Введение к 1967 году

Как мне не хочется писать введение к этому году!

1967-й.

Именно он и последовавший за ним 1968-й круто изменили и мою жизнь, и жизнь «Моего Академгородка».

Всё у нас было на подъёме. Всё росло и развивалось. Со всеми трудностями мы справлялись. Все ошибки исправляли. Обо всех недостатках говорили громко и стремились побыстрее ликвидировать их.

Всё, что мы создали, – жило и работало! С нами были тысячи людей. Им было интересно с нами, а нам с ними. Они откликались на наши предложения и выдвигали свои. Всё обсуждалось и разбиралось по косточкам. Дискуссия – была нашим оружием. Выдвигались яркие люди. Неравнодушные. Желавшие что-то сделать для Академгородка и уверенные в том, что их выслушают, поймут, обсудят, примут, помогут реализовать, не забьют и не растопчут на первом же повороте.

Каждому находилось дело. Наконец-то, запросы человека культурного начали находить адекватные отклики. Наконец-то, потребности человека разумного были услышаны.

Возникали новые формы духовной деятельности. Всплывали полузабытые или забытые имена мастеров культуры, отвергнутые официальной культурой.

Мы видели, что о репрессиях сталинского периода больше не пишут в газетах и не говорят по телевидению, но нас это, как будто, не касалось. Мы не отступали, а двигались вперёд. Хоть понемногу, но вперёд. И удивительное дело, нас не останавливали. Сейчас, оглядываясь назад, я это чётко вижу и могу найти этому объяснение, но тогда мы даже не задумывались об этом. Принимали это, как само собой разумеющееся.

У нас был большой актив из крупных учёных, и он постоянно расширялся. Мы чётко знали, кто с нами всегда, кто наша опора, а кто попутчик, но легко может переметнуться и подвести нас.

Мы видели, какую работу ведут в СО АН и НГУ учёные гуманитарии – литературоведы, историки, социологи, экономисты. Они были на переднем крае науки и общества и готовили кадры студентов и аспирантов. На их лекции ходили с огромным интересом. Они выступали с общественными лекциями.

Но мы видели и других гуманитариев – тех, кто занимался историей КПСС, научным коммунизмом и политэкономией социализма. Эти предпочитали высказываться в прессе. Их статьи дышали догматизмом и вызывали у честных людей реакцию, обратную желаемой. И там уже можно было встретить: и то – низ-зя, и это тоже – низ-зя!

К райкому КПСС я всегда относился с известной опаской, но как-то за годы секретарства Ю.Н. Абраменко эта опаска прошла. С приходом же В.П. Можина я решил, что теперь в райкоме «свои парни». Вскоре мне дали возможность убедиться, каковы они – «свои».

Меня избаловало и отношение академика М.А. Лаврентьева ко мне и к делам, которыми я занимался. А некоторые из этих дел были весьма деликатными – распределение жилья, трудовое законодательство, техника безопасности, очерёдность строительства. На любом из этих вопросов профсоюзный руководитель мог бы сломать себе шею. У меня же с академиком Лаврентьевым ни разу не было конфликтной ситуации. Хотя я не был бесконфликтным человеком. Напротив, выдвигал свою позицию и добивался достижения поставленной цели. Правда, всегда шёл на разумный компромисс, если таковой имелся и предлагался.

С самой первой встречи и до сегодняшнего дня академик Лаврентьев – мой учитель по жизни, и я питаю к нему глубокое уважение. Хотя, разумеется, я видел все недостатки его взглядов на жизнь, культуру, спорт, мне импонировал его характер бойца, его умение находить выходы из любого трудного положения, в котором он (и мы с ним) оказывался, его бесстрашие перед сильными мира сего. Я видел недостатки его внешне демократического, а, по сути, авторитарного правления, носящего к тому же ещё «дворцовый характер» с его фаворитами и изгоями.

Я видел отношение ко мне членов Президиума СОАН, дружелюбное у одних, безразличное у других, с плохо скрытой ненавистью у третьих. Но в целом, положительное.

