Поцелуй солнца

На одетом в изумрудную зелень Самосе благоухает лето. Жар золотых солнечных лучей обнимает землю. Тени устремленных ввысь пышных сосен и нежных олив даруют густую, пьянящую прохладу. Звенят, переливаясь на разные голоса, говорливые речки и ручейки.
Над царским дворцом разносится серебристый, похожий на перезвон колокольчиков, задорный смех. Златокудрый Аполлон, заслышав его, останавливается. Оглядывается по сторонам и, подумав немного, решает задержаться. Ему любопытно. Кто это?
Вот из дверей гинекея выбегает девочка. Уже почти девушка. Лет тринадцати на вид, мягкие золотистые локоны толстой косой обвивают высокое чело, а прозрачные голубые глаза широко распахнуты и глядят на мир так доверчиво.
Аполлон улыбается. Парфенопа, дочь царя Самоса. Он узнал ее. Узнал белые округлые руки, с невыразимой нежностью касающиеся тонких струн черепаховой лиры, узнал ее звонкий голос.
А юная Парфенопа прикрывает глаза и, запрокинув голову, подставляет лицо ласковым лучам выглянувшего как раз из-за облаков солнца. Оно всегда появляется, стоит царевне показаться в окруженном колоннами перистиле.
- Феб любит тебя, - улыбаясь, комментирует этот замечательный, чуточку необычный факт няня.
И Парфенопа улыбается. На душе ее становится необычайно легко и безмятежно, радостно, и она, не в силах устоять, облекает свое счастье от встречи с Фебом в слова. Негромкая, журчащая переливами песня рвется с уст. Хвала лету и солнцу. Гимн радости. Аполлон стоит в тени зеленого виноградника и, склонив голову, слушает, сердцем внимая словам певуньи. Наконец Парфенопа, окончив песнь, подходит к возвышающемуся у стены мраморному жертвеннику и, совершив возлияние принесенным с собой молоком, снимает с головы сплетенный из белых цветов венок, принося его в дар Аполлону. Огонь на камне ярко вспыхивает.
- Я принимаю дар, - говорит Аполлон.

Теперь Парфенопа уже совсем взрослая.
- Скоро и замуж. Готовься, дочка, - говорит ей мать.
Парфенопа опускает глаза. В груди царевны непонятное ей самой томление. Странное, щемящее душу. И еще тоска. Она тревожит ее. Тянет, мешая дышать. Душа чего-то ждет, и очень хочется плакать. Парфенопа не понимает. Не может понять. Но, захватив свежих фруктов, спешит туда, где с детства привыкла находить успокоение - к алтарю Аполлона.
И вот уже на камень льется смешанное с медом молодое вино. За ним следуют крепкие, сочные плоды и выпеченный в форме лука хлебец. Парфенопа устало опускает ресницы. Здесь, у священного очага, волнующее душу беспокойство уходит, уступая место восхитительному умиротворению.
- Я принимаю дар, - слышит тихий, волнующий голос Парфенопа и открывает глаза.
Окутанный нездешним золотым сиянием, у алтаря, опираясь небрежно, стоит мужчина. Прекрасен, как Аполлон. В этот миг царевна в полной мере узнает значение этих слов. Красота мужчины слепит ее.
- Феб? - шепчет Парфенопа благоговейно и простирает руки.
- Он самый, - отвечает ей незнакомец.
Пьянящая слабость внезапно охватывает все ее существо. Откуда-то из глубин поднимается странный, непонятный, затопляющий сердце и душу жар. Он разливается горячим румянцем на ее щеках, отдает в кончиках пальцев легким покалыванием. С приоткрытых уст слетает короткий вздох, и Аполлон, склонившись, подхватывает царевну. Мягкие руки обвивают шею, девичья головка клонится к груди. Он идет с драгоценной ношей в гинекей и опускает Парфенопу на укрытое шерстяными одеялами мягкое ложе. Залетающий через широкое окно теплый ветер колышет расшитые листьями и травами легкие шторы. Девственно-белый хитон падает к ногам Аполлона, и застывшая было в дверях старушка няня спешит скрыться, прикрыв глаза рукой. Негоже мешать богам.
А стоны все громче. Горячие поцелуи, что дарит царевне златокудрый бог, разливаются по телу томяще-жаркой, медово-сладкой волной. Парфенопа выгибается, тянет руки и, обвив стройный стан сребролукого бога, прижимает к себе. Аполлон не противится. Неловкие, неумелые, но такие бесхитростно-искренние поцелуи Парфенопы дарят ему невыразимую радость. Стройные бедра сжимают его, и Аполлон, накрыв зовущие губы жгучим поцелуем, овладевает девушкой. Уста его впитывают негромкий потрясенный вздох, шепча ласково:
- Парфенопа...
И царевна крепче, жарче обнимает его.
- О, Феб, - страстно шепчет она.
Счастье вспыхивает, расширяется, заполняя собой все вокруг.

- На ложе к нашей Парфенопе взошел бог, - скажет позже няня царю, показывая крепкого розовощекого младенца, рожденного Парфенопой Аполлону. - Его имя Ликомед.
И Аполлон, довольный, ликует...