно рыдала скрипка, а рояль уводил в новые дали, увлекли его, и было жаль, что всему приходит конец. Пока его спутница еще не стряхнула с себя впечатления от концерта, он подвел ее к ресторану в старинном здании на центральной площади.

 Спутница подала признаки жизни: «Ой, а куда мы идем?»
 – «Видишь ли, у нас есть выбор: либо мы бежим на остановку и успеваем к объедкам ужина, но поглощать нам его придется под брюзжание старшей медсестры о нравах современной молодежи, либо...» – он уже знакомо, шутовски-галантно прищелкнул каблуками и протянул руку, – «я приглашаю тебя в ресторан».
 Вспыхнув румянцем, она наклонила голову: «Боюсь, я не смогу соответствовать… Я никогда не была в ресторане».
 – «Тогда возражения не принимаются».

 Был вечер рабочего дня, и ресторан был немноголюден. За старым роялем сидел молодой человек и наигрывал модные мелодии французского композитора Франсуа Легрена и песни, которые исполняли Ив Монтан, Шарль Азнавур, Сальваторе Адамо. Было уютно, спокойно…

 Оказалось, что они оба проголодались: это вызвало взаимные шуточки, и опять им было вместе весело, легко и просто…
 – «Так откуда пробел в твоем воспитании? Я имею в виду – ресторан…»
 – «Подумай, какой мой круг общения? Спортсмены – это почти всегда режим, студенты – это почти всегда безденежье, редкие люди от науки – не от мира сего».
 – «Тогда зачем такие сногсшибательные наряды?»
 – «Открываю очередную тайну: я обожаю танцевать! А мне можно? Ну, хоть медленные танцы…» – она скорчила такую уморительную просящую мордочку…

 Между тем, зал наполнялся, романтичные мелодии рояля сменились танцевальными ритмами музыкального центра, веселый голос Эдуарда Хиля звал танцевать «Летку-еньку». Петр не удержался от смеха, взял за руку спутницу и потянул ее в круг танцующих со словами: «Говорят, если нельзя, но очень хочется, то можно».
 Бравурного Хиля сменил Муслим Магомаев: «Where do I begin…»
 Под бессмертный гимн любви они плавно двигались в танце, без слов понимая друг друга, чувство гармонии объединяло их…

 Девушка скользнула под рукой старшей медсестры, закрывающей корпус на ночь, а Петр остался на крыльце, полной грудью вдыхая запахи ранней осени, пытаясь привести свои чувства хоть в относительный порядок.
 Вспомнив, что Елена сегодня опять дежурит, он переоделся и через некоторое время уже дегустировал коньячок в кабинете дежурного врача.

 Елена первая затронула тему, из-за которой, собственно, он и пришел:
 – «Слушай, а эта девочка, с ревмокардитом… Как будто повернули выключатель, и организм начал активно бороться… Твоя методика или… девушке жить захотелось?» – язвительно начала она. – «Я бы на твоем месте не морочила девочке голову, а посоветовала ей взять свою судьбу в свои руки. Тем более, что время работает против нее. Рожать нужно как можно быстрее… Ты же понимаешь, я ей не могу сказать это открытым текстом – я же при исполнении. А случай действительно интересный, я попробую списаться с ее лечащим врачом, может, это оживит мою диссертацию».
 Петр подавленно молчал, сообразив, что вот уже три дня мысль о приказе не посещала его головы.
 Заметив, наконец, состояние своего собеседника, Елена что-то поискала в столе и кинула ему свою визитку: «Когда вернешься, отыщи меня! Мы с тобой вместе горы свернем! Ты со своим талантом диагноста и неординарным мышлением, подкрепленными таким опытом, и я со своими связями и наукой…» – она хлопнула рукой по стопке бумаг. – «Прости, завтра муж приезжает: я должна быть в форме…» – и она, шутливо похлопывая по плечу, выставила его за дверь.


                День четвертый

 В это утро на зарядку опоздал он. Еще из аллеи он увидел упругий, ярко-синий мячик, прыгающий по стадиону. Девушка то распластывалась над дорожкой почти в шпагате, то свивалась в кольцо. И снова жизнь засияла всеми красками.

 «А слабо сегодня пробежать полтора часа?» – задорно подпрыгивая от переполнявшего ее восторга, умоляла она. Возразить ей было невозможно, и он смог убедиться, что она контролирует свои возможности. Они не спеша возвращались по осеннему лесу в санаторий. С юношеским трепетом он ощущал рядом с собой милое создание, непосредственное и озорное и, в то же время, чуткое, понимающее с полуслова, сопереживающее и, он был уверен, любящее… Как понимающе она кивнула головой при слове «приказ» и непринужденно перевела разговор на что-то веселое, не обременив его осторожными, с недомолвками объяснениями…

 Этим вечером в санатории были танцы. Войдя, он увидел ее в другом конце зала и замешкался, с удовольствием любуясь ею. Заиграл вальс. Около нее оказался молодой генерал, и они закружились в пустом зале… Пара была так красива и танцевала так профессионально, что до конца музыки никто не рискнул соперничать с ней. В продолжение всего вечера эта пара проходила первый, показательный, круг каждого танца одна, и лишь потом оживала вся зала.

 Петр весь вечер простоял за портьерой на балконе для музыкантов, силой воли удерживая себя: он видел, как Ларочка искала его в начале вечера, а потом, досадливо вскинув голову, отдалась стихии танца.

