Чеча

История, рассказанная на двоих.   

Евгений:
    Началось всё с синиц, которые осенью появлялись неожиданно в городе, весело щебетали, стремительно перелетали с ветки на ветку, и оживляли собой увядающую осеннюю природу. Их беззаботное щебетание, энергия и оптимизм вселяли в сердце радость и предвещали скорую зиму и долгожданный Новый год.
    Конечно, хотелось рассмотреть их поближе с такими удивительными глазками-бусинками, подержать в руках и даже подружиться с ними. И вот однажды в один из таких осенних дней, в соседском сарае, где было позволено и нам хранить некоторые сезонные вещи: санки, лыжи и велосипеды, которые бы излишне загромождали коридор нашей и без того забитой коммуналки, я обнаружил старую птичью клетку и принёс её домой. Наша соседка и владелица этого богатства, Галина Ивановна, добродушно пожаловала её нам с братом в безвозмездное пользование.
    Клетка была почерневшая от времени, огромная и тяжёлая. Даже страшная. И держать её в комнате не представлялось возможным.
    Но мысль, что с её помощью можно осуществить мечту, — подержать в руках этих чудесных созданий — воодушевляла и рождала в теле первобытную дрожь охотника.
    В ловушку тут же было насыпано всё, что было из круп в доме, а сама клетка отнесена на крышу двухэтажного деревянного дома напротив — через дорогу. В те времена попасть на крышу почти любого дома было делом простым и вполне обыкновенным для всякого себя уважающего пацана. Хотя зимой надо было быть осторожным, чтобы не скатиться вниз со снегом, поэтому клетку пришлось поставить сверху слухового окна, не выходя далеко по скату крыши. Зато зимой из окна с нашего пятого этажа клетка хорошо просматривались.
    Вот летом всё заслонил бы огромный, раскидистый тополь. Правда, летом-то и синиц не было. Итак, клетка поставлена, но, несмотря на такой прекрасный обзор и радужные ожидания, синицы не только не ловились, но даже и близко не подлетали к клетке.
    Никакого другого объяснения, что птицы её — такую неприглядно-страшную, просто боятся, у меня не было.
    Отсюда и родилась мысль сделать самому совсем новенькую клетку, такую, как продавались на птичьем рынке, но были для нас баснословно дороги.
 
Василий:
    Тут случай помог. Однажды Евгений съездил в гости к старшему двоюродному брату — Домашову Вовке, и у того нашлись заготовки будущей клетки. То были: рейки каркаса уже с дырочками для проволочек, проволочки разные для решёток и вязок, а закалённая проволока — для пружины ловушки; фанерка, выпиленная лобзиком, для днища.
    Сам Домашов, повзрослев, отошёл от этой забавы — ловли птиц. Он с недавних пор переключился на дела более взрослые. Теперь он увлекался боксом и даже завоевал некоторое почтение в округе. То есть, как говорили тогда — "держал мазу" в среде ровесников на ближней территории. И уже не нужные ему теперь заготовки от несобранной когда-то клетки он щедрой рукой передал младшему брату. Но свою собственную клетку не отдал, а таковая имелась, но в ней всё ещё проживали его любимцы – щегол и чеча. С ними расставаться он пока не собирался. Это были красивые птички и достаточно редкие. Не городские. Они ещё больше разожгли в Евгении огонёк нового увлечения.

    Евгению оставалось только правильно собрать полученный набор заготовок и получить настоящую птичью клетку с ловушками.
    Ловить было кого. Синички нас одолевали всю зиму, да и прочие птицы прилетали покормиться к авоське с пропитанием за нашим окном.
    Мы синиц, помнится, называли "синдрами".
    Евгений умел работать аккуратно и точно. Клетка после некоторых доработок и подгонки заготовок была воссоздана в соответствии с замыслом Домашова.

