Анино счастье. г. 88. Ржака про Салтычиху

К началу произведения – http://www.proza.ru/2016/06/21/1157
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
К предыдущей главе – http://www.proza.ru/2016/10/15/1753




Гришаня что-то в ударе сегодня. Из стряпной не выходит. Стережёт как бы. Как бы что со мной не было. Нам то что. С лишним человеком тоже неплохо. Мы с Глашкой то и не судачим то толком ни о чём. Вроде как притёрлись друг к другу, да вроде притираться то было не особо.  Как то с ней не располагается к болтовне разной, как с Машкой, например.

Гришка вальяжно раположился на сундуке, засунув под спину старую фуфайку и закинув ногу на ногу.
– Ты Ань не боись. Если что не пропадём. Барину то не с руки, когда на людях то.
Улыбаюсь, вроде как лучше, если кругом помощники такие.

– Ты, Ань, веди себя чинно важно. Бар это впросак заводит. Они привыкшие, что с ними лебезят. А так вот, когда себя ведёшь у них мозги начинают просыпаться.
– Ну я так и делаю.
Глашка стряпая, то пробует бульон, то тыкает мясо на жаровне, то быстренько замешивает муку для теста. «Всё таки башковитая она. Успевает всё одновременно. Ещё травку какую-то кладёт какую надо и куда надо. И вкусно всегда. Я бы так не смогла.»

– Ань картошку поруби.
– У нас баре ещё ничего. Тут Салтычиха одна есть. Она не Салтычиха правда. Как её, – Гришка почесал затылок.
– Мироновна, – Глашка, облизнув палец, после того, как сняла им сливки с края молочного горшка.

– А, да, Мироновна. Так её все меж собой Салтычихой зовут.
– Зачем?
– Дак ты не слыхала, что ли. Одна была барыня, не здесь, где то к Москве. Так своих холопок мучила, что просто ужас один. Убивала. Больная в общем. Так эта тоже проходу своим не даёт. Не убивает, но щиплется постоянно да за волосы дёргает.

– Вот дура.
– Да не то слово. Так она к нашей же ездила. Ты уж её не застала. Глашка, помнишь?
– Ну да. Как не вспомнить. У меня как вспомню, так до сих пор синяк на заду проступает.
– Ха-ха-ха!

– Ага. Смешно тебе.
– Да уж эта дура и мне что то вякала. Так я ей сказал. У меня, мол, свои баре, а у вас, говорю, сударыня, свои холопы. Будьте добры заниматься ими, а не чужими. Барин тут же был, ей тявкнул. Он то её не любит. Вы мне, говорит, души то не портьте. Я же, говорит, у вас порядок с крестьянами не навожу. У ней аж челюсть отвисла. Ох и не любит меня с тех пор, так и норовила, что-нибудь приметить, чтоб отыграться.

– Так и Семёновна её не любит. Она ж пёрлась сюда надо не надо. У Семёновны, аж мигрень случалась завсегда, как эта дура припрётся. Она ж полоумная.
– Ну да, пока её не выперли, так и ездила. Повадилась тут.
– А за что выперли?

– Да там смехотура была. Да я сам не видал, вон Глашка расскажет.
– А что. Зимой было дело то. Приспичило её по большому. Ну она же толстая. В комнату туалетную то лень топать. Ну я ей горшок то принесла с сиденьем прямо в столовую. Горщок то ещё красивый был. Бабку поломойку позвала. Её ж усадить ешё надо. Платье скинули. Лукерья к дверям, чтоб барин не зашёл. Ну и давай её в исподнем усаживать.

Она вроде как посидела. Ещё и калякала там что то с Лукерьей. Давай вставать. Мы её вперёд то потянули, она нагнулась. И стоит так. Руки то у ней не достают, что ли. На бабку уставилась зло. Что, – говорит, встала – три давай.

Мы все на бабку то смотрим, а бабка то глуховатая, да тупа маленько. Чаво? –  говорит. Я быстренько за стул. Оттаскивать. Чтоб меня к энтому делу не припахали. Что, чаво? Три давай! – Эта уже орёт. Бабка на Семёновну смотрит, наклоняется туда же, куда эта дура наклонённая, – Дак я уж здеся протёрла и помыла, – говорит.

Та жаба вся покраснела аж. – Дура, – кричит, – Жопу вытри!
Бабка видно с испугу совсем разума лишилась, – Дак вытру. А где жопа то?
Тут нас с Лукерьей смех начал распирать. И знаем что нельзя с этой дурой, да куда там. Прёт из нас со всего.