 – «Вот и все! Расслабился! Ты забыл, что у тебя нет будущего? Как только придет приказ, у тебя не будет даже имени… Пусть она живет за двоих! А молодой генерал – чем не пара? Может, это судьба…» – и он, сдерживая слезы, любовался яркой бабочкой, порхающей внизу не в его объятиях…


                День пятый

 Хоть он и явился на зарядку вовремя, девушка была уже на стадионе:
 – «Что случилось?» – обеспокоенно кинулась она к нему.
 – «Да все в штатном режиме… Я тебя оставил в надежных руках,» – неуклюже пытался отшутиться он.
 – «Ах так! Крокодил!» – она рассерженно забарабанила кулачками по его груди.
 Он не сдержался, поймал эти кулачки, заключил девушку в объятия и утонул в надутых нежных ласковых губках…
 – «Нет тебе прощенья!» – высвободилась девушка и как на крыльях полетела по стадиону.

 На дневной тренировке разминка после кросса превратилась в игру в догонялки… Они вернулись в юность, им опять было неприлично весело, легко и просто… Очарование по-летнему теплого дня ранней осени украшало их свидание. Они опять чуть не опоздали на ужин…

 Разгоряченный Петр влетел в фойе своего корпуса и чуть не сбил с ног Оксану: – «Что-то ты меня совсем забыл,» – обиженно протянула она. – «Кстати, тебе – телеграмма».
 Его будто окатили холодной водой: – «Конец! Приказ!».
 Он взял себя в руки: нужно было собраться, подписать обходной и завтра с первым автобусом выехать. По дороге в столовую он забежал к Ларочке и, сдерживая себя, шутливо попросил: – «Я хочу отыграться. Жду за шахматной доской ровно в 21:00».

 Она пришла в том самом деловом костюмчике, в котором она была в день их знакомства. Петр сказал только одно слово и испугался: так мгновенно она побледнела.
 – «Не бойся, с сердцем все в порядке. Я просто не ожидала, что сказка так быстро закончится…»
 Они вышли в ночной осенний парк и бродили по знакомым аллеям до самого отбоя…


                Прощание

 Попрощавшись с персоналом, он поставил свой чемоданчик в автобус и вышел, озабоченно оглядываясь. Она, в болоньевом плащике и с легким белым длинным шарфиком вокруг шеи, вышла из аллеи и, улыбаясь, направилась к нему. Со стороны они были похожи на обычных знакомых, желающих друг другу удачи перед отъездом.

 У него тепло стало на душе от того, что, не сговариваясь, они не устраивали бурных сцен на людях, хотя сердца их разрывались от боли и отчаяния.
 Он не выдержал: «Ты ведь понимаешь, что у меня нет адреса, но у тебя-то есть…»
 Она улыбнулась и, скользнув в карман рукой, протянула ее для пожатия. Он ощутил в ладони записочку, и сердце благодарно застучало: «Думала, подготовилась…»

 Водитель предупредил, что закрывает дверь, он молодцевато вскочил на ступеньку, а она, не дожидаясь, пока тронется автобус, направилась к кленовой аллее.
 Вот и все! Он приник к окну: он знал, что на следующем повороте увидит стройную фигурку на фоне осеннего пейзажа с отчаянно рвущимся на ветру легким белым шарфиком в поднятой руке.

                ***
 По щеке сползли предательские слезинки. Я взглянула на конверт: странно, но дату на штампе можно было легко прочитать – 23.10.1969.
 – «Эх, мама, мама!..» – я хорошо помнила, что вернулась домой 24 октября потому, что 26 октября отвечала за организацию юбилея своего научного руководителя.

 Судорожно вздохнув, вернулась к письму:
 «Ларочка, любимая, здравствуй!
 Наш рейс задерживают, зато объявляют посадку на рейс в Новосибирск. Несколько часов, и – я бы смог заглянуть в твои русалочьи глаза, обогреться твоей улыбкой, но мне же даже до самолета не дадут дойти… У меня было время осознать, что ты – не мимолетная встреча, не легкий флирт, нет: ты – моя половиночка! Но судьба уводит меня от тебя все дальше и дальше. Однако я понял, что наша встреча – это драгоценный подарок. Я буду хранить эти пять дней в памяти как талисман.
 Все: объявили посадку… Если я вернусь, я найду тебя…
 Петр»

 Глаза опять наполнились слезами, а память услужливо подсказывала: переворот в Судане, война в Египте, не говоря уж об Афганистане, а центральная Африка… Да мало ли в каких уголках земного шара складывали свои молодые головы русские парни ни - за - что…

 «Нет, нет, нет…» – выпрямилась, упрямо вскинула голову…
 Слезы мгновенно высохли, и в озерах глаз можно было прочитать:

 «Наверняка я сто раз пробегала мимо него, торопясь по неотложным делам обремененной заботой о двух дорогих существах деловой женщины, которой не на кого больше опереться, кроме как на себя саму. Наверняка я ходила по его следам по узким сбегающим к Днепру улочкам старого Херсона, когда принимала непростые решения. Казалось, в ушах звучал его неповторимый голос с едва заметным мягким южно-украинским акцентом, который как-то особенно произносил букву "р": "Без паники! Давай разберемся по порядку…"»

 И какими бы абсурдными в глазах окружающих ни выглядели принятые решения, в дальнейшем оказывалось, что это в каждом случае был единственный выход, чтобы остаться человеком в непростой житейской ситуации, чтобы выжить, поставить на ножки и дать возможность опериться двум любимым дочкам…

 Спасибо тебе, Петр – военврач из Херсона!