    И вот в один прекрасный день прошли испытания. Клетка была выставлена за окно. В ловушку-калитку, раскрытую на распорке помещалась приманка — кусочек сала. Чтобы его ухватить, птичке пришлось бы сесть на палочку-распорку. Распорка при этом проваливалась под весом птички, и срабатывала пружина из закалённой проволоки, которая захлопывала калитку, и... птичка поймалась!
    Так было задумано. Но так ли получится на самом деле? Ловушек было две, с двух противоположных сторон. Птичек за окном — в избытке, с десяток иногда налетало на сетку с продуктами, которая вывешивалась зимой за неимением холодильника. Клетка подвешивалась на верёвке, наблюдать процесс через окно можно было зимой только в тёплую погоду.
    В мороз, при обледеневшем стекле, приходилось подсматривать через форточку.
    И ведь было на что посмотреть! Птички-то были не так просты. Они быстро учились и набирались опыта, как выудить приманку, не попав при этом впросак. Они находили место сбоку от хитроумной перекладины, цеплялись лапками за проволоку решётки и, вытянув шеи, тянули наживку. Случалось, что распорка примерзала и не проваливалась.
    Но замысел был древний, и он сработал. Первая добыча, конечно, была особой. А потом охотничий инстинкт быстро ослабел, и птичек всё равно приходилось отпускать на волю. Куда их? Их же надо ещё прокормить потом.

    На птичий рынок возить? Но там в цене птицы редкие. Первым делом — певчие: канарейки, соловьи. Ещё экзотика разная — попугаи.
    Ну, голуби породистые, на любителей. На худой конец, те самые — пёстрые щеглы и чечи или клесты с огромными кривыми клювами.
А тут обыкновенные синицы, даже не голуби.
    Хотя голубь у нас однажды жил. Обычный сизарь. В комнате, прямо под нашим круглым столом и обитал.
    Откуда он взялся? Его – раненого или больного, пожалел и принёс Евгений. Еле упросил маму, чтоб тот пожил до выздоровления.
    В клетку он не помещался, вот и жил некоторое время под столом. Евгений его выхаживал, как мог. Но дело двигалось плохо.
    Голубь сидел смурной, почти не ел. А однажды пришёл Евгений, а голубка нет уже. Мама объяснила, что он отдал концы, и она снесла его во двор на помойку. Вполне возможно. Ей-то это выхаживание совсем не нравилось – грязь и только, да антисанитария в придачу.

    А вот некая синичка–инвалидка, прижилась как-то. У неё одна лапка была сломана. Тоже Евгений где-то на улице подобрал, пожалел. Пришлось взять птицу на пропитание. Она очень умной оказалась. Кормилась с руки, давала себя погладить, а когда была сыта и довольна, то вскидывала хохолок. Одна такая и была за всё время – с  хохолком. Возможно, она была из породы гренадёрок или хохлатых синиц. Остальные в округе были самые обыкновенные – большие синицы, реже – московки попадались.    
    Подлетали ещё к клеткам с кормушками и воробьи, конечно. Таковые тоже водились в округе. Да и где их не было. Как наш дед называл их – жуланы. Но те – хитрецы, в клетку-то не попадались практически никогда.
    Снегири в морозы объявлялись, тоже птицы осторожные. По весне объявлялись свиристели. Эти – стайные, редко обратят внимание на кормушку. Разве что в голодный год. Им рябину подавай – она им и еда, и питьё. До пьяну наклюются, так что и летят не пойми куда.
 
Евгений:
    Синицы очень осторожны, а быстры на столько, что даже при срабатывании ловушки успевали нередко от неё отскочить. Поэтому я и поймал-то их совсем немного, а оставлял себе на время не более трёх-четырёх. Приручить их хотелось. Но синицы только больно клевали и щипали руки, когда пытался их "приручить" и лез в клетку. Они всегда страшно верещали и вырывались. Ни о какой дружбе с ними не могло быть и речи, а ведь хотелось именно этого от них. Но их приходилось в тот же день выпускать на улицу. В комнате вне клетки они становились просто сумасшедшими, и стремясь на волю любым путём, бились об оконное стекло со всего лёта. До крови расшибались. Клювы ломали. Поэтому позже я больше их не ловил.
    Да и клетку перестал использовать для ловли. Сильная пружина могла легко покалечить птицу. Тогда я сам придумал и сделал садок-ловушку, которая была безопасной и служила кормушкой для птиц.
    Однажды к нам на подоконник сели снегири и две птички зашли в садок, я потянул за веревочку и закрыл за ними дверку.
    Удивительно, на улице, они были такие яркие и пушистые, а дома, в тепле, стали вдруг бледными и невзрачными, сидели в клетке, безучастно нахохлившись.
    Было понятно, что дружбы и с ними тоже не получится. Я их выпустил, хотя было очень жалко с ними расстаться.      
    Ни синицы, ни снегири неволю не переносят.
 