Эта дура выпрямилась, да давай орать, – Ты что, дура старая! Я тебе покажу где жопа! – стала крутиться, ищет видать глазами, что бы такое ухватить. Топнула ногой, горшок то и опрокинулся.  – Жопу тебе показать! Жопу? – Наклонилась, подняла горшок из лужи. Замахнулась.

Бабка к дверям, жизнь спасать. А в это время дверь распахивается. Барин. Эта дура горшок то кинула, да поскользнулась. Горшок прямёхонько над барином то, над дверью и раскололся. Эта дура ещё раз поскользнулась, да в лужу. – Глашка смотрит на нас, мы с Гришкой тихо смеёмся, вытерла глаз, – Ох... Мы на барина смотрим, так у нас и смех пропал.

Глашка перешла на шёпот, – Самые то причиндалы этой дурёхи барину на голову и на плечо то и угодили. Он сразу и не понял. Но морщится сразу начал. Запах невкусный.

Мы с Гришкой давай ржать. Я заливисто и он как конь.
– Так барин то, как познал что за подарок, так ей настрого приказал, чтоб ноги её тут больше не было. Ой как орал страшно! Я уж слов то не запомнила. Нам с Лукерьей не до смеху было. Думали сейчас всем попадёт. Ан нет обошлось. Бабку правда на нынешнюю поменяли.

Глашка деловито мнёт тесто, – Ань, ты руби картошку то.
– Да да, я счас, – из груди вырывается смех.
– Ну ты, Глаш, рассказала, хоть стой хоть падай, – Гришка, икая, утирает слёзы. – барин то у нас выходит ещё раз крещённый.

– Гриш. Ты что говоришь то? Вот бестолочь. Богохульник. – Глашка смотрит на Гришку строго, – Разве жь можно так? – Перекрестилась на красный угол.
– Да будет тебе, Глашка, Бог он что, шуток не понимает? Сам ржал наверное с этого, смешно же. –  Ухмыляется.

– Да ну тебя. Скажешь тоже, – Глашка сердито ещё чаще крестится. Я, на всякий случай, пряча улыбку, тоже.
Глашка слила капустный отвар с капустой в общий бульон, – А вот есть барыни не такие, культурные. Так они и с нами обращаются как будто с барынями.
– Ты про кого это? – Гришка прищурился.

– А эта, Элеонора Гавриловна. Родня она кажись нашей то. Дочка то её ещё подруга с нашей Василисой.
– А, так это да. Эта да, – Гришка закивал головой, – Приятная женщина. Говорит интересно. Слов много знает. Дочка то её на этот счёт вроде так себе, нос воротит. В папаню, наверное.

– Так, наверное. Папаня то у них да, малость, такой, – Глашка многозначительно покрутила растопыренными пальцами.
– Глаш, а ты зачем капусту отдельно варишь?
– Да плохо с ней остальное варится. Правда, если день постоит, то вроде как всё равно смягчается. Так мы ж на сегодня варим. Скоро Барыня с барышней наверняка будут.

– А. Понятно. А что за травку сыпешь?
– Так укроп, петрушку. А, эта что ль? Да эта заморская какая то. Я попробовала, вроде как подходит. Вот ещё веточки привезли. Кисленькие. Как раз под щи.
– Так ты сама что ли придумываешь?
– Ну да. А что? Пробую сначала. В кипятке щепотку замочу и пробую. Ну и смотрю что куда.

– Ой мастерица ты, Глаш, – я вздохнула, – Мне бы так.
– А что. Пробуй да и всё. Правда я напробовалась, платье уж не лезет. Немного похудеть надо.
– Ой да что ты, Глаш. Тебе идёт.

– Глаш, во, – Гришка оттопырил большой палец, – В самый раз.
– Ой, Гриш, ты уж прям добрый такой. Прям на глазах добреешь и добреешь.
– Да не, Глаш, я серьёзно.
– Да ладно. Сама знаю. Так эта Элеонора то, подошла как то. И говорит мне. Вы, говорит, голубушка, прямо цветочек душистый. От ваших блюд говорит, всё имение благоухает. Весьма, говорит, замечательная из вас хозяйка. Вот так, – Глашкино лицо расплылось в приятных воспоминаниях.

– Да. И мне как то сказала. Вы, говорит, Гриша, очень даже умелый кучер. И фигура у вас колоритная. Настоящий говорит, орёл. – Гришка подбоченился, – Так что я тоже не конь рябой.
Глашка, улыбаясь, тянет, – Конь. 
Смеёмся. Все довольные.


– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе – http://www.proza.ru/2016/10/16/1392