Я видел, что завоевал уважение у заместителей академика Лаврентьева по общим и по производственно-техническим вопросам. Видел уважительное отношение к объединённому комитету профсоюза со стороны многочисленных служб Академгородка.
Оглядываясь на пройденный путь, понимаю, что мы начали с нуля, не имея ни авторитета, ни знаний, а стали через 8 лет компетентными руководителями профсоюза, имеющими высокую степень доверия у жителей Академгородка, создали особую ауру Академгородка в области, его культуры, духовной жизни, подав пример решения трудных задач развития малых городов – жилищной, детской, торгово-бытовой проблем.

Мы – это те люди, которые тогда в начале 1967 года определяли жизнь Академгородка в духовной сфере. С них и начался разгром.

Но осуществить его было непросто: у всех нас был огромный авторитет и безупречное поведение. Мы все были бессребреники, не принимающие никаких взяток и подношений, все решения мы оформляли демократическим путём, без нажима, наше поведение было спокойным и ровным, даже в самых скандальных случаях.

К сожалению, мы не чувствовали, что находимся накануне разгрома. Во многом его эпизоды сами пришли нашим гонителям в руки. Но не было бы их, нашлись бы другие. Я постараюсь показать это в своих воспоминаниях.

Но первый шаг в разгроме был предопределён и не зависел ни от каких случайностей, – в марте этого года после триумфально проведённой профсоюзной конференции я не был допущен партийными органами к руководству ОКП.

Потом взялись за директора ДК «Академия» Немировского и за Президента кафе-клуба «Под интегралом» Бурштейна.

Говоря о фоне, на котором всё это происходило, не стоит забывать и об унизительном поражении коалиции арабских государств, до зубов вооружённых советским оружием, в «шестидневной войне», которое во многом изменило отношение партии и правительства к советским евреям. В евреях стали видеть потенциальных изменников родины, агентов Израиля и США. 

На следующий год разгром свободолюбивого Академгородка был завершён – главные и весьма звучные дела – фестиваль бардов, «Дело 46 подписантов», разгром картинной галереи и арест Макаренко и, наконец, надписи на зданиях Академгородка за гласность и против судебных расправ, а также в поддержку социализма с человеческим лицом в Чехословакии. При этом власти учли уроки клубного движения в этой стране, когда события, приведшие к пражской весне, это стали примерять на возможность использования в СССР.

Событий в 1967 году было много. Начала в постоянном режиме функционировать картинная галерея, в деятельности которой я принимал самое деятельное участие. После выставки Николая Грицюка в декабре 1967 года в 1968 году было проведено 6 выставок картин, начиная с Роберта Фалька (после него -  выставка картин из коллекции Жигалко, потом Дмитрия Гриневича, Павла Филонова, а в декабре Эль Лисицкого и одновременно Михаила Шемякина. Это позволило мне дать подзаголовок к этому году - "Год выставок".

Любовь к авангардному искусству осталась у меня на всю жизнь, и пусть читатель извинит меня за детальное описание не только выставок, но и жизни художников. Единственно за что я не берусь, описывать картины – здесь я всегда предоставляю слово тем искусствоведам, с которыми согласен. Итак, выставки, в которых я активно участвоал, - это Фальк, Гриневич, Филонов и Эль Лисицкий. К выставке молодого Шемякина я уже отношения практически не имел, не участвовал и в выставке офортов Гойи в следующем году. А вот выставку Шагала мы с Макаренко снова готовили вместе. Но она должна была состояться только летом 1968 года.

Не участвовал я и в организации фестиваля бардов (Празднике песни), хотя это событие и не прошло мимо моего внимания. Во-первых, почему-то секретарь райкома по идеологии Р.Г. Яновский попросил у меня совета – проводить или не проводить «Фестиваль бардов» (а, может, просто поинтересовался млим мнением). И во-вторых, я был на концерте Фестиваля в Доме учёных 8 марта, когда Галич спел свои знаменитые песни, и я встал в едином порыве вместе со всем залом, когда он спел песню "Памяти Пастернака".

Много мыслей тогда пронеслось в моей голове, и оной из них была: «Мы сделали это!»

Герой, безусловно, Галич. Но герой и Анатолий Бурштейн, который мог просто испугаться и сказать Галичу "Не пойте», но не сделал этого.

И это стало возможным по многим причинам, сложившимся только у нас, в «Моём Академгородке». И я горд, что участвовал в создании «Моего Академгородка», где сложились такие обстоятельства.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/03/25/2237