    А вот щегол в неволе у нас прижился. Я его как-то выменял по случаю у одного пацана. Щегол действительно был как щёголь. Красивый, яркий. Его я редко держал в клетке, как и синичку-калеку. Но рано или поздно их надо было возвращать обратно в этот "домик". Синичка сама влетала в садок, а щегла приходилось ловить ловушкой, при кормёжке. Он тоже пытался вырваться, но не был так быстр, как синица, и его голова оказывалась зажатой дверцей. Это повторялось каждый раз, и мне каждый раз приходилось его спасать. Но, несмотря на это, мы с ним дружили, и он никогда не клевал мне руки. А если поднести ему семечко, то брал его из рук и легко с ним расправлялся. Каким-то образом он превращал скорлупу в мелкие ошмётки, а зернышко проглатывал. Судя по всему, клюв у него был самым сильным, но он никогда не применял его по отношению ко мне.
 
Василий:
    Но вот однажды в конце весны — невероятно, раным-рано — мы ещё спали, в раскрытую форточку окна влетел кенар.
    И не просто так. Уселся на внутренней форточке и начал выделывать все свои коленца сколько умел. Мы со сна аж обалдели!
    А он, нисколько не пугаясь чужих, пел и пел, пока силы не иссякли. Репертуар его был огромным. По полной программе, все эти канареечные свистки, раскаты, колокольчики. Настоящий певец, он даже не раскрывая клюва, выдавал обертоны.
    Когда он умолк, то мы, как благодарные слушатели поставили ему на подоконник миску с водой и покрошили корм.
    И кенар не испугался, не кинулся обратно на свободу – в форточку. Он вдруг начал, нет – не пить из миски, а купаться в ней! Удивительно.
    Он почти заныривал в воду и стряхивал капли с пёрышек раз за разом. И эти водные процедуры на радость зрителям продолжались довольно долго. Кенар порядком-таки вымок и смотрелся уморительно. Ещё раз отряхнулся хорошенько и потом только принялся за еду. Видимо, он привык к такому порядку вещей там, откуда по какой-то причине сбежал. Не могли же такую ценную певчую птицу просто выбросить. Кенар остался у нас.
    Но это случилось, когда уже нам было не до птичек. Мы уже стали взрослыми и занимались спортом, туризмом, а кенар-певчий требует особого ухода. Поэтому его чуть позже подарили людям, знающим толк в этом. Евгений унёс птицу Виталию Попкову, отец которого занимался певчими птичками всерьёз и жил неподалёку.

Евгений:
    Чечи в городе почти не появлялись, поэтому их я покупал на рынке. У меня их было три. Ближе к весне я даже выпускал их погулять.
    Они птички коллективные и если одну оставить в садке, то двух других можно было выпустить. Та, оставшаяся в садке, так громко звала назад своих собратьев, что они некоторое время полетав, возвращались к клетке и вновь попадали в ловушки.

Василий:      
    А вот с самой первой чечей у Евгения случилось следующее.
    Когда в доме стало известно, что мой брат занимается теперь птицами, ему неожиданно предложили эту самую чечу или чечётку по-научному. И сделал такое предложение сосед по подъезду – Колька Киселёв, или Кисель, взрослый уже парень, но уже и слегка порченый – выпивать начал. Встречает он Евгения однажды и спрашивает:
 – Хочешь чечу? За рубь всего-то.– А птицы у него водились, это мы хорошо знали.
 – Ну, покажи какая. – Евгению, конечно, интересно предложение. Ведь чечу он видел у Домашова, и ему она тогда очень понравилась.
 – А чё её смотреть? Чеча как чеча. Ты не видал их что ли? Птичник же! Должен понимать – стоящая птица. Редкая. И красивая.
   Самец у меня. Это гораздо лучше самки. Красивше. И это тебе не птенчик-не слёток какой-нибудь, а взрослый уже. Прикупишь самочку ему, так он тебе ещё и выводок даст. – Он оскалил зубы в улыбке, смачно дыхнув перегаром. – Соображаешь, поди уже в размножении?
    Я б сам и не продал ни в жисть, да срочно надо денег. Позарез! – И он провёл рукой по горлу для убедительности.
    Что-то напрягло Евгения в срамной ухмылке Киселя, но... чеча.

    Рубль по тем временам всё же как-никак деньги были. У пацана – откуда? Надо где-то раздобыть. А как раз дома родственники гостили.
    И Юрик – дядька, в том числе с женой своей Лизой. На деньги для племянников он никогда не скупился. Бывший моряк, гармонист, он если гостил, то обыкновенно выгребал из карманов всё, что там было, и незаметно давал пацанам. Понимал, что без денег – дело труба.
    Ну, ему и рассказал Евгений, чем чеча хороша, да ещё самец, и почём такая птаха. Нельзя упустить такой шанс.
    Юрик всё понял, заулыбался – баловство, мол, но, конечно, дал рубль. Его и просить не надо было особенно.

    Евгений тут же – к Киселю, а тот поджидает его уже на лестничной площадке. Стоит, руки в карманах держит. Смотрит то ли одобряюще, то ли хитро.
    Вынимает одну руку - крохотная птица зажата в кулаке, только темечко видно с красным пятном. Этим-то пятном чеча и хороша. Вот она птичка заветная!
    Из рук в руки переходят рубль и птица.
– Ну, бывай здоров, – говорит с той же ухмылкой Кисель, – мне по делам надо.
   Евгений с радостным чувством несёт птичку домой и сажает в клетку. При всех гостях, которым любопытно глянуть на эту ценную птичку, он подаёт ей воду в чеплашке, подсыпает корм. Чеча уселась на тоненькую жёрдочку и тихо прикрыла глаза. Она абсолютно спокойна, кажется, подобные обстоятельства, как смена места обитания её ни сколько не волнуют. Она словно впала в забытье.
   
– Спит что ли? – Спрашивает Юрик. Дяде хоть и всё равно, на что его рубль потрачен, но интересно всё же, чем племяши занимаются.
– Спит, наверное, – отвечает Евгений, но не очень уверенно. – Сейчас я его разбужу.
    Его – потому что самец всё-таки. И он, открыв клетку, трогает тихонько чечу пальцем.
    И тут чеча, не отрывая когтей от жердочки, переворачивается и повисает вверх лапками. Как летучая мышь. Видали?!
    И так, не открывая глаз, она висит несколько минут, в которые всем присутствующим зрителям и новому хозяину птички становится понятно, что ей, чече, уже не до полётов. Жизнь в ней держится из последних сил, как и она за жёрдочку.

    Евгений на всякий случай сходил к Киселёвым, но его мать на вопрос, где сынок, ответила в том смысле, что где ж ему быть, как не в овощном.
    Тогда с алкоголизмом ещё никак не боролись и в любом овощном магазине или гастрономе вино свободно продавалось на разлив, как соки-воды.
    А овощной был буквально в соседнем доме, но туда Евгений не пошёл.  Бесполезняк. От разливного Киселя уже наверняка развезло.
    Да и что теперь ему предъявишь? Он птичку отдавал живую.
   

Евгений:
    Когда птичка сдохла, а случилось это вскоре после моего возвращения от Киселя, все для порядка погоревали, слегка меня утешили и продолжили свои застольные беседы, оставив меня один на один со своим горем.
    Так впервые в детстве я столкнулся с откровенным мошенничеством. Было жаль птичку, себя и всё человечество.
    С Киселёвым я же сразу почувствовал, что что-то тут не чисто. Только на то они и мошенники, что мы, как загипнотизированные, несмотря на это, продолжаем делать именно то, что им надо.
    Так вот и чеча пропала, и рубль. Одна досада только и осталась.
    Так вот и